Мой друг Костя

          Жил он на проспекте Агмашенебели (бывшем проспекте Плеханова) в относительно недавно построенном большом пятиэтажном доме. Квартира его располагалась на последнем этаже. Лифта в доме почему-то не было и так как пролёты между этажами были довольно длинными и высокими, то каждый раз навещая моего друга приходилось совершать небольшой подвиг пока, наконец, уставшие ноги не приводили к нужной двери. Но это меня нисколько не останавливало. Мне нравилось бывать у него в этой квартире, которая по сравнению с моей выглядела намного более комфортабельной и богатой. Пребывание в ней, благодаря её внушительным габаритам, доставляло ощущение раскованности и какой-то свободы. Почти во всех комнатах висели красивые хрустальные люстры, а в просторной гостиной стояла кожаная мебель, рояль красного цвета и большой телевизор. Такое убранство квартиры невольно по-особенному располагало и к её хозяину. Но в таком дополнении к своему портрету, Костя – так звали моего друга - совершенно не нуждался, т.к. сам был довольно интересным человеком и прекрасным собеседником.

           Был он довольно высоко роста, европейского типа телосложения, ярко выраженный блондин с такой белоснежной кожей, что казалось её никогда не касались лучи нашего южного солнца. К тому времени ему уже перевалило далеко за 60 и это обстоятельство, видимо, очень его удручало. Он со страхом задумывался над своим будущим и с грустью в голосе делился со мной своими мрачными мыслями, как будто я мог чем-нибудь облегчить его участь. Конечно, я ничего такого не мог для него сделать, и он был прекрасно осведомлен об этом, но от своей откровенности со мной ему определенно становилось легче, и я это чувствовал.

        Эту великолепную квартиру, в которой он обитал в последнее время, недавно приобрела для себя его дочь, удачно вышедшая замуж за богатого англичанина. Они с мужем постоянно жили в Лондоне, а сюда приезжали только летом. Все остальное время в квартире жил Костя с женой. Несмотря на богатый интерьер их квартиры им там бывало довольно тоскливо вдвоем, и я своими посещениями старался как-то разнообразить их в общем-то довольно скучную и не интересную жизнь.

        Мы были с ним весьма разные люди, но всё же многое нас сближало и, прежде всего то, что мы знали друг друга еще со студенческой скамьи и поэтому нам всегда было о чём с ним поговорить и что вспомнить.

        Жизнь у Кости сложилась довольно сложно. Учась в консерватории по части скрипки, его с третьего курса забрали в армию. Во время службы он отморозил себе руки после чего они потеряли былую эластичность. Поэтому возвратившись из армии он уже не смог возобновить занятия. Будучи человеком весьма начитанным, он почему-то решил, что сможет со своими знаниями и пройденной службой в армии легко поступить на юридический факультет. Надо сказать, что этот его расчет оказался верным, и благодаря такому довольно случайному стечению обстоятельств наши пути с ним пересеклись, т.к. и я в ту пору тоже поступил на этот же факультет. Я тогда был на несколько лет младше него и, видимо, по этой причине мы с ним поначалу были не более чем однокурсниками, а сблизились уже позже, на закате лет, когда и я, сделавший свою карьеру на научном поприще и он, проработавший всю жизнь в органах внутренних дел, оба оказались на пенсии.

           Была в нём какая-то интеллигентность, которая сразу бросалась в глаза и мне это нравилось. С ним всегда можно было поговорить о литературе, обсудить политическую проблематику, в общем с ним я никогда не скучал, а это, наверное, самое главное, что сближает людей и делает их, в конечном итоге, близкими.

          Костя был довольно гостеприимным человеком и дома всегда угощал меня чаем. Однако бывало, что мы с ним, несмотря на наш возраст, с удовольствием прикладывались и к спиртному. Пил Костя хорошо. Мог выпить много и не опьянеть. Мне нравилось это его свойство и поэтому мы частенько немного подвыпившие продолжали нашу полемику, причем никогда не позволяли себе выходить за определенные рамки приличия и нам обоим нравилась эта наша взаимная сдержанность, основанная на уважительном отношении друг к другу и той врожденной интеллигентности, которая исходила от него, а может быть даже и от нас обоих.

      Касаясь политики, мы довольно нелестно отзывались о наших, совершенно не имеющих опыта, новоявленных политических деятелях, критиковали их действия и нам бывало порой очень обидно, что они были лишены возможности услышать наше о них мнение, что явно было бы для них не лишним. Но в том-то и было все дело, что им было совершенно наплевать на наше мнение, у них была своя жизнь, а у нас своя, у них была удачно сложившаяся карьера, а у нас карьера наша была теперь ограничена размерами кухни моего друга, так что между нами была большая дистанция, сокращение которой я думаю совершенно не заботило обе стороны. Они наслаждались своей жизнью, а мы своей, и каждый получал от жизни, отмеренный ему судьбой кусочек своего счастья.

      Надо сказать, что и у нашего счастья были безусловно свои преимущества. У нас было много свободного времени и никакого чувства ответственности за свои политические высказывания. Нас никто не мог снять с работы, переизбрать или обругать на митингах несогласных. И этого, поверьте было не мало для того, чтобы почувствовать себя на старости лет немного счастливыми и немного даже веселыми, несмотря ни на что.

         Помимо меня у Кости был еще один друг, который тоже, как и я частенько у него гостил. В отличии от нас он очень нуждался, жил на одну пенсию и появлялся у Кости ещё и потому, что рассчитывал там хорошо поесть. Ел он много и с аппетитом, стараясь наесться так, чтобы хватило на целый день. Но Косте это только нравилось. Ему было приятно хоть в чём-то быть полезным своему другу.

        Иногда случалось так, что мы собирались втроем, но я почему-то сразу не понравился этому Костиному другу. Об этом мне сказал как-то сам Костя. Будучи человеком деликатным, он во избежание конфликта между нами старался сделать так, чтобы я не встречался у него с этим его странным другом. Обычно Костя заговорщическим тоном сообщал мне по телефону о том дне, когда он ожидал его посещения. Это было для меня сигналом, чтобы я в этот день у него не появлялся. Как-то жена Кости пожаловалась мне на то, что у него с его другом происходят слишком эмоциональные беседы, после которых она даже тревожиться за Костино самочувствие.

            - Вот у тебя с моим мужем разговоры всегда строятся по-другому, - говорила мне она, - вы не спорите с ним до потери пульса, а с этим, - она сделала недовольную гримасу, - он чересчур нервничает. Я прекрасно понимал, что она имеет ввиду, но, к сожалению, ничем ей не мог в этом помочь.

           Однажды вышло так, что я не появлялся у них дней десять, но меня несколько удивило то, что за всё это время Костя ни разу мне не позвонил. Это было на него не похоже. Оказывается, всё это время к нему ходил этот невзлюбивший меня его друг, оставался у него подолгу, и они всё время о чём-то горячо спорили. Об этом я узнал уже позже от Костиной жены, которая мне как-то потом позвонила и сообщила о том, что Костя ночью умер от сердечного приступа.

    - Накануне у него опять был в гостях тот его друг и они опять спорили – дрожащим от волнения голосом сообщила мне она…

       Хоронили мы его тихо без особого шума, за гробом шли всего несколько близких его друзей, жена и дочка, срочно прилетевшая из Лондона. Среди людей, шедших за гробом я так и не увидел того самого его друга, с которым он так любил спорить. Как выяснилось позже никто из близких Кости толком, так и не смог объяснить откуда вдруг появился этот загадочный субъект, как и где они познакомились и куда потом он так неожиданно пропал.

       Жаль стало мне Костю, хороший был человек, и время мы с ним проводили тоже очень хорошо, но, видимо, в людях он разбирался плохо, хотя не мне об этом судить, не мне, к сожалению.