Пароль часть1

ЗАЧЕМ ХРАНИТЬ СТАРЫЕ ПИСЬМА
Южная ночь звенела цикадами и задыхалась от жара земли, раскаленной знойным августовским солнцем.
Все окна в доме были открыты. Из спальни виднелась часть длинного мощеного двора, накрытого плотным шатром винограда.
Освещенный яркой, будто электрической, луной, он был похож на театральную сцену. Во многих местах с опор спускались длинные побеги и висели совершенно неподвижно, как нарисованные декорации.
Непрерывно лаяли соседские собаки, одуревшие от жары, раздраженные полнолунием и бродячими собратьями, рыскающими в поисках пропитания. Изредка к визгливому тявканью присоединялся гулкий бас старого алабая, проводящего ночь на высоком крыльце.
Лина в очередной раз вернулась из города на последнем автобусе.
Весной в семье дочери  родился долгожданный ребенок, и она почти каждый день проводила с внуком.
Довольно поздно став бабушкой, Лина с удовольствием ухаживала за малышом и радовалась каждой новой примете его роста. Многочисленные хлопоты не казались ей обременительными, но  жара и тряска в автобусах к вечеру доводили до полного изнеможения.
Сил хватало, чтоб накормить пса да двух кошек, что-то полить, собрать на грядках, изредка - прополоть.
Сумерки наступали стремительно вместе с усталостью.
Пустой дом  встречал ее бормотанием включенного с утра радио. Она вставала под душ, потом плюхалась в кресло, чтобы провести в нём остаток вечера, и нажимала на кнопку телевизионного пульта.
А после старалась уснуть сразу, потому что если это не удавалось, то приходила мучительная бессонница, и в голову до утра лезли воспоминания страшных подробностей последних  лет.
Ей пришлось пережить  долгую, тяжёлую болезнь, а потом и смерть мужа.
Мотания по больницам и госпиталям, неженские нагрузки по уходу в одиночку за обездвиженным  беспомощным человеком, бессонные ночи, дни без отдыха,  сознание собственной  беспомощности. … И эти  измученные болью глаза, глядевшие на нее с мольбой и любовью! Всё это жгло душу  и почти испепелило ее.
Окончательно не свалиться в депрессию не дали жизнелюбивый характер Лины и кроха-человечек, вовремя подоспевший с рождением.
Этим вечером  Лина долго рубила тяпкой бурьян, норовивший подняться выше кустов малины.
Затемно добравшись до постели, она надеялась быстро заснуть, но натруженные руки и ноги никак не могли найти себе покойного места и нестерпимо ныли. Да еще эта луна...
Лина несколько раз вставала, шла в кухню, наливала себе из-под крана воды, но та была теплой и отдавала железом.
Наконец,осознав, что сна нет ни в одном глазу, она закрыла окна, включила кондиционер и пошарила рукой на тумбочке, надеясь найти что-нибудь почитать. Но ни газеты, ни прихваченного из города томика Гиляровского там не оказалось. Вставать и идти в гостиную к книжном шкафу Лина поленилась.
Полежав минуту,она вдруг приподнялась и,открыв дверцу все той же тумбы, потянула из нее объемистый полиэтиленовый пакет.
Она вытряхнула  его содержимое  прямо перед собой и прибавила свет в настольной лампе. На постели лежала большая груда старых писем.
Еще советских времен широкие пожелтелые конверты  с картинками по левой стороне сгрудились ворохом осенних листьев.
Лина раскладывала письма, сортируя их по адресатам. Больше всех оказалось тех, на конвертах которых в графе "отправитель" было черными чернилами написано: ССО "Оптимист".
Этим письмам было больше всего лет, и в них была вся история ее первой любви.
 Второй курс. Она - филологиня, он - физик. Высокий, худой, смуглый, со сросшимися широкими бровями, Алексей (или просто Лё, как звала его Лина) носил хэмингуэевскую бороду и, как все уважавшие себя парни, каждое студенческое лето проводил в стройотряде.
 Он был серьезным, уверенным в себе, и начал командовать  отрядом уже после первого курса.
 Лешка жил с Линой в одном общежитии, в комнате этажом ниже,  поэтому письма были датированы только летними месяцами, когда он писал ей домой, а  ещё на Волгу, на Донбасс,- туда, где она проводила каникулы.  Конверты хранили память и об адресах, где находился он с очередным строительным заданием.
Короткие письма на листках, вырванных из тетрадей, были торопливо - взволнованны, о чем говорили пропущенные, будто проглоченные, буквы а, местами,  даже слоги.
Писал он их поздно вечером или ночью, после тяжелой работы. Но юности не страшна была усталость.
Он бесхитростно и пылко твердил о своей любви, мечтал о встрече, тосковал в разлуке, строил планы и сокрушался, что почтальон не каждый день приносит ее ответы.
Строчки писем были детски - нежны, однако их автору так хотелось выглядеть по-взрослому мужественно!
  Ничто не мешало той любви, кроме неопытности обоих. Они учились,  встречались, привыкали друг к другу и сами не заметили, когда любовь их перезрела и была готова разбиться, как разбивается в кашу перезрелое яблоко, упав с ветки. 
В самом конце учебы они поженились. Первая их неумелая и неуклюжая близость привела к рождению дочери. Брак продержался чуть больше двух лет.
Лина окончила университет на год раньше мужа и уехала к родителям, где родила свою Анютку. Материнство сразу определило ей серьезные жизненные приоритеты.
Леша, напротив, на целый год оказался свободен от всяких семейных забот. Дипломники, не связанные расписанием занятий, жили в общежитии свободно, наслаждаясь ощущением старшинства и вольности.
На одной из вечеринок рядом  оказалась раскованная, эффектная  девчонка с журфака, и у Лешки с ней закрутились, как сейчас говорят, отношения.
Он сошелся легко, чувствуя себя мужчиной, в полной уверенности своего права обладания. Секс с девицей, явно знавшей в этом деле толк, лишил его всяких сомнений, и недолго думая, Алексей  написал жене, что намерен с ней развестись.
Получив письмо, Лина, ничего не подозревая, вскрыла его и начала читать. Она даже не сразу взяла в толк смысл, как вдруг , будто от удара, полетела куда-то вниз, в пропасть, ничего не видя и не слыша. Всё, что осталось в памяти от того мгновения, - это тяжкий комок в груди и ужас непонимания.
Она очнулась, когда услышала, что маленькая дочка зовет ее. В висках бешено бился пульс, но Лина собрала всю волю в кулак, чтобы никто не увидел, что ее сбили с ног, ударив  в спину.
Унижение предательством она испытывала как острейшую боль. Ей еще долго казалось, что в голове у нее длинный пустой коридор с многочисленными дверями.Она  всё пытается спрятаться, а мимо гулко топают кованые сапоги, и  звук тяжёлых шагов тупо и болезненно отдаётся в висках и затылке.
Лина была  неопытна в любви  и вообще в жизни… Она не понимала,почему?
Ни с кем, даже с мамой, самым близким, самым мудрым человеком на свете, она ни единым словом не поделилась тем, какой пожар полыхал  в её душе.
В юности  все видится резко. Лина именно так и увидела ситуацию, именно так резко и поступила. Ничего не выясняла, ни в чём не стала разбираться. Развелась немедленно. Никогда с тех пор с бывшем мужем не встречалась и ничего о нём не знала.
Должно быть, развод позволил ей осознать, что любовь у неё, точно, прошла, потому что она никогда  не испытывала  уколов самолюбия от того, что ей  предпочли другую. И разочарование вызвало прежде всего незрелое отношение избранника к своему отцовству.
Лина не стала жалеть себя и жаловаться на судьбу, а с головой ушла в работу. Это скоро было руководством  замечено.Молодая женщина  зашагала вверх по ступенькам служебной лестницы.
Жизнь потихоньку устраивалась. Дочка росла.
Ее мама была молода, привлекательна, самодостаточна, и вряд ли кто-то, глядя на нее, мог предположить, что на "женской половине" её сердца нет никакого движения.
Она была заметна. Рослая, стройная, носила  обувь на высоком каблуке и вела себя независимо.
Мужчины с интересом поглядывали на неё, но никто не удостаивался ответного интереса. Она вполне ладила с ними по работе, с некоторыми была в дружбе, но колкая ирония и насмешливый взгляд заставляли сохранять бескомпромиссную дистанцию.

                ***

Подержав в руках очередной конверт, равнодушно бросила его в общую кучу уже прочитанных. Но потом собрала в аккуратную стопку все алексеевы послания и отложила  в сторону. Они уже не были  интересны.
  Но вот улыбка тронула губы. В пальцах тихо зашелестели помятые, тонкие листочки кальки, густо зарисованные длинным, плотным, как частокол, почерком, где каждое слово было похоже на растрепанный пучок соломы.
Лидия! Автор этих писем - случайная соседка за столом в  санаторной столовой. Лина очень любила Крым,  и ей случалось в отпуске  там отдыхать.
Лидия была женщиной пожилой и грузной, с трудом передвигавшейся на больных отечных ногах. Но глаза ее искрились жизнерадостностью, речь сверкала юмором. С Линой, ещё не приблизившейся к своему  тридцатилетию, она нашлась и подружилась быстро, как девчонка.
Обе смеялись, над чем угодно, были остры на язык и, рассказывая друг другу, превращали в комедию любой наблюдаемый ими эпизод курортной жизни.
Лина беззаботно загорала, плавала в ласковом море, вечерами наслаждалась  танцами в санаторном парке.
Она всякий раз видела, как в отдалении Лидия, сидя в кресле или стоя, опираясь на трость, наблюдала за ней, находя восхитительной внешность, грациозными - движения, заслуживающими одобрения любые действия своей молодой подруги.
Ни брюзжания, ни назиданий. Казалось, ее радостная натура умела покидать больное, неповоротливое тело и улетала туда, где был кураж, приключения, интрига!

Она перевоплощалась, и была в такие минуты не собой, а скорее  - Линой.  Длинноногой, чуть угловатой, молодой, загорелой ,здоровой женщиной, так, казалось, весело танцующей свою жизнь!
Лидия ни разу не спросила подругу, почему та оставалась равнодушной и насмешливой в оценках всех ухажеров,окружавших ее.
Скорее всего, была уверена, что ни один из них не стоил ее, и радовалась, что избавлена от необходимости бороться за внимание любимицы.
Каждое утро, появляясь в столовой, она доставляла Лине фотографии, которые делала сама с большой изобретательностью, читала ей стихотворные опусы, заливаясь низким бархатным смехом. Строчки ее эпиграмм, шаржей и пародий всегда были написаны на листочках тонкой чертежной кальки, которая неизвестно откуда бралась в  ее санаторном номере.
Они долго потом переписывались.
Письма Лидии - длинные, написанные талантливой рукой,с литературным блеском, и в каждом из этих писем она - разная.
Описывала какие-то необыкновенные приключения  из своей жизни, о которых вспоминала по случаю. Хотя, скорее всего, она их просто придумывала.
Но какую бы роль она себе ни выбирала, за каждым словом письма читались теплота, интерес, искренность и участие.
Артистизм Лидии  придавал переписке  оттенок беллетристики. Во всяком случае, именно тогда Лина впервые начала задумываться  о том, как не просто точнее, но и красивее сформулировать послание своему милому и лукавому адресату.
Лидии давно уже нет, а тонкие листочки все еще хранят аромат игры, в которую она превращала свои совсем не легкие дни.
                -Надя.- Вслух произнесла Лина и потянула за уголок голубоватого конверта.
Из всех почерков на свете она узнала бы эту руку. Крупные округлые буквы, красиво соединенные между собой, были ровны и спокойны, как их хозяйка. Курносая, круглолицая девочка с огромными простодушными глазами василькового цвета.
С первого курса они с Линой оказались  в одной группе.
В большой аудитории, где собирался весь курс, стояло пианино. Одна из студенток всякий раз  между "парами" развлекала сокурсниц  модными песенками аккомпанируя себе, даже не присев к инструменту. Она же обычно возглавляла конкурсы художественной самодеятельности и студенческие капустники.
Был конец декабря. Еще не очень много знавшие друг о друге первокурсницы  собрались поздравить Надю с 18-летием. Сочинили смешные стихи, на собранные рубли купили только что "выброшенные" в ЦУМе французские "лакирки", даже сумели раздобыть букетик хризантем.  А это в конце 60-х было настоящей о удачей в холодной уральской столице.
Лина вместе со всеми готовилась к поздравлению. Настроение было прекрасным, ведь только что  с успехом была сдана первая в их жизни зачетная сессия, и впереди ждал Новый год.
Звонко грянул девчоночий хор, но вместо радости  Надя вдруг уронила голову на руки, и плечи у нее затряслись от беззвучных рыданий.
Однокурсницы оцепенели. Веселье смялось.  Никто не понимал, что происходит. Только Лина, стоявшая ближе всех, сквозь плач расслышала: "Меня никто...никогда...не поздравлял..."
Решительно сложив тетради, коробку с туфлями и цветы в портфель, она обняла именинницу за плечи и твердо позвала: "Надь, пошли со мной".
Та послушно поднялась, и через несколько минут они уже тихо брели по заснеженной аллее посреди университетского проспекта. Лина не торопила. Надя понемногу  успокаивалась. Потом заговорила.
И  Лина узнала про её сиротство. Сначала умерла от рака  мама,  потом в тот же год и в тот же месяц, только тремя днями позже - отец после операции аппендицита, из-за халатности медиков.
Наде было десять. Сестрёнке – четыре года. Девочки остались с бабушкой. День смерти отца несчастливо совпал с надиным днем рождения.
Дядья и тетки каждый год собирались на поминки, но про племянницу за все годы никто ни разу не поздравил и ничего не подарил.
Наденьке жилось трудно. Как могла, она по-детски заботилась о младшей сестренке, потому что бабушка совсем не отличалась нежными чувствами к внучкам. Ее взрослые сыновья получали от нее по праздникам "трешкку" на бутылку, но чтобы купить себе и Иришке бантики, Надя уже в шестом классе  в каникулы мыла полы на почте.
Была, правда, семья, которая проявляла "участие" к сиротам, но воспоминания об этом вызывали одно содрогание.
Отец Надин работал плотником на опытной  станции у академика-биолога. После его смерти практически каждое воскресенье детей привозили в профессорский дом на обед.
Домработница в передней переодевала их в платьица, купленные хозяевами для этих случаев, причесывала, подтягивала чулки.
Затем их вводили в кабинет, и вечно занятый лысый дядька рассеянно спрашивал: "Ну, как учитесь? Хорошо...ну,идите-идите...".
Далее их усаживали за длинный стол, повязывали салфетки, ставили перед ними столовые приборы, и начинался обед в присутствии жены профессора.
Толстая женщина с высокой прической и губами, нарисованными бантиком, сидела напротив, и шелковое платье, натянутое, как на барабане, отражало сияние лампочек люстры над столом.
Она  то и дело недовольно кривила свой малиновый рот и, подняв одну бровь, делала замечания тому, как неловко маленькие гостьи держат вилки и ножи, как торопятся, давясь непрожеванным, как неопрятно проливают морс на скатерть, как угрюмо молчат и не хотят говорить "спасибо".
Чуть только убирались тарелки, дети вновь оказывались в передней в своих стареньких бумазейных обносках, и та же домработница увозила их на трамвае назад, к бабушке. Ни  ласкового слова, ни конфетки "с собой".
С того дня рождения  на первом курсе Надя всегда была рядом. В аудитории, библиотеке, в общежитской комнате Лины - в будни и, особенно, в праздники. Зачастую  и ночевала у нее же, на одной с подругой кровати.
Внешне девочки очень отличались. Надина мягкость, женственность, неспешность контрастировала с резковатой порывистостью еще во многом подростковой фигурой Лины.
Если первая уже подкрашивала и укладывала волосы, подчеркивала карандашом и тушью свои васильковые, и без того широко  распахнутые глаза, то второй казалось  вполне достаточно просто подстричь копну  русых волос, заправив их за ухо. Очки вечно сползали у нее на кончик носа, и от этого узкое бледное лицо  приобретало  выражение строго-недоумевающее  и немного надменное. 
Словоохотливая и общительная, она в основном говорила, а Надюша - девушка замкнутая и тихая,  чаще слушала.
Однако понимали они друг друга не только с полуслова, но и вообще без слов. Обнаруживая это,весело смеялись. Дружба быстро переросла в крепкую, почти сестринскую привязанность.
Однажды Лина пригласила подругу провести ноябрьские праздники у нее дома. Вечером они сели в поезд, и к утру следующего дня он привез их на станцию города, где жили родители Лины.
Они вышли из вагона. Вокруг было по-зимнему бело. Лина сразу увидела их, спешащих навстречу.
Но, поравнявшись, мама бросилась первой обнимать Надю. Соскучившись, Лина на мгновение оторопела, но в следующий момент до нее дошла великая мудрость материнского поведения.
Праздники пролетели в разговорах, лыжных прогулках, вечерних посиделках с пирогами.
Надюшку будто подменили. Она  каждую минуту старалась чем-нибудь помочь, о чем-то шепталась с мамой на кухне, распивала с папой чаи, пододвинув низкую табуреточку поближе к его креслу, и глаза ее небесной синевы сияли тепло и радостно.
Уже засыпая, Лина видела, как выходя из их комнаты, мама задерживалась в проеме дверей и долго смотрела на них, чему-то слегка улыбаясь.
Теперь письма из дома были обращены и к подружке, в которых неизменно ее называли "наша Наденька".
Училась она неровно. Усердная и прилежная студентка, Надя панически боялась экзаменов. И, если Лина всегда "отстреливалась" в первой "пятерке", то она тянула до самого конца и брала билет последней в группе. "Заваливала" частенько.
Появление Нади сразу после экзамена в общаге означало, что ее опять постиг "неуд". Лина поила ее горячим чаем, давала успокоительную таблетку и укладывала  на свою кровать. А сама отправлялась в деканат просить о пересдаче в сессионные сроки, ведь "хвост"  автоматически лишал стипендии на весь следующий семестр.Других средств  к существованию у Нади не было.
Декан, прозванный своими студентками:"очки,шкилет и партбилет", работал на филфаке давно и все знал про девчачий контингент, поэтому, завидев Лину, всегда давал "добро".
Удивительно, но на пересдачах Надя успокаивалась и отвечала уверенно на любой вопрос экзаменатора.
                ***

Лина смотрела куда-то поверх письма... Вот она сама, с большущей дорожной сумкой, набитой книгами под завязку, приехала поступать в университет.
Сдала документы, дотащилась до интерната, где размещали абитуриентов, далеко,аж на Химмаше,и в тот же день поехала на подготовительные курсы, о которых прочитала на доске объявлений в вестибюле.
Она была отлично подготовлена по физике, химии, даже по математике, но на словесном факультете сдавать надо было другие предметы. С историей и иностранным языком в провинциальной, хотя и лучшей в городе, школе дела обстояли неважно.  Даже "литераторша",повлиявшая на выбор профессии, появилась только в выпускном классе.
При высоком конкурсе, а в нем участвовало много выпускников спецшкол  и медалистов, шанс стать студенткой у Лины были очень невелик. Тем не менее, она решилась.
На курсах сообразила, что именно будут требовать от нее вузовские преподаватели, и сама придумала для себя систему подготовки.
Результат  поразил. На экзаменах ей не только ставили "отлично",но даже  сделали запись в специальный журнал с  рекомендацией  к зачислению.
К исходу первого семестра провинциалка уже обошла  в учебе многих хорошо подготовленных бывших конкуренток.
Не зубрилка и не отличница, Лина просто любила учиться. Открытая натура жадно впитывала многое, что касалось творчества. Лекции, научная работа, и каждый свободный  часок - консерватория, филармонический концерт, выставка, спектакль.
Бывало, что, пропуская студенческую вечеринку, она оставляла за спиной недоуменное пожимание плечами, но в целом отношения ладились. Девчонки ждали ее рассказов и,случалось,удивляясь, как ей удается по полочкам разложить пьесу, картину, передать манеру исполнения...
Была в ней какая-то самодостаточная энергетика.  Хоть и не лезла в активисты, и не пыталась никем управлять, её и без того слушали. Просили совета, делились секретами, как будто со старшей, хотя по возрасту Лина была младше многих на курсе.
И серьезная, и толковая, но  на самом деле в душе оставалась ребенком, открытым, доверчивым, всем и всему радым, мечтательно-романтичным и максималистски запальчивым.
Следовавшая всюду за ней Надя безоглядно любила ее. Рано узнав темные стороны жизни, она чувствовала незащищенность, ранимость подруги и бдительно охраняла, спокойно и незаметно  заслоняя от сплетниц и завистниц, без которых нигде не обходится, тем более,когда и факультет, и общежитие населены сплошь   хоть и юными, неискушенными в жизни, но все-таки женщинами.
...Это Надино письмо было последним. В нем она рассказывала о новой квартире и о работе, которая ей очень нравится, о том, что дочка Сашенька хорошо рисует. Надюша писала, что соскучилась и ждет Лину с Анютой на новоселье.
  Однако совсем вскоре после него неожиданно пришла телеграмма о смерти. Младшая сестра  сообщила, что Надя умерла от скоротечного рака. Как и ее мама, в 27 лет.
Лина вздохнула и отложила письмо. С тех пор прошла целая жизнь,но всякий раз закрывая глаза,она видела милое круглое лицо, на котором улыбчиво цвели добрые глаза-васильки. И время не в силах было стереть его  из памяти.
Мысленно она снова унеслась в далекое студенческое время  и практику в Питере, которую они вместе проходили в Пушкинском Доме. В  неуемном желании все посмотреть и везде успеть побывать девочки стерли себе все ноги. У Нади мозоли были даже на подошвах. В купленных по этому случаю домашних тапочках она и протопала весь месяц.
Рядом с академическим общежитием, где их разместили, находился большой продуктовый магазин, один из первых советских супермаркетов, а по-тогдашнему  - универсам.
По сравнению с пустыми уральскими магазинами этот храм еды показался настоящим клондайком. Здесь вкусно пахло копченостями. Соблазняя румяными боками, звали к себе фрукты. Даже часто "выбрасывали" растворимый кофе, который им до этого удалось один раз попробовать на именинах у Лариски Васиной. А у той мама была директором центрального гастронома.
В универсам они ходили каждый день, покупая  всего понемножку. А Надя почему-то всякий раз говорила: "Когда вернемся, давай, ты нажаришь капусты!?"
Лина совсем не любила  и почти не умела готовить. Поэтому недоумевала, что хорошего та находила в этой вечно пригорающей у неё капусте, но исполняла желание подружки частенько.
Когда же музейная практика подошла к концу, они собрали  всю скопившуюся у них стеклотару и сдали. На вырученные деньги накупили в поезд всякой еды, даже небольшой тортик впридачу. Ели всю дорогу.
Соседка по купе не уставала поражаться: "Как вам удается быть худенькими при этаком-то аппетите?" Да кто его знает,как, если ты молод и беззаботен!
Денег и у той, и у другой было мало, но все-таки родители регулярно помогали Лине.
Наде же периодически приходилось подрабатывать, чаще всего в больнице санитаркой,в ночную смену. Как всем,ей хотелось то духи, то германскую комбинашку с капроновыми кружевами.Лина знала, что если просто купить  на свои деньги, та ни за что не возьмет.
Тогда была  придумана уловка.  Заведомо зная, что у Нади размер немного больше, она покупала, будто для себя, и, примеряя, сокрушалась, что велико.
-Может, тебе подойдет?- Невинно предлагала примерить подруге и тут же просила взять.-Ну, не нести же обратно! Деньги? Да когда-нибудь  отдашь.
Это "отдашь" все откладывалось, потому что отдавать было не с чего, и заканчивалось тем, что на сокрушенное  извинение Лина говорила: "Ну чего ты, когда это было? Я даже не помню, почем и брала. Еще из-за такой мелочи будем считаться!"
Лина была искренна. Она  делала из-за очков большие глаза.И частенько, поглядев, не моргая друг на друга, подружки начинали беспечно смеяться. Благо, в советские годы девичьи тряпочки и вправду  стоили копейки.
                ***
Тихо шуршал кондиционер. Было уже далеко за полночь, а мысли все продолжали бродить где-то там, далеко-далеко,в том, прошедшем времени, где все были живы, юнны, где всегда царила весна и буйно цвела черемуха.
Большая часть писем была уже прочитана и перекочевала в аккуратную стопку. А пальцы продолжали вынимать новые из оставшихся разбросанных конвертов.
-Я имя твое зарифмую, улыбку, сияние глаз... На большом пожелтелом листе чёрными спиральками  вились и складывались в столбик  стихотворные строчки. Лина скользнула по ним глазами, а в груди отчего-то разом сделалось тесно, и упругая горячая волна поднялась от сердца к горлу.
Нежность, связавшая слова в строке, казалось, отделилась от нее и, сделавшись  материальной, невесомо,но ощутимо коснулась лба и волос, будто чья-то любящая рука погладила по голове.
С лихорадочно нарастающим оживлением Лина несколько раз перечитала строки. Потом торопливо вынимая очередные,такие же большие, листы из конвертов и быстро пробегая глазами содержание писем, жадно впивалась глазами во все новые стихи, которыми заканчивалось каждое послание.
Когда она дошла до последнего, утро уже было на ближних подступах. Безмолвный дом больше не казался пустым. Сон пришел по-детски легко и, проспав все мысливые сроки, Лина видела во сне ромашковый глазастый луг.
                ***
Новый день известил о себе щебетом ласточек. Лина лежала, раскинув руки, посреди своей широкой кровати. Солнечный свет протянулся по потолку золотой полоской. Негромко отсчитывали шаги настенные часы.К утренним звукам присоединилось мяуканье кошки.
Казалось, все было, как обычно. Только ночное волнение не прошло.
Упругая волна, пульсируя, расходилась из самого сердца до кончиков пальцев, наполняя силой и энергией каждую клеточку тела.
Голова  напряженно пыталась вспомнить что-то давно забытое, но такое сладко-знакомое. Душа замерла в ожидании.
Полежав еще минуту, Лина легко соскользнула с постели и босиком зашлепала  в ванную. После бодрящего душа долго и тщательно чистила зубы. Потом  принялась усердно причесывать  все еще пышные волосы.
Из зеркальной рамы на нее смотрела женщина, и на эту женщину Лина обратила внимание, кажется, впервые за несколько последних лет.
Она разглядывала свое отражение, как разглядывают того, кто много лет отсутствовал  и вдруг нечаянно оказался встречен и не сразу узнан.
Перед ней было немолодое худощавое лицо крупной лепки,с сильным подбородком и красивым ртом. Верхняя губа своим детским вырезом, и глаза, лишенные привычных очков,придавали ему выражение доверчивое и незащищенное.

Загорелая кожа делала цвет глаз прозрачно нефритовым, с голубизной по краю радужки. Вглядываясь в них, Лина с удивлением отметила, что ни она сама, ни окружающие, в общем, никогда не обращали внимания на ее глаза. Разве что мама изредка называла их "ленивыми", что означало, скорее,близорукие, слепые  и потому не цепкие, не пристальные.
А тут такое... "Твои глаза я видел разными, всегда по-своему прекрасными», и дальше, дальше, каждая строчка о ней, о той женщине,на которую смотрят влюбленно,забыв обо всем, читая любимую по глазам...
Она никак не могла взять в толк, почему только сейчас так сильно ощутила сокровенный смысл написанного в общем-то давным-давно?  Почему каждое слово, как бусина в четках, стало почти осязаемым,и,кажется, пальцы чувствовали их форму? Каким ключом открылись звуки, зазвеневшие дивной мелодией?
И еще мучил вопрос: почему все, что открылось ей так глубоко и ярко минувшей ночью в стихах из писем тридцатилетней давности, не было столь же ясно осознан ею в то время, когда она доставала их из почтового ящика?
Может, потому что тогда она,получая письма со стихами,читала, перечитывала,тут же,немедленно жаждала еще и еще новых,и приходила в отчаяние, если день или два не получала очередного письма?
Да, наверное, в тот далекий год, когда всё началось,в разлуке,на  разделявшем расстоянии ей требовались факты подтверждения реальности любви.
Ее эмоции били через край,спешили,они были нетерпеливы,им казалось,что они гораздо сильнее, чем те, что были направлены к ней.Должно быть, им не хватало ответной громкости.
"Пароль". Такое слово встречалось в каждом его письме. Пароль, пароль... В нем скрывалось то, что с нежностью произносили, шептали, пели бы, если бы можно было быть рядом, близко, и смотреть друг другу в глаза.Песенка Далиды отчего-то завертелась в голове. Про слова, которые бывают "конфетами и шоколадом", но сердце быстрее бьется от других...
Не переставая думать обо всем этом, Лина вышла во двор. Руки привычно насыпали корм собаке, наливали молоко кошкам, чиркали спичкой, зажигая газовую конфорку.
Она рассеянно выпила кофе, взяла  корзину и долго собирала в саду крупные, тронутые розовым румянцем зеленые яблоки. Потом понесла,было,их в сарай, но вдруг поставила корзину на скамью и быстро поднялась по высоким ступеням в дом.
Глубокий выдвижной ящик в шкафу был тяжел от бумаг и фотографий, перепутанных с переездом и до сих пор неразобранных.
Лина вытащила и,с трудом подняв его, опустила перед собой на ковер. Сама по-турецки скрестив ноги, уселась и перерыла много пакетов, пока нашла то, что искала: ободранный блокнот и маленькую серую записную книжку.
 Листочки, испещренные мелким плотным почерком, - они были принадлежавшей ей частью стихотворной переписки.
Лина стихи в своей жизни до этого не писала. Те, что  в записной книжке и блокноте, были исключением. Отправляя строчки стихов с очередным письмом, оставляла  и себе на память,переписав в блокнот.
Теперь читая тексты,написанные своей рукой, Лина с удивлением обнаружила, что один за другим они сами собой сложились в цикл,и в нем легко прочитывалась биография любви.
Строчки звенели эмоциями, как натянутые струны. Сначала изумленные, ликующие,как блики солнца на воде,потом нежные и легкие, словно детское сонное дыхание.
Дальше в них зазвучала тревога,появилась тоска,которая перешла в смятение,перерастая в отчаяние и боль. Любовь прощалась с надеждой.
Последнее, очень короткое стихотворение, кричало безысходностью. Оно билось оголёнными нервами, взрывалось невыносимым страданием и обрывалось,как будто сожженное выплеском раскаленной лавы.
Героиня, казалось, была внутри бурного потока и хваталась за слова, как за спасительные соломинки. Она ни мало не заботилась о том,какой предстает в своих отчаянных метаниях. Страстная душа ее была безоглядно и опасно расхристана!
Лина с сочувствием подумала об этом, как бы со стороны оценив все, что пережила и написала когда-то.
Нет,никакого открытия в том, что та далёкая любовь никуда не делась, не прошла и не забылась,не было. Судьба и время сумели укротить ее бурное течение, превратив в тихое чистое озеро, укрытое глубоко, в самых недрах сердца.
И о том,что все стихи,до единого,были отосланы ему,без хитрости,без женского расчета,Лина не сожалела ни тогда,ни теперь. Она знала, что тот, для кого неистово сбивались в рифмы  рождённые одним порывом строки, не мог воспринять ее дары дишь как доказательство своей над ней власти,как кубок победителя в вечном состязании, назначаемом любовью.
Они были ровней. По масштабу чувства,по необходимому им артистизму,с которым придумывали на двоих одну реальность,по естественной потребности словом остановить, запечатлеть и ликование счастья, и горечь сокрушений.  Художественность натуры была их общим уделом. И жизнь зависела от одних и тех же ценностей.
    Встречу с Линой Он принял как чудо,которого не ждал. Он смотрел на нее "несказанно умиротворенно, глаз не сводя",и чувствовал, как душа замирает от удивления, восхищения и сознания бесценности  врученного судьбой  подарка,Она перевернула всё его успешное и хорошо отлаженное существование.
Любовь снесла размеренность и логику жизни,  как порывом ветра. Как будто неизвестной силой подняла  над землей, туда, где  вдруг открылись ему невиданной красоты горизонты. Об этом хотелось говорить только ей и слушать только её Ту весну, которая  растопила ее душу, он согрел своим сердцем.И рассмотрел, как она пробуждается в любви.
Застав самое утро чувства, зная, что не судьба ему быть рядом с ней, когда солнце взойдет в зенит,трепетно и бережно искал слова и краски, пытаясь  запечатлеть изменчивый, магически вдохновлявший его образ. Каждое слово от нее в ответ  делало этот образ еще дороже и желанней.
***
               Задумчиво - сосредоточенно вернув ящик со всем его содержимым на место, Лина сунула руку в карман, достала мобильник, нашла нужное имя  и решительно нажала кнопку вызова.
-Здравствуй, моя радость! - Серебристо запел после нескольких гудков в трубке женский голос.- Как твои дела,как внучок? Я тут немножко расхворалась. Помню, что не ответила на твое письмо. А так хотелось бы поговорить!
-Моя дорогая, а как  мне-то надо! Я книгу хочу начать.
-Наконец-то! Сколько лет тебя уговариваю. Прям, книгу-книгу? О чем? Сборник эссе? Воспоминания?
-Нет, это будет история про любовь. Я напишу  подробное письмо и жду от Вас совета,как можно скорее. И оставьте хоть ненадолго свои хвори, пусть они отдохнут от Вас!
-Ну-у, после такого сообщения уж, конечно! Жду! Не трать деньги на телефон!
Не успела Лина вставить слово, как в трубке послышались короткие гудки.
Лина усмехнулась, представив  себе собеседницу. Это была Таисья Алексеевна, ее школьная учительница,та самая,что пришла к ним в выпускном классе. Они счастливо встретились вновь только через двадцать лет после окончания школы, все годы, ничего не зная друг о друге.
Лина хорошо помнила, когда она впервые появилась в классе. В очках с толстыми стеклами, в ореоле курчаво-пышных светлых волос, учительница  мгновенно заливалась румянцем, должно быть, от волнения, но была неизменно серьезна и строга.
Блестяще образованная выпускница университета не имела ничего общего с обычной школьной жизнью и совсем не походила на привычных, очень земных и обыденных учителей.

Она преподавала литературу, как будто распахивая окно в огромный мир. И  как-то само собой времена превращались в эпохи, начинали взаимодействовать исторические обстоятельства и человеческие судьбы.
Писатели "покидали" свои  портреты на стене и становились  реальными людьми с понятными достоинствами и слабостями, страстями и проблемами.
Их произведения вместо обычного набора художественных особенностей являли таинство волшебного превращения слов в живой поэтический факт .
На уроках словесности не было просто. Лине новая литераторша показалась пришелицей с другой планеты: избранной, посвященной в нечто непостижимое  юношескому сознанию.
К ней нельзя было запросто подойти и спросить. Всего несколько шагов, отделявших учительский стол и ее школьную парту, казались громадной дистанцией, и чтобы сократить ее, мало было просто слушать. Нужно было работать.
Таисья Алексеевна спокойно - снисходительно оценивала усердие, нисколько не стараясь похвалами "подсаживать"  ученицу на ступеньку повыше.
Всякий раз, когда Лине казалось, что она сумела одолеть какой-то отрезок пути, точка, к которой она так стремилась, неуловимо вновь отдалялась от нее.
Девочка с головой ушла в литературу, всякую возможную минуту проводя среди библиотечных стеллажей. Она пыталась искать путь в тумане неопытности.Ч
итала,старалась додуматься и разобраться, штудировала тексты произведений,  статьи, комментарии, письма и биографии.
Ученице было невдомек, что эта самая недосягаемая  учительница  за ней пристально наблюдает,  изумляется быстрому взрослению ума, и, волнуясь, терпеливо ждет, когда забьет родничок природной одаренности.


                ***

90-е годы пришли, как торнадо. Но Лина оказалась к ним готова, потому что,всегда находясь в гуще событий,не жила бездумно и на разных ступеньках  карьеры осваивала новые стороны своей профессии.
Она  решила делать газету. Со старой печатной машинкой под мышкой ушла с престижной начальственной должности и сняла уголок в скромной конторке,оставив позади насмешки и осуждение  вчерашних коллег. Без копейки материальной помощи, работая день и ночь, шаг за шагом осваивала новое  для себя ремесло газетной рекламы.
Оказалось, что совсем не просто писать без привычных штампов. Остроумие, лаконизм  и точность  рекламных слоганов и текстов  требовали  долгой шлифовки  и другого, свободного подхода, чтобы стать убедительно верными  конкретным целям заказчиков и потребностям читателей. А они жили рядом, хорошо знакомые и понятные.
Банкротились большие предприятия, гуляла бандитская вольница, у вчерашних уверенных в себе граждан уходила почва из-под ног,а газета Лины полоса за полосой прибавляла в объеме,и довольно скоро в городе не было торговой точки, где по четвергам не спрашивали бы свежий номер.
Постепенно появились помощники - народ разношерстный, к журналистике отношения до этого не имевший. Однако чутье на таланты позволило хозяйке газеты сколотить небольшую, но сильную команду.
Реклама продолжала кормить,но уже не занимала доминирующего места на полосах. У редакции появился приличный офис,она осваивала современные технологии, создавала свои, оригинальные проекты.
Однажды написанная в номер статья Лины по какому-то частному поводу вызвала взрыв читательского интереса. За ней последовали другие публикации, которые, стали еженедельными и выходили под шапкой "Редакторская папка".
Улыбка с фотографии,доверительные интонации,и темы, по которым давно стосковались люди в суматохе жестоко изломанной жизни:о семье,о любви, о детях - о человеческих, а не рыночных ценностях, - о времени, о ностальгии по ушедшему и о будущем в надеждах и мечтах.
Без  пафоса и назидания, не боясь выглядеть не всезнающей и не всемогущей, а главное - искренно, хорошим языком день за днём добивалась Ангелина со товарищи симпатии, уважения  и неизменной популярности у читателей.
Газета жила молодо и энергично.Чего в ней только не было! Кроме порнухи, политики и перепечаток из Интернета.
С утра до вечера в не слишком просторных комнатах редакции толкались корреспонденты, фотографы, художники, поэты,компьютерщики и просто читатели.
Однажды Лина заканчивала правку полос. День близился к вечеру. Погрузившись в работу,она не слышала,как в дверь постучалась, а потом вошла пожилая женщина.
Гладко причесанная голова с тяжелой косой, свернутой кольцом на затылке, была седа. За толстыми стеклами очков ласково щурились в улыбке голубые глаза.
-Лина! - Тихо позвала она.
Та резко обернулась на голос. Этот серебристый тембр она узнала мгновенно.
В следующий миг они уже смеялись и плакали одновременно, обнимая друг друга и что-то наперебой  говоря,вне себя от радости неожиданной встречи.
Таисья Алексеевна приехала продать квартиру, доставшуюся  от умерших родителей. Сама она жила в областном центре с сыном.
Мать - человек занятой и не слишком практичный,считала для себя обременительным сдавать ненужную квартиру. Уже на вокзале она попросила в киоске самую популярную газету в городе и решила разместить в ней объявление.
Не сразу признав на снимке свою бывшую ученицу, Таисья Алексеевна, внимательно прочитала  редакторское эссе, только прочитав обычную подпись: "С уважением, Ангелина", вгляделась в фотографию автора.
Какое-то странное волнение, почти робость, охватило когда войдя в кабинет, она увидела женщину,сосредоточенно щёлкавшую компьютерной мышкой.
Взлохмаченные волосы, очки, сдвинутые на макушку, упертый в монитор взгляд...
-Занята. Не до меня,- мелькнуло в голове. Но секундой позже в кабинете уже не было ни редактора, ни посетительницы, ни старой учительницы, ни бывшей ученицы. Две подруги, два очень близких человека сидели на редакторском  диване и приходили в себя после сумбура первых чувств.
Наконец, немного успокоившись, Лина взялась заваривать чай, а Таисья Алексеевна в это время внимательно разглядывала свою любимицу, наблюдая, как хозяйка наливает его в тонкие чашки, и как, не отрываясь от гостеприимного занятия, то и дело отдает распоряжения заглядывающим верстальщикам, авторам материалов, фотографам.
Спокойное дружелюбие, согласованность даже в мелочах невольно обращали на себя внимание. Каждый был на своем месте и хорошо знал свое дело. И все же простота  атмосферы не скрывала того,что,забегая, даже просто заглядывая в кабинет,люди (а это всё были молодые люди),ждали оценки Лины, и им  было достаточно даже не одобрения вроде - "ну-ну, но взгляда поверх очков, приподнявшейся брови, кивка головой или просто улыбки.
Из зеленой десятиклассницы она давно выросла.И уважали в ней окружающие не столько босса,сколько мэтра.
На исходе третьего десятка лет в Ангелине царила зрелая выразительность. Теперь она знала себе цену.
Об этом говорила прямая спина и стройные ноги в элегантных туфлях на шпильке,дорогая юбка, широкой волной элегантно сбегавшая с бедер. Про это позвякивало серебро на ухоженной руке, и мягко светились молочные опалы серег в ореоле пышного каре причёски.
Движения, интонации были полны непоказного достоинства и уверенной свободы. Несомненно, так вести себя и так выглядеть могла не просто успешная,но, должно быть,очень любимая женщина.
-Что и требовалось доказать!- Удовлетворенно констатировала про себя Таисья Алексеевна, когда из коридора,где сначала послышалось оживление, а потом дружный взрыв смеха,распахнулась дверь, и на пороге возник могучий седовласый красавец явно военной выправки. Осветившись открытой обаятельной улыбкой, он громогласно пророкотал:
-Здравия желаю! Р-разрешите войти!?
-Павлик! Привет! Проходи, смотри, кто у меня!
По тому, как оживленно - радостно двинулась Лина навстречу вошедшему, и по тому, как нежно и восхищенно тот смотрел на нее, обнимая за плечи и целуя в пушистый завиток возле уха, стало совершенно очевидно, что это любящая и очень счастливая пара.
Едва Ангелина закончила взаимное представление мужа и гостьи, как тот удивленно и с изрядной долей нетерпения спросил:
-И что вы тут кишки чаем полощете? У меня ужин давно готов! Ну-ка, собирайтесь!
-Ну, Паш, у меня еще полоса не подписана, - начала было возражать жена.
-Полоса! Что такое полоса, когда у меня куриные битки! Можем мы хоть раз в жизни поужинать по-человечески?! Дима! - От звука командного голоса звякнула чашка на столе.
В то же мгновение появился высокий худой парнишка с  курносой физиономией,расплывшейся в веселой и хитрой ухмылке. Редакционный любимец, авантюрист и компьютерный гений Димка с любопытством смотрел на присутствующих.
-Я начальство увезу, а ты за старшОго остаешься! Справишься? - Командирски глянул на него Павел.
-Есть, товарищ полковник!- Шутовски гаркнул Димка и козырнул, приложив к голове вместо фуражки левую ладонь. Глянув на редактора, добавил:
-Ангелина Васильевна, ну что я,полосу один не доделаю!? Езжайте уже. Мне-то куда спешить?!
-Ну вот, вопрос решен. Я жду вас в машине.Пошли, старшОй,- Павел за плечи повернул парня к двери. Оба вышли, оставив ее открытой.
-Возражать бесполезно. Таисья Алексеевна, Вы не пугайтесь, он вас не разочарует. Идемте, а то и вправду все остынет, - засмеялась Лина.


Небольшая трехкомнатная квартира на втором этаже длинного многоподъездного дома встретила уютом, теплом и умопомрачительными запахами из кухни.
Всего несколько минут потребовалось хозяину, чтобы его дамы обнаружили уже накрытый стол с тарелками, на которых художественно румянились плоские битки из куриной грудки в обрамлении хрустко поджаренной картошки, веером теснящихся свежих огурчиков и чего-то еще разноцветно-овощного в виде небольшой пирамидки.
Из холодильника он извлек хрустальный графин. Наполняя запотевшие рюмки густой, почти чернильного цвета жидкостью, Павел заметил:-Черемуховая, рекомендую.
Таисья Алексеевна не помнила в своей жизни  застолья,более раскованного и хлебосольного.Никогда не позволявшая себе больше одного глотка вина, она неожиданно для себя охотно лихо поддерживала тосты своего нового знакомца, напутствовавшего очередное наполнение опустевших рюмок. Он заботливо подкладывал ей самые аппетитные кусочки.
Прекрасно приготовленная еда,ароматная настойка и необыкновенное обаяние мужа Лины заставили забыть о стеснении и предаться веселой беззаботности встречи.
Попросив  жену принести десерт, Павел заговорщически наклонился к Таисье Алексеевне:
-Поедемте за вещами?! Что вам сидеть в пустой квартире? У нас поживете, пока дело решится. И Линочке  будет радость! До утра, небось, проговорите. Я-то знаю,что вы для нее значите.
Гостья изумленно глянула на Павла,еще секунду назад шумного балагура, и вдруг увидела темные карие глаза,очень умные и серьезные. В них были  забота, уважение и еще что-то,не сразу поддававшееся определению. Она согласно кивнула.
-Линусь, мы тут за чемоданом съездим. Быстренько.- Начал было Павел.
-Это как это съездим?! А настойка?! Только пешком. Я с вами. Заодно перед сном прогуляемся. Здесь же недалеко,- нетерпящим  возражения тоном отрезала  жена.
-Слушаюсь, мой генерал, - вздохнул Павел.
И вот втроем, неспешно шагая по свежему снегу,под желтыми фонарями, улицами в синих сумерках, они добрались до пустой  квартиры и, забрав нехитрый скарб, вернулись домой.
Тут Лину и Павла ожидало совершенно ошеломительное событие. Учительница достала из сумки старую "общую" тетрадь в зеленой  обложке. -Вот, - сказала она, улыбаясь,-хранила больше двадцати лет, только эту. Твои школьные сочинения.- И протянула тетрадь Лине.
В  самом деле, на обложке стояла ее девичья фамилия. Исписанная еще неустоявшимся юношеским почерком, тетрадь содержала такие же не вполне точно сформулированные мысли, порой сбивчивые рассуждения, весьма категоричные оценки, много эмоций.
Что же в тех давних школьных сочинениях привлекло учителя так сильно, что только эту тетрадь она сохранила через десятилетия? Может быть, то, что из каждой фразы упертым чертиком вылезало нежелание повторять прочитанное в учебнике? Только то, что думала, что чувствовала! Может, поиски своего, отличного от других слова?
Сначала это слово, спотыкаясь, едва выползало к заветной сути, но потом все чаще заявлялось сложным и глубоким оборотом, яркой метафорой, иногда заостряясь до формулы. От темы к теме стройнели аргументы, становился логичнее анализ, прорисовывался стиль...
Молоденькая учительница расслышала  первые творческие сигналы в огромном ворохе школьной макулатуры, единственной ценностью которой часто были  одни учительские пометы на полях да оценки через дробь, за "литературу" и "русский". Сейчас Таисья Алексеевна гордилась,что не ошиблась.

***

До завершения сделки прошло с полмесяца. Гостья чувствовала себя превосходно,наслаждаясь мягкой зимней погодой. Ей жилось свободно и комфортно в атмосфере неназойливого гостеприимства,легко читалось в удовольствии от хорошо подобранной   библиотеки. Вечерами, когда Лина с мужем возвращались с работы, они вместе ужинали, смотрели новости по телевизору и тут же забывали про него, находя  бесконечное множество тем для бесед.
Несколько раз забегала Анечка,взрослая дочь Лины, высокая, красивая девушка, закончившая филфак,как и ее мать. Она жила отдельно, работала в издательстве и была занята своей жизнью.
-Линуша, не могла бы ты дать мне прочесть все,  что ты написала в своей газете? - попросила однажды Таисья Алексеевна. Получив с курьером подшивки, она скрупулезно изучала каждую строчку.
-Девочка, ты должна многое собрать и издать отдельно. Будет жаль, если пропадёт. Газету прочтут и выбросят,- втолковывала она каждый вечер.
-Да полно, много чести для газетных заметок! - Отмахивалась Лина.
- Тогда начни что-то другое,самостоятельное. Я знаю, у тебя найдется, что рассказать. Время, поверь,утекает,как вода.Пока оно есть у тебя, пиши!
Павел же, слыша эти увещевания, был, с одной стороны,не уверен,что жене стоит впрягаться в новый воз работы, но с другой -  вполне согласен с наставницей в том, что жена его, должно быть, и вправду талантлива.
Он гордился ею и восхищался всем, что выходило из-под ее пера. Лина была много младше его. Но  возраст, опыт и  обычный  мужской ум не всегда до конца помогали  даже до конца понять, не то, что подчинить себе и главенствовать над этой женщиной.
Павел чувствовал себя хозяином во всем, что требовало опоры, защиты, надежности в их жизни. Он был практичен, добр и широк по натуре, любил простые занятия  вроде футбола,  рыбалки,  или кулинарных упражнений. Ему нравились компании, и он всегда был их душой.
Лина же в его жизни была бесценно дорогим ,не до конца постижимым в своей глубине,непредсказуемым существом, закрытым в том, что касалось жизни  её духа.
Он не просто любил жену. Он был влюблен в нее каждый день, как в первый. Почти за четверть века,которые они провели вместе, почти никогда не расставаясь, в их жизни так и не наступили времена привычной и скучной  рутины, когда страсти заканчиваются, чувства угасают, и над всем царит унылый монотонный быт.
Лина не мешала  мужу - мощному, сильному и властному, быть в доме хозяином и главой в семье. Но что бы он ни предпринимал, действия его всегда направлялись в нужную ей сторону, при этом оставляя его в полной уверенности собственной самостоятельности.
Она любила свой дом, а потом и купленную неподалеку от города дачу. Все, к чему прикасались ее руки, обретало стиль,характер и уют.
Почти всё они делали вместе. Павел и сам не заметил, как привык следовать ее правилу: чтобы было красиво. Особым удовольствием  для него стало наблюдать, как ранней весной Лина  нянчилась с рассадой любимых  цветов или, зимним вечером усаживалась в кресло, спиной к дачной печке-голландке, с вязанием или шитьем. Умиротворенно-размеренные движения и сосредоточенно-отрешенное выражение лица  жены погружали его в блаженство.
Но такие часы случались нечасто. Вечерами Лина работала, или допоздна писала что-то в толстой кожаной тетради с металлическими уголками, иногда читая  вслух ему отрывки перед сном. Воспоминания о детстве, какие-то зарисовки природы, портреты людей, рассуждения о жизни…  Павел слушал с интересом, часто удивляясь их точности, справедливости, точности.
Случались,  конечно, в их жизни компании и гости, но чем дальше, тем уже становился их круг. Лина тяготилась  шумными и пестрыми сборищами.
Уже меньше чем через час она, как будто выключалась, и вид у нее становился совершенно больной. На вопрос,что с ней,она по-детски шептала на ухо: -Домой хочу.
В узком же кругу друзей Лина неизменно пребывала в прекрасном настроении, внимательно слушала, интересно рассказывала,была остроумна,пела от души и танцевала, если случались танцы.
Когда-то впервые пригласив ее на вальс, Павел с изумлением обнаружил почти полную её беспомощность. И часто потом подтрунивал над ней. До одного момента.
Вернувшись как-то домой, он  услышал музыку, доносившуюся из гостиной. Заглянув в комнату, Павел замер:из включенного телевизора гремел рояль, и под его звуки жена  двигалась в каком-то причудливом танце.
  Босые ноги,поднявшись на пальцы, скользили легко и грациозно. Стремительная пластика тонких  и длинных, как крылья, рук  рисовала трепетные и округлые линии жестов. В мгновениях остановок прямая спина, слегка отведенные назад плечи, горделивый поворот головы лепили скульптурные позы.
Похоже на балет! О, сколько свободы и уверенности  было в той чудесной импровизации!
Зачарованный рисунком ее движений, он во все глаза смотрел на волшебную крылатую женщину и никак не мог понять, почему простые движения вальса были трудны для нее в паре с ним ? Заметив мужа, Лина совершенно не смутилась, но танцевать перестала. В ответ на его вопросы, легко отшутилась, что, мол,так слушает музыку,что вальсы давно не танцуют. И пультом перещёлкнула  телевизионный канал.
Случалось,и потом он заставал ее танцующей свои  одинокие сюиты, но всякий раз,чтобы посмотреть,старался оставаться незамеченным. Никакие просьбы не могли заставить делать это по заказу.
Чем дольше они жили, тем отчетливее Павел понимал, что кроме обычной жизни с работой,семьей, какими-то внешними событиями у Лины есть и другой мир.
Она уходила в него, всегда неожиданно и всегда - одна.
Много раз он  видел, какую силу имеют над ней непонятные его восприятию симфонии и концерты каких-то пианистов и скрипачей. По её отрешенному лицу  пробегали  неуловимые тени и отсветы, как будто душа ее повторяла гармонии, как эхо.
Павел, было, спросил однажды: -Тебе правда, это нравится?  В ответ - только непонимающий и растерянный взгляд.
Однако музыкальные уединения она, случалось, внезапно прерывала сама. Слишком сильные эмоции, - и положительные, и отрицательные, были для нее одинаково болезненны.
Он не понимал, но чувствовал эти состояния жены тонко и воспринимал как сигнал: осторожно, уже грань! И бережнее мужчины найти было трудно. Особенно когда это касалось любви. 
...Их первая близость случилась через месяц, или немного позже, после мистической  встречи  в московском  аэропорту, где оба сошли с самолетов, прибывших из разных концов страны.
Лина возвращалась домой после праздников, проведенных в семье старшего брата.Там безуспешно ее пытались сосватать с таким же, как она, разведенным другом семьи.
У несостоявшегося жениха хватило ума и юмора пережить отказ и устроить веселое застолье в честь сестры давнего товарища, а после вместе со всеми дружно проводить ее в аэропорт, нагруженную гостинцами и приветами.
Павла самолет увез от развалин семейной жизни. Жена, к этому времени уже бывшая, с которой он вырастил двух сыновей, давно и неразборчиво изменяла ему, а он,как часто бывает,узнал об этом последним.
Добившись нового назначения, полковник оставил без сожаления высокие паркеты и с одним чемоданом   летел на новую незнакомую точку.
С автобусе «экспресс», соединявшем аэропорты, на сидении  рядом с ним оказалась молодая женщина, с многочисленными свертками и пакетами. Из них поминутно то выкатывались крепкие молдавские яблоки,то сыпались грецкие орехи, и она растерянно - весело принималась их подбирать.
Павел предложил помощь и уложил все это хозяйство.Они разговорились.
Оба ехали до одного города, причем в билетах значился один рейс. Даже места в самолете оказались рядом. Когда же Павел сообщил, что на этом его маршрут не кончается, и ему нужно попасть в С., Лина засмеялась:-Это судьба!
  Никому из них и в голову не пришло, что судьба и вправду уже крепко держала их за руки.
Ждать приказа о назначении на должность пришлось долго. Он поселился в городской гостинице, и Лина, единственная знакомая, чтобы ему не было скучно, водила то в музей, то в гости к знакомым художникам.
Но чаще они гуляли вечерами и любовались  церквами  и соборами, которых было  множество в старинном  городке.   
Поздняя уральская осень была, как обычно, по-зимнему снежной и морозной. У Павла, вчерашнего южанина, случилась ангина. Лина приносила в номер из дома горячее молоко с медом, поила больного лекарствами, дружески кормила мамиными котлетами.
Наконец он поправился и снова  пригласил на вечернюю прогулку. Она,глядя на его совсем не зимнюю обувь, покачала головой:- Нет, так и до осложнения дожить недолго. Пойдемте ко мне. Чай будем пить с малиновым вареньем.
     "Двушка" на третьем этаже, где жила тогда Лина с дочкой, оказалась очень уютной и тёплой. Павел обратил внимание на огромную стенку, битком набитую книгами.
Девочки дома не было. Анина школа находилась в одном дворе с домом, где жили  бабушка с дедушкой, и она предпочитала большую часть недели проводить у них,как, впрочем, и Лина.
В кухне не пахло едой. Но вот зашумел чайник. На столе появилось обещанное малиновое варенье, какие - то печенюшки.
Павлу  в  тот момент почему-то сильно захотелось, чтобы вокруг  стало меньше порядка. На мгновение он даже увидел себя среди воображаемых продуктов и дымящихся кастрюль.
За чаем они говорили о чем-то, должно быть, не слишком важном, потому что он не мог потом вспомнить, о чем.
Но ненароком глянув на часы, Павел понял, что давно уже за полночь. Он растерянно поднялся, чувствуя неловкость за приятное ощущение, заставившее забыть о времени и приличии.
С губ уже готовы были слететь извинения, как Лина просто и по-домашнему предложила:-Оставайся!- А потом тыльной стороной ладони провела по его лицу, от подбородка к щеке.
Что было такого в легком прикосновении, от которого мужчина, только что бывший с женщиной на "вы", вдруг перестал чувствовать неловкость и стеснение? Кто ответит? Но мощные объятья сомкнулись, и губы оказались так близко! Поцелуй длился, пока Лина, наконец, не выдохнула:- Ты меня задушишь...
Он как бы очнулся и немного ослабил руки.  Хрупкие плечи, тонкая шея, узкая спина... Павел чувствовал грудью ее маленькую грудь и вдыхал горьковато-сосновый запах духов.
Снизу вверх смотрели на него зеленые глаза. Она совсем не была похожа на его жену, яркую брюнетку с пышными формами.
-Хрустальная!- Мелькнуло в голове, и он не понял, что произнес это вслух. Он снова начал целовать ее рот, виски, глаза.
От аромата волос кружилась голова. Сквозь волшебный туман желанья, в котором он стремительно тонул, слышались гулкие быстрые удары. Это в унисон бились рядом оба их сердца... 
Неяркая низкая лампа горела в спальне. Лина, приняв душ, вошла в комнату.
У Павла захватило дух. Он видел одновременно женщину  и ее отражение в большом зеркале платяного шкафа.
Обнаженная, с еще невысохшими сверкающими каплями воды на смугловатой коже, она казалась мраморной статуэткой Дианы-охотницы. Две маленькие груди, как рожки, твердо и раскосо смотрели  вверх. Тонкая талия обозначила прелестный, слегка округлый живот.  Но невинный девичий образ внезапно превращали в обольстительную женственность  высокие роскошные бедра с упругими ягодицами. И стройные длинные ноги!
Лина не спеша повернулась и подошла к кровати. Взгляд Павла упал на влажные завитки волос ее лобка. Бешеное желание, как тугая пружина, отбросила в сторону сдержанность и осторожность!
Он сгреб ее в охапку и, торопливо хватая пересохшими от страсти губами то сосок, то плечо, стал подминать под себя  волнующее  его божественное тело... 
- Постой, мне больно... Не надо спешить...,- прошелестел  голос в самое ухо. На мгновение Павел замер, трезвея и ожидая самого худшего. Его жена обычно не церемонилась  в самый неподходящий момент.
Но вместо этого он почувствовал, как легкой волной женщина прижалась к нему. Ее нежные пальцы ласково прошлись по его широкой груди и заскользили все ниже и ниже, туда, к самому эпицентру вулкана...
Влажный язычок облизал его сухие губы, и поцелуи, сначала легкие, как порхающие мотыльки, потом все более горячие и проникающие, повернули его на спину и увлекли в незнакомую, но сладостную игру пьянящего сплетения языков, и слившиеся в поцелуе рты горели от жажды дарить ласки...
Улетая во времени и пространстве, Павел, как зачарованный, послушно повиновался малейшему движению партнерши, затопляемый страстью и нежностью.
Он ласкал ее тело, едва прикасаясь, боясь даже дыханием обжечь  нежную кожу. Томление, казалось, уже закипело в крови, как вдруг  она выгнулась в его руках  тетивой натянутого лука.
Соски превратились в твердые виноградинки, и обласканный губами клитор призывно налился…
Он вошел в нее, словно шагнул с обрыва. Влажное лоно встретило жарким упругим объятьем. Застонав и содрогнувшись, они в беспамятстве припали  друг к другу и упоительно долго одновременно овладевали и отдавались друг другу, изнемогая от наслаждения и призывая еще большее, пока животным криком потрясший их общий оргазм не остановил бешеный ритм  безудержного соития.
...Обессиленно-легкий, Павел пришел в себя. Лина лежала на спине  рядом, с закрытыми глазами. Бледная, бездыханная, она казалась мертвой.
Он испуганно коснулся пальцами плеча. В это мгновение он услышал судорожный вздох. По телу женщины пробежала легкая дрожь, и она открыла глаза. В ответ на его движение вновь обнять она прошептала едва шевелящимися от изнеможения губами:-Теперь не трогай. Больно...
Только что переживший немыслимые минуты, Павел растерялся. На дне души зашевелился червячок униженного изменой мужчины, и первым порывом его было скорее бежать, избавиться от только что пронесшегося чудесного сновидения, прийти в себя и никогда больше не...
Но, едва он пошевелился, тонкая теплая рука сонно обвила его шею, и  колено медленно переползло через его ногу. Растрепанная головка покойно  угнездилась на плече. Лина спала глубоко и безмятежно.
Павел долго не мог заснуть, с новым, незнакомым  чувством смотрел на её распухшие от  поцелуев губы, слушал сонное дыхание, ощущал близкое тепло и едва уловимый молочный аромат кожи.
  -Девочка... Моя девочка, - очень нежно и почти родительски возникло в его голове. Он осторожно, чтобы не потревожить, левой рукой поправил одеяло и, доверяясь тишине, улыбнулся, уплывая в сон.
***
Открыв глаза поутру, Николай обнаружил Лину, детски свернувшуюся калачиком и тепло сопящую ему в подмышку.
Как хороша, как свежа была она в эти предрассветные минуты! На сердце у Павла пели птицы, и было ощущение, что так он просыпается  давным - давно, что спящая рядом женщина, такая родная, всегда была у него под боком, и что теперь в его жизни все встало на свои места.
Он ласково коснулся ее согнутых коленей. Тотчас на него открылся серовато-зеленый сонный глаз.
Сердце Павла затопила нежность, и первое в их жизни общее утро слетело на них, как огромный  разноцветный  полевой букет, в котором каждый цветок, каждая травинка были прелестно просты и неповторимы...
Вдруг оба, глядя друг на друга, выдохнули одновременно: -Есть так хочется!
Он вскочил первым и,не спрашивая, где что находится, развел бурную деятельность на кухне. В несколько минут квартира наполнилась звуками шкворчащей на сковороде яичницы, и красивого густого баритона, певшего про »снег на зеленых листьях».
Проводив Лину на работу до автобусной остановки, Павел вернулся в гостиницу. В тот же день он уехал к месту своего назначения.

***

Из части, укрытой в таежной глуши, на расстоянии нескольких десятков километров от города, в середине 80-х не только приехать при первой возможности, но и позвонить можно было только через военный коммутатор. Забот сразу навалилась куча, а посвящать в свою личную жизнь телефонисток с первых дней Павлу вовсе не хотелось.
Всю неделю, принимая дела, вникая в обстановку, он жил нетерпеливой радостью ожидания встречи.
Чувство, наполнившее его, росло с каждым днем. Никогда, даже в молодости, даже по любви женившись, он не испытывал ничего подобного.
Вечером, оставаясь один в своем необжитом офицерском доме, Павел старался вспомнить каждое мгновение их с Линой недолгого знакомства. Думая о ней, он испытывал одновременно радость, нежность, необъяснимую тревогу.
Страстно желая обладать ею, он одновременно жаждал от чего-то защищать ее и уже начинал понимать невозможность своей дальнейшей жизни без этой женщины, непохожей ни на одну из тех, кого встречал за свои почти пять десятков лет.
Дождавшись, наконец, выходного и вечно запаздывавшего автобуса, Павел помчался в город.
Не помня себя от нетерпения, он взлетел на нужный этаж, и едва переведя дух, нажал на кнопку звонка. Но тот, разливаясь пронзительными трелями, не дал никакого результата.
Соседка, с любопытством выглянувшая на трезвон из соседней квартиры, при виде звезд на погонах военной шинели поуспокоилась и, приветственно кивнув пришельцу, предположила, что Лина либо у родителей, либо на работе.
-Как это на работе, в субботу вечером? Что за работа такая? - Спросил Павел в недоумении.
-Так самое время и есть, уважаемый. Культурные-то мероприятия, всякие спектакли, концерты, праздники - это все  вечером. Они по её части.
Тот пожал плечами, извинился и вышел из подъезда на крыльцо. Двор был не освещен и почти весь занесен сугробами. А снег все продолжал падать.
Павел прождал часа два, все раздумывая,не спросить ли у соседки адрес родителей Лины, но тут же отказывался от этой идеи, представляя свою неловкость перед пожилыми незнакомыми людьми, если её там не окажется.
Вдруг из-за угла дома вывернулись автомобильные фары и осветили проезд. Скрипнули тормоза. Хлопнула дверца.
Из УАЗика вышла Лина. Она не торопясь шла к подъезду. Снег похрустывал в тишине и скрывал ее сапожки по самую щиколотку. Только подойдя совсем близко, она вдруг остановилась:
-Павел!?- Позвала как-то неуверенно и взволнованно.
-Господи! Ну, где ты так долго?!- Он сжал ее плечи, обнимая,- я уж думал, замерзну тут, как Карбышев. Ее щеки пахли морозом и  знакомыми горьковатыми духами.
-Да конференция городская... Могла бы и еще позже приехать. Идем скорей, а то и вправду, холодно.
Щелкнул замок входной двери. В теплой темноте прихожей Лина прижалась к нему:
- Я прихожу теперь сюда каждый день. И как будто чего-то жду. Вот и ты пришел.
- Пришел. Не могу без тебя. Люблю. Совсем голову потерял.- Жаркий шепот в темноте пришелся прямо в мех ее пушистой  меховой шапки.
Она тихо засмеялась, обняла за шею, пригнула его и поцеловала в глаза. Потом включила свет.
- Мы дома. Давай для начала я тебя покормлю. Снимай шинель.
-Лучше я - тебя. Теперь всю жизнь кормить тебя буду только я. И любить тоже!
Так началась их совместная жизнь, сразу превратившись в семейную. Хотя еще несколько лет Павел приезжал только по выходным, и официально оформлять отношения Лина не спешила.
***

Он любил так, как может любить зрелый, сильный, земной мужчина. Он находил свою жену  восхитительной, роскошной, бесконечно желанной и был предан ей абсолютно. О таком муже можно было только мечтать.
С его появлением домашний очаг разгорался в буквальном смысле. Холодильник оказывался битком набитым продуктами. На плите и в духовке все время что-то жарилось и пеклось, сводя запахами с ума весь подъезд.
Он помнил о малейших ее желаниях и старался при любой возможности что-то подарить.
В те годы требовались серьезные усилия, чтобы добыть косметику, красивое белье, украшения, модные вещи, духи...
Сам, имея одну слабость, - хорошие рубашки, для  Лины Павел готов был ехать на край земли за тюбиком помады и отдать последние деньги за блеснувший взгляд, упавший на ювелирную золотинку в витрине магазина.
Ради нее он усердно налаживал контакт с Анюткой, далеко не шелковым подростком, долго не желавшей ни с кем делить мать.
  Видя все это, родители Лины приняли Павла как родного.
Теплые, открытые отношения с родными  укрепляли  отношения, но связь Лины и Павла становилась все крепче и потому, что любовная ее основа была свежа и обоюдна.
Павел, которому было,с кем Ангелину  сравнить, часто себе, да и вслух говорил, что от неё исходят какие-то целебные биотоки. И он ощущал их не только неукротимостью своего мужского оптимизма. Стоило положить ее голову себе на грудь, как снижалось давление, падала температура, ровнее билось сердце, исчезало раздражение. Каждое мгновение вдвоём казалось упоительным.
Павлу всё представлялось понятным и предсказуемым. Он делился с ней радостями и проблемами, рассказывая обо всем, что происходило с ним и вокруг него, встречая интерес и внимание, сопереживание и добрые дельные советы.
Расспрашивать жену ему не приходило поначалу в голову, тем более,  что в предыдущем браке все интересы супруги вращались вокруг денег и бесконечного соревнования с женами сослуживцев: у кого выше чин, лучше мебель, квартира, машина, шуба.
А Лина тем временем перешла на работу из горкомовского аппарата в большой партком на одно из градообразующих предприятий.
Социальную сферу, вмещавшую в себя чуть не полгорода, представляла теперь сфера ее ответственности.   
  Павел считал, что представляет себе, чем занималась на службе Лина.  Политзанятия, лекции, что-то там по месту жительства, смотры всякие, ветераны, демонстрации...
Он ни о чем её не спрашивал. А Лина, не встречая с его стороны интереса, не тратила на рассказы о своей работе недолгие часы досуга.
Павел не был книгочеем. Но книги, которых у Лины было очень много, невольно попадали в руки.
Однажды случайно взяв в руки толстую, в яркой обложке, и разглядев, что это исследование по живописи, он  уже хотел вернуть книгу на место, но задержался ради иллюстраций.
Среди зашуршавших под его рукой страниц вдруг мелькнул листок бумаги. Машинально развернув его, Павел пробежал глазами по мелкому бисеру слов, написанных черными чернилами.
Это было любовное стихотворение. Каждая строчка в нем звенела радостью взаимности, восхищенным трепетом, нетерпеливой страстью!
Инициалы в правом верхнем уголке листка совпадали с именем и фамилией Ангелины! Стихи были подписаны, но в подписи читались только первые несколько букв. Дата указывала на три года, отделявшие это послание от первой его с Линой встречи в московском аэропорту.
Господи! Кровь бросилась в голову! Павел увидел, как дрожь бьет пальцы! Он открыл бар и плеснул в стакан изрядную порцию коньяка.
Глоток алкоголя привел его в чувство. Сжимая злополучный листок в руке, он сел в кресло, несколько раз перечитал текст, долго разглядывал подпись и цифры в самом низу.
Что он знал о жене? О ее жизни? Ему всегда было достаточно того, что она однажды волшебно,как будто из  ниоткуда, возникла в его судьбе. Да,он,конечно, был в курсе ее неудачного короткого замужества, но ведь и только! А  в момент знакомства его Лина уже перешагнула тридцатилетний рубеж.
Неизвестность пугала. Чье-то невидимое соперничество впервые разбудило ревность. Она поднималась, как темный туман, путая мысли, ослепляя.
В простом и безыскусном начинал чудиться тайный расчет и скрытый умысел. А, главное, возник панический страх не удержать, потерять ту, что стала смыслом жизни.
Павел торопливо, но методично стал искать. В книгах, выдвижных ящиках стенки, письменного стола. Однако никаких свидетельств  присутствия в жизни Лины другого мужчины с ненавистно разборчивыми буквами в подписи, он не находил.
Немного успокоившись, ревнивец начал приводить в порядок книги на полках.
Он устанавливал толстенные словари на их законные места, но нечаянно задел локтем небольшой этюд маслом, изображавший уголок уральского пейзажа с сосной над крутым берегом таёжной речки и дерущимися над ней коршунами.
Павел нагнулся, - поднять картинку, и кровь опять застучала в висках. На обороте под словами посвящения значилась пометка "от автора", и та же  знакомая подпись.
-Черт! Художник он, что ли!? И письмо в книжке про художника, кажется.Ну, да, Пиросмани!- Нервно размышлял Павел, в своем предположении чувствуя  гораздо бОльшую угрозу, чем ему она представлялась несколько минут назад.
Таинственная дверца в недоступный ему мир, в которую ускользала  Лина, когда слушала музыку,читала, вглядывалась в картины, погружалась в раздумья, скорее всего... да нет, совершенно точно, была открыта для незнакомца. Но только не для него, с которым делила жизнь и вот только что, казалось, любила!
И чем больше он размышлял, тем убедительнее и горше представлялись ему самые карикатурные подозрения.
Павел не слышал, как вернулась домой Лина, как несколько раз окликнула его. Ее встревоженное лицо увиделось как-то вдруг.
-Паш, что с тобой? Ты не заболел? Слышишь меня?
Он поднял на жену измученный тяжелый взгляд.
-Что у тебя с этим?
Только сейчас Лина разглядела лежащий на журнальном столике оборотной стороной кверху этюд  и зажатый в руке мужа листок бумаги. Она недоумевала.
-Что тебя так рассердило? Это давнишний подарок. А это что у тебя? - Скользнула по бумаге глазами.- Это давно было. Нет причин для ревности.
-Давно? Тогда зачем ты все это хранишь? Кто он?!- Яростно вскинулся Павел.
- Не все, что прошло, нужно уничтожать и выбрасывать. Это тоже моя жизнь. Давай оставим в покое эту тему. Раз тебе неприятно, я лучше уберу.
-Чтоб я не видел, да?! А сама,...- Он что-то говорил, сбивчиво, жестоко, почти грубо, упрекая, пытаясь хоть как-то раскрыть двойную жизнь коварной и хитрой женщины, упорно молчавшей в дальнем углу комнаты.
Неожиданно плечи ее начали вздрагивать. Павел подошел и резко повернул ее к себе.
Широко раскрытые зеленые, пронзительно-прозрачные глаза в слезах, градом бегущих по щекам, покрасневший нос и детски искаженные плачем губы!..
Где она, скрытная лгунья !?  Перед ним стояла его единственная, ни за что, ни про что  им  же и обиженная, такая любимая...
Она навзрыд плакала и повторяла:
-Паша, хватит, не надо... мне больно... больно!..
Павел  растерянно прижал ее голову к своей груди и сразу почувствовал, как горячо и мокро стало под рубашкой.
-Родная моя! Милая! Девочка моя! Что я делаю?! За что я? Прости меня!  Прости! Какой я дурак! - Он тяжело, медленно, хватаясь за  Лину,  как за спасительную соломинку, сполз на колени и, обхватив ее руками, твердил слова раскаяния и молил о прощении, уткнувшись головой в  ворсистую юбку.
-Ну, встань, встань,- всхлипывала она и  роняла слезы на его голову, пытаясь  тянуть к себе неподъемные плечи мужа. А он целовал ее руки, ужасаясь тому, что думал и говорил минуту назад.
Первая ссора закончилась быстро. Его любовь изливалась бурными потоками нежной  виноватости, радостного раскаяния, счастливо вернувшегося обладания.
Качая, как дитя, на руках ослабевшую от слез и поцелуев любимую, он блаженно прислушивался к ее успокоенному дыханию, которое все реже прерывалось стихавшими всхлипываниями.
Завтра пришло к ним с бликами золотого солнца на замерзшем окне.
Однако ревность, поселившись в сердце, как червяк в яблоке, нет - нет,  да и находила момент проявить себя.
Лина ничем не давала реального повода ревновать. Окруженная в условиях промышленного предприятия, в основном, мужчинами, она держалась со всеми приветливо и ровно. Со многими у нее были дружеские отношения.
Несомненно, кое-кому хотелось получить от нее долю внимания, бОльшую, чем всем остальным.
Однако строгость в делах и знакомо-насмешливый взгляд поверх очков не давали забыть о дистанции. И почему-то  рядом с этой женщиной мужчинам хотелось выглядеть солидно и как можно более умно.
Но ревности не нужны настоящие причины. Для нее достаточно задержки с работы, прерванного разговора по телефону, даже новой, незнакомой коробки косметики.
Все приступы ревности развивались по одному сценарию: подозрения-упреки-слезы-раскаяние-примирение. 
Павел сначала очень переживал  свои срывы. Но постепенно, раз за разом, относился к ним все снисходительнее, привыкая и даже получая некоторое удовлетворение от адреналиновой встряски.
Однажды, придравшись к пустяковому телефонному звонку, он в очередной раз не удержал демонов, злобно рвущихся наружу, и долго терзал Лину допросами и упреками. Но та, не вступая в спор, в какой-то момент ушла в спальню.
Он нашел ее лежащей в постели. Лина укрылась с головой одеялом и молчала. Павел недоумевал, и от этого начал успокаиваться.
Молчание продолжалось. И чем дольше оно длилось, тем сильнее ему хотелось увидеть ее глаза и скорее помириться.
Он долго ждал, пока вдруг не понял, что жена просто спит. Сам, так и не заснув всю ночь, Павел не сводил глаз с тонкого плеча, которое  ровно поднималось и опускалось в такт дыханию.

***
Рассвело. Луч солнца зазолотил пушок на ее шее. Он протянул руку, слегка коснулся...
Лина вздрогнула и проснулась. Повернувшись на спину, она не обиженно и не сердито пожелала доброго утра и позволила мужу поцеловать себя.
Павел не удержался:
- Мы вчера не помирились. Ты даже не взглянула на меня. Впервые...
Жена разгладила складку на одеяле:
-Пришло время поговорить, милый. Послушай, я искала любви и надежности в жизни, поэтому именно ты оказался рядом со мной. Но, видимо, для счастья этого мало, если, любя, один  не уважает другого. Разве можно уважать, если не доверяешь? Возможно,у меня много недостатков, но неверность и предательство не в их числе. Случалось,предавали меня,поэтому знаю,что это такое, и в людях больше всего ценю надежность.
Ревность говорит только одно: тебе нельзя доверять, но я хочу, чтоб ты была только моей. Как вещь. Хочу - полюбуюсь, хочу - запру в ящик.
У вещи не может быть ни желаний, ни взглядов на жизнь, ни вообще - жизни. Она не может помнить о прошлом  и думать о будущем. За нее помнит и думает хозяин.
Прости, но такие отношения со мной невозможны. Время может показать,на какую преданность способна женщина,благодарная за любовь и уважение.
Сегодня проблема не во мне. Это твоя проблема. Если ты не можешь держать ревность в узде, нам лучше расстаться. Я не могу тебе позволить унижать меня, оправдываясь любовью.
То, что разрушает, уже не любовь,или скоро перестанет ей быть. Мне  трудно будет отказаться от тебя, но я переживу и стану жить дальше. Достойно жить и не тратить время на унижение и незаслуженные обиды.
У Павла помертвело в груди, когда он слушал ее. За тихим низким голосом и спокойным  тоном была броня. Уступки и слабость кончились.
Гордость и чувство собственного достоинства воздвигли невидимую крепость, и если в своей решимости  женщина поднимет мост, то ров под ней станет непреодолимым.
Физически почувствовав разверзающуюся между ними пропасть, он был не в силах не только проронить хотя бы слово, но даже пошевелиться.
-Мне пора.- Лина, как всегда, быстро собралась и, не прощаясь, захлопнула дверь. Он отчетливо слышал, как по ступеням лестницы с жесткостью ультиматума застучали, удаляясь, ее каблучки.
***
Всю неделю  сослуживцы не узнавали своего улыбчивого, энергичного и громкоголосого товарища.Он был бледен, молчалив и отрешенно углублен в какие-то тяжелые раздумья. Озабоченные вопросы полковник оставлял без ответа.
В один из вечеров заглянувший по-соседски офицер увидел, что тот сидит за столом, уронив голову на руки. Пустая коньячная бутылка валялась рядом.
Однако на утро о вчерашнем запое наглаженного и выбритого начальника напоминали разве что круги под глазами да жажда, с которой он справлялся с помощью минералки, за которой бегала в столовую секретарша Оленька.
В пятницу, раньше, чем обычно, он отдал необходимые распоряжения и на служебной машине уехал в город.

***
В стране шла перестройка. Ускорение было видно лишь в том, как быстро исчезали с полок магазинов последние продукты. К исходу 80-х возникли очереди за хлебом,не было табака.
Талоны, по которым выдавались по норме на месяц масло, сахар и даже водка, говорили о введении карточной системы.
Атмосфера накалялась. Дирекция объединения, чтобы хоть как-то обеспечить семьи горняков , организовала свои столовые и "столы заказов", где кормили и отоваривали тем, что можно было получить в обмен на экспортные поставки продукции.
"Бартер" - так   называлась унизительная для промышленников череда обменов на шампунь,сосиски в банках, прозванные в народе "собачьими",колбасу, от которой отворачивались не умеющие читать этикетки кошки, залежалую второсортную одежду. "Дефицит" - главное слово тех лет.
Доведенный до отчаяния рабочий люд кипел, а руководители, почуя первый сквознячок свободы, ринулись в загранкомандировки, потащили государственное через кооперативы в свои карманы.
Профсоюзы, держа нос по ветру, делили квартиры, автомобили,  мебельные гарнитуры, бытовую технику, всемерно услужая начальству.
В парткоме тоже нарастали центробежные силы. Если раньше карьера, начальственные должности и власть, наконец,зависела от партии, то теперь запахло вседозволенностью и деньгами.
***

Вечер пятницы выдался холодный и туманный. Павел стоял недалеко от  широкого стеклянного входа в здание производственного  управления .
Часы на проходной показывали около восьми вечера. Изредка дверь открывалась,пропуская то группами, то поодиночке выходящих людей.
Наконец, Павел увидел Ангелину. Она вышла и придержала дверь. Как оказалось, для инвалида на одной ноге, опиравшегося на костыли. Оба остановились на ступеньках. Спутник Лины говорил громко и возбужденно:
-Ну, Васильна, зачем тебе это надо? Они по Китаям уехали свои вопросы устраивать, а ты хочешь на себя конференцию взвалить?! Да тебя сожрут с потрохами! Ты, что, не знаешь, что творится на рудниках? А у "фабрикантов"?!
-Да знаю, вчера к ночи с очередного собрания домой добралась. Но если я отступлю, будет еще хуже. Эти котел раскочегарят так, что всё взлетит к чертовой матери! Нельзя до катастрофы доводить предприятие. Готовиться надо, - твердо настаивала Лина.
-Да пожалей ты себя! Мужики - в кусты, а ты, как Матросов, на амбразуру! Ну, не женское это дело!- Увещевал одноногий. 
-Может, ты, Боря, и прав. Может, и не справлюсь. Но бояться мне нечего и отступать некуда, а людям в глаза я прямо смотрю. Так что давай по домам!  В четверг на вторую фабрику ты со мной? - Она с улыбкой тронула мужчину за плечо.
- Да куда я денусь!- Незлобиво проворчал тот.- Садись в машину, подвезу до дома, а то автобус, пожалуй, еще не скоро.
-Нет, спасибо. Дома все равно никого нет. Аня у мамы. Я пешком пройдусь. Отдохну, подумаю.Ну, давай! Веруське  привет!
Махнув ей на прощание рукой, собеседник Лины довольно легко запрыгал на костылях по ступеням  крутой лестницы к ожидавшей его "Волге".
Ангелина чуть задержалась. Она уже накинула на голову капюшон пальто, как вдруг заметила стоявшего в тени Павла.
-Здравствуй. Что ты здесь  делаешь?
-Тебя жду. Два часа уже. Цветы,наверно,замерзли.
-Цветы? Это цветы что ли в пакете? Мне?
-Довольно смешно. Ты еще кого-нибудь тут видишь? - Вид у Павла был  выжидательно сконфуженный и озябший.
-Пашка, мой хороший, да ты и сам-то посинел. Вон,смотри,такси,кажется. Давай домой скорей! - Повеяло радостным теплом от ее голоса.
-Линуся,прости меня, а?- Наклонился он, чтобы в наступающих осенних сумерках разглядеть ее лицо.
-Если упустим машину, ни за что! - Засмеялась жена в ответ и потащила его за руку. Но её близорукие глаза и в очках не очень различали в вечерней серости стылые ступени лестницы.
Тонкие каблуки сапожек заскользили, и неизвестно, чем закончился бы этот скоростной спуск, если бы не мгновенная реакция и не сильные руки мужа, подхватившие ее, уже беспомощно потерявшую опору.
Пакет покатился, развернулся и под ногами рассыпался охапкой разноцветных корейских хризантем. В холодном воздухе разнесся горьковато-хвойный аромат, так похожий на любимые  духи Ангелины.
Таксист дождался и даже помог собрать цветы.
Через четверть часа, не включив света в прихожей, Павел крепко обнимал любимую и был пьян от запаха ее волос.
-Как я счастлив, родная моя, как счастлив! Хрустальная моя, любимая... Как зеницу ока буду беречь... Моя... Скажи, ты простишь меня?!
Ее нежные губы поцелуем закрыми ему рот. И Павел заплакал от счастья, наверно, впервые в жизни. Слезы предательски повисли на ресницах, но он совсем их не стыдился.
В эту минуту все и решилось.В душе у него стало тихо,чисто,как солнечным днем в осеннем лесу.
Женщина, без которой ему так не хватало воздуха,целовала его и гладила по седеющим волосам.
-Родная,родная, - эхом отзывалось сердце.
Как легок и прост оказался ответ на вопрос: владеть или принадлежать?! Все решила любовь.
С того вечера свирепые псы ревности кротко лежали у ног хозяина. И если им иногда случалось  вострить уши, то уж зарычать они больше не смели никогда.

***
Вечер быстро катился в ночь. Павел лежал, подперев голову рукой, в постели и наблюдал за Линой.
Она сидела перед туалетным столиком и,готовясь ко сну,расчесывала свои упругие стриженые волосы. Потом нанесла на лицо и шею душистый крем. Тихонько постукивая по коже кончиками пальцев, приблизила лицо к зеркалу.
Он любил смотреть,и на этот раз приготовился к привычному и предсказуемому спектаклю под названием: "Она перед зеркалом".
Даже разговаривая с мужем,Лина,глядясь в него,оставалась там, в зеркальной глубине,погрузившись в неё безоглядно.
Было забавно наблюдать,как зеркальная Лина,командует Линой настоящей, как оценивает, портит или улучшает настроение,как направляет к цели и определяет средства.
Иначе,почему эта,глядящаяся в зеркало,частенько почти закончив макияж, вдруг стирает его салфеткой? Безропотно меняет прическу? Примеряет новый наряд, только что выбрав другой? Снимает или надевает украшения?
Быть уверенной,обольстительной,очаровательной,независимой,сильной, таинственной,беспомощной,дерзкой,строгой!Боже,в бесконечном разнообразии ролей, - только у зеркала репетирует женщина свой выход.И только своему зеркальному двойнику доверится безраздельно.
Но сейчас Лина сидела перед освещенным  трельяжем и смотрела куда-то дальше,мимо своего отражения. Лицо ее было бесстрастно.
Она заметно осунулась и побледнела. Глаза без очков темнели усталыми кругами,морщинка над правой бровью выдавала внутреннюю озабоченность.
-Линочка,а что происходит у тебя на работе? - Нарушил тишину Павел.
Лина повернула голову в глубоком удивлении:
-Почему ты спрашиваешь? Кажется, моя работа никогда тебя не интересовала.
-Извини, но я вижу, что ты вся там.И этот,одноногий, про какую угрозу говорил? Он кто?
-А-а, это Боря, зам.генерального,по экономике. Они с Серегой Малашенко, ну тот,что по персоналу, - с детства вовкины друзья.
-Вовкины? Это какого?
-Фингера. Вы же были с ним знакомы.
- А, помню.Он ведь очень болен был,когда они уезжали из страны.Уже в  инвалидной коляске.
- Ну- да,ну- да.А меня им по наследству передал.
-??!
-Борис рассказывал, что прощаясь, Вовка просил их быть вместо него моими друзьями и  всегда защищать.Они слово держат.А ногу Борька потерял еще в юности, на лесоповале.Мне их помощь сейчас на вес золота.
-Да что происходит-то?! - В голосе мужа Лина услышала нетерпение и тревогу.
-А происходит вот что. Генеральный со свитой уехал в Китай, и мой начальник тоже.Вопросы бартера решают.И, думаю, не только.
А дома давление пара в котле критическое. Даже папирос без талонов нет.
Перестройку объявили, а что перестроили? Шило на мыло? Всего - дефицит.
На объединение "Волги" пришли. Шахтеры вкалывают, денег много, но дадут-то единицам. А тут еще совет трудового коллектива по новому закону.
Думаешь, в нем самые авторитетные? Да нет, туда попёрли  те, у кого глотка пошире.Демократия! Этот совет теперь уполномочен проводить выборы директора всем, как говорится,гамузом.
А что слесарь или взрывник понимают в его работе? Сейчас скандал  из-за  директорской "заначки". Автомобили он не все отдал на распределение.
Никто не думает, как добывает наш генеральный порожняк для отгрузки, как запчасти, оборудование выбивает, где он берет продукты для рабочих.
Сам знаешь, без толкачей не вздохнуть, и если не давать им, то и от них не получишь.Круг замкнутый.
Самое интересное,что те, кто затевает бузу, поступали бы точно так же. Но теперь они борцы за социальную справедливость,со всех трибун кричат,что «работяг дурят». Лозунг все тот же: отнимем и сами поделим! И толпа пойдет за ними.
Но так только свиду, а за всем этим идет сейчас тихая, методичная работа по смене власти на предприятии.
Я всех знаю. Не скажу, что спецы слабые. Но только для них все средства хороши.
А средства - это бунтующие толпы, которым они обещают все дать "по справедливости",и те верят.
Если не прекратить это накручивание,толпа сорвется,а на предприятии непрерывный технологический процесс,который даже на час нельзя прервать. Это может иметь катастрофические последствия. Людей жалко.
-А партия, что?
-Партия? Да партийные собрания и есть те бунтующие центры. Это сами коммунисты кричат: "Долой!" Вместе со всеми. А от партии осталось одно название.Бытие определяет.
Режим, в котором мы живем, скоро должен развалиться. У него ноги глиняные.Но что будет завтра с людьми? И если в такое смутное время секретарь парткома в Поднебесную подался, спроси, зачем? Вот то-то и оно. Благосостояние свое укрепляет. Нос по ветру.
-А ты что хочешь предпринять?
-Конференцию отчетную провести и "неуд" парткому поставить.
-Как "неуд"? Себе? Своими руками?
-И себе. Только партком - это ведь не только секретарь с замами. Это еще десятка полтора серьезных мужиков, которые на своем производстве только числятся в активе, но ничего не делают, и никогда не делали.
Горком против конференции, и те, кто в загранке, тоже будут против. Но я приняла решение, и никто его не отменит.
Я  бываю каждый день на местах. Не агитирую, но материал для своего выступления готовлю.
Сергей мою информацию не захочет в докладе использовать, потому что никогда сам себя не станет критиковать. Значит, в прениях, и начнется  рвачка!
А я использую возможность содоклада и выдам все, что говорилось на собраниях, и что не говорилось, но мне было известно. Уверена, атаку я остановлю, потому что кто же станет обличать, если все уже будет сказано?!
Люди не ожидают такого поворота, и критика из моего выступления заставит их говорить с руководством (они ведь тоже члены парткома) в другой тональности, не как с врагами. Это моя цель. Так будет, или я ничему не научилась у политтехнологов.
Дальше мне неинтересно. Я ухожу из парткома и из партии. Ни к чему заниматься мифотворчеством. Власти мне не надо, так что прощай,политика!
Павел слушал Лину, поражаясь очевидному, её так резко проявившемуся лидерству и,главное,отчаянной готовности,не прячась за спины, не прикрываясь женской слабостью,решать задачу управления большими массами людей. Однако ни азарта, ни внутреннего самолюбования не было. Напротив, горечь разочарования и  трезвое видение  впереди многого, о чем еще почти не говорили, будто прижали её  к последнему рубежу, и она готова наступать, потому что отступать некуда.
Через  неделю, слушая у себя в кабинете пересказы событий в  объединении, Павел поразился верности  выбранной Линой тактики.
Все случилось в точности,как она и предполагала.Шашки из ножен никто достать и не успел, и хотя парткому "неуд" влепили, но потом до самого вечера говорили и говорили, спорили, просили помощи у дирекции: снабжения запчастями,  улучшения условий труда,наращивания темпов жилищного строительства... Много,о чем говорили. Только Лина тихо уехала домой, не дожидаясь окончания.
Она открыла дверь своим ключом,устало подставив щеку для поцелуя, позволила снять с себя дубленку и надеть на ноги домашние тапочки.
Молча прошла в кухню,открыла холодильник и,чего раньше никогда Павел не видел,залпом опрокинула стопку водки, налив себе из запотевшего графинчика, как будто это была вода.
Ужинала неторопливо и спокойно, будто забыв о событиях минувшего дня. Только перед сном,глядя в зеркало,вздохнула:-Уже полбанки крема вымазала,а кожа все равно,как промокашка.Наверно, стресс...
Павел подошел сзади и обнял. Он видел, как едва заметно дрожали ее пальцы. Однако из зеркальной глубины любимые зеленовато-серые глаза улыбались.
Борец? Героиня? Ничто их не напоминало в теплой домашней женщине,очень боявшейся щекотки и любившей одновременно,когда муж целовал её в шею.
-Ну да, - внутренне улыбаясь, подумал Павел,- с утра пойти спасти мир, а вечером от него спрятаться в моих объятьях.- Нагнувшись, он губами коснулся впадинки над ключицей. Халатик услужливо соскользнул  с плеча...