Радость

Папа вернулся с рыбалки, и под истошный собачий лай вошёл в избу. Пока он топал на пороге, отряхивая снег с валенок и тулупа, Зина метнулась в сени маленькой шаровой молнией.
Папа огромный и сильный. На его заиндевевшей щетине блестят снежинки. Из-за спины торчит коловорот. Сняв мокрые варежки, он крепко обнимает Зину, которая прижалась к его ноге.
–  Сколько поймал? – спрашивает она.
–  Немного, – усмехается папа, – всего-то десять штук.
Разве десять штук это мало? Зина удивлена. Она пока что только до десяти и умеет считать. Десять — это граница её вселенной. Абсолютный предел всех измерений. Но папа такой большой, что для него даже десять – немного…

Сегодня в доме как-то оживлённо и радостно. Мама весь день суетится у печи. Разделывает и готовит пойманную отцом рыбу. «Не мешай», – ответила Зине, когда та прибежала рассказать потрясающую новость: за десятью есть другие числа! Об этом ей только что поведал старший брат.
– Это легко, – сказал он, – десять по-старому «цать». Представь, что цать сидит на лавке, под ним в подклете те цифры, что ты уже знаешь: один, семь, восемь. А над ним, на чердаке, такие же цифры, которые составляют числа: один над цать составляет одиннадцать, семь над цать – семнадцать. Ну и так далее.
Но взрослым сегодня не до того. В разгаре подготовка к празднику. Завтра последний день декабря, а потом наступит новый год. Это будет одна тысяча девятьсот тридцать четвертый год, но таких больших чисел Зина ещё, конечно, не проходила.
К отцу пришёл его брат – дядя Вася, а еще Тимофей, колхозный шофёр. Тимофей притащил сахар, папа и дядя Вася настроили блестящий медью аппарат, и вскоре по избе разнёсся сладкий запах – началось таинство самогоноварения.
К ночи напиток был готов. Полведра браги остывали в сенях. Мужчины ещё долго курили на крыльце, разговаривая о чём-то. Зина лежала в своей кровати и прислушивалась. Глухо звучали голоса, доносился хриплый смех, скрипела дверь, во дворе лениво гавкала собака. Эти звуки были для неё музыкой дома. Музыкой тепла, любви и уюта.
Наконец всё стихло. Лишь ветер, завывая, рисовал на окнах узоры. Зина никак не могла уснуть. Ворочалась и повторяла про себя: «Один над цать. Два над цать. Три над цать. Десять над цать… Или это будет цать над цать?». Не сумев ответить на этот вопрос, Зина решила сходить в туалет, оделась и вышла на улицу. Проснувшись, беззлобно заворчал старый пёс. «Не мешай», шепнула ему Зина. Потом она смотрела на звезды, сначала пыталась их считать, но быстро сбилась, и просто любовалась яркими манящими точками, пока уши не начало щипать от мороза. Зина слышала, что по звёздам можно определять судьбу, но сама не умела этого делать. Судьбу же она себе хотела самую обычную: провести здесь, в этом доме, всю жизнь, с папой, мамой, сёстрами и братьями. Ну и ещё с той куклой, что она видела в городе в магазине игрушек. Жизнь эта была непростой, но другой она не знала.

Вернувшись в дом, Зина натолкнулась в сенях на ведро. Звякнуло железо и булькнула прозрачная жидкость. Ведро оказалось наполовину пустым. Зина зачерпнула ладонью несколько капель и попробовала на вкус: вода. Сделав шаг в сторону, она увидела другое ведро. Посмотрела и обнаружила, что оно тоже заполнено лишь наполовину. Два ведра с водой, полупустые, а пройти негде!

Зина была хозяйственной девочкой, и не могла оставить такой беспорядок. Она с трудом подняла одно из вёдер и перелила в другое. Отодвинула пустую ёмкость в сторону, подальше от прохода, и, довольная собой, вернулась в постель.

«Жить ей оставалось недолго…» – такое просится продолжение для этой истории, но нет. Зина прожила долгую, и, надеюсь, счастливую жизнь. Страшные годы пронеслись над страной, забрав с собой родительский дом, в котором варили самогон отец с друзьями. Отгремела война. Оттепель станцевала твист. Шаркающей старческой походкой ушёл в небытие застой. Отмитинговала на площадях шумная перестройка. Давно выросли дети, и даже у нас, внуков, уже прорезались усы.
– Бабушка, ну и что же, не пили они этот самогон? – спросил я. Мы сидели на кухне ее квартиры в спальном районе столицы. За окном, как и тогда, была зима. По двору бежали люди, прячась от колючей метели в шарфах. На льду Москвы-реки мерзли отчаянные рыбаки.
– Что же, так и не пили? – повторил я.
– Пить-то пили, – вздохнула Зина, снимая с плиты закипевший чайник, – Пили. Но радости уже не было…