Мой Заболоцкий дедушка

     Лучше, если вас женщина сама бросит, потому что когда не она – такое, как бы сказать, чувство, как бы дискомфорта, и с чего бы. А случилось что: был праздник и музыка, и нас познакомили, а я бы никогда не проявил инициативы первый, я их, женщин, вообще-то, боюсь, а она заговорила, и у нее лицо круглое, милое, и она такая молодая, в смысле, выглядит, и фигура, как у девушки, и еще возле гардероба ножку этак поджав, в коленке согнула, прелесть моя.

     Когда знакомишься с женщиной, девушкой и ничего про нее не знаешь – лучше всего пригласить ее в кино, и чтобы модный фильм, пусть он и фуфло, но оказался не фуфло, хотя невнимательно смотрел и пытался что-то говорить, она шикала, потом искала платочек для слез, но не нашла и взяла мой. Был месяц май, и после кино я ее провожал и вот: шел, говорил, слушал и не замечал расстояния, договаривался о встрече (когда же), прощался, и потом вспоминал, и думал, и мечтал. О, новизна первых свиданий, радость узнавания, нетерпение дождаться до завтра, до после работы, как условились, возле парка, я с цветами, а там в парке деревья с новенькой листвой и новенькие пары на скамейках, и, кажется, я влюбился.

     Захотелось совершить подвиг и я сказал: «Знаете, Таня, - сказал я, - мой дедушка – Николай Алексеевич Заболоцкий, поэт, знаете?» И пока не успела ничего ответить: «Зацелована, околдована, с ветром в поле когда-то обвенчана». Некоторые, и такие есть, говорят, что стихи не нужны, и с девушкой, говорят они, нужно говорить о девушке, наверное, не спорю, они же опытные и знают, что говорят и как говорить, но Таня слушала меня внимательно. «Правда?» - сказала она. Вообще-то, я обычно не вру, тем более, что я и не врал, потому что, смотрите, Таня, мой родной дедушка – Заболоцкий - родился в Уржумском уезде такой-то губернии, а Заболоцкий-который-поэт, жил и учился в этом Уржуме, но главное (главное!) у дедушки был дядя Алексей, он и есть отец Николая Алексеевича, а мой дедушка - его брат, а я - очень просто, - внук. И, говоря это, я понимал несомненную очевидность (очевидную несомненность) того, что говорю, да, все так, все сошлось, и все совпало в эту минуту, и Таня слушала меня, затем взяла под руку и тесно прижала мой локоть к себе.

     Она жила с парком по соседству, считая его как бы своею вотчиной, и пока в нем отцветали черемухи, яблони и сирени, и готовились перемены к лету, мы ходили по темным и светлым аллеям, брались за руки, целовались на скамейке, а еще она говорила, что она как Рапунцель из сказки о девушке с длинными волосами, которая была заперта в башне, - и не потому что волосы длинные, они и не длинные. «Потому что принц никак не едет?» - догадывался я. Она кивала и сильнее прижимала мою руку.

     Лето созревало стремительно, и мы стали встречаться в моей свободной квартире, к себе она не приглашала, после развода (ой, давно уже) она жила с родителями, там же и дочь. «А в отпуске где бываешь?» - спрашивал я в перерывах. Она нависала надо мной: «На даче у родителей». Послеобеденное солнце пробивалось сквозь ее растрепанные волосы, она мотала головой: «Нет-нет, нигде не была и не хочу, я домоседка!» «Рапунцель!» - вспоминал я. Она смеялась и опять ныряла с головой куда-то в недра нашего одеяла.

     «А еще по воскресеньям я в баню хожу, мы паримся, у нас там своя компания». – сказала она, и я связал для нее березовый веник.

     Лето томилось, тянулось и уже переваливало зенит, отцветали липы с клейкими блестящими листьями, и травы устало жухли от солнца (она говорила, что пора бы мне с родителями знакомиться, сколько же можно прятаться, и я кивал), густели небеса и предосенней прохладой тянуло от них.

     Наверное, прежде чувства появляется предчувствие, а прежде намерения – желание, и все это как-то возникает, живет, формируется, а потом вдруг пропадает - не знаю куда; я перестал ей звонить, она звонила – недоуменно, обиженно – и тоже перестала. Вот тогда я ощутил дискомфорт.

     Она позвонила потом, совсем уже осенью, и сказала, что мой березовый веник – просто чудо какой, а на вопрос «как живешь» сказала, что ей, в общем, было нелегко и она поехала в Тунис («Куда? в Тунис? в Сахару?» Она сказала: «Да»), а если я захочу опять встречаться, то она, в общем, еще посмотрит, и я промолчал.