Акитов. История третья

"Десять лет," думал Акитов, помешивая ложечкой в утреннем кофе. "Десять лет. Это много или мало?"
- Как ты думаешь, милая, десять лет - это много или мало? - спросил он девочку. Та старательно и неумело красила ему ногти на левой руке.
- Машенька?
- А? - она подняла голову и тут же нечаянно мазнула лаком ему по пальцу, - ну, паап, не отвлекай меня, видишь, что вышло! - Она важно вытащила кусочек ватки из пакета, стерла кляксу лака с пальца и сказала, что она еще и цветочки ему нарисует. - Представляешь, как будет красиво? А если маме понравится, она сказала, что позволит и ей ногти накрасить!
Акитов посмотрел на ярко-красные пальцы, словно обрубленные, словно истекающие кровью и его замутило. Вряд ли Лана позволит Машке хотя бы дотронуться до своих идеальных ноготочков.
- Машка, ответь отцу! - притворно строго спросил Акитов, - десять лет - это много или мало.
- Десять? - переспросила девочка, пытаясь нарисовать цветок на Акитовском пальце. Акитову почудилось, что будь у дочери побольше простора, то получилась бы у нее раффлезия - отвратительный на вид цветок, воняющий тухлым мясом.
- Десять, - подтвердил Акитов и подумал, он столько раз проговаривал, продумывал и представлял эту цифру, что она горела перед глазами день и ночь и что его десять лет промелькнули, как один день? Нет, как примерно 3650 дней.
- Мне восемь, через десять лет будет восемнадцать, - задумалась Машка и сама не заметила, как цветок, нарисованные ею, стал еще реалистичнее. Акитова замутило еще больше. - Это ооочень долго, я в это не верю! - вынесла вердикт дочь.
- Во что не веришь?
- В то, что мне когда-нибудь стукнет восемнадцать. Стукнет, конечно, но это будет совсем нескоро.
Дочь любила доводить родителей до белого каления, охотясь за словами и повторяя одно и то же слово по десять (опять эта чертова цифра!) раз на дню. Сегодня был день слова "стукнет" в значении "исполнится".
- Когда мне стукнет восемнадцать, я буду перекрашивать ногти каждый день, - Маша мечтательно закатила глаза и случайно опрокинула флакончик с лаком. - Ну, вот, ты опять меня отвлек и лак закончился, - расстроилась дочь, а неблагодарный Акитов радостно вздохнул, правая рука сегодня не пострадает.
"Ей стукнет восемнадцать, а я этого не увижу. Я многое не увижу. Ее первое "взрослое" платье и настоящий маникюр, я не увижу ее первого кавалера, я не отругаю ее за позднее возвращение домой, я не поведу ее к алтарю, я не..." Акитов растравил себе душу этими многочисленными "я не..." "А, может быть, я смогу получить отсрочку? Или отдам душу в обмен на жизнь? Или дар, денежный дар, он многого стоит, здоровье могу отдать..." он перебирал свою жизнь, как ценный актив, торгуясь с невидимым покупателем, предлагая варианты, добиваясь отсрочки. "Десять лет тогда казались вечностью, драгоценным подарком, и я растягивал их как мог, даже стал меньше спать, чтобы ничего не упустить, чтобы насладиться сполна и все-таки они закончились. Мои десять лет счастья."
Акитов допил остывший кофе и подумал, что надо бы подготовить Лану, возможно, рассказать ей о договоре, о том, что его могут убить, даже не убить, просто забрать его жизнь и это будет справедливо, ведь они с тем доктором договорились обо всем. Или промолчать? Его смерть будет внезапной, пусть так и останется нелепым несчастным случаем, убийством. Как еще он может умереть? Вариантов море и какой выберут? Да кто ж их поймет! Каков договор, такова и плата и Акитов чувствовал, что его смерть запомнится родным надолго. Ах, как же ему хотелось жить! Каким блаженством обернулись эти годы. Жена, дочка, здоровье, все в обмен на жизнь или душу? А если отнимут душу, тогда куда? Это будет самое страшное. Больница, потеря себя... А поймет ли он? Разве поймет, что потерял свою душу и личность? Или они не идут в связке и личность останется и кем он тогда будет? Акитову стало невероятно страшно. Он думал, что самое худшее - плата по договору, самым худшим оказались мысли и предположения. "Вот теперь-то и можно сойти с ума по-настоящему", тосковал Акитов, ворочаясь без сна, с умилением глядя на спящую Лану, обнимая Машеньку, стараясь запомнить все все все до мельчайшей детали, до самой маленькой родинки за Машкиным ушком, до завитка волос на затылке у Ланы. Запомнить для чего? Он и сам не знал. А может быть надо помолиться? "Заключил договор с одним ведомством, а отсрочку или даже отмену приговора вымаливаешь у другого?" ехидно спросил внутренний голос - скептическая дрянь, отравляющая жизнь. "А почему бы и нет?" ответил Акитов, "в конце концов над ними есть кто-то один или даже не один, так почему бы не попросить о помощи?" И он просил. Имя Бога не называл, боялся ошибиться, ведь вполне возможно его зовут не так, как мы думаем, да и зовут ли вообще? Нужно ли ему имя, он ведь и так знает кто он, но тогда, следуя этой логике, он не может обидеться на неправильное имя, но и неправильное Божество может ответить. Акитов путался в мешанине мыслей, логических допущений и своего всепоглощающего страха. Поэтому просто просил. Великого, непостижимого и могущественного Бога Без Имени. Ты можешь все, любое чудо, подари мне еще время. Умоляю, - шептал Акитов уже засыпая, измучив себя.
Тот день, день выхода из лечебницы он каждый год отмечал, как самый счастливый и самый ужасный день своей жизни. Ведь проходил целый год, а это значит, времени у него становилось все меньше и вот оно ушло, просочилось сквозь пальцы. Он прокутил его безбашенно и щедро и наслаждался каждым мгновением, это правда, он очень старался ничего не упустить. Но оно подошло к концу. В тот самый день, когда минуло ровно 10 лет с памятного разговора, он никуда не пошел. На работе сказался больным, Лане соврал, что должен поработать дома, а сам просто спрятался. Струсил, понимая, что ведет себя крайне глупо. От НИХ не спрячешься, нигде. Он провалялся в кровати весь это жуткий, вязкий день. Рассматривал семейные фотографии, пил кофе, чай и открыл бутылку дорогого коньяка, хранившуюся именно на этот скорбный день, он справлял по себе поминки и ждал. Минуты тянулись, часы пролетали, секунды казались вечностью, но день прошел и ничего не произошло. Вернулась Лана с работы, теща привезла Машку, уставшую после школы, танцев и музыкалки, и Акитов с ужасом подумал, что его заберут при них. И взмолился, чтобы его девочки не увидели ничего ужасного, ничего такого, что предназначалось только ему. Измученный этим днем, он заснул рано и проснулся на следующий день свежим и бодрым. Проснулся? Он недоверчиво похлопал себя по щекам, глубоко вздохнул и окольными путями попытался выяснить у жены и дочери, видят ли они его, слышат ли и как он вообще выглядит.
- Сколько ты вчера выпил? - немедленно спросила его Лана и добавила, что вообще от него такого не ожидала и что эту бутылку она хранила до десятилетия свадьбы и вообще он ведет себя, как жуткий свин и эгоист и пусть отправляется на работу, голову проветрить и денег заработать. Акитов так обрадовался и этому разносу и тому, что он не только есть, но и ведет себя неподобающе и это видно и никуда он не делся и все при нем: и память, и личность, и душа. Но он тут же подумал, что забрать его вполне могут и сегодня и что тот факт, что он пережил именно вчерашний день ничего не значит. Он снова сник, но потом подумал, что если вот так каждый день ждать смерти, то вполне можно и по-настоящему спятить, а этого ОНИ и добиваются быть может? "Ну уж нет! Прожить лишний день, поджав хвост?" Акитова почему-то сильно разозлила картинка, нарисованная не в меру услужливым воображением: он сидит почему-то в крошечном чулане, весь мокрый от пота, трясется и боится даже в туалет выйти.
- Фиг вам! - сказал громко Акитов и тут же узнал от Ланы, какая он бессовестная свинья и бестолочь.
- Это я про начальство думал, - пытался оправдываться Акитов, но Лана обиделась всерьез, настолько сильно, что Машка - папина дочка и заступница тут же пнула его под столом ногой, сделав большие глаза и прошептав "Цветы!", Акитов кивнул и также шепотом добавил "Конфеты, торт, шампанское", чем сильно обрадовал дочку-сладкоежку.
И этот день прошел. Десять лет плюс один день и ничего не случилось. Прошел второй, третий, неделя, две недели, месяц и Акитов взбодрился. Он уверовал в силу молитвы и решил, что про него если и не забыли, то решили смилостивиться и подарить то самое время, о котором он так отчаянно умолял.
Он перестал считать дни и недели, месяцы стали для него всего лишь названиями в календаре, он перестал бояться и только тогда объявился тот самый доктор, заключивший с ним соглашение.
Акитов наслаждался кофе. Он был кофейным человеком и любил кофе сладкий, с молоком, с вкусной пенкой, любил также кофе черный, от которого сердце заходилось, как у испуганного зайца, любил ледяной кофе с мороженым, любил сидеть за столиком кафе и рассматривать людей, выдумывая им судьбы и приключения. Вот в такой момент, когда Акитов с удовольствием только принюхивался к восхитительному кофе, налитого в маленькую чашечку, кофе густому и черному, и появился тот самый доктор.
- Я вижу, вы живете в свое удовольствие, - сказал человек вида самого обыкновенного, можно сказать скучного, весь серый и блеклый и Акитов отмахнулся бы от незнакомца по возможности вежливо, но, увидев улыбку незваного гостя, поежился и все понял. Кофе, как ему показалось, завонял горящими тряпками, а день - такой солнечный и теплый, моментально превратился в удушливый и обжигающий, словно Акитов вдруг перенесся в пустыню.
- Вы специально, да? - вырвалось у него. Собеседник не стал делать вид, что ничего не понял, как надеялся Акитов, решивший потянуть время.
- Конечно! Это невероятно увлекательно! Вот эти все стадии от готовности, страха, мольбы, торга, до полного расслабления и счастья, что о тебе забыли. Мы никогда ни о ком и ни о чем не забываем, - странный доктор улыбнулся, блеснув треугольными, острыми на вид зубами.
- И сколько мне осталось?
Зубастый вытащил из кармана песочные часы и, картинно прищурившись и шевеля губами, начал считать песчинки.
- Ровно двадцать две минуты, - наконец ответил он.
- Дешевое позерство, - не выдержал Акитов. Его собеседник слегка смутился.
- Есть немного, можно было еще огненные цифры нарисовать в воздухе и оставить их и вы бы видели, как истекает ваше время, но и песочные часы тоже неплохо.
- Уберите их!
- Простите? Вы не хотите это видеть?
- Я хочу спокойно допить свой последний кофе. И, возможно, успеть выпить еще один - ледяной, там, куда мы отправимся ведь очень жарко?
Зубастый захохотал так громко, что на них стали оглядываться.
- Я в вас не ошибся! Вы будете прекрасным собеседником!
- Как это произойдет? - Акитов хотел спросить спокойно, даже безразлично, но руки дрожали и он пролил кофе на скатерть.
- Не переживайте вы так! Это будет новый опыт, возможно, он вам понравится, - зубастый преувеличенно заботливо поелозил салфеткой по разлитому кофе. - Грузовик.
- Что?
- Это будет грузовик. Водитель не справится с управлением и влетит в это самое кафе. Вспыхнет пожар и... Но вы умрете мгновенно, не бойтесь!
- А остальные? - Акитов осмотрелся словно бы впервые увидел любимое кафе, людей, которые понятия не имели, что уже скоро их не станет.
Зубастый пожал плечами.
- Как вы там говорите, "лес рубят, щепки летят?" Они просто оказались рядом, ничего личного.
- Ненавижу эти слова! - Акитов выплеснул кофе в лицо Зубастого.
- Ого! И что предлагаете? - лже доктор вытерся салфеткой и с интересом посмотрел на Акитова.
- Пойдемте отсюда, я лучше сам под этот грузовик брошусь. Я не лес, из-за которого можно рубить столько "щепок", как вы выражаетесь, - Акитова колотило, он вдруг подумал, что Лана тоже любит это кафе и что она могла бы быть рядом с ним.. Он решительно поднялся.
- Идем!
- Какое самопожертвование, - елейно и ехидно процедит собеседник Акитова, - а если я скажу, что они все равно умрут? Путь немного позднее, но умрут, тогда можно будет грузовик задействовать?
- Нет, пусть умрут позднее, но не из-за меня.
- А вот если к примеру, они умрут... - начал было рассуждать Зубастый, но Акитов его перебил.
- Знаете, мне не хочется выливать на вас еще и холодный кофе, мне пить хочется, хотя могу купить два - один себе, второй вам на физиономию, если мы немедленно не уйдем отсюда.
- Ладно, дружочек, успокойтесь, - внезапно поменял тон Зубастый, становясь тем самым лапочкой доктором, заключившим с Акитовым договор. - Про грузовик я пошутил.
Акитов подумал, что надо бы на собеседника плеснуть коньяком, а потом кинуть зажженную спичку и, возможно, это будет всего лишь малой платой за его нервы. В конце концов умереть он готов, но зачем его изводить?
- Подумаешь, поизводил немножко, - ответил его мыслям Зубастый доктор. - Зато интересно и весело, не то, чтобы вот так я пришел и сказал, что отсрочка вам дана.
- Почему? - Акитов не собирался ему верить.
- Сила молитвы, - пожал плечами Зубастый. Акитов недоверчиво посмотрел на него.
- Вы же сами молились! И не верили? А молитва была искренней, еще бы, за жизнь, можно сказать, боролись, - Зубастый покачался на стуле, как мальчишка.
- Это так просто?
- Нет, это так сложно. Объяснить? И кстати, угостите холодным кофе,  жарко тут у вас, - подмигнул Акитову Зубастый.
- Так вот, - продолжил якобы доктор, залпом выпив кофе и попросив еще, - так вот, если вы, люди, наивно думаете, что кто-то там, - он поднял глаза к потолку, - или там, - он уставился в пол и театрально помахал ему рукой, - сидит кто-то с блокнотом и записывает ваши просьбы, а потом думает исполнять их или нет, а если исполнять, то как и какие лазейки сыскать в этих просьбах и как повеселиться за ваш счет, то вы полные идиоты!
- А как? - спросил растерянно Акитов, потому что он примерно это себе и представлял. Его собеседник захихикал и сказал, он представлял, что Акитов редкостный образчик наивности, но не знал, что до такой степени.
- Ну, как бы вам попонятнее объяснить, - Зубастый сделал вид, что задумался. - Представьте себе густую паутину, не кокон, а именно паутину. Ладно, смотрите!
В воздухе перед Акитовы возникло паучье кружево так близко к его лицу, что он отшатнулся и свалился со стула. Зубастый радостно засмеялся, Акитов вновь подумал про коньяк и спички.
- Вы, к примеру, здесь, - в паутине появился крошечный Акитов и паутина едва заметно затрепетала, - к примеру, вы сильно, отчаянно чего-то желаете, просите об это всех богов и... - Зубастый картинно щелкнул пальцем, Акитов присмотрелся, ничего не изменилось, его крошечная фигурка все так же была в паутине.
- Ладно, увеличим, зрение у вас никудышнее, сходите проверьтесь, - недовольно буркнул Зубастый и снова щелкнул пальцами. Акитов, тот, в паутине, стал побольше и настоящий Акитов увидел, как тоненькая паутинка, связывающая его с какой-то ниточкой потолще, исчезла, изменился узор и рябь прошла по все паутине.
- Теперь, видите? Вы силой своего намерения, мысли, смогли что-то изменить.
- И что, вы хотите сказать, что вот так просто можно нажелать все, что угодно? Если бы это было так, мир бы рухнул!
- Вы правы! Нужно соблюдение нескольких условий: мир должен быть готов к вашему желанию, оно само должно быть достаточно сильным и вы должны просить, обязательно просить, четко и ясно, фразы вроде "Боженька, ты сам знаешь, что мне нужно" не прокатывают. Боженька, знаете ли не любит нерешительных.
- Так он есть? - встрепенулся Акитов.
- Нуу, вот это все и есть он, - Зубастый показал пальцем на паутину с крошечным Акитовым.
- Значит, надо просто очень сильно захотеть? - переспросил Акитов, а Зубастый раздраженно цыкнул.
- Нет, надо, чтобы ваше желание не выбивалось из общей картины мира. Вот вы захотели остаться в живых и миру от этого фиолетово, вот ваша просьба и исполнилась.
- Как это фиолетово, - заволновался Акитов, - а как же ценность любой жизни, замысел там?
- Вам важнее жить или осознавать, что без вас Земля перестанет крутиться? - начал злиться Зубастый.
- Жить, - быстро ответил Акитов и подумал, что в сущности, так и проще. Ответственности нет. Живешь, как живется и знаешь, что от тебя ничего не зависит. Зубастый ехидно читал Акитовские мысли и думал, что человек - существо крайне наивное и доверчивое и запудрить ему мозги ничего не стоит, особенно когда мозги такие неискушенные, как у Акитова, который и путешествия вне своего тела и способность видеть параллельные миры воспринимал как признаки душевной болезни и был только рад от них избавиться.
- И я могу про вас забыть? - продолжил наивный Акитов. Зубастый расхохотался.
- Нет, ни в коем случае! Вы можете мне еще понадобиться, за вами должок, несмотря на все ваши просьбы, так что живите, но с оглядкой. Memento, так сказать,  mori, - Зубастый улыбнулся ("уж лучше бы ты так свои зубы не демонстрировал", подумал Акитов) и попросил Акитова не в службу, а в дружбу, заказать еще кофе и два сырых стейка.
- Тут не подают, - начал Акитов, но Зубастый велел ему не спорить. Акитов послушно подозвал официанта и сделал заказ. Будто бы все это в порядке вещей, услужливый молодой человек покивал и куда-то умчался.
- Ну-с, я вас больше не задерживаю, рад, несказанно рад был повидаться, убедиться, что вы ведете жизнь размеренную и правильную, а теперь идите, у меня тут еще одна встреча назначена, - Зубастый лжедоктор пожал руку Акитову и тот, как под гипнозом, послушно вышел из кафе. В дверях он столкнулся в официантом. Молодой человек нес бумажный пакет, сквозь который уже начали просачиваться красные капли, Акитова замутило и он мстительно подумал, что за стейки расплачиваться будет уже Зубастый. Тут же представил, как этот совсем не доктор будет есть сырое мясо и кровь будет течь у него по подбородку, капать на белоснежную скатерть, почему-то вспомнились свои собственные пальцы, щедро намазанные лаком для ногтей этого самого кровавого оттенка и Акитов понял, что вот так с ума и можно сойти. Он выбежал на улицу, вдохнул воздух так жадно, словно неопытный ныряльщик, пробывший под водой до предела своих сил и даже больше и помчался домой, убедиться. что там все в полном порядке.
- А ты все развлекаешься дешевыми фокусами! - сказал услужливый официант Зубастому, выкладывая сырые стейки на тарелки. Около их столика сидели два огромных добермана, пуская слюну и с жадностью следя за мясом. Молодой совсем не человек поставил тарелки на пол и собаки вгрызлись в мясо рыча и косясь друг на друга.
- А чем плохо?
- Да, в принципе, ничем! Мозги пудришь мастерски. Смотрю опять паутину приплел, силы там, намерения...
- А что надо было сказать ему правду?
- Почему бы и нет?
Зубастый фыркнул.
- Как же! Признаться, что его договор элементарно потеряли, равно как и его досье и если бы не моя память и дисциплинированность...
- Брось, ты его чуть позже завербуешь во второй раз и будет тебе премия, сейчас же ты его просто еще глубже насадил на крючок, так ведь?
- И что из этого?
- Не боишься, что я на тебя настучу? Напарник, - последнее слово Официант произнес несколько издевательски.
- Ну, как тебе сказать, - протянул Зубастый, а потом неожиданно спросил, - и каково это?
- Каково что?
- Когда тебя благодарит невинная и чистая душа, целует тебя в щечку, обливаясь слезами.
- Ты о чем? - спросил официант немного покраснев.
- Об этом, конечно, - Зубастый вдруг исчез, а на его стуле появилась маленькая, чумазая, истощенная девочка, заплаканная до икоты и сказала, - дяденька, я щеночка потерялаааа, никак не найдуууу.
Тут же один из доберманов превратился в худого, грязного щенка в старом ошейнике. Собака от неожиданности тявкнула тоненьким голосочком, но мясо из пасти не выпустила.
- Так это был ты?
- Я, конечно! А ты думал, что я вот так тебе откроюсь, не позаботившись о компромате? По головке тебя не погладят за доброе дело, изменившее жизнь одного человека к лучшему, так?
- Ну, если это был ты, выходит я ничего не менял и...
- Брось, я в состоянии состряпать и девочку, если нужно будет, веришь в меня, напарник?
Официант сник.
- Сволочь ты.
- Ты еще наивен, вот поживешь с мое среди людей...
Зубастый и Официант допили кофе, собаки сожрали мясо и они вышли в теплый, осенний вечер.