Балаган

Моим родным: матери, отцу,
сестрам – Людмиле и Татьяне,
посвящается
Вместо предисловия
     Поздравляя меня с очередным днем рождения, сестра заметила:
– Как декабрь начнется, так кажется, что тепла никогда не бывает.  У нас по северным районам снова под сорок градусов. С минусом,  конечно, –добавила она.
– Ну, нет, – возразил я ей. – А помнишь, какая жара весь июль стояла, когда мы сено косили?
– Пока ещё помню, – помолчав, ответила она. – Да кто теперь, кроме нас,  об этом вспомнит? Ты бы взял, пока здоров, да написал, как молодёжь в прошлом веке трудилась. Как умели, помогали родителям.
Я начал отнекиваться, ссылаясь на загруженность повседневными делами, на малозначимость прошлого. Разговор перешел на текущие дела, приветы родным и знакомым. И только долгими вечерами, ложась спать на мягкий диван, я вспоминал упругую лежанку из лиственичных веток, поверх которых лежала матрасовка с сухой травой – сеном, и ватный спальник – спутник моих таежных походов.  А поверх всего этого – добротный балаган из сухой травы, все лето служивший нам и домом, и крышей.  Нам с сестрой, потому что мы вдвоем жили в тайге и косили сено. Наверное, кому за шестьдесят, и даже за пятьдесят, тех не удивить таким времяпровождением. Но вот молодежь, особенно городская, вряд ли такое знает. А ведь это было настоящее трудовое воспитание. Без лекций и нравоучений. Одни практические занятия.  И я решил, действительно, вспомнить о тех далеких временах, так как воспоминания о них рождают в душе только приятные, теплые чувства.

1.       Дорога на покос

   Дорога незаметно поднималась на перевал, огибая болотистые участки и разрезая лесной массив. По сторонам дороги все крупные деревья давно вырубили на строительство и дрова, но на их месте быстро наросли молодые лиственницы и березы.  И хотя их толщина  пока никого не интересовала, они стояли дружной компанией, загораживая близлежащие горы и вид на поселок. Через их частокол с трудом была видна часть домов  растянувшейся вдоль реки улицы, сама река, делавшая огромный изгиб  по пути на восток.

 
Вид на поселок с горы
     Мне любоваться видом села и реки было некогда. Крутя с большим трудом педали велосипеда, я старался выбрать проезжие участки, лавируя между камней и луж. Чувствовалось движение в гору, может, еще от того, что на мне и на багажнике велосипеда присутствовал значительный груз.  К раме велосипеда были привязаны трое граблей, длинными палками вперед, а на багажнике – большой мешок с необходимыми вещами. С теми матрасовками, сменными рубашками и штанами, покрывалами и посудой, которые нужны для нормальной жизни на покосе. А главнное – для продуктивной работы. Значит, ко всем мягким вещам необходимо добавить топор, молоток, напильник, бруски и другую мелочь (по объему), но достаточно тяжелую по весу. Почти все это имущество было аккуратно уложено и крепко примотано к багажнику велосипеда, чтобы его доставить на место сенокоса. Другая часть необходимых запасов – продуктовая, находилась у меня в рюкзаке за спиной. Самое  главное, там было несколько  стеклянных банок  для приготовления супа, кажется, борща, которые надо было беречь, и банка сметаны. Поэтому они были переложены тряпками и моими кедами, которые я вез на смену резиновым сапогам, тем,  которые сейчас были на мне. Объезжая очередную лужу, потеряв скорость, я вынужден был остановиться, спрыгнув одной  ногой на землю, а вторую держа на раме. Стоять так было весьма неудобно, поэтому пришлось с трудом снять ногу с рамы, не уронив велосипед.  В это время из соседних кустов на дорогу выскочила рыжая собака, которая с радостью бросилась ко мне.
– Беркут! – крикнул я громко, чтобы меня услыхали мать и сестры, которые шли параллельно дороге по тропинке. Там не было луж и болота, но тропинка только пешеходная, с корнями, пнями и поваленными деревьями. Ехать на велосипеде по ней невозможно. А шагать по каменистой тропинке приятно, да и прошли они полдороги быстро. О том, что они здесь, уже выходят на дорогу, было видно по качающимся кустам и по косам – литовкам, которые они несли на плечах. Острые косы представляют опасность для перевозки на велосипеде, поэтому их несли мать и старшая сестра – Людмила. Младшая сестра – Татьяна – несла в сумке три  свежие булки хлеба, которые было жалко измять в мешке или рюкзаке. Свежий хлеб к обеденному столу в первый день покоса – заманчивая перспектива!
 
Дорога на перевал
    Я покатил велосипед, шагая рядом и толкая его к тому месту, где тропинка сходилась с дорогой. Увидев меня, все весело переглянулись и собрались, было, передохнуть. Но я предложил пройти еще метров двести к перевалу, где на высшей точке располагалось место отдыха – обтесанное бревно возле дороги. Младшая сестра, не обремененная тяжестью, быстро ушла вперед, мать с Людмилой шли, продолжая, видимо, начатый ранее разговор, мы с Беркутом замыкали процессию. Правда, собаке это скоро надоело, она бросилась в кусты и громко  залаяла. Бурундука загнал на дерево, – догадался я. Но идти смотреть не было времени, так как надо догонять ушедших вперед женщин. Собака, не дождавшись хозяев, вернулась на дорогу и убежала вперед. А вот и место отдыха, где собрались все  идущие на покос. Прислонив велосипед к молодой лиственнице, я тоже сел на бревно, выбирая место для сидения без смолы. Десять  минут отдыха –  приятного времени!
       Что такое сенокос? Это очень важная составляющая сельского годового круга, жизненно важная.  В те времена, о которых рассказ, многими продуктами сельские жители обеспечивали себя сами. Для большинства из них их источником была корова. Это, в первую очередь, молоко, потом творог, при  хорошем удое – сливки, сметана.  Корова каждый год приносила теленка, которого  через год – два можно было обменять на мясо. У нас, живущих в таежном селе, не было раздумий, держать или нет корову. Были объективные трудности: трава в конце сентября уходила под снег, появлялась к середине мая. Следовательно, более полгода надо было животное кормть. И этим кормом, в основном, было сено.  Поэтому даже для  одной коровы надо было на зиму заготовить пятнадцать – двадцать  центнеров сена. Конечно, можно было и купить. Только где взять деньги моим родителям с тремя детьми: мать – учительница  начальных классов, отец – инвалид войны. Это была вторая трудность – субъктивная. Отец, получивший на войне ранения в плечо и спину, все-таки восстановил здоровье, даже, как я помню, косил сено. Однако через четырнадцать  лет  проявились следы контузии, и результат – полная потеря зрения. Мне тогда было десять лет, все хорошо помню. Ездила с ним мама  по больницам, делали несколько раз операции, но напрасно. Корову тогда продали: некогда, да и некому было с ней заниматься. Первой сестре тогда было восемь, второй – пять лет. С нами сидела бабушка – мать отца, еще заходила соседка, помогала ей, в основном, ходила за продуктами в магазин. Бабушка была старая, около восьмидесяти   лет, но по дому она справлялась. Вот только магазин и река, откуда  носили воду, тогда были далеко.
     Через два года родители купили у знакомых в рассрочку небольшой дом в центре поселка, рядом с рекой. А еще через год сестра отца, тетя Таня, с почтальоном отправила из соседней деревни молодую корову, которая быстро прижилась и добавила нам хлопот. Вначале сено мы косили вдвоем с матерью. Покос был рядом с деревней, но малой площади, приходилось докупать сено зимой. Отец сходил в сельсовет, ему, как инвалиду войны, дали в том же районе больший участок, где мы в прошлом году косили сено втроем: к нам с матерью добавилась старшая сестра. В этом году мы собирались обойтись вдвоем с сестрой, ведь уже не маленькие: мне – шестнадцать, сестре – четырнадцать лет. 
       –  Ребята, пора в дорогу, – поднимаясь, сказала мама. – А то уже и пауты появятся вместе с жарой.  Все взяли свои вещи, я подкатил к бревну велосипед.
 
Дорога с перевала на покос.
– Людмила, помоги мне сесть, – обратился я к сестре, чтобы она подержала  рюкзак, пока я с бревна сажусь на сиденье. Надев  на спину рюкзак и оттолкнувшись от бревна, плавно выезжаю на дорогу.  Теперь даже можно не крутить педали – медленно велосипед набирает скорость, разгоняясь вниз, в сторону  блестевшей в распадке реки. Ветерок приятно холодит  лицо и руки, мухи остались далеко позади, колеса тряслись на мелких камнях и неровностях. Лучше притормозить, чем собирать вещи по кустам! Сбавив скорость,  стал внимательно следить за дорогой.  Дело в том, что вскоре надо было поворачивать на тропинку, которая уходила вправо от основной дороги, параллельно реке. Внизу, на пересечении основной дороги с рекой,  был наш старый  участок. Новый же находился выше по течению реки, примерно в километре от сворота. Туда вела тропа, больше напоминавшая дорогу.  По ней я покатился вначале по инерции, потом с трудом вращая педали. В конце пути велосипед, как и на перевал, пришлось тащить,  соскочив на землю. Но это были последние десятки метров. Все! Можно снимать груз, приехали.
      Что такое участок под сенокос, или, как мы говорили,  покос? Гористая местность, в которой располагался наш поселок, разделена долинами рек и речушек, которые стекаются к основной реке. На ее берегу лет тридцать назад появились первые дома, затем вытянулись улицы, в основном, вдоль реки. Берега многочисленных речек, впадающих в основную, были покрыты зарослями кустарника и травой. Вот такая маленькая речка-ручей протекала по долине, где располагался наш сенокос. По ее берегам в обе стороны было от пятдесяти до ста метров ровной полосы, тянувшейся вдоль реки и заросшей  травой. Далее  росли кусты тальника, ерника, голубичника, еще дальше – лес. Как уже было сказано, значительная часть этой полосы – около полукилометра, была отдана нам, как основной покос. Другим жителям было выделено по маленькому участку для заготовки трех – пяти центнеров (копен) сена на первое время – на осень. Основные их покосы находились далеко в тайге, где много сенокосных площадей. Вот только привести оттуда сено можно было лишь зимой, когда замерзнут болота и встанет  основная река. А отсюда в поселок  легко доставить корм скотине даже по первому снегу. На лошади, запряженной в сани, так как машин в то время в селе было две: водовозка и грузовик, который развозил продукты  между складами и магазином. За поселок он не выезжал ввиду отсутствия подходящих дорог. Правда, еще было два гусеничных трактора, они иногда проезжали по той дороге, где я катился на велосипеде. Но это было редко: весной, когда кто-то завозил на покос тракторные сани для  погрузки на них сена, и осенью, когда сани с сеном транспортировали в село. Все остальное время основным средством транспортировки служила телега – летом, сани – зимой, запряженные лошадью, или же вьючная лошадь.  Или велосипед – легкая современная альтернатива, как у меня.

2. На новом месте
      Оставив велосипед с мешком в кустах тальника у дороги, взяв рюкзак и трое граблей, я направился к речушке. Прошлым летом во время сенокоса наш табор и балаган располагались в начале участка. Это представляло некоторое неудобство для хождения к месту косьбы, отнимало много времени и не позволяло нормально отдыхать в перерывах между косьбой. Поэтому теперь было  решено исправить это положение, для чего надо было оборудовать балаган на новом месте. Подходящий участок  присмотрел в начале июля, когда приходил сюда «на разведку», выяснить, как растет трава. Все шло своим чередом, выезд назначили в связи с состоянием травы на двадцатые числа июля. Тогда и нашлось подходящее место для табора – недалеко от реки, возле леса.  Располагалось оно почти  посредине участка, так что  на табор можно будет легко ходить на отдых или чтобы попить чай. Туда я и отправился, выбирая подходящую дорогу среди кустов. Вот поваленное дерево, разбросавшее сухие ветки, вот мой старый след в траве, по которому   вышел как раз к месту будущего табора. Оставив грабли и рюкзак, вернулся за мешком. С ним идти по бездорожью было трудней, чем с рюкзаком, особенно по кочкам при переходе речки. Хорошо, что на мне были резиновые сапоги, ноги остались сухими.
 
Вид на покос. 
  Основная задача для нас на этот день – построить балаган, в котором мы с сестрой Людмилой останемся ночевать. Мама и младшая сестра Татьяна уйдут к вечеру домой. Там надо будет доить корову, которая сейчас пасется в лесу возле села. На хозяйстве остался отец, который привык справляться по дому и в одиночку. Конечно, он запустит корову в ограду, когда та вернется с пастбища вечером. Но подоить ее лучше маме.   
      Чтобы построить балаган, нужны тонкие палки – жерди и трава. Часть палок я решил использовать от прошлогоднего балагана, за ними сходят сестры. Я же, достав из мешка топор, срубил три молодых тонких лиственницы на том месте, где будет будущая постройка. Чтобы пеньки не мешали спать, тщательно их вырубил из земли и заложил это место мхом.  Из толстых частей – комлей, сделал два кола, заострив их у основания. Затем на месте балагана вбил колья  в землю, насколько это удалось, на расстоянии друг от друга около трех метров и  высотой около полутора метров. К верхушкам кольев привязал жердину, которая будет верхом балагана. Вот где пригодилась веревка, которой был привязан к багажнику мешок! Теперь оставшиеся палки наклонно приставил к привязанной продольной жердине. Вырисовывался каркас, но этого было недостаточно, чтобы закладывать  бока травой.
       В это время на той стороне реки появились  женщины, которым пришлось показывать тропинку. Место им понравилось: лесок загораживал от ветра, река рядом, сенокос  –  как на ладони. Все занялись своими делами.  Мама разбирала и раскладывала продукты, сестры отправились за палками на старый балаган, я начал разводить костер для приготовления обеда.
 – Людмила, –  крикнул я вслед им, –  захватите старый таганок и рожки, чтобы кипятить воду.
– Воду, воду, –  эхо от соседней горы повторяло за мной.
     Для костра выбрали место подальше от балагана и таким образом, чтобы ветерок, который будет по вечерам дуть вдоль  реки, не приносил искры от костра на сухое его покрытие. А чтобы чувствовать у костра себя уютнее,  отрубил от лежащей невдалеке валежины бревно. Рубилось оно легко, так как наполовину сгнило. Но на нем можно было сидеть, используя вместо скамейки. Один его перетащить не смог, решил дождаться девушек.  Костер уже разгорелся, когда вернулись сестры. Первым делом  на рожки поместил таганок – длинную палку, один конец которой воткнул в землю, а второй разместил над пламенем костра таким образом, чтобы чайник, наполненный водой, быстро вскипел. Татьяна стала помогать матери готовить суп, мы с Людмилой продолжали делать каркас балагана. Добавили наклонные палки, связывая их с верхней продольной жердью проволокой от заячих петель. Одной петли хватало на 3–4 завязки. Теперь на наклонные положили по 5 палок с каждой стороны, параллельно верхней, образуя решетку. Палки также связывали, чтобы они не скатывались. Далее наложили палки с торцов, предусмотрев  в одном из них вход в сооружение. Пока готовился «скелет» будущего  жилища, мать приготовила и суп, и чай. Чай заварили прямо в чайнике, бросив туда кусочек от чайной плитки. Мы с Людмилой подтащили «сиденье», рядом расстелили клеенку вместо стола. Мисок было две, поэтому суп пришлось есть по очереди. Мы с матерью  попали во вторую очередь, поэтому  пошли смотреть каркас балагана. «Давай ветки от лиственниц, пока не мешает трава, положим  внутрь, чтобы вам от земли не тянуло сыростью, холодом», –  предложила она. Действительно, от срубленных деревьев на земле валялось много веток, которые можно было использовать. Надо только обломать мелкие, чтобы толстые их части не мешали  лежать. Я тут же начал ломать мелочь, а мама раскладывала их на две стороны, где будет моя и Людмилина лежанки. Девушки к тому времени освободили миски, можно было обедать.   
     В тайге трудно рассчитывать на разносолы. Обычно пища готовится в двух посудинах: кастрюле и чайнике. Сегодня в кастрюле был сварен суп с мясом и макаронами, плюс картошка. Чай традиционно варился в чайнике и оставался на весь день. Суп надо было съедать тоже за день, так как в летнюю жару  он хранился недолго. Отрезав по куску свежего хлеба, с удовольствием съели по миске супа, запили чаем с кусковым сахаром. К чаю хлеб намазали загустевшими сливками – сметаной.
– Вечером обязательно надо доесть, –  напомнила мама, – А то испортится. Жалко добро. 
      Прежде чем начать заготавливать – косить траву на покрытие балагана, надо было «отбить» хотя бы одну косу. Для этого сиденье – бревно перетащили ближе к деревьям. В среднюю часть бревна топором осторожно вбил металлическое приспособление – кубик с острым основанием, верхняя часть которого имела ровную плоско-сферическую поверхность. Эта вещь называлась отбойная «бабка». На ее поверхности размещалась плоская режущая часть косы, по которой ударяли специальным «отбойным» молотком. Он был очень похож на настоящий молоток, только  оба рабочих его края имели тонкие части в виде полосок, которыми стучали по косе, лежащей на поверхности «бабки». Этот процесс назывался «отбить косу». Таким образом, формировалась режущая кромка, позволяющая очень качественно, без остатков косить всю траву, попадающую под косу. Одного «отбоя» хватало на 4–5 часов работы. Затем процесс надо было повторять.
        Чтобы работать одному, свободный конец черня (деревянной палки)  косы веревочкой привязали к дереву,  косу положил на металлическую поверхность. Сидя на бревне, не торопясь, принялся аккуратно стучать по кромке косы, передвигаясь от закрепленной ее части – пятки, к острому носу.   Работа не тяжелая, но требует аккуратности и занимает немало времени.
       Женщины тем временем помыли посуду и разложили продукты. Кроме упомянутых макарон и картошки, которые завезли на неделю, были три банки «борща» с мясом и три банки тушенки. Мать с Людмилой обсуждала меню на неделю, так как предполагалось наше пребывание на покосе до субботы, а сегодня только понедельник. Правда, если не будет дождя, мы  готовы принять помощь в четверг, когда высохнет большая часть в будущем скошенной травы. Так планировалось посещение матери и Татьяны. Да и хлеб к тому времени закончится.  А оставшись вдвоем, мы должны питаться тем, что привезли, и здесь шеф-повар – Людмила.
     Наконец, коса готова к работе. Осторожно начинаю косить возле кустов, вдоль реки рядом с табором. Трава, высотой около сорока сантиметров, хорошо ложится в валок, косится чисто. Прохожу первый прокос длиною метров двадцать и поворачиваю назад. При обратном проходе, в основном, прокашиваю под валком скошенной травы. Теперь в дело вступают сестры. Они граблями сгребают траву в кучу и складывают ее на тонкую брезентовую полосу. Получилась большая куча сырой травы. Взяв материю за края, они понесли траву к каркасу, где в работу включилась мать. Она встала вначале со стороны леса и начала укладывать траву небольшими охапкками вдоль балагана на каркас, начиная с самой нижней части – от земли. Следующий ряд ложился на первый, выше,  без просветов и отступлений. Потом следующий, пока трава не кончилась. Но мы в это время не стояли: я прошел еще один прокос, сестры нагрузили и отнесли следующую порцию травы. Здесь  постоянно говорится «травы», потому что для того, чтобы она стала «сеном», ей надо  сохнуть  под солнцем, как минимум, два дня. И все равно она останется травой, правда, сухой, пока ее не сгребут и не уложат в копны. Вот только тогда сухую траву можно назвать сеном. Но лучше дождаться, когда копны сложат в зарод – большой стог, для хранения до зимы. Количество, в данном случае, действий позволяет перейти траве в новое качество – сено. Своя философия!
      Дойдя до верха балагана со стороны леса, мама переместилась на противоположную сторону – со стороны  реки. Травы уходило много, стоять было некогда. Наконец, девушки, придя с пустой брезентушкой, сообщили, что мать укладывает траву с торца.  Накошенного должно было хватить для завершения, можно идти смотреть балаган.
     Сколько запомнилось раннее детство, столько помню, как мы возле дома строили маленькие шалашики из палок, картона и веток. Это желание отгородиться от внешнего мира не исчезает с годами. Да и функционально назначение «крыши» во взрослой жизни иное, уже не ребяческое. Такие мысли рождались в голове, когда приблизился к балагану. Кое-где трава еще не улеглась, но внушительные размеры за счет ее пышности придавали сооружению основательность. Заглянув внутрь, со света, почти ничего не увидел – так плотно были уложены ряды травы. В завершение сверху набросили по всей длине ту самую брезентовую материю, на которой носили траву. Дело в том, что плоская верхняя часть была самой проницаемой во время дождя, могло залить постели. Поэтому традиционно применяли испытанный способ обезопасить себя от возможных неприятностей. На входе, с торца, повесили старую портьеру из плотной материи, больше от комаров, чем для сохранения тепла.
     Мама  с Людмилой, забравшись внутрь, раскинули пока пустые матрасовки на ветки и куски клеенки, защищавшие от влаги, затем положили ту нехитрую одежду, которая предназначалась для тепла – вечером, и для сна – ночью. Свитер, пиджак, запасные рубашки – все пригодится в качестве наполнения постели. В этом отношении мне было проще: у меня был спальник, довольно потрепанный в результате многих лесных походов, но вполне подходящий для сна под крышей. Поэтому лежанку, в основном, оборудовали для сестры, мне надо было лишь подложить что-то под голову. Да и то на одну ночь. Завтра к вечеру часть оставшейся травы подсохнет, набьем  ею матрасовки, спать будет мягче. Да, много требуется вещей для нормальной жизни в тайге, вот почему мешок на багажнике был такой объемный.
 –  Принимай работу, – сказала мать, вылезая из балагана.
– Готов отправиться спать, хоть сейчас, – отшутился я. Время было около четырех часов после полудня, управились быстро и качественно.
– Попейте чай и можно собираться домой, – предложил я.
 – Нет, чай пить некогда, надо домой: отец один, да и корова может раньше вернуться, – возразила мать. – Да и уже жара спадает,  – добавила она, хотя солнце было высоко, и небо голубело безоблачное. Взяв пустые сумки и договорившись, что при хорошей погоде ждем их в четверг, мама с Татьяной отправились в обратный путь, скрывшись в придорожных кустах. Собака, наблюдавшая за ними, не выдержала и бросилась догонять. Мы ее не стали звать назад, так как продуктов могло не хватить: ведь собаку тоже надо кормить.
    Итак, сделана существенная работа: есть крыша над головой, можно жить – спать. Но это все попусту, если не дополнено копнами сена. Хоть зимовье построй, – не это главное. Поэтому, проводив уходящих взглядом, занялся работой: отбивать косу для сестры. Она же занесла часть продуктов в балаган, разместив их по краям, где они не мешали бы спать и находились не на солнце: картошку, макароны, банки с борщем и тушенкой. Все это было разложено по мешочкам, часть из них она положила в рюкзак. Порядок должеен быть во всем, в том числе – в хранении продуктов. Тем более, в наше отсутствие могла заглянуть на табор чужая собака, ведь своя-то убежала, караулить некому.
     Все готово к началу основной работы – косьбе травы. Косы отбиты, косари сыты, погода подходящая. Однако приближался вечер, а вместе с ним появятся комары. Вот уж действительно, всю летнюю «идиллию» в тайге портили комары, пауты и мошка. Конечно, еще были мухи, но они не кусались, просто надоедали. Боролись с комарами разными способами. Во-первых, специальной одеждой: плотной, с длинными рукавами, чтоб насекомые не могли ее «проткнуть». На голову надевали шляпу с полями, поверх которой – накомарник из тонкой сетки. Но наиболее эффеективным средством была жидкость «Дэта». Ей намазывали открытые участки тела: лоб, щеки, кисти рук, частично сбрызгивали одежду. Помогало часа 2–3, затем жидкость выветривалась или смывалась потом, ведь в плотной одежде работать труднее. Кроме этого, она имела противный запах, но с ним приходилось мириться. Взяв бутылочку «Дэты» с собой, отправились к верхней, относительно течения реки, границе нашего участка. Она была отмечена раскидистой лиственницей, растущей рядом с полосой травы. От этого дерева вниз по течению реки мы начнем свою основную работу, метр за метром, прокос за прокосом.
      Если смотреть со стороны, то кажется, что косить траву довольно легко: маши косой, да топай вперед. На самом деле, работа косаря требует умения и выносливости. Ручка на косе, за которую держатся правой рукой, размещается на таком уровне, чтобы при косьбе коса двигалась по полуокружности. При этом правильно посаженная (приделанная к черню – косовищу) металлическая часть должна ложиться на траекторию кошения  –полуокружность, как малая часть дуги. Тогда острая ее часть не мнет траву, срезает ее чисто и легко. Это один раз, один взхмах. А если таких взмахов сотни, так как за один раз «двинешься» на десять – пятнадцать сантиметров? И работать надо без остановки, пока  не закончится прокос – скошенная трава поперек   полосы,  заросшей травой, с двух сторн реки. Здесь, на границе,  ширина участка была около пятидесяти метров, затем участок  расширялся возле балагана. Еще ниже – сужался до сорока – тридцати метров. Но это нескоро, в дальней перспективе, и зрительно, и по времени.
     Первые взмахи, первые шаги, как настрой на долгую работу. Трава высокая, место ровное, можно уверенно шагать до реки и дальше. Уперевшись в кусты на другом берегу, поворачиваю назад. Первая скошенная полоска – прокос, более-менее прямо легла между зарослями травы – необъятными, широкими, что наша затея: выкосить весь участок,   на миг показалась нереальной. Но думать об этом было некогда: Людмила уже прошла половину прокоса, так и догонит, вот будет насмешек. Возвращаюсь к первоначальному месту, прокашивая траву под валком, чтобы она лежала на  скошенном месте. В этом случае трава высохнет быстрее, и через два дня ее можно будет грести. Пока подбивал – подкашивал валок, сестра докосила также до кустов и возвратилась тоже к началу прокоса.
– Отдохнем? – спросил я.
– Нет, давай еще по прокосу, – предложила она. Теперь я решил засечь время, чтобы рассуждать о возможной затрате времени на весь сенокос. Конечно, это могло быть так далеко от реальности, особенно без учета погоды. Но ведь надо о чем-то думать, когда движешься так не быстро: шаг, еще шаг –  полтора – два метра в минуту. Действительно, второй прокос я «шагал» двадцать две минуты. Можно было и быстрее, но тогда силы быстро иссякнут, на три часа их не хватит. С учетом отдыха: короткого через два прокоса и длинного – через четыре, за три часа каждый из нас пройдет по шесть раз. Почему за три часа? Да потому, что утром и вечером примерно по столько времени отводилось на косьбу, а в середине дня надо было грести сухую траву и складывать копны – копнить. Еще приготовление пищи и еда, на что тоже уйдет много времени. Обо всем этом я раздумывал, сидя после второго прокоса на земле, отмахиваясь от комаров. Было решено намазаться «Дэтой», накомарник одевать было рано. Поправив косы бруском, вышли на очередной прокос.
      Теперь меня интересовал следующий вопрос, который был существенным, но не решался «заумно»: сколько травы потребуется на одну копну? Точно на это можно будет ответить в среду, когда мы сгребем ту траву, что скосим сегодня. Но ждать до среды – далеко, думать все равно сильно не о чем, да и никто меня не наругает, если немного ошибусь. Итак, если на одну копну уйдет  шесть прокосов травы, то, значит, две копны утром, две – вечером можно накашивать. За неделю – оставшихся четыре дня – как минимум, восемь копен. Да сегодняшняя кошенина – еще две.  От такой перспективы захватывало дух: за неделю можно накосить половину, или близко к этому, требуемой нормы. Двадцать копен вполне хватит на зиму для одной коровы, об этом шел разговор с родителями перед отправкой. Следовательно, за две недели, в основном, можно откоситься. Если не…
       После того, как мы прошли по пять прокосов, Людмила ушла разогревать ужин, я же решил выполнить норму: сказано по шесть, значит, будет по шесть прокосов. Солнце переместилось к вершине правой горы – находящейся с правой стороны реки, по распадку потянуло свежим ветерком, вдалеке зарождался туман. Трава стала чуть влажной, от этого косилась легко. Но в теле все же чувствовалась усталость, может, с непривычки: за зиму отвык от большой физической нагрузки. Подхожу к табору с явным желанием полежать на мягкой лежанке. Эх, какое же важное сооружение – балаган, где это можно осуществить.
     Костер почти прогорел, оставалось несколько головешек. Бросил туда пару сухих сучьев и повесил сушиться около костра сырые носки из сапог, ведь завтра с утра их надо будет одевать снова. Пока ужинаем, носки высохнут. По очереди тщательно моем руки, отмывая едкую жидкость. Лицо помоем перед сном, пока комары не исчезли, хотя из-за дыма у костра их меньше. Быстро доедаем суп, пьем чай.
Пока сестра моет кастрюлю и тарелки, сажусь отбивать литовки. Тут же бросаю это дело, так как влажная от пота рубашка при рабочей позе в наклонку прилипает к спине и  легко прокусывается комарами. Приходится ее снять, повешать сушиться, а вместо нее надеть пиджак. 
 
                На таборе у костра.
     С последними ударами по косе в распадок опускается туман, где-то в кустах запела вечерняя птичка, далеко под горой крикнул дикий козел. Тайга живет своей жизнью, не будем ее нарушать. Собрав все вещи, чтоб их не намочила утренняя роса, залазим в балаган и закрываем полог. Темнота абсолютная. Как хорошо, что мама все приготовила заранее. Сейчас надо только набросить легкое шерстяное одеялко,  так как тепло, даже в спальник залазить необязательно. И сон до утра без забот и сноведений. Тихо – тихо…

3. Первые дни покоса

     Может быть, кто-то и сказал, что мы проспали в первое рабочее утро, так как было уже восемь часов, когда проснулись. Выбравшись наружу, стою в облаке тумана, который наиболее плотный по долине реки. Редкое зрелище, завораживает и дает ощущение полного одиночества. Быстро развожу костер, сестра вешает на таганок кастрюлю с водой под макароны: будем их есть с тушенкой. Надев сапоги, чтобы не замочить брюки в росе, иду к речке помыть лицо, заодно зачерпываю чайник воды. Вешаю рядом с кастрюлей, заврак скоро будет готов. Как хорошо, что с вечера приготовил косы, много времени уходит на их отбивание.
     После завтрака идем к знакомому месту. Ровные ряды скошенной травы занимают так немного места, что на всякий случай пересчитываю их. Все на месте, не убавилось, не прибавилось. Значит, надо косить больше, чтобы работа стала заметной. От росы трава влажная, ложится мягко и податливо. Проходим по два прокоса и за рекой упираемся в болото. Большие кочки, заросшие высокой травой, и лужи воды между ними. Мне удалось выбирать сухие места, Людмила же провалилась между кочек и зачерпнула воду сапогом. Пришлось выливать воду и отжимать носки. Передохнули и решили, что болотину буду косить я, а она – ровную часть в начале прокоса. Бросать хорошую траву было жалко, тем более, что воды между кочек немного, трава вся наверху, высохнет быстро. Конечно, если не пойдут дожди, тогда кошенина может, намокнув, провалиться между кочек. Пришлось рисковать, может два дня постоит хорошая погода. Вот и сегодня туман постепенно оседает на землю, в разрывах голубеет небо и просвечивает солнце.  День обещает быть ясным и жарким.
      После двух часов косьбы идем на табор попить чая. Вот где ощутили превосходство нового места: пять минут – и полноценный отдых. Хотя бы просто попить сладкого чая, так как вода с потом быстро покидала организм. К этому времени стало совсем ясно, спину грело высоко стоящее солнце. Обычно в это время косьбу заканчивают и переходят к следующей стадии процесса заготовки сена: гребут сухую  траву и складывают в копны. У нас  сухой травы не было, вчерашняя еще только начала сохнуть. Поэтому, поднявшись, пошли косить, метр за метром, отходя от верхней границы. К обеду болотистая часть закончилась, снова вместе стали идти через всю полосу, пока чувство голода не возобладало. Захватив  с собой косы, двинулись на табор, изрядно уставшие. С начала утренней косьбы прошло чуть более четырех часов, надо поесть и отдохнуть, ведь после обеда до вечера еще один такой же период работы, который почему-то называют «уповод».  Так поступают все в первые дни сенокоса, когда нечего грести. 
       На обед те же макароны с тушенкой, которые сварены впрок. Чай пришлось кипятить новый, так как отдых на таборе опустошил скипяченный утром чайник. Однако это не помешало отохнуть, посидеть в тени под деревьями. Затем я принялся отбивать косы, чтобы хорошо косить уже высохшую от росы траву.   Такова технология сенокошения, которой нельзя было пренебрегать. В четвертом часу, раньше, чем вчера, вышли косить второй период – второй уповод. Если так пойдет дело, мы за два – три дня продвинемся до балагана, совсем времени на ходьбу не надо будет тратить. Правда, здесь полоса пошире, прокос косится дольше. Но все равно это уже ближняя перспектива.
    К концу вечернего периода хотел было посчитаь, сколько прокосов мы прошли за день, но потом раздумал. Счет их количество не прибавит, гнать быстрее не станем: итак ноги едва идут, выложились полностью. В этот вечер решили пораньше лечь спать, косы можно приготовить утром, когда будет вариться суп – борщ из стеклянной банки. Такое меню было расписано на неделю. И хотя  еще было довольно светло, посушив у костра сырые вещи, отправились спать. Ведь в балагане было темно и тепло. И тихо – тихо…
    На следующее утро – уже третьего дня пребывания на покосе – встали раньше, каждый принялся за свое дело. Я отбивал косы, сестра варила суп. Опять кругом расстилался туман, но это только радовало, так как предвещало хорошую погоду. А она была необходима для начала следующего этапа: сухую траву, скошенную в первый день, надо будет сгрести и сложить в копны. Как минимум, ожидалось две копны, но это еще только предположение. Только после этой «проверки практикой» можно строить основательные планы о длительности сенокошения. Поэтому быстро позавтракав, приступаем к уже знакомой процедуре «неторопливой ходьбы»: взмах косой – шаг, еще взмах косой – еще один шаг. Конечно, это скучное занятие, тем более изо дня в день, если бы не светлые, радующие душу мысли. Наверное, такими они и должны были быть в подростковом возрасте. А содержание их задавалось окружающей действительностью. А сейчас нас окружала тайга, хоть через туман ее реальность ощущалась размыто. Но в мыслях все было четко, и, в первую очередь, – это охота. Жить в тайге и не заниматься охотой – такого невозможно даже представить. Какое время года ни возьми, всегда найдется соответствующий вид занятного времяпровождения на природе с ружьем в руках. Сразу скажу, что добыча конкретной живности: птицы, зверька или зверя крупнее, для нас, мальчишек, была не основной целью –  сопутствующей. Не то у нас умение, как у настоящих охотников, не то оружие, которым они промышляют, не те охотничьи угодия, куда они заезжают на лошадях и оленях. Но все равно, охотничий азарт заставлял и нас вставать далеко до рассвета, сидеть на глухарином или косачином току, выслеживать зайцев и белок. Особенно это стало проявляться, когда в восьмом классе ввели для ребят подготовку по  профессии «охотник – промысловик». И по программе обучения вот уже три года поздней осенью мы жили, как настоящие охотники, в охотничьем зимовье, в начале зимы добывая пушнину. А весной, кроме глухарей и косачей,  в начале мая охотились на пролетающих уток, на которых разрешена охота, как и осенью, во время их отлета на юг. Зимой в воскресенье можно  сходить в лес пострелять рябчиков и поохотиться на зайцев. Для зимней охоты у меня была тозовка – малокалиберная винтовка, для охоты на уток – дробовое двухствольное ружье 16 калибра. Так что голова была занята либо воспоминаниями  об эпизодах  охотничьей жизни, либо о перспективах заготовки сена. Второе сейчас меня занимало больше. Поэтому, закончив утреннюю косьбу, до обеда мы с помощью граблей довольно быстро перевернули ту траву,  которую скосили в первый день. Делалось это для того, чтобы сырая нижняя часть валка быстро высохла на солнце, которое вовсю грело землю. Пока мы обедаем, трава будет совсем сухой – можно начинать ее сгребать.
      Пообедав, я собрался на старый табор, так как на нем были спрятаны вилы, которые пока были не  нужны,  но потребуются довольно скоро. Дело в том, что у «покосных» вил был длинный черень для удобного складывания сена в «кубельды» – большие копны – стога, высотой 3–4 метра. Носить такие вилы на покос и обратно – трудоемкое занятие, поэтому на зиму их надежно прятали, чтоб летом использовать по назначению. – Ага, ты там будешь купаться, – заворчала сестра. – А я тут от жары изнываю. Она вспомнила о яме, которая находилась как раз у старого балагана и в которой мы прошлым летом купались в жаркие дни. Сейчас нам было не до купаний, но я предложил искупаться после того, как поставим копны. Это было разумно, так как при складывании сена в копну сухая трава попадает на тело, поэтому все равно необходимо обмываться. Так и порешили.
 
 
Ямка, в которой купались.

4. Первые копны
     Грести сухую траву гораздо легче, чем косить. Особенно быстро это делается в начале валка, который сгребают с двух сторон к середине. Тонкий слой травы ложится клочьями один на другой, затем начинает закручиваться, и к середине получается большая куча сена. Я взял сторону валка с противоположного берега, чтобы переносить траву через речку. Со стороны балагана место было ровное и несколько выше, чем с другой. А это важно –выбирать подходящее место,  чтобы в случае дождей образовавшиеся лужи не подмочили копны. Скоро на месте скошенных в первый день валков образовалось ровное пространство, даже следов от сапог  не осталось – оставшаяся трава – стерня – поднялась за два дня. Зато вдоль реки на правом берегу лежали кучи сена, которые предстояло сложить в копны. Выбрав удобное место под копну, начал вилами носить поочередно кучу за кучей, формируя округлую форму диаметром около двух метров. Людмила в это время отправилась на табор за матрасовками, чтобы набить их сухой травой. Вчера трава была еще сырой, поэтому  изготовление мягкой части лежанки отложили на сегодня.
     Постепенно вроде бы бесформенная куча травы обретала цилинрическую форму, которую на высоте  выше двух метров предстояло постепенно превратить в сферу – конус. Это нетрудно, но требует времени и умения. В противном случае во время дождей все сено намокнет, придется копну разбрасывать и снова  сушить. Надо малыми порциями ложить пласты сена по окружности, постепенно смещаясь к центру верхушки. В завершении – пласт – навильник на самый верх – и готово!  Так на участке выросла первая копна сена. С началом!
     Для второй копны место нашлось неподалеку, кучи там были объемные, ходить далеко не надо. Несколько навильников, и половина копны уже готова.  Теперь беру аккуратные кучки сена, стараюсь подвести к закруглению без ям и клочьев сена. Сестра тем временем подскребает оставшуюся от куч траву, так как вилами всю   ее забрать невозможно. Тут выясняетсся, что оставшейся в кучах травы больше, чем на копну. Конечно, можно сделать копну  выше, но тогда ее вряд ли увезет лошадь, когда придет время копны складывать в стог – кубельду. Тем более, что располагается стог обычно в центре участка, а первые копны – на самом краю, далеко. Поэтому решили делать обычного размера копну, а оставшееся сено сложить кучкой, чтобы завтра начать  следующую копну. Взяв грабли, снял с боков копны клочья сена, сложил все оставшееся в маленькую кучку и отправился на табор за топором. По дороге прихватили два «батона» – две набитые сеном матрасовки, которые, несмотря на объем, оказались легкими. Пообмяв, уложили их в балаган поверх веток. Лежанка стала гораздо выше, и будет такой, пока сено не умнется полностью. Чтобы завершить работу с копнами, надо было на них набросить тальниковые прутья, связанные вершинами. Тальник рос рядом с покосом, поэтому тут же топором вырубил по три ветки на копну и, связав верхушки между собой, набросил на каждую из копен. Делалось это для того, чтобы в процессе долгого стояния ветер не разметал сено, не сдул верхушку. Кое-кто подпирал копны жердями, но под деревом могла образоваться ямка, в которую при дождливой погоде попадала вода. Тальниковые ветки были надежнее. Вот теперь можно считать, что две копны сена стоят на лугу. 
     Сгребание сена и последующая работа заняли около двух часов. Стояла послеобеденная жара, которая располагала к купанию. Быстро собравшись, взяв по полотенцу, отправляемся к ямке, где можно окунуться. Технология купания проста: за кустами я переодеваю трусы на купальные плавки и, отмахиваясь от паутов, бросаюсь в воду. Стоя по грудь в воде, достаточно прохладной, быстро обмываюсь от пота и сена. Сестра в это время за кустами готовится к принятию водных ванн. Довольный купанием, уступаю ей место и бегу переодеваться. После этого быстрое надевание одежды, как верный способ избавиться от надоедливых насекомых. Конечно, это не море, но короткая процедура принятия ванны ободряла и освежала. Вернувшись на табор, повесили сушиться вещи и разогрели чай. Я то и дело смотрел  на покос, где свежие копны казались большими. За неделю они станут на четверть ниже, так как сено слежится. Но первые осязаемые результаты труда радовали глаз и подтверждали ранее высказанные предположения. Оказалось, что за один период – уповод, мы действительно накосили сена на две копны. А таких периодов еще было три, плюс четвертый – он будет сегодняшним вечером. Поэтому, выпив чая, с хорошим настроением принялись за знакомую работу, поглядывая на стоящие рядом копны. Ведь важно начало, оно задает настрой и темп. Пока все шло хорошо.

5. Копны растут, как грибы 

   Спалось на мягких лежанках крепко и спокойно, правда, трава шуршала при переворачивании с бока на другой бок. Однако, наработавшись, спали без лишних движений. И опять чуть не проспали: встали около восьми часов. А день предстоял трудный и насыщенный. Как заведено, с утра до двенадцати – покос. Кстати, мы дошли до балагана, и теперь далеко ходить не надо, прямо с табора начинался прокос. Но участок в этом месте был шире, чем вначале, поэтому на один прокос времени уходило больше. А хотелось, как всегда, накашивать не менее шести прокосов за период. Что же, надо раньше вставать! Далее по плану предстояло собрать в копны траву, скошенную во второй день. По моим расчетам, предстояло сложить еще четыре копны. Если день будет солнечным, трава высохнет к обеду, и ее можно будет грести. В крайнем случае, перевернем, как это сделали вчера. Все это надо успеть до вечера, чтобы сено в кучах не попало под вечернюю росу. Для двоих – это напряженная работа. Но мы надеялись, что на помощь придут мать и младшая сестра, которые должны принести продукты.
   Позавтракав, принялись за косьбу, медленно сдвигаясь вниз по реке: за полчаса на три метра. За одно утро – примерно на двадцать метров. Так что далеко от табора не уйдем.
     Где-то в одиннадцать часов из придорожных кустов выскочила собака, которая вначале внимательно посмотрела на нас, а затем с радостным лаем бросилась навстречу.
– Беркут, – закричала сестра, – Куда ты лезешь под косу,  лапы отрежу!
 А собака – это был Беркут, уже бежала ко мне. Пришлось воткнуть косу и погладить пса, который опередил женщин. Вскоре показались и они, все сошлись на таборе. Начались обрывистые разговоры, обо всем и ни о чем. Что в селе? Как живете, что едите? Ах, какие молодцы: столько скосили и уже сгребли! Успокоившись, решили, что мама с Татьяной готовят обед, мы с Людмилой продолжаем косить. Как будет готово – пообедаем и определимся с  дальнейшими действиями.
     Тем временем небольшие облака ветерок унес за горы, солнце  стало припекать, трава быстро высохла от росы. Докосив по очередному прокосу, не дожидаясь приглашения, с косами пришли на табор. Он же рядом! Пока отдыхали, суп сварился, с удовольствием ели его со свежим хлебом. Спасибо, мама!
     Немного передохнув, пошли смотреть траву. Валки были толстые и снизу сыроватые. Чтобы их высушить, надо валок перевернуть нижней стороной вверх. Работа легкая, быстрая: идешь с граблями и переворачиваешь. Правда, граблей у нас было трое – для женщин. Я надел резиновые сапоги и вилами стал переносить ту траву, которую косил на болоте. Тут же разбрасывал ее сушиться на ровном месте, где потом будут копны. У меня работа шла медленнее, так как по кочкам не разбежишься. Хорошо, что болотина все-таки закончилась, и я тоже вышел на сухое место. Вскоре вся трава, которую мы косили целый день, была перевернута и сохла.
    Всей дружной компанией вернулись к первым валкам. Они еще не просохли, так как вчетвером быстро управились с первым этапом. Решили сходить на табор, переждать, пока  трава дойдет до сухого состояния. На таборе подробно рассказали о балагане, мать проверила матрасовки и осталась довольна.  Снова обсудила с Людмилой меню на пятницу и субботу. Предполагалось, что к вечеру субботы мы вернемся на два дня домой: помыться в бане. В субботу был женский, а в воскресенье – мужской помывочный день. Своей бани у нас не было, поэтому пользовались общественной. Почти весь поселок жил по такому расписанию.
     Наконец приступили к следующему этапу: начали грести с краев прокоса к середине. Для матери и Татьяны конечная часть – сгребание к середине, оказалась тяжелой работой, поэтому они начинали грести с края валка, а дальше до середины заканчивал я. Приходилось перемещаться по прокосам, но дело двигалось быстро, кучи сена снова растянулись вдоль реки.
– Давай- ка  складывай копны, – предложила Людмила, – а мы тут сами управимся. Половину-то уже сгребли!
 Действительно, складывать копны – долгое дело, и в этом мне никто не поможет. Пошел к началу вала выбирать место под третью, в общем счете, копну, помня, что у меня осталось сено со вчерашнего дня. Поэтому очередная копна будет стоять в начале этого вала. Несколько куч сложил в основание и середину, а оставшееся пространство заполнил сеном из вчерашней кучки. Сено чуть-чуть слежалось, на вилы бралось помногу и ложилось без клочьев. Особенно хорошо было им складывать верхушку. 
– Эй, кто-нибудь, дайте грабли причесать  «голову», – крикнул я женщинам.
Пришли все, чтобы оценить работу.
– Не маленькие делаешь, копны-то? – засомневалась мать.
 – Нет, – возразил я. – Тут половина уже слежавшегося сена. Да и так выше двух метров.
На том и порешили. Мать осталась подскребать остатки сена, сестры пошли догребать валки, я стал искать место для следующей копны. Никакого отдыха, никаких разговоров.
   Далеко идти не пришлось. Кучи были такими большими, что следующую копну заложили рядом. Это отчасти от того, что с болотины я стаскал сено почти в одно место. Свежее сено плохо берется вилами, приходилось одну кучу складыывать в копну за несколько приемов, правда, ходить не надо, сено рядом. Поэтому скоро высилась очередная копна, выше предыдущей, чтобы мама не сомневалась в «центнере сена».  Дело в том, что вес копны было принято считать в сто килограммов – центнер, хотя никто, конечно, ее не взвешивал. И размеры копен у каждой семьи были разными. Но мы за много лет заготовки сена придерживались принятых у нас объемов, а мама была «контролером», судьей. На этот раз, обчесывая копну, она осталась довольной.
– Тут еще на две копны сена хватит, – оглядевшись, сказала она. – Так вы за день на четыре копны накосили? – не то спрашивая, не то констатируя, рассуждала она.
– Да, за уповод мы косим на две копны, – продолжал я ее рассуждения. – И кроме этого сена, еще готовой кошенины, как минимум, на четыре копны. И если не будет дождя, к нашему отходу они будут стоять.
– А всего их будет? – спросила мать.
– Давай, будем считать только те, которые видим, – предложил я. Не то, чтобы я был очень суеверным, но в данном случае многое, главное, погода, зависело не от нас. Хотя я отлично понимал причину ее разговора. Сегодня вечером, вернувшись домой, ей приятно будет сообщить отцу, что, возможно, к воскресенью уже будет накошена половина предполагаемого зимнего запаса, который считался около 20 центнеров на корову. Отец, конечно, переживает за конечный результат сенокоса, и такое сообщение его обрадует.
     Так за разговорами мы приступили к складыванию третьей на сегодняшний день копны. Сестры к тому времени закончили грести перевернутые валки,  стали помогать матери заскребать оставшееся сено. Когда и эта копна была готова, решили, что Татьяна пойдет готовить чай, а Людмила нарубит тальниковые ветки для свежих копен, чтобы их не разнесло ветром. Мы с мамой снова остались одни, каждый при своем деле. А ведь когда-то, лет пять тому назад, мы так вдвоем и косили все лето, а копны тогда складывала она, и уж не такие высокие, как сейчас. И не по двадцать, а примерно по десять накашивали: женщина – учительница, и ее сын – пятиклассник. Но те времена сменились нынешними, гораздо продуктивными, и настроение от этого было радостным. Несмотря на пот, заливающий глаза, на мух, которые не знают отдыха и летают вокруг, не обращая внимания на изнывающую жару, которая не спадает до самого вечера.
– Ура! Четвертая «голова-гриб» выросла на нашем покосе, – закричал я, завершая копну.
– Не четвертая, а шестая, – поправила меня Людмила, которая подошла с ветками тальника.
– Да они у вас растут, как грибы, – весело сказала мама, радуясь завершению работы. Быстро набросив ветки на копны, взяв весь инвентарь, пошли к табору. Я то и дело оглядывался, чтобы убедиться в наличии «рукотворных грибов». Да что там: просто было приятно посмотреть на результаты труда, конкретные, выраженные пока в копнах.
      Время приближалось к шести часам. Выпив чая, мама с Татьяной засобирались в обратную дорогу. Собаку решили оставить с нами, с ней ночью спокойнее – молчит собака, значит, никого постороннего вблизи нет.
– Знаете, что, – на прощание сказала мама, – отдохните вы этот вечер, не косите. Лучше завтра встанете пораньше, по росе-то легче косить будет.
 Мы с Людмилой переглянулись: предложение оказалось неожиданным и заманчивым.
– Хорошо, подумаем, – не стал возражать я, – действительно, что-то устал.
Да и дел было еще достаточно – хорошо отмыться от сенной трухи,   отбить косы, приготовить ужин. Вскоре их косынки скрылись в придорожных кустах, Беркут лежал в тени под деревьями, мы засобирались на речку смывать пот. На участке неровным рядом стояло шесть копен сена. Заканчивался четвертый день нашего пребывания на покосе. Все щло хорошо!

6. Выходные дни
 
  Пятница вряд ли чем существенным отличалась от предыдущих дней. С вечера легли пораньше, утром пораньше встали и продолжали косить, теперь уже удаляясь от балагана. Это означало, что половина участка выкошена, надо убрать сено сегодня, завтра и отправляться на заслуженный отдых. С такими приятными мыслями, махая косами, шаг за шагом осваивали вторую половину покоса. Вдруг собака, которая была в кустах неподалеку, с громким лаем бросилась через валки  в сторону копен. Мы остановились посмотреть на причину его внезапного беспокойства и ахнули. Через участок со стороны дороги не бежала, а, скорее, летела коза. Едва касаясь копытами земли, она гораздо большее время проводила в прыжке, вытягивая ноги «на шпагат». Еще мгновение – и она скрылась в кустах с той стороны реки, где был балаган. Но Беркут бежал в другое место, в сторону болотины, где замолчал и уткнулся носом в землю. Оставив косы, мы с Людмилой бросились к нему. Подбежав, обнаружили, что он придавил лапами маленького козленка, который завалился между кочек.
– Оттаскивай собаку, а я возьму козленка, – крикнул я сестре, нагибаясь над малышом. Из-за того, что давно не было дождя и траву выкосили и сгребли, воды между кочками почти не было. У козленка были выпачканы только тонюсенькие ножки, а сам он был сухой. Судя по размерам, ему было два – три  месяца. Поэтому без труда подняв его на руки, осторожно ступая по кочкам, понес  его туда, где скрылась коза, по-видимому, его мать. Вот ведь как бывает: собственными руками создаешь себе проблему и потом ищешь силы ее решить. Никто тогда об этом не думал, хотелось, чтобы мать – коза забрала своего совсем еще маленького козленка. Пока собаку держит сестра, я решил отнести малыша подальше в лес, где его не тронет Беркут. В лесу вдали от балагана была просека, по которой когда-то вывозили лес. О том, что здесь велись лесозаготовки, свидетельствовали многочисленные пни, стоявшие в кустах. Метров через двести от табора осторожно опустил козленка на землю на ровном участке. Меня как-то не насторожило то, что он продолжал лежать, а не поднялся на ноги. Только головкой на тонкой шее вертел во все стороны, отыскивая, по-видимому, мать.
 – Ничего,  – подумал я, – будет пищать, коза услышит. А пока я здесь, она не подойдет.
Поэтому, быстро развернувшись, пошел к балагану.
      Потом мы косили до обеда, после чего сгребли сено и поставили еще три копны. В среду, когда начали грести, накосили меньше, но завтра еще две копны будет – судя по количеству прокосов, оставшихся неубранными. Значит, обещанная цифра «десять» будет выполнена и даже перевыполнена.
              Случай с козой помаленьку забылся, текущие дела занимали голову полностью. Тем временем где-то вдалеке, в стороне основной реки стали доноситься еле слышимые раскаты далекой грозы. Туча была за горой, дождь проходил локальный – местный. Поэтому ожидать, что его принесет сюда, не приходилось, но это все-таки настораживало. Ближе к ночи в той стороне неба – на юге, были хорошо видны зарницы. Звук грома отставал надолго, что говорило о дожде в долине реки. Сюда он не приближался. На всякий случай, ложась спать, занесли всю одежду и несколько сухих сучьев в балаган, чтобы их не намочил дождь. Кроме  того, в балагане имелся запас бересты для растопки костра. Беркут улегся рядом с входом в балаган, но ночью несколько раз лаял, не убегая далеко. Мы так крепко спали, что почти не обратили на это внимания. Завтра будем спать дома на мягких кроватях! Опять радостная перспектива.
     Утро субботы выдалось «серым», без тумана. Ничего хорошего это не предвещало, кроме дождя. Но пока его не было, стали косить, отмахиваясь от комаров, которых в такую погоду прибавлялось. Чтобы поднять себе настроение, стал по-новой прикидывать, сколько у нас предполагается копен сена. «Если не будет дождя, сегодня поставим еще две. Кошенины, с сегодняшней, как минимум, на пять. Значит, в понедельник их надо собрать. Пять копен – тяжелая работа. Придется звать подмогу, – рассуждал я. – Но это доведет число «центнеров» до шестнадцати!»  Значит, все-таки на той неделе можно сметать сено в стог и завершить покос. Честно говоря, постоянная физическая нагрузка давала о себе знать. И, хотя упорство еще было, а сил – уже нет. Отдых между прокосами затягивался, превращался в чаепитие. Чаще смотрели на часы и на небо: когда же начинать грести? Хорошо, что тучки растянуло, солнце подсушило верх валков, и их можно было перевернуть. Я занялся этим несложным делом, Людмила пошла приготовить легкий обед. После того, как поставим копны, мы двинемся домой. До девяти часов вечера, когда закрывается баня, все равно успеем.
    Пока варился обед, приготовил балаган к нашему уходу. Кое-какие вещи спрятал под матрасовки, что-то в мох возле балагана, хотя это были лишние предосторожности: никогда у нас ничего не пропадало. Во-первых, и главное – чужого никто не брал. И, во-вторых, кого сюда может занести? Все работали на своих участках, гулять за десятки километров некогда. А те, которые рядом – надежные люди. Прятал больше по привычке, для порядка.
    Чтобы быстрее грести сено, валок разделили пополам, сгребали в две кучи. Правда, теперь сено на вилах придется носить дальше, но это следующая проблема. А вот грести небольшими кучками было легко, не требовало больших усилий. Теперь копны пойдут в два ряда, и первые из этого строя появились чарез три часа. Хорошие, высокие копны, которые везти до места будущего стога совсем недалеко. Подскребли остатки сена, забросили на верхушку одиннадцатой копны и почувствовали свободу. Решили  больше не есть – дотерпим до дома, залили костер, сложили в кусты грабли и косы. Вилы воткнул в мох – пусть думают, что это сухое дерево. Закрыли полог балагана  и придавили ветками. С собой взяли  почти пустой рюкзак, так как рубашки, в которых спали и которые надо постирать дома, тяжести не представляли.
   Окинув табор прощальным взглядом, направились в сторону дороги, где стоял велосипед. Договорились, что я еду отсюда до перевала, там в кустах оставляю велоспед, а Людмила скатывается на нем до дома. Если она и перегонит меня, то это только на пользу – раньше уйдет в баню. Мне же по дороге надо наломать березовых веток на свежий веник. С ним мы – мужчины, пойдем в баню завтра. Беркут, понимая наше настроение, бежал  впереди.   
   Переднее колесо велосипеда немного спустило, пришлось  подкачать камеру. Людмила за это время ушла вперед, но ее быстро догнал: пустому ехать даже по плохой дороге гороздо быстрее, чем шагать. Незаметно поравнялся с соседним участком, на котором появились косари – отец с сыном, который был  братом моей одноклассницы. Пришлось остановиться, поздороваться, ведь мы хорошо знали друг друга. К тому же, у меня был личный интерес – к однокласснице я был неравнодушен. Правда, без взаимных симпатий, но, тем не менее,  осмотрелся по сторонам. Никого, кроме мужчин, не было, видимо, женщины придут грести сено. Дальше ехал без остановок до самого перевала. Оставив велосипед в условленном месте, не тратя время на отдых, зашагал в сторону поселка.
       Пока шел по широкой дороге, впереди четко видел панораму той части села, которая располагалась вдоль реки: маленькие частные домики, побольше – здания клуба, больницы, магазина. Рядом деревья и кусты парка отдыха, где уже воображение дорисовывало волейбольную площадку и танцплощадку. Они, конечно, были, но отсюда не разглядеть. Потом я свернул на лесную тропу, и село скрылось за зарослями леса. Ближе к дому наломал березовых веток, немного, на один веник, для завтрашнего посещения бани. С приближением к дому собака, которая не отставала от меня, убежала вперед. Поэтому меня ждали: отец сидел на ступенях крыльца, во дворе стоял велосипед. Это Людмила опередила, ведь под гору даже педалей крутить не надо, только рули правильно! Настроение у отца было хорошее, Людмила сообщила последние результаты.
– Молодцы, хорошо отработали! – без лишних рассуждений дал он оценку. 
– Трава хорошая,  – не то объясняя, не то оправдываясь, отвечал я. – Да и погода стояла, что надо. А у вас вчера был дождь?
– Не просто дождь – гроза! – воскликнул отец. – Где-то молния ударила в провода, у людей в домах перегорели пробки!
 Завязался обычный разговор, обмен новостями, событиями из сельской жизни. Завтра новостей будет еще больше, многие приедут в баню, там встретимся со знакомыми ребятами. За разговорами отец сделал веник, повесили его под  навес сушиться. Потом все – мы с отцом, мама, которая вышла на улицу и слушала наши разговоры, и младшая сестра, вернувшаяся из магазина, пошли в дом готовиться к ужину, а точнее – ждать, когда из бани вернется Людмила. Вскоре пес дружелюбно залаял – это в воротах показалась сестра.
– С легким паром! – все дружно приветствовали ее, рассаживаясь вокруг стола.
       Нас действительно ждали. На ужин была приготовлена картошка с мясом, и блины со вчерашними сливками. О том, что в доме готовили блины, узнал сразу по ароматному запаху. Привыкшие за последнюю неделю только к дыму костра, все другие запахи воспринимали с удовольствием. А этот – аппетитный,   еще с предвкушением чисто домашнего кушания. Для получения сливок у нас был небольшой сепаратор, который использовали, в основном, летом, когда молока было много, а хранить его – негде. Поэтому большую часть молока перегоняли на сливки, а из «обрата» – перегнанного молока, варили творог. Творог со сметаной был существенным дополнением к сельскому столу.
      Кухня в доме занимала небольшую площадь, так как она еще была моей комнатой, где стояла кровать и рабочий стол. Поэтому пять человек плотно разместились за кухонным столом, стоявшим одной стороной к стене. С одного торца стола стоял стул отца – его постоянное место, с другой – размещался большой сундук, в котором хранились сезонные вещи. На нем обычно сидела Таня. Мы, оставшиеся, размещались на табуретках, хотя мама большее время ужина стояла, накладывая еду или убирая тарелки.  Отец прозрачно намекнул, что начало сенокоса можно было бы «обмыть», но  мама предложила подождать до завтра.
– Вот сходите в баню, там будет видно. Никто не настаивал, все с удовольствием пили чай – густо заваренный и с молоком. Приедали блинами, смазанными застывшими за ночь сливками. Людмила жаловалась, что у нее болит голова из-за беспокойного сна от лая собаки. Кстати, рассказали о козе и козленке, о его спасении от лап  Беркута. Отец рассказал о своих встречах в тайге с козами, когда он после школы работал в «красной палатке» и ездил по стойбищам эвенков-оленеводов.  Поблагодарив маму, девушки ушли в другую комнату дома, которая служила и гостиной, и спальней. Отделенная от кухни печью и фанерной перегородкой, она вмещала две двухспальные кровати, большой шкаф, стол, этажерку и комод. Все предметы были жизненно важными, если учесть, что на долгую зиму необходимо было иметь много теплых вещей. А в школу каждый из нас, детей,  носил сменную одежду, которой было по два и более комплекта. Ведь в холодную погоду вещи сохли сутками. Все это  хранилось в доме.
     Оставшись втроем, начали решать «покосные» проблемы. Ясно, что на следующей неделе будет завершена косьба, а к концу недели – сложены последние копны. Следовательно, пора думать об их складывании в стог. Этот завершающий этап сенокоса назывался «метанием» сена. Так как длина участка очень большая, решили сделать две большие «копны» – кубельды, по десять копен каждая. Складывать такие «копны» трудоемкое занятие, на каждую потребуется  целый день, если этим буду заниматься я. На кубельде должен стоять человек, принимающий и утаптывающий сено. Обычно, этим занмалась мама.  И хотя последнее время она прибаливала, теперь она готова поработать «на высоте»: кубельда достигала в высоту  три – четыре  метра.  Но самая большая проблема заключалась в транспортировке – подвозе копен к месту их складывания. На себе сносить такое количество  сена было невозможно, обычно для  подвоза использовали лошадь со специальным снаряжением. Лошадь была в школе, где работала мама, надо было завтра узнать, дадут ли ее нам на день, например, в следующую субботу или воскресенье? Тут выбирать не приходилось, надо подстраиваться. Решили, что с утра мама сходит к конюху, все разузнает, чтобы спланировать следующую неделю.
     Я было решил сходить на танцы в наш парк. По субботам, ближе к вечеру, в парке обычно включали музыку, молодежь толкалась на танцплощадке. Но Татьяна сообщила, что в связи с покосами в селе остались только «мелкие» подростки, все работают на сенокосе. Нисколько не расстроившись от неудачи с танцами, присел на свою кровать и понял, как важно быть дома, как здорово, что есть дом. Балаган – тоже хорошо, надежно. Но с домом он не сравнится, даже летом. В это время дали свет – летом включали свет на три часа: с девяти до двенадцати. При свете полистал газеты, книги, которые стояли у меня на полке, и пошел во двор умыться перед сном. Конечно, можно было сбегать на речку, которая находилась рядом. Ах, какая там вечером теплая вода! Но усталость взяла свое, поэтому умывшись, отправился спать. Без комаров, без крика дикого козла, без лая собаки. Беркут, наевшись домашней еды, лежал спокойно под навесом и лаять не собирался. Спокойной всем ночи!
    Воскресным утром очень рано – где-то около семи часов, меня разбудила мама, толкая в плечо. На мой удивленный взгляд, тихо прошептала:
– Попей парного молока.
Говорила она шепотом, чтобы не разбудить других. Она протянула поллитровую банку теплого утреннего молока. Я знал, что, по ее словам, парное молоко очень полезно для здоровья.  Чтобы не спорить и не прогнать сон, быстро выпил поллитровку и снова улегся спать. Сегодня подъема не будет, баня откроется после двенадцати, значит, можно отдыхать.
Окончательно разбудили меня девушки, которые сели завтракать, и что-то энергично обсуждали. Заметив, что я проснулся, тут же дружно замолчали. «Ясно, про парней вели разговор», – сообразил я, и отправился  во двор. Отец был уже там, готовил еду собаке и курицам. Для этого он заливал горячей водой крупу и добавлял старый хлеб, который размешивал в образовавшейся каше. Поприветствовав его, уточнил, когда пойдем в баню. Обычно мы шли в районе двух часов по полудню, когда пройдет первая волна любителей попариться. С такими ярыми любителями пара в парной делать нечего – очень жарко, только сидеть на нижней скамейке. А нам тоже хотелось на верхней широкой скамейке, которая называется «полок», похлестать себя свежим березовым веником. Все дело заключалось в том, что обильное потооделение во время  посещения парной  выводило остатки «яда» комариных укусов, в результате чего прекращался зуд на коже. В данном случае баня выполняла лечебную функцию. Решили, что, как обычно,  после двух двинемся в баню. 
     Быстро позавтракав вареными яйцами и творогом, побежал к однокласснику Виктору, который жил на соседней улице. Но дома была одна его мать – тетка Анна. Она сообщила, что Виктор с отцом уехал далеко на две недели, в это воскресенье их не будет.  Возвращаясь домой, встретил маму, которая выяснила, когда дадут лошадь. Чтоб не рассказывать два раза, дошли до дома, где она передала суть разговора с конюхом – Иваном Федоровичем. Главное, коня дают на два дня. Надо будет его забрать на покосе в десяти километрах от села, где он сейчас находится. Для этого мне придется в пятницу с утра туда направиться, к вечеру на нем приеду к нам на покос. Дело в том, что место, где находится покос Ивана Федоровича, лежит в стороне от нашего, надо идти через село, а это займет много времени. Но, главное, нам подходит этот период, к концу недели можно сложить оставшиеся девять копен.  По этому поводу начали рассуждать вслух.
– Кошенины лежит, примерно, на четыре копны, – докладывал я. – В понедельник, после обеда до конца вечера косим на две, во вторник – за день, еще на четыре. Собираем последние копны в четверг. А дальше за два дня – суббота – воскресенье, складываем сено в две кубельды по десять копен. Как и требуют, в следующее воскресенье к вечеру приводим коня в село, где его заберет хозяин.
– Что-то все шибко гладко получается, – покачав головой, вздохнул отец. Он привык к тому, что часто люди не выполняли своих обещаний, планы рушились, требовались немалые дополнителные усилия. А здесь – раз, два - и конец сенокосу!  Я, же, наоборот, был спокоен, так как основная часть работы ложилась на нас: накосить, сгрести, сходить за конем. Конечно, предстоит напряженная работа,  как на предыдущей неделе, но сил, думаю, хватит. Постарался это объяснить отцу, на что он ответил:
– Дай, Бог, чтоб все так вышло. Никто не стал возражать, и мы отправились в баню. Да, на голодный желудок, так как  считалось, что в этом случае жар парной переносится легче.
    Вряд ли, кого сейчас впечатлит описание сельской поселковой бани с тридцатью кабинками, а, значит, с тридцатью мужиками, которые, как я уже объяснял, шли, в основном, попариться. И еще – баня была местом  получения самой свежей информации: кто сколько накосил, кто какого зверя убил, что случилось с известными на весь поселок мужиками. Нас, молодежь, интересовали свои вопросы, поэтому желательно было встретить одноклассников. Многие из них тоже на покосе, но были и те, которые оставались в селе. Одного из них – Александра, мы встретили прямо у входа в здание, он отдыхал на скамейке. Заняв очередь и усадив отца в зале ожидания, вернулся к Александру. Он рассказал о ребятах и скучной жизни, когда не с кем в волейбол поиграть, на танцы сходить. Сам он работал на складе грузчиком, развозил продукты в магазин и больницу. Про Виктора он сказал то же самое, что и его мать: вернется не раньше, чем через неделю. Значит, надо тоже за неделю управляться!
    Как говорится, и часа не прошло, а мы сидим с отцом на той самой скамейке, где я беседовал с одноклассником, и переводим дух после жаркой бани. Особенно нам досталось в парной, где кроме нас с отцом зашли попариться двое молодых парней, которые от души поддали жару. Я слетел с полка сразу, отец некоторое время «отмахивался» веником, но потом тоже переместился в моечную. Окатившись прохладной водой, быстро отправились на свежий воздух, чтобы восстановить дыхание. Хорошо, что скамейка была в тени, от чего воздух был свежим. Тут нас заметил учитель физики – Анатолий Федорович, который направлялся в баню. Приветливо поздоровавшись, он спросил о делах и обратился с просьбой:
 – Не можешь ли, ты, Алексей, прийти в школу  28 или 29 августа, чтобы проверить, как работает радиоузел? Летом белили классы, и возможно, нарушили проводку, надо проверить.
Я, конечно, согласился, хотя были препятствующие обстоятельства:  с 25 августа открывался сезон охоты на уток. Обычно до начала занятий молодежь уходила на озера, часто с ночевой. Придется скорректировать дни охоты, чтобы зайти в школу. Распрощавшись с учителем, мы потихоньку направились домой. Я вспомнил про открытие сезона охоты на уток, про папковые патроны, которые были удобнее, чем в металлических гильзах, но которые надо было покупать в магазине.
– А что там у вас было с собакой в последнюю ночь? – спросил отец. – Людмила говорила, она спать не давала?
 – Да, лаяла прямо под ухом, полночи, – ответил я. – Может, бурундука гоняла?  – пошутил я.
Отец помолчал, потом сказал:
– Возьмите-ка вы с собой ружье, да патроны с дробью и картечью. Дробью можно пугнуть, стрельнуть вверх, не жалко. А картечь – по обстоятельствам. 
Я не знал, что сидя в очереди в бане, он слышал, как кто-то из мужчин рассказывал о выходе  к табору медведя. Было это совсем в другом месте, поэтому он не стал нас пугать, но, на всякий случай, быть готовыми к неожиданности, предусмотрительность  не помешает. И еще, об этом я узнал позже от мамы, он не стал настаивать, чтобы мы ушли сегодня вечером. До этого он в разговоре с ней пытался объяснить такую спешку необходимостью начать косить с утра понедельника. Мы этого не знали, поэтому отдыхали дома, набираясь свежих сил.
      Дома нас ждал запоздалый обед. Отдышавшись, почувствовал, как проголодался. Сестры с матерью уже поели, мама присела с нами за компанию.
– Ну, мать, – было начал отец отвегнутое вчера предложение, как мама из-за стола достала начатую бутылку коньяка «Белый аист». Расплеснули по чуть-чуть в чайные кружки, выпили за начало сенокоса, за баню. Коньяк завозили на север самолетами в теплое время, зимой он, как и водка, в холодных складах не выдерживал холодов. Поэтому  основным спиртным напитком у мужчин был спирт, бутылка которого стоила немного дороже бутылки коньяка. Поэтому коньяк стоял на полках магазина, дожидаясь своего покупателя: командировочного из области или летчиков. Местные его брали редко.
       После обеда отец прилег отдохнуть, я же стал отбирать патроны, чтобы взять с собой. К счастью, с весенней охоты осталось несколько заряженных дробью и картечью патронов. Подумав, взял те из них, которые были в металлических гильзах, по три патрона. Папковые патроны в балагане могли отсыреть, разбухнуть и не войти в ствол ружья. Уложив патроны в патронташ, повесил его на стену на видное место, чтоб завтра не искать. Мама приготовила чистое белье  на сенокос, стопкой сложила на сундук на кухне, продукты соберем завтра. С вечера все были готовы начать новую трудовую неделю.

7. Новая неделя

   Дома, конечно, не проспишь: мама доила корову в шесть часов, потом на кухне цедила молоко, позвякивая посудой. Отец в это время на керогазе варил кортошку на завтрак, кипятил чай. И хотя я уже не спал, в семь часов легонько подтолкнули в плечо: пора вставать. Вышел в огород, солнце уже показалось, тумана не было. Картошка разрослась, образовалась сплошная зеленая масса, без рядов и пробелов между гнездами. «Скоро можно начинать подкапывать, маслята жарить со свежей картошкой», – машинально подумал я. Картошка считалась  основной продовольственной культурой, поэтому  относились к ней с вниманием. Однако сейчас  голова была занята другими, «производственными» мыслями. «Если нет тумана и слабая роса, значит, большая вероятность дождя», – размышлял я.  Но если дождь не идет с утра, то до вечера будет сухо, он начнетсся с вечера, – такие были местные приметы. Нам же предстояло сегодня собрать  траву, которую косили в пятницу и субботу, то есть довольно много. Жалко было оставлять  ее под дождь. Вернувшись домой, поделился соображениями со старшими.
– Завтракаем и выходим, – сказала мама,  – у нас все готово. Вот только Таня ушла за хлебом в магазин. Но пусть Людмила останется, они нас быстро  догонят.
     Позавтракав, оделся по-таежному и, надев рюкзак, закинул за спину ружье. Собака, увидев меня в таком снаряжении, обрадованно заскулила. Она подумала, что все идут на охоту. Мы с мамой отправились пешком по дороге на покос. Велосипед остался дома, так как в пятницу за  лошадью мне придется идти по тропам,  где не проедешь на велосипеде. А взяв лошадь,  поеду на ней, в седле. Дорога была сухой и утоптанной, шагалось легко. Я был обут в кеды, которые были основной обувью в сухую погоду. Конечно, если шли дожди, приходилось переобуваться в резиновые сапоги.
   Девушки догнали нас за перевалом, возле сворота с основной дороги. Оказалось, что в понедельник многие отъезжали на покос (на своих лошадях или от организации), поэтому за хлебом образовалась очередь. Но поклажи у них было немного, поэтому они шли быстрее нас и ушли далеко вперед. Вот и покос соседа, который, завидев нас, подошел поздороваться. Пока мы были в селе, они поставили три копны, еще много было скошенной травы. Заметив, что я увидел свою одноклассницу, Илья Иванович  сообщил, что позвали ее грести сено.
– Вот только боюсь, не будет ли дождя? Что-то бурундук с утра «клохчет» – к дождю. Эти его слова подстегнули нас, и, помахав рукой Галине, мы заторопились  дальше. А вдали поднимался дымок костра, разведенного Людмилой на таборе. По дороге я посмотрел траву, которую предстояло грести: она была сухой.  Два последних дня были жаркими, а та, небольшая роса, которая была с утра, высохла на солнце.  Значит, надо грести прямо сейчас, чем мы и занялись все вчетвером. Делали, как в прошлый раз: делили валок на две части, сгребали в два вала. Я вилами подхватывал большие кучки сена, подтаскивал их к месту будущей копны. Как только сена оказалось достаточным, стал складывать первую копну. Не успел я ее закончить, за соседней горой прогремел гром.  Такой глухой, кратковременный,  далекий, что в другое время бы не обратили на него внимания. Только не сейчас. Я подошел к матери и предложил ей пойти готовить обед.
– Если будет дождь, останемся голодными, без супа и чая, – убедил ее. – А сено, в основном, собрано. Пусть Людмила догребает, мы с Татьяной будем копнить. Разделив оставшееся сено на три части, принялся за вторую копну. Татьяна подскребала оставшееся сено, носила его к копне. «Краем уха» прислушивался к звукам, которые могли свидетельствовать о приближающейся грозе, потому что тучи из-за горы не было видно.
– Может, пронесет мимо? –  крикнул я громко, чтобы слышали сестры.
– Подожди, увидим и услышим, – пессимистично ответила Людмила. Она закончила грести и выбирала место под   следующую, третью копну.  Вот и вторая копна готова. Получилась она больше обычных, но сено надо было все сложить, не оставлять в валках под дождем. А вот и спутник дождя: гром, который на этот раз прозвучал раскатисто и громко. 
– А давай сделаем так, – предложил я сестре. – Ты бери вилы за черень с одной стороны, я за металлические прутья  –  с другой.  И сгребем сено в кучу.
 Зайдя с края вала, начали толкать  сено, образуя огромный ком. Обтесав его граблями, накидал сверху несколько навильников. «Ком» стал походить на копну. Осталось  ее завершить – еще несколько минут работы. «Вот это скорость», – мы переглянулись с сестрой, и пошли «толкать» сено для следующей, последней, копны.  Когда осталось закончить: сложить верхушку копны, отправил ее за топором, чтобы срубить ветки тальника на  копны. Сегодня они могут понадобиться очень скоро: перед дождем, как правило,  дует порывистый ветер, который легко разметает свежие копны. Если их не накрыть ветками. А сегодня еще и подпереть жердями. Татьяна подгребла последнее сено, оно легло толстым пластом на верхушку копны. Все-таки успели до дождя.
– Носи сюда ветки тальника, – попросил я Татьяну, – а я их буду связывать.
Сегодня связывал по четыре прута, так лучше будет придавлена макушка копны. С топором и тоже ветками подошла Людмила. Взяв каждый по два прута, мы с ней закинули на копну связанные ветки, которые своим основанием – комлем, свешивались почти до половины копны, придавливая рыхлое сено. Так же сделали с остальными копнами. Теперь можно идти на табор, обедать и отдыхать. Сестры отправились к матери, я решил для надежности подпереть новые копны тонкими жердями, которые лежали возле старого остожья – места, где в прошлом году был стог сена. Этот стог был огорожен забором из жердей от коров, которые иногда заходили на покосы. Зимой, когда сено вывозили, забор ломали, а жерди оставались до следующего лета. Вот и нынче мне придется городить зобор – остожье, когда уложим сено в стог – кубельду.  А сейчас, взяв четыре длинные палки, я отправился снова к копнам. И вовремя: вдоль по распадку потянуло свежим ветерком, на солнце наползало плотное облако. Гром прогремел где-то совсем рядом за горой. Итак, ветер дул со стороны основной реки, поэтому, чтобы не завернуло сено, поставил по жердине наклонно на каждую копну именно с этой стороны. Такая двойная защита могла сработать: жерди и прутья, если ветер не будет очень сильным. Особенно важно выдержать первые порывы. Потом, когда сено намокнет под дождем, его разметать труднее. Оглядываясь на стоявшие вразнобой, но все равно такие близкие, важные, копны, под звуки приближающейся грозы, спешу на табор. Вдалеке, на перевале, обозначилась стена дождя, которая двигалась в нашу сторону. Пронзительные молнии разрезали тучу, несколько погодя, как бы нехотя, гремел гром.
     Еще успели перекусить, попить чай, когда резкий порыв ветра с первыми каплями дождя не загнал нас в балаган. Пока еще редкие капли стучали по брезентовой материи отчетливо и громко, затем постепенно отдельные звууки  слились в постоянный шум, то усиливающийся, то ослабляющийся. Вот и раскат грома грянул совсем рядом, должно быть, в гору за рекой. Мы переглянулись, вообщем-то привычные к таежным грозам. А вот Беркут, напуганный грозой, жалобно заскулил около балагана. Я чуть-чуть приоткрыл полог на входе. Мокрый пес, видимо, сидевший где-то под деревом, с извиняющимся видом  просунул голову под полог. «Заходи, только с краю, не мочи нас», - затянул я его под крышу. Я специально сидел рядом с входом, чтобы выскочить посмотреть, как стоят копны, в момент, когда дождь перемежится. Такое могло вскоре произойти, так как по всем приметам это нас посетила местная туча. Вот и гром стал удаляться в сторону противоположной горы, и стук капель о крышу балагана стал реже. Да, балаган с честью выдержал испытание дождем: ни в одном месте над лежанками не показалась вода. А монотонный шум дождя усыпил младшую сестру, котораая, улегшись на мой спальник, спокойно спала. Ей не мешало ружье, которое я спрятал в спальнике, конечно, разряженное. Там же рядом лежал патронташ с патронами. Еще пять минут, и я не выдержал, выскочил наружу в пиджаке, чтобы не мочить рубашку. Грозовая туча темнела над дальней горой, у нас дождя практически не было, больше воды капало с веток деревьев. Глянув на покос, с облегчением вздохнул: все копны были на месте, стояли  целыми. Ветер не повредил ни одну из них. Значит, не зря были предосторожности, дополнительная  работа. Теперь, после дождя сено еще лучше слежится, а намокший слой высохнет за завтрашний день.
    «Эй, вы, работники, выходите, свежим воздухом подышите», - обратился я к сидящим в балагане. Первой вылезла мама, за ней Людмила, которая переобулась в резиновые сапоги, чтобы не мочить ноги. Таня все еще спала. Начали обсуждать, чем заниматься дальше. На участке стояло пятнадцать копен. Действительно, первые из них, особенно после дождя, казались маленькими. Зато остальные были нормальных размеров. Значит, надо сегодня – завтра накосить еще на пять – шесть копен, которые  надо будет собрать в среду, четверг. Мы это сделаем вдвоем. В пятницу утром я уйду за конем. До вечера. Пусть в этот день Людмила уйдет в село за продуктами, там мы и встретимся, вместе придем на покос. Мне не хотелось, чтобы она целый день сидела здесь, тем более, что  продукты к тому времени закончатся. А  в субботу придет мама, начнем возить копны и складывать стог, вернее, две очень больших копны – кубельды. Рассчитывали управиться за два дня: субботу, воскресенье, чтобы к вечеру привести коня.
     Небо совсем  разъяснило, трава подсыхала на солнце. Разбудив Татьяну, мать стала собираться домой. Я сел отбивать косы для вечернего сенокошения, Людмила пыталась развести костер, чтобы согреть чай. Выпив по кружке, разошлись по своим направлениям. Чтоб не мочить ноги, переобул кеды на сапоги, и начал прокос завершающего этапа. Людмила следовала сзади. Мама с Татьяной скрылись в придорожных кустах. Собака бегала по скошенной траве, отыскивая мышей. Все были заняты важными делами. 
    Следующий день, вторник, тянулся долго и утомительно, монотонное махание косой выматывало, если бы не осознание того, что это последние дни. Хорошая погода, установившаяся после дождя, предоставляла завтра возможность собрать одну – две копны сена. В четверг сгребем ту траву, которую скосили сегодня. Должно хватить до требуемого количества, значит, завтра уже можно не косить. Даже не верится! С этими обнадеживающими мыслями легли спать, и уже заснули, как собака подняла отчаянный лай. Пришлось выйти наружу, покричать для смелости. Пес вскоре успокоился, спали без сноведений.
     Оказывается, без работы время течет медлено: пока ждали, когда сойдет роса, чтобы начать грести сено, утомились от безделия. Чтоб скоротать еще целый час, сходили на участок, и начали  выбирать места под будущие кубельды. Прикинув количество копен, решили одну сделать из  двенадцати  копен – первую, которую будем складывать – «метать», в субботу. Оставшиеся копны сложим во второй стог – кубельду. Под обе кубельды обозначили места, освободили их от старых жердей, наметили дороги, по которым будем свозить копны. Это тоже важная задача, чтобы по дороге не намочить сено, не развалить копну. Да и поставить копны тоже надо умело, чтобы не носить сено на вилах далеко. Даже хорошо, что это обговорили с Людмилой, так как я буду цеплять копны на участке, подсовывая по очереди под каждую из них длинную жердь – рожень, а она их возить к месту будущего стога, сидя в седле на лошади. Мама будет отцеплять копны – это совсем не сложная работа.
      Верхняя часть валка к этому времени подсохла, но нижняя оказалась сырой, пришлось переворачивать и дать еще пару часов, чтобы трава высохла.  Не торопясь, сгребли и сложили две хорошие копны. Ветки на верхушки взяли с первых копен, они уже хорошо слежались, им ветер не страшен. Отправились на табор, чтобы поужинать и ждать ночь. Как и утром, косить  вечером не надо. И вообще, косы можно уносить – их роль закончилась.
        Поскольку отбивать косы нет необходимости, занять вечернее время решил изготовлением рожня – толстой жердины, длиной не менее четырех метров, на которой возят копны сена. Для этого нужна была лиственница, толщиной около пятнадцати сантиметров, за которой я отправился в лес за балаганом. Пройдя метров десять, обратил внимание на карканье ворон, доносившееся издалека. Собака убежала в сторону доносившихся звуков, но вскоре вернулась. Выбрав подходящее дерево, срубил его, и, отрубив часть ствола  необходимой длины, двинулся на табор.
– Что-то воронье под вечер разоралось, – сообщил я сестре, которая готовила вечерний чай.
– Пусть кричат, лишь бы нас не трогали, – отмахнулась она, снимая с таганка чайник. Я же начал снимать кору с жердины и заострять тонкий конец. Это делалось для того, чтобы рожень легко проходил под основанием копны. Тонкая его часть должна на метр выходить из-под копны. В начале толстой части сделал два желоба для двух веревок. Одна веревка – толщиной с палец (диаметром около двух сантиметров), привязанная стационарно к началу рожня, перекидывалась через копну и вторым концом обматывалась за тонкую часть рожня, тем самым связывала копну, не давая ей развалиться при перевозке. За второй желоб цеплялась более толстая длинная веревка, которая охватывала всю копну у основания. Оба конца этой веревки привязывались к гужам – толстым кожаным ремням, хомута, одетого на шею лошади. Один конец веревки был привязан постоянно к хомуту с одной стороны, а второй – привязывался с другой стороны, его отцепляли, когда копну привозили на место. 
   – Давай пить чай да ложиться спать, – в который раз предложила Людмила. Теперь я с ней согласился, поскольку рожень был готов. «Вроде бы простая палка, а целый вечер ушел на изготовление», – подумал я и пошел отмывать руки от лиственничной смолы. Солнце опустилось за дальнюю гору, быстро темнело. Выпив чая, отправились спать. Августовские ночи были холоднее июльских, поэтому я спал, наполовину забравшись в спальник – засунув внутрь ноги. Как и в свое время Татьяне, ружье мне не мешало, зато оно не отсыревало, а значит  – не ржавело.  Зацепив очки за палку балагана над головой, чтобы не сломать случайно во сне, довольно быстро уснул. Как вдруг меня разбудил основательный толчок в бок и срывающийся шепот сестры:
– Собака издыхает! Я постепенно просыпался и действительно услыхал рядом с балаганом сдавленный стон Беркута. Было впечатление, что он хотел лаять, но горло у него перехватила какая-то болезнь. И вместо лая доносился стон и клекот. «Да ведь это он со страха», – вдруг осенило меня. «А так бояться он мог только одного зверя – медведя!». Надев очки, быстро сунул руку за ружьем. Стрелять в медведя из двухстволки, даже картечью, да еще ночью, – напрасное и рискованное занятие. Раненый зверь в живых не оставит. А вот попугать – это можно. И даже нужно. Вытащив рурье, заряжаю оба ствола патронами с дробью. Их не жалко потратить на шумовой эффект. Патроны с картечью засовываю в карман рубашки. Потом шепотом объясняю сестре:
– Я сейчас аккуратно выберусь из балагана и выстрелю в воздух два раза. Потом заряжу картечью, если будет необходимость – буду стрелять картечью. Ты выходи за мной, стой за спиной и будь готова развести костер.
 –Зачем? –  удивилась она.
– Медведи боятся шума и огня, – объяснил я.
– Так ты думаешь, это медведь?  – переспросила она. Я промолчал и высунул сначала голову, потом ружье из балагана. Пес скулил совсем рядом и, почувствовав мое появление, зарычал. Шерсть не только на загривке, а по всему туловищу поднялась, заиграла волнами. Я встал у балагана и взвел курки ружья.
– Затыкай уши, – сказал я вполголоса, обращаясь к сестре. Она тоже выбралась из балагана и стояла позади меня. Подождав несколько секунд, нажал сначала на один, затем на второй курок. Два огненных факела поочередно устремились в сторону леса, где я вечером слышал вороньи крики. Дым от выстрелов медленно смещался к деревьям. Я старался расслышать хоть какие-то звуки, но напрасно, выстрелы оглушили и ослепили. Было ясно только одно – напуганный зверь теперь не сунется на табор.
– Разводи костер, для верности, – сказал я сестре, и вырвал клок сена из балагана для растопки. Она чиркнула спичкой, и сухое сено быстро разгорелось. Сверху набросали тонких веток, которые были приготовлены на утро.  Свет костра освещал возле нас круг совершенно пустого пространства, нестрашного и давно знакомого. И что самое главное, Беркут осмелел и, стоя на границе света и тьмы, изредка лаял своим нормальным голосом: «Гав. Гав». Мы сидели на бревне, в полной растерянности: что делать? Я держал между ног ружье, заряженное картечью, Но из-за яркого огня от костра теперь  дальше круга огня вообще ничего не было видно. Поэтому вначале мы услышали чьи-то крики со стороны дороги:
– Эй, соседи, что случилось? Зачем стреляли?
 По голосу я узнал Илью Ивановича, поэтому выйдя из света в сторону реки, крикнул:
– Собака сильно забоялась, кого-то учуяла. Вот и пугнули.
Голоса послышались ближе, затем двое мужчин: Илья Иванович с сыном Владимиром, показались на свету. У одного из них в руках был фонарик, у второго – охотничий карабин. И еще – на веревке Володя держал собаку. Увидев мой удивленный взгляд, Илья Иванович объяснил: два выстрела подряд всегда у таежников означают тревогу, просьбу о помощи. Один выстрел означает вопрос: «Как дела? Где ты?». Один выстрел в ответ означает: «Все в порядке, или – я здесь».
– Вот ты два раза стрельнул, значит, что-то случилось, – объяснил он свое появление.
Мы с Людмилой рассказали по порядку все подробности сегодняшней ночи. Вспомнил я и про воронье, которое вчера летало в лесу.
– Воронье слетается на падаль, – объяснил Илья Иванович. – А где падаль, там и медведь. Хорошо, если один. А то соберутся, да подерутся. Вот собака их и услыхала. Да пес, видать, молодой, забоялся, заскулил. Но, молодец, не сбежал, – похвалил его сосед.
Я вспомнил и рассказал им случай с козленком. 
– Так с этого и надо было начинать, – с облегчением воскликнул он. – А  то я думаю, зачем медведь пришел сюда? Если в тайге пищи сейчас вдоволь! А тухлятина его тянет, как магнит!
 Он встал и, отойдя в сторону леса, выстрелил из карабина. Вот это звук! Резкий, громкий! Их собака, до этого спокойно лежавшая на траве, вскочила, попыталась броситься в лес, в направлении  выстрела.  Веревка ее задержала.
– Вот поэтому держим на веревке, что ничего не боится, хоть на сохатого, хоть на медведя пойдет. А медведь ночью собаку задавит в одночасье – у него глаз отменный, да и хитрости хватает. А раз она не рвется, значит, рядом зверя нет.
– А зачем вы тогда стреляли? – удивленно спросил я.
– А  чтобы звери ушли подальше, ведь у карабина звук посильней будет. А во-вторых, чтобы жена с Галкой не волновались: услышали один выстрел – все нормально. Мы так договорились, – объяснил Илья Иванович.
    Пока мы разговаривали, Людмила разогрела чай, выпили по кружке, поговорили о делах. Соседи тоже заканчивали косить траву, но метать они собирались на следующей неделе, ждали помощи от родственников.
– А что вам братан не поможет? – спросил Илья Иванович. – Он там, у меня в соседях живет, свободен, коровы у него нет. Отдыхает.
Мы с Людмилой переглянулись. Эта мысль как-то нам не приходила в голову, привыкли надеяться на себя.
– Хорошо, подумаем, – пожал плечами я.
– И думать нечего, он парень здоровый, не выработается! – поднимаясь с бревна, руководящим тоном сказал Илья Иванович.
К этому времени  над ближней горой заалела полоска света, приближался рассвет.
– Ничего не думайте, спите до обеда, как раз кошенина подойдет. А раз делать вечером нечего, чтобы не испытывать судьбу, на ночь отправляйтесь домой. Все-таки спокойнее, дома-то, – посоветовал он на прощание.
– Большое спасибо! – поблагодарили мы соседей вслед. Они скрылись вначале в утреннем тумане, затем в придорожных кустах. Костер погас, Беркут лежал, закрывыв глаза, совершенно спокоен. Разрядив ружье, забрался в балаган. Ружье положил рядом, на всякий случай. Однако спал так крепко, что хоть за ноги тащи – не проснусь. Да и действительно, куда торопиться? Последних четыре копны не убегут.
   – Эй, Алексей, вставай – уже полдень! – разбудил меня голос сестры. По всей видимости, она уже развела костер. Я высунул голову из благана: действительно, костер горел, что-то варилось в кастрюле, шумно кипело.
 – И ты не напугалась, вышла из балагана? – удивился я.
– А кого бояться? Ты так храпел, что всех медведей распугал, которые остались, – пошутила она.
Я вылез наружу и действительно ощутил прилив спокойствия: никакой боязни, переживания. Поразмыслив, понял причину такого состояния – понимание того, что рядом есть люди, которые придут на помощь в любую минуту. Мы и сами можем за себя постоять, но вместе – гораздо больше уверенности! Вместе – гораздо больше силы!
    Пока поели и собрались грести, трава высохла полностью, можно грести без переворачивания. Это значительно ускоряло процесс, быстрее начну складывать копны. Сейчас мы были в самом конце нашего участка, поэтому копны надо будет возить далеко, и не надо их делать чересчур большими. Исходя из этого, разделил кошенину на четыре части: пусть будет четыре копны.  Здесь ширина участка была небольшой, сгребали траву поэтому в один вал. Начали складывать с крайней копны, совсем рядом с соседями. Я старался все делать быстро, хватал сено большими навильниками, носил чуть ли не бегом. Мне все время казалось, что одноклассница – Галина, смотрит в мою сторону. Они тоже гребли у себя сено.
– Да брось ты пыжиться-то, – не выдержала сестра. – Никто на тебя не смотрит, а вот надорвешься перед метанием – уже никто не поможет, –  остановила она меня.
– Ладно, чего бегать, – уже подуставший согласился я, думая про себя. На самом деле, сделал вид, что тороплюсь завершить складывание копен. Тем более, мы удалялись вглубь своего участка,  расстояние заметно увеличивалось. Вот и крайняя на сегодня, а значит, и на весь сенокос копна. Какая она получилась круглая, красивая!  Людмила подскребла остатки кошенины, крайний пласт сена лег наверх, и – все!  Только-только до сознания стало доходить, что благополучно завершился  важный второй этап – сгребание сена и метание  копен. Пройдено две третьих процесса сенокошения, наиболее трудоемких. Конечно, идя на табор, мы об этом не говорили: сил для торжественных речей не было, хотя настроение было бодрое. Время приближалось к шести часам, дома успеем искупаться в реке, если выйдем через полчаса. Стали быстро собирать вещи, которые уже здесь не понадобятся, которые надо сменить. Выпили по кружке чая на дорогу и отправились домой. Я взял ружье, так как не принято оставлять ружье в лесу. Да и надо стволы почистить после стрельбы, а шомпол был дома. На ноги надел кеды – в них легко шагать домой, а завтра мне еще идти десять километров за лошадью. Косы оставили на таборе – не хотелось с ними возиться, еще успеем унести. Проходя мимо соседей, дружески помахали им на прощание.
– Нас не будет сегодня, пусть медведи придут к вам, –  тихо пошутила Людмила. Мы громко рассмеялись и поспешили дальше. Перевалив хребет, наблюдали яркое зрелище. Солнце, которое было ближе к закату и светило нам в спину, яркими красками расцвечивало редкие облака впереди нас. Пока мы спускались к селу по широкой дороге, сменилось несколько цветов: то голубоватого, то ярко-розового, то сиреневого оттенка. Наблюдая за небесным явлением, мы в восторге констатировали появление новых красок. Свернув на лесную тропу, потеряли этот чудесный калейдоскоп. Да и следовало поторопиться, чтобы успеть искупаться в вечерней воде.
   Дома нас, конечно, не ждали. Торопясь на купание, сбивчиво наперебой поведали о ночном инцинденте, о страхе собаки и посещении нашего табора Ильей Ивановичем, которого отец хорошо знал. Услышав, что уйти домой – его предложение, родители поняли серьезность произошедшего, никаких вопросов больше не возникало. Взяв по полотенцу, побежали на реку, которая была в ста метрах от дома. Татьяна припарилась с нами и все спрашивала Людмилу по поводу возможного появления зверя:
– А если мы будем грести, а медведь выйдет из леса?
          – Я не боюсь, во-первых, грести уже нечего, во-вторых, медведи умные, поэтому он выберет самую молодую – тебя! –  злорадно подшучивала та.
Не думаю, что такие шутки прибавляли готовности идти снова на покос.
После жаркого дня вода в плесе – глубоком месте реки, где течение  очень медленное, была теплой. Это особенно чувствовалось после заката солнца, когда температура воздуха снижалась относительно дневной. Погрузившись в воду, испытываещь блаженство после трудового дня. Жалко, что быстро темнело, да и поужинать не мешало бы: из-за купания мы даже чай не попили. Поэтому быстро одевшись, отправились домой на ужин. Мама за это время поджарила картошку с грибами – маслятами, которые днем насобирала Таня. За ужином отец рассказал о своих встречах с медведями во времена, когда, еще до войны, он работал в «красной палатке». По его словам, и тогда собака помогала отпугнуть зверя, как и карабин, который у него был при себе.
– Так что не зря ружье таскал на покос, –  завершил он свой рассказ, обращаясь ко мне. Договорились, что он меня поднимет после семи, чтобы пораньше отправиться к Ивану Федоровичу за лошадью.

8. Завершение покоса

Дорога, по которой я топал за лошадью, была чрезвычайно знакома: именно по ней все парни  бывшего десятого,  ныне –  одиннадцатого класса, ходили весь прошлый учебный год на звероферму каждую субботу, где проходили занятия по разведению пушных животных. Преподавателем был заведующий  этой фермой – Николай Андреевич, который в соответствии с расписанием с десяти до пятнадцати часов под диктовку сообщал нам о тонкостях клеточного разведения черно-бурых лисиц и серебристых песцов.  Тут же, на звероферме, весной прошли практику: варили им корм, ремонтировали клетки, кормили взрослых лисиц и щенят. Практика, конечно, была интересней. Так, за воспоминаниями, прошел основную часть пути, почти до фермы. Теперь следовало свернуть к озеру, за которым находился покос Ивана Федоровича. Места здесь были ровные, возле озера весной, после лекций, охотились на перелетную утку: все знакомо. Вот вдали показались копны, видимо, тот покос, который ищу. По тропинке вышел к табору, на котором жена Ивана Федоровича, узнав меня, показала на работавших вдалеке людей. Пошел к ним, чтобы выяснить ситуацию на месте. Заметив меня, косари – трое мужчиин, воткнули в землю косы и пошли навстречу. Тепло поздоровался с ними – с Иваном Федоровичем и двумя его сыновьями, вместе вернулись на табор.
– Надо чай попить, – решительно заявил старший. Я было стал отнекиваться, но сразу понял, что лучше согласиться. Тем более, в данном случае это не просто поглощение воды, а широкое обсуждение текущих дел. Я рассказал о результатах двухнедельной работы, собираясь услышать похвалу в свой адрес. Онако конюх, окидывая скошенную часть покоса, мимоходом сообщил, что они  уже сметали два зарода по двадцать копен, которые стоят за лесом. Сейчас перекочевал сюда, чтобы ближе было ходить. Пока они косят, конь им не нужен, но на той неделе снова собираются метать зарод, чтобы не держать сено в копнах. Поэтому можно его вернуть в понедельник сюда, либо в воскресенье – в село, так как кто-то пойдет в баню и за продуктами. Один из сыновей пошел за лошадью, которая паслась вдалеке, Иван Федорович приготовил снасти: хомут, седло, веревки. Снаряжая коня, напоминал основные «правила вождения»: когда конь везет копну – не гнать, он сам выберет дорогу. Патник из-под седла просушивать. Когда конь будет пастись, снимать хомут, так как он все время будет сваливаться вниз, когда тот потянется за травой.  Я слушал внимательно: большая ответственость за лошадь, чтобы ничего не случилось. Наконец, я сел верхом и тихонько потряс поводья. Конь размеренно пошагал по тропинке, я на прощание помахал рукой: «Пока, до скорого свидания!». Доехал домой после полудня – лошадь, привыкшая возить телегу и сани, не очень-то торопилась. Да и все равно поедем на покос завтра с утра, спешить некуда.
     Дома расседлал коня, снял хомут и привязал его на длинной веревке за огородом, где росла трава. Конь занялся привычным делом: добыванием пищи, я тоже отправился обедать.  Там Людмила сообщила, что с утра они с мамой навестили двоюродного брата – Виктора, который действительно свободен, и который завтра поможет метать сено. Правда, ему за это обещали заплатить, но это уже второй вопрос. «Что же, это очень хорошо», –  рассуждал я по поводу услышанного. «Виктор более опытный сенокосчик, он на три года старше меня, ему скидать двенадцать копен – два часа делов! А мы с Людмилой будем возить. Мама на стогу – топтать сено», – всех расставил по местам на завтрашний день. Лично меня такая перспектива радовала, настроение было бодрым: завершение покоса становилось реальностью.
– А как он доберется до покоса? –  спросил я.
– Договорились, что он придет туда к десяти часам, – ответила Людмила, – он же бывал у нас раньше.
Да, Виктор помогал: год назад  вместе косили траву. Но складывали сено мы с мамой: я кидал, она наверху принимала. Посмотрим, что получится завтра.
     Утром сборы были недолгими, так как уходили на два дня. Пока разбирались с поклажей, Людмила създила на лошади к реке, напоила его перед работой. Она любила лошадей и не пропускала возможности покататься. Ничего, сегодня накатается вволю, целый день в седле. Но до покоса верхом поехал я, женщины, по привычке, шли пешком. Вначале процессия напоминала настоящий караван, но скоро я остался один на широкой дороге, остальные свернули на тропинку. И на покос они также пришли вперед, опередив неторопливого коня.  Каково же было мое удивление, когда, подъехав к табору, увидел Виктора.
– А вот и падишах на своем рысаке, –  приветствовал он меня. И быстро перейдя к делу, проверил веревки, с помощью которых будем цеплять копны. Затем мы пошли к месту, где предполагалось разместить первый стог – кубельду. Место он одобрил, а порядок расстановки копен изменил.
 – Свозите вначале четыре ближних копны, я их посталю сам. Затем те, которые помешают везти дальние, чтобы их не объезжать. И только потом начинайте возить с краю, по очереди, – понятно объяснил он нам с Людмилой порядок подвоза сена. Мы втроем решили начать завершающий этап, мама с Таней приготовят чай. Тогда сделаем перерыв на отдых.
 
Перекус тесной компанией.
   Я привязал к рожню тонкую веревку и довольно легко просунул его под копной. Перекинув веревку через верх копны, туго обвязал ей  конец рожня. Теперь в дело вступала Людмила, седевшая в седле. Она подъехала к той части копны, где у рожня были желобки. Взяв длинную толстую веревкку, зацепил ее за желоб и протянул вокруг основания копны. Конец веревки туго закрепил за гуж  хомута. Получилось устройство для перевозки сена, где вместо оглоблей была веревка. Людмила легонько «тронула» коня, тот поднатужился и повез первую копну. Через пятнадцать метров ее встретил Виктор, поставил на отведенное место и отвязал веревки.
– Держи рожень, –  сказал он Людмиле, – да пошевеливайтесь, а то я засыпаю!
 Постепенно оттачивая технологию, удачно перевезли и те, которые стали в основании стога: четыре, поставленные вплотную друг к другу, и те, которые стояли на пути основной части перевозимых копен. Их Виктор расставлял по окружности рядом с основанием, оставляя пространство для ходьбы вокруг стога. Пока я цеплял копны, он начал из четырех копен готовить основание, для чего верхние части  копен уложил в промежутки между ними. Получилась небольшая платформа из сена, еще не очень круглая, но довольно крепкая, так как сено плотно слежалось.
     – Пойдемте, попьем чай, а то дальше надо тетю Аню ставить на стог, чтобы топтать сено, –  предложил Виктор.
Он отцепил очередную копну, и мы отправились на табор. Мама к тому времени сварила легкий суп, который был как раз кстати: поесть сейчас, чтобы не отрываться потом на обед, складывая сено. После обеда мы начали возить самые дальние – наши первые копны. И хотя, как уже замечали, они были не очень большими, дальняя дорога утомляла лошадь.
– Ты его не гони, – говорил я сестре, вспоминая наказ Ивана Федоровича. – Он – умная скотина, сам найдет дорогу и темп перевозки.
– Знаю, не учи, – отмахивалась она.
Хорошо, что оставалось три последние – для первого стога, копны, поэтому можно было не спешить. Чтобы дать лошади передохнуть, пошел посмотреть, как складывается стог. Мама стояла на платформе, вернее, осторожно перемещалась по кругу, принимая на грабли и укладывая по краям навильники сена, которые подавал Виктор. Иногда он ложил прямо на стог, иногда ей на грабли, указывая, куда надо переместить сено. Часть сена укладывалась в середину стога, тогда мама его крепко утаптывала. Теперь стог имел точно окрулую форму высотой около двух метров.
– Сколько копен не довезли? –  спросил Виктор, что-то прикидывая в уме.
– Три копны стоят на покосе, –  сообщил я.
– Ладно, сделаем так, –  поставив вилы, сказал он. – Я скидываю это сено и залажу на стог вместо тети Ани. Вы к этому времени подвозите сено, и ты мне его закидаешь для завершения.
На мой вопрос, зачем менять маму, он ответил, что  она легкая, плохо трамбуется сено. Все стало ясным, мы отправились продолжать подвозить копны. Чтобы снять маму, к стогу поставили вертикально рожень, а в стог воткнули вилы. Она, держась за рожень, наступила на вилы, и я поймал ее на руки. Действительно, весу в ней было мало. Виктор залез почти тем же путем, наступив на вилы, но держался за веревку, привязанную к рожню. Основательно походив по кругу, стал граблями указывать, куда ложить сено. Теперь предстояло завершить стог – сделать сферическую макушку, и из-за большой высоты мне не было видно, где ямки. Их надо обязательно заложить, иначе дождь промочит сено. Людмила с мамой подскребли дороги: сено, которое осталось при транспортировке, его тоже надо сложить в стог. Потом граблями сняли лишние клочья сена: причесали стог и тоже отправили наверх. Для завершения оставил самую «старую» копну: там сено было самое слежавшееся.
– Давай, давай – подавай, – потарапливал Виктор.  Так дело дошло и до крайней копны. Чтобы лучше подать, приходилось ходить по кругу вокруг стога, до вехушки которого едва доставали вилы для метания. Вот где пригодилась  длина их черня! 
– Принимай последние навильники, –  крикнул я Виктору, так как и эта копна заканчивалась. Он чуть-чуть  потоптался и потихоньку спустил грабли.
 – Готовь рожень и веревку, буду спускаться по веревке.
– Подожди, – остановил его я. – Набрось на верхушку прутья тальника, их тут осталось много.
Он что-то проворчал, но положил прутья и осторожно спустился на землю. Обошел вокруг стога – кубельды, остался доволен:
– За два дня так слежится, что никакой ветер не страшен.
Мы тоже были довольны: большая часть сена в стогу, можно отдохнуть.
– Спасибо, Виктор, – подвела итог мама. – Быстро управились. А остальное мы завтра закидаем.
– Как завтра? – удивленно воскликнул тот. – Завтра я идти не собирался. Сейчас передохнем немного и сложим вторую кубельду. Делов-то – пара часов!
 Мы удивленно, но в то же время радостно переглянулись: неужели покос закончится сегодня? Никто возражать не стал.
 Поставили коня пастись, сами отправились поесть и отдохнуть. Таня подогрела суп и давно ждала нас, наблюдая процесс со стороны. От балагана кубельда казалась огромной копной, зрелище впечатляющее. Хотелось на нее смотреть, так же, как я смотрел на первые копны. Ах, когда это было?
  Я ошибся: Таня к супу на второе сварила картошку, которую разложили в миски с принесенными из дома жареными грибами. Ели с большим удовольствием.
– Какой закус пропадает, –  сокрушался братан.
– Ты не смущай молодежь, –  отвечала мать. – Вот завтра после бани заходи к дяде Ване, он тебя приглашает.
– Не переживай, дома маринованые маслята имеются, –  добавила Таня, – после дождя вдоль дороги наросли, вот и набрала ведерко.
За разговорами время обеда пролетело незаметно. Еще немного посидев, начали собираться продолжать работу.
– Дубль второй, –  сказал я. – Участвуют те же, копен меньше: всего девять!
  Теперь в основание Виктор поставил три копны, но не так плотно, как в первый раз. Мама стала сразу топтать сено, когда  он закладывал промежутки между копнами. Те из них, которые мы сложили в четверг, решили сложить в середину, чтобы слежавшимся сеном завершить стог. Когда все копны были подвезены, мама, как и в первый раз, уступила место Виктору.
– Кстати, я обратил внимание: жилище у вас раскошное, там сена – полкопны, – сказал он, глядя сверху на стоявший вдали балаган. – Тетя Аня, организуй девочек, чтобы они перетаскали это сено сюда.
Те отправились втроем за сеном, мы продолжали складывать стог. Дело несколько замедлилось, когда кидал свежее сено.  И цеплялось на вилы оно хуже, и топтать приходилось дольше. Тут еще, как и раньше, на брезентовом полотнине поднесли  кучу сена с балагана.
– Это все? –  спросил я, закидывая его наверх.
– Нет, еще столько же, – ответила  Людмила, отправляясь обратно.
   Было немного жаль остаться без крыши, но мы сегодня уже увезем на лошади большую часть вещей, остальные я заберу, когда сделаю изгородь – остожье, вокруг  кубельд. Вот и вторая, чуть меньше первой, вставала во весь «рост». Мы заканчивали верхушку, женщины подгребали сено вокруг, оскребали бока от клочьев сена.
– Много осталось? – уточнил Виктор, так как сверху ему не было видно.
– Три хороших навильника, – ответил я, и стал бросать сено ему под ноги.
– Все? – крикнул он, на что ему отвечали хором:
– Все, все!
 Он остторожно спустился и сел под кубельду:
– Такая примета – надо посидеть, чтобы сено хорошо слежалось.
Мы тоже уселись прямо на землю: а что делать-то, работы больше нет. Однако быстро поднялись, лучше посидеть за кружкой чая. Да и домой хотелось прийти засветло. Лошадь повели с собой, сейчас на нее наложим спальные вещи.
– А матрасовки? – воскликнул я, – в них ведь тоже сено!
 – Вспомнил, – засмеялась мама, – их тоже освободили, заберем домой.
    Быстро сложив вещи в мешки-матрасовки, привязали их к  задней части седла. Кастрюлю положил в рюкзак, а вот чайник, топор – еще понадобятся, их засунул под ветки лежанки, которые остались от балагана.
     Вскоре караван двинулся в сторону села, на лошади сидела Люмила, я нес рюкзак и косу. Вторую косу несла мама. Виктор прихватил трое граблей. Вилы спрятали в леске, рядом с балаганом. Издалека, уже от соседей, еще раз посмотрели на кубельды:  теперь они казались одинаковыми по размеру и очень красивыми. Затем процессия растянулась: Виктор, попрощавшись, ушел вперед, Татьяна шагала впереди лошади, мы с мамой замыкали шествие. В основом молчали, все-таки день оказался трудным. Но очень приятным, завершающим процесс сенокошения.
– Вот папаша удивится, узнав, что закончили сегодня, –  вслух подумал я.
– Да, он настраивался на завтра, –  поддержала мама. – Но, думаю, возражать не будет!
 Мы улыбнулись, потому что на большее  сил уже не было. 

9. Кубельды в остожье. Вместо послесловия

Два дня мы отдыхали. В воскресенье к обеду прищел Виктор, принес грабли. Я к этому времени отвел коня вместе со всем снаряжением во двор  Ивана Федоровича, где его принял младший из сыновей, прибывший в село за продуктами. Он обрадовался, что коня привели рано, значит, на сенокос можно будет уехать верхом и увезти продукты. На обратном пути заглянул к одноклассникам. Оба моих товарища: и Александр, и Виктор, были дома, поприветствовав друзей, договорился вечером встретиться в парке. Вернувшись домой, вместе с папой прибрал все покосные принадлежности по местам, до следующего лета. Косы и грабли положили под крышу, где было сухо, и они никому не мешали. Бабку с молотком,  бруски, напильник завернули в газету и положили в поконную кастрюлю, которую тоже повесили под крышей. Виктор в это времяя рассказывал последние новости из сельской жизни. Тут мама позвала «мужиков» обедать, потому что всем места за кухонным столом не хватит. Папа достал из шкафа бутылку коньяка, надо было отметить завершение покоса.
– Парня мне не спаивайте, –  заворчала мама, имея меня в виду. Но я и сам не хотел выпивать, ссылаясь на игру в волейбол вечером в парке:
– Ребята вернулись с покоса, надо немного размяться!
          – А вчерашняя разминка не считается? – засмеялся Виктор. Отец поднял рюмку и сказал:
          – Всем большое спасибо – ребятам, что быстро управились, и тебе, Виктор, за помощь!
              Пришлось чокнуться, символически выпить, раз  за тебя тостуют. Вспомнили про маринованные маслята, поговорили о ягоде голубице, которая уже созревала, об отсутствии груздей из-за сухой погоды. Отец по ходу разговора предложил племяннику денег за вчеашний день, на что тот категорически отказался:
            – Я тебе племянник, дядя Ваня, обязан помогать. Да и ты мне раньше тоже помогал, без денег.
               По этому поводу они еще раз выпили, я же перешел на чай. После обеда отец прилег отдохнуть, отказавшись идти в баню:
             – Сходи один, если хочешь, –  сказал он.
               Недолго раздумывая, бросив в сетку банные принадлежности, побежал занимать очередь. Веника на этот раз не было, но посидеть в парной можно и без веника. Важно пропариться после укусов комаров и тяжелой работы. Зато так приятно возвращаться домой, продуваемому ветерком, который после парной кажется прохладным.
    Вечер прошел по традиционной схеме. Вначале в парке поиграли в волейбол в кругу, после – команда на команду через сетку, когда подошли основные игроки. Нас, одноклассников, на команду не хватало, пришлось брать ребят помладше, поэтому играли с переменным успехом. После того, как включили свет, на танцплощадке заиграла музыка. Вальс, затем медленное танго смели вначале  редких болельщиков, а потом и игроков. Пошли посмотреть, как танцует «молодежь» – ученики восьмого – девятого класса. Мы, будущие одиннодцатиклассники, были самыми «старыми». Кстати, встретили несколько наших девушек, одноклассниц, поговорили, потанцевали.
– Пошли домой, сейчас выключат свет, – потянула меня за рукав рубашки Людмила, которая тоже была на танцах.
Быстро распрощавшись с друзьями, поспешили по свету домой. А в общем-то, начиналась обычная сельская жизнь.
    На следующий день собирался городить остожье – забор  вокруг стогов, но погода с утра испортилась, к обеду даже пошел дождь, но вскоре прекратился, выглянуло солнце. Решил завтра ехать на велосипеде, управиться можно за один день.  Поэтому уже в восемь часов следующего дня вывел велосипед, закинул за спину легкий рюкзак и нажал на педали. Собака побежала за мной, ей хотелось в тайгу на охоту.
– Будет и охота, Беркут, но надо еще на покосе поработать!  – крикнул я собаке, обгоняя ее на повороте. 
До покоса доехал быстро, есть не хотелось, сразу принялся за работу. Начал с той кубельды, где оставалось много жердей. Предстояло срубить несколько лиственниц на колья, а продольных жердей хватало. Изгородь представляла заграждение от коров, которые заходили на покос и могли  повредить стог. С каждой стороны надо поставить по три пары кольев, связать их тонкими прутьями тальника, на эти прутья между кольями ложатся жерди, всего по четыре ряда.  Изгородь символическая, больше для видимости, но, тем не менее, требовала жердей и усилий. Обрубив свежие жерди по два с половиной метра длиной, забил колья в землю  и начал плести прутья. Работа шла быстро, старые жерди были легкими, ложились легко. Одно неудобство – приходилось работать в верхонках, так как дерево очень сильно ранило руки, оставляя мелкие занозы. После окончания первого забора пошел на табор, чтобы скипятить чай и пообедать. Бутерброды были приготовлены дома, а вот без кипятка не обойтись. Пока ждал, когда закипит чайник, еще раз с благодарностью вспомнил о балагане, который выполнил свою роль надежного летнего жилища. Может, и поэтому так быстро закончили покос, что была сделана хорошо предварительная работа.
     Со вторым забором – остожьем, пришлось повозиться, подготовить новые жерди. Хорошо, что лес был рядом, много молодых лиственниц росло рядом с покосом. Укладывая верхний ряд, с облегчением констатировал окончательное завершение покоса. Теперь можно лишь вспоминать, как это происходило, быть довольным проделанной работой и думать о других важных предстоящих делах. Погасив костер, уложив все вещи в рюкзак, потихоньку покатился домой, мимо двух кубельд, важно стоящих в своих остожьях, мимо выкошенного участка, мимо кустов, стоящих плотным рядом вдоль дороги.  Наверное, нескоро сюда придется вернуться, но в памяти это лето останется надолго. Очень хлопотное, напряженное, но результативное и поэтому приятное. И жаркое, о чем всегда вспоминаю долгими, холодными, зимними вечерами. Приятное еще и потому, что там со мной опять рядом отец, мама, младшая сестра. Ну, а старшая сестра снова  позвонила:
– Как дела? Ты, что, еще пишешь? О чем?
  Как ответить? Наверное, о жизни, которая была, и которая пока, к счастью, продолжается. И о родных, которых, увы, уже нет, но которые живут в нашей памяти. Живут до тех пор, пока живы мы.   
 Оглавление
1.   Дорога на покос                1
2. На новом месте                6
3. Первые  дни покоса                14
4. Первые копны                18
5. Копны растут, как грибы                20      
6. Выходные дни                24 
7. Новая неделя                32
8. Завершение покоса                42
9. Кубельда в остожье. Вместо послесловия        48               
 
На покосе через 50 лет, автор.
 
На покосе через 50 лет, сестра Людмила.