Незамолимый грех

                Незамолимый грех
   
    Кто   только   не   повстречается   на   жизненном   пути!   Однажды  я  решила  заглянуть  к  соседке.  Что-то   долго,  уже  несколько  дней,  я  не  видела  её  на  скамеечке  у  подъезда.  Не   заболела  ли?  Я  знала,  что  у  неё   есть   в   Москве   взрослая  дочь.   Только жила она отдельно  от  матери  со  своей  семьёй,  работала  и  не  всегда  успевала  заехать  к  ней  после работы.   Поэтому   она   попросила  меня  заглядывать  почаще по-соседски, проведывать старушку    и   сразу  же  звонить,  если  потребуется  помощь.
   
    Я   подошла  к   двери  и  прислушалась:  послышалось  покашливание,  постукивание  по  паркетному  полу.   Значит,  жива,  слава  богу…  Открылась   дверь,   и  я  с горечью  увидела  очень старую и очень больную женщину.   Она   стояла,    опираясь  на  костыль  и на  палку,  вся  сгорбленная,  рыхлая  и  даже  по  внешнему  виду  было  ясно, как ей трудно приходится.  Соседка   пригляделась  ко  мне  одним  левым  глазом  (второй  ей   удалили)  и  пригласила  войти.
 -   Может   быть, Вам  принести  что-нибудь из  магазина? Или  зайти  в  аптеку?   Я   как  раз  бегу  за  продуктами.  Как Вы  себя    чувствуете,  не  полегчало?

-   Нет,   ничего   мне   не   надо!   Дочь недавно  всего   понавезла,   полный   холодильник   продуктов. А я  ничего не хочу!   Всё  болит…  Сердце   колотится,   голова  кружится, в ушах звон…  Еле-еле хожу, помирать пора, а  страшно-то   как…

-   Ну,   что  это  вы  задумали! Помирать? Жить надо, помереть  всегда  успеем.  Так  наши  предки  говорили!   Я  собиралась ещё по пути  в  церковь  зайти, надо  панихиду заказать.   Куплю  и  вам   самую   большую  свечку,  поставлю  к  иконе святого Пантелеймона, да и записочку  напишу. Выздоравливать   Вам   надо!  Авось,   полегчает.
   
     Старуха   с   горечью   посмотрела  на  меня.
-   Нет,   чую,  видно,  не  поправиться…  Пора  мне в самую дальнюю  дорогу  собираться.  А  ты  лучше  посиди-ка    со  мной  пока,  поговори  немного.   Свечку  за  меня  не  ставь!   Грех   мой   на себя не  бери,  не смей!

-  Как   это? – удивилась  я. – Почему   нельзя  ставить свечку за  здравие?   Какой   у  вас  может  быть   грех?

-  Незамолимый!   Я,  когда  поздоровее   была,   церквей,   монастырей   много   посетила.   С  монахами,   с   батюшками   советовалась…  Каялась всю-то жизнь… Нет,   непростительный   грех   на   мне,  в   себе   несу  его,  грех  этот,   неисправимый. Да ты присядь, я тебе расскажу.   Надо   и   мне   когда-то  честно  высказаться, а то всё в себе ношу…  Всю мою жизнь каюсь,  всю  душу   истерзала… Только ты  моим  детям  не передавай, не пересказывай, что я тебе сейчас  поведаю, ладно? Я  никому, ни подругам, ни  мужу, никогда не  призналась...   
   
    Она помолчала.
-  Вот   ты   своим   школьникам   про   блокаду   Ленинграда   рассказываешь, а я её всю там пережила.   Как   сейчас   каждый   день  помню…   Муж  на  фронте, воюет, писем   нет… А двое   детей   дома   брошены,  голодные, больные… Намучалась я!  Замёрзло все вокруг.  Зима, холодище. Паёк - горькие   граммы   хлеба,   а   они  всё  просят и просят: «Дай, мама,  хлебца!»  Жалобно канючат, всё сердце разрывают…  На работу бежишь, бывало, одних бросаешь,   возвращаешься, а   сердце   колотится,   думаешь,   живы   ли?   Да   ещё   и   за   хлебом   в   очереди   простоишь на улице   незнамо   сколько… Паркет   с   полу   весь   в   буржуйке   сожгла…   Только   узенький   проход   на   полу   оставила.   Стулья,   табуреты,  кухонный   стол,   шкаф – буфет   старинный, книги, - всё   в   печку   побросала…   Вот   я   в   этом   холоде   и   голоде   сама   заледенела   душой…   Такой  великий   грех   совершила,   не   приведи   господь!
- Да,   полно!   Вы   преувеличиваете… Детей спасали…
- Ничего  я   не   преувеличиваю…  Один   монах,  старец,   сказал, что   мне   даже   в   церковь   входить   не   надо   бы...   Нельзя   народ   смущать… Грех на мне. Грех...    Молиться   дома   надо.   У   иконы   Матери   Божией,   Заступницы,   может,   она   простит… А   люди    нет,   не   простят,   не   осмелятся… Да   что   люди!   Сама   я   себя   простить   не   могу.  Вот   что  главное!   Ты  послушай… Тебе   расскажу,  может,  и   сгодится  в   твоей   работе...

- Стояла   я   однажды  во  время блокады в   очереди за хлебом. Самое голодное время было. Зима, сорок второй год…   Получила     свои   граммы   по  талонам,   и   домой   побрела. Сил нет, вьюга, сугробы…   Только   отошла   от   магазина,   смотрю,   а   на   чистом   снежочке   лежат   хлебные   карточки,   почти   на   весь   месяц февраль,   свиток целый,  только   две   карточки и  были  отоварены.   Оглянулась   вокруг – никого,   холодище,   улицы   пустые…   Я   эту   карточку   хвать   и   за   пазуху   спрятала.   Оглянулась   ещё   раз  вокруг – нет,   никто   не   видел!  Господи…   Я   домой   побежала   со   всех   своих   блокадных   сил.   А   когда   дорогу   начала  переходить,  из-за  угла   девчонка   бежит:   рот   раскрыт,   глаза   красные,   рыдает   во   весь   голос:   
- Тётенька,   миленькая,  я  тут    недавно  проходила,   карточки   выронила,  не   видали?   Кто-то   поднял,   скажите, может, видели  кого,   я  быстрая, догоню!
   Я   только   головой   мотнула,   нет,   мол,   не   видела,   не   находила.   Девчонка   дальше к магазину побежала,  у  очереди выспрашивать. А   я   домой, к своим детям… Вот  мой   грех, говорю   тебе,  самый    незамолимый…
   
    Соседка   помолчала,   но,   видно,   ей   хотелось   высказаться   до   конца,   и   она   продолжала:
-   Муж   мой   так   и   не    объявился,   долго   я   его   ждала,   сколько   заявлений   в   военкомат   подавала.   Но,   нет,   ничего   не   известно,   «пропал   без   вести»…   Потом  уж я решилась. После   войны  снова   замуж   вышла,   за   москвича.  В санатории   мы   с   ним   познакомились. Он   всю   свою   семью   в   войну   потерял.   Квартиру   ленинградскую   поменяла   на   Москву.   Квартира   у   нас   с   первым   мужем   хорошая   была,   от   его   родителей  досталась.  Да и второй муж хороший был, не пил, не курил, к моим  детям, как к своим относился…   Здесь, в   Москве,   дети   школу   да   институты   закончили,   работают,   семьи   завели, квартиры получили,   внуки   появились.   Жить   бы,    да   жить,   но   нет,   грехи   одолели.   Чем   старше   становлюсь,   тем   всё   чаще   ту   девчонку   во   сне   вижу:   бежит,   кричит,   глаза   распухшие,   заплаканные:   
- Тётеньки,   дяденьки,   родные,   дорогие,   карточки   отдайте,   ведь   вся   наша   семья   с   голоду   помирает… Как целый  месяц   прожить?  У меня мама, бабушка, братишка… Голодаем… Дядя недавно заболел и умер...Бабушка с постели давно не встаёт...
   
-  Но,   может   быть,   они   всё-таки   выжили?
-  Нет,    чую   я,   не   выжили…   На   Пискарёвке   лежат…   Вот   что   меня   мучает,   вот   что   покоя   мне   не   даёт.   Я   весь   хлеб,   что   по   этим,   чужим, карточкам   отоварила,   своим   детям   скормила,   сама   крошечки   в   рот   не   взяла.   Своих детей выходила, а   чужих,   выходит,   погубила…   Нет,   и   не   говори   мне   ничего,   сама   знаю:   грех  на   мне  лежит  незамолимый!  Сегодня  прилегла  отдохнуть, только чуть вздремнула, опять девчонку ту  увидела,  не  отпускает  она   меня,  напоминает…
   
- Отдай,    говорит,  тётенька,  наши  карточки!  Знаю   я,    это  ты  их   взяла!  Больше некому... Верни,  совсем  мы  с  голоду  пропадаем… Пожалей!!!
- А   вот   как   вернёшь?  У   кого   прощенья   просить?   Мучаюсь   я,  всю  жизнь  совесть  покоя  не  даёт… И   телевизор   смотреть  не  могу. Другие бабки   хоть   телевизор   смотрят, новости, сериалы,   всё-таки  развлечение.  А я, грешница,  недавно  включила,   а  там   дневник   Тани   Савичевой  показывают…   Может   быть,   это  она,  Таня,  потеряла  карточки?   И   вся   её  семья   из-за меня  погибла?! Целый месяц без карточек не протянешь, взять неоткуда. Блокада...
    Я   вздохнула.
- Нет   уж,   соседка, дорогая,  иди  к  своим  школьникам,  учи  их  добрым  делам,  обо   мне   не  думай… За   свой    грех  сама я  отмучаюсь…  Не   даром   ногу   мне   ампутировали,  глаз  удалили,  всё  тело  болит,  душа   ноет  и  ночь,  и  день… Покоя мне нету… Нету  прощения!
   
    …Скоро   она  умерла.   И  умерла  31  декабря,  под  Новый  год,  когда   во   всех   семьях   готовятся к   праздничному   застолью. Когда забывается плохое, все желают   друг  другу  здоровья, удач, счастья.   
    Я    вспоминаю   её  слова:   
- Выхода  нет,  никакой  радости  нет…  И  дети  у  меня  есть,  и  внуки,  и  правнуки,  но  моя  огромная  вина всё моё доброе  перевешивает…   Грех  мой,  грех  какой,   незамолимый   грех!

   Когда   я   рассказала   старшеклассникам   об   этом   случае   из   истории   ленинградской   блокады, наступила   тишина.   Сидят,    молчат,   ни   слова…  Что   тут  скажешь?   Наши   предки   говорили:   
- Жизнь   прожить – не   поле   перейти.    Не   переживёшь – не   поймёшь!   И   всё-таки  помирать   надо   с   чистой   совестью!
      
   Много лет я думала об этой исповеди умирающей соседки, осуждала её,  жалела и, наконец,  поняла: виновата война и все, кто её развязал против советского народа! Война даже самого чистого в помыслах человека  может  поставить в такие жестокие условия, когда он невольно или даже осознанно может совершить  безнравственный поступок. Не каждый выдержит тяжёлое испытание...

   Перед этой блокадницей война поставила невообразимо жестокий выбор: спасать своих детей любым способом… Даже за счёт жизни других детей… Вот так!  И всю оставшуюся жизнь её мучил стыд... Грех, действительно, незамолимый!

   А как же продолжают жить потомки тех, кто развязал войну? Кто производил оружие всё более жестокое, оружие массового уничтожения, хотя им там, за океанами, никто и не угрожал, только готовился от них защищаться?
   
   А как же могут жить и наслаждаться те, кто ограбил и продолжает грабить стариков,детей войны, всю жизнь работавших и служивших "трудовому народу"? И остались  они, как укор "всем богатеньким", продолжать нищенское существование при "цветущем" капитализме с "человеческим лицом" и загадками "коронавируса"?

   А как же могут жить потомки Егора Гайдара, предавшего свою страну,  позволившего разграбить Сбербанк в 1992 году; предавшего  Конституцию СССР, за которую сражались и погибли 26 миллионов советских граждан; предавшего своего отца, журналиста и моряка Тимура Аркадьевича Гайдара? Не постыдился он присвоить себе и потомкам не фамилию деда - Голиков, а псевдоним выдающегося советского детского писателя, погибшего в борьбе с фашизмом, Аркадия Петровича Гайдара?

   На эти вопросы ни психологи, ни священнослужители, ни политики, ни писатели не дали нам исчерпывающего ответа.