Певица

Больше века нет человека, что взял бы меня в руки не для того, чтобы сдуть пыль, а для того, чтобы взвести в глубине меня тугую пружину и насладится тонкой душевной музыкой.

Больше века я не видела света стоя в шкафу. Красивая пачка будто испачкана, покрыта трещинками, потускнела. Потеряла презентабельный вид. Посерел фарфор, так заботливо спрятанный от детских рук глубоко внутрь, далеко наверх. Старая, дорогая, ценная и ненужная. Совсем никому не нужная. Красивая безделушка, предназначенная для украшения, да и только.

Наверняка я выгодно смотрюсь на фоне толстых стареньких книжных томов в темных потрепанных переплетах, что важными птицами расселись на полках. Но меня это не радует. Ржавеет внутри от гнетущей тоски пружинки и шестеренки. А я все не перестаю надеяться на чудо.

Больше века молю человека разрешить мне запеть. Но человек глух к моим мольбам. Он не слышит. Лишь изредка берет в руки и проводит теплыми шершавыми пальцами по плавным изгибам тонкого фарфора. Задумчиво крутит ключик в руке, но словно испугавшись чего-то ставит на место. Так же как до него ставил другой. А до него еще один.

Я перебираю лица и не перестаю дивиться как они все похоже в своём желании и испуге. Да, я хрупка, но не сломать меня одним поворотом ключа, да и не одним. Ожить бы хоть раз, еще хотя бы раз до момента, когда я стану совсем не нужной, не способной дарить музыку.


Детский смех наполняет комнату, вырывая меня из глубин забытья. Звонкий, яркий, живой. Так смеялась та, что впервые показала мне что такое петь. Первая, кто искренне любил слушать мою музык. Та, что в темноте делилась со мной секретами и забывала печали. С ней я чувствовала себя живой.

«Эй, я здесь! Посмотри на меня! Ну же!» - кричало все мое существо. «Молю тебя, забери меня. Позволь мне играть для тебя!» - я изо всех сил пыталась дотянуться, докричаться. Страх остаться здесь навсегда безмолвным куском фарфора нарастал. «Ну же, девочка. Я тут! Ну же!» - звенело внутри меня.

Словно услышав зов девочка вскинула голову. Глаза её загорелись. Она дернула за рукав человека, что так часто брал меня в руки, и потянула к шкафу. Он отговаривал её, долго. Он объяснял, ругался, грозил и уговаривал. Железное мое нутро и без того холодное, готово было заледенеть. Минуты ожидания казались бесконечными, но девочка оказалась непреклонна.

Человек тяжело вздохнул, потрепав её рыжие волосы. Поднял на руках к моей полке. Теплые детские ладошки коснулись потемневшего фарфора, провели по изгибам, прижали к груди. «Она такая красивая!» - выдохнула девочка. Человек устроился в кресле и, усадив её к себе на колени, протянул ключ. Поворот за поворотом она возвращала мне жизнь…

Больше века в глазах человека я не видела столько счастья. И не было больше счастья, чем петь для неё.