Глава 5. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь

Геннадий Гаврилов мне был близок интеллектуальной содержательностью и упрямой стойкостью в отстаивании своих взглядов, даже пустяшных по сути. Его арестовали  в звании капитан - лейтенанта ядерной подводной лодки вместе с двумя офицерами-единомышленниками. Вменялась им статья 70-я Уголовного кодекса, определившая род их внеслужебной деятельности как антисоветскую агитацию и пропаганду. Военная база располагалась близ Таллина, где он помимо подлодки жил в 3-х комнатной квартире с женой и малолетней дочуркой. По своей натуре Геннадий принадлежал к систематикам и педантам, в хорошем смысле слова. Потому, оказавшись за колючкой, не теряя времени, а срок у него был немалый, принялся составлять некое подобие религиозно-философского словаря.

Как многие из нас, нужные издания он выписывал «книга-почтой» и активно пользовался содержимым библиотек лагерных книгочеев. Но со временем, подобные «штудии» завели его в дебри индуизма, а прямиком оттуда, - к учению «Живой этики» супругов Рерихов.

По утрам, раным-рано, за час до подъема, он в пустующем предбаннике стоически проделывал упражнения по системе йоги. По теплу случалось, что  наш «индус» на глазах у всех подолгу восседал в позе лотоса на своем излюбленном месте близ  «запретки». По четвергам на ужин заключенные получали в столовой миску жиденькой ушицы. Друг мой всякий раз вылавливал ложкой рыбные кусочки, которые я с признательностью обнаруживал на своей тумбочке в жилом бараке. Ощущая на собственном брюхе скудобу лагерного общепита, я поначалу отговаривал его, но он, улыбаясь в бороду, успокаивал меня: «Олежа, поверь, вокруг нас повсюду -  прано, и знай, в воздухе все есть. Следует только медитировать, правильно дышать и питаться».

Не раз и не два я заговаривал с ним о православии, но он, снисходительно щелкнув меня по лбу, вразумляюще прорекал: «Православие - это лишь одно из колес великой колесницы ведического знания, которое открывает нам сокровенный смысл мироздания и человека в нем». 
Геннадий освободился в один год со мной и вернулся к своим дорогим в Таллин. После отсидки мы с ним не потерялись, изредка переписывались, и мне даже довелось побывать у него в Эстляндии. Поэтому, покидая Ленинград, я предвкушал нашу новую встречу, но Бог судил иначе! …

Из письма от 6 октября 1976 г.
Так вот, душа моя, Катерина, Геннадий Гаврилов, отсидент и житель Таллина, как оказалось, совсем недавно поменял квартиру на Новосибирск. Наверняка он заранее уведомил меня телеграммой, но я уже был в пути. Досадно и грустно, что не смог увидеть его и вместе побродить по городу.
А Таллин влечет прелестями ранней осени. Хороши его дерева, что растут вольно и ветвисто. Свежие краски багрянца и охры мило соседствуют с седой архитектурой средневековья. Повсюду, куда ни глянь – завидное европейское чистоплюйство и порядок. На тротуарах среди гуляющих притягивают взор новомодные силуэты тонких элегантных эстонок… В Старом городе во всем чувствуется Европа! 
Сегодня пасмурно и прохладно. Изредка со стороны моря приносит дождевые накрапы. Не ведаю, где буду ночевать, но особенно не печалюсь: в конце концов, есть вокзал и аэропорт, откуда мне завтра, в ночь-полуночь улетать.
 
***
Из письма от 6 октября 1976 г.
Таллин. Кадриорг
Катерина! Не прошло и трех часов, как заклеил последнее письмо, но не могу удержаться, чтобы не написать о Кадриорге, его пленительном парке.
Весь день бродил по старому Таллину. Поверь, он еще помнит стук твоих каблучков и кивает тебе башней «долговязого Генриха». То-то!..
Поздно вечером улетаю. Прости-прощай, Ревель. Качну самолетным крылом мощным каменным бастионам крепостных стен, узким бюргерским улочкам с булыжными маслинами мостовых…

Вроде бы мне и 30-ти нет, а жизнь уже не кажется огромной и бесконечной. И так хочется приблизить красоту мира к близорукому прищуру жизнежадного сердца. И грустно знать, что все это скроется из вида через какой-то час или день, но время от времени на щебенке повседневности будут исподволь радовать мерцающие хрусталики прекрасного.

Впрочем, в решительной беспощадности прощаний есть свой сладостный смысл… Хорошо вдруг среди суеты, облегченно откинувшись и прикрыв глаза, вспомнить средневековые фасады особняков, тихие дубравы Кадриорга – и что-то понять, и чему-то улыбнуться…
Здесь, в Таллине по кофейням – благоухание черного кофе и уютная тишина. Но беда в том, что мы – любители и до многого другого. Всё, что видимо, хочется постичь и запомнить, а потому в ногах гудеж, и под конец радуешься всякой скамье.
Эпилог своих впечатлений посвящаю собору Александра Невского – диву дивному по архитектуре и отделке.

Государь Александр III, самый близкий мне из венценосцев, в 1888 году одобрил его возведение. Через 10 лет произошло освящение крестов пяти куполов. Кстати, большой соборный колокол превосходил по величине и мощи все колокола Прибалтики, а в период безбожного разора храмов –сохранившиеся колокола Советского Союза.
Хотя Ревель – город очевидно европейский, но собор по своему обличию красноречиво указывает на  московско-ярославскую традицию. Столько в нем родного для русского глаза и сердца!.. Представь, мощный цоколь из финского гранита, а по фасаду – мозаичные иконы  искусной работы. Над главным входом – образ Знамения Пресвятой Богородицы; выше, в узорных кокошниках – иконы Нерукотворного Спаса, Сергия Радонежского и Исидора Юрьевского. Вкупе с ними – монументальный образ благоверного князя-воина Александра Невского. 
Внутри был впечатлен видом золочено-величавого иконостаса. Людей, кроме шумоватых туристов, – никого. Сколько-то постоял, помолился, проникся…
С прибалтийским приветом, твой О.М.

В Новосибирск Геннадий с семьей переселился, как он после мне объяснил, из религиозных побуждений: ожидаемая победоносная битва Майтреи с духами зла, открывающая новый виток космической эволюции, «век благоденствия», должна была произойти на Алтае. Вот так-то, не больше и не меньше!.. Обжившись в столице сибирского края, он как-то пригласил нас с Катериной к себе в гости. Для неё это было вдвойне интересно. По окончанию школы она пыталась поступить в Новосибирский мединститут. За десять дней проживания там, город ей полюбился.  Опять же, от меня она была много наслышана о Геннадии как о пытливом искателе истины и безобидном мудреце - чударее.

К тому времени, в семье Гавриловых, помимо подросшей Любашки, народился малыш, названный Святославом, в честь одного из сыновей Николая и Елены Рерих. Встретили они нас радушно, но отнюдь не хлебосольно. Скудный и строгий вегетарианский рацион, ставший семейным обыкновением, после карагандинских наваристых борщей и вареников с творогом отнюдь не побуждал меня к послеобеденному благодушию. Видно от того, уединяясь после скромных «перекусонов» в его комнатке, я, ощущая себя ратоборцем за правую веру, то и дело сходился с ним, убежденным теософом, в полемическом поединке, переходящем в словесную перепалку. Зато моя Катерина в их доме сразу была принята как своя, особенно женской половиной семейства.
Когда на другой день мы отправились покупать авиабилеты на обратную дорогу, то в буфете аэровокзала с наслаждением попотчевали себя обилием бутербродов со скумбрией, запивая их чаем со сливочным пироженным!..

Года через четыре я получил от своего друга телеграмму: «Олег, помолись за меня! Сегодня на Литургии я был рукоположен во диаконы. Служить буду в Тверской епархии. Подробности в письме. Твой, диакон Геннадий».