Красные маки

                ЧАСТЬ I

                1
        В июне лето вступает в свои права окончательно. Теперь оно начинает командовать парадом.  Светать стало рано. Свет не даёт спать. Просыпаешься, но с постели вставать не хочется. Нехотя идёшь в душ. Это шанс, чтобы окончательно проснуться. Несколько секунд стоишь в нерешительности, а потом робко подставляешь тело воде. Всего несколько минут, и ты уже другой человек. Вода придала энергию и прогнала сон окончательно. Хотя возникает новая проблема - что с этой энергией делать, когда на работу уже не надо, а на диване пока еще лежать не хочется. Выручает гитара. Несколько аккордов, и ты уже в другом измерении. Время пролетает незаметно. Игра на гитаре - это как выкуренная сигарета после вкусного обеда. Восстанавливает гармонию души и тела…

       Однако пора возвращаться на землю, к прозе жизни. А сегодня проза жизни требует от меня похода на базар. Пора подумать и о других членах моего семейства, которые категорически не согласны кормиться одними моими красивыми аккордами…
   
       Тбилисский базар уже не тот, что был прежде. Торговля переместилась на улицы. Базар взят в плотное кольцо перекупщиками, которые, расположившись по периметру, надёжно перекрывают к нему всё доступы. Поэтому заходить внутрь базара не имеет смысла. Всё продается тут же у входа.

       Продавцы, выстроенные в ряд, как на кастинге, стоят у аккуратно выложенной прямо на тротуаре продукции ожидая, когда появится редкий покупатель и осчастливит их своей покупкой. Конкуренция высокая, но это их не смущает, стойкости их можно только позавидовать. Зоркий глаз продавцов моментально видит свою добычу, и если уж тебя подметили, то лучше сразу покупать, все равно не отстанут. Да и жалко их становится. Покупаешь иногда больше чем нужно, (в этом случае могут чуть-чуть уступить), а сам думаешь для чего столько. Но хочется сделать людям приятное, поддержать их в их нелёгком труде. Зато сколько благодарности видишь в их глазах. Даже приятно, что сделал хотя бы одно доброе дело.
 
    Наш базар сейчас переживает нелегкие времена. Покупатели стали реже пользоваться его услугами. У базара появилась альтернатива в виде супермаркетов, куда моментально переметнулась наиболее обеспеченная часть населения. Базару же приходиться довольствоваться покупателями с более ограниченными финансовыми возможностями. Поэтому цены остаются на более или менее приемлемом уровне.

     Быстренько купив всё необходимое, с чувством выполненного долга возвращаюсь домой. Продукты бережно распределяются в холодильнике в ожидании своей участи быть съеденными в ближайшее время. Ну а для меня настает время чуть-чуть расслабиться, заварить чашечку кофе и с философским видом, продлевая удовольствие, медленными глотками наслаждаться его особенным ароматом. В такие минуты иногда думаешь, как мало нужно человеку для счастья… Но это всего лишь иллюзия. На самом деле нам нужно гораздо больше. И в этом состоит наша главная проблема и постоянная головная боль…


                2

  День прошел неожиданно быстро. А вот и вечер с его неповторимым очарованием…
  До начала вечерних новостей оставалось ещё несколько минут. Мобильник, как всегда был у меня под рукой и я, удобно расположившись в кресле, решил пока заглянуть в интернет. В последнее время интернет стал моим самым близким другом, не считая конечно, телевизора, и эти двое совместными усилиями помогали мне кое-как справляться со скукой, имеющей обыкновение одолевать меня именно в это время суток.
 
     Удивительное дело - технический прогресс. Этот, ещё недавно кажущийся мне совершенно безграничным, окружающий меня мир, теперь весь умещается у меня на ладони, а я, по-прежнему не переставая восхищаться его красотами, могу уже погружаться в него целиком даже не вставая с дивана. Интересно, когда-нибудь сможет человек остановиться в своём стремлении к новым открытиям или мы навечно обречены на это захватывающее дух путешествие в мир непознанного?

     Неожиданно мне на глаза попались стихи Маяковского. Этот поэт всегда был для меня эталоном большого таланта, даже несмотря на его весьма затрудненный для восприятия стихотворный стиль. Первые же, прочитанные мною, строки поразили меня своим содержанием. До меня как будто дошло дыхание той эпохи, которую воспевал в них этот поэт.     И я вдруг подумал, - как странно устроен наш мир, что по прошествии времени меняются наши оценки и восприятия исторических фактов, событий, а некоторые высказывания даже очень популярных в свое время личностей, со временем могут показаться даже смешными и совершенно неприемлемыми. Неужели и к нашим оценкам отдельных современных событий возникнет когда-нибудь такое же отношение? Вот они эти, давно уже забытые строки, вызывающие в нас сегодня лишь улыбку и удивление...
    
                «...Да будь я и негром преклонных годов
                И то без унынья и лени,
                Я русский бы выучил только за то,
                Что им разговаривал Ленин.»

        Не правда ли, весьма неожиданно. Обратите внимание не Толстой, не Чехов и даже не Достоевский, а Ленин. Вот она сила революционного осмысления действительности, в конечном итоге, двигающая историю, - подумал я.   А что сейчас двигает нашу историю вперёд? Что даёт нам силы для движения? Неужели наши демократические устремления через сто лет у кого-то вызовут такую же снисходительную улыбку, а цитаты из Бродского и вовсе будут смотреться как безнадежно устаревшие и отсталые. Не дай бог. Толстой ведь остался и Бродский останется, как остался Шекспир, Пушкин, Важа Пшавела и многие другие поистине великие писатели и поэты. А иначе жизнь не имела бы смысла...

      Этот вечер, возможно забылся бы мною, как и все предыдущие, если бы он не оказался для всей Грузии очень жарким, как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Тогда - 20-го июня, ещё никто не мог предположить, что уже ночью мы станем свидетелями кровавого разгона демонстрантов, пришедших к парламенту с требованием отставки его председателя. Это было вполне логичное требование, людей, оскорбленных выходкой депутата государственной Думы России, - г-на Гаврилова, оказавшегося, надеюсь случайно, в кресле председателя парламента Грузии.

      Если бы это совершенно легитимное требование негодующей толпы было бы сразу же выполнено властями, то никаких трагических событий, по всей вероятности, не последовало бы. Но председатель медлил, а когда под натиском демонстрантов он всё же подал в отставку, то было уже поздно... Ситуация вышла из-под контроля. Толпа негодовала, пытаясь прорваться к парламенту, но на пути у нее встала полиция. Грозный вид полицейских, оснащённых всем необходимым для разгона демонстрантов, ещё больше озлобил толпу, и эта злоба в какой-то момент переросла в агрессию и открытый конфликт с полицией.

      Всё это я видел по телевидению и увиденное очень напоминало события, недавнего прошлого, когда полиция тоже применила к демонстрантам аналогичные меры. Неужели власть ничему так и не научилась - подумал я тогда... Но, видимо, не зря говорят, что у страха глаза велики. Обычный человеческий инстинкт самосохранения наших трусливых чиновников оказался выше их здравого смысла.

      А ведь если бы среди них в тот момент нашёлся кто-нибудь, пользующийся авторитетом у народа, который бы вышел к толпе и призвал бы её к спокойствию, то я уверен, - всё бы обошлось. Но во власти у нас давно перевелись авторитеты. Более того, делается всё, чтобы их не было и дальше.  Поэтому к толпе и вышли с дубинками. Других аргументов у них просто не было. В чьих руках власть,- подумал я тогда. И мне стало грустно…

      Заснуть в ту ночь так и не удалось... Утреннюю дремоту рассеял шум и какая-то возня, доносившаяся со двора. Я выглянул с балкона и увидел своего внука, быстро вбежавшего в дом, напротив. Только теперь я понял, что его всю ночь не было дома. Полицейские вбежали во двор. Они гонялись за всем, что в тот момент двигалось. К счастью, не найдя здесь для себя ничего интересного, они разочарованно удалились. Я облегчённо вздохнул… Позже на вопрос, обращенный к внуку – где он был всю ночь, он спокойно ответил – там, где и должен был быть. Больше я ему никаких вопросов не задавал...


                3
         После полной драматизма так называемой «ночи Гаврилова» прошло немногим более недели, но город никак не мог успокоиться. Он весь был в возмущенном движении и гудел, как встревоженный чей-то грубой силой пчелиный улей. Когда же, наконец, наша жизнь хотя бы чуточку успокоится, и мы сможем наладить свою жизнь без, ставших уже привычными для нас, эмоциональных стрессов и политических интриг? Как же хочется, чтобы это поскорее случилось. Но чудес в истории не бывает и для всего нужно свое время.

         Сколько же пришлось нам пережить за этот сравнительно небольшой период нашей независимости. После вынужденного многолетнего рабства мы наконец-то получили долгожданную независимость. Страна ликовала. Радости было так много, что казалось, её хватило бы на три страны. А иначе и быть не могло. Ведь народ ждал этого целых 200 лет. В тот момент, охваченный всеобщей эйфорией и предвкушением счастливого будущего, никто из нас даже и предполагать не мог, что в стране, только что, завоевавшей независимость, вдруг что-то может пойти не так. Ведь если уж повезло однажды, то и дальше будет вести обязательно. Как же мы были наивны и доверчивы в наших надеждах на лёгкую и счастливую жизнь.

          Но вместо этого безоблачного рая, страна, в первые же годы своего становления, неожиданно для себя получает весьма коварный и обидный удар, на время перечёркивающий все её надежды на стабильность и быстрое процветание. И получает она его не от внешнего врага, что ещё как-то можно было бы предположить, а от своих же сограждан, недавних соратников всенародно избранного Президента, того самого Президента Звиада Гамсахурдия, известного диссидента, правозащитника и большого патриота своей страны.

         Так, вместо красивой жизни в свободной стране, мы вдруг все оказались грустными свидетелями государственного переворота, гражданской войны, изгнания и трагической его гибели при довольно загадочных обстоятельствах. По официальной версии он покончил жизнь самоубийством, но так ли это было в действительности никто до сих пор точно сказать не может.

             Для всех это, конечно, же был шок.  В тот период в обществе не затихали споры по поводу оценки этих драматических событий, а телевизионные трансляции различных эпизодов трагедии лишь подогревали наши страсти. Как-то сразу, в одночасье Тбилиси вдруг теряет свой привычный облик, гостеприимной столицы солнечной Грузии и превращается в мрачный, злой и угрюмый город, до отказу напичканный оружием и не понятно откуда взявшимися большими массами бородатых людей, с деловитым видом снующих по нему в бушлатах и с автоматами в руках. Зрелище не для слабонервных. Именно так оно и было в действительности, хотя время, - этот вселенский лекарь, начинает постепенно стирать из памяти эти мрачные страницы нашей истории, оставляя будущим поколениям лишь упрощённую схему реальных событий того периода. Может это и к лучшему. Плохое хочется поскорее забыть.

           Но, к сожалению, на этом наши беды не закончились. С приходом к власти в Грузии крупного политического деятеля - Эдуарда Шеварднадзе, казалось, что общество сможет вздохнуть посвободнее и ему удастся, наконец, перевернуть эту мрачную страницу своей недавней истории. Но проблемы, которые должны были бы по идее быстро разрешиться, только множились. К тому же быстро стареющий Шеварднадзе, как оказалось, не был способен эффективно управлять страной. В последние годы своего правления все его усилия были сконцентрированы лишь на удержании власти. Это был верный симптом заката его политической карьеры.
 
           Как раз в этот период на политической авансцене Грузии появился новый амбициозный лидер Михаил Саакашвили. Молодой политик своей готовностью вывести страну из затянувшегося кризиса сразу же привлекает внимание измученной социальными проблемами общественности. Всем вдруг стало ясно, что молодой политик способен взять на себя ответственность и вывести страну из кризиса.  И действительно, реформаторская деятельность пришедшей к власти команды Саакашвили за короткое время привела страну к поразительным результатам. В разы вырос бюджет, повысились зарплаты, пенсии, а страна, наконец, начала приобретать очертания успешно развивающегося государства. Однако неудачи во внешней политике, (проигранная в 2008 году война с Россией) и авторитарные методы управления страной со временем начали вызывать в обществе лишь разочарование.

           На этой волне в стране появляется очередной, не менее амбициозный лидер – олигарх Бидзина Иванишвили. За короткий период, в основном благодаря своим неограниченным финансовым возможностям, ему удаётся убедить людей в том, что он сможет эффективно противостоять произволу существующей в стране власти. И народ в него верит. Его победа на выборах была воспринята большинством в качестве закономерного итога борьбы за демократическое будущее страны. Стремясь не совершать ошибок прежнего режима Иванишвили казался довольно осторожным и предусмотрительным. Методы его руководства страной, поначалу действительно выглядели гораздо более демократичнее, чем прежде.  Однако постепенно его бдительность начала угасать, а интерес к авторитарному стилю правления, наоборот, стал набирать обороты. Шаг за шагом страна опять скатывалась в авторитаризм.

            Почему же выбранные народом руководители становятся со временем авторитарными. Ответ очевиден. Все они прожили значительную часть своей жизни и сформировались как личности в авторитарной стране. Их менталитет был взращен на почве несвободы и, к сожалению, сильно пострадал от этого. Естественно, он бы не смог измениться так быстро и в одночасье стать демократическим, тем более, что и большинство нашего населения тоже не было готово к демократии. Мы лишь на словах хотели изменений, но на самом деле пока оставались такими же, вышедшими из авторитаризма людьми, не умеющими жить по-другому. Видимо понадобиться время, чтобы на авансцену политических событий вышли новые лидеры, с новым не отягощенным авторитарным прошлым мышлением. Только в этом видится залог будущего демократического развития страны.  Об этом же говорит и история. Библейский герой - Моисей, который вывел свой народ из Египетского рабства, 40 лет водил его по пустыне только потому, что он ждал, того момента, когда подрастёт новое поколение свободных людей, не отягощенных рабскими инстинктами. К счастью, время летит очень быстро и ждать осталось совсем недолго…

                4
        Утро очередного дня я начал, как обычно, с чашки крепкого турецкого кофе. В последнее время это вошло у меня в привычку. Кофе вселял в меня оптимизм, столь необходимый мне после пробуждения. С некоторых пор я стал острее ощущать одиночество, а этот благородный напиток помогал мне несколько заполнить с годами образовавшийся вакуум общения. Вместе с тем, кофе одновременно и развлекал меня, и наводил на размышления…

       К сожалению, с возрастом людей, с кем бы хотелось общаться, становится всё меньше, и ты начинаешь замыкаться в себе. Пытаясь найти им замену, ты всё чаще открываешь холодильник, всё чаще смотришь телевизор, всё чаще сидишь в интернете и ищешь то, чего там по определению найти нельзя. Одиночество пытается без приглашения влезть тебе в душу. И это ему удаётся. Ты сопротивляется, но силы не равны... И постепенно ты учишься жить по его правилам... Скука, ностальгия, депрессия, уныние, воспоминания начинают делать своё чёрное дело... Недавно на улице ко мне подошёл один мой знакомый, он начал мне что-то рассказывать, говорил, говорил, а потом вдруг сказал мне спасибо и ушёл. Он на несколько минут сбежал от одиночества и я, наверное, ему в этом чуть-чуть помог...

                Мы ищем тех, кого найти уже нельзя,
                Мы тщетно ищем их среди тревоги дня,
                Среди питающих бытье надежд,
                Увы, их тоже, тоже уже нет,

                Они исчезли, удалились в небытие,
                Оставшись призраком в израненной душе,
                Теперь они лишь оживают, как во сне
                У одиночества в задумчивой тоске.

       Помню, как однажды я остался совсем один, в чужом городе. Кругом были незнакомые люди. У них была своя жизнь. И им до меня не было никакого дела. Очень хотелось общения, в этом было даже что-то физиологическое. От напряжения начались колики в спине, такого со мной никогда не было. Это не было психологическое одиночество, которое со мной не раз случалось, это было именно физическое одиночество, на которое я отреагировал панически. Меня бросили, обо мне забыли, было очень обидно.

            Я шел быстрым шагом, надеясь не понятно на что. Инстинкт толкал меня к движению, хотя было ясно, что толку от этого движения никакого не было. Передо мной пробежала собака, по всему было видно, что и она переживала нечто подобное. Нас бросили, и мы тут же стали чужими. Вдруг захотелось домой, к родным, вот где ты никогда не лишний... Хорошо если бы ещё и они это понимали…
 
          Допив свой кофе, и всё ещё ощущая, внезапно посетивший меня, творческий подъём, я решил придать своим мыслям менее драматическое течение. Я быстро открыл свою страничку в Фейсбуке и записал там первое, что пришло мне в голову.
          «Порой с грустью оглядываясь назад, хотя и не без тени самоиронии, но всё же с достаточной долей оптимизма, я с некоторых пор:
            - пью только кофе, играю только на гитаре, смотрю только телевизор, сплю только с женой;
            -  улыбаюсь только солнцу, радуюсь только внукам, живу только воспоминаниями;
            -  ценю только доброту, страдаю лишь от идиотов, помогаю только слабым;
            - уважаю только честных, завидую только молодости, восхищаюсь только прекрасным,
            - задумываюсь только над ошибками;
            - хочу понять бога, верю только в разум, доверяю только врачам, предпочитаю только вкусное, разрешаю себе только полезное;
            - любуюсь только красотой, избегаю лгунов, предателей, подлецов и других политиков;
            - стараюсь думать только о хорошем, молюсь лишь о прощении и желаю всем только хорошего…

    Несмотря на все мои попытки немного поднять себе настроение, я, тем не менее, не смог полностью освободиться от одиночества.  А ведь раньше ведь всё было совсем по-другому.  В ту пору моей беззаботной юности дружеское общение было, пожалуй, самым естественным моим состоянием, придававшим особый смысл всему моему существованию. Тоже самое я ощущал и со стороны своих друзей. Мы могли не расставаться часами, всё о чем-то говорили, спорили. Частенько, чтобы приукрасить наше общение, сделать его более эмоционально насыщенным, мы покупали спиртное.
    
      Денег у нас всегда не хватало, поэтому каждый раз перед этой ответственной процедурой приходилось скрупулёзно исследовать наши финансовые возможности. Но даже собрав необходимую сумму мы никогда сломя голову не кидались в первый же попавшийся магазин с намерением поскорее приобрести что-нибудь из спиртного. Это был не наш стиль. Мы подходили к этому вопросу более осторожно и даже творчески и, в первую очередь, заботились о том, как с максимально большей пользой для себя можно было бы распорядиться нашими весьма скудной на тот период наличностью.
 
     Помню, как однажды мы довольно обстоятельно обсуждали вопрос о том, что было бы лучше для нашего времяпрепровождения - купить на троих одну бутылку водки или десять бутылок пива.  Цена ведь была одинаковая. После взвешивания всех аргументов «за» и «против» предпочтение большинством голосов было отдано пиву. Хотелось ведь не просто выпить, а посидеть, поговорить, а под пиво, по нашему убеждению, это должно было получиться гораздо лучше.

      Удивительное дело - выпивка. Она волшебным образом умеет сплачивать мужской коллектив, придаёт ему организованность и нужный настрой. И даже малых средств бывало порой достаточно, чтобы почувствовать, хотя бы на время, полное освобождение от забот, свободу общения с близкими по духу людьми, с равными тебе, и по возрасту, и по положению. Вот где царила настоящая демократия, основанная на дружеских отношениях и скрепленная общностью интересов. И, конечно, любовь к музыке, модным в то время битлам, джазу, объединяла нас, придавала нам ощущение некоего превосходства над остальными и, в частности, над взрослыми, которых эти наши устремления и вкусы немного отпугивали. Они - выросшие в страхе и повиновении, боялись за нас, а мы ведь этого не понимали.

      Мы были новое поколение, которому повезло немного больше, чем им. При нас уже не сажали за политический анекдот или за прослушивание западных радиостанций. А мы, наверное, бессознательно чувствовали, что на нас лежала миссия первопроходцев свободы, хотя конечно, мы тогда не понимали, что наши наивные увлечения могут серьезным образом пошатнуть систему. Мы месяцами не стриглись, слушали западную музыку, были без ума от зарубежных кинофильмов и казались себе героями, возвышающимися над серой запуганной массой. А может так оно и было в действительности?  И если уж нужно кого-то винить за развал СССР, то, конечно же, не Горбачева, а нас, наше поколение скептиков, от которых не удалось скрыть западную цивилизацию и которые, своим неверием в святые идеалы коммунизма, прямо или косвенно, но подточили систему и подвели её к гибели.

         Так или иначе, но всё же, как прекрасно было то время, когда для ощущения счастья порой хватало и 3-х рублей, а два или три близких по духу человека, находящихся рядом, могли заменить тебе целую вселенную, создавая атмосферу расслабленности, уюта и хорошего настроения. А из чего же состоит истинное счастье, если не из таких мгновений? И только молодое чутьё с его неосмысленными предпочтениями и бессознательными влечениями может безошибочно определять его сущность. Сознанию этого не понять. У него другие критерии для счастья. От того и жизнь наша превращается в ад, т.к. слишком много чего оказывается нужным нашему примитивному уму, умудрившемуся так усложнить жизнь, так опутать её массой сложно достижимых целей, что счастье по меркам современного человека оказывается для него практически не достижимым понятием. Не от того ли мы, порой уставшие от постоянной погони за счастьем, время от времени пытаемся себя чем-то одурманить, чтобы хотя бы на миг забыться, сбежать от реалий нашего мира, где слишком много искаженного сознания и слишком мало простых человеческих чувств? Как нам их сегодня не хватает…

       Некоторое время спустя, почувствовав определённую необходимость в движении не только моих мыслей, но и тела, я решил выйти на свежий воздух, если конечно, так можно назвать улицы нашего города, страдающие от избытка машин и выхлопных газов. Последние, в лучших традициях тихого садизма, ежедневно отравляли наши легкие, но ничего не поделаешь, за всё в жизни надо платить и за технический прогресс, не в последнюю очередь. Хотя говорят, что скоро все изменится и на дорогах нашего города, наконец-то, появятся электромобили. Надо же. До нас, вся планета дышала исключительно свежим воздухом и после нас, видимо, все вернется на круги своя, а вот наше время, так и войдет в историю как самый грязный период развития нашей цивилизации. Ничего не поделаешь, - лес рубят, щепки летят. Получается, что щепки это мы. Видимо, так уж устроен наш мир, что каждое поколение обязательно должно съесть свою ложку дегтя.

       Однако, подумалось мне, из любого положения, даже самого, на первый взгляд, безвыходного, всегда можно найти выход. С таким оптимистическим настроем я решил не расставаться и, взяв его за основу, прямиком направился на полюбившееся мне место -  святую гору Мтацминда. Меня радовало то, что туда, по моим подсчётам, еще не должна была успеть дотянутся рука нашей грешной, - во всяком случае с экологической точки зрения,- цивилизации, а чистый воздух, на который я очень надеялся, всё ещё был способен порождать в наших, утомленных суетным прогрессом, душах такие же чистые помыслы и не менее свежие мысли…


                5
        И вот я уже здесь, в месте, где как-то незаметно для себя вдруг переходишь в другое измерение и благодаришь бога за то, что у тебя есть такая возможность. По дороге, мне встретился мой давнишний друг, такой же, как и я большой любитель пеших прогулок. Мы с удовольствием продолжили дорогу вместе и, радуясь совместному времяпрепровождению, повели свою беседу, одну из тех, которыми обычно развлекают себя люди, сбежавшие на природу от городской духоты. Скрываясь от душного города на извилистых горных тропинках Мтацминды, мы дышали чистым воздухом и были абсолютно уверены в том, что в летний зной в нашем городе проводить свободное время нужно было именно так, а не иначе.

      Мы вели непринуждённый разговор двух, проживших довольно длинную жизнь людей, которым было о чём поговорить и что вспомнить. А вспомнить можно было многое. И, конечно же, наш разговор не мог обойти близкую для нас обоих и одновременно довольно болезненную тему нашего прошлого.

      - Как быстро течёт время. Ведь пошёл уже 29-ый год нашей независимости. А как будто это было вчера - с философским видом произнёс я.

      - А знаешь Ираклий, - вдруг обратился ко мне Бадри - именно так звали моего старого друга - ведь цифра 29 имела в моей жизни весьма интересное значение - и он интригующе взглянул на меня. - Так уж вышло, - продолжил он, - что свой первый роман я писал именно 29 лет.

      Я должен сказать, что мой собеседник был на редкость образованным человеком, хорошо разбирался в литературе и прекрасно знал философию, но я, к моему стыду, совершенно не знал о том, что он ещё и занимался литературным творчеством.

      - Ого - воскликнул я от неожиданности, делая вид, как будто давно был в курсе этого его увлечения.

     - Я, конечно, подозревал, что ты любишь всё делать обстоятельно, - обратился я к нему, - но такие сроки, мне кажется, перебор даже для тебя.

        Я ожидал от моего друга удовлетворяющих меня объяснений, но Бадри, не обратил внимания на моё замечание и невозмутимо продолжал…

        - А помнишь, как мы страдали от дефицита, ведь ничего нельзя было свободно купить. Но мы тогда не обращали на это внимания. Нам даже нравился тот азарт, с которым мы совершали свои рискованные вылазки по спекулянтам. А то что это было с нашей стороны довольно унизительно мы поняли уже позже, намного позже.

       - Да, это было довольно унизительно, но ведь у нас не было другого выхода,- как-бы оправдываясь парировал я.

       - А знаешь,- продолжил я,- недавно занимаясь своим любимым занятием, поиском в интернете различных занимательных историй, я вдруг наткнулся на анекдот, рассказанный как-то про нашу страну самим Рональдом Рейганом, 40-м президентом США. Я его запомнил, потому, что он очень точно охарактеризовал то время. И не дожидаясь ответной реакции со стороны моего собеседника, я начал пересказ.

      - Некто пришёл в ведомство, занимающееся продажей автомобилей, с желанием приобрести автомобиль. Его попросили оплатить покупку и прийти за ней через десять лет. Покупатель, нисколько не смутившись, спокойно спросил - а когда надо будет прийти - утром или вечером?

      Ему вежливо ответили, что время дня никакого значения не имеет.

      - Но для меня имеет, - взволнованным голосом произнёс покупатель,- ведь утром ко мне должен будет прийти сантехник.

       Прослушав анекдот, Бадри улыбнулся и на мгновение задумавшись, неожиданно для меня вдруг заметил, - президент Рейган немного ошибся.

      - В каком смысле, - поинтересовался я.

      - Помнишь - сказал Бадри, - в начале нашего разговора я назвал цифру 29. Так, я её назвал не случайно. Дело в том, что моей семье понадобилось ровно 29 лет, чтобы нам поставили телефон.

      - Да, - заметил я - ты совершенно прав, если бы об этом знал Рейган, цифры в его анекдоте были бы совершенно другими.

      - А ведь, как всё хорошо начиналось - не унимался я, - бесплатное образование, бесплатная медицина...

      - И бесплатный кнут, - воскликнул Бадри.

      - Ну, не такой уж и бесплатный - грустно произнёс я, - сколько крови было пролито, сколько жизней загублено. А за так называемое бесплатное здравоохранение и образование, ведь, на самом-то деле, расплачивались люди. А кто же ещё? Это же им недоплачивали, их держали на голодном пайке, их нещадно эксплуатировали и лишь для того, чтобы потом прокричать на весь мир о так называемых преимуществах социалистического строя, которых, как впоследствии оказалось, не существовало вовсе.

      - Да, - задумчиво произнёс Бадри - великий социальный эксперимент двадцатого века по выведению нового социального типа людей, до селе не существующих в природе, с треском провалился.

      - Ну а кто же был великим вдохновителем всех наших побед, под чьим чутким руководством выпестовывалась вся эта демагогическая система? - иронически произнёс я.

      Как кто? Наш гениальный земляк, вождь мирового пролетариата, великий Сталин – с печалью в голосе произнёс Бадри.

      - А ты случайно не помнишь сколько лет он правил страной - хитро посмотрев на моего собеседника, спросил я.

       - Неужели 29? Ну, конечно, же. После смерти Ленина в 1924 году, Сталин фактически стал единоличным правителем страны и руководил ею до самой своей смерти в 1953-ем году, т.е. ровно 29 лет.  Всё сходится, – удивлённо произнёс Бадри, на которого явно подействовала эта череда сомнительных цифровых совпадений.

       - Немного мистики никому не помешает – ироническим тоном произнёс я.

       - Надеюсь, на этом наша занимательная арифметика наконец-то закончилась – сказал неуверенным голосом Бадри.
 
       - Видимо, да. Всему когда-нибудь приходит конец, даже нашему пребыванию здесь, - с грустью заметил я.

       На город, постепенно опускались сумерки, но уходить почему-то совсем не хотелось…

       -  А что с нами будет дальше? Всё так неопределенно, – произнес я, желая немного продлить нашу беседу. Будущее действительно очень меня волновало. В последнее время темпы нашего развития сильно замедлились и это создавало атмосферу безнадёжности.

        - Да, неопределенности много, - согласился Бадри, - но тем не менее такая неопределенность мне все же ближе, чем предсказуемость и стабильность нашего прошлого. Скучно ведь было, неинтересно.

       - А что разве сейчас веселее? – не унимался я, -  многие ведь в буквальном смысле недоедают. Одних беженцев только 300 тысяч. А сколькие потеряли крышу над головой, закладывая квартиры, чтобы как-то выжить.

      - Да, трагедия налицо, - грустно констатировал Бадри, - и масштабы ее огромны. А виноватых ведь нет, все умывают руки.
 
      -  Знаешь,- заметил я, желая как-то объяснить наши трудности, - советская система оставила нам в наследство какую-то инфантильность мышления, очень похожую на психологию раба. Мы разучились рассчитывать на себя. Мы всё ждём, что государство о нас позаботится, а ведь его в том понимании, в каком мы его знали, уже не существует. Нынешнее ведь тоже ни то, ни сё. Оно вроде бы есть, но его нет… в том виде, в каком оно должно существовать. Это и есть, наверное, наша главная трагедия, - трагедия переходного периода. Нужно время, чтобы на развалинах старого появилось нечто новое. А пока крутись, как можешь.

       - Как у Ильфа и Петрова, - неожиданно воскликнул Бадри - спасение утопающих - дело рук самих утопающих.

       - А ведь если задуматься,-  ответил я, - эта фраза больше подходит к нашему времени, чем к тому, когда её написали. Ведь именно тогда государство и вмешивалось во всё, вплоть до улаживания семейных конфликтов на партийных собраниях, а теперь ведь ему глубоко наплевать на нашу личную жизнь.  Ну и слава богу, наконец-то, немного освободились от его всевидящего ока. Хотя никак не привыкнем к самостоятельности. Но, наверное, зря меня это волнует, со временем мы научимся жить самостоятельно.

      - У нас просто другого выхода нет – соглашаясь со мной заметил Бадри…
      - А знаешь, - продолжил я после небольшой паузы, - ведь если бы не Запад, нам бы пришлось очень тяжело. Их гранты тогда нам здорово помогли.

      - Несомненно, без них было бы ещё тяжелее. Да и психологически веселее, когда чувствуешь рядом, чьё-то сильное плечо. Это ведь была тогда единственная соломинка, за которую мы уцепились. Другого шанса у нас просто не было – с уверенностью произнёс Бадри.

      - Вот это и взбесило Россию, которой тогда показалось, что мы без неё просто не выживем и назад попросимся, - сказал я. Но Запад расстроил, очень расстроил Россию, тем, что воспользовавшись её слабостью перехватил инициативу. И тогда Россия по-настоящему разозлилась. И нам пришлось это на себе почувствовать. К сожалению, мы слишком дорого заплатили за наш выбор.
 
        - А разве у нас была другая альтернатива?  – Так же уверенно продолжил свою мысль Бадри. Другое дело, что мы могли бы всё сделать гораздо более цивилизованнее, но кто тогда об этот думал. Тогда, вообще у нас в моде было ругать Россию и у кого это круче получалось они и выглядели тогда национальными героями.

        - А тех кто призывал к осторожности с Россией, - заметил я, - тех именовали предателями и агентами Москвы.  И сейчас тоже самое, как бы не доиграться нам до того, пока Россия у нас последнего не отнимет.

        - А ты думаешь популисты этого не понимают? – воскликнул Бадри -  всё они прекрасно понимают, но им нужна популярность, очки, места в парламенте, сам понимаешь, ведь для чего всё это делается, а о стране никто не думает…

        - А тебе нравится, как ведет себя Запад? – решил я немного отойти от российской темы. - Знаешь, есть такая русская поговорка – нашим, вашим за копейку спляшем. Очень похоже на его теперешнее поведение. Он ведь и с Россией заигрывает и нас против неё настраивает. А ты думаешь они нам эти гранты за красивые глаза давали?  Они ведь без собственного интереса никогда ничего не делали и сейчас не делают. Они для этого даже целое философское направление создали, у них оно прагматизмом называется. Тебе ли этого не знать. Эта же их ноу-хау, - философия, совершенно лишенная морали, один голый расчёт. Но, тем не менее, их, наверное, тоже можно понять. Своя рубашка, ведь всегда ближе к телу. А когда тебе угрожают, тут уж не до морали. Ведь Россию со своими коммунистическими амбициями Запад воспринимал, как прямую угрозу своим общественным ценностям.

      - Да, Советский Союз вёл тогда себя очень агрессивно по отношению к Западу, продвигая идею мировой пролетарской революции на Запад. – отметил Бадри. – Они тогда здорово были напуганы ростом популярности у них коммунистических идей.

      - Возможно, если бы не такая политика СССР, второй мировой войны можно было бы даже избежать, во всяком случае, фашизм к власти в Германии так легко бы не пришёл, – заметил я.

      - Согласен, - ответил Бадри, - но, что было бы потом, об этом теперь можно только гадать…

      - Однако давай вернёмся к нашим баранам, - заметил я, - чувствуя, что этот разговор может удалить нас от волнующей нас проблемы.  - Я иногда думаю - не повезло нам с нашими соседями. С юга чуждый нам исламский мир, не приемлющий христианских ценностей, с севера – Россия с её имперскими амбициями. Правда есть ещё Запад, если бы не он, то тогда было бы намного страшнее.
    
     - К сожалению, наша география, это наша ахиллесова пята, - соглашаясь со мной сказал Бадри. - Всем мы интересны, исключительно ради нашего стратегического расположения. Больше никому от нас ничего не надо. 
 
     - Как же всё-таки обидно осознавать себя маленькими и слабенькими, вечно от кого-то зависящими. А ведь это совсем не в нашем характере, - с некоторым пессимизмом заметил я.

     - Не дави на больную мозоль, - немного раздраженно воскликнул Бадри, - мы давно уже растеряли свое величие, теперь вот живём прошлым, все чаще вспоминаем то время. А в будущее заглянуть боимся. Мы, ведь в самом настоящем бермудском треугольнике находимся - с одной стороны, Россия, с другой Турция, а с третьей Запад.

     - И каждый тянет одеяло на себя, - язвительно заметил я.

     - А ведь одеяло-то это мы, - с грустью парировал Бадри…

     - А чего мы в принципе хотим, за что боремся? - неожиданно спросил я у него.
     - На самом деле всё очень просто – заметил Бадри. Мы хотим безопасности и развития. Вот и вся наша стратегия.

     - Но ведь в этом смысле мы совсем не оригинальны, этого же хотят все, - не унимался я.
 
     - Да, все люди в общем-то хотят одного и того же. Но как этого бывает трудно достичь, с огорчением ответил Бадри.  -  Всё ведь достигается через борьбу, через противостояние. Мы запрограммированы на борьбу, в этом, по-видимому, суть нашего генетического кода.

       - И от этого страдаем, - заметил я. – Хотя, с другой стороны, если бы борьбы не было, не было бы, наверное, и тех успехов у человечества, которыми оно так теперь гордится.  Если бы не она мы, возможно, так и жили бы до сих пор в лесу, в полной гармонии с природой и друг с другом. Получается, что человек не создан для спокойной жизни, он сначала должен обязательно создать себе трудности, а потом попытаться героически их преодолеть. Зато скучать совсем не приходится.  Ведь мы первопроходцы. Всё для нас как в первый раз. Хотя от этого и ошибок у нас много.

       - К сожалению, мы в нашей борьбе совсем об этом забыли, - заметил Бадри.  -   Нам казалось, что получив независимость, всё остальное само приплывёт к нам в руки. А оказалось, что самое трудное ждало нас, как раз впереди. Это теперь то, что особенно нас удручает. Мы не ожидали, что будет так трудно…

      - А ты не удивляешься тому, что при всех, имеющихся у нас предпосылках пессимизма, мы, тем не менее, остаёмся завидными оптимистами, - спросил я у Бадри.

      - Да, Ираклий, ты прав, мы не любим грустить. Грусть для нас непозволительная роскошь. Пусть грустят большие и сильные, они имеют на это право, а нам грусть может только помешать. Она нас просто уничтожит. Видимо, мы это всю нашу историю подсознательно чувствовали, а потому и не позволяли себе расслабляться, иными словами, грустить.

     - Не знаю, не знаю, но меня эта тбилисская жара всё же расслабила, - с иронией заметил я.

     - Честно говоря, и меня тоже,- согласился со мной Бадри. - Скорее бы уж осень пришла.  Вот что сделает нас снова оптимистами, поедим фруктов, выпьем вина и жизнь покажется нам ещё прекраснее.

      - Да ты совершенно прав, - сказал Бадри, - что-что, а природа нас ещё никогда не подводила. Чего только у нас не пытались отнять, - и территорию, и язык, и веру, и государственность. Слава богу, что солнца отнять не могут, а то бы и его отняли. Вот, наверное, откуда ноги растут у нашего оптимизма, - солнечный у нас край, а грусть с солнцем никак не сочетается…

Подгоняемые надвигающейся темнотой, мы незаметно для себя оказались в городе. Закончилась наша прогулка, а с ней вместе и обмен мыслями и впечатлениями от прожитого. Ведь 29 лет - это не такой уж и малый срок, чтобы не попытаться подвести некоторые итоги.

       Придя домой я как-то нехотя взглянул на календарь. На меня с календаря смотрела цифра 29. Интересное совпадение – подумалось мне. Значит завтра 30 число, мамин день рождения. Надо обязательно на кладбище съездить…





                6
    На следующий день часам к двенадцати я был уже на кладбище. Положив на могилу цветы, купленные по дороге, я предался воспоминаниям. Аккуратно лежащие у изголовья могилы цветы напомнили мне детство. В детстве мне особенно нравились анютины глазки. В них я влюбился с первого взгляда. Они росли во дворе моей школы. Там впервые я их и увидел. Это случилось в самый первый день моего похода в школу, куда меня мама отвела в первый класс. Мы оба очень волновались, ведь всё было так торжественно и впервые, хотя возможно, на самом деле, волновался только я, но мне тогда хотелось, чтобы мы волновались вместе…

       Эти цветы показала мне мама. Я был очарован их нежностью, игрой цвета и какой-то их унылой беззащитностью. Я долго их разглядывал и, наверное, поэтому запомнил.
 
       Было это в далёком 1956 году. А в 1973 году умерла мама. А эти цветы так и остались в моей памяти как символ нашей духовной близости. И на её могиле я посадил именно эти цветы в память о той счастливой поре моего детства, когда мы были вместе. Я и мама. Нам тогда никто не был нужен...

     Ребёнка часто спрашивают, кого ты больше любишь папу или маму. А дети обычно дипломатично уходят от ответа. Они, боясь обидеть папу, не хотят признаваться, что больше любят маму. Не могу отвечать за девочек, но мальчики, как мне кажется, всегда больше любят маму. Да и как же они могут больше любить папу, когда видят в нём конкурента и соперника. Но без папы тоже не легко. Ведь с него мальчик рисует свой будущий образ. Значит он нужен. Поэтому приходится мирится с присутствием соперника. Зато, когда его не бывает дома, как хорошо бывает вдвоём с мамой. Только ты и она. В эти мгновения ты полностью владеешь ситуацией и начинаешь капризничать, таким образом, заявляя свои исключительные права на маму...

       Мы по своей природе большие собственники. Мы всё время хотим чем-то владеть, неважно чем, но владеть. Зная об этом наши родители покупают нам игрушки, дарят всяких домашних животных, которые должны по идее удовлетворить нашу потребность во владении. Но главным предметом нашего владения всегда остаётся мама. Она главная ценность нашей коллекции, о которой возможно с годами мы вспоминаем всё реже, но это ничего не меняет. Она негласно всегда рядом. Она как талисман, который, когда он рядом тебе спокойно и хорошо, а вот когда теряешь его, то понимаешь, что оборвалась в твоей жизни какая-то очень важная и нужная тебе ниточка, которая незримо всегда была рядом с тобой и вдруг пропала...
А жизнь продолжается, но уже без чего-то важного и главного и только какие-то маленькие детали вроде этих цветов из школьного двора могут вдруг на мгновение воссоздать эту связь...

      Говорят, что дьявол кроется в деталях, но мне кажется, что там кроется и ангел, который всегда с нами и которого нам посылают с небес наши мамы, чтобы он нас оберегал. Не могу говорить за всех, но я это чувствую…

                7
      Как-то неожиданно для себя мы вошли в новый, совершенно неизведанный нами ранее виток нашей новой истории под названием - демократия. О ней мы слышали много. Она манила нас своими возможностями и, как нам казалось, отвечало нашим представлениям о справедливом устройстве общества. Но мы и не подозревали, что столкнувшись с ней лицом к лицу нам окажется так трудно. Порой, в нашем стремлении к цели мы от недостатка опыта и избытка эмоций теряли чувство меры, а эмоциональное напряжение, которому следовало бы послушно идти за нашим рассудком нет-нет, да и перехватывало инициативу и пыталось диктовать нам свои условия. И примеров этого в нашей, пока очень короткой, но уже достаточно драматичной истории накопилось более чем достаточно. Я ещё не раз вернусь к этой теме, но сейчас хочу вспомнить один поучительный эпизод нашего чрезмерно эмоционального понимания демократии.
        Я имею ввиду всем известное скандальное выступление (иначе и не назовешь) журналиста Георгия Габуния. Он его озвучил в первых числах июля в своей авторской программе – «Постскриптум» - на телевизионном канале «Рустави 2».

       Меня всегда подкупала манера общения с аудиторией этого талантливого журналиста, и то с какой остротой и смелостью реагировал он на те или иные стороны нашей напряженной и во многом ещё до конца неосознанной нами действительности. Но на этот раз вся суть, его, как всегда весьма неординарного и эмоционально насыщенного выступления, свелась к желанию журналиста в оскорбительной для любого человека форме весьма нецензурными словами обругать с экрана телевизора не кого-нибудь, а самого Президента России Владимира Путина. И он это сделал. Сказать, что этот поступок оказался довольно легкомысленным и даже безрассудным значит просто ничего не сказать. Он оказался беспрецедентно безрассудным, и нанёс прямой вред и без того плохим отношениям, складывающимся между Россией и Грузией.

     - Эх Георгий, Георгий, что же ты наделал. Ты же своими, унижающими достоинство журналиста высказываниями, опустился до такого уровня доплинтусного мышления, что тебе мог бы позавидовать любой бомж, даже пребывающий в состоянии пьянее обычного.

       На что ты рассчитывал, на эффект? Молодец. Ты его получил. Но скажи мне, что-нибудь от этого изменилось, кроме мнения о тебе, как о журналисте, опозорившем себя и свою профессию.

      То, что ты сделал, это капитуляция перед твоей неспособностью сделать свое выступление хлестким, дерзким, умным, достойным восхищения, прежде всего, твоих же коллег и конечно, всей многочисленной твоей аудитории. От тебя ждали профессионального умения журналиста, оставаясь в рамках этики своей профессии, послать своего оппонента на три буквы, да так, чтобы даже он позавидовал бы твоему таланту доводить до его имперского мышления нашу боль и наше негодование, чтобы после этого даже у него дрогнуло бы, пусть на мгновение, сердце и ему стало бы стыдно.

      Однако ты пошел по другому пути. Ты предпочел не утруждать себя поиском словосочетаний, которые могли бы поднять твой рейтинг как талантливого журналиста и большого патриота своей страны. Ты просто попрощался с журналистикой, со всеми ее профессиональными достоинствами и тупо, совершенно бездарно, решил соригинальничать.

      Но тебя подвела режиссура. Заявления в таком тоне и при помощи таких выражений, мой дорогой, делаются по крайней мере, после бутылки водки, причем, выпитой не закусывая. Если бы ты смог поставить такую мизансцену, то твоя лексика приобрела бы хоть какую-нибудь логику и пришлась, возможно бы к месту. Но тебя подвёл вкус. Больше никогда так не делай. Так не ругаются даже сантехники, оказавшиеся по колено в канализационных отходах. Всему нужно свое время, свое место и своя бутылка, которой, к сожалению, у тебя под рукой не оказалось. А выражаться так, да ещё на трезвую голову, это же moveton, Георгий.

        Неожиданно мне стало очень жалко этого парня. Здорово ему досталось не только от меня, но практически от всех, кто слушал это его выступление, получившее большой резонанс и негативную оценку общественности. Ничего, - подумал я - это будет для парня уроком. В конце концов за одного битого двух не битых дают…

                8
             Через несколько дней мы с Бадри вновь встретились на нашем старом месте, причем совершенно не сговариваясь. Нас тянуло в горы, к чистому воздуху, ну заодно и к общению. Разве человек может обойтись без общения? Перекинувшись несколькими ничего не значащими фразами, которые обычно нужны человеку, чтобы вступить в разговор, я неожиданно спросил у Бадри,- А знаешь, что мне нужно, чтобы почувствовать себя счастливым?

      Бадри, который меньше всего ждал от меня этого вопроса недоуменно взглянул на меня. Но в его взгляде я почувствовал интерес и это придало мне уверенности для дальнейших рассуждений на эту тему. Я и сам не знал почему вдруг заговорил про это. Наверное, меня этот вопрос долго мучал, но поговорить было не с кем. А Бадри - это другое дело, он поймет.

      - Мне нужно съездить в Париж. - Бадри удивлённо взглянул на меня. - Да-да, хочу туда, и всё. Это мое давнишнее желание. Знаешь, читая про него, я как будто бы чувствую, что это мой город. Помнишь, Остапа Бендера? Ему нравился Рио-де Жанейро, а мне вот, Париж нравится. Думаю, я был бы там счастлив. Каждому, как говорится своё. Конечно, можно устроить счастье и по-другому, например, выпить бутылку водки, но это помогает ненадолго, потом все равно в Париж хочется.
Бадри слушал меня с пониманием. Получается я не ошибся адресом.

      - А знаешь с чего всё началось? - ощущая моральную поддержку моего друга, продолжил я. Все началось с Хемингуэя. Ещё в молодости прочитал я его роман «Праздник, который всегда с тобой» и влюбился. Наверное, надо было влюбиться в Хемингуэя, а я вот влюбился в Париж. Потом ещё помню, как в шестидесятые годы вышел на экраны документальный фильм Георгия Асатиани – «Париж, Париж», и я заболел им окончательно.

       - Так поезжай туда, сейчас ведь это возможно, – осторожно, без тени иронии, сказал мне Бадри.

       - Понимаешь, обленился я совсем, да и потом возраст, финансы. Пусть уж моя мечта останется со мной навсегда. Это ведь хорошо, когда есть мечта. Вообще мечты - прекрасный выход из положения для лентяя вроде меня. А ты что скажешь? Я думаю, ты тоже не особенно лёгок на подъем. Или я ошибаюсь?

        - Нет, ты не ошибаешься, - с грустью в голосе сказал Бадри. И я почувствовал, что он совсем не рад этому своему диагнозу. - Всё точно так и есть, - продолжил он, - меня еле-еле хватает на то, чтобы сюда приходить, а уж куда-то ехать, увольте. Все эти поездки не для меня, я ведь и будучи молодым был неподъемным, а теперь уж тем более. Так что тут мы с тобой в этом схожи.

        Наступило молчание. Каждый думал о своем. Я окончательно увлекся своей фантазией, и уже отчетливо представлял себя, сидящим в одном из тех уютных парижских кафе, в которых писал свои произведения уже упомянутый мною, необычайно популярный в годы моей молодости, американский писатель. Первым молчание нарушил мой собеседник.

       - Ираклий, - обратился он ко мне, - а я знаю почему тебе хочется туда съездить.
       - Почему – заинтересовался я.

       - Париж – это ведь город любви и свободы. А с этими понятиями, если мне память не изменяет в годы твоей молодости в Советском Союзе как раз и были большие проблемы. Вот тебе и захотелось того, чего у тебя тогда не было. И ты, я тебе скажу, сделал правильный выбор. Никакой другой город мира не смог бы лучше утолить эту твою жажду.

            - Да, возможно ты и прав, я как-то об этом не подумал.
            - Но дело, я думаю не только в этом, - продолжил Бадри. - Париж, долгое время по праву считался столицей мира. Он был законодателем во всем и, в первую очередь, в культуре и искусстве. А для тебя, как я понимаю, эти явления не пустой звук. Ты случаем не эстет?

            - Не знаю, растерянным голосом, - произнес я – я как-то раньше об этом не задумывался. Хотя сейчас, после твоих слов я уже начинаю в этом себя подозревать. Между прочим, я где-то прочёл про тельцов, что-то вроде того, что это качество их характеризует.

             - А ты, что телец по гороскопу?
            
             - Да.

             - Вот видишь, всё сходится. Бадри удовлетворенно взглянул на меня, а потом вдруг посмотрел куда-то в даль и лукаво добавил, - а вот и Париж.

             Я взглянул в сторону, куда мне указывал Бадри и увидел, как по тропинке, к нам приближались наши старые знакомые, такие же завсегдатаи этих мест, как и мы.

             - Сегодня у батоно Нугзари, - так звали одного из них, - день рождения, так что будем отмечать, - предвкушая приятное времяпрепровождение, восторженно произнес Бадри.


            Через несколько минут на небольшой полянке был накрыт импровизированный стол. Подняли тост за встречу и поздравили юбиляра, пожелав ему многие лета. Потом ещё и ещё. Через некоторое время я почувствовал, что моя мечта, о которой я столько думал, начинала сбываться. Я оказался в Париже. Я ходил по давно знакомым улицам, и моему восторгу не было предела. Как же хорошо, - думал я, - и в реальный Париж ехать совсем не обязательно. Бадри хитро взглянул на меня, и я почувствовал, что только он понимал меня в эту минуту и, в чем я не сомневался, полностью разделял мое мнение.

     - Выпьем за Грузию, - многозначительно произнес наш юбиляр, - за нашу необыкновенно красивую, но многострадальную страну.
    
     - Везде хорошо, а дома лучше, - намекая на мои заграничные фантазии, сказал я, и без промедления осушил очередной стакан до дна. Вино было кахетинское, но несмотря на это, пилось легко и непринужденно. Потом подняли тост за наш родной Тбилиси. - За маленький Париж - восторженно произнес я, радуясь представленной мне возможности ещё раз упомянуть о Париже. Всем очень понравилось это мое сравнение, которое несмотря на его солидный возраст крепко закрепилось в нашем сознании, и я почувствовал, что я уже не один в своих грезах об этом волшебном городе. - Ага, сказал я себе, - по-моему я начинаю приобретать попутчиков.

     Хорошо было всем, и я мысленно уже благодарил бога за то, что сегодня он собрал всех нас вместе и дал нам почувствовать себя немного счастливее, чем обычно. Конечно же, человек рожден для общения и это второй после Парижа, а может быть даже первый праздник, который всего с тобой…

     Наше застолье постепенно подходило к концу и это немного огорчало. Заканчивалось что-то важное, романтическое и начиналось опять нечто неинтересное и скучное. Поэтому, наверное, многих обычно не оторвешь от стола, им так хочется, чтобы этот праздник продолжался бы вечно...

                9
      По дороге вниз по направлению к городу, Бадри вдруг опять вернулся к теме нашего разговора.

      - А знаешь, -  сказал он после небольшой паузы, - ведь в молодости я тоже грезил Парижем.

      - Вот видишь, и ты туда же. Я был рад, что он вернулся к этой теме, которую пришлось закрыть по причине, неожиданно свалившегося на нашу голову, застолья.

      - Но сейчас-то зачем тебе хочется в Париж? - спросил меня он и добавил, - кругом ведь столько свободы, а для любовных утех, думаю ты уже староват.

       - Тебе нравятся красивые женщины? - неожиданно спросил я его и не дожидаясь ответа продолжил, - знаю, что нравятся. Но всё время на них смотреть не дотрагиваясь, разве это нормально? Хочется прикосновения. Только прикоснувшись к женщине, обняв её как следует, ты можешь понять твоя эта женщина или нет, а всё остальное мираж и не более. Поэтому я и хочу туда съездить, но одновременно и боюсь этого. Ведь наши представления всегда ярче той реальности, которая нас окружает. И потому иногда лучше оставаться в них до конца, тем более, что такое разочарование уже однажды случилось со мной, когда я впервые увидел ансамбль "Битлз" по телевидению. Раньше я их только слушал, и их музыка была для меня совершенством. Поэтому мне казалось, что и люди, создающие такую музыку, должны были быть и внешне какими-то необыкновенными. Но увы, они оказались далеко не такими, какими я их представлял.

      Я на мгновение замолчал видимо, ожидая ответной реакции Бадри, но мой друг только молча шел рядом, и я спросил себя, - а он вообще слушает меня или просто делает вид? – Но так и дождавшись ответа, я продолжил.

      - Возьмем к примеру женщин. Иногда некоторые женщины ведут себя настолько целомудренно, что и вправду начинаешь верить, что она святая. Но если вдруг ты её увидишь с раздвинутыми ногами, то всё твое представление о ней тут же улетучивается. Ты понимаешь, что святых женщин не бывает, и она такая же, как и все, и это разочаровывает. Ты начинаешь осознавать, что жизнь гораздо прозаичнее, чем нам бы хотелось и кроме красот, которые ты рисуешь в своем воображении есть еще обыкновенные серые будни, и многие уважаемые нами люди часто, выходя из туалета, даже руки не моют.

       - И воду не спускают, - вдруг неожиданно для меня подал голос Бадри, а я то подумал, после его длительного молчания, что давно уже говорил сам с собой.
- В твоих словах есть правда, - продолжил он, видимо чувствуя необходимость, как-то отреагировать на мои рассуждения, - но я тебе так скажу, - лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть.

       - Он с укоризной взглянул на меня и добавил, - а ведь ты жалеешь, что так и не съездил туда.

       - Конечно жалею, - с нескрываемой грустью в голосе произнес я, - но мой поезд уже ушёл. Спасибо за это надо сказать Советской власти. Она всё сделала для того, чтобы я и миллионы таких же как я так никогда и не увидели это восьмое чудо света.
 
      Сказав это, я смачно выругался, выплеснув наружу нахлынувшую на меня негативную энергию. Однако быстро взяв себя в руки, уже спокойным голосом продолжил.
 
     - Париж не для нас, стареющих романтиков, которым всё еще хочется получать от жизни все её удовольствия, но которые боятся не выдержать всего этого рая, доступного лишь молодости. Всё, что нам теперь нужно, мой дорогой, так это чистый воздух, вовремя принятые таблетки и здоровый сон. Кстати, как ты спишь?

     - Сплю я Ираклий, отвратительно, также, как и все в моем возрасте, бессонница мучает.
 
     - Но сегодня, - решил я успокоить моего друга, удручённого воспоминаниями о бессоннице, - ты заснешь великолепно. Я тебе это обещаю. Кахетинское вино сделает свое дело.

     - Да? - с надеждой посмотрел на меня Бадри, как бы желая убедиться, что я его не обманываю. Но я был искренне убежден в своей правоте, и Бадри, видимо, почувствовав это, несколько успокоился.

     - Как же все-таки мы хорошо сегодня провели время, давно я так не отдыхал, - сказал он, и вызывающе посмотрел на меня, как бы ожидая от меня подтверждения его слов.

     - Несомненно - ответил я ему, и мысленно поблагодарил господа за сегодняшнее наше времяпрепровождение, за нашу незапланированную встречу, неожиданное застолье, приятные разговоры и мягкий, теплый, поистине божественный день, подаренный нам свыше.

     - Ну а теперь, пора и честь знать, - сказал я, видя, как Бадри начинает медленно разворачиваться в сторону своего дома.

     - Всего доброго и приятных сновидений, - пожелал я на прощание своему другу.

     - И тебе того же, - сказал Бадри и хитро взглянув на меня добавил, - надеюсь сегодня ночью ты еще раз пройдешься по ночным улочкам Парижа и пропустишь стаканчик где-нибудь в своем любимом кафе на Монмартре.

     - Непременно, - ответил я и добавил, - что-что, а это я сегодня ночью обязательно сделаю.


                10
            Вскоре мы опять встретились. Место наших встреч, ставшее уже традиционным, определенно пришлось нам по вкусу. Видимо, не забыв о предмете нашего последнего разговора, Мой друг, едва заметив моё приближение, тут же спросил меня, - ты еще не уехал?  Надо же, запомнил – подумалось мне.

       - Представь себе нет, погода была нелётная, - ответил я, стараясь придерживаться заданного моим собеседником шутливого тона.

       - А разве так уж и важно, где мы находимся и что делаем, - уже довольно серьезным голосом произнес я. Ведь гораздо важнее сам факт желания вообще что-то делать, о чем-то мечтать, к чему-то стремиться. Думаю, в этом, в принципе, и должно заключаться человеческое счастье. Мне вообще кажется, что одним из показателей старения человека как раз и является постепенное затухание наших желаний. Так-что пока нам что-то хочется, мы счастливы.

       Бадри слушал меня с интересом. И я продолжил.

       - Разве не счастлив писатель, которому хочется писать, музыкант, которому хочется играть, разве не счастлив человек, которому хочется любить? Ну а если хочется, то всё у них получиться, и даже если не получится, все равно они не зря прожили свою жизнь, ведь они уже к чему-то стремились, чего хотели, а значит жили полнокровной человеческой жизнью. С такими людьми никогда не бывает скучно, они притягивают к себе своей энергетикой и с ними всегда интересно.
       Помнишь фильм "sherekilebi"? Нам нравились его герои именно за их веру, целеустремленность. Разве они были ненормальными? Да, они немного чудачили, но ведь на таких людях мир держится. Без по-настоящему сумасшедшей идеи ничего в мире не случается. Такие люди светятся и их энергетика, освещая мир, меняет его к лучшему. Так что хотеть чего-то это необходимое начало нашего присутствия в мире. Правда это лишь прелюдия ко всему остальному, но и этого не так уж и мало.

      Я замолчал. Не хотелось злоупотреблять терпением друга, который несмотря ни на что, стоически выслушивал мою наивную болтовню.

      - Ираклий, - наконец, произнес Бадри после небольшой паузы, - неужели ты думаешь, что я буду тебе возражать? Более того, я с удовольствием похвалю тебя за ход твоих мыслей, которые оказались мне довольно близкими. Как жалко, что мы постепенно вступаем в ту пору нашей жизни, в которой очень скоро от наших желаний может уже ничего не остаться. Я сейчас понимаю почему нас все больше тянет назад к воспоминаниям о нашей молодости, ведь именно тогда мы были полны желаний, наша энергетика буквально зашкаливала, жаль только, что возможностей для ее реализации было у нас тогда мало, очень мало. - Бадри остановился, взглянул на меня и тоном упущенных возможностей продолжил.

      - Парадокс нашей прошлой жизни состоял в том, дорогой мой Иракли, что в обществе, в котором мы жили и которое нам всячески преподносили как самое, что ни на есть, подходящее и свободное для реализации наших человеческих возможностей, мы были лишены той самой так нам необходимой тогда свободы, и задыхаясь от ее недостатка, мы, по существу, были глубоко несчастны, хотя по молодости часто и не осознавали этого. Помню я даже корил себя за то, что порой позволял быть еще чем-то недовольным в обществе, которое столько делало для моего счастья, а я такой вот неблагодарный, этого счастья, как назло, совсем не ощущал...

      - Какое совпадение, и я тоже - попытался я сострить и по улыбке, мелькнувшей на лице Бадри, понял, что мне это почти что удалось...

      Мы шли по тропинке, а по обе стороны от неё нам попадались одиноко растущие красные маки.

     - Какие они хрупкие и беспомощные, но несмотря на это, ведь и им тоже хочется жить произнес я, искренне тронутый их унылым очарованием.

     - Жить всем хочется, - таков закон жизни, а иначе ничего бы и не было, ни нас, ни этих, очаровавших не только тебя, но и меня, маков, - ничего, - философски заметил Бадри.

     Мимо нас пробежала собака. Чуть задержавшись у наших ног и основательно нас обнюхав, она, как ни в чём не бывало, побежала дальше. И только её, высоко задранный мохнатый хвост, победным флагом реющий над ее мускулистым станом, как бы хотел донести до нас ту же самую мысль, которую только что озвучил мой друг - жить хочется всем - таков закон жизни.

                11
            Придя домой, уже под вечер, я ещё некоторое время находился под впечатлением нашего недавнего разговора. Мне вспомнились 90-е годы. Чего же нам всем тогда хотелось? Да, конечно же, хотелось независимости. Политика вдруг стала очень популярной. В неё шли совершенно далекие от политики люди. Их вело туда ощущение необходимости быть там, где, им тогда казалось, они, как патриоты своей страны, должны были в тот момент находится.
 
          Количество политических партий стремительно возрастало, а вместе с ним росла и, неизбежная в таких случаях, конкуренция между ними. В какой-то момент эта конкуренция стала переходить в опасное для страны противостояние людей, которые еще недавно взявшись за руки, вместе боролись за независимость своей родины. Куда же теперь подевалась их солидарность? Эти вопросы мучали всех, хотя многие уже тогда понимали, что после этапа революционных изменений, неизбежно должен был наступить следующий за ним, этап борьбы за власть. Всё развивалось по классическому сценарию, более или менее характерному для постреволюционного периода любой страны, но всё же все мы были шокированы масштабами и жесткостью мер, применяемых противодействующими сторонами.

        В тот момент противостояния бывших идейных соратников, от их бескорыстного патриотического единства не осталось и следа. Все они превратились в обыкновенных политических карьеристов, готовых, ради удовлетворения своих честолюбивых амбиций, на любое насилие, в том числе, на государственный переворот и гражданскую войну. При этом, каждый считал себя в этом деле правым, обвиняя другого в предательстве интересов своей страны. Все боролись лишь за власть и это был тот, печальный момент истины нашей незрелой и довольно хрупкой государственности, когда, из обычно скрытых от чужих глаз глубин души наших "политических" деятелей, на свет стали выползать самые низменные пороки их человеческой природы. Это была действительно черная страница нашей новейшей истории, но она, к сожалению, мало чему нас научила.
      
      И я тогда подумал, как мало, на самом деле, нам дает сам факт наличия у нас того или иного желания. Ведь самое трудное начинается потом. Теперь-то мы об этом хорошо знаем. Но разве от этого знания мы стали мудрее? До настоящей мудрости нам еще очень далеко. С нашими амбициями и нежеланием оставаться в правовом поле тогда, когда вопрос касается достижения наших личных целей, мы вряд ли сможем когда-нибудь этого полностью достигнуть. А где же мораль, на которую, ища оправдание своим эгоистическим поступкам, мы так любим ссылаться, где-же наша, набирающая силу, религиозность?
      Эти качества мы, безусловно любим и уважаем, однако, лишь до тех пор, пока они не входят в противоречие с нашими карьерными устремлениями или бизнес интересами. Такова уж наша греховная человеческая природа и переделать её увы, вряд ли когда-либо удастся. Как грустно, - подумал я, - а на ум вдруг пришли строки из стихотворения Александра Блока:

                Ночь, улица, фонарь, аптека,
                Бессмысленный и тусклый свет,
                Живи ещё хоть четверть века,
                Всё будет так. Исхода нет…

       Но хватит о грустном. В конце концов, как мы к жизни будем относиться, той стороной она к нам и повернется… Я вышел на балкон. На ночном небосводе привычно светила луна. Город будто бы замер в тишине, успокоился после суматошного дня и отдыхал, наслаждаясь долгожданным и вполне заслуженным покоем.  Во дворе, вид которого всегда вселял в меня чувство чего-то близкого и родного, было довольно пустынно, только соседка с первого этажа - уже довольно немолодая, но ещё вполне энергичная женщина, привычно выгуливала свою собаку, да местный пьяница в очередной раз виноватой походкой торопился домой.

       Это были обычные, последние аккорды уходящего дня. А мелодия...мелодия была мне тоже очень знакома, ведь я её слушал уже в течении многих лет. И что удивительно она мне до сих пор не надоела, а временами, даже очень нравилась, несмотря на отдельные её фальшивые нотки, порой вносящие неприятный диссонанс в ее обычное, неторопливое течение.


                12
           Я лег и попытался заснуть, но мысли не хотели меня отпускать ни на минуту. В ту ночь мне так и не удалось сомкнуть глаз, и я опять предался воспоминаниям. В конце концов, это лучше, чем лежать всю ночь с открытыми глазами и тупо смотреть в потолок.

           В ту пору нашей безмятежной юности, мы - поколение 60-х, - вряд ли могли представить себе, какие перипетии готовит нам судьба, а потому счастливые и радостные беззастенчиво и смело шагали вперёд в её порой не очень гостеприимные объятия... С присущим молодому поколению острым чутьём на перемены, мы пытались осознать происходящие вокруг изменения и одновременно приспосабливались к нелёгким условиям послевоенной жизни.

           В те годы страна практически отстраивалась заново и мы, как бы участвуя в этом, с ребячьей непосредственностью искренне радовались каждому новому дню. Не избалованные излишествами, мы с удовольствием наблюдали, как постепенно обустраивалась наша мирная жизнь и каждое новое приобретение наших родителей, будь то первый в жизни чёрно-белый телевизор или стиральная машина тут же становились предметом радостного обсуждения всех наших родственников и соседей.
    
     Сравнивая нашу жизнь с жизнью предыдущих поколений, мы не могли не видеть разницы. И разница эта была определённо в нашу пользу.  Да, были некоторые непонятности, был дефицит, людей по-прежнему мучал пресловутый квартирный вопрос, да и идеологическое давление хотелось заменить чуть большей свободой, но всё это ощущалось как частности, хотя возможно, и требующие со временем соответствующих решений. Если говорить серьёзно, то в ту пору нам не хотелось ничего, кроме нормальной жизни людей, уставших от революционных бурь и разрушительных войн, унесших миллионы ни в чём неповинных человеческих жизней.
    
       В ту пору нашему поколению, всерьёз напуганному прежней разрухой, вполне было достаточно иметь крышу над головой, стабильный заработок и безопасную жизнь. Мы как дети радовались буквально каждому построенному в городе новому дому. Помню, как в Тбилиси открылось метро. Сколько было радости. Молодёжь выстраивалась в очередь, чтобы просто посмотреть на это рукотворное чудо. В то время нам казалось не слишком своевременным горевать по поводу того, что где-то на Западе, кому-то жилось лучше, свободнее. Идеологическое воспитание делало своё дело. Шаг влево, шаг вправо приравнивались к предательству и с этим власти не шутили. Проблемы, существующие вокруг нас скорее воспринимались нами как само собой разумеющиеся и требующие поэтапных решений, а не как нетерпимые и идущие вразрез с нашей, давно опередившей жизнь, ментальностью.

        Но постепенно всё менялось. Почувствовав вкус к сытой жизни, нас всё больше тянуло к свободе. Мы уже всерьёз стали задыхаться в узких рамках советского строя. Хотелось перемен. Наши вкусы и стиль жизни быстро стали меняться. Нам уже не хотелось донашивать одежду наших родителей, читать идеологически выдержанную литературу, прошедшую государственную цензуру, слушать исключительно патриотические песни. Нам хотелось большего.
    
       Но жизнь катастрофически не поспевала за нашими желаниями. Но и это было не главное. В обществе возник серьёзный дисбаланс между производимой продукцией и отсутствием на неё спроса среди населения. У людей появились деньги, много денег, которые они не могли истратить по своему усмотрению. Возник бешенный спрос на дефицитные товары. Люди стояли в огромных очередях на приобретение частных автомобилей, но их на всех не хватало. Возник чёрный рынок, на котором за заветное авто давали две, а то и три цены. Те, кто имел доступ к дефициту, стали приобретать особое уважение окружающих, их приглашали на свадьбы, дни рождения и их присутствие там считалось престижным.

        Постепенно в жизнь внедрялась система закрытого распределения товаров. Всё это ярко свидетельствовало о полной беспомощности нашего государства как-то повлиять на ситуацию. Признаки обречённости системы всё отчётливее проглядывались, а беспорядочные попытки власти как-то изменить ситуацию ни к чему хорошему не приводили. В добавок к этому, в стране начались возникать серьёзные проблемы с продовольствием, над ней нависла реальная опасность голода. Появилось ощущение обиды от того, что только, только налаженная жизнь может вдруг неожиданно прерваться и это не на шутку тревожило. Но всё же главная опасность заключалась в полном непонимании того, что делать и как делать.

       Власть была в полной растерянности. Это была увертюра, надвигающейся на нас, настоящей катастрофы, но пока до неё было ещё сравнительно далеко и нам не оставалось ничего, кроме того, чтобы как-то выживать в этой фальши и лжи. И мы приспосабливались как могли, облачаясь, как того требовало от нас время, в одежды вранья, лицемерия, и наигранного идеологического фанатизма. Это был самый настоящий театр абсурда, а мы были его главными действующими лицами, скрывающими за маской лояльности к режиму, своё к нему отвращение и стыд… Но как ни странно, в то время ведь никто и не думал о серьезном сопротивлении режиму. Все, в основном, пытались лишь получше приспособиться к нему. И наиболее приемлемой формой такого приспособления была выбрана… коррупция…

       У каждого поколения есть своя фишка. Кто-то штурмом брал Зимний дворец, кто-то строил коммунизм, кто-то воевал с фашизмом, а наше поколение (говорю я это с сожалением и обидой) брало взятки. Причём делалось это в открытую, почти напоказ, всем своим видом показывая, что на самом деле, ничего особенного не происходит. Просто такой тренд образовался под названием - хочешь жить, умей вертеться.

      Вертелись все. Одни брали, другие давали, третьи, которым ну совсем не повезло в жизни, тихо завидовали… Им тоже хотелось этим заниматься, но их туда не брали. Однако и они не унывали, и чтобы не отстать от впереди идущих придумывали разные ноу-хау, кто-то занимался приписками, кто-то занимался нелегальным творчеством, кто-то куда-то чего-то недоливал, недосыпал, либо попросту воровал всё, что плохо лежало, но главное, что при «деле» были все.

     На работу тоже просто так не принимали, надо было обязательно «подмазать» нужных людей, ну а если хотелось выйти в настоящие люди, оказаться среди сильных мира сего, то надо было обязательно вступить в родную коммунистическую партию, а иначе никак. Но вот досада, такое вполне законное желание влиться в её ряды и стать членом, несколько омрачало то, что туда так просто за красивые глаза не брали, мест на всех не хватало. Но спасало упорство, способное на любые ухищрения ради достижения заветной цели.

      Для таких особо упёртых товарищей в местных райкомах существовали различные расценки, которые время от времени пересматривались в зависимости от отношений спроса и предложения, но так как спрос всё время рос, то и расценки, соответственно, тоже росли.    Конечно, за взятку в партию вступали не все, у некоторых оказывались влиятельные родственники, друзья, а особо отличившихся принимали просто так за заслуги перед страной.

      А фактически дело было в другом. Существовал порядок, при котором, если тебя выдвигали на высокую должность ты должен был стать обязательно их членом. Это даже не обсуждалось. Была ещё одна категория особо кляузных, способных на любую мерзость ради достижения заветной цели, их немного побаивались и поэтому, принимали просто так. Но и они несли, и в этом была вся сущность системы, образца расцвета брежневского периода.

     Вот так или примерно так загнивала, когда-то подающая большие надежды, общественная система пока, наконец, совсем не отдала концы. Но почему-же мы теперь чуть ли не с сожалением говорим о том времени? Эх ностальгия, ностальгия, что же ты со всеми нами делаешь. Ты, каким-то только тебе одной известным способом, заставляешь нас забыть все плохое и помнить только хорошее. И мы уже вспоминаем как манну небесную хрущёвскую оттепель, колбасу за 2.20 и нашу беззаботную молодость. Это было то время, когда ещё были живы наши родители, и даже несмотря на то, что их устаревшие ценности порой нас очень сильно раздражали, тем не менее, мы их любили, как нечто очень близкое и родное...

      Мы уже тогда пытались мыслить самостоятельно и хотели сами, без стандартных клише во всём разобраться. Нам было интересно понять, как, несмотря на несправедливое общественное устройство буржуазного общества, там появлялись замечательные книги, снимались прекрасные фильмы, а музыка завораживала, очаровывала и манила к себе в тот загадочный мир, который был так для нас далёк, но прелестен. Нам давали слушать патриотические песни Кобзона, а нас почему-то манили загадочные звуки гитары Джимми Хендрикса.

      Нам подсовывали словосочетания типа - пятилетку в три года, даёшь БАМ, - а нам хотелось услышать такие слова, как мода, стиль, дизайн, джаз, но кто так думал их записывали в стиляги - было такое унизительное слово, изобретённое с лёгкой руки советской партийно-комсомольской элиты. О боже, как хотелось иметь обыкновенные джинсы, - но и их у нас не было, как не было у нас многого из того, без чего сейчас трудно представить себе жизнь молодого человека.

     Теперь у нас, наконец-то, есть и американские джинсы, и музыка Джимми Хендрикса и Барри Уайта, но к сожалению, уже нет зубов и ещё очень многих важных вещей, без которых даже в очень свободном обществе жизнь может показаться скучной и неинтересной. А потому, наверное, всё чаще возвращаешься в прошлое и забывая всё плохое, концентрируешь свои мысли на его счастливых моментах, а ведь их в нашей жизни, несмотря ни на что, было предостаточно…


                13
    …Все мы вышли из детства. Удивительное дело, но если всерьез задуматься, то получается, что по-настоящему нас любят всего два раза в жизни, - когда мы рождаемся и когда умираем. Насчёт последнего я пока ничего сказать не могу, т.к. слава богу пока не испытал на себе этого чувства всеобщей ко мне любви, которая почему-то разгорается в людях с особенной силой только после нашего ухода из жизни, но что касается моего рождения, то думаю, про этот период моего бытия я осведомлен несколько лучше.

    Насколько мне известно, в семье я был желанным ребенком. Меня ещё не выписали из родильного дома, а толпа счастливых родственников и других заинтересованных в моем рождении лиц уже стояла в очереди, чтобы просто взглянуть на меня и тут же растаять от удовольствия.

     Дом, в котором мне предстояло провести своё счастливое детство уже был завален подарками, а моя будущая комната с обновленным интерьером и всякого рода погремушками, распашонками и пеленками (памперсов тогда ещё не было) уже с нетерпением ожидала моего благополучного прибытия. И несмотря на то, что лично мне, была глубоко безразлична вся эта не понятная вокруг меня радостная суета, ощущение победного счастья, ни на минуту не покидало окружающих.  И шампанское лилось рекой, (в последнем я всё же немного сомневаюсь), хотя лично мне для ощущения счастья, и материнского молока было бы в ту пору вполне достаточно.

      Но, конечно, до всего этого мне не было дела, т.к. на повестку дня в тот ответственный период моей жизни, были выставлены совсем другие приоритеты.
Надо было поскорее адаптироваться к новым условиям пребывания, оглядеться вокруг и наконец-то поближе познакомиться с мамой. Эта встреча должна была положить начало новым отношениям и новой любви, о которой мне предстояло узнать впервые, и которая на долгие годы должна была стать основной привязанностью всей последующей моей жизни.

      Интересное дело рождение ребенка в семье. Ты ещё ничего не сделал, ни хорошего, ни плохого, а тебе уже купили моднющую детскую коляску и одеяльце с кружевами, в которую тебя бережно завернутого, впервые собираются торжественно вывести в свет твои умиленные от счастья родители.

       И ничего, что всего этого ты пока не осознаешь, но зато потом, когда при случае, твои родители расскажут тебе об этих счастливых мгновениях твоей жизни, чувство гордости и полного удовлетворения от произошедшего с тобой в ту, не столь уж далёкую пору, разольётся как бальзам по твоему телу и застенчивая улыбка благодарности озарит твоё счастливое личико. Но это будет потом. А пока ты как добропорядочный новорожденный нашего города должен побольше спать и набираться сил. Кто знает может любовь, подаренная тебе твоими родителями в первые годы твоей жизни, впоследствии сможет дать свои плоды и у нашего общества появится ещё один достойный гражданин, способный на великие дела или просто на обыкновенную жизнь, за которую тебе и твоим родителям не будет потом стыдно…


                14
          Всем нам порой, хотя бы ненадолго, хочется вновь почувствовать себя маленькими и немножечко беспомощными, без чувства ответственности и других атрибутов взрослости, в общем такими, какими мы были когда-то, когда за нами ухаживала наша мама. Но увы, как говорили древние греки, в одну и ту же реку дважды войти невозможно…

         В доме, в котором мы жили, на нижнем этаже находился магазин детских игрушек. Заходить туда было для меня одним удовольствием. Я мог часами выстаивать у прилавка и разглядывать всё это великолепие. Особенно мне нравилась одна машинка - черный ЗИМ. Сзади от него отходил такой шнур, на конце которого крепилось волшебное устройство. Нажав на него машинка начинала ездить. Это было потрясающе.  Ничего подобного я раньше не видел. Тогда такие игрушки считались большой редкостью. Конечно, о её приобретении не могло быть и речи. Она стоила по тем временам очень дорого, а лишних денег тогда ни у кого не было. Да и дарить детям дорогие подарки считалось в то время неправильным с воспитательной точки зрения. Но однажды, придя домой, я неожиданно обнаружил её среди своих игрушек. Элегантный черный ЗИМ своей красотой затмевал всё вокруг. В тот момент я ощутил себя самым счастливым человеком на свете.

        Как быстро всё изменилось. Недавно купил внуку красивую машинку марки - BUGATTI. Дверцы, капот, багажник - всё открывается. Просто прелесть. Смотрю и свой ЗИМ вспоминаю. Жалко, что он не сохранился сейчас хорошо бы смотрелись вместе. Знаете, у старых машин был свой шарм. Они и сейчас на автомобильных аукционах продаются за очень приличные деньги. Людей тянет назад, в то красивое время, когда женщины ходили в красивых длинных платьях, а мужчины, элегантно ухаживая за ними, катали их на шикарных автомобилях.

       Конечно, люди моего поколения жили довольно скромно. Зато мы любили смотреть голливудские фильмы, в которых показывалось то, что как раз нам и не хватало. А не хватало нам, послевоенному поколению, просто сытой жизни, которая нас полуголодных дразнила с экранов кинотеатров. Кто помнит огромные очереди, которые выстраивались за билетами на новый зарубежный фильм. Людям надоедало их полуголодное существование. Они ходили в кино, чтобы чуть-чуть забыться и хотя бы в кинотеатре на два часа приобщиться к красивой жизни их героев. Конечно, это была иллюзия, но в тот момент она всем нам была очень нужна.

     А разве сегодня мы не хотим превратить эти иллюзии в реальность? Мы сегодня гоняемся за богатством и всё нам мало. Что же делать, если так долго приходилось во всем себе отказывать. Вот и я туда же. Купил внуку дорогую машинку, пусть хоть он никому не завидует. Может вырастит не таким закомплексованным, как наше поколение.  Думаю, так оно и будет. А всё же жалко, что мой ЗИМ не сохранился. Хорошая машинка была …



                15
        С мамой мы обычно гуляли редко. Она была на редкость занятым человеком и всегда куда-то спешила. Но иногда она всё же устраивала мне праздник. В такие дни мы шли в парк Арто. Он располагался на противоположной стороне от нашего дома. Идти надо было по проспекту Плеханова от площади Марджанишвили в сторону филармонии. Здание филармонии в те годы считалось одним из самых красивых на проспекте. Оно действительно было красивым, но мне оно тогда казалось шедевром архитектуры. К сожалению, так уже давно перестали строить.
   
     Со временем архитектурные вкусы застройщиков нашего города претерпели существенные изменения. Их как будто подменили. Исчез стиль, пропала, присущая той эпохе, индивидуальность. К счастью, это здание сохранилось и, как прежде, радует глаз. Однако для меня оно всегда имело особую ценность, ведь там работала мама. Сейчас его передали Союзу композиторов, но меня это уже мало волнует. В моей памяти оно останется как напоминание о годах моего детства и о людях, которые в тот период творили историю грузинского эстрадного искусства. Многих из них уже нет в живых, но каждый раз, проходя мимо этого здания, я почему-то чувствую их невидимое присутствие.

    Парк Арто считался очень уютным местечком в нашем районе. Мне он тоже нравился. Поэтому мы с мамой время от времени его с удовольствием посещали. В нем никогда не бывало много народу и поэтому там можно было спокойно посидеть, не привлекая ничьего внимания. Однако, как правило, мы там долго не задерживались, так как там, кроме свежего воздуха и умиротворяющей обстановки не было ничего, что могло бы привлечь внимание ребенка дошкольного возраста, каким я и являлся в ту пору.

      Но вот на обратном пути становилось гораздо интереснее. Там, неподалеку, располагалось уютное кафе и мы, конечно, обязательно должны были его посетить. Это не обсуждалось. В кафе продавались мои любимые пончики, которые я с удовольствием съедал, запивая горячим какао. Это были лучшие мгновения в моей жизни. На этом мой маленький праздник, обычно заканчивался и мы с мамой, довольные и счастливые с чувством выполненного долга возвращались домой. Как мало иногда бывает нужно для счастья…


                16
         Как же быстро летит время. Я ещё помню проспект Плеханова и парк имени Горького, где летом под открытым небом проводились концерты. В ту пору даже телевизоров не было, поэтому люди развлекались, в основном, посещая концерты или театральные представления.

       В те годы на концертах выступали артисты различных жанров. Однако основной ударной силой концерта, конечно, оставалась песня. В тот период на концертах певцы обычно пели различные арии из опер или популярные в то время песни грузинских композиторов. Промежутки между выступлениями певцов заполнялись остротами конферансье. В ту пору конферансье был основной фигурой на сцене. Он представлял публике каждого следующего артиста и делал это с особым остроумием, вызывающим смех и одобрительные возгласы в зале.
 
       Почти в каждом концерте желательно было участие артиста оригинального жанра или, проще говоря, фокусника. Публика обычно с особым удовольствием следила за его выступлениями, всегда внимательно всматривалась в его ловкие движения, стараясь раскрыть секрет фокуса и разоблачить обманщика, но раз за разом оказывалась обманутой артистом. Это, наверное, тот единственный случай в жизни, когда нам нравится, когда нас обманывают.

     С неменьшим интересом публика смотрела акробатические номера. Она искренно переживала за артистов, когда они делали рискованные трюки и, конечно, выдыхала с облегчением, когда всё заканчивалось благополучно.

     Однако, по-моему, самым эффектным номером таких концертов были выступления артистов, поющих под гитару. В тот период гитара только, только входила в моду, а уж игра на шестиструнной гитаре считалась событием незаурядным. В тот период я был очень увлечен гитарой и часто вместе с мамой, посещая концерты, следил за каждым движением гитариста. Я уже тогда точно решил научиться играть на гитаре. Однако у моей мамы было на этот счёт иное мнение. Она хотела, чтобы я учился игре на рояле.  Но я был тверд в своём намерении освоить гитару и только гитару.

     Надо сказать, что, как ни странно, но я все же добился своего, хотя и стоило это мне больших усилий. Но зато мое желание я смог осуществить, чем тогда я очень гордился. Мама лишь разводила руками. Она никак не могла понять, как можно было променять рояль на гитару. Моя мама была пианисткой (это многое объясняет) и в те годы работала концертмейстером в грузинской филармонии (кстати в то время эта профессия была очень востребованной). Поэтому я часто ходил вместе с ней на концерты и обычно послушно высиживал за кулисами весь концерт, с нетерпением ожидая, когда же, наконец, он закончится, и мы пойдем домой.

      И вот уже после концерта, меня, часто полусонного (концерты заканчивались поздно) под продолжающиеся разговоры возбужденных артистов, наконец-то, отводили домой. - Как хорошо, что концерт всё-таки закончился - думал я в такие моменты, когда меня, кроме мягкой постели, уже абсолютно ничего не интересовало.

      А жили мы в ту пору, кстати, совсем не далеко от парка им. Горького. Дом, в котором прошло моё детство, находился на пересечении улицы Марджанишвили и проспекта Плеханова. Мы жили там на последнем, третьем этаже. В квартире, кроме нас ещё жили две семьи. Помню, было очень неуютно, в основном, из-за общей кухни, на которой стояли три стола, и на них, три керосинки. Очень пахло керосином. Сейчас даже не верится, что когда-то так жили люди. Но в то время это было нормой. К сожалению, этого дома уже нет. Сейчас на его месте стоит Макдональдс. Так что время летит быстро, очень быстро…


                17
       Неожиданно вспомнилось недавнее землетрясение. Оно вдруг отчетливо показало насколько хрупка и непредсказуема наша жизнь. Ходишь по земле с гордо поднятой головой и думаешь, как прекрасна жизнь, а тут раз и что-нибудь неожиданное вдруг вылетит на тебя из-за поворота, или что-то совсем некстати вдруг заколит в боку, и все твои красочные представления о жизни, как необычайном подарке судьбы вдруг как-то тускнеют, куда-то девается твоя уверенность в завтрашнем дне и все твои планы и надежды тоже куда-то проваливаются.
 
       Ты становишься самому себе смешным и каким-то очень наивным, смеющим предположить, что всё будет хорошо, что болезни, несчастные случаи, всё это происходит у кого-то другого, только не у тебя, ведь ты никому ничего не сделал плохого, так зачем же тогда у тебя могут возникнуть какие-нибудь проблемы. Ты всегда мыслишь так, как тебе выгодно. Ты и в бога веришь только потому, что это тебе выгодно.

      Но жизнь считает по-другому. В её казино всё случайное закономерно и закономерное случайно. Поэтому играя по её законам понимаешь, что всегда везти не может, хотя каждый раз надеешься на чудо и думаешь про себя - только не сегодня, только не сейчас, ещё ведь осталось что-то, что обязательно надо сделать, кому-то что-то сказать, а может даже высказать или промолчать, или подумать высказать, или всё же промолчать. А жизнь тебя не ждёт. Она течет, бежит и то, что было задумано вчера, сегодня, возможно, уже не будет иметь смысла, потому, что кто-то решит где-то там наверху, что достаточно и всё. И вот ты уже споткнулся на ровном месте и летишь куда-то, куда пока сам не знаешь, лишь в голове мелькает пессимистическая мыслишка - неужели это конец. Но оказывается, что нет. Твой черед ещё не настал, взорвалось где-то в другом месте, а там по счастливой случайности тебя не оказалось.

   И ты уже на полном серьёзе думаешь о своей счастливой звезде, об ангеле хранителе и о всякой такой ерунде, которая так нам необходима, чтобы как-то противостоять страху за себя, свою жизнь и жизнь своих близких. И каждый раз, когда над твоей головой невзначай прогремит гром, а потом вдруг опять появляется солнышко ты радуешься, как ребенок, которому вернули отобранную у него игрушку. И ты вновь победитель, ты на коне и жизнь твоя прекрасна и всё у тебя хорошо. Но усталость...она всё же накапливается. И тебе уже изрядно начинают надоедать эти жизненные качели, которые постоянно, то подбрасывают тебя вверх, то больно бросают вниз, как-бы проверяя тебя на прочность. И тебя уже начинает тошнить от всей этой чехарды, но ты делаешь вид, что держишь удар, потому, что у тебя роль такая, держать удар, да ещё и улыбаться при этом, изображая из себя того парня, который выпал с сотого этажа и пролетая над сороковым думает про себя, что пока всё идёт хорошо. А в голове одна и та же мысль не даёт покоя – я ещё хочу стаканчик кофе, я ещё хочу немножечко пожить…


                18
            Иногда мне кажется, что наша жизнь чем-то очень похожа на поездку в трамвае. Одни входят, другие выходят, одни сидят, другие стоят, а кто-то, отчаянно хватаясь за поручень, пытается хоть как-то удержаться на последней ступеньке. Есть и такие, кто едет без билета, а есть и такие кто видит это и молчит. На поворотах всех заносит и в такие моменты они особенно ярко начинают осознавать всю шаткость своего бытия, с особой силой хватаются за поручни и полны решимости дать отпор нерадивому водиле, который имел неосторожность потревожить их спокойствие и относительную стабильность. Водила в нервном порыве обещает больше так не делать, но ещё один такой поворот и народ за себя не ручается.
Транспортные пробки - ещё одна проблема, с которой могут сталкиваться пассажиры нашего трамвая.

    В эти минуты они чётко начинают понимать, что успех их передвижений по заданному маршруту не всегда зависит от них или от их водителя, есть обстоятельства, которые выше их сил и, чтобы выжить в таких условиях нужно просто смириться с ними и ждать, когда пробка рассосётся сама собой. В такие минуты каждый думает о своём. Некоторые даже жалеют, что вообще сели в такой трамвай, хотя прекрасно понимают, что их об этом никто не спрашивал, просто посадили и повезли. На таких остановках те, кто сидит, обычно улавливают на себе укоризненные взгляды стоящих рядом.  Всем своим видом показывая последним, что они готовы им посочувствовать, они тем не менее дают им ясно понять, что уступать такой лакомый кусочек, как своё место у окна с видом на пробку ни за что не согласны.

     Вот с таких казалось бы, на первый взгляд, незначительных разногласий и развязываются порой все мировые конфликты, приводящие к смене мест между сидящими и стоящими на ногах, отчего суть проблемы всё равно не меняется, и не меняется она по одной простой причине, - количество мест, особенно мест у окна, всегда бывает на порядок меньше количества тех желающих, которые страстно пытаются их занять.

    Вот так и едем кто стоя, кто сидя, пока не восторжествует вселенская справедливость и всех не высадят на последней остановке со словами – «трамвай дальше не идёт, просьба освободить вагоны». Это единственная просьба, которая звучит как приказ, не выполнение которого ещё никому не удавалось. А в голове всплывает мысль, очень созвучная всё тому же А. Блоковскому настроению:

                …Всё равно ничего не изменишь, всё равно ничего не поймёшь,
                Только крикнешь родившись, и заплачешь в тревоге,
                Боже, что ты наделал, ты мне жизнь подарил, а я этого не понял.
                Всё равно ничего не изменишь,
                Всё равно ничего не поймёшь,
                Как придём, так уйдём не простившись,
                Лишь полюбим чуть-чуть, повоюем немножко, погрешим, потворим,
                Чуть заплачем от горя
                И в веселье забудемся снова.
                Как и делали это до нас и потом после нас, и потом после них,
                И ещё, и ещё без конца и без края
                Пройдёмся по кругу, интересного мало…
                Всё равно ничего не изменишь, всё равно ничего не поймёшь…
                Боже, ты мне жизнь подарил, а я этого так и не понял…


                ЧАСТЬ II

                1
       В молодости я совсем не любил ходить пешком. Правда, тогда у меня была машина, которая в ту пору заменяла мне всё, и пешие прогулки, и чтение книг. И даже появившийся откуда ни возьмись черно-белый телевизор - чудо XX века, тоже ничего не мог поделать с этим моим страстным увлечением молодости. Думаю, по-настоящему меня смогут понять только заядлые автомобилисты, которым, лучше, чем другим знакомо это трепетное чувство любви к собственному автомобилю, переходящее в настоящую мужскую страсть, под названием - одержимость. Помножьте всё это на мою молодость и вам будет легче понять некоторые черты, как теперь говорят, продвинутого поколения "розлива" 60-х - 70-х годов прошлого столетия, типичным представителем которого я, видимо, тогда и являлся. Думаю, после этого вряд ли покажется странным, то, что в ту поистине счастливую для меня пору (ведь тогда ещё были живы мои родители), я даже в соседний магазин за хлебом тоже ездил исключительно на своей любимой машине. А когда, бывало, мы с ней вдруг на миг расставались, хотя и случалось это крайне редко, то возникающее перед ней чувство собственной вины и ощущение в пустую потраченного времени не покидали меня ни на минуту. Сейчас, конечно, всё это выглядит довольно странно, но тогда всё было по-другому. И солнце по-другому светило, и люди казались другими, и ты только-только входящий в жизнь готов был разом, без остановки испить всю её до дна.

     Ну а что теперь? А теперь пешие прогулки. Хочешь жить, побольше гуляй... Следуя этой логике я и гуляю теперь, хотя на этот раз я ради разнообразия решил изменить свой привычный маршрут и пошел в сторону моста Марджанишвили. Пусть простят меня другие тбилисские мосты, но этот мост мне всегда нравился больше других. Возможно это было связано с моими воспоминаниями детства, ведь оно прошло именно в этом районе, одной из достопримечательностей которого и был этот мост. Подойдя к нему, я неожиданно вспомнил одну историю, как раз связанную с этим мостом. 

      Произошло это в далёкие 90-е годы, когда в Грузии бедствовали практически все. Здесь шла гражданская война, не было ни света, ни газа, огромное количество людей в мгновение ока осталось без работы, а инфляция быстро съедала последние остатки их скудных сбережений. Но оказывается, бывают положения и похуже этого. Одну мою хорошую знакомую какие-то незнакомые люди, обманным путём лишили квартиры и она, с учётом и без того тяжелого её материального положения, оказалась в ситуации, про которую обычно говорят – «хоть вешайся». У доведённой до отчаяния женщины развилась сильная депрессия и она, не долго думая, действительно решила свести счеты с жизнью.

     Приняв такое судьбоносное для себя решение, она направилась к тому самому мосту, на котором как раз я сейчас и находился. Однако, дойдя до его середины, её внимание привлёк, скромно лежащий у парапета, кем-то аккуратно свёрнутый клочок бумаги. Машинально подняв и развернув его, она не поверив своим глазам, узнала в нем стодолларовую купюру. Прыгать с моста ей расхотелось сразу. И я её понимаю. Кроме того, она поверила в то, что бог таким оригинальным способом решил сохранить ей жизнь, а идти против воли господа ей не позволяла совесть. Интересно то, что после этого случая всё у неё чудесным образом наладилось, квартиру ей удалось вернуть и жизнь постепенно начала ей привычно улыбаться. К сожалению, где она теперь я не ведаю, но кто знает, сколько ещё историй с гораздо более печальным концом скрывает от нас наша история...

        Я стоял на том же самом месте, где и пыталась покончить с собой моя знакомая и глаза мои машинально что-то высматривали у меня под ногами. Я, конечно, не нашел там ничего даже близко напоминающее мне стодолларовую купюру. На одном и том же месте чудеса дважды подряд не случаются. А мне они, слава богу, пока и не нужны. Но я все-таки проверил. Мало ли что. У парапета лежал в гордом одиночестве кем-то брошенный окурок. Больше там ничего не оказалось. Несколько разочаровавшись, я посмотрел вниз. Любуясь видом величавой Куры, я, конечно, понимал, что ничего особенного в этой, мирно текущей у меня под ногами, к тому же довольно мутной на вид реке, я не увижу.

      Но одно дело понимать, а совсем другое - чувствовать. На самом деле, вид, стремящейся куда-то в даль, огромной массы воды не может не волновать. И подсознательно чувствуя это, человека всегда тянет заглянуть туда, где он может запастись необходимой ему дозой адреналина, пусть даже это будет вид на реку, хотя бы с высоты автомобильного моста.
 
     Высота страшит и манит одновременно. В ней есть какая-то магия, от которой мурашки вдруг начинают бегать по всему телу, а ноги теряют свою привычную устойчивость. И, несмотря на это, ты всё же настойчиво продолжаешь смотреть вниз, желая побороть в себе лёгкое волнение и за одно проверить своё мужество на прочность.

     А тем временем, медленно текущая прямо под моими ногами водная стихия, казалось абсолютно игнорировала все мои выпады в её адрес. Она величественно и неторопливо продолжала свое победное шествие куда-то далеко на юг, демонстрируя свои явные преимущества перед откровенной слабостью и беззащитностью человека, то бишь меня, боязливо взирающего издалека на её несокрушимую мощь. Обращаясь ко мне, не без тени иронии, она как бы говорила, куда тебе до меня. А я, не желая сдаваться без боя, вдруг подумал, что несмотря на некоторые наши различия, между нами ведь есть много общего. Человек же, как говорили нам учёные, на 80% состоит из воды. От этой мысли мне стало немного легче и даже к воде у меня сразу возникли некоторые родственные чувства, которых я раньше почему-то к ней никогда не испытывал. Кроме того, подумалось мне, ведь и жизнь наша, порой тоже очень похожа на речной поток. И он и мы, одинаково берём своё начало из детства, из чего-то хрупкого и неопределенного, а затем шаг за шагом крепнем, набирая силы, всё увереннее начинаем ощущать себя в жизни и со временем превращаемся в такой же бурный, уверенный в себе поток под названием молодость (у кого молодость была иной, пусть первым бросит в меня камень).
 
     Ну а что потом? А потом приходит зрелость и, наконец, остепенившись и познав все возможные и невозможные наслаждения, мы, как и подобает возрасту, становимся серьезными, передвигаемся гордо и ведём свои беседы исключительно со знание дела и ощущением абсолютной своей правоты. По ходу же неминуемого нашего старения, мы, под давлением обстоятельств, нехотя, но всё же меняем свои приоритеты и всё больше отдаляясь от жизненной суеты, открываем в нашей отрешённой уединённости от мира интересные возможности его созерцательного восприятия и даже некоего философского осмысления...

     А тем временем, я всё никак не мог оторваться от воды и продолжал тупо разглядывать ее, получая от этого даже своеобразное удовольствие. Смотришь, смотришь на водную гладь, а в голове невольно возникает вполне уместная для этого случая мысль, - как хорошо было бы встретить в жизни такого же человека, похожего на эту спокойную и уверенную в себе реку. Общение с ним придало бы сил и уверенности в собственных действиях, лишило бы ненужных сомнений и мятежных эмоций, порой так сильно отравляющих нашу жизнь. Но смог бы я его принять? Не знаю. Нам вообще свойственно незнание того, как мы поведем себя в новых, ранее не известных нам ситуациях.

      Но мы идём им навстречу, потому что нас манит неизведанное. Это, наверное, черта исключительно человеческого характера, идти вперёд, порой даже вопреки здравому смыслу и всем ветрам назло. И, видимо, поэтому, ощущая в себе эти качества, мы, периодически оглядываясь назад, мечтаем о тишине, покое и отказе от чрезмерной суетности нашей грешной жизни. И эта гармония двух стремящихся друг к другу крайностей, не даёт нам окончательно впасть либо в одно жизненное состояние, либо в другое, и, как советуют мудрецы, во всем сохранять чувство меры. Ведь может же в течение длительного времени сохранять гармонию своего движения лишённая сознания стихия, а вот у нас, вполне сознательных существ, это получается гораздо хуже. Неужели и впрямь горе от ума? Не знаю. Зато точно знаю, что уже поздно и мои затянувшиеся раздумья по поводу сомнительных аналогий природы и человека могут стоить мне опозданием домой на семейный обед, чего бы мне очень не хотелось делать. К тому же солнце скрылось за неожиданно появившимися на небе тучами – предвестниками скорого дождя.

      Я решительной походкой стал удаляться от, успевшего надоесть мне, моста, как вдруг заметил молодого человека, направлявшегося, как мне показалось, именно к тому самому месту, которое я только что покинул. «Неужели, и он туда же» - пронеслось у меня в голове, но я решил не оборачиваться и, подталкиваемый голодом, быстро скрылся из виду.

На следующий день по городу прошли слухи о каком-то парне, проигравшем на тотализаторе большую сумму денег и покончившем жизнь в водах нашей знаменитой Куры. Но был ли этот несчастный тем самым парнем, которого я видел на мосту? Углубляться в детали мне почему-то совсем не хотелось.

                2
         Не прошло и часа, как погода действительно испортилась... Ну и пусть - подумалось мне. Летом это бывает даже полезно, для нашего утомлённого духотой здоровья. Вообще-то лето – это, наверное, тот единственный случай, когда можно даже немного порадоваться тому, что погода начинает портится. Становится легче дышать, а падающие со скоростью метеора на асфальт капли дождя как-то по-особенному радостно отдаются в голове своим мелодичным перезвоном.  В такие минуты, сидя в душной в квартире, ощущаешь единение с природой и тебя начинает посещать отчётливое осознание того, что ты неотъемлемая часть её неповторимой мистической сущности.

        Между тем, дождь, как бы чувствуя, что ему рады, начинал постепенно наглеть и в косую припрыжку уже на прямую прорывался в мою обитель. Я же, убаюканный мелодичным ритмом льющейся в дом воды, совсем растерял свою бдительность и, пребывая в состоянии некоторого романтического экстаза, чуть было не утонул в собственной квартире. После некоторых колебаний, балконную дверь всё же пришлось срочно прикрыть.  Паркет был спасён, но с романтикой к сожалению, было покончено окончательно.

      Скучная, но прагматичная реальность взяла верх, хотя это и была Пиррова победа. Она отняла у меня настроение и вернула с небес на землю. Зачем? Чтобы отгородиться от природы, её даров, которые достаются нам даром, но которые мы тем не менее предпочитаем держать на некотором безопасном от себя на расстоянии? Мы забыли природу, несмотря на её постоянные напоминания о себе. Мы отгородились от неё в собственных квартирах, чтобы воспринимать её только виртуально через, созданные нами, всякие технические приспособления. Никакого прямого контакта с природой и с жизнью. Всё через гаджеты - любовь, война, праздники, похороны, всё. Так удобнее. И нам кажется, что этого должно быть достаточно для того, чтобы не потерять контакта с природой. Но природа не хочет в это верить.

      И дождь, напоминает нам об этом каждый раз, когда неожиданным образом врывается в нашу размеренную жизнь, проходящую посреди любимых телевизоров, мобильников и компьютеров, как бы стремясь с ними посоревноваться в том, что нужнее человеку. В такие минуты начинаешь остро ощущать всё романтическое преимущество живой природы перед всеми достижениями человеческого интеллекта, который достиг многого, но в этой схватке с природой начинает терять свою биологическую идентичность. Он превращается в зацикленного на себе и своих открытиях робота, которого природа интересует лишь как объект для продолжения собственных экспериментов по созданию искусственной среды, искусственного интеллекта и новых технологических достижений.

      Дождь остался за окном. От былой романтики не осталось и следа. Зато заработал привычный телевизор и мне в очередной раз был предложен визуальный суррогат природы. Сейчас уже можно было слышать шум того же дождя совершенно не тревожась о том, что тебе могут создать какие-то неудобства, проникающие в комнату его назойливые капли.



                3
         Однако вскоре всё вернулось на круги своя. Прошел дождь и мне сразу захотелось вырваться из замкнутого пространства моей тесной квартиры. Скрываясь в тени деревьев от выглянувших из-за туч жарких лучей летнего солнца, я спешной походкой направился к спасительной прохладе, вверх на Мтацминду. Мой маршрут пролегал, как обычно по улице Човелидзе, (бывшей Белинской). Улица, ведущая казалось в самое небо, своим крутым подъемом, в молодости меня даже немного отпугивала и поэтому без особой надобности я туда никогда не совался. Однако по прошествии лет, я несколько изменил к ней свое отношение, и она неожиданно стала выглядеть для меня гораздо более привлекательней, чем раньше.

     Тому виной являлось, некоторое её оживление, очевидно вызванное, появлением на ней многочисленных торговых точек, с некоторых пор ставших верной приметой и характерной особенностью этой улицы. В остальном же этот старый, видавший виды подъём вряд ли мог кого-то чем-то серьёзно заинтересовать. Здесь нельзя было встретить чудес архитектуры XX века. Дома, в основном, двух и трёхэтажные, были построены ещё в начале позапрошлого века и поэтому, к настоящему моменту, выглядели довольно потрёпано.  Однако, как ни странно, но этот их, мягко говоря, непрезентабельный облик, как раз и оказывался предметом особого интереса туристов, уставших от однообразной ухоженности современных зданий и ищущих в нашей обветшалой действительности прямое соприкосновение с давно забытым прошлым.
 
       Многочисленные торговые точки располагались прямо в подвальных помещениях, отмеченных выше, архитектурных "шедевров". Своих предприимчивых хозяев, кроме возможности ведения в них своего мелкого бизнеса, они ничем больше не привлекали. Просто, благодаря им, у простых людей появлялась возможность как-то сводить концы с концами и выживать в этой, с некоторых пор ставшей для них суровой капиталистической действительности. Хотите помидоры, пожалуйста, а может бадриджаны, да ради бога. Наступающая осень, вообще сулит обилием выбора фруктов и овощей. Только успевай, покупай. И хотя у нас уже постепенно проходит мода на различные домашние заготовки, тем не менее во многих семьях этот вид нашего жизненного уклада до сих пор считается привилегией и предметом особой гордости коренных тбилисцев...

       Пробираясь сквозь, беспардонно выплеснувшуюся из подвалов прямо на тротуары, вялотекущую торговлю, я вдруг заметил метров в 20 от себя, идущую мне навстречу молодую девушку. Не заметить её было невозможно. По мере того, как дистанция между нами сокращалась я всё отчётливее мог различать её, волнующие моё воображение, очертания. Удивительные пропорции в меру упитанного тела влекли меня к ней, и я уже с нетерпением ждал момента, когда мы поравняемся друг с другом, чтобы уже с более близкого расстояния насладиться её пленительной красотой.
Девушка не могла не заметить моего, в упор устремленного на неё взгляда, поэтому немного насторожившись она слегка выправила плечи и всем своим видом дала мне понять, что принимает мой вызов. Решив окончательно добить меня видом своих аппетитных форм, красавица уже предвкушала то мгновение, когда, поравнявшись со мной, она победоносно пройдет мимо, не оставляя мне ни малейшей надежды на взаимность.

     Предчувствуя такую развязку, я уже был готов с грустью принять этот болезненный удар по собственному самолюбию, как вдруг на противоположной стороне улицы моё внимание привлекла другая особа. Было в ней нечто такое, что мгновенно заставило меня забыть только что обретенную даму сердца и всецело переключило моё внимание на гордое шествие очередного женского совершенства. О женщины, пронеслось в моей голове, сегодня вы, наверное, решили окончательно меня прикончить. Всё больше увлекаясь утонченной красотой очередной соискательницы моего внимания, я совсем забыл, что через мгновение я должен был поравняться с дамой, которая, видимо, внутреннее уже была готова сыграть свою роль неприступной соблазнительницы моего сердца.

       Боковым зрением я заметил, что она оказалась в некоторой растерянности, заметив вдруг, что очередная жертва её сногсшибательной привлекательности неожиданно теряет к ней всякий интерес. Женское самолюбие было основательно задето, причем задето самым обидным для женщины способом. Но делать было нечего, приходилось держать удар, который по всем её коварным расчётам предназначался именно мне. Она прошла мимо, а я, невоспитанный хам, даже не заметил этого.

      Такова наша беспощадная жизнь, - подумалось мне - каждый раз вытворяющая с нами различные шоу, а мы, невольные свидетели и наивные участники её хитрых проделок, тем менее не перестаём ею восхищаться и ждать от неё очередных интригующих нас сюрпризов и невероятных по своей неожиданности приключений…


                4
        С Бадри я не виделся несколько дней и это меня начинало не на шутку тревожить. Но к счастью, дойдя до того места, где мы с ним обычно вели свои непринужденные беседы я, наконец, его увидел. Он сидел на скамейке и, как мне показалось, немного грустил. Он даже показался мне более состарившимся, чем обычно.

        На мой вопрос почему его так долго не было видно, он ответил, что всё это время был занят тем, что помогал своим престарелым соседям, у которых произошла трагедия – неожиданно покончил с жизнью их единственный сын – проигрался на тотализаторе. Я моментально связал эту трагедию с моей недавней прогулкой по моему любимому мосту, и с тем молодым человеком, которого я там увидел.

       - Если бы я только знал, - на мгновение пронеслось у меня в голове, - и чувство вины вдруг охватило меня целиком. Я стоял потупив взгляд и мне казалось, что мой друг догадывался об этой моей роковой ошибке.

       - Соболезную, - сказал я, после небольшой паузы, вызванной желанием как-то переварить услышанное, -  у каждого человека своя судьба. Кого-то она щадит, а с кем-то поступает слишком жестоко… - Бадри молчал и чувствовалось, что сегодня он не намерен был прерывать своего молчания. В тот день у нас разговор так и не получился. Мы тупо молчали как бы соревнуясь кто кого перемолчит. Однако порой и молчания бывает вполне достаточным для общения с близким тебе по духу человеком. И это, пожалуй, был как раз тот самый случай.

     Домой я пришел в довольно подавленном состоянии. Мысль об этом несчастном парне не покидала меня ни на минуту. Какие же мы все-таки чёрствые эгоисты, думаем всегда только о себе, а чужая судьба нас мало беспокоит. Но какого же было моё удивление, когда по прошествии нескольких мучительно прожитых мною дней я вдруг узнал, что этот молодой парень утонул совсем в другом месте. Пошатнувшийся было престиж моего любимого моста был спасен окончательно, а я вдруг почувствовал большое облегчение.

      Нечто подобное, наверное, происходит с преступниками, которые получают неожиданное известие о своей амнистии. Парень тот был способным теннисистом, но денег для дальнейшего роста у него не было. Началась депрессия, которую он хотел побороть путем крупного выигрыша... В общем ничего удивительного в этом нет. Сейчас ведь вся молодежь играет. Молодым нужны деньги, хотя кому теперь они не нужны.  Раньше такого не было. Но сейчас всё стало по-другому, намного жестче, а мы оказались к этому совершенно не готовы. Нужно время… только время может что-нибудь изменить. Но ведь молодые ждать не хотят. Успех им нужен сегодня и сейчас. И они рискуют. А ведь жизненный успех меньше всего зависит от риска. Умом возможно они это и понимают, но что делать с эмоциями. Медленное движение к цели их совершенно не устраивает. Мне вдруг вспомнилась фраза из кинофильма «Москва слезам не верит» - «чтобы стать женой генерала нужно выходить замуж за лейтенанта». Но такая перспектива для нашей молодёжи совершенно неприемлема - слишком долго и скучно. Сегодня все торопятся. Уж очень много вокруг соблазнов. А ведь мы же к этому стремились, мечтая получить свободу. Вот и получили - за что боролись на то и напоролись. Но это не смешно – это грустно…

       Сейчас многие, очень многие уезжают из страны. Здесь нет перспектив, могущих удовлетворить наши амбиции. А их у нас всегда было много. Мы ведь привыкли жить хорошо…

        Неожиданно в дверь позвонили. На пороге стояла нищая. Раньше таких было больше, теперь стало чуть меньше. Но все равно их много, очень много.  Порой смотришь на иностранцев и завидуешь им. Они к чуждым для нас новым условиям жизни давно привыкли, а мы ведь только учимся и увы не у всех это пока получается. Вот и у этого несчастного не получилось...


                5
      Вечером по привычке включил телевизор. Мне нравилось вечерами отдыхать у телевизора, с философским вид пить кофе и одновременно смотреть мои любимые спортивные передачи. Очень люблю теннис и всегда с особым удовольствием слежу за теннисными баталиями. На этот раз моё внимание привлёк только что закончившийся матч с участием восходящей звёзды мирового тенниса 18-летней канадки румынского происхождения Бьянки Андриеску.

      Этой весной она выиграла престижный турнир в Америке за что получила не много, не мало, один миллион долларов. Причем это уже не первый миллион, заработанный ею на теннисных кортах. Молодец девочка. От души поздравляю!!! Невольно вспомнил себя в этом возрасте. В те годы мне, студенту первого курса тбилисского государственного университета родители выдавали в день всего один рубль. После окончания школы этот рубль казался мне целым состоянием, ведь моя школьная такса составляла в день всего 20 копеек. На неё я мог купить в школьном буфете хлеб с котлетой и стакан кефира. Но я этого почти никогда не делал. Я эти деньги копил. И в конце недели в моем кармане уже лежала весьма приличная сумма в один рубль.

     Так делали многие мои друзья. И на сэкономленные за неделю деньги мы обычно по субботам ходили в кафе. Несмотря на всю убогость увеселительных заведений нашего советского прошлого, там нам всё равно нравилось. Мы ведь этим приобщались к загадочному миру взрослых и очень гордились этим. А будучи студентом, я, со своим в разы возросшим бюджетом, уже мог позволить себе тратить деньги ежедневно, ничего не откладывая на потом. Ведь на один рубль в советское время можно было, например, сходить с кем-то вдвоём в кино, причём на вечерний сеанс и даже купить аж три бутылки пива. Такая покупательная способность рубля обеспечивала нам советским студентам возможность быть в курсе всех, вышедших на советские экраны, в первую очередь, конечно, зарубежных фильмов, посещать спортивные мероприятия или просто после лекций заглядывать в недорогие кафе и за бутылкой пива болтать без умолку о всякой ерунде, которая нам тогда таковой вовсе не казалась.

      О чем мы говорили тогда в ту счастливую пору нашей юности? Конечно мы говорили о футболе, обсуждали наших футбольных кумиров, Кипиани, Шенгелия. После спортивной тематики мы обычно обсуждали новые, только что вышедшие на экран, зарубежные фильмы. На первом месте прочно держался американский фильм "Великолепная семёрка" с Юл Бриннером в главной роли. Далее шли французский фильм "Три мушкетёра" с обворожительной Милен Демонжо в роли миледи де Винтер и, конечно, итальянские фильмы с непревзойдёнными Марчелло Мастроянни и Софи Лорен.
      
     В пятерке любимых фильмов того периода лично у меня и, наверное, не только у меня, обязательно присутствовал американский фильм "Римские каникулы" с участием легендарных актеров Грегори Пека и Одри Хепберн. Последняя пользовалась моей особой симпатией. Мне, вообще в тот период нравились девушки такого типа. Я даже был серьезно влюблен в одну из таких. Если она когда-нибудь прочтёт эти строки, то легко поймёт кого я имею ввиду. И как тут не вспомнить фильм Лукино Висконти - «Рокко и его братья» с участием незабываемых Алена Делона и Ани Жирардо. Эта картина, острой социальной направленности, произвела тогда на всю Грузию очень сильное впечатление…

      Вообще зарубежное кино в ту пору было для нас единственной визуальной возможностью приобщения к загадочному и далёкому нам миру заграницы. Смотря эти фильмы лично мной овладевала какая-то оптимистическая энергетика, и в то же время просмотр этих фильмов прививал нам, тогдашним советским труженикам города и села, некий вкус к хорошей жизни, которой у нас тогда не было, да и быть, наверное, не могло, по определению. Нам ведь тогда прививали совсем другие ценности. На нас ведь лежала почетная миссия строителей коммунизма. Да и понимание хорошей жизни у нашей родной Коммунистической партии и у нашего населения не всегда совпадали друг с другом.

       У неё, на мой взгляд, в тот период вообще со вкусом были проблемы. Ей, например, казалось, что бутылка водки, распитая наспех на троих где-нибудь в буфете пригородного вокзала или на худой конец в какой-нибудь подворотне, вполне могла удовлетворить вкус простого советского человека, для которого намного важнее должен был быть ударный коммунистический труд. А досуг, и тем более обед или ужин с друзьями или с членами семьи в уютном кафе или ресторане - это было нечто буржуазное и не совсем поощряемое властями мероприятие. Ведь после такой жизни легко можно было и про ударный труд забыть. А кто бы тогда коммунизм строил? Поэтому, как бы чего не вышло, продажа спиртного в советских магазинах заканчивалась аккурат в 23 часа, а в ресторанах и того раньше. Но если душа все же требовала продолжения банкета, то для этого оставалась, лишь государственная квартира с установленным советской властью стандартом жилой площади - 9 кв. метров на человека.

     Но туда громкую подвыпившую компанию, к сожалению, не впускала злая советская жена, у которой почему-то всегда в это время болела голова, а именно завтра и обязательно с утра ей нужно было идти на работу.

     Конечно, скучно было так жить, но мы же были советскими совками, а потому и не спорили. Мы подчинялись режиму, втайне надеясь на чудо, а вдруг и вправду через 20 лет наступит коммунизм, чем чёрт не шутит, вот тогда и погуляем. Хотя через эти пресловутые 20 лет наступило не совсем то, что анонсировалось, но как говорится кто старое помянет, тому глаз вон. Живы остались, и на том спасибо. Вроде бы надо радоваться. Ведь получили же свободу, но что-то не особо получается. Стыдно, наверное, за то, что такими наивными были и верили в обещанные молочные реки и кисельные берега. А верили лишь потому, что хотелось верить, без веры ведь совсем плохо становится...

     От послематчевых мыслей меня вдруг отвлёк подошедший ко мне внук. Ему как-раз недавно исполнилось 18 лет. Получается, что они с Бьянкой одногодки. По выражению его лица было ясно, сейчас будет просить у меня денег, молодой ведь, тоже, наверное, хочется с друзьями в кафе посидеть. Пришлось раскошелиться. Получил он свои 5 лари и довольный удалился. Конечно, хотелось дать ему больше, но ведь больше, к сожалению, не могу, пенсия не позволяет. Может его с Бьянкой познакомить? А что парень он симпатичный…

     Помню, как однажды, когда он был ещё маленький, он вдруг задал своей бабушке не по годам очень серьезный вопрос.

     - Бабушка, - а правда, что все мы умрём?

     - Ну да, - это правда - ответила, смущённая неожиданным вопросом, баба-Ира.
У малыша глаза вдруг стали влажными и по щеке потекла слеза.

     - Ты не переживай, - поспешила успокоить его взволнованная женщина, -  ведь ты пока маленький и будешь жить ещё долго. А умирают только старики. -  Мальчик немного успокоился. Зато бабушка была растеряна и разбита. Ну что она могла сказать малышу. Соврать она не могла, - пусть знает правду – подумала она. Но почему-то ей стало стыдно перед мальчиком, за эту правду…

     Говорят - счастья не бывает. Неправда. Оно бывает и называется оно детством. Это длится до тех пор, пока вдруг вам не зададут самый страшный в вашей жизни вопрос - «мы все умрем?» Потом оно заканчивается и начинается взрослая жизнь, но уже совсем не та что была раньше. Вы будете и дальше улыбаться, смеяться, чему-то радоваться, но ваши глаза уже никогда не будут такими же безмятежными и святыми как прежде. Состояние счастья, в котором вы до этого постоянно находились куда-то испарится, а в глазах навсегда поселится еле заметная грусть. Она будет преследовать вас постоянно, вместе с немым вопросом «Почему?» Кто придумал эту вселенскую несправедливость, которая отравляет людям жизнь, не даёт им полностью насладиться её великолепием, красотой, которая повсюду, но замечать которую и наслаждаться ею мешает страх того, что всё это может вдруг неожиданно закончиться и какая-то Аннушка, неосторожно разлившая масло, может оказаться причиной твоего нелепого конца.

      Не от того ли мы всё время чем-то раздражены, чего-то постоянно хотим, торопимся, добиваемся чего-то и никогда до конца не бываем ничем довольны. Нас постоянно что-то терзает, мучает, не даёт покоя и это что-то сильнее нас, оно наш демон, не дающий покоя, терзающий душу, от него невозможно никуда убежать, оно твоя тень, которая всегда рядом, всегда шпионит за тобой и готова в любую минуту подставить тебе ножку.

      А если так, то зачем, зачем нужна вся эта суета? Затем, чтобы в один прекрасный день всё закончилось и какое-то нелепое наводнение или что-то ещё стёрло бы нас с лица земли, как не нужную грязь, пока где-то в другом месте не возникнет то же самое никому ненужное и никому не понятное? Странно не это бесконечное и, по-видимому, крайне бессмысленное движение, невольными свидетелями и участниками которого оказались мы, а то, что мы всё это осознаем, переживаем и как разумные существа не можем не задаваться вопросом – ПОЧЕМУ?.. А разве по-другому никак нельзя было? А может где-то есть такое, где по-другому можно?..

      Слава богу, что мой внучок пока маленький и по-своему счастлив от того, что не осознаёт всего того кошмара, который готовит ему судьба…
А ещё я помню, как как-то вечером заглянул в его комнату. Как раз в тот момент, его укладывали спать, но ему, почему-то этого совсем не хотелось. Увидев меня он обрадовался, потянулся ко мне и не захотел отпускать от себя.
- Посиди с нами, дедушка, - попросил меня внук. Разве я мог отказать ему в такой маленькой просьбе. Не успел я присесть, как маленький Сандро обратился ко мне, с показавшейся мне не совсем обычной для малыша его лет, просьбой.

        - Дедушка, расскажи мне про Грузию - неожиданно бодрым голосом произнёс мальчик.

        - Что? - переспросил я - не веря своим ушам?

        - Расскажи мне про Грузию - повторил он. И в голосе ребёнка сквозили настойчивость и нетерпение.

        - А ты готов - хотел спросить я у шестилетнего мальчика, но тут же подумал, - какой глупый вопрос, откуда ему это знать. И не задавая ему лишних вопросов я тихо сказал.

        - Знаешь, что, сейчас уже поздно, а тема эта большая. Не успею я начать, как ты сразу же уснёшь.
 
        - Не усну,- настойчиво произнёс ребёнок и в голосе его я почувствовал вызов.

     - А ты, как я вижу и впрямь готов, - пробубнил я себе под нос, - ну, тогда слушай. Я расскажу тебе о Грузии, но расскажу о ней, как очевидец, некоторых очень важных для неё событий, которые произошли прямо у меня на глазах. Договорились?

       Мальчик удовлетворенно кивнул головой в знак согласия.

       - Было это 30 лет тому назад - начал я. - Мы стояли на проспекте Руставели и просто наслаждались свободой. Нас было много, мы митинговали, говорили разные слова о том, что наболело, о том, о чём долгое время не могли говорить в открытую, а теперь вдруг решились. Мы говорили о свободе и о том, что больше не хотели жить в империи.

       И так продолжалось несколько дней. А потом пришли злые советские войска и разогнали нас. Мы бежали, а нас догоняли и били, а ещё травили каким-то газом. Было страшно, но мы не боялись. И ты не должен бояться, если правда на твоей стороне. В тот день, девятого апреля в Грузии произошла большая трагедия. Погибли люди. Они, простые безоружные люди, погибли за свободу. Ничего нет дороже человеческой жизни, но бывают мгновения, когда человек отдаёт свою жизнь ради свободы другого человека. Тогда многие так поступали. Это было героическое время.

     - Как это романтично, не правда ли? - Вдруг, после небольшой паузы, задал я мальчику свой вопрос, тут же показавшийся мне совершенно не уместным. Ребёнок не отвечал, он был потрясён услышанным и у него текли слёзы. – Что я наделал – сказал я себе, - как можно на ночь рассказывать ребёнку такие страшные истории. Как видно воспитатель из меня никудышный. Я нежно прижал его к своей груди и тут же почувствовал, что он засыпает. Аккуратно, чтобы не потревожить ещё не окрепший сон мальчика, я освободился от его объятий и вышел в другую комнату. По телевизору передавали новости. Проспект Руставели был полон митингующими людьми. По прошествии стольких лет они требовали того же, что и мы когда-то. Им тоже нужна была свобода…

                6
             Было уже довольно поздно и меня постепенно начало клонить ко сну.  Это был известный многим момент борьбы духа и плоти. Организм требовал своё, но дух всё ещё сопротивлялся. Наконец, плоть начала побеждать, и мне ничего больше не оставалось, как уступить её настоятельным требованиям. Однако я надеялся отыграть утраченные позиции, как только наступит утро.

      Утром я собирался на свою любимую прогулку. Без неё я уже не представлял себе своего дальнейшего существования. Кому-то это может показаться странным, но, в конце концов, у каждого свои приоритеты, чуть было не сказал - свои тараканы в голове, - но потом передумал – эти, возможно для кого-то милые насекомые, во мне никогда не вызывали прилива особо теплых ощущений. Другое дело - слово "приоритет" – звучит очень солидно и придает нашему брату чувство собственной значимости - слово-то иностранное, а все иностранное мы ведь очень любим. А любим исключительно потому, что с некоторых пор перестали себя уважать. Это случилось тогда, когда мы признали свое поражение в соревновании с Западом. После такого признания в нас поселилась какая-то скрытая депрессия и комплекс неполноценности. Все отечественное нам перестало нравиться. Мы в спешке начали перенимать все западное, - вкусы, моду, одежду, слова. Особенно нам теперь нравится говорить на американский манер Wau, вместо традиционного - Вах. Обидно, конечно, но ничего не поделаешь - время сейчас такое. Одно утешает - вестернизания – это глобальный процесс и мы, при всём своём желании, не можем ему противостоять.

        Мы стремимся в Европу, и в прямом и в переносном смысле этого слова, со скоростью курьерского поезда, а может быть даже ещё быстрее. Только я один уже никуда не стремлюсь, если не считать моего желания поскорее подняться на, приютившую моё одиночество, святую гору Мтацминда и отдохнуть там хотя бы на время от ставшей мне уже довольно чуждой городской суеты. Кстати не без гордости замечу, что очень многих западных туристов я встречаю именно там, и это радует. Если уж и им что-то у нас нравится, то это уже кое-что. Может действительно не всё у нас так плохо, как кажется…

                7
       Лето в Тбилиси пока ещё в полном разгаре, а на улицах, почему-то, уже полным-полно опавших листьев. Не рано ли лето начинает сдавать свои позиции, хотя ему, конечно, виднее. Но куда далеко ходить, с нами, ведь творится тоже самое. Вот я, например, вроде бы ещё полон сил, а седина всё же пробивается на висках, и гуляя, как и раньше по улицам, нет, нет, а глазами всё чаще ищу ближайшую автобусную остановку.

       Ничего не поделаешь, возраст. А в остальном я, конечно, ещё в седле, особенно, если этим седлом можно считать кресло у телевизора. И привычки вроде бы те же остались. Летом, например, как и прежде, меня не будет на пляжах Лазурного берега или Французской Ривьеры, (называйте как хотите). Как обычно не будет меня и среди членов жюри международного Каннского кинофестиваля и даже среди гостей фестиваля меня тоже трудно будет найти.  Не будет меня и среди завсегдатаев казино Монте-Карло. Я своих летних, кстати, как и зимних, привычек обычно не меняю. Поэтому зимой меня не надо искать на лыжных трассах Куршавеля и даже в его уютных ресторанчиках и кафе меня тоже никто и, пожалуй, никогда не увидит. Нет, я ни на кого там не обиделся, просто не люблю менять старых привычек. И ещё. Так же, как и прежде, меня не будет среди покупателей антикварной продукции на аукционах Кристис и Сотбис. Я там никогда раньше не появлялся и теперь, тем более, не собираюсь появляться.  Зато, меня, как и прежде, можно будет встретить гуляющим по улочкам моего быстро меняющего облик (между прочим, к лучшему) родного города или отдыхающим в тенистых аллеях Верийского парка. Кстати, никогда ещё эти аллеи не были такими ухоженными, как теперь. Что поделаешь, приходится подтягиваться, хотя бы внешне, до Европы, иначе, сами понимаете, могут не принять.

        Хорошо бы ещё дотянуться до неё в материальном смысле, но оказывается, гораздо легче просто туда съездить. Пока на большее нас не хватает.  Но мы, со временем, это обязательно сможем. Я это одним местом чувствую. Это место, некоторые ещё интуицией называют. Так вот она, эта самая интуиция, меня ещё никогда не подводила. Зря что ли городские скверы на современный лад перестраиваем, на улицах скамейки красивые поставили, а остановки автобусов просто загляденье. Не для себя же, в конце концов, стараемся. Пусть приезжают туристы, смотрят и удивляются тому, какие мы крутые. Мы же ради них и выпендриваемся, а то так в грязи и жили бы до сих пор.

       Помните советский период? Моё поколение прекрасно помнит, как городская казна постоянно обворовывалась и в каком плачевном состоянии находился город. А проданные, перепроданные места на кладбищах, в которых до сих пор без труда невозможно найти нужную могилу.

     А кто помнит наши общественные туалеты? До сих пор этот запах во мне сидит. Зато теперь нас, как будто подменили. Какие у нас кафе, какие рестораны, гостиницы и магазины и всё с таким вкусом, что даже обидно становится, где же вы были до сих пор с вашим вкусом, друзья? Неужели, очнулись, как только почувствовали, что можно на этом подзаработать.

       А где же ваше самоуважение, где хваленное ваше достоинство? Спасибо вам, дорогие туристы за то, что вернули нашему городу красоту, а то без вас совсем бы одичали. Только не откладывайте ваш приезд, пожалуйста, войдите в положение, на вас же бюджет страны держится, да и в Европу мы без вашей помощи тоже никак не попадём. А то, что листва с деревьев опадать стала раньше времени, так это не беда, ведь осень самая замечательная пора в Грузии. Так что, чем быстрее приедете, тем глядишь и до Европы быстрее с вашей помощью дотянемся…

                8
         С утра хотел было пойти по привычному прогулочному маршруту, но вдруг вспомнил, что ещё неделю назад записался на приём к врачу. Что поделаешь возраст. Так что прогулку пришлось отложить до лучших времен…

       Был у врача. На обратном пути решил прогуляться, но было слишком душно, а гулять в духоту – удовольствие не из приятных. Зато витрины магазинов вокруг были красивыми. Они манили. Там за стеклом, как будто текла другая, более интересная жизнь. Там, наверное, и кондиционер есть – подумалось мне, и ноги сами меня туда понесли…

       Здесь действительно было прохладно и от этого как-то очень комфортно. Навстречу прямо ко мне двинулась длинноногая блондинка. Улыбка не сходила с её довольного лица.
      
       - Вам помочь? - спрашивают меня. В магазине пустынно, никого нет. И мне точно рады. Какой никакой, а человек пришел. Вдвоём, наверное, веселее.
 
       -  Спасибо, я пока сам - говорю я ей. Кругом комфортабельные кресла, диваны, столы, всё очень модное, дорогое, как в глянцевых журналах.  Хочется побыть подольше в этом великолепии. Хожу любуюсь. Чувствую, что попал в другую жизнь. Здесь нет проблем. Здесь только комфорт, удобство и море эстетики. Плохие мысли исчезают мгновенно. Появляются новые спокойные и безмятежные. С ними легко, как в другом измерении. Начинаю понимать на практике все преимущества шоппинга.
Удивительно, но даже самооценка повышается. Чувствую, во мне просыпается сноб. Совсем не вовремя, хотя, с другой стороны, а почему бы и нет. Когда, если не сейчас. И возраст уже не тот, чтобы что-то откладывать на потом.

       Новая квартира, новая модная мебель, как всё-таки классно всё это. Но как всегда, когда решаешься что-то круто поменять в своей жизни, приобщиться, наконец, к чему-то прекрасному и достойному, то у тебя начинает портиться настроение. И если ещё минуту назад ты предавался наслаждению, и грёзы сладкой жизни несли тебя к ней навстречу, то через мгновение тебе становится грустно, настроение почему резко меняется и ноги начинают нести тебя уже в обратном направлении - к выходу. Отсутствие проклятой покупательной способности даёт о себе знать. Это чувство с недавнего времени прочно поселилось в наших душах и, по мере, усиливающейся с возрастом нашей финансовой несостоятельности, постоянно пытается испортить нам жизнь. И надо признаться, что ему это удаётся. Милая девушка, мечта поэта, вежливо провожает меня до выхода, но в её грустном взгляде, к сожалению, можно прочесть те же чувства.

       - Гулять, гулять, гулять - подумалось мне, - так рекомендуют врачи. А вот и мой автобус. Гулять совершенно расхотелось…

                9
       В автобусе мне попался попутчик, который несмотря на жару, как мне показалось, был в прекрасном расположении духа и, возможно, даже чуть навеселе. Как обычно бывает в таких случаях ему очень хотелось с кем-нибудь поговорить, и он почему-то решил, что я смогу ему в этом помочь. Я был в принципе не против этого и он, наверное, почувствовав это, повел со мной, я бы сказал, довольно умную для его состояния беседу. Обратившись ко мне голосом чуть громче обычного, он сказал:

     - Вы, как я погляжу, приблизительно моего возраста будете, а значит помните, наверное, известный слоган советского периода - "Кто куда, а я в сберкассу".

    - Конечно же помню, - удивлённый таким неожиданным началом нашего разговора, произнёс я. Убедивший в том, что он не ошибся адресом, мой собеседник, несколько осмелев, решил развить свою мысль.

     -  А куда ещё могла послать нас Советская власть, - продолжил он ироническим тоном - не в магазины же, в которых тогда ничего не было. Вот и посылали нас в сберкассу, прекрасно осознавая, что при наличии в стране огромного количества неотоваренных денег, это был наилучший выход и для народа, и для государства. Зато у нас у всех тогда были заветные сберкнижки, от чего нам всем казалось, что всё у нас было хорошо. Ну и что из того, что мы не имели всего, чего хотели, но ведь у нас были деньги, и ощущение богатства вперемешку с гордостью за страну, в которой мы жили не покидало нас ни на минуту.  Мудрая всё же у нас была советская власть, зря мы её тогда не ценили, - не без тени иронии заметил мой собеседник.    
   
     - Зато теперь у нас всё с точностью до наоборот - товары есть, но на этот раз - нет денег.

      - Я внимательно слушал своего попутчика, до поры до времени не решаясь вступать в ним в полемику.  Видя, что его не перебивают он с удовлетворением продолжил.

      - А вам не кажется, что после всего этого трагического дисбаланса товарно-денежных отношений в нашей стране, мы, по крайней мере, с астрологической точки зрения, какие-то невезучие. Видимо звезды, ответственные за наличие в стране денег, никак не сойдутся с планетами, отвечающими за наличие у нас товаров. И что же вы прикажете после всего этого делать нашему бедному правительству? Но мы ведь не зря так тщательно его выбирали, шли к нему долгие годы. Мы верили, что даже в таких тяжелых для страны условиях оно обязательно найдет выход. И что вы думаете, оно ведь его нашло.
 
       - Неужели? -  удивлённо спросил его я. И в чем же состоял этот выход? – Поинтересовался я.

       - Прежде всего, наше правительство решило окончательно и бесповоротно порвать с нашим позорным прошлым хранения лишних денег в сберегательной кассе, тем более, что их у нас уже и так совсем не осталось. Поэтому, не долго думая, оно решило кардинально изменить наш маршрут. Оно нам прямо так и заявило - "Мы пойдём другим путём". Нам правда показалось, что мы это уже где-то слышали и даже знали, чем всё это закончилось, но чтобы не прослыть законченными интриганами, не любящими своё правительство, мы культурно промолчали.

       -  Куда же всё-таки решили послать нас на этот раз, - поинтересовался я.
      
- А разве трудно догадаться? Судя по тому, с каким рвением наше правительство добивалось для нас безвизового режима с Европой, понятно же куда - конечно же, в Европу. А вы что подумали... Как не стыдно.
 
     - Я ничего такого не подумал, - смущенно ответил я ему – но мне определённо нравится ваш юмористический тон, – браво! Если я вас правильно понял, - продолжил я, -  вы думаете, что наше правительство решило нас попросту выставить из страны, следуя довольно безнравственному принципу – «нет человека, нет проблемы?»
 
     -  Я вам так скажу. У нашего правительства был разработан мудрейший по дальновидности план, - продолжал иронизировать мой собеседник. Согласно этому плану - одна половина населения должна будет срочно покинуть страну и из заграницы материально помогать, оставшейся в стране другой половине. Великолепное решение, не правда ли? А что прикажете было делать ещё нашему правительству, не сидеть же без дела и ждать пока на небе всё сложится в нашу пользу. Оно же всё-таки правительство, а не бюро астрологических прогнозов.

      - Как просто, мудро и одновременно эффективно, - ответил я, подхватывая иронический тон моего собеседника. - Ещё раз браво!

      - А что вы скажете насчет оппозиции? – неожиданно спросил я его. - Судя по тому, как вы лихо расправились с нашим правительством, у вас, наверное, и в отношении нашей оппозиции найдется пара тёплых словечек.

      - А почему бы и нет, - ответил мне мой собеседник и после короткой паузы добавил, - хотите коротко?

       - Давайте, - произнёс я.

       - Жулики, все жулики и те, и другие.

       - Почему? - спросил я его. Мне хотелось услышать его аргументы, - обвинение, ведь было не шуточное.

       - А потому, что родились при Советской власти. Она их научила врать, быть неискренними и думать о карьере, совершенно не заботясь о нравственной стороне дела.

       - А что же вы хотели,- попытался я высказать своё мнение, - если им сказали, что бога нет и всё дозволено.

       - Когда Христа на Ленина, Сталина и иже подобных променяли – сказал он уверенным в своей правоте голосом, - это дорого обошлось обществу, ведь мораль основателей нового мировоззрения от начала до конца лживой оказалась.
       
      - И в чём же состояла её лживость? - поинтересовался я.

        - А хотя бы в том, что громко говорили одно, а тихо делали другое. Кричали о диктатуре пролетариата, а строили свою номенклатурную диктатуру. Бандитами были, и методы их были бандитскими. Всё ведь решалось через силу, через принуждение. Заявляли, что строили якобы народное государство, а у народа как раз ничего и не спрашивали. Простым людям писали заранее заготовленные тексты и заставляли их потом озвучивать. Никакой выборности, никакого оппозиционного мышления, сплошная диктатура пришедших к власти бандитов. Я уже не говорю о культуре. Несчастную посадили на цепь, её туго-натуго привязали к идеологическим штампам режима, а интеллектуальная элита страны лишилась самого для неё дорогого - творческой свободы. Ее представителей держали на коротком поводке и как личных псов режима заставляли выполнять его приказы типа - "лежать", "к ноге", "фас", а кто сопротивлялся тех сами понимаете куда отправляли.

      - Если, я вас правильно понял, - сказал я тихо, как бы боясь, что меня может кто-нибудь услышать, - то их отправляли на бойню, хотя ради соблюдения внешних приличий это у них несколько иначе называлось.

       Мой собеседник посмотрел на меня, как на талантливого ученика, который раз за разом удивлял своего учителя тем, что с полуслова улавливал смысл сказанного его учителем.

       - На этот раз - довольным тоном произнес мой "учитель" - настала моя очередь сказать вам "браво". Вы прекрасно закончили мою мысль, уловив самую её суть.
       - Благодарю вас, я рад, что смог вас правильно понять.
       - Ну не надо скромничать, - ответил он, - я вижу вы не хуже меня разбираетесь во всех тонкостях того режима, мы же оба, в конце концов, были очевидцами и живыми свидетелями той эпохи.

       - Но теперь-то ведь мы хотим стать свободными, - решил я, наконец, высказать своё мнение, -  но как это трудно сделать, когда в фундаменте у нас нет ничего на что мы могли бы опереться. Мы всё ходим вокруг да около истины, а она в это время лежит прямо перед нами и ждёт пока мы бы её увидели.

      Он вопросительно взглянул на меня.

      - Я имею ввиду отсутствие у нам элементарных навыков, необходимых для перестройки нашей экономики и, если хотите, в целом нашего мышления. Мы ведь порой искренне хотим что-то сделать, но не знаем, как. У нас для этого нет ни соответствующего образования, ни опыта. Мы безнадежно отстали от цивилизованного мира и нам надо его догонять. Так что в Европу нам, конечно же, ехать надо. Без этого у нас ничего не получится, - безапелляционным тоном произнёс я.

      Мне показалось, что моё суждение пришлось собеседнику по вкусу. Во всяком случае он не стал возражать.

       - А вам нравится капитализм? – Вдруг спросил я у него, решив немного изменить тему нашего разговора. Мне почему-то очень захотелось узнать мнение моего собеседника ещё и по этому вопросу.

       - Нравиться могут только женщины, да и то не все. А капитализм – это ведь неизбежность, а неизбежность не может нравиться, её надо принимать такой, какой она есть. Хотя, в конечном итоге, – ничуть не смутившись заданного вопроса продолжил мой собеседник, - всё это дело вкуса, воспитания и если хотите традиций. Мы, например, всегда тянулись к Европе. Оттуда шёл для нас прогресс. И ещё, там ведь ценилась свобода каждого отдельно взятого человека. А мы народ свободолюбивый. Исторически у нас ведь рабства никогда не было. И потом понятие равенства это ведь европейское достояние. Для нас это всегда было важно. Мы неприемлем рабства, нам даже коллективизм чужд по своей природе. Мы ведь большие индивидуалисты. А частная собственность как раз и дает гарантию индивидуальной свободы. Хотя иногда нам это даже мешает.
 
     - В чём? - поинтересовался я.

     - Например, в создании единого централизованного государства. Это всегда была наша ахиллесова пята. Как только нам удавалось его построить, как тут же возникали недовольные и начинались интриги, сепаратистские настроения. Ведь в 90-е годы случилось с нами тоже самое. Кроме этого нам не хватает терпения для цивилизованного диалога между собой, мы сразу лезем в драку. Если бы нас не сдерживали наши европейские партнеры мы бы и сейчас воевали друг с другом. Так что европейские ценности нам полезны и в том еще отношении, что глядя на них мы быть может сможем научиться у них рациональности. Ведь капитализм от начала до конца основан на рациональном мышлении. Он немыслим без рационального, трезвого подхода к жизни. Здесь здравый рассудок главная, если не единственная предпосылка успеха. Помните Р. Декарта –  Cogito ergo sum - Я мыслю, следовательно, я существую. XYII век, между прочим. Так что корни у европейского рационализма очень глубокие.

       - А как быть с эмоциями - поинтересовался я.

       - Они капитализму не нужны. Этот строй основан на бездуховности. Здесь все подчинено голому расчету. Даже уважение друг к друг основано на этом. А наши эмоции мы можем с успехом использовать в чём-нибудь другом, например, в творчестве. Ведь мы, на самом деле, очень творческие люди. Каждый из нас в душе немного поэт, художник или певец. И в этом отношении мы, надеюсь, ещё сможем удивим мир. Как хорошо бы было, если мы, наконец, научились правильно распределять наши таланты по сферам деятельности и не лезть со своими эмоциями туда, где им совершенно нет никакого места.

       -  Не могу с вами не согласиться. А что вы скажете о боге, - неожиданно спросил я моего собеседника. Нужен ли он нам сегодня?

       Он посмотрел на меня с укоризной и произнёс уверенным тоном.

       - Бог нужен всегда. Он как компас для нас, - кто его теряет, тот теряет ориентиры своего движения.

       - А что для вас бог?

       Мой собеседник удивлённо взглянул на меня и произнес – а вам не кажется, что место, где мы сейчас с вами находимся не совсем подходит для обсуждения таких серьёзных вопросов как этот? Хотя теперь я уже ничему не удивляюсь, - продолжил он. - На дворе XXI век, мы все торопимся, хотим объять необъятное, потому и говорим о важном, где придется. – Он добродушно посмотрел на меня и продолжил. - Тем не менее, я постараюсь ответить на ваш вопрос, т.к. он мне далеко не безразличен. Бог для человека - это свет в конце туннеля, его надежда, вера в то, что человек не одинок и что есть во вселенной могущественные силы, которые его защищают. Согласитесь - это придаёт жизни человека совершенно иной, более глубокий смысл. Без него человеческая жизнь очень скоро превращается в обыкновенную тюремную камеру, возможно даже иногда очень комфортабельную, но всё же в камеру, в которой находятся люди, отбывающие определенный срок с постоянным ожиданием неминуемого конца. Это очень тяжело, поверьте мне. Но многие этого не понимают и от этого мучаются.

       - Да? А я почему-то думал, что люди в основном мучаются от различных бытовых проблем, ну, например, от постоянной нехватки денег. Многие ведь, действительно думают, что деньги могут их сделать счастливыми, а их отсутствие делает их довольно несчастными.

          Мой собеседник услышав эти слова немного усмехнулся, а потом сказал, - те, кто придает деньгам большое значение они ощущают себя без денег действительно несчастными. Но это разве что-нибудь доказывает, кроме того, что они довольно адекватно относятся к вызовам современной жизни, где материальное благополучие является мерилом успеха человека. И винить их в этом было не совсем справедливо, ведь деньги реально играют в нашей жизни важную роль, но в данном случае я говорю о духовности, а не о его материальном антиподе. На самом деле, нам сегодня не хватает не денег, они более или менее есть у каждого.

        Сказав это, он почему-то посмотрел на свой живот, а потом на мой, и я сразу понял на что он намекает, однако сделал вид, что ничего не заметил, а он как ни в чём не бывало продолжил, - нам в гораздо большей степени не хватает любви друг к другу, простых человеческих чувств. Это то, к чему нас призывал Иисус.
 
        Он сделал паузу, посмотрел на меня, как бы желая ещё раз убедиться, в том, стоит ли вообще мне всё это рассказывать. А потом, видимо, убедившись, что всё-таки стоит, продолжил.

       - Но не всё так просто. Мы ведь, долгое время жили в условиях несвободы. Нам запрещали верить в бога, заставляли быть атеистами. Я думаю, что большего издевательства на внутренним миром человека трудно себе представить. У нас украли свободу, украли то, что с таким трудом люди себе завоевали, отняли выбор. А ведь каждый человек должен иметь выбор, это главная предпосылка свободы.

       Сказав это он вдруг недовольно поморщился, и потом разочарованно продолжил, - ну вот, я опять заговорил о политике, что мне меньше всего хотелось сейчас сделать, но видимо без неё нам никак сегодня не обойтись.

         - Но ведь сегодня у нас есть свобода, – сказал я.
 
         - Конечно, теперь мы свободны, но нужно время, чтобы вернуться к богу, да и строй, в котором мы сейчас живём, даже несмотря на его демократическое обрамление совершенно не способствует этому. В общем, как видите, прогнозы довольно неутешительные. Однако другого пути у нас всё равно нет. Нам надо найти золотую середину, баланс между духом и плотью, а то ведь людей жалко, они очень страдают и порой, не видя выхода, ударяются во все тяжкие. Но эта наша беда и тут, пожалуй, мы выглядим довольно беспомощными.

         - А церковь, разве она не помогает? – вмешался я.

         - Конечно помогает, это же её прямая обязанность, но этого недостаточно. Более того, вместо того, чтобы как-то противостоять соблазнам материального мира, она сама не смогла их избежать и это по меньшей мере странно.

         - Что вы имеете ввиду? –спросил я.

         - Посмотрите на богатое убранство церквей и их служителей. Там слишком много золота, которое вряд ли уместно выглядит в этом святом для людей месте. Разве к этому призывал нас Иисус?

         - Наверное, вы правы, - сказал я осторожно, - на самом деле многих это волнует. Но публично об этом говорить все боятся. Разве можно критиковать церковь - это же святое место, и этим всё сказано. Хотя критика нужна, и я думаю мы когда-нибудь обязательно придём к этому. Но вот что будет потом я не знаю и это, конечно, не может не тревожить.

           Я посмотрел на моего собеседника, который просто молчал, и впервые мне показалось, что ему нечего было мне сказать. Наконец, после небольшой паузы я решил первым нарушить наше молчание и обратившись к нему, сказал, - А знаете что? Вы всё же молодец!

           Он вопросительно взглянул на меня, а я ничуть не смутившись его взгляда продолжил, - ведь даже несмотря на ограниченные автобусным пространством возможности нашего разговора вам всё же удалось высказать много интересных, и я бы даже сказал, поучительных для меня мыслей и это делает вам честь.

         - Вы очень любезны, - несколько смутившись ответил мне мой спутник, а я довольный тем, что удалось сделать приятное этому, на мой взгляд, неординарному человеку, тут же добавил, - вы можете со мной не согласиться, но иногда самые нужные слова приходят к нам как раз в самых неподходящих для этого местах.

       - Вы хотите сказать, что это как раз тот случай?

       - А почему бы и нет, - заметил я.

       - Пусть будет по-вашему, я не возражаю, - сказал мой собеседник, и лукаво взглянув на меня добавил, - вам всё же удалось найти оправдание нашему не совсем обычному разговору. Однако благодарю вас уже за то - продолжил он явно польщенный моей оценкой хода его мыслей, - что смогли, хотя бы выслушать меня, нам всем этого сегодня очень не хватает. Нас ведь, обычно очень раздражает чужое мнение. Это, наверное, нам от коммунистов в наследство передалось, хотя возможно, коммунисты здесь вовсе и ни причём, - неуверенным тоном произнёс мой собеседник.

       – Мы ведь теперь всё на них хотим свалить, как будто до них у нас всё идеально было. На самом деле у нас много своих недостатков имеется, но, говорить о них вслух почему-то не принято. Возможно время для самокритики ещё не пришло, хотя я лично так не думаю. Ведь был же уже такой прецедент в нашей истории, но нам это почему-то очень не понравилось. И напрасно. Всегда нужно начинать с себя и винить никого не надо.

    - Но ведь так же труднее жить, - сказал я, - а мы, как мне кажется, очень не любим трудностей, мы при виде их сразу теряемся и почему-то начинаем собирать чемоданы.

     - Я вам даже больше скажу, - оценив по достоинству моё шутливое замечание, сказал мой собеседник, - порой нам даже легче сразу умереть с криком «за родину», чем всю жизнь во имя неё трудиться. Тут же терпение нужно иметь, а где его взять?

       Он посмотрел на меня и вдруг воскликнул, - а у вас талант располагать к себе людей. Я ведь не со всеми бываю таким откровенным, а с вами почему-то почувствовал себя раскрепощенным, вот и разговорился.

       - Благодарю за комплимент, - сказал я.

       - Не за что, - ответил мой собеседник.
 
      Мне очень не хотелось расставаться с этим человеком, который за короткое время успел расположить меня к себе, поэтому я с сожалением произнёс, -  мне очень жаль, но мы как раз подъехали к моей остановке и мне пора выходить, хотя если честно, то совсем не хочется. Возможно, если бог даст мы ещё встретимся. А пока прощайте и всего вам доброго.
 
     С этими словами я вышел из автобуса, оставив моего спутника наедине со своими мыслями.


      
                10
   
       Погружённый в раздумья я шёл по направлению к моему дому и даже не заметил, как кто-то меня окликнул.
 
       – Что не узнаёшь? – обратился ко мне некто и я по интонации, которая у каждого человека неповторима, узнал в нём моего старого знакомого. Мы давно с ним не виделись, и я искренно был рад нашей встрече.

     - Прости дружище, видимо, старею, - ответил я виновато. Мы разговорились, и мне было приятно осознавать, что мы, как и прежде легко понимали друг друга. Поговорив о том, о сём, в том числе и о политике - теперь только ленивый о ней не говорит - он вдруг, как бы между прочим, заметил, - Ираклий,-  я ведь в сущности очень несчастный человек.

     - Почему? - спросил я, удивлённый столь неожиданным поворотом нашей беседы.
    
     - Ну как почему? Во-первых, потому, что я родился азербайджанцем, когда если бы чуть-чуть повезло мог бы и итальянцем родиться или, например, французом. А во-вторых, потому, что я азербайджанец, который родился и живёт в Грузии.

      Я, конечно, понял, что он имел ввиду. Сейчас многие так думают, втайне завидуя европейцам. Но я всё же решил его успокоить. Не найдя ничего лучшего, я сказал ему, что ни он первый и ни он последний среди несчастных людей, живущих в этом несправедливом мире и, видимо, уже из чувства солидарности к его «горю», тоном уверенного в собственной правоте человека, добавил,- а знаешь, я ведь тоже несчастный человек. Мой ответ оказался для него полной неожиданностью, поэтому, удивлённо взглянув на меня, он спросил, - а ты почему?

      - А потому, - философски заметил я, -  что родился и прожил значительную часть своей жизни в Советском Союзе, а не в какой-нибудь более свободной стране. - Правда, - добавил я, - мне ещё повезло, в том смысле, что меня миновала война, репрессии, коллективизация, голод и всё остальное безобразие, которое просто по счастливой случайности обошло меня стороной. Но что это меняет? Ведь пострадали мои родители. И дело даже не в том, что они пережили страшную войну, а в том, что они всю жизнь служили делу, которое было обречено на провал, служили идее, которая оказалась ошибочной, верили в идеалы, которым не суждено было сбыться. Успокаивает меня лишь то, что они так умерли, что обо всём этом, к счастью, не узнали. Вот поэтому я тоже никак не могу причислить себя к счастливым людям.

      - Да Ираклий, ты, наверное, прав. Нам всем досталось.  А ведь знаешь, я же грузин, - вдруг, после небольшой паузы, с некоторым сожалением произнёс мой собеседник.

      - Как так? - удивился я.

      - А вот так. Мой прадедушка ещё в младенчестве был насильственно вывезен в Турцию. Там от него скрыли его происхождение. Он принял ислам, женился, а его сын, то бишь мой дедушка во время войны Турции с Россией был взят в плен в Грузии. Здесь он и обосновался. А потом, уже при Сталине, его с семьёй сослали в Казахстан. Там я и появился на свет. А в Грузию мы переехали уже после его реабилитации.

      - А сейчас? - спросил я удрученный услышанным.

      -  Сейчас, получаю пенсию как член семьи незаконно осуждённого, а мои дети разъехались кто куда. Старший сын, например, уехал с семьёй в Германию и живёт там сейчас в лагере для эмигрантов, здесь он не нашел своего места. Трудно мне без него, скучаю, но ничего терплю, а что делать, ведь бывает же и хуже...
- Уходить не хотелось. Но пока я придумывал предлог, чтобы продолжить нашу беседу, мой знакомый прервал молчание первым.
 
      - Знаешь,- вдруг начал он, - у нас во дворе живёт один слабоумный парень, вечно недоедает, единственное его развлечение в жизни - это езда на автобусе. Представляешь, так и ездит на автобусе по городу целый день. А вчера жена послала меня за хлебом. Пошёл купил два батона. На обратном пути иду по набережной и вижу - стоят двое, рыбу ловят, и бутылка водки у них при себе, всё как полагается, а закуски нет. Пожалел я их и отдал им одну буханку, а перед самым домом увидел вдруг этого парня и подумал, наверное, опять голодным будет ходить целый день и отдал ему вторую буханку. Прихожу домой, а жена спрашивает, -- хлеб принёс? Нет, говорю, закрыто было. А самому смешно. Что делать, Ираклий, - уже с некоторым оттенком самоиронии – продолжил он, - я по-другому не могу. Мне всё равно какой человек национальности, я сам, например, знаю четыре языка - азербайджанский, армянский, грузинский и русский и они мне все как родные. Понимаешь, я в таком районе вырос, где люди разных национальностей жили вместе, и мы даже не спрашивали друг друга об этом. А потом, сам знаешь, как всё обернулось. Кто придумал эти национальности, зачем придумал?

       Я стоял и слушал этого доброго человека и не знал, что ему ответить. А, действительно, кто придумал?


                11
           С некоторых пор ловлю себя на мысли о том, что меня начинает тянуть к людям, у которых жизнь сложилась не совсем так, как им бы, наверное, хотелось. К ним у меня возникает некоторое сострадание и даже я бы сказал какая-то солидарность.

           У нас в районе уже довольно давно работает дворником одна этническая курдянка, очень работящая на вид женщина, с экзотическим именем - Дило (ударение нужно делать, видимо, на последний слог). Чувствую, что жизнь у неё не сложилась, говорят ни семьи, ни детей у неё нет. Так и живёт одна, но духом не падает. И вот с некоторых пор я ни с того ни с сего начал с ней здороваться, спрашиваю, как дела, в общем стараюсь поддержать добрым словом эту труженицу.

      Поначалу она отвечала мне нехотя, недоуменно, но не без интереса поглядывая на меня и думая, наверное, про себя - что этот идиот вдруг стал со мной таким разговорчивым. Но я делаю вид, будто абсолютно не понимаю значения её подозрительных взглядов, хотя они достаточно ясно отражаются на её загорелом, сплошь покрытом морщинами, лице.

     Но однажды, видимо, слишком погружённый в собственные раздумья, я не заметил её, стоящую, как обычно в подземном переходе с огромной метлой в руках и прошёл мимо, не удостоив её даже обычного моего приветствия. И вдруг сзади я слышу чей-то обиженный голос - гамарджоба - смотрю, а это стоит моя дворничиха и с укоризной смотрит на меня, что мол это ты меня не замечаешь. И тут я понял, что не зря значит поддерживал эту бедную женщину добрым словом, видимо, оно ей всё же было приятно и это читалось в её взгляде, который, как бы говорил - не забывай меня, твоё отношение ко мне я ценю.

    - Ну, конечно, не забуду - ответил я ей своим максимально приветливым взглядом, и мы обменялись несколькими уже ставшими для нас привычными фразами. Я побрёл дальше, а позади себя уже слышал знакомое шуршание метлы - это значило, что Тбилиси приводила в порядок одна скромная женщина, которой нравилось, когда с ней здоровались незнакомые люди…


                12
        С утра опять шёл дождь. На этот раз я не нашел в этом капризе природы ничего романтического. О прогулке в такую погоду не могло быть и речи. Не зная, чем себя занять в эти утренние часы, я вновь вернулся к своим размышлениям. Однако первые же мысли, которые стали приходить мне в голову, оказались совсем неутешительными. Жизнь пенсионера – это долго, скучно, бедно и никому не нужно – подумалось мне. Увы, но с возрастом у нашего брата - пенсионера порой возникает такое ощущение. Дело, которое ты раньше неплохо делал, как выясняется, прекрасно делается и без тебя. В таких случаях, обычно возникает сильное желание доказать обратное, смысл которого можно выразить так: - рано вы меня списали, я ещё могу пригодиться. Однако попытки доказать на деле правоту своих мыслей, всё чаще натыкаются на недоуменно-вежливый отказ, за которым читается что-то типа: - не лезь дедушка, как-нибудь и без тебя разберёмся.

       Как-то во время одной из моих вечерних прогулок, на аналогичные мысли, навела меня старушка, сидящая на балконе первого этажа со скучающим взглядом. Тем не менее, в её взгляде не было отрешённости, скорее замечалось живое участие в происходящем вокруг. Наши взгляды на мгновение встретились и мне захотелось поддержать её в желании быть полезной кому-нибудь. Решив не разочаровывать женщину я подошёл к ней поближе и спросил, как пройти на улицу Гогебашвили.   Удивительно, но как загорелись её глаза. Мне никогда ещё так подробно ничего не объясняли. Ей было очень приятно сделать, что-то полезное, может быть впервые за целый день, а мне было приятно видеть счастливую улыбку на её лице. Ещё несколько слов, произнесенные ради приличия с обеих сторон, и я пошел дальше, оставив старушку одну со своими мыслями. Кто знает, о чем она думала в тот момент, что вспоминала. Важно было другое, она оказалась кому-то сегодня полезной, а это самое главное…

          Опять вспомнилось детство. Почему-то оно всегда дает о себе знать, когда сидишь дома и грустишь от безделья. В детстве это чувство нам не знакомо, хотя и бездельничаем мы в этом возрасте не меньше. Дети ведь всегда в хорошем настроении, ну или почти всегда. Помню в ту раннюю пору моей жизни я даже избегал чтения книжек, боясь что они могли оказаться грустными и испортить мне настроение.  А когда они всё же попадались мне под руку, я всей душой переживал за героев, ставил себя на их место и это ещё больше усиливало мои страдания. Я так сильно переживал за них, что даже плакал от сострадания. Особенно было горько сознавать, что кому-то реально плохо, а я ничем помочь ему не могу, лишь предательски лежу на диване с книжкой и грущу, переживая за героев. В эти минуты хотелось перевернуть весь мир, докричаться до кого-нибудь, но осознание собственной беспомощности, только усугубляло ситуацию.

      - Зачем только взялся я за эту книгу, - думал я в такие минуты, - лучше бы поиграл с ребятами в футбол, хотя бы не сидел сейчас весь такой обиженный и разбитый, как после полученной в школе двойки.  В такие мгновения я искренно не понимал, почему писателям так нравятся сюжеты, в которых их герои страдают так сильно, что у несчастных читателей от прочитанного портится настроение. Дело даже дошло до того, что после еще нескольких, довольно бесплодных, попыток продолжить свое литературное самообразование, я решил без особой надобности к таким книгам больше не обращаться. В ту пору мне и в правду казалось, что писатели для усиления впечатления слишком утрировали содержание книг, наполняя их излишним трагизмом. Возможно это происходило потому, что описанное в книгах никак не соответствовало моему тогдашнему мироощущению.

       Вокруг меня было всё по-другому. Моя мама старалась создать мне максимальное комфортные условия жизни, как говорится сдувала с меня пылинки, и мне казалось, что так живут все. Ведь не может же мама не любить своего ребенка. А поэтому я не понимал откуда эти писатели-фантазеры берут такие грустные сюжеты, а может их в детстве недолюбили, раз они стали такими?

       В те годы вокруг меня текла счастливая жизнь, во всяком случае, мне так тогда казалось. Наша семья считалась обеспеченной, моих родителей все очень уважали, а ещё у меня была очень хорошая бабушка, которая рассказывала мне сказки. - Так, что же ещё нужно для счастья,- думал я, и не хотел читать книги, не желая верить, что где-то кому-нибудь может быть плохо.

        Но так продолжалось не долго. Какая-то злая тётя, как-то спросила мою маму, - а где его настоящий отец. Мы стояли на лестнице, и я не забуду лицо моей мамы, она не знала, что ответить этой дуре, ведь я стоял рядом. После этого жизнь моя перестала быть такой же безмятежной как раньше. Мной овладела какая-то неуверенность, я немного замкнулся в себе. Мне случайно открыли тайну, которую от меня тщательно скрывали мои родители.

       Жизнь повернулась ко мне неожиданной стороной, и я вдруг повзрослел. Меня перестали увлекать детские забавы. Они почему-то стали мне казаться слишком глупыми и дуратскими. Я начал по-другому, не без тени цинизма, смотреть на жизнь и чем больше я о ней думал, тем больше она меня разочаровывала. Вот откуда берутся грустные книжки, - подумал я…

                13

       Однако, долго грустить мне не пришлось – видимо, начал действовать вовремя сваренный кофе. А уже после выпитой мною второй чашки, я окончательно позабыл об этом тягостном чувстве и окунулся в более приятные воспоминания из моей беззаботной молодости…
      
       Помню, когда мне исполнилось 19 лет я впервые почувствовал себя настолько взрослым, что мне захотелось съездить куда-нибудь одному. В те времена самым модным местом для вылазок такого рода была Москва. Этот город во времена моей юности был, как сейчас принято говорить, самым продвинутым в нашей тогдашней стране, поэтому ездить туда считалось очень престижным. Конечно, это был не Лондон, не Париж и не Нью-Йорк, но об этих городах тогда никто и мечтать не мог. Москва – это был тот максимум куда можно было выехать просто купив билет в самой что ни на есть обычной авиа или железнодорожной кассе. У кого были деньги, а деньги в тот период были у многих, в основном, так и поступали, а те, у кого их не было, (таких несчастных тоже тогда хватало), тем оставалось только завидовать. В числе последних частенько оказывался и я, но иногда и мне везло. В таких случаях, пребывая на седьмом небе от счастья, я, с нескрываемой гордостью и чувством превосходства над окружающими, заранее предвкушал все удовольствия, которые ждали меня впереди.

        И вот я здесь, в столице одной шестой части света. В тот период в Москве было очень суетно. Большие расстояния толкали людей к постоянной спешке. Здесь ценили время, быстро знакомились, быстро сходились и также очень быстро забывали друг друга. Измотанные от многочасовых вынужденных передвижений по огромному городу, люди грубели. Прибавьте к этому ещё и жуткий холод и станет не совсем понятным, как вообще можно было жить в таких условиях. Особенно, это бросалось в глаза только что приехавшему с юга человеку, где нравы людей, даже несмотря на их горячий темперамент, были гораздо мягче и жизнь под лучами южного солнца текла у них более спокойно и неторопливо. Но в молодости меня мало волновали такие вопросы. Подумаешь холод – говорил я себе – ну оделся потеплее и вперед. Зато какие плюсы. Один Калининский проспект в Москве чего стоит. И заграницу ехать не надо. Здесь её визитная карточка имеется. Гуляй и получай удовольствие. А сколько здесь современных кафе, ресторанов, которые нам провинциалам в ту пору даже не снились. Я уже ничего не говорю о многоэтажных магазинах, в которых, как в метро даже эскалаторы имелись, - просто фантастика.

        А женщины? Вообще москвички – это особая тема. Какие все они были ухоженные, - зимой в элегантных шубах и необыкновенной красоты меховых шапках, летом в мини юбках, открывающих захватывающий вид на их превосходные ножки. Слабонервным лучше было на это не смотреть. Я раньше нигде не видел таких красивых женских ножек. Только ради этого уже сюда стоило приезжать. Честно говоря, я за этим сюда и ехал. Ничего не поделаешь красота манит, а женская красота манила нас ещё сильнее.

       А какое в Москве было пиво. В самом начале Калининского проспекта располагался пивной бар. При посещении Москвы туда обязательно нужно было сходить всем ценителям хорошего пива. Таких до краев наполненных пивных кружек я нигде раньше не видел. В Тбилиси нас поили ужасно кислым пивом, к тому же его постоянно недоливали. Но мы молчали, потому, что делать замечание кому-либо в Грузии вообще не принято, (это воспринимается как вызов), а по такому «незначительному» поводу, тем более. Мы жили тогда в тотальном обмане. Все обманывали друг друга и это казалось нормальным. Кто-то кому-то недоливал пива, а тот в свою очередь, продавал ему дефицитный товар по спекулятивной цене и все были довольны.

       А в «Жигулях» - так назывался этот фантастический бар на Калининском, - к пиву подавали ещё и рыбное ассорти или креветки, на выбор. Их я впервые попробовал именно в этом баре. Удовольствие было потрясающее.

        Ввиду этих маленьких радостей, неожиданно свалившихся на нашу провинциальную голову, мы ходили по Москве чуть-чуть ошарашенные, как будто попали совсем на другую планету. Многие из нас так влюблялись в этот город, что женились здесь и оставались жить навсегда. Меня тоже не обошла эта участь. Хотя окончательно переехать в Москву с семьей я так и не смог. Мы так и прожили всю жизнь на два дома, катаясь туда-сюда из Тбилиси в Москву и обратно. А потом, когда уже подросли мои дочки, они захотели жить в Тбилиси и наш московский проект на этом неожиданно закончился. Остались лишь одни воспоминания, от которых почему-то каждый раз становится чуть-чуть теплее и немного уютнее.

                14
           Прошлое... оно не отпускает. Непонятно только - оно само стремится ко мне или я по своей воле сам, то и дело возвращаюсь к нему. Как бы там ни было, но эта тема с возрастом определённо становилась мне близкой.  Интересные метаморфозы происходят с прошлым. Оно ведь никуда не теряется и не пропадает бесследно, оно лишь меняет форму своего бытия и постепенно становится нашей историей.  Оно продолжает жить с нами в виде воспоминаний, творчества, исторических исследований. Оно живет с нами в виде традиций, памятников культуры, археологических находок, различных артефактов. Оно всегда рядом - в музеях, фото-видео и аудио архивах, библиотеках, на запыленных книжных полках наших, постаревших от времени, квартир. Оно с нами со своими взлетами и падениями, драматическими ошибками и блистательными научными открытиями. Оно показывает нам то, на что опираясь мы должны двигаться дальше, надеясь, что возможно когда-нибудь, и мы для кого-то станем такой же историей, и кто-то, также, как и мы теперь будет изучать нас, пытаясь не судить, а понять и идти вперед, соизмеряя себя со своей историей…

          Мне вспомнилась та «счастливая» пора нашей молодости, когда с лёгкой руки советской государственной машины в нашей стране секса не было, а по улицам передвигались лишь довольные собственным целомудрием гордые женские лица и только взгляд опытного сердцееда порой мог разглядеть за этой завесой целомудрия и непорочности затаенное желание любить и быть любимой. В нашем родном кино, на котором выросло не одно поколение советских тружеников, действовала аналогичная схема. В самый ответственный момент, предвосхищающий интим, обычно нам показывали луну, что означало переход к теме, в которой в кинематографии приличного общества ограничиваются лишь астрономическими аллегориями. А что же книги? Они также предпочитали описывать интим сугубо в романтических терминах, не оставляющим разочарованным читателям ни единого шанса на восприятие любовной интриги в каком-нибудь ином смысле. Зато о так называемой греховной стороне нашей жизни можно было сколько угодно думать (с мыслей пошлин не берут) и это невольное открытие согревало наши разочарованные советские (особенно тинейджерские) души, жаждущие секса вопреки идеологическим установкам антисексуальной советской действительности. Это, конечно, удручало. Однако у нас все же была неплохая возможность для самореализации. Дружба – вот куда с удовольствием уходили вся наша неистраченная молодая энергия.

       В ту пору дружба занимала нас целиком и была единственной здоровой альтернативой фальшивой морали нашего общественного существования. Вот где можно было реализовать себя полностью, говорить без оглядки на цензуру. Ах уж эта цензура, как много было её в нашей жизни и что теперь от нее осталось? Нет уже ни того государства, которое ее породило, ни тех ее носителей, которые с легкой руки Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, пытались изменить наше мировоззрение, надолго не задумываясь над последствиями своих насильственных социальных экспериментов.

        Кто-то может сказать, подумаешь, ведь и христианство внедрялось в сознание людей далеко не добровольно. Но оно ведь выжило. И это заставляет нас забыть о некоторых неудобствах, связанных с его силовым распространением. В конце концов, победителей не судят. Но когда идея, насильственно внедренная в людские умы, терпит крах, то возникшая к ней ненависть уже не знает границ. Ведь нет ничего обиднее проигрыша, за которым стоят упущенное зря время и не состоявшиеся жизни многих поколений обманутых людей.

       Ну а что же теперь? Теперь полученная радость свободы причудливым образом меняется местами со свободой от радостей. Но возможно это лишь иллюзия, вызванная возрастными изменениями уровня нашего тестостерона, и она не имеет никакого отношения к реалиям нашей теперешней жизни, а неуемная энергия современной молодежи, наконец, найдет себе достойное применение в сферах деятельности, о которых наше поколение, к сожалению, могло лишь мечтать…

         А ещё я помню, как тогда неожиданно для всех во всем мире пришла мода на мини юбки. Почему это произошло именно в это самое время, а не раньше или позже, этого никто, естественно, сказать не сможет. Вообще это десятилетие было очень насыщенным на всякие эпохальные события. Именно тогда произошла, так называемая теперь, хрущевская оттепель.  Тогда же состоялся первый полет человека в космос. Вышедшие на экраны совершенно необыкновенные по тем временам зарубежные фильмы поражали наше воображение, а появившаяся в тот период английская группа «Битлз», внедряла совершенно иной, невиданный ранее стандарт в исполнении легкой музыки. Почти одновременно с этим в Америке появилось новое движение молодых людей, именовавших себя «Хиппи». Они пропагандировали свободную любовь, пренебрежение к богатству и мечтали о мире, построенном на отрицании насилия. Их экстраординарные одежды и свободный образ ввергали в шок наше поколение, выращенное на идеологических принципах социализма.

           Однако были и неприятные моменты, от которых порою даже дух захватывал – я говорю, прежде всего, о так называемом «карибском кризисе», когда мир впервые оказался на грани третьей мировой войны. В общем перемен было много и всё это требовало осмысления и анализа. Как раз в этот период мне посчастливилось съездить по туристической путёвке в Финляндию. Было это в 1968 году. Это был мой первый выезд заграницу. Наша страна, в тот период очень отставала от Запада. Конечно, к тому времени мы уже запустили в Космос первого человека, но по уровню благосостояния и стилю жизни мы здорово отставали. Я это знал, но всё же, увиденное меня шокировало. Насколько же мы были тогда отсталыми. Гуляя по Хельсинки я впервые нос к носу столкнулся с Хиппи. Увидеть живых Хиппи было чрезвычайно интересно, особенно для советского человека. В них чувствовалась та свобода, которой нам всем тогда так недоставало. 

      Впервые на улицах города, в гостиницах, ресторанах я видел по-европейски ухоженных женщин, молодых девушек, одетых в непривычные тогда для меня мини юбки. И видел всё это воочию, а не по телевизору. Тогда у них было модным ходить в очень длинных чулках. С мини юбками это смотрелось очень привлекательно. Невольно я связывал этих ухоженных женщин с нашими девушками, носившими короткие чулки и длинные ниже колена юбки. Я чуть не плакал. Мне становилось очень обидно за наших женщин.

       Ещё меня тогда поразила цветовая гамма одежды финских модниц. У них тогда, видимо, была мода на малиновый цвет, т.к. многие молодые девушки ходили в таких туфлях и в таких же юбках. Этот цвет очень подходил финкам, они же все поголовно были блондинками. После нашей чёрно-белый одежды мне казалось, что я попал в волшебную страну, персонажи которой были раскрашены очень красивыми и яркими красками. Там же я впервые увидел молодых девушек в лёгких обтягивающих фигуру брюках. Девушки смотрелись в них очень стильно. Все это, увиденное мною впервые, породило во мне страстное желание во что бы то ни стало увидеть когда-нибудь и наших, безнадежно отставших от европейской моды, женщин такими же стильными.

     После возвращения домой я был настроен очень агрессивно. Мне хотелось кричать людям, что они не правильно живут, я много рассказывал моим друзьям, о том, как живут и как выглядят фины, но по выражению их лиц я чувствовал, что все мои попытки разбудить в них интерес к увиденному мной натыкались на недопонимание. Единственное, что все же произвело на них впечатление, так это были джинсы, которые я носил с нескромным чувством превосходства над окружающими. В этих джинсах и в привезенной, также оттуда жёлтой водолазке я смотрелся как инопланетянин. В такие моменты я мечтал лишь об одном - дожить до того дня, когда бы и у нас начали бы так одеваться. Но ждать пришлось довольно долго. Я снашивал уже четвертые джинсы, а наши девушки упрямо не хотели меняться. Тем хуже для них, - думал я.

     Между тем, как-то попав однажды в Москву я был приятно удивлен, когда увидел многих молодых девушек, совершенно спокойно разгуливающих по улицам Москвы в мини юбках. Это обнадеживало. Однако я знал, что раскрепостить грузинскую женщину так же трудно, как научить медведя ездить на велосипеде. Но я знал и то, что этот момент рано или поздно, наступит в Грузии обязательно. Хотя, конечно, сказать точно, когда это произойдет никто бы не смог. Однако неожиданно, когда лично я уже перестал на что-то надеяться, мы увидели вокруг себя совсем других, раскрепощенных женщин, спокойно без тени стеснения и зажатости, гуляющих по улицам Тбилиси, кто в брюках, кто в мини юбках, кто в чём. Это была революция, которую никто почему-то не заметил. Нет конечно, заметили то, что наши женщины стали другими, но вряд ли поняли значения этого события. А ведь это был прорыв в нашем общественном сознании. Я думаю, что наше общество, начав меняться с наиболее безобидных вещей, таких, как стиль жизни, манера одеваться, и т.п., наконец, обретёт и столь необходимую нам внутреннюю свободу, а иначе, вообще, ничего не стоило и начинать…


                15
        Дождь шёл уже часа два, и казалось, что он никогда не закончится. Но, как всегда бывает в таких случаях, он закончился именно тогда, когда я уже совершенно перестал верить в это. Обрадованный этим обстоятельством, я быстро собрался и нетерпеливым шагом отправился на любимую гору. Там хорошо,- думал я - и к тому же есть с кем поговорить, вот что важно…

        Пробыв там часа два, которых мне с лихвой хватило на то, чтобы запастись на вечер мтацминдским кислородом, я заторопился домой. По дороге я нарвал красных маков и у меня даже получился небольшой, но весьма симпатичный букетик, который я намеревался торжественно преподнести своей второй половинке. Как я и предполагал, сюрприз мой был оценен по достоинству, а букет с маками и ещё некоторыми другими полевыми цветами, названий которых я к моему стыду совершенно не знал, тут же оказался на самом видном месте в гостиной, где удобно расположившись в своем роскошном кресле обычно отдыхала моя горячо любимая супруга. По её виду можно было понять, что она была тронута моим вниманием. Я же далеко не бескорыстно рассчитывал за это получить достойный моего сюрприза, не менее достойный обед. Готовила она прекрасно, чем каждый раз приятно удивляла и радовала меня. Однако оказалось, что обед, на который я очень рассчитывал был ещё не совсем готов и мне ничего не оставалось как, удобно расположившись на диване, вновь задуматься над прошлым. Надо сказать, что на голодный желудок делать это было гораздо труднее, но в предвкушении чего вкусненького, я решил не унывать. А тут как раз мне на память пришла довольно смешная история, которую я даже от нечего делать иногда рассказывал своим друзьям.

           …Было это в полуголодные, теперь уже далекие для нас 90-е годы. Не было света, не было газа, но жизнь продолжалась, хотя иногда и в довольно карикатурной форме, но тем не менее. Мы встретились с одним моим старым знакомым на одной из главных магистралей нашего города, проспекте Руставели, где в нашем городе почему-то обязательно встречаются люди, давно не видевшие друг друга. Поговорив о том, о сем, мой знакомый вдруг рассказал мне одну происшедшую с ним незадолго до нашей встречи, историю про то, как он однажды познакомился с одной женщиной и что из этого вышло. Знакомство это произошло на автобусной остановке. Через десять минут после завязавшегося между ними разговора мой знакомый решил не затягивать надолго с увертюрой и перешел прямо делу, т.е. предложил ей интим.

       В ту пору люди, находясь под влиянием тяжелого периода нашей постсоветской действительности, очень быстро менялись, причем менялись они далеко не в лучшую сторону. Нравы грубели, а понятия морали и этики в человеческих взаимоотношениях на фоне всеобщего обеднения масс все больше опускались на неприлично низкий даже для нас уровень. Возможно поэтому или по причине так и до конца нами не выясненной, но предложение моего друга было встречено его новой знакомой абсолютно спокойно, и женщина ничуть не смутившись такому повороту их беседы, неожиданно легко согласилась на него, но с условием определенного вознаграждения, которое по ее подсчетам должно было составить 10 лари.

      После некоторой растерянности, вызванной предложенными условиями знакомства - мой знакомый, человек повидавший на своем веку и не такое, всё же решил на них согласиться. Так как женщина жила одна, они стали встречаться у нее на квартире. Каждый раз перед их очередной близостью он немного смущаясь, выдавал ей оговоренную ими сумму. Но однажды, с грустью признался он мне, у него такой суммы не оказалось, а природа, как назло, требовала свое. Не хватало двух лари.  Тем не менее он всё же рискнул навестить свою подругу. Будучи по своей природе оптимистом, он полагал, что из-за такой детали, она не будет слишком строга к нему.  Но неожиданно его ожидало полное разочарование, т.к. она ему отказала.

       Бедный, надо было видеть его лицо, когда он мне это рассказывал. Оно выражало искреннюю обиду и мне, как порядочному человеку, услышав его взволнованный рассказ, пришлось проявить к нему сочувствие, поэтому я начал его успокаивать, как мог.  Ох уж эти женщины, говорил я ему, нет у них к нам никакого сострадания, один голый расчет.

         Прослушав мое мнение об этой "бессердечной" женщине, и оценив его по достоинству, он немного успокоился, и мы незаметно перешли к другим темам нашего униженного существования. А их в ту пору было много, слишком много. Но лейтмотив всё же всегда оставался одним и тем же – как выжить и в то же время не потерять собственное лицо. Этот вопрос тогда волновал всех. И даже та женщина - знакомая моего друга, тоже, видимо, об этом всегда думала.

                16
         К счастью, мои мысли были прерваны довольно затянувшимся приглашением меня к обеду. – Лучше поздно, чем никогда, -  сказал я себе и прошёл на кухню, где по моим предположениям меня должны были накормить вкусным обедом. Я уселся за стол у самой стеночки, откуда, никому не мешая, мог спокойно наблюдать за всем, что творилось на этом, стратегически важном объекте моей трехкомнатной квартиры. Совершенно не умея готовить, мне нравилось наблюдать за тем, как это делали другие. Рождение еды, всегда казалось мне довольно загадочным и до конца непостижимым для меня занятием, поэтому я всегда с почтением и с любопытством следил за тем, как из различных полуфабрикатов волшебным образом вдруг получались такие божественные блюда. Здесь была какая-то мистика, но какая - этого я понять не мог.

         Устроившись поудобнее, я занялся, наверное, одним из самых приятных занятий в своей жизни - обеденной трапезой. Как прекрасна жизнь, - думал я, с удовольствием наполняя свой опустевший желудок салатом из свежих огурцов и помидоров, обильно политых подсолнечным маслом и посыпанных крупными кольцами лука, а также великолепными говяжьими котлетами с моей любимой жаренной картошкой. В такие мгновения, которые, надо признать, случались в моей жизни не так уж и редко, жизнь обычно поворачивалась ко мне своей самой привлекательной стороной, и я тут же забывал о всех претензиях, когда-либо неосторожно высказанных мною в её адрес. В эти минуты она безусловно казалась мне весьма удивительной и прекрасной. Но почему только казалась, она и в действительности, была таковой.  Теперь, я в этом уже совершенно не сомневался.

         Получив не малое удовольствие от удачно прошедшего обеда я решил его достойно закончить и приготовил себе кофе. Что-что, а кофе я любил делать себе сам и получал от этого истинное удовольствие. По моим подсчётам чашечка крепкого кофе должна была придать мне энергию, почти совершенно истраченную мною во время моей трапезы. С первыми же глотками этого чудодейственного напитка я почувствовал себя вновь в седле. Мысленно благословляя всех тех, кто прямо или косвенно были причастны к процессу моего сегодняшнего насыщения (от бога до моей супруги), я вновь предался воспоминаниям. На этот раз мне вспомнились отдельные эпизоды из моей жизни, связанные именно с моими приятными домашними обедами.

         Так уж вышло, что почти всю свою сознательную жизнь проработал я в одном довольно серьёзном академическом институте, который располагался в некогда весьма престижном районе города Тбилиси с весьма экзотическим названием - Сололаки. Говорят, что это непривычно звучащее для грузинского уха слово происходило то ли от арабских, то ли от тюркских слов - «су» и «лулакх», переводимых как водная связь. Раньше в этом месте проходил акведук, построенный от горного села Коджори. Отсюда, видимо, и пошло это название. Он снабжал водой раскинутую здесь инжировую долину, которая в 1845 году по указу наместника Государя императора на Кавказе графа Михаила Воронцова была преобразована в Тбилисский ботанических сад.

       Район этот, ввиду его расположения на возвышенности у самого подножья горы Мтацминда, манил к себе своей прохладой, которая в летние месяцы для людей, проживающих тогда в Тбилиси, была просто жизненно необходимой. Быстро осознав плюсы его местоположения, этот район на рубеже XIX и XX-х веков обживали, в основном, богатые купцы, крупные фабриканты и дворяне. Они строили здесь свои роскошные особняки, которые и теперь по прошествии многих лет удивляют нас изысканным стилем своей архитектуры. После советизации Грузии все эти великолепные дома, были, отняты большевиками у их законных владельцев. Кто-то из этих несчастных, как чуждый новой жизни классовый элемент был расстрелян, кому-то повезло больше, и они смогли сбежать заграницу, а кто-то прозябал всю свою оставшуюся жизнь практически в нищете, ютясь в подвалах или где придется. Это была большая человеческая трагедия, когда людей лишали их собственности и преследовали лишь за то, что они просто принадлежали к другому сословию - дворянству, духовенству или буржуазии.

         Наш институт как раз и располагался в одном из таких зданий. В этом не было бы ничего удивительного, если бы не то, что он специально предназначался для изучения проблем права и законности в стране. Сейчас всё это выглядит довольно анекдотично, но тогда такие опасные мыслительные параллели с далеко идущими выводами никому даже в голову не приходили. Наоборот, все работники института, по-деловому разгуливая по коридорам, были уверены в том, что занимались весьма важным и нужным для страны делом во вполне приемлемом для этого месте. На самом деле, юридическая наука, как таковая, в тот период никого по большому счету не интересовала, а обветшалое здание института, давно требующее серьёзного капитального ремонта ярко свидетельствовало об этом.  Все вопросы укрепления правопорядка и законности в стране решались совершенно в других, гораздо более комфортабельных кабинетах и людьми, имеющими о юридической науке весьма отдалённое представление. Последняя же выступала, в лучшем случае, в роли кузницы кадров для правоохранительных органов, куда со временем и перемещались все научные кадры. Их мизерные зарплаты не могли конкурировать с должностными привилегиями работников суда, прокуратуры или даже тогдашнего ЦК партии, попасть в номеклатуру которого в ту пору было мечтой любого здравомыслящего человека.

          В этом, во многом для меня судьбоносном, научном учреждении, я познакомился с одним неординарным молодым человеком, подающим по тем временам большие надежды. В последствии получилось так, что мы оказались очень симпатичны друг другу и стали большими друзьями. Гоги, - так звали моего друга, - был худощавым брюнетом, роста выше среднего, с приятными чертами лица, выдававшими в нем человека скромного и хорошо воспитанного. Этот весьма одаренный от природы человек был наделен многочисленными талантами. Он прекрасно играл на пианино, хорошо рисовал, но его основной страстью все же оставалась наука.  В ту пору мой друг всерьёз увлекался философией, но будучи юристом работал по части криминологии, которую пытался обогатить, полученными им в результате бессонных ночей своими философскими знаниями. Его ум был довольно критически настроен в отношении уже имеющихся криминологических знаний, о которых он был не высокого мнения. На основе своих философских познаний он мечтал создать единую криминологическую теорию, которой к тому времени еще не существовало. В общем-то её не существует и сейчас. Так что у него пока остаются шансы на переворот в науке.

        Однажды в институте, увлеченно беседуя с ним на волнующие нас научные темы, мы решили продолжить наше дружеское общение уже у меня дома.  Мы зачастую ходили в гости друг к другу, но на этот раз мы почему-то решили зайти ко мне. Мы оба были очень голодны и поэтому были приятно удивлены, когда моя жена, гостеприимно приняв нас, быстро накрыла на стол и угостила нас только что зажаренным ею цыпленком. Справиться с ним нам, конечно, не составило никакого труда. Довольные трапезой, которая нам обоим пришлась весьма кстати, мы ещё некоторое время поговорили о том, о сём и расстались, пожелав друг другу удачи в поиске научных истин.

       Через несколько дней, встретившись с Гоги на работе, он, предупредил меня заранее, что на этот раз мы пойдем к нему и тут же, как бы между прочим заметил - а твоя жена добрая женщина – сказал он мне.
    
      - Почему, - с интересом спросил я его, заинтригованный таким лестным для меня суждением о моей супруге.

     – В тот день – тихим, но уверенным в своей правоте голосом сказал мне Гоги - она, ведь совершенно не ждала нашего прихода, и тот аппетитный цыпленок предназначался вам двоим, но она, не моргнув глазом, подала его стол, даже не оставив себе маленького кусочка. Я задумался над его словами и мне показалось, что они не так уж и далеки были от истины. Настоящая доброта, - подумал я тогда, - наверное, заключается не в том, когда отдаёшь лишнее, а когда делишься необходимым.

      Как мы и договаривались сразу же после окончания работы мы отправились к нему. Его мама, довольно милая женщина приняла нас очень радужно. Мы прошли в комнату, которая служила кабинетом одновременно и Гоги и его отцу. Там стояло два письменных стола, это, видимо, было сделано для того, чтобы они могли там вместе работать не мешая друг другу. Однажды Гоги похвалился мне, что этот кабинет был спланирован по его проекту. Я уже говорил, что он прекрасно рисовал, но я не говорил о том, что он в одно время даже собирался стать архитектором, но потом передумал. На мой взгляд, это была его большая ошибка, но сердцу не прикажешь, а оно тянуло его в науку.

      Мы, удобно расположившись друг против друга, как всегда заговорили о науке. То было время, когда мы оба работали над диссертациями и постоянно делились своими мыслями по поводу их написания. Опыта у нас не было никакого, но желания и амбиций было много. Хотя у Гоги их всё же было намного больше. Если мне было достаточно войти в науку так, чтобы по крайней мере не опозориться, ну а если повезет и проявить себя как можно с лучшей стороны, то Гоги мечтал о большем. И я очень уважал его за это. Поэтому во все свои идеи я пытался посвятить своего друга, ожидая получения от него полезных для себя серьёзных деловых советов. Сидя в этой комнате, в которой на нас со всех сторон смотрели научные книги, мы обычно с головой уходили в волнующие нас проблемы, с удовольствием выслушивали друг друга, иногда спорили, но несмотря ни на что нам всегда было вместе хорошо, наверное, от того, что мы прекрасно понимали друг друга.

       Обычно в самый разгар наших высоких научных дебатов к нам в комнату входила его сестра - Нана, и угощала нас чаем. Она была на несколько лет младше своего брата и в лучших традициях грузинской семьи считала своей почетной обязанностью ухаживать за своим старшим братом в минуты, когда он был занят серьёзным научным творчеством. По всему было видно, что она не только любила его, но и гордилась тем, что он у неё был такой умный и талантливый. Поданный в такие минуты чай всегда оказывался как нельзя кстати и почему-то выглядел намного вкуснее обычного. И эта, казалось бы незначительная деталь ещё больше придавала нашей беседе атмосферу уюта и хорошего настроения.

      Мы неторопливо пили чай, а потом обычно нас приглашали в просторную лоджию, где Гогина мама угощала нас обедом. Однажды помню, как мы сели за накрытый рукой опытной хозяйки – Гогиной мамой - стол и при этом не переставали дискутировать о чем-то. Передо мной оказалась тарелка с едой, и я даже не рассмотрев толком, чем меня угощали, всецело увлечённый разговором, принялся есть. Я ел одновременно разговаривая с Гоги, но в какой-то момент мне вдруг показалось, что в моей тарелке почему-то лежало необычно много еды. Меня это несколько насторожило. Я посмотрел на Гоги и мне показалось, что он не совсем обычно смотрел на меня и при этом как-то по-особенному улыбался. Я сразу понял, что здесь что-то было не так. И тут только до меня дошло. Я, увлеченный нашей беседой, даже не заметил, что всё это время ел с общей тарелки, которую ввиду её близкого ко мне расположения я принял за свою. Мне стало очень неловко. Я готов был от стыда провалиться под землю, но Гоги только добродушно улыбался, и я понял, что в этом гостеприимном доме мне могли простить всё что угодно и даже это. А я тогда ещё подумал про себя, какие они хорошие и добрые люди и мне захотелось это сказать моему другу, но я почему-то ничего не сказал и сейчас жалею об этом. Тот период моей жизни был для меня особенно запоминающимся и в этом, не последнюю роль сыграли мои дружеские отношения с Гоги и его замечательной семьёй…

      Прошли годы. Блестящей научной карьеры не получилось не у меня, не у него. Наука, которой мы отдали столько лет своей жизни оказалась не нужной в этой стране, которую теперь заботили совершенно другие проблемы. С работы я уволился. Не хотелось заниматься делом, которое никого не интересует. А Гоги и сейчас там работает. Он всегда был идеалистом и к науке, которую он боготворил, никогда не относился только как к профессии. Она была стилем всей его жизни.


                17
       Смеркалось. Солнце скрылось за крышами домов, но жара по-прежнему не спадала. Столбик термометра застыл на отметке 30 градусов и ни за что не хотел опускаться ниже. После обеда меня начало было клонить ко сну, но я себя пересилил.  Столько интересного случается каждую минуту в мире, вдруг что-нибудь пропущу. Испугавшись своих же мыслей я спешно включил телевизор. Там на одном из каналов шла передача про древних римлян. Говорят, они постоянно требовали от властей хлеба и зрелищ. Больше им ничего не было нужно.

        Как странно, с тех пор прошло уже 2 тысячи лет, а наши вкусы и желания совсем не изменились. Нам по-прежнему нужна еда и нужны развлечения. Особенно последние. Почему? Что в зрелищах такого, что нас к ним тянет постоянно? Они нас развлекают? Наверное, но не только. Развлекая себя мы отвлекаемся от чего-то грустного, от беды, болезней, различных жизненных разочарований и, в конце концов, от неприятных дум о смерти. С ними мы хотим на время забыться, и получив определенную дозу положительных эмоций, ощутить себя немного счастливыми. Хлеб, даже очень вкусный не дает нам полностью такого ощущения. И потом, ведь зрелища не только развлечениями для нас являются. Они дают нам возможность получения новых, необходимых для нас впечатлений. Через них мы можем увидеть себя со стороны и увидев, лучше себя понять. Главное при этом не ужаснуться, хотя без этого тоже не обходится. Наверное, в этом сила искусства и заключается, оно дает нам возможность задуматься, выйти за пределы хлеба насущного, подняться над материальным миром и обогатиться духовно. Нам ведь скучно просто жить. Мы хотим жить интересно, радоваться каждому новому дню, каждой новой встрече, каждому новому событию. Я ведь тоже, наверное, на Мтацминду не за одним воздухом хожу. Там мы собираемся с друзьями вместе, делимся своими мыслями, обсуждаем новости, вспоминаем прошлое. Кроме того, там ведь так красиво. В разное время года бывает по-разному, но красиво там бывает всегда.

       Видимо, наш господь, помимо всего прочего, был большим эстетом раз такую красоту вокруг себя создал.  Но этого, почему-то ему показалось мало. Он захотел, чтобы ею ещё кто-то кроме него восхищался, и он создал нас, людей, способных чувствовать её и ценить. И вот мы уже, вовсю любуясь подаренной нам красотой, повторяем вслед за Библией - не хлебом единым жив человек. И это, наверное, самая лучшая награда нашему создателю, которому, конечно же, очень приятно осознавать то, что его труды не пропали даром…

                18

        Как-то неожиданно для себя мои рассуждения привели меня к богу. Это возрастное, я знаю. В молодости мы о нём не думаем, у нас на него нет времени, наши мысли занятыми другими вопросами, а вот вспоминаем его уже потом, когда что-то заболит.

        С возрастом по-другому начинаешь смотреть на мир. Ты немного отдаляешься от него, и это даёт возможность посмотреть на него немножечко со стороны, и ты начинаешь его осторожно оценивать. Что-то тебе нравится, что-то нет, но в любом случае ты не перестаешь удивляться творцу. Постепенно начинаешь ждать прощального часа, думаешь о нём и тебе становится грустно от осознания того, что в скором времени тебе никогда больше не представится возможность вновь взглянуть на эту окружающую тебя красоту.  Может там в другом месте и лучше, но мы же с возрастом становимся большими консерваторами и не любим менять своих привычек, тем более так радикально. Нам порой бывает жалко даже старые вещи выбрасывать, ведь в них частичка нашего я остаётся, как будто чуть-чуть себя выбрасываешь. Наверное, по этой причине люди и любят свою историю, хранят память о ней, реставрируют здания, целым кварталам придают стиль прошлого.

            У меня дома сохранились старые вещи. Они давно уже вышли из моды, но именно это в них мне и нравится. Они напоминают о давно прошедшем времени, о людях, которых с нами уже нет, но которые благодаря этим вещам, всё же пока с нами остаются и это приятно затягивает наше с ними расставание. Поэтому я и люблю смотреть телевизионные программы о прошлом, это ведь так трогательно, видеть своё прошлое.

       Конечно, нам повезло чуть больше, чем предыдущим поколениям. Прогресс предоставил нам уникальную возможность наслаждаться нашей историей, порой даже не вставая с дивана. И ты всё смотришь и смотришь на неё пока сон не захватит тебя целиком, и ты, наконец, не поймёшь, что сопротивляться уже бессмысленно. Хотя кто знает. Людей ведь не остановишь. И возможно когда-нибудь они создадут нечто вроде машины времени, где соберутся все поколения людей вместе и уже никогда не расстанутся. И это будет, наверное, то лучшее, что смогли бы создать для себя люди – это возможность никогда, никогда не расставаться.