de omnibus dubitandum 117. 115

ЧАСТЬ СТО СЕМНАДЦАТАЯ (1916)

Глава 117.115. ИЗ КАКОЙ ГУБЕРНИИ, БРАТЦЫ?..

    Из Эрзинджана продолжали путь тоже автомобилями на север, тремя переходами, в Трапезунд, по узкой, слабо просеченной каменистой дороге, на которой едва можно было разминуться со встречными повозками. Пересекали горы Понтийского Тавра.

    На человека непривычного эта опасная дорога производила очень сильнее впечатление своею дикостью. С одной стороны — скала, а с другой — просто бездонная пропасть, и хорошо, если откос зарос хотя бы мелким кустарником, тогда как-то не так страшно, но он не задержит, не спасет и при ошибочном повороте руля все равно костей не соберешь. Там, где-то далеко внизу виднеется ленточка будто маленькой речки, а на самом деле это грозное ущелье, по которому стремится большая быстрая река.

    После такой дороги Военно-Грузинская дорога Владикавказ-Тифлис, которой мы восхищались, казалась теперь безопасной культурной игрушкой, созданной для приятных прогулок-пикников. Ехавший в первом автомобиле с Великим Князем граф Замойский всю дорогу лежал ничком в автомобиле, не мог переносить
ни высоты, ни страшной боковой крутизны ската.

    И наряду с этим приходилось удивляться быстрой приспособляемости ко всяким обстоятельствам и равнодушию простого русского человека. За этот 3-дневный переезд мы сталкивались со встречными нашими воинскими обозами, с повозками, запряженными почему-то тройкой лошадей, уже привыкших, очевидно, к таким горным дорогам. Иной раз идут они не к скале ближе, а по самому краю карниза, и возница, да притом и не один, пустив свободно вожжи, спокойно дремлет на передке.

    «Из какой губернии, братцы?», спросили мы как-то и в ответ неожиданно получи
ли: «Из Тверской, Ваше Высокоблагородие». Когда мы только что выехали из Эрзинджана, дорога круто поднималась в гору, автомобили шли тихо и на последнем, в котором ехал и мой Бирюлин, произошло невероятное происшествие, о котором я узнал уже позже.

    Он все-таки исполнил свое намерение и увез намеченную им молодую, хорошенькую кошечку, которую за 2-дневное пребывание старался прикормить и приручить. Вынул из картонки мою фуражку, усадил туда кошку, проделал небольшое отверстие для воздуха, хорошо все как будто увязал и с таким багажом выехал. Не проехали и 2 верст, как вдруг, к всеобщему удивлению и хохоту, картонка неожиданно и быстро выскочила на малом ходу из автомобиля, и кошка, таща ее за собой, понеслась вниз под гору, к Эрзинджану. Я надеялся, что она по пути разобьет картонную коробку и не притащит ее домой, осрамив моего Бирюлина, а вместе с ним и меня.

    На последней нашей ночевке, в Гюмюшхане, нас поджидал и встретил командир 2-го Туркестанского корпуса генерал Пржевальский, спустившийся с своих горных позиций приветствовать Великого Князя, которому к ним добраться было тяжело.

    Насколько припоминаю, он был небольшого роста, худой, в старенькой, потрепанной в горах черкеске, что указывало на тяжелые условия, при которых они
воевали. На меня он произвел очень хорошее впечатление своим спокойным, деловым докладом.

    На следующий день к вечеру мы спускались на тормозах уже с гор Понтийского Тавра к Черному морю, в Трапезунд. Там недалеко, к западу от него, в горах, боевой фронт 5-го Кавказского корпуса генерала Яблочкина, а в самом Трапезунде управлял генерал-губернатор генерал Шварц, бывший защитник Ивангородской крепости на Висле.

    Город не произвел на меня особенного впечатления, мне казалось, что это на большом пространстве красно-маковое поле, такой вид производят красные крыши небольших домиков, разбросанных от берега моря и до подножия начинающихся вдали гор, но зато природа, море, яркое солнце и масса зелени были его украшением. Были мы в гостях у греческого епископа и удалось съездить в лежащую в 20 км. к западу на берегу моря Платану, чтобы осмотреть громадную турецкую табачную плантацию. При отъезде оттуда каждый из нас получил в подарок по 5 фунтов уже нарезанного прекрасного, янтарного цвета, ароматного, но очень крепкого табаку. Мы должны были уплатить только по 50 копеек от фунта за резку.

    По возвращении в Могилев Бирюлин пригласил к нам на квартиру евреечку, специалистку по набивке папирос, смешали платанский табак пополам с более легким нашим «Месаксуди» и евреечка все интересовалась: «И откуда вы достали такой чудесный табак, у нас такого здесь нет». Пришлось объяснить, что специально для этого ездили в Турцию, в г. Платану. Не поверила.

    После 3-дневного пребывания в Трапезунде, ночным рейсом на миноносце мы были доставлены в Батум. Наш российский Батум нельзя сравнивать с турецким Трапезундом в смысле благоустройства и культуры, а кроме того и природа здесь и красивее и богаче. Посетили мы чайные плантации, мандариновые рощи и разведение тростника. Гостеприимные моряки приветствовали у себя на корабле Великого Князя и нас.

    Из Батума уже нашим удобным поездом проехали опять Тифлис, не останавливаясь, потом Эривань, у которой я обратил внимание, что поезд все крутится, идя по кривым то в одну, то в другую сторону, и в какое окно ни посмотришь, все видишь высокую библейскую гору Арарат. Затем идет Джульфа, и мы в Тавризе, куда приехали с визитом к наследнику персидского престола.

    Тут миссия Великого Князя была какая-то дипломатическая. Из Петербурга к этому времени к нам прибыл курьер с подарками, которые он должен был раздать в Тавризе наследнику и окружающим его сановникам, а главную часть потом отвезти в Тегеран для шаха и министров.

    В Тавризе нашим русским консулом был Беляев, по указаниям и советам которого и распределялись эти подарки. Знаю, что шаху мы потом отвезли какую-то дорогую большую вазу, а что получил наследник, не помню, сановникам же давались в зависимости от ранга маленькие наши ордена, начиная от св. Станислава 3-й степени. Был официальный прием, все мы были вместе в довольно большом зале, персидский наследник и Великий Князь сидели отдельно вдали и с ними консул Беляев, как переводчик, а мы и несколько персов в парадном одеянии, в расшитых золотом мундирах при разнообразных лентах через плечо и орденах, сидели отдельно на стульях вдоль стены.

    Визит был молчаливый и очень скучный, и мы были рады, что он оказался непродолжительным. Некоторое молчание, которое вдруг прерывает наследник, говорит что-то быстро вроде «харатарабура» с минуту и смеется, ему вторят и персы, а мы молчим. Беляев начинает переводить, что Его Высочество рассказывает забавную историю, какая была с ним, когда он был в военном училище, после этого и мы делаем вид, что нам очень весело. Наконец, после 15-минутного такого
веселого разговора Великий Князь встает, подает руку наследнику, мы все кланяемся и почтительно ретируемся. Получили и мы подарки, и моему Бирюлину стало больше хлопот с моим багажом, который увеличился на небольшого размера, примерно 1,20 м. на 1,70 м., красивый персидский ковер.

    Из Тавриза мы выехали по узкоколейке к северному берегу Урмийского озера, к пристани, если не ошибаюсь — Шарапхане, расстояние небольшое, около 100 км., а оттуда на маленьком пароходике, вроде тех, какие у нас ходили по Неве и по Фонтанке, через 4 часа плаванья причалили к пристани Урмия, а до города Урмия, куда лежал наш путь, надо было проехать еще 20 км. на автомобилях.

    Там была резиденция генерала Чернозубова, нашего донского казака, командовавшего Азербейджанским отрядом, в который входила и 5-я Кавказская казачья дивизия. При въезде в город мы проезжали по неширокой улице, по сторонам которой шли сплошные довольно высокие глинобитные заборы, скрывавшие внутреннюю жизнь персов-мусульман.

    На большом расстоянии еще до центра, где были по случаю приезда Великого Князя воздвигнуты «триумфальные ворота», эти грязные стены заборов были скрыты повешенными на них и спускавшимися почти до земли чудными, бесценными персидскими коврами. Когда мы подъехали к «триумфальным воротам» были уже сумерки. Ворота были грубо сколочены из деревянных столбов и нетесанных досок, обернутых красным кумачем. Наверху был горизонтальный потолок и на нем около пяти горизонтальных полок вроде этажерки, на которых красовались не менее 50 разного вида и калибра зажженных керосиновых ламп, от простой маленькой кухонной до более крупных и даже с абажурами.

    Вероятно, для экономии, ширина ворот была рассчитана только на ловкость и искусство шоферов. Когда мы медленно проезжали через эти ворота, было немного жутко иметь над головой такое количество горящих ламп. Если бы какой-нибудь шофер задел эту постройку, то гостям, сидевшим в автомобиле, не поздоровилось бы. Подъехали к отведенному нам двухэтажному дому с крутой деревянной лестницей наверх.

    В этот же вечер мы были приглашены на банкет, устроенный персидским губернатором с двумя-тремя его помощниками. Присутствовали и наши старшие начальники во главе с генералом Чернозубовым.

    Тут я к своему большому удовольствию встретил и своего однокашника по Академии Генерального штаба капитана Егорова, сидел рядом с ним, и мы вспоминали недавно прошедшее время совместного пребывания в Академии, он мне рассказывал о своей службе на Кавказе, о военных действиях здесь, об обычаях и нравах этой страны.

    «Вы, — говорит, — проезжая по улице, видели повешенные в вашу честь персидские ковры на глинобитных заборах по приказанию губернатора, а знаете, что вот один какой-то перс или не захотел, а может просто замешкался в исполнении приказания, и его за это на короткий срок прибили к дверям, пропустив тонкий гвоздик через мочку уха, проделав дырочку для серьги. После такой операции он немедленно вывесил ковер.

    А знаете, кого шах назначает губернатором провинции? Того, кто на торгах пообещает ему выплачивать наибольшую сумму налогов, а уже потом, будьте уверены, он выколотит с населения и для шаха, и для себя. Народ уважает нашу русскую власть, которая, насколько это возможно, не посягая на престиж местной власти, не дает его в обиду и часто защищает его».

    Ужин был в персидском духе, кажется, традиционный плов с барашком, для нас были и спиртные напитки, а что пили персы, не знаю, наверно какой-нибудь шербет или бузу.

    Зал был большой, и свободного места было много, вот тут нас и угостили мальчишеским балетом под восточную музыку. Несколько мальчишек изощрялись в балетных номерах под одобрительные восклицания и хлопанье в ладоши персидских представителей. На следующий день мы выехали на автомобилях за 40 км. в Соучбулаг, центр Курдистана, куда прискакали не менее сотни знатных курдов, заранее оповещенные, чтобы повидать двоюродного брата Белого Царя.

    Была разбита большая палатка и приготовлено угощение. Не помню, кто подарил мне там высокую, конусом, курдскую шапку, зеленого цвета и простеганную, и я ее привез домой на память о диком Курдистане. Насколько помню, мы будто бы тут по пути в Соучбулаг видели и 4-ю Кавказскую казачью дивизию.

    Теперь остался у нас последний визит в Казвин и Аве к генералу Баратову и к персидскому шаху в Тегеран. Наш путь теперь лежал через Джульфу в Баку, а там пароходом в персидский порт Ензели, на юге Каспийского моря, где нас ждали автомобили Кавказского конного корпуса генерала Баратова.

    Первые 50 км. пути от Ензели до Решта проходили по очень влажной низине на южном берегу моря с густой и пышной растительностью, и при жарком солнце нам казалось, что мы где-то в тропиках, но зато дальше, повернув к югу, дорога начала подниматься и мы почувствовали холодное дуновение осени.

    В Казвине и Аве был смотр казакам, тут были части 1-й Кавказской казачьей дивизии, здесь же мы видели и кубанскую сотню есаула Гамалея, все георгиевские кавалеры, они по диким и опасным местам спустились в Месопотамию и нанесли неожиданный визит «горе - героям» англичанам. После смотров вечером, конечно, кавказский казачий прием с «аллаверды», лезгинкой, гопаком, с песнями и бесконечными речами, особенно такого симпатичного и талантливого тулумбаша, как генерал Баратов.

    Дальнейший долгий 160-километровый путь по безлюдной степи, где только изредка нам встречался, как там говорили, «персидский экспрес», нагруженный труженик-ослик, и за ним терпеливо шагающий его владелец.

    Тегеран того времени не произвел на меня того впечатления, которого я ожидал от столицы государства из сказки «тысяча и одна ночь».

    Остановились мы в гостинице, которая конструкцией мало чем отличалась от того дома, в котором мы пребывали в Урмии, а тонкие наружные стенки комнат может быть и хороши были для лета, но сейчас мы просто мерзли. Прием у шаха во дворце, в котором мы были приняты и который я рисовал в своем воображении в золоте и роскоши, оказался, как я его припоминаю, очень скромным одноэтажным зданием со многими окнами. Может быть это была какая-нибудь его загородная вилла.

    Зал, в который нас, свиту, пригласили, была фактически небольшая комната, едва вместившая обеденный стол на 15-20 человек, там висели зеркала и то неважного качества, не дававшие правильного изображения. Шах — по виду еще молодой человек, довольно полный и краснощекий, показался мне гораздо моложе своего наследника, худого и немного как будто мрачного. Шах удостоил нас поклоном и удалился с Великим Князем и, кажется, с нашим посланником в отдельную команту, где они и обедали отдельно, а мы тут, в общем зале, с персидскими министрами и с кем-то из чинов нашего посольства. Не помню хорошо меню нашего обеда, оно было написано на карточках, лежащих у каждого прибора. На одной стороне было написано по-персидски, а на другой безграмотно по-русски, помню название одного блюда: «индушка с картофилам», и другое, написанное в таком же духе. После обеда я взял свою карточку на память, но где же было сохранить такой шедевр при нашей бурной скитальческой жизни. На столе было и несколько бутылок хорошего французского
шампанского, но из-за отсутствия льда — теплого.

    Когда раздавались подарки, не помню, вероятно, их раздавал Великий Князь с нашим посланником, а мы торопились за это время возможно лучше рассмотреть Тегеран с его достопримечательностями и базарами, где сидели важные персы-купцы, часто с красно-рыжими бородами, около своих лавочек.

    Был прием и в нашем российском посольстве, которое занимало большую загородную виллу вне города. Подниматься на второй этаж с парадного входа надо было по широкой лестнице, покрытой огромным чудным персидским ковром. Я поинтересовался, является ли этот ковер собственностью посольства, а мне ответили, конечно нет, нам дают его на пользование бесплатно, потому, что ковер тем больше ценится, чем больше по нему ходят. Мы спрашивали также, неужели персиянкам не надоело носить чадру, а нам, смеясь, отвечали, что они сами не хотят ее снимать, и объясняют: идет молодушка на свидание в чадре, переменит только туфельки и проходит по базару мимо сидящего там мужа, и он ее не узнает. Не знаю, так ли это было в действительности.

    Шах и наследник, у которых мы были в гостях, принадлежали, если не ошибаюсь, к династии «Кадьяр» (с 1779 по 1925 г.), потом заступила новая династия «Пахлеви». Читая сейчас о состоянии нынешней Персии, я совершенно не узнаю ее, побывав там в 1916 году. После дикости и произвола, теперь, мне кажется, пережив многие волнения и невзгоды, Персия идет быстрыми шагами по пути культурного и правового государства. Получил и я в Тегеране тоже подарки, такой же как в Тавризе небольшой прекрасный персидский коврик, а кроме того звезду Льва и Солнца из какого-то не совсем благородного металла и еще две в таком же роде поменьше по научной линии, как офицеру Генерального штаба. Грамоты на право их ношения обещали прислать позже в Могилев, но ввиду происшедшей революции мы их так и не получили. Великому Князю шах преподнес звезду с бриллиантами. Слышал, говорили, что у шаха не было для этого подарка такой звезды, так он просто снял
ее с одного из своих сановников. В Тегеране мы встретили Генерального штаба генерала Назарова, будущего Донского Атамана после смерти генерала Каледина.
   
    Показывали нам там и Персидскую казачью бригаду, созданную, кажется, генералом Ляховым.

    Попрощавшись с Тегераном, мы отправились в Ензели, а там вышли в море на самом большом пароходе, кажется «Куропаткин», на Баку и попали в 10-бальный шторм, не знаю, что бы мы чувствовали при полных 12-баллах. Короткие, сильные волны качали нас во все стороны, все мы, кроме Великого Князя, лежали пластом, а он переносил качку совершенно спокойно. Даже потом в поезде полдня меня еще качало.

    Приехали в Могилев, уставшие от такой продолжительной поездки, съездили на несколько дней в отпуск в Петербург, и я потом засел за приведение в порядок дневника нашей поездки.

    Пошли повседневные дни в Могилеве, и вдруг, как гром, с неба, надвинулись грозные тучи революции и самое тяжелое и, как оказалось, роковое отречение Государя. Я тоже со всеми чинами Ставки присутствовал при прощании с нами Государя. Слезы стояли у нас на глазах. Я был в таком состоянии, что сумбурно припоминаю происходившее, помню, как упал в обморок, кажется раненый, хорунжий конвоец, Государь говорил о подчинении Временному Правительству, о
непременном окончании победоносной войны, но незабываемо помню, как он потом медленно и спокойно обходил всех нас и каждому посмотрел в глаза.

    Печаль была у нас беспредельная, но мы еще не понимали и не знали, чем это грозит России. Государь отбыл в Царское Село. Все говорили, что он назначил Главнокомандующим Великого Князя Николая Николаевича, который скоро должен был приехать в Ставку. Действительно, поезд прибыл на станцию Могилев, но Великий Князь не поехал в Ставку, подчинившись, очевидно, требованию революционных властей, и поезд, простояв на станции два дня, тихо и спокойно направился в Крым.

    И тут я еще раз с грустью подумал: «Нет, не мой он кумир. Он был безрассудно грозен в мирное время, коленопреклоненно умолял в своей телеграмме Государя об
отречении во имя спасения России и династии и, не знаю почему, так быстро и без всякой борьбы отказал в помощи этой России в нужную минуту и, оставив все на произвол судьбы, уехал в Крым».

    Первое время все еще как будто шло по старым, накатанным рельсам, административная машина как-то работала, я был назначен 19 июня 1917 года начальником штаба 2-й Кубанской казачьей дивизии, который находился в г. Орше.