Гульнара

       Приказ № 586
Министра Обороны СССР от 17.08.84 г.  г. Москва
За мужество и отвагу, проявленные при выполнении интернационального долга на территории Демократической Республики Афганистан, наградить сержанта Арсентьева А.В. орденом Красной  Звезды (посмертно).

Не успел Артём свернуть за угол командирского модуля, как тут же услышал недовольный окрик командира взвода старшего лейтенанта Волошина:
- Арсентьев! Ты что, оглох? Арсентьев!
- Я! – недовольно откликнулся Артём.
- Ты чего бродишь как неприкаянный? Я чем приказал заниматься?
- Товарищ старший лейтенант, ну мне по делу надо,- попробовал оправдаться Артём.
- Для тех, кому надо по делу, за вашей казармой будочка стоит фанерная, туалет называется. А  других дел сейчас, кроме чистки оружия, у вас быть не может. Так что давай, поворачивай обратно и учти, за пулемёт ты мне головой ответишь. Я приду, проверю.
- Есть, - недовольно буркнул Артём.
 И какого чёрта он попёрся мимо штаба? Можно же было дать небольшой крюк и спокойно дойти до своих товарищей «дембелей» - они договорились после обеда собраться за  казармой второго взвода. Это время дня было самым жарким. Солнце пекло так, что броня БМП нагревалась,  как сковорода, хоть жарь яичницу, а  воздух становился густым, тяжёлым и надышаться им было невозможно.
- Ты чего так быстро? – удивлённо спросил Коля Судаков, второй номер их пулемётного расчёта.
- На взводного напоролся, - хмуро ответил Артём. 
- Теперь вообще не пойдёшь?
- Да как я пойду, если он уселся на лавочку у штаба?
- А в обход?
- А если он сюда придёт? Меня нет, знаешь, что будет?
- Догадываюсь,  – ответил Николай, откинувшись на спину, и положив руки за голову.
 Они сидели на пустых снарядных ящиках в тени, с противоположной стороны фанерной казармы. Вообще-то,  называть это сборно-щелевое сооружение  казармой было явным преувеличением.  Летом в нём было не продохнуть от духоты, а зимой  даже раскалённые до красна печки-буржуйки слабо спасали от холода.
- Ну, вот что, догадливый, иди - ка ты к старшине и получи  у него два «цинка»*: будешь ленты снаряжать, а я  займусь пулемётом.
- Снаряжать без машинки*? Да ты чего? – попытался возмутиться Николай.
- Ничего! Пальчиками поработай, пальчиками.
- Вот ты злишься, а я разве виноват, что ты  к  своим не попал? Надо было в обход идти.
- Поговори мне ещё! Давай, топай за патронами!
- Артём, ну давай подождём, когда машинку починят, а?  Ведь не первый раз, может, через час она уже готова будет?
Артём хмуро посмотрел на Николая, а про себя подумал: « Чего я взъелся на него?  Ведь, и, правда, сам виноват. Он - то тут причём?»
- Ладно, давай подождём. Но имей в виду, если через час машинку  не починят, будешь ленты снаряжать  сам, вручную. Понял?
- Да понял я, понял,  – заулыбался Николай.
- А сколько у тебя всего коробок с лентами готово? – после минутной паузы  спросил Артём.
- Три, – продолжая улыбаться, ответил Николай.
- Судак, ты чего мне свистишь? Откуда у нас три  коробки? – удивился Артём.
-  А сколько? Вот сам считай: одна осталась  после последнего выхода, и две я снарядил сразу, как вернулись.
- Когда это ты их снаряжал? Что-то я не видел.
- Конечно, не видел. А как бы ты увидел, если сразу к своим «дембелям» ушёл?
- Ладно, хватит трепаться. Ты хоть для видимости подними крышку ствольной коробки, вытряхни всё из пенала и брось к пулемёту пару кусков промасленной ветоши, вроде как чистил.
Вообще-то, плановую чистку оружия Артём в глубине души считал занятием для слабоумных или  совсем уж для «молодняка» - здесь каждый знал, что от надёжности оружия порой зависела жизнь не только товарищей, но прежде всего тебя самого. Поэтому все чистили свои автоматы и пулемёты без понуканий и приказов.
- Сделаем! – ответил Николай, и с завистью посмотрел, как Артём достаёт из пачки «Ява» сигарету.
- Артём, угости «явиной», а? У меня от «Памира» уже как наждаком по горлу прошлись.
Артём молча  вытряхнул ещё одну сигарету и протянул её Николаю.
- Во, спасибо, бача*, теперь покурим, как люди.
Колю Судакова Артём заприметил сразу, как только его привезли вместе с  остальным молодым пополнением с Баграмского аэродрома. Это был крупный парень с большими руками, открытым лицом,  и  по - детски наивным  взглядом серых глаз.  Чем Николай  так понравился Артёму, сказать было трудно, но он сделал всё,  чтобы этот здоровяк-сибиряк был назначен Волошиным к нему в пулемётный расчёт вторым номером вместо Игоря Санникова, который был тяжело ранен на последнем боевом выходе и теперь лечился в Союзе в Ташкентском госпитале.
С первых же дней знакомства Артём относился к Судакову, как к младшему брату, только вот вида не подавал. Да и по службе Николай был моложе Артёма всего на полгода. Но это на гражданке полгода всего лишь шесть месяцев, а тут? Здесь, в Афгане, совсем иной отсчёт времени. Полгода – это как минимум десять – двенадцать боевых выходов, каждый из которых может закончиться  по - разному.  Можешь вернуться в расположение своего батальона живым и невредимым, а можешь  и не вернуться. Вот возьмут, и превратят тебя духи из сержанта Арсентьева в груз 200, и будешь ты проходить по штабным бумажкам как боевая потеря, всего лишь. И тогда полетит домой в родной Смоленск  листок бумажки с печатным текстом. Этот листочек  махонький совсем, даже не листок, а так себе, половина его, но бед он натворит немало. Это как мина - сама небольшая, не больше банки, в которой отец приносил домой солёную селёдку, но если та баночка рванёт, то не то, что человек, сорока тонная громада танка превращается в беспомощную груду железа. О похоронке и думать-то не хотелось, но ведь думалось, и ещё как думалось. И сидела эта мысль в башке, будто ты с ней родился, и что ни делай, чем ни занимайся, всё одно – свербит тебя эта сука, мозги прожигает да душу рвёт. Особенно тяжело было первое время. Возвращаются парни после боевого выхода угрюмые, злые – слова им не скажи. Еле на ногах держатся. Открывают десантные люки, а там … Мама родная!... Молча выгружают пацанов, а иногда то, что от них осталось, кладут в рядок… Нет, лучше такого не видеть и не вспоминать. Это уже после стал он к этому привыкать, хотя привыкнуть, конечно, невозможно. Скорее, просто очерствел душой. И самому приходилось точно так же выгружать из люков тех, кто ещё утром ел рядом с тобой кашу из котелка, дымил вонючей сигаретой и считал дни до приказа. А на своего взводного Волошина Артёму вообще жалко было смотреть. После таких потерь тот несколько дней ходил злой и пьяный, даже какой-то почерневший. Хотя, всё было понятно: в конце концов, Артём отвечал только сам за себя и за свою жизнь перед родными. А офицеры? Тот же Волошин?...  А ещё ты можешь оказаться «трёхсотым», то есть тяжело раненым. Конечно, ничего хорошего в этом нет, но всё-таки живой и летишь в Ташкент в окружной госпиталь, а оттуда, как правило, мало кто возвращается обратно, чаще ребят комиссовали. Но есть ещё один  самый страшный исход боевой операции – это плен. Тогда ты вроде бы живой, но уж лучше быть «двухсотым» - прощайте папа, мама, прощайте все родные, пусть я буду лежать в цинке, в родной Смоленской земле где-нибудь под берёзкой, чем гнить у духов в зинданах*, да в сараях, каждый день терпя издевательства и унижения. Вот по этой самой причине полгода в Афгане – это огромный срок, и его ещё надо прожить. Сам Артём был осеннего призыва и  до «дембеля»,  до Баграмского аэродрома, а там уж и до дома, оставалось ему всего-то сорок два денёчка. Эх, мама родная, скорей бы уже!
     Постепенно, незаметно для себя, от этих мыслей он опять перешёл к воспоминаниям о родном Смоленске. Жили они почти в центре, в собственном доме, и как-то так получилось, что городские новостройки не коснулись их района, обошли стороной. До остановки автобуса было всего минут десять ходьбы. Почему-то в последнее время ему всё чаще вспоминалась именно эта остановка, и как он после работы возвращается домой. Лето, вечер тёплый, ещё совсем светло и по всей улице слышен запах жареной картошки и рыбы. Вот он подходит к калитке, идёт по дорожке, выложенной ещё дедом красным кирпичом, а в открытом окне с белыми занавесками видит свою младшую сестрёнку Натаху. Она поливает герань и улыбается ему. Потом обязательно повернётся и крикнет в комнату, что Артёмка пришёл с работы. Значит, мама уже дома, готовит ужин и ждёт своих мужчин. Отец работал на другом заводе, и всегда приходил  домой чуть позже. Артём умывался и в ожидании отца и ужина выходил во двор покурить на скамеечке возле веранды. В скором времени появлялся отец. Он неизменно заглядывал в раскрытое окно, чтобы сообщить матери о своём приходе, хотя знал, что Натаха давно уже доложила ей об этом. Затем, присаживался рядом с сыном, и у них начинался неспешный разговор о работе, футболе и непременно о рыбалке.
- «Спартак» - то наш опять продул, слышал? – спрашивал отец, прикуривая папиросу.
- Слышал. Там был пенальти, но судья его зажилил. А могла бы быть  ничья.
-  Неужели в нашем Смоленске не могут найти одиннадцать охламонов, которые могут мяч гонять?  Где их только находят, этих кривоногих  мазил?!
На этот вопрос отца Артём давно уже перестал отвечать, потому что он стал традиционным и не требовал ответа. Потом помолчав, отец спрашивал про работу, про своих друзей,  с которыми когда-то работал, а заканчивался перекур вопросом о рыбалке.
- Может, ещё донок наделаем? Ты  видел, сколько их у Фёдора? Он как все поставит, так с километр берега занимает, а мы с тобой?  Два дурака. Ловим на дюжину крючков и хотим, чтобы у нас рыба была.
- Давай, сделаем ещё штук десять, только где столько свинца набраться?
- Вот то-то ж и оно, что свинца у нас мало. Надо на автобазу сходить, поговорить с мужиками, может пару старых, списанных аккумуляторов выпросим.
- Вряд ли, там своих рыбаков хватает…
- Мужчины, работнички мои дорогие, ужин готов. Иди, отец, мойся и за стол, – с улыбкой говорила мать, выглядывая в окно.  - Где будем ужинать?
Отец на секунду задумывался, а после говорил традиционную фразу:
 - Давай под яблоней, там легче дышится.
- С графинчиком? – следовал очередной неизменный вопрос.
- Можно и с графинчиком, - улыбался отец.
 Этот диалог был у них, как семейный обряд: все  знали, о чём идёт речь и какой последует ответ, но соблюдали его  неукоснительно.
Артём часто вспоминал свой дом,  потому  что любил его всей душой.  Был у них небольшой сад и совсем крошечный огородик.  В саду хозяйничал отец.  Когда Артём подрос,  стал помогать ему.  Огород же был во владении матери, и неугомонная  Натаха тоже крутилась там. За садом они с отцом ухаживали, как могли, но всегда с охотой и старанием. Может быть поэтому весной, когда зацветали деревья, красотища у них во дворе была такая, хоть картины пиши. А по осени яблок было столько, что мать не знала, куда их девать. Она их резала, сушила, вёдрами соседям раздавала, а когда созревала та самая антоновка, под которой отец вкопал большой стол со скамейками, Артём собирал яблоки, не дожидаясь, когда они начнут падать. Часть урожая укладывали на зиму в ящики и спускали в погреб, из части мать варила варенье, а вот остальные она мочила, и они были такого необыкновенного вкуса, что Артём помнил его до сих пор, даже во сне  видел те мамины мочёные яблоки …

               
- Артём! Ну, давай, просыпайся - вас, «дембелей», Волошин собирает, - услышал Артём сквозь остатки сна голос Николая.
 Значит, незаметно для себя он заснул и, судя по положению тени, проспал не менее часа.
- Кто кого собирает?
- Волошин собирает «стариков».
- А чего, не знаешь?
- Не-а, только сказали, что он приказал явиться всему ваше осеннему призыву. Может, в этом году вам  дембель  сделают пораньше.
- С чего ты взял?
- Ну, мало ли…
- Ох, и дурной же ты, Колюня.  А вообще-то, просто молодой ещё, а потому глупый и несмышлёный.
- Да ладно, что ли. Тоже мне, дедушка нашёлся. Сам–то на много больше меня прослужил?
- Эх, Колюня, дело не в том,  сколько прослужил, а в том, где прослужил. Улавливаешь разницу?
-  Улавливаю, не дурнее тебя.  Ладно, иди, а то Волошин сам тебе разницу покажет.
- Сынок, а вот угрожать «дедушке» не надо. Ладно, не заводись, я пошутил,  – с улыбкой сказал Артём и подмигнул Николаю. – Пойду, послушаю начальство. Может, чего нового скажут.
Но ничего нового он не услышал, всё было до обидного буднично.  Дело было в том, что через два, может три дня им предстояло выдвинуться на очередное боевое задание: по данным наших разведчиков  в районе ответственности их полка замечена некоторая активность  духов, особенно в ночное время. Это могло означать всё, что угодно, скорее всего, случайное стечение обстоятельств. Но вполне возможно, что духи действительно для чего-то собираются в отряд, а вот это уже нехорошо. Раз отряд, значит,  они что-то задумали, а вот что именно – неизвестно.  Задача:  выдвинуться в составе двух взводов в указанный район и не дать духам собраться. Надо было во чтобы то ни стало рассредоточить их по горам да по кишлакам, сорвать планы и на этом считать задачу выполненной. Сложность была не в самой задаче – это было привычным делом – а в том, как долго они будут на этой операции.  Поэтому  подготовиться надо было основательно, без халтуры. Вот почему Волошин собрал «старичков», чтобы те не перекладывали на молодых всю подготовку, а занялись ею сами, исходя из собственного опыта.
Возвращаясь в расположение своей казармы, Артём почувствовал дразнящий запах рисовой каши с тушёнкой – это подуло ветерком со стороны кухни. Жара немного спала, и сразу же разыгрался аппетит. Эх, сейчас бы маминой картошки жареной с салом, да с зелёным лучком вприкуску! Но нет, об этом лучше не думать. Надо как-то ещё сорок два дня продержаться, а там…
Заглянув за угол казармы, туда, где они с Николаем обычно  прятались от палящего солнца, Артём увидел своего второго номера. Тот по-прежнему сидел на ящиках, только теперь между его ног стоял табурет, на котором Судаков что-то писал в своей старой потрёпанной общей тетрадке, от усердия склонив голову на бок и высунув кончик языка.  Наблюдать эту картину было забавно – в такие моменты Коля становился похож на старательного ученика – первоклашку. Артёму вспомнился первый день знакомства с Колей. Тот выделялся в строю своим ростом, новенькая «афганка» висела на нём, как на колу, хотя была впору, и он постоянно крутил головой, будто кого-то искал. Артём убедил взводного назначить Судакова к нему в расчёт. Волошин сперва отнекивался, но после с неохотой согласился. Когда они пришли в казарму, Артём показал Николаю койку Санникова и сказал, что теперь она его.
- Присаживайся и давай поговорим.  Ты чего в строю вертелся, искал кого?
- Да понимаешь, я же что вообразил? Мне, почему-то стало казаться, что всё будет как в кино: налетят басмачи на лошадях и с винтовками, шашками начнут махать, а у меня даже автомата нет. Головой я понимал, что это полная ерунда, но ничего не мог с собой поделать. Потому и озирался по сторонам.
- Понятно. Это как в «Белом солнце пустыни»?
- Во-во, точно сказал.
- Да, воображения у тебя хватает, - согласился Артём. – Только тут всё по-другому. Духов ты увидишь после, а сперва мина рванёт под колёсами или ДШК ударит сверху. Может гранатомёт влепит – кто знает, как всё начнётся?  А уж потом в ход пойдут «калаши» или «американки».
- А что такое «американки»?
- «Американки»? Это автоматические винтовки. Они у американцев стоят на вооружении. Вообще-то здесь оружия всякого хватает.
Николай задумался на секунду, а после тихо спросил:
- Артём, а здесь часто убивают?
Этот вопрос в устах здорового парня прозвучал как-то особенно жалобно, и тогда Артём увидел в Николае доброго, немного  наивного мальчишку похожего на  большого телёнка.
- По-разному бывает,  – честно признался Артём. – Ты знаешь что? Ты не думай об этом, хотя бы постарайся не думать. Просто служи, присматривайся к «старичкам», как они всё делают, и выполняй то, что я тебе говорю. Учись, одним словом, набирайся опыта, а придёт время, сам начнёшь понимать, что к чему. Кстати о «старичках». Начнут приставать – отправляй ко мне  и ничего не бойся. Хотя у нас «дедовщины»,  можно сказать, вообще нет:  опасно молодого обижать,  может стать себе дороже.
- Это как? – не понял Николай.
- Как? Да очень просто. Сегодня ты, к примеру, обидел салагу, въехал ему по физиономии, а завтра выход. Понимаешь к чему я?
- Не, не понял.
- Я же говорю, что молодой ещё.
- Ну чего ты, объясни толком.
- Выход – это боевая операция, и там стреляют. Можно от молодого и пулю в спину получить. Теперь понял? Кто ж потом будет разбираться, чья это пуля -  наша или душманская.
- Во, блин! И бывало такое? У вас было?
- Про наших ничего сказать не могу, не слышал. А вот кое- где вроде было. Тут ещё дело в том, что наш взводный мужик что надо. Мы его очень уважаем. Он у нас, если не за отца, так точно за старшего брата – это тебе любой дембель скажет. При нём никакой «дедовщины» не будет. Настоящий офицер, ни то, что эти замполиты. За наши спины не прячется, за зря людьми никогда рисковать не станет, а за паёк наш так с зам. по тылу ругается, любо – дорого послушать.
Потом помолчав, пока прикуривали сигареты, Артём попросил:
- Ну, а теперь расскажи немного про себя.
 Коля Судаков был родом из небольшого промышленного городка Красноуральска. Жил он там с отцом и матерью. Из-за постоянной нехватки денег в семье были конфликты, и вообще, они жили  как-то совсем уж серо, безрадостно. Родители всё время ругались, и отец частенько приходил домой выпивши. Надо сказать, что больших денег он не пропивал, да и были ли они, эти большие деньги? От работы отец не бегал, но в их захолустье её просто не было. На комбинате, где он вкалывал с молодых лет, платили не так уж много, а цены в магазинах были такими, что на них смотреть было страшно. Мать тоже работала, но получала за свой рабский труд сущие копейки. Вот так они и жили – от получки до получки, а между этими знаменательными событиями только ругань, ссоры, мрачный отец, да подзатыльники маленькому Коле просто потому, что под руку попался. Иногда у родителей дело доходило до драки, вернее отец мог дать матери по уху, но не сильно, а так,  чтобы помнила, кто есть кто. В таких случаях мать сразу начинала истерично кричать: « Убивают!» и убегала из дома, а отец уходил к мужикам забивать «козла». Потом она возвращалась с неизменным ультиматумом, что если отец ещё раз поднимет на неё руку, она сдаст его в милицию. На эти угрозы он вообще не реагировал, лишь смотрел на неё мутным взглядом и показывал неприличный жест. Бывало, что перепадало ни за что и Николаю. Но однажды, когда он подрос,  перехватил руку отца и сдавил её с такой силой, что папаша даже присел – оказывается, сын давно вырос. После восьмого класса Коля пошёл в ПТУ и стал учиться на токаря. От родителей Коля перебрался в заводское общежитие, питался по талонам, выдаваемым ученикам, а той мизерной зарплаты, что ему платили  как ученику, на кино и на повидло к чаю вполне  хватало. Были в его жизни и девушки, была и первая близость  на скрипучей кровати в общаге, но всё произошло как-то буднично, даже слишком скучно, чтобы могло запомниться на всю жизнь. Когда он рассказывал Артёму про этот момент из своей биографии, то сам с удивлением понял, что не помнит имени той своей первой женщины, хотя был абсолютно трезв.  С этого разговора и началась их дружба.
       Постепенно характер Николая становился жёстче, он больше не бледнел, когда видел убитых, и не терял от страха голову во время очередного рейда. А однажды фактически спас им обоим жизнь, когда вовремя заметил, как пробравшийся с фланга душман уже размахнулся гранатой, чтобы швырнуть её в их сторону. Тогда он мгновенно перевалился на бок и, не целясь,  дал в сторону духа длинную очередь. И ведь надо же, попал, да как вовремя. Душман медленно стал заваливаться назад, а через пару секунд рванула возле него граната, предназначенная для него с Артёмом.
- Твою мать! Ты чего там творишь? – прокричал Артём, отрывая щёку от горячего приклада пулемёта и оглядываясь на Николая.
- Дух прокрался с гранатой.
- Это ты его снял?
- Ну а кто же?
- А я грешным делом подумал, что ты от нечего делать по воробьям  стреляешь, – пошутил Артём.
-  Ага, по воробьям, только воробьи пошли какие-то особенные, с гранатами в клюве.
- Колюня, обещаю с первой пенсии поставить тебе за наше спасение ящик водки.
- Лучше шампанского, только сладкого. Я его один раз пробовал. Ох, вкуснотища! А водку и вино  не люблю.
- Ладно, будет тебе шампанское, – пообещал Артём и, прицелившись, дал несколько коротких очередей  в сторону перебегающих за камнями душманов.
              … Николай поднял голову и только тут заметил подошедшего Артёма. Закрыв тетрадку, он спросил:
- Ну что там,  чего взводный вызывал?
- В общем,  так,  – ответил Артём, присаживаясь рядом с Судаковым, - поступил приказ. Если не вдаваться в детали, то суть его сводится к тому, что молодые совсем распустились: дисциплину нарушают, с командирами, особенно с сержантами, пререкаются, воюют спустя рукава и стараются всё переложить на усталые плечи дембелей. Приказано гонять вас, молодых, как  сидоровых коз, и не до седьмого, а до семьдесят седьмого пота. Ты понял, рядовой Судаков?
- А я что? Как что, так сразу Судаков. Я и так всё делаю, что говорят.
- Говорят у нас в правительстве, а в армии приказывают.
- Ну, что приказывают.
- Вот это другое дело. Только теперь надо стараться не на «хорошо» делать, а на «отлично». Надо, чтобы у тебя было не три боекомплекта, а пять. Пулемёт будешь чистить каждый день. Особое внимание приказано обратить на то, как молодые приветствуют «дедушек». С завтрашнего дня при  встрече с дембелями приказано снимать панаму и бить нам земной поклон. Про стирку обмундирования «старичков», подворотнички и чистку наших ботинок  я вообще не говорю – это теперь как закон для вас, молодых. Дальше…
- Да хорош уже заливать. Разошёлся! – обиженно сказал Николай. – Я серьёзно спрашиваю, что Волошин сказал?
- А если серьёзно, то через три дня выходим на боевое. Сколько дней будем по горам ползать, никто не знает. Так что приказано подготовиться как надо, на совесть. Понял?
- Понял, чего тут не понять.
- Вот и хорошо, что понял.  Дел много, уходим надолго, так что после ужина начнём собираться …
      
       В горах ночь приходит быстро. Сначала чувствуется заметная прохлада, затем день угасает прямо на глазах, и вот уже чёрное небо украсилось невероятным  количеством крупных ярких звёзд. Дома Артём никогда не обращал внимания на ночное небо, а тут не заметить его было невозможно. Конечно, и здесь, и дома звёзды были одними и теми же, но тут они светили ярче и были словно ближе, весело переливаясь разноцветными огоньками. Часто случалось видеть длинные хвосты падающих комет. Их было много, так много, что только успевай загадывать желания.
Артём сидел всё на тех же снарядных ящиках, привалившись спиной к стене казармы. Тело его отдыхало после дневной жары, а грудь легко и свободно наполнялась чистым прохладным воздухом.
- Артём, слышь, что хочу спросить? - почему-то зашептал Николай.
- Ну, чего тебе ещё?
- Артём, ты это… Ты не хочешь за виноградом сходить?
- Куда?!
- Ну, чего ты сразу подскочил? Виноградники совсем рядом. Ты видел сколько его? Когда мы последний раз возвращались  на броне, я даже не сразу понял, что там такое растёт.
- Значит,  виноградика  захотел, да? – подозрительно умильно спросил Артём.
- А чё? Возьмём «калашы» и потихоньку смоемся. Никто и не заметит. Тут дел-то всего на час.
- А не пронесёт тебя с того винограда? – уже громче и с угрозой в голосе спросил Артём.
- Да что такого-то? Подумаешь, мы же не за ханкой.  Если бы за этой дурью, так я бы и сам не пошёл. А виноград - это совсем другое дело.
- Ну, вот что, слушай меня внимательно, олух ты царя небесного. Никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если будешь с голоду подыхать, не лезь в виноградники!  Запомни это раз и навсегда.  Ты меня понял?
- Понял… А почему? Жалко им его, что ли? Вон сколько того винограда. Я бы сейчас ведра два умял без передышки. Я же ел его всего два раза в жизни. Один раз на дне рождения школьного друга, а второй раз на свадьбе у соседки. Да и то, не ел, а так, пробовал. Его на базар к нам «айзеры» привозят, но стоит он, как чугунный мост. За кило этого винограда можно пару вёдер картошки купить на всю семью. А то и три ведра.
 -Выбрось эту мысль из своей дурной башки раз и навсегда.  Не возвращаются оттуда, понял? Это как идти по заминированной дороге: не знаешь где, когда, но рано или поздно обязательно наступишь на мину.  Ещё раз такое услышу от тебя, сам морду набью и не посмотрю, что ты такой здоровый.
- Правда, так опасно?
- Даже больше, чем я тебе сказал,  – хмуро ответил Артём. - Пойдут в виноградник вот такие же любители, как ты, и не возвращаются. Потом их находят. Со вспоротыми животами, набитыми виноградом. Парни, узнав про такое, ясное дело, зверели, за десять минут кишлак танками в пыль раскатывали. Случалось и «катюши» по таким кишлакам работали, да что толку, пацанов-то не вернёшь. Но чаще бывало, что вообще никого не находили: их брали в плен и уводили куда-нибудь в горные аулы. Ещё ни один из них оттуда не вернулся. Вот тебе и виноград!
Артёму вдруг так  стало жалко своего друга, как бывало жалко маленькую Натаху, когда видел в её глазах слёзы детской обиды.
- Ладно, уговорил, – сказал он с улыбкой,  и хлопнул Николая по коленке, –  обещаю тебе, что угощу виноградом, но только не сейчас, а когда будем с выхода возвращаться.
- Правда? Это как же?
- Не твоя забота. И коль у нас зашёл разговор на эту тему, хочу тебя предупредить вот о чём. Запомни, никогда не трогай мёртвого духа, и вообще, не поднимай духовский автомат или ещё какую-нибудь безделушку. Скорее всего, там будет мина-ловушка. Духи такие шутки часто практикуют.
- Да, не уж-то своих минируют? – наивно удивился Николай.
- Минируют. Конечно, Шах Масуда они минировать не станут, а вот какого-нибудь занюханного духа из самого последнего кишлака вполне могут.
- А кто такой Шах Масуд?  Шишка какая?
- Да, что-то вроде командующего в этих местах. А виноград…, будет тебе виноград, обещаю.  Ты только не объешься с непривычки, а то пронесёт.
- Пусть пронесёт, я согласен, лишь бы мне его от пуза наесться, чтобы было, что вспомнить.
- Боюсь, что вспоминаться тебе будет совсем другое. Ладно, пошли спать. Я слышал, что выходим завтра на рассвете.
- Да уж скорее бы, а то надоело -  каждый день одно и то же…
               
        На духов они напоролись ближе к вечеру, когда один взвод  двигался по верху сухого русла горной речки, а взвод Артёма шёл по низу, там, где во время таяния снегов в горах начинала журчать  чистая, ледяная вода, образуя небольшой поток. Завязался внезапный бой: духи не знали о приближении «шурави»* и  наша разведка засекла их слишком поздно. Эффект неожиданности оказался на стороне духов – они первыми открыли перекрёстный огонь такой плотности, что в первые же секунды оба взвода потеряли бойцов. Несколько человек из взвода Артёма лежало между камней, окрашивая слабый ручеёк в розовый цвет. Волошин отдал приказ всем отходить, но под шквальным огнём сделать это было не так просто. Кроме того, духи стреляли с высоток, от солнца, и это мешало нашим вести прицельный огонь. Артёму с Николаем повезло: первая очередь ударила по валунам, высекая мелкую щебёнку, в паре метров от них. Вторая прошлась чуть выше, но расчёт  уже лежал между камней.
- Коля, ты как? Не зацепило? – крикнул Артём.
- Во, блин!  Я даже не сразу сообразил, что это было.
- Позиция у нас, брат, хреновая, хуже не придумаешь. Только другой не будет. Ты смотри в оба, не дай духам обойти нас.
- Я и так смотрю, чего зря командовать?
Артём осторожно выглянул из-за валуна, выбирая сектор обстрела. Затем  переполз между камней на пару метров вперёд и поставил пулемёт на сошки.  Передёрнув затвор, прижался щекой к тёплому прикладу, и ему как-то сразу стало спокойнее. Прикинув на глаз расстояние до духов, Артём установил ползунок прицельной планки на нужное деление и дал короткую, проверочную очередь по еле приметной цели. Не отрываясь от приклада, он тут же рассмотрел, как его мишень зашевелилась и, медленно сползая, вывалилась из-за далёкого выступа скалы.
- С почином вас, Артём Васильевич, - весело сказал он сам себе и тут услышал, как Николай пробирается к нему, хрустя камнями и волоча за собой коробки с пулемётными лентами.
        Бой длился уж полчаса. Пулемётчики медленно отходили вместе со всеми, прикрывая отход. Хуже пришлось другому взводу, который пятился назад, пока не упёрся в поворот реки, русло которой  в этом месте огибало почти отвесную скалу. Делать было нечего,  взвод спустился в русло. Теперь духи наседали со всех сторон, продолжая оттеснять наших назад, и  стараясь окружить оба взвода. Артём никак не мог понять, откуда взялось столько духов -  судя по плотности огня, их было никак не меньше полусотни, а может и больше. Это означало только одно: сведения разведки были верными, духи действительно собирались в отряд и успели это сделать. За спиной он слышал команды Волошина, который теперь, судя по всему, один командовал обоими взводами -  значит, второй взводный был убит или тяжело ранен.
- Уходим! Все назад! Никого не оставлять, особенно раненых! - хрипел Волошин. - Арсентьев, ты меня слышишь?
- Слышу! – во всю мощь пересохшего горла прокричал Артём.
- Артём, мы уходим, вы остаётесь!  Прикройте нас, задержите духов хоть на полчаса! Ты меня понял?
- Понял!- как мог громко ответил Артём.
- Держитесь, парни! Уходить будем медленно – у нас много убитых и раненых.
- Я понял!- снова крикнул Артём.
- Артём, нам не продержаться столько,  – услышал он Судакова.
- Заткнись!
- Значит,  физдец котёнку?
- Чего каркаешь? Сколько патронов у нас?
- Ещё две полных коробки и у тебя почти половина, - ответил Николай и по голосу Артём понял, что Коля  обиделся.
- Колюня, ты не обижайся, мне сейчас не до нежностей. Сам видишь, влипли мы по самую задницу.
- Да ладно, я не обижаюсь. Просто жить больно охота, а тут ты орёшь, будто я виноват.
- И мне пожить охота. Вот потому давай, дорогой мой Коля Судаков, менять позицию, пока духи поутихли.
- А, правда, вроде меньше стреляют. Это почему? Может они думают, что с нас хватит?
- Нет, Коля, они что-то другое замышляют. Живыми они нас не выпустят из этого ущелья. Их же больше, и позиция у них лучше. Значит, будут добивать. Отходить нам надо, вот что.
- Куда будем отходить?
- А вон видишь большой валун под самым обрывом?
- Ну, вижу. А почему туда? Может вслед за нашими?
- Хреновый из тебя, Коля, стратег. Если отходить будем вслед за нашими, окажемся как на ладони, а за тем валуном мы как в бетонном  доте: видим всё, а нас хрен достанешь. Усёк?
- Усёк. Там и путь отхода есть, и скала прямо за спиной – хоть сзади не обойдут.
- Молодец, становишься сообразительным!
- Тут станешь сообразительным. Слушай, а стрельба-то почти совсем кончилась. Что они задумали?
- Наверное, поняли наш манёвр и решили рвануть по верху на перехват, чтобы не дать нашим выскочить из русла. Только зря стараются,  Волошин наверняка вызвал вертушки, и там духам крышка будет. Станут вертушки каруселью и покромсают их, как в мясорубке.
- Тогда давай по твоей команде, рывком.
- Ты готов?
- Готов.
- Рванули!               
  Они выскочили из своего ненадёжного укрытия и стремительно, насколько позволяла тяжёлая ноша, побежали в сторону большого скопления камней под выступающей  скалой. Душманы явно не ожидали этого, они с опозданием открыли беспорядочную стрельбу по бегущим. Но стреляли духи не прицельно, а просто в их направлении - пули щёлкали по камням на безопасном расстоянии.
- Ух, ты! Кажется, пронесло! – выдохнул Судаков, свалившись за валун.
- В каком смысле? – спросил запыхавшийся Артём. После удачного манёвра он вдруг почувствовал прилив  боевого  азарта. Ему уже было знакомо это состояние, когда страх исчезает, лихорадка боя захлёстывает человека, реакция становится мгновенной, а интуиция работает с опережением мысли.
- Что в каком? – не понял Судаков.
- В каком смысле тебя пронесло? Со страха, что ли?
- Да ну тебя, нашёл время, когда хохмить.
- Да уж, какие тут хохмы, если пронесло. Так, ладно, хватит валяться, не на пляже. Давай-ка, Колюня, убери камни из-под ног, чтобы о них не спотыкаться, когда будем менять позицию, а я пока посмотрю, как там наши бородатые друзья поживают, чего интересного делают.
- Опять менять позицию?
- Конечно. Мы здесь, за камнями будем менять огневые точки, иначе духи на одном месте быстро по нам пристреляются.
Артём осторожно выглянул из-за валуна. Одни душманы в это время с разных сторон  спускались в русло ручья, другие же пробирались поверху.
- Не мы одни с тобой такие умные, духи тоже продвигаются помаленьку в нашу сторону. Надо уже заканчивать их прогулку по камням. Коля, ты готов?
- Как пионер!
- Твой левый фланг, мой правый.
Первым открыл огонь Судаков: он стрелял экономно, короткими очередями, всё время быстро поводя стволом то в одном направлении, то в другом. Несколько душманов, что были ближе остальных, исчезли: то ли успели спрятаться, то ли навсегда остались лежать на дне горного ручья.
Артём же целился более тщательно, стараясь бить наверняка, и не только по ближним, но и по тем духам, которые не лезли нарожон, а старались обойти пулемёт с фланга. И почти каждая его очередь достигала цели. Так продолжалось довольно долго – Артёму казалось, что не менее часа. Они несколько раз меняли позицию, перебегая от камня к камню, как только понимали, что цоканье и визг пуль становятся слишком близкими.
- Артём! У тебя справа на два часа гранатомёт! – не столько с испугом, а скорее с удивлением прокричал Николай.
- Твою мать! Откуда он взялся? – теперь Артём тоже заметил фигуру со знакомой трубой на плече, высунувшуюся из-за камня по пояс. Две очереди ударили одновременно.
- Есть! – воскликнул Николай.
- Коля, держи передних, а я займусь теми, что в русло лезут.
Они снова сменили позицию, но новая группа душманов подобралась  к ним совсем близко.
- Артём! Надо уходить, они ползут, как тараканы, сколько их не бей.
- Сколько у тебя патронов?
- Ещё два рожка. А у тебя?
- Последняя коробка, и та не полная.
- Куда отходим? Надо скорее, а то поздно будет…
Слова Николая были последним, что успело зафиксировать сознание Артёма,  одновременно с этим последовал оглушительный взрыв, словно в голове разорвалась граната, и… мгновенная темнота.
       Сознание к Артёму возвращалось как бы нехотя, очень медленно, словно не торопилось вытаскивать его из небытия в реальный мир. Вначале он осознал черноту, затем она стала сереть и одновременно наливаться красным. Мыслей не было, только ощущения – тело своё он чувствовал, но слабо, а вот голова всё сильнее заполнялась горячей, дикой болью.Послышался слабый хруст камней, как будто звук доносился сквозь плотный комок ваты. Кто-то подходил к нему, и похоже, их было несколько человек. Артём попытался приподнять веки, но прежде чем он это сделал, чья-то нога ударила ему под рёбра. От резкой боли Артём застонал и тут же услышал смех и непонятные слова на каком-то тарабарском языке. Боль ускорила возвращение сознания, и  в голове мелькнула первая, самая страшная мысль: «Духи! Плен!».Он с трудом приоткрыл глаза и увидел рядом с собой две пары ног, обутые в драные, грязно-белые кроссовки. Послышались ещё шаги и приближающиеся голоса. Надо было что-то делать и Артём, чтобы почувствовать тело, попробовал пошевелиться. Вроде бы всё было в порядке: ноги двигались, руки тоже, он их чувствовал, вот только голова даже от этих еле заметных усилий стала болеть ещё сильнее. Снова его кто-то пнул под зад, и когда он инстинктивно обернулся, чтобы увидеть того, кто это сделал, последовал удар ногой по лицу. От страшной вспышки боли в голове Артём опять потерял сознание. Когда пришёл в себя, почувствовал, что чьи-то руки обшаривают его. « Граната!» - вспомнил Артём, но было поздно – обыскивающий уже нащупал её и вытащил из бокового кармана.
- Ну, суки! Твари паскудные, дайте только оклематься. Я вас, падлы… - прошептал он зло. Затем, не обращая внимания на чудовищную боль в голове, Артём попытался подняться, только, чтобы не валяться у духов в ногах. Чей-то властный голос отдал команду и его, подхватив под руки, поставили на ноги. Голова моментально закружилась, к горлу подкатила сильная тошнота и он, чтобы снова не упасть,  успел  привалиться спиной к скале.Когда дурнота и темнота в глазах немного прошли, Артём  увидел, что стоит перед толпой духов, окруживших его полукольцом. «Судак!» - вдруг вспомнил он. И повернувшись в сторону того места, где последний раз находился Николай, увидел его среди камней. Коля лежал на спине, неестественно подвернув руку. Вся левая сторона его одежды была словно пропитана красным лаком – большое пятно нарядно поблёскивала в лучах заходящего солнца. Лицо Николая было спокойным, даже каким-то безмятежным, и казалось, что он просто лежит на спине и смотрит в небо сквозь полу прикрытые веки. Вот только узкая полоска глаз смотрела стеклянно и мёртво.  «Тебе, Колюня, повезло больше» - подумал Артём, и тут же отвернулся. Вдруг, возбуждение  вокруг Артёма  усилилось, все повернули голову в сторону ручья и, расступившись, почтительно пропустили в центр полукруга ещё одного духа. Тот прошёл не спеша, неся за ремень пустой гранатомёт. «Значит, был ещё один с гранатомётом, которого мы не заметили. Где же ты, сука, прятался?» - подумал Артём. А тем временем душман подошёл близко к Артёму и стал пристально его рассматривать. Одет он был несколько иначе, чем остальные. На нём была новая «пакистанка» песочного цвета, армейские штаны с большими накладными карманами, а на ногах красовались высокие американские военные ботинки. На вид ему было лет пятьдесят, может чуть больше, и его чёрные маслянистые глаза смотрели на Артёма внимательно и спокойно. Шум и выкрики вокруг стали громче – духи воинственно трясли своими автоматами и, видимо, чего-то требовали от того, который стоял напротив Артёма. Тот же спокойно повернулся к ним и неожиданно громко выкрикнул всего два коротких слова. Мгновенно воцарилась тишина. Затем душман снова посмотрел на Артёма и то ли спросил, то ли утвердительно сказал, показывая на погоны: «Сержант?»
- Нет, папа римский, -  зло пробурчал Артём, исподлобья глядя на духа. Тот лишь криво усмехнулся  и неожиданно заговорил на русском, страшно коверкая слова.
- Ты хороший пулемётчик, но плохой солдат. Ты у меня в плену, а плен - это плохо, очень плохо для солдата. Ты сорвал мои планы, русский шакал, и я тебя убью, как собаку неверную. Или продам любому из моих людей, у кого деньги есть. А деньги у нас есть, потому  что хорошо воюем. Я сразу убивать тебя не буду, я подумаю, что с тобой сделать. Но ты убил много моих людей. Я тоже тебя убью, но сперва решу, как это сделать.
Артём хоть и с большим трудом, но всё  же понял говорившего.
-Значит, говоришь по-русски? Откуда знаешь?
- Не твоё, собака, дело.
Душман повернулся к толпе и опять что-то выкрикнул. Не успел Артём сообразить, что происходит, как сильный удар прикладом в голову сбил его с ног – он потерял сознание раньше, чем почувствовал боль.
        Очнулся Артём то ли в яме, то ли в каком-то сарае. Нет, пожалуй, всё-таки в сарае, иначе, откуда бы тянуло прохладой свежего воздуха. Повернув тяжёлую голову, он заметил слабый  лунный свет, пробивающийся сквозь щели в дверях. Чтобы лучше осмотреться, надо было встать. Артём попытался это сделать, но моментально накатившая тошнота и новая вспышка сильной головной боли не дали ему подняться. Когда слабость и боль немного отступили, он замер, чтобы приступ дурноты прошёл, чтобы можно было хоть как-то  собраться с мыслями. Случилось самое страшное из того, что только могло с ним случиться – он в плену. Сама мысль о побеге не вызывала у него даже малейших сомнений – это был единственный путь избавления от физических и моральных страданий. Бежать удачно у него вряд ли получится, но, может, его пристрелят, и это будет лучшим исходом, о котором  остаётся только  мечтать. Попадись он второй раз в руки к духам, подумать даже страшно, что они с ним сделают. А с другой стороны, чего ему ждать, на что надеяться? На освобождение? От кого ждать помощи? От Красного Креста? Да он  сейчас находится в каком-нибудь таком глухом горном кишлаке, которого нет даже ни на одной, самой подробной, карте. Что остаётся? Либо смириться и жить дальше, быстро превращаясь в послушную, безропотную скотину, либо бежать – вот и весь расклад. Артём вдруг с удивлением почувствовал, что у него озябли ноги. Он приподнял одну, чтобы самому не шевелиться, и посмотрел на неё.
- Вот же паскуды! Они сняли с меня ботинки! Даже ремень из штанов вытащили. Твари!
Дальше можно не ощупывать себя, и так всё было ясно: сигарет и спичек не будет, перочинного ножа тоже. Про фляжку, что всегда висела на боку, также надо забыть. Хорошо ещё, что хоть «афганку» не сняли. Артём осторожно, чтобы не всколыхнуть новый приступ боли в голове, повернулся на бок, свернулся калачиком, и, подложив руку под голову, замер. Лежать на холодном каменном полу было неудобно, но ничего другого ему не оставалось. Артём постарался уснуть, но мысли о матери, отце и  Натахе мешали ему, возвращаясь снова и снова. Видимо, он всё-таки задремал перед рассветом, потому что встрепенулся от какого-то громкого звука. Осмотревшись в сумерках, Артём понял, что находится действительно в сарае, который, скорее всего, был выдолблен в скале. Получалось, что он лежит в гроте, и только передняя стенка с дверью была сбита из толстых досок и  отделяла его от двора. Громкий звук повторился и это был знакомый, чуть хрипловатый голос вчерашнего духа, говорившего с ним по-русски. Послышались быстрые шаги по двору, и тень легла на дверь. Потом что-то стукнуло, словно ударили палкой по стене, дверь распахнулась, и на входе появилось очертание чьей-то фигуры.   
- Рус! Э, рус! – послышалось от дверей, а дальше непонятные слова слились в один прерывающийся звук. Артём понял, что его зовут на выход. Он медленно поднялся, превозмогая  боль, головокружение и тошноту, выпрямился и, пошатываясь, побрёл к двери. Во дворе было светло, хотя солнце ещё не поднялось. Сильный удар между лопаток прикладом автомата чуть не опрокинул Артёма на землю. В противоположном конце двора стоял дом, скорее большая мазанка с плоской крышей.  Рядом с домом был настил с навесом, сколоченный  из досок наподобие  открытой веранды. В середине того настила за низким столом, скрестив ноги, сидел вчерашний собеседник Артёма и неспешно потягивал чай из пиалы.
Окрик остановил Артёма в двух шагах от хозяина. Тот снова стал внимательно рассматривать Артёма,  словно  оценивая.
- Ты, рус, хорошо воевал, но твоя война кончилась, - по-прежнему коверкая слова, сказал душман, - ты в плену, а это позор для солдата. Почему ты не умер, как настоящий солдат? Ты захотел жить – значит, смирись.
- Что ты здесь мне лекцию читаешь? Сам же стрелял из гранатомёта и знаешь,  как я в плен попал, - сквозь  зубы ответил Артём.
- Ты удивился вчера, что я говорю по-русски? Я учился у вас в 68 году  в Москве. Хотел стать строителем. Ты меня хорошо понимаешь?
- Плохо понимаю, с трудом. Больше догадываюсь.
- Ничего, мне этого хватит. Я шесть лет говорил по-русски, а сейчас почти забыл ваш язык. Но ты слушай меня внимательно и понимай лучше, чем я буду говорить. Ты у меня в плену. Это мой кишлак, и вообще, всё здесь моё, начиная от гор и кончая последней собакой. Я здесь хозяин и буду делать, что хочу. Тебя я решил продать, но всё зависит от тебя. Могу тебя продать уважаемому Шах Масуду, если ты согласишься помогать ему. А могу продать в другой кишлак, ещё дальше и выше этого. Уважаемый Масуд заплатит мне больше, в кишлаке меньше, но там или там, я всё равно заработаю на тебе. У Масуда к тебе будут относиться хорошо, в кишлаке ты или сам скоро сдохнешь, или тебя убьют, когда не сможешь больше работать. Так что выбирай сам.
- Мне надо подумать, - после короткой паузы  выдавил из себя Артём.
- Хитришь? – усмехнулся душман и налил себе ещё чая. - Ты мало похож на трусливого шакала, чтобы согласиться служить Масуду и воевать против своих. Значит, тянешь время и хочешь убежать.
- Нет, не хитрю. У меня после тебя контузия и сотрясение.
Душман  внимательно посмотрел на Артёма, и, сделав глоток, поставил пиалу.
- Ты или очень хитрый, или глупый, как ишак. Ты в плену и я могу прямо сейчас приказать отрезать тебе голову, как псу неверному. Ты со мной не торгуйся. Я могу оставить тебе жизнь, а могу раздавить, как подлую саранчу.
- Я говорю правду. Ты сам, что ли, не видишь в каком я состоянии?
В это время через двор прошла девушка. Она торопливо  пробежала мимо Артёма, прикрывая лицо платком, но он успел поймать на себе её быстрый любопытный взгляд.
- Ты,  правда, ранен? - услышал Артём вопрос душмана.
- Разве по мне не видно? Ты же сам меня контузил, а твои духи добавили.
- Не врёшь?
- Нет. Я и с тобой-то с трудом разговариваю.
- Джамал, - пробасил душман.
Артём оглянулся, думая, что дух позвал ещё кого-то.
- Меня зовут Джамал, - уточнил тот, - а  твоё имя меня не интересует. Вы все для меня просто «рус».
- Приятно познакомиться, - усмехнулся Артём. - У меня есть к тебе просьба.
- Ну и чего же ты хочешь?
- Дай мне две недели просто отлежаться, чтобы голова прошла. А я пока подумаю над твоим предложением.
Вдруг Джамал громко захохотал, а вслед за ним захихикал у Артёма за спиной конвоир.
- А ты-то чего хихикаешь, кикимора болотная? - спросил у него Артём.
 Только теперь он рассмотрел своего охранника. Возраст духа определить было невозможно. По виду ему можно было дать и сорок лет, и все шестьдесят. Лицо чёрное, сморщенное, как сушёная груша. Сам невысокий, худой, словно скелет, с ввалившимися щеками. Но смотрел этот душман на Артёма зло, с нескрываемой ненавистью.
- Ишак ты паршивый! – отсмеявшись, серьёзно сказал Джамал.- Ты у меня в плену, а не в гостях. Я с тобой так долго говорю только потому, что хочу русский вспомнить – это может мне пригодиться. Для меня, что ты, что другой – все вы псы неверные. Ты пришёл на мою землю с оружием, ты убиваешь правоверных. Так кто ты для меня? Ты враг, а своих врагов я убиваю. Вам никогда не победить мой народ, потому что наша вера сильнее ваших автоматов. И ты решил, что можешь меня о чём-то просить?
- Ты же сам меня спросил, чего я хочу.
- Во истину! Или вы, русские, все дураки, или сумасшедшие! Ты пленный, стоишь передо мной, и вместо того, чтобы молить меня о пощаде, пялишься на девчонку. Тебя и правда сильно контузило.
- Пока живу – надеюсь, - ответил Артём известной фразой, сам при этом удивившись откуда она появилась в его голове.
- Значит, сумасшедший, - заключил Джамал и снова налил себе чай. Пил он долго и молча, глядя перед собой, видимо, что-то решая. А Артём терпеливо ждал. В это время из-за угла дома  появилась та девушка. Она прошмыгнула за спиной Джамала в дом, но прежде, чем скрыться в дверях, опять украдкой бросила на Артёма лукавый взгляд.
- Оказывается, среди этих кикимор  бывают даже симпатичные, - тихо сказал Артём.
Ему было приятно, что среди врагов есть хоть один человек, который не смотрит на него с ненавистью.
- Что ты сказал?- не расслышал Джамал.
-  Ничего.
- Вот что я решил. Ты мне нравишься. Я ваших всяких видел, но ты похож на настоящего воина. А ещё в Москве друг у меня был. Один друг. Я его и сейчас вспоминаю как друга. Сашей звали. Ты чем-то похож на него. И твоё счастье, что ты попал ко мне, а не к Бахтияру, который стоит у тебя за спиной. Он тоже командир, но поменьше меня. Я так решил. Я дам тебе десять дней – ровно столько, сколько меня здесь не будет. Я прикажу не трогать тебя и кормить. Через десять дней я вернусь, и ты дашь мне ответ. Я не верю, что ты согласишься служить уважаемому Шах Масуду. Но ты товар, а товар должен хорошо выглядеть. За хороший товар хорошо заплатят. Уважаемый Масуд заплатил бы за тебя много, в кишлаке заплатят меньше, но я человек богатый, мне деньги не нужны. Ты видел девушку, что ходила здесь. Она моя дальняя родня. Она сирота. Я, как истинный мусульманин, пожалел её и привёз сюда. Ей пора замуж, но я не хотел тратить свои деньги на её калым. Тут ты подвернулся. Мне заплатят за тебя в любом случае, вот и будет приданое. Скажу тебе по секрету, что Бахтияр  хочет взять её в жёны, но он просит большой калым. Если я хорошо тебя продам, может и отдам её Бахтияру. Это всё, что я хотел сказать. У меня мало времени, а потому говори быстрее, что тебе ещё нужно.
- Скажи своим, чтобы вернули мне ботинки.
- Это военный трофей Бахтияра, но взамен тебе что-нибудь дадут.
- Надо, чтобы меня три раза в день в туалет водили.
-  Один раз, утром.
- Чтобы с водой и едой не жадничали.
- Может, прикажешь тебя пловом кормить? Шакал ты, поганый!  Лепёшка в день и кувшин воды. Всё, на этом торг закончен. И помни, десять дней!
Джамал что-то крикнул Бахтияру, и тот больно толкнул Артёма стволом в спину. На этом аудиенция была закончена, и они пошли к сараю. Подходя к двери, Артём успел рассмотреть, что запор был примитивный: в две металлические скобы поперёк двери закладывалась толстая, кривая палка. Она и служила запором. Ногой такую палку не сломать, дверь не вышибить, но всё-таки это было лучше, чем замок. Войдя в сарай, Артём рухнул на пол – в конце разговора с Джамалом он уже еле стоял на ногах. Не прошло и несколько минут, как палка снаружи снова загремела, дверь открылась и на пороге появилась девушка – она принесла старый, почерневший от копоти, кувшин и небольшую лепёшку. Бахтияра не было видно: он или стоял за дверью, или вообще куда-то отошёл.
- Слышь, подруга, как тебя зовут?- приподнявшись на локтях, спросил Артём.
 Девушка испуганно посмотрела на него, и повернулась, чтобы скорее уйти, но Артём снова окликнул её.
 – Да погоди ты уходить.  Как тебя зовут? Меня Артёмом.
Девушка остановилась, и в её карих  глазах  он увидел любопытство. Прикрывая лицо платком, она смотрела на Артёма, словно чего-то ждала.
- Как тебя зовут? – снова раздельно повторил он и улыбнулся  как можно  приветливее.
 Девушка нахмурила брови, видимо силясь  понять  Артёма, но взгляда от него не отвела.
- Вот же чурка нерусская, - с досадой сказал Артём. Он понимал, что в любую секунду в сарай может войти Бахтияр. Тогда он показал пальцем на себя и по слогам произнёс: «Я -  Ар-тём. Понимаешь?  Ар-тём. Повторяю для особо  одарённых:  меня зовут Ар-тём. Поняла? А тебя как?»
 Тут девушка не выдержала, и стыдливо прикрываясь платком, прыснула от смеха.
- Так, -  подхватил Артём, - уже веселее, контакт налаживается. Ну, так как тебя зовут? Я – Ар-тём, - и он снова ткнул себя пальцем в грудь.
- Гульнара,  - тихо, еле слышно проговорила девушка и опять засмеялась в платок.
- Гульнара? Здорово! Я Артём, а ты Гульнара.
- Артим? – переспросила девушка.
- Да нет, не Артим, а Артём. Понимаешь? Ар-тём.
- Ар-тим?- повторила она.
- Ну, хрен с тобой, пусть будет Артим …
В это время со двора послышался недовольный окрик Бахтияра и Гульнара, быстро повернувшись, выбежала из сарая. Из-за своего тяжёлого состояния Артём не испытывал голода, но вот глядя на блестящий от влаки бок кувшина, почувствовал сильную жажду. Встав на четвереньки, он дополз до еды и с жадностью стал пить так, как его когда-то учили: несколько первых мелких глотков, и только последние три глотка сделал большими, в полный рот. Присев рядом с кувшином, он блаженно зажмурился и привалился спиной к каменной стенке сарая. Ну что ж, у него теперь есть десять дней. Много это или мало? Для тщательной подготовки побега, пожалуй, маловато, но всё-таки можно успеть кое-что сделать. Например, понаблюдать за укладом жизни этого дома, узнать, сколько людей живут здесь, и кто эти люди. Есть ли ещё в доме взрослые, помимо Бахтияра?  Кроме того, необходимо было запастись лепёшками и водой. А куда набирать воду, во что? И ещё. Ему же надо эти десять дней чем-то питаться. Значит, придётся часть лепёшек съедать, а часть припрятывать до лучших времён. Тут он увидел в углу охапку веток верблюжьей колючки. Он её заприметил раньше, но как-то не обращал внимания – не до того было. Опять встав на четвереньки – так ему было легче передвигаться из-за головной боли – Артём дополз до угла. Под кучей что-то было, и разворошив её, он вытащил оттуда кусок старой кошмы.
- Ну что ж, - сказал сам себе Артём, - в кулацком хозяйстве и пулемёт не помеха.
Тогда он решил осмотреться более тщательно – может ещё что-нибудь ценное для себя отыщет. Вообще-то, сарай был какой-то странный, в том смысле, что в нём не пахло скотом или другой какой живностью. Да и следов кормёжки не было. Для чего он тогда, что в нём хранили? Вряд ли он пустовал просто так. Сарай был довольно вместительный, приблизительно метра три в глубину, и столько же в ширину. Потолок низко нависал над головой, но в полный рост Артём мог стоять. Неужели этот сарай и строился под тюрьму? В этот момент загремел дверной запор. Артём машинально сунул кусок кошмы под кучу колючки, и при этом его пальцы коснулись чего-то металлического. Он быстро отдёрнул руку и лёг. Дверь распахнулась и в проёме показалась голова Бахтияра. Не говоря ни слова, душман что-то швырнул в Артёма. Это были старые, сильно изношенные калоши с острыми, чуть загнутыми к верху, носами. Дверь закрылась.
- Премного благодарен, – сказал Артём, и тут же сунул руку под кучу. Да, ему не почудилось, под ворохом веток что-то было ещё, кроме куска кошмы.
- Прямо какие-то сокровища капитана Флинта,- улыбаясь, произнёс Артём.
 Сняв верхний слой веток, он увидел под ними старый, какой-то доисторический кувшин. Присмотревшись к находке, Артём расстроился – кувшин был треснутый и половина горловины отсутствовала.
- Жалко, так повезло и вдруг такой облом! – сказал Артём с досадой. – Вот в него-то и можно было запасать воду. Хотя… Может, найду что-нибудь, чем можно замазать трещину.
Он ещё раз внимательно осмотрел весь кувшин и понял, что рано расстроился. Спрятав обе находки в ветки, Артём примерил калоши. Они оказались почти впору, но с непривычки ходить в них было неудобно. Тогда он снова достал кошму, и аккуратно, надрывая в нужных местах зубами, разорвал её на два равных куска – получились вполне приличные портянки. По-солдатски намотав их на ноги, Артём надел калоши. Получилось настолько здорово, что на радостях он даже поднялся, и, притопывая, опробовал свою новую обувь – калоши держались на ногах плотно, не хуже импортных кроссовок.
- Хоть стометровку в них беги,- счастливо сказал он. Потом задумался, и добавил - Сто метров пробежать-то можно, а вот долго ли они выдержат бег по горам, да по камням? Ладно, поживём- увидим.
Вернув охапке веток первоначальный вид, Артём решил поесть, хотя даже мысль о еде вызывала у него тошноту. Лепёшка оказалась далеко не свежей, почти засохшей, но запивая её маленькими  глотками воды, он всё-таки заставил себя съесть небольшой кусок. Ему было странно, что тошнота  после еды не вызвала рвоты, а наоборот, постепенно ушла. Голова, правда, продолжала болеть, но он к этому почти привык, и только от резких движений боль становилась особенно нестерпимой.
- Так, после процедур и плотного завтрака раненым полагается отдохнуть – режим  прежде всего,- сказал Артём и поймал себя на мысли, что когда говорит сам с собой, ему становится как-то веселее, что ли. -  Теперь самое время посмотреть на жильцов этого шикарного особняка. Совместим приятное с полезным.
После этих слов, он лёг на живот под самую дверь и стал терпеливо ждать. Из-за больших щелей обзор был достаточным, и лежать было удобно. После долгого наблюдения Артём пришёл к выводу, что в доме живут несколько человек. Кроме самого Бахтияра и Гульнары, здесь обитали три женщины, двое малолетних мальчишек и древний старик, которого женщины под руки выводили, а точнее сказать, выносили во двор и сажали под навес. Старец сидел неподвижно, словно мумия, да и походил он больше на настоящую мумию, чем на человека: высохший, безмолвный, с почти чёрной кожей. Других людей во дворе Артём так и не увидел. Может, кто и оставался в доме весь день, хотя вряд ли. С женщинами он тоже разобрался: старшая по виду была, скорее всего, матерью Бахтияра – с ней он общался почтительно. Вторая больше походила на жену, а третья была, видимо, дочерью, потому  что на вид была немного старше Гульнары.
- Гарнизон небольшой, и не очень дружный, – сказал Артём. К такому выводу он пришёл, потому что видел, как Бахтияр обращается со своими женщинами. Он постоянно кричал на них, даже пару раз пускал в ход кулаки, и только с матерью  разговаривал спокойно. Впрочем, она больше молчала, занятая каким-то рукоделием. Гульнаре доставалось больше всех: за полдня, проведённых под дверью, Артём ни разу не видел, чтобы Бахтияр говорил с ней нормально. Он каждый раз кричал на неё, причём без видимых причин, дважды огрел палкой, а однажды в порыве ярости кинул в неё камнем, но промахнулся, от чего пришёл в полное исступление. Но были и приятные для Артёма моменты, когда он видел, что Гульнара, занятая своими делами, время от времени украдкой бросала на дверь сарая любопытные взгляды. Видеть Артёма она не могла  – он отодвинулся от двери так, чтобы с улицы его не было  видно, значит, русский пленник был ей чем-то интересен.
Постепенно жизнь во дворе замерла, все ушли в дом, даже старика унесли. Артём продолжал лежать на животе, положив голову на сцепленные руки. Вскоре, незаметно для себя, он уснул. Спал, видимо, довольно долго – проснувшись, Артём обратил внимание, что тени во дворе стали значительно длиннее и переместились далеко вправо. Есть он по-прежнему не хотел, но понимая, что для скорейшего восстановления сил поесть надо, заставил себя съесть ещё кусок лепёшки и выпил немного воды. Ближе к вечеру в сарай пришёл Бахтияр. Он дёрнул стволом автомата, как бы приказывая Артёму выйти и сам отошёл за порог. Артём поднялся и,  держась за стенку, вышел во двор. Во дворе Бахтияр  прорычал что-то нечленораздельное и кивком головы показал, куда Артёму надо идти. Артём пожал плечами и пошёл в указанном направлении. В этот момент ему в голову пришла шальная мысль: а что если идти совсем медленно, Бахтияр не выдержит и подойдёт ближе, чтобы толкнуть автоматом в спину. Тогда два быстрых и резких движения, которым его научил прапорщик–десантник, вырубят душмана на пару минут, а он, завладев автоматом, сможет попытаться убежать. «Вот именно, попытаться» - подумал Артём. Трезво рассуждая, он понимал, что никуда не побежит по нескольким причинам. Во-первых, в таком состоянии, как  сейчас, его бег будет больше напоминать ползание черепахи. Во-вторых, если его поймают, а поймают его обязательно, пощады ему не будет, и тут уж никакой Джамал не спасёт, тем более, что его всё равно нет. В-третьих, куда бежать, в каком направлении? По расположению солнца он уже более или менее сориентировался, но ведь этого мало. Да и вообще, побег сейчас не более, чем самоубийственная глупость – к такому подвигу он ещё не готов. Наконец, они пришли, но Артём и сам уже догадался, куда его привёл Бахтияр – небольшая площадка между скал была вся усеяна испражнениями.
Возвращаясь в сарай, они столкнулись с Гульнарой – пока пленник отсутствовал, она принесла ему новую порцию воды в небольшом бурдюке. Увидев девушку, Артём улыбнулся, подмигнул ей и состроил смешную рожицу. Гульнара чуть успела прикрыться платком, но не удержалась, и как в первый раз, прыснула от смеха. Тут же последовал злобный окрик Бахтияра. Девушка хотела пробежать мимо него, но душман всё-таки изловчился и пнул её ногой. Артём остановился.
- Ну, ты, кикимора засушенная, ещё раз тронешь её, я тебя голыми руками задушу, а потом будь, что будет. Ты меня понял, мразь душманская?
В первый момент Бахтияр растерялся, в глазах его промелькнуло что-то похожее на испуг, но он тут же спохватился, и брызгая слюной из щербатого рта, стал что-то кричать Артёму. Артём же спокойно смотрел на своего конвоира, не выказывая ни малейшего страха, а напротив, стал улыбаться. С его стороны это не было бравадой или показной удалью, просто сам вид маленького, тщедушного афганца кричащего на грани истерики на крепкого русского парня, вызывал у Артёма невольную улыбку.
- Рот закрой, а то желудок простудишь, – продолжая улыбаться, сказал Артём, и безразлично махнув на Бахтияра  рукой, сам вошёл в сарай. Видимо, этот мимолётный жест так оскорбительно подействовал на душмана, что его крик перешёл в визг.
- Во, даёт! – тихо сказал Артём. – Так и инфаркт получить недолго.
Войдя в свою тюрьму, он выпил пару глотков воды. Продолжающиеся вопли со двора Артёму порядком надоели. Тогда он вернулся к двери и сам закрыл её перед самым носом Бахтияра. Такого неуважения к себе душман вынести не мог. Он рванул дверь, ворвался в сарай и, передёрнув затвор, стал медленно приближаться к Артёму,  уже не крича, а  что-то злобно шипя. 
- Придурок, от таких истерик тебя кондрат  хватит. Что я потом Джамалу скажу?
Бахтияр, конечно, ни слова не понял, но имя хозяина отрезвляюще подействовало на него. Он остановился, на секунду замолчал, а после произнёс короткую фразу, очень похожую на проклятие. Затем вернулся к двери и уже оттуда показал Артёму красноречивый  жест, проведя себе ладонью по горлу.
- Ну, ну, давай, попробуй. Нет, ты всё-таки полный придурок, - спокойно сказал Артём и махнул рукой, выпроваживая незваного гостя восвояси. Тот молча, с ненавистью посмотрел на него и с таким грохотом закрыл дверь, что казалось ещё чуть-чуть и каменные стены рухнут.
Солнце село за горы, и в сарае стало совсем темно. Делать было нечего и Артём, лежа на спине, стал глядеть в низкий потолок своего каземата. Потолка он  почти не видел, но это было неважно. Прокручивая в голове события минувшего дня, Артём невольно вспомнил Гульнару.
- А ведь девчонка и вправду ничего, – сказал он вслух, –  похожа  на узбечку. Правда, я плохо успел её рассмотреть, быстро закрылась, но лицо прямо кукольное, а глазищи - то, глазищи… и фигура что надо. Жалко, что сирота, изведёт её этот урод. А если ещё и замуж  возьмёт… у, считай, совсем пропала.
Так он лежал долго, перебирая в памяти свою жизнь, вспоминая родных и своих девчонок, с которыми был особенно близок. Подумал Артём и про свой взвод – как там они, успели выскочить из русла? Да, конечно успели. Они с Николаем продержали духов вместо получаса почти целый  час, а то и больше. А как же Колюня? Вот же я дурак! Надо было в первую очередь попросить Джамала хотя бы завалить тело друга камнями. Хотя… тоже глупость – станет тебе главный душман хоронить неверного. Пожалуй, это была последняя мысль Артёма в этот день – через секунду он провалился в тревожный сон…
       Прошла неделя – семь долгих однообразных дней. Самочувствие Артёма заметно улучшилось: тошнота и головокружение прекратились, появился аппетит, что не особенно его обрадовало, он окреп, и только головная боль время от времени возвращалась к нему, как правило, ближе к ночи, и то, не такая сильная, как в начале, а  далёкая и тупая. Артёму было не с руки, если Бахтияр заметит внешние изменения, произошедшие с ним, поэтому он вёл себя вяло, часто пошатывался, не проявлял ни малейшей агрессии по отношению к своему охраннику, и вообще, всячески старался выглядеть слабым и беспомощным. Со временем  однообразная жизнь привела  к некоторому  устоявшемуся распорядку: рано утром, на рассвете, Бахтияр под автоматом отводил Артёма в туалет. Когда они возвращались, в сарае уже был кувшин с новой водой и чёрствая лепёшка. После скудного завтрака Артём ложился у двери и долго наблюдал за жизнью семейства. Однако недельное дежурство лишь подтвердило его предположение: никого другого, кроме уже знакомых ему лиц, в доме не было.  Да и сама жизнь этой семьи не отличалась большим разнообразием. Мать Бахтияра весь день занималась ткачеством, сидя под навесом рядом с безмолвной мумией деда. Жена хозяина, дочь и Гульнара хлопотали по хозяйству, а мальчишки убегали в неизвестном направлении. Сам Бахтияр тоже куда-то уходил на весь день и появлялся во дворе только под вечер. О его возвращении можно было судить по надрывным, визгливым выкрикам, ругани и командам, которые он в избытке раздавал своим женщинам. Больше всех, конечно, доставалось Гульнаре: ругань и злобное шипение в её адрес слышались чаще всего.
- Нет, ну ты ж скажи, какая гнида, а?! – возмущался Артём. – Вот же урод!  Угробит он девчонку, точно угробит.
Постепенно, ближе к заходу солнца, движение во дворе прекращалось, старика заносили в дом и всё стихало. Так проходили день за днём, без каких- либо важных для Артёма событий. Правда, был в эти дни один неожиданный и приятный момент. Однажды, вернувшись после туалета в сарай, за влажным кувшином он обнаружил припрятанный кусок жирной варёной баранины.
- Вот это да! Вот это по-царски! Ну, Гульнара, ну спасибо! Век не забуду такого угощения, - сказал Артём в восхищении и впервые за время плена засмеялся.
Воодушевлённый таким необычным вниманием к себе, он принялся в который уже раз за эти дни обдумывать план своего побега. До возвращения Джамала оставалось не так уж много времени, а бежать надо было именно до его появления. Прикинув свои запасы, Артём понял, что сухарей и воды при экономном использовании хватит дня на три, может на четыре.  Не густо, но и на том спасибо. Оставалась последняя, самая трудная задача: как выбраться из сарая? Он думал над этим постоянно, перебрал в голове сотню вариантов, вплоть до самых невероятных, но после все их отверг, как непригодные – вырваться на свободу надо было по возможности бесшумно и незаметно.
 Время приближалось к обеду – тени во дворе удлинились и сдвинулись вправо. Но покидать свой пост Артём не хотел – мало ли что может произойти, а он этого не увидит. Он сел на пол возле двери и привалился спиной к каменной стене. Как же всё-таки выйти наружу? Вышибить дверь ногой? Да нет, бред собачий. Запор хоть и примитивный, но достаточно надёжный, чтобы выдержать такой удар: поперечная палка толстая, да к тому же, такая сухая, что блестит, как полированная. Такую не то, что ногой, топором с первого раза не перерубить.  Да и скобы, в которые она закладывается, железные, а не деревянные. Оставался только один вариант: попробовать за ночь раскачать дверь. Для этого надо  упереться в неё плечом, а ногами в пол, и давить на дверь короткими толчками, постепенно, по миллиметру отгибая железные полосы, из которых были сделаны эти самые скобы. В принципе, теоретически, таким образом можно их отогнуть, но сколько времени уйдёт на это? А если за ночь он не успеет? Утром Бахтияр заметит отогнутое железо, а заметит он обязательно, так как сам каждый раз закладывает палкой дверь, и тогда прощай последняя надежда. И что в итоге получается? А получается, что надо успеть выдавить дверь за одну ночь, только начинать надо не ночью, а как только двор опустеет. Тут Артём рассмотрел на противоположной стене странную трещину. Своим видом она сильно напоминала стрелку, указывающую вниз. Встав на четвереньки, он подполз к стене. Это была не трещина, а самая настоящая стрелка, и рядом с ней было ещё что-то нацарапано. Присмотревшись к царапинам, Артём с трудом прочитал: Вдовин Ив. И дальше: 64 г р Тула. От прочитанного, страшное отчаяние навалилось на Артёма. Он опустился на пол, вцепился зубами в кулак и тихо завыл по-собачьи. Тяжёлое чувство безысходности овладело им. Ну почему именно ему выпала такая участь? Почему за полтора года его не убили, он не подорвался на мине в том самом БТР*, когда они ехали на задание три месяца назад?  Ведь он же тоже должен был сидеть на броне вместе с ещё восьмью бойцами, которых после отправляли грузом двести в Союз. Почему всё это происходит с ним? За какие грехи судьба так наказывает его?
        Сколько времени Артём так просидел, сказать было трудно – слишком далеко он улетел в своих мыслях из этого сарая. Очнувшись, он выпил воды и хотел уже опять лечь под дверь, как вдруг вспомнил про стрелку -  а для чего она? Ведь не зря же Ваня Вдовин  её нацарапал. И где ты теперь, Ваня Вдовин из Тулы? Жив ли? Хотя, вряд ли. Артём вернулся к стене, и провёл рукой по тому месту на полу, куда указывала стрелка. Под слоем песка и пыли он нащупал углубление, а в нём что-то было. Разгрести песок было секундным делом – в тайнике оказалась узкая полоска ржавого  металла, обмотанная на одном конце тряпкой.
- Да это же нож! – воскликнул Артём. Конечно, назвать этот предмет ножом было сильным преувеличением, но всё-таки это было хоть какое - никакое, но оружие. Присмотревшись, Артём заметил, что Иван даже пытался его наточить: лезвие с одной стороны поблёскивало чистым металлом. Почему же Иван не воспользовался ножом? Скорее всего, духи вошли в сарай неожиданно, и Иван просто не успел достать его из тайника. А может сильно заболел и когда понял, что даже с ножом не в состоянии схватиться с душманами, спрятал его на всякий случай – не пригодился ему, пригодится кому – нибудь  другому.
 - Ё-моё! – воскликнул Артём, - Я же могу этой железкой… Эх, Ваня! Ты же спас меня! Спасибо тебе, братишка, спасибо, родной! Обещаю, если вырвусь и останусь жив, обязательно доберусь до Тулы и через военкомат найду твоих.
С этой самой секунды путь к свободе был для Артёма открыт. Теперь оставалось дождаться  темноты  и совершить задуманное – больше никаких препятствий для побега не было. Во дворе послышались голоса, и Артём поспешил к двери. Заглянув через верхнюю щель, он увидел Бахтияра и спешащих к нему из дома всех женщин, включая мать. Бахтияр что-то крикнул им  и махнул рукой в сторону улицы. Женщины заспешили туда, а сам хозяин направился к навесу. Через какое-то время  женщины вернулись, каждая неся увесистый свёрток – это было нечто продолговатое, обёрнутое тряпкой. Нести женщинам было явно тяжело, но они старались изо всех сил. Последней вошла во двор Гульнара: она несла свою ношу, как ребёнка, обхватив её двумя руками. Подходя к невысоким ступенькам крыльца, она вдруг обо что-то споткнулась, упала на колени, и свёрток выпал из её рук. Артёму издалека было плохо видно, но присмотревшись, он понял, что в тряпки была завёрнута туша небольшого барана. Дальше произошло то, чего Артём никак не ожидал. Бахтияр оглянулся, увидел стоящую на коленях Гульнару, и с поразительной быстротой оказавшись рядом с ней, стал с проклятиями избивать девушку ногами. Гульнара старалась закрываться руками, но озверевший Бахтияр бил её с таким остервенением, словно хотел убить. На крики и визг Гульнары из дома выскочили женщины, но заметив это, Бахтияр подобрал с земли камень, и швырнул его в их сторону. Женщины тут же скрылись. Гульнара попыталась отползти от изверга, но тот снова оказался рядом и продолжил пинать её, что было сил.  Вспышка ярости захлестнула Артёма.
 – Ну, всё, мразь черножопая, - прохрипел Артём, - теперь я с тобой поговорю по мужски, а там будь что будет!
Он выхватил из-за пояса железку, сунул её в самую широкую щель в двери и  резко дёрнул вверх. Палка выскочила из скоб и отлетела в сторону. В три прыжка Артём оказался рядом с Бахтияром. Тот, услышав какой-то шум за спиной, оглянулся и увидел русского, стоящего рядом с ним. От неожиданности Бахтияр даже присел, ужас вперемешку с удивлением застыли в его глазах. И тогда Артём, вложив в свой удар всю ненависть к душманам, накопившуюся у него за полтора года, так двинул  Бахтияру в челюсть, что ноги того оторвались от земли и он, пролетев по дуге, мешком свалился на лежащую Гульнару. Девушка закричала, вывернулась из под бесчувственного тела Бахтияра и вскочила  на ноги.  Бахтияр же зашевелился, с трудом поднялся на ноги, и, пошатываясь, заспешил в дом.
- Так ты, сука, под наркотой, поэтому тебе хоть голову оторви, ты этого даже не почувствуешь,- сказал Артём, и посмотрев на Гульнару, улыбнулся.  Девушка стояла, прижавшись к стене дома, из  разбитого носа кровь стекала ей на подбородок и, вытирая её рукой, Гульнара ещё больше размазывала кровавые потёки по всему лицу. Артём хотел что-то сказать, но в этот момент услышал лязг передёрнутого затвора. Оглянувшись, он увидел Бахтияра: душман стоял на крыльце, направляя автомат на Артёма.
 - Шлёпнуть решил? Ну, что ж, давай, стреляй.
В глазах душмана стояла такая ненависть, что Артём зажмурился. «Только бы не в лицо», - промелькнуло у него в голове. Но выстрела не последовало. Открыв глаза, Артём увидел, что Бахтияр тычет стволом в сторону улицы.
- Чего ты хочешь? Вывести на улицу? Ах, ну да! Вам же харам* запрещает убивать в своём доме, тем более неверного. Ладно, тогда пошли…
Они вышли со двора и по окрику Бахтияра свернули налево. Улица была словно вымершая, даже собак не было видно. « Подпустить его поближе, и свернуть шею? А где мой нож, куда я его дел?» - подумал Артём. Но, душман был осторожен: он не приближался к пленнику ближе, чем на три метра. Вскоре они прошли весь кишлак и вышли на открытую площадку. Впереди было ущелье и тянулось оно так далеко, словно упиралось в небо. Где-то внизу, в дымке тумана, скрывалось дно ущелья  и оттуда тянуло влажной прохладой. Артём остановился, оглянулся на Бахтияра, но тот что-то снова прошипел и повёл стволом, указывая на край площадки. Артём прошёл ещё и остановился почти у самого  края обрыва. Два чувства боролись в нём. С одной стороны, он понимал, что ещё минута и жизнь его на этом оборвётся, но почему-то в это не верилось, хотя всё было предельно очевидно. А с другой стороны, он подумал с облегчением, что наконец-то всё закончится: его душевным и физическим мукам придёт конец. Во всяком случае, теперь не придётся гнить в ямах и сараях, до изнеможения работать на тех, кого ненавидел, и постоянно терпеть рабское унижение. Артём посмотрел на Бахтияра. Тот остановился метрах в пяти от русского и, тихо рыча  проклятия, поднял автомат. Чёрный кружок дульного среза ствола показался Артёму таким близким и  таким отчётливым, что он закрыл глаза.  Шли секунды, но выстрела всё не было. Внезапно Артём почувствовал, что всё его тело начинает мелко дрожать,  ноги становятся ватными, а сознание куда-то уплывает. Даже находясь в полу обморочном состоянии, он удивился: ему казалось, что он держит себя в руках, не даёт страху овладеть им и готов мужественно и с достоинством встретить смерть.
- Да стреляй же ты скорее, паскуда! – выкрикнул он, при этом зажмурился ещё крепче. Но вместо выстрела Артём услышал какой-то хрусткий звук, и тут же другой -  словно мешок с картошкой бросили на землю. От неожиданности Артём открыл глаза. В пяти шагах от него стояла Гульнара, держа в руке увесистый камень, а у её ног, уткнувшись лицом в щебёнку, неподвижно распластался Бахтияр. Девушка смотрела на мёртвое тело своего недавнего мучителя с таким ужасом, что Артём понял, что ещё немного и она потеряет сознание.  Подойдя к девушке на непослушных ногах, он осторожно обнял её.
- Ну, ну, всё, успокойся. Если не ты его, то рано или поздно он бы тебя  угробил, - сказал Артём и погладил девушку по спине. Гульнара стояла неподвижно,  её хрупкое тело будто окаменело.
- Ты извини, но у меня нет времени на утешения – надо скорее разбегаться, пока нас не застукали, - добавил он и, отпустив девушку, схватил за ноги Бахтияра. Волоком дотащив тело до крутого склона, Артём перехватил его под мышки и с силой толкнул вниз. Бахтияр покатился, как манекен, то нелепо размахивая руками, то подламывая их под себя. Катился он почти до самого низа, и только в конце склона тело ударилось о камень и остановилось. Вернувшись к Гульнаре, Артём подобрал автомат, и с сожалением посмотрев на него,  швырнул оружие в сторону лежащего под камнем Бахтияра. Рассуждал Артём просто: когда обнаружится  исчезновение Артёма и  Бахтияра, их начнут  искать везде, в том числе и здесь. С края площадки тело видно хорошо, и тогда, возможно, у духов возникнет версия, что Артём совершил побег, а Бахтияр бросился в погоню, прихватив автомат. По какой-то причине, преследуя русского, он сорвался и, скатываясь по склону, разбился о камни. Лежащий невдалеке от тела автомат мог послужить дополнительным доводом в пользу этой версии: если бы пленный русский убил  Бахтияра, то автомат обязательно прихватил бы с собой. Таким образом,  Гульнара будет вне подозрения. Снова вернувшись к девушке, он внимательно осмотрел всё вокруг, подобрал несколько окровавленных камней и закинул их далеко за валуны.
Гульнара продолжала неподвижно стоять там, где оставил её Артём, но взгляд её карих глаз был уже более осмысленный.
- Всё, Гульнара, расходимся. И спасибо тебе за всё. Если бы не ты, лежать мне сейчас вместо Бахтияра вот там, внизу. Ты иди домой и только молчи, никому ни слова, поняла?
Гульнара внимательно смотрела на него, силясь догадаться, о чём говорит русский.
- Иди домой, в кишлак, – сказал Артём  и несколько раз махнул рукой в том направлении. - А я пойду туда. Понимаешь? Гульнара -  туда, а Артём - туда. Да? Ты поняла?
Он ещё раз осторожно обнял девушку за плечи и, легонько оттолкнув её, пошёл к краю обрыва.
- Артим! Артим! – услышал он за спиной. – Рус! Рус!
Артём сначала не понял, что хотела сказать ему Гульнара, но потом сообразил.
- Артёму туда? Там русские? – переспросил он, и девушка быстро закивала головой. – Вот и духи подумают точно так же, что я побежал туда, где можно быстрее встретить своих. Поэтому я пойду не на север, а возьму северо-восточнее. Это, конечно, приличный крюк, но, как говорят у меня  дома, бережённого Бог бережёт…
       … После Артём так и не смог подсчитать, сколько дней он шёл, брёл, спотыкаясь, и полз по горам. Все его воспоминания были размытыми, спутанными в один клубок, и виделись ему фрагментами словно через пелену зыбкого тумана. Первые дни помнились более или менее отчётливо, а вот дальше… Ещё он запомнил тот день, когда полное отчаяние овладело им. Как-то под вечер он услышал такой знакомый и до боли родной свистящий рокот вертолётных винтов. Он стал вертеться, озираясь по сторонам и пытаясь понять, откуда этот звук. Пара вертолётов появилась внезапно. Они, хищно наклонившись вперёд, стремительно пронеслись вдоль ущелья. Артём закричал, что было сил, как сумасшедший запрыгал, замахал руками, да где там: никто его не увидел и, конечно же, не услышал. Вот тогда-то он упал между камней и зарыдал. Плакал он долго, с матом и завываниями, бил кулаками по камням и, в конце концов, обессилив, провалился в сон. Проспал Артём до самого рассвета и так крепко, как не спал очень давно. Здоровый, долгий сон вернул ему силы, и, вспоминая вчерашний случай, он смущённо сказал: «Ничего, и не такое ещё бывает». Голода он почти не чувствовал, но то, что силы стремительно убывали, он понимал всё отчётливее. Гораздо хуже было без воды. Дважды ему здорово повезло: спускаясь в очередную ложбину в ущелье, он наталкивался на еле приметные ручейки. Они были совсем скудными, их течение было почти  незаметным, и только в маленьких углублениях вода собиралась в крошечные лужицы. Артём с жадностью припадал к воде и пил её до тех пор, пока не валился в изнеможении на бок. Уйти от спасительного ручья было выше его сил, и он около трёх суток проводил в ущелье, прячась днём на всякий случай между камней, но каждый раз ночью возвращался на заветное место, чтобы ещё и ещё раз напиться до отвала холодной воды. За это время  он много отдыхал, часто проваливаясь в сон, и набирался сил. После этого, рано утром Артём напивался напоследок  водой так, что ему было трудно дышать, и с сожалением расставаясь с ручьём, продолжал двигаться на север…. Последним, сохранившимся у него смутным воспоминанием, был каменистый холм, на который он карабкался полдня. Он уже не понимал куда ползёт и зачем. Добравшись до вершины, вдруг услышал далёкий гул моторов. Ещё не понимая, что это, он всё же стал медленно продвигаться вперёд, пока не увидел противоположный пологий склон холма, усыпанный мелкими камнями, а внизу узкую, серую дорогу. Гул нарастал, и тогда, собрав остаток последних сил, он заспешил вниз, к дороге. Но ему только казалось, что он спешит, а на самом деле он просто полз, с трудом волоча за собой окровавленные, распухшие ноги. И вот, когда до дороги оставалось уже не больше сотни метров, из-за поворота выехала БМП, а следом потянулись зелёные КАМАЗы. Артём хотел закричать, вскочить на ноги и бегом броситься вниз, но вместо этого он лишь издал слабый стон, поднял руку и тут же потерял сознание. Он не видел, как резко остановилась БМП, как с её брони спрыгнули люди, и как они карабкались к нему вверх по склону…


Эпилог

         Приказ № 637
                Министра Обороны СССР                от 23.11.1984г.
г. Москва
«Во изменение Приказа МО № 586 от 17.08.84г. текст приказа в новой редакции читать:  «За мужество и отвагу, проявленные при выполнении  интернационального долга на территории  Демократической  Республики  Афганистан, наградить гвардии сержанта Арсентьева А.В. орденом Красной Звезды. Слово «посмертно» из текста Приказа № 586  исключить».
Цинк – металлический герметичный ящик для хранения патронов;
Машинка – приспособление для снаряжения пулемётной ленты;
Бача – парень, пацан;
Зиндан – тюрьма в виде глубокой ямы;
Шурави – советский товарищ;
ДОТ – долговременная огневая точка;
Харам – свод мусульманских запрещающих законов.