Письмо 31. 3-я дурка и 3-й вокзал
Продолжаю сказки историю моих счастий.
Прожили года два, до кризиса 1982. Описал в главе «Письмо 16 Суккуба Елена-Монро». После этого получилась дочка.
1986. Киевский пляж. Со знакомыми Викой и Натой и их «бастардами» загораем. Я вытащил свою надувную лодку и кидаю «понты». Поплыву, мол в Турцию! А оттуда - воще! Доколе фараон, не пускает народ мой на Землю Обетованную, к маме и папе? Где хваленая свобода, самая свободная в мире?
Вика шепнула своему отцу. Тот шепнул в Органы. Через два дня меня вежливо пригласили в Контору. Вежливый следак выяснял, как я собираюсь «плыть». На минуту зашёл суровый старичок. Стал сурово вещать, какой бараний рог из меня тут будут делать, если не расскажу правду и только правду.
Я, голосом Абрама-Дурака стал во всём признаваться, мол Турция — это только первый этап. А вообще мечтаю переплыть Атлантику, как Колумб, потому что мне надо в Нью-Йорк, по-делу. Говорят, что кто-то знаменитый, на плотике из соломы папируса, уже переплыл. А мы, славные советские евреи, что ли хуже? Тоже можем ставить рекорды. Маму вот не видел стоко лет, а папу в Израиле - так воще. Бедный старик, как он там без меня горюет, убивается! Вот они все обрадуются увидеть родимого сыночка, кровинушку единственную! Ведь советский строй — самый гуманный в мире, или нас неправильно учили в семье и школе?
Мне посочувствовали, обещали помочь в легальном процессе выезда через ОВИР, строго следуя советскому законодательству, таки да, самому гуманному в мире. Гуманно направили в Кирилловскую психиатрическую дурку, которую я имел уже счастье посетить, после трагикомической пьесы «Бандитка такая». Но... всё же сделали обыск в квартире, вызывали в Контору родичей для выяснения наличия международного заговора, навели им шороху и страху.
Конечно, сразу не отвезли в дурку. Но, делу дать хотя законный вид и толк и соблюдая советскую законность, естественно самую лучшую в мире, направили на дур-экспертизу в районный дур-диспансер. Несколько дам, «садистов-в-белых-халатах» меня осмотрели и настал час белой лисицы «Х».
Сижу в фокусе полукруга специалисток в белом. Они говорили... Их толстые пальцы, как черви, жирны, и слова, как пудовые гири, верны. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет. Главврачиха бабачит диагноз—указ. Смотрит в пах, тычет в лоб, крутит бровь, щурит глаз. Под конец, вразнобой — тяв и гавк. Ага-а! Знать попался, абрамчик-дурак.
Думал, что в дурке отдохну, буду читать книги... Увы! ВОТЩЕ благим надеждам! В этой атмосфере мрачного узилища судебной психиатрии, где надо было «оставить надежду всякому входящему» - чтение в голову совершенно не лезло!
Один вид людей, которых накачивали аминазином и серой, сносил мозг и уносил в депрессию, от которой можно было с ума сойти. Чтобы как-то отвлечься, мне удалось прибиться к бригаде психов туалетных и дворовых уборщиков, которые тоже таким образом старались сохранить остатки целого ума и доброго здравия. Время старой механической и скучной работы на заводе труб теперь казалось счастьем.
Повезло... Подержали два месяца, и учитывая мою трудовую деятельность, как лучшего туалетного работника — отпустили: «Мол живи, убогий, знай нашу добрость. Раз вызвался в г... копаться, значит видать умственно здоровый и телесно крепкий. Иди паши на благо, укрепление, свершение, перевыполнение. И не мешай тут лечить мысли инакомыслящих». Кстати. вспомнил. Мать говорила, что в 20-х всех евреев сажали что бы выбивать золото и проч. Где взять золото стране? У евреев. Они ведь всегда прячут золото на черный день и никому не дают. Но дед вместо того чтобы плакать и молиться - стал доброволить на уборке тюрь-туалетов и мусора. В ЧК решили, что не может быть у такого трудяги золота. Отпустили. Но вермахт догнал а 41м.
1987 Январь 1. Начало последнего выпуска "рабов" из красного "Египта".
1987 Лето. Почтительнейше принимаю из ОВИРа билет на выход из царства «самого справедливого» для одних, и "тюрьмы народов" для других. Прощай СССР, начало новой эры в истории человечества, притча во-языцех.
Третий вокзал наших расставаний. Галочка, Жизель Умираюшая. Скрестила ручки, как Зоя когда—то, перед реанимацией, и как в моём сне, перед свадьбой. Стоит на платформе. Смотрю на «простывшую, но не простившую» из окошка. Прощай, страна пашей, господ, рабов.
На десять дней привезли беженцев в Вену. Десять дней, которые потрясли меня, бегаю по музеям. Свобода встретила нас радостно у выхода. Сразу видно "наших": на лицах -- печать тошноты, житейских попечений, невозможность улыбки.
Потом — два месяца в Риме, в пригороде Ладисполи. Море. Приехал отец Иосиф. Библейская встреча блудного сына. Как писано в наших Добрых Книгах: «и плакали на шеях друг друга, Иосиф и Яков».
Первое наблюдение национального конфликта, которому сотни--сотни лет.
По вечерам бродит по набережной бездомный пес. У евреев клянчит еду, а на торговцев-арабов лает. По запаху различает что ли?
"Шатан! Шайтан!" - причитают арабчики и в страхе убегают от страшного и ужасного чудища обло, озорно, огромно и лаяй.
В конце концов на "шайтана" напустили полицию. Кто-то из "наших" упал на древние ромейские камни, обнял пса за шею и завопил: "не дам! Наш пёс! Он умный! Он мой! Не дам!"
Бравые карабинеры смущенно и робко растаскивают пса и человека. Растащили. Пёс жалобно скулит -- всё понял, конец жизни собачьей! Наследники дуче увозят скулящую и воющую душу в "дущегубке". Арабы вдалеке стоят. Смотрят. Улыбаются. Плюнули "яхудям" в суп с помощью "гуяров".
Нью-Йорк.
Мать в аэропорту. Улыбается. Подбегает. «Ну, здравствуй, это я».
Не верю до конца, что сестра умерла. Кладбище. Да, это она. Мать кладет камешек, вытирает мрамор. Читает по-бумажке кадыш, молитву поминовения. Грустит, но не плачет. Она уже не та, директор овощного, генерал в семье и на производстве, но всё еще "дуб", хоть треснувший, но живой.
Вглядись в него: он важен и спокоен
Среди своих безжизненных равнин.
Кто говорит, что в поле он не воин?
Он воин в поле, даже и один.
*
Позже сестра снится не раз. Радуемся встрече.
На этом кончаю этот этап сказок моих.
* * *
Окончание http://proza.ru/2020/05/19/146
Свидетельство о публикации №220051900090