Жилины. Глава 6. На Фроловской ярмарке. 17 августа

     Папа встал с лавочки и неспешно пошёл по деревенской улице. Наконец, он дошёл до небольшого типично деревенского домишки, и остановился.

     - Вот именно на этом месте и стоял наш дом. Он был большой, с мезонином, с остеклённой отапливаемой террасой и с пристроем, у которого был отдельный вход и в котором жила прислуга. Дом был построен еще в конце позапрошлого столетия, но затем он неоднократно перестраивался и достраивался, а окончательный свой вид обрёл в середине прошлого века. Но постоянно семья жила в губернском центре, во Владимире, а в Жилицы перебиралась лишь на лето, когда дети заканчивали учиться. В семье этот дом назывался усадьбой. Топили там круглый год, поэтому как выдавалось свободное время, запрягались лошади и все, кто мог и хотел, отправлялись в Жилицы. В разные годы это было по-разному, бывало, что каждые выходные б;льшая часть семьи, кроме тех, кто был занят в лавке, проводила в усадьбе. Семья всегда была большой. Потери, которые случились в семье Тихона, наперсника основателя нашего рода Ивана Первого, были учтены и поэтому предпринимались все самые современные меры по противопожарной безопасности, - он опять замолчал, на этот раз надолго.

     Я решил, что всё, экскурс в историю закончился, но тут отец вдруг начал говорить снова:

     - Представляешь, через что надо было переступить твоей бабушке, когда она собственной рукой подносила факел к своему семейному гнезду.

     - О чем ты, папа?

     - Я о той трагедии, которая произошла здесь в 1930 году, но подробней я тебе расскажу всё это позднее, когда дойду до нынешнего века, а пока мы с тобой еще в середине XVIII. Вот и давай придерживаться хронологии. И он опять продолжил свой долгий рассказ.

      Ночевать отправились на тот же постоялый двор, где в трактире ужинали. Там в жилье комнаты для отдыха имелись. Пафнутий Петрович их оказывается, ещё загодя оплатил, так что они терпеливо ожидали своих постояльцев. Спал Иван, как говорится без задних ног. Не так физически устал накануне, как эмоционально. Столько впечатлений и всё надо в голове уложить, обдумать, да понять, что в глубины памяти отправить, поскольку в ближайшее время вряд ли понадобятся, а что на поверхности держать, время от времени в уме перебирая, чтобы не забылись. Проснулся моментально, как толкнул кто. За окном темно ещё было, вроде не зима, день пока длинный, а на улице темно. Удивился даже, но спать больше не хотелось, решил вниз спуститься. Глядь, а там, свеча на столе горит, а рядышком на стуле Тихон сидит, в своей книжице, что-то быстро пишет. При звуке шагов голову поднял, Ивана увидел, улыбнулся:

     - И тебе, друг мой, не спится? Хорошо мы с тобой вчера время провели. Ни минутки зря не потратили. Сегодня ещё в несколько мест заглянем и всё. По этой ярманке можно долго гулять, когда дел других нет, а ты развлечься желаешь. У нас же с тобой пожар может вот-вот начаться. Нам спешить надобно, а то другие офени времени терять не будут. Видел, сколько их здесь шатается из лавки в лавку? И ведь не просто так шатаются, они товар закупают. А товар этот почти такой же, как и наш с тобой. Ткани разные, на любой вкус. Ну, это тема вечной будет. Их купят, сошьют, что надо, а вещи они ведь не прочные, они рвутся, пачкаются, другим словом изнашиваются. Значит, на следующий год в этой избе снова отрез купят. Это точно. Браслеты, зеркальца, иголки швейные, заколки да гребешки различных фасонов, платки расписные, тоже всегда востребованы будут. Тут спора быть не может и этот товар у любого уважающего себя и своих покупателей торговца должен быть всегда и в большом количестве. Тут и мы уж постарались, да намазывали вчера таких вещиц множество великое. А вот та тема, которую я недавно для себя открыл, ножички складные, которые купец один из Павлова-на-Оке привозит, она далеко не вечная. Сам он их производит или нет, у кого других закупает, это и неважно. Главное, что сюда в Х;луй их доставляет. Пока они у меня долго не задерживаются, кто из мужиков ни увидит, сразу за кошель хватается. Но, ведь ножик такой почти вечно служить может. Если не потеряется где, то много лет, как новеньким будет. Один купили и всё, можешь даже не доставать. Сразу же своим хвалиться начнут.

     Он замолчал и опять принялся в своей книжонке странички перелистывать. Иван даже решил, что всё, разговор окончен, но Тихон снова заговорил:

     - Я давно уже понял, что нужен новый товар, особенный, которого сколько не купи, всё равно к нему рука тянуться будет. Вчера, кажется, повезло. Пока мы из одной лавки в другую переходили, я кусок одного разговора интересного услышал. Задержался даже, нагнулся, якобы с сапог пыль решил стряхнуть. И вот каков этот разговор был. Один, весьма недурно одетый господин, видно хозяин какой-то, своему помощнику нравоучение читал и упомянул, что тот у купца Гладышева не те книжки купил. Ты же знаешь, как я к книжкам трепетно отношусь. Я с ними готов, сколько надо нянчиться, потому, что книга, не только для обучения наукам всяческим нужна, она и для развлечений пригодна. Читаешь иную и как будто в другой мир и другое время переселился. Но это только человек обученный грамоте, да соответствующего воспитания понять может. Сам знаешь, что крестьяне у нас почти все поголовно букв не различают, значит и искусству чтения не обучены. Обучить их грамоте, а того более приучить к чтению, задача агромадного значения. Её мы с тобой и такие, как мы, решить не сможем. Это забота государственная. Но, вот свой пусть и небольшой вклад в это дело, да притом с неплохой выгодой для себя, мы внести обязаны.

     Он рукой к своей шевелюре потянулся и, пятерню в неё запустив, на некоторое время задумался, но потом, как бы спохватясь, продолжил почти скороговоркой, наверстывая упущенное время:

     - Я так понял из разговора того, что этот неизвестный мне Гладышев, сюда на ярманку книжки для простых людей привёз. Я с самого утра хочу найти, где его лавка, да в книжках тех покопаться. Если это то, о чём я давно мечтаю, то мы с тобой на этот товар сядем и им заниматься с особым усердием будем. Понял мою мысль? Ну, а теперь, если всё равно не спится, и тебе заняться нечем, выйди на улицу, да по ярманке прогуляйся. Походи там, куда мы ещё дойти не успели. Вдруг этот Гладышев вывеску над входом повесил. У нас ведь половина купцов малограмотная. Они и вывески, рисованные, вешают, а этот, если я правильно понял, книгоиздателем является, значит и вывеска у него словесной должна быть. Ну, может и рисунок, какой там иметься будет, но это скорее для привлечения внимания тех, кто азбуке не обучен. Иди, Ваня, погуляй. Погода славная, смотри, светать принимается, значит всё уже рассмотреть можно.

    Иван к двери, было, направился, но сверху шаги донеслись. Он, как за ручку дверную рукой взялся, так и застыл. Любопытно стало, кто там ещё спуститься решил, а может просто по коридору пройтись, да назад в свою комнату вернуться.  Нет, шаги приближаться начали. Вон и ноги появились, вниз спускаться принялись. За ногами и сам человек на лестничном марше в полный рост возник.

    - Здравствуйте, господа хорошие. Я вчера, как заснул, так и очнуться никак мог, - проговорил Пафнутий Петрович, неспешно спускаясь вниз, - вы, куда-то ушли и, по-видимому, долгонько не возвращались. Гуляли, должно быть, да развлекались. А я сегодня проснулся с чувством, что прямо подо мной кто-то шебуршиться принялся и голоса, как будто слышатся. Ну, я и решил пойти проверить, а это, оказывается, вы полуночники, тут разговариваете. Ранёхонько вы встаёте, ранёхонько. Ну, да это и кстати оказалось. Вот, что Иван, - посмотрел он в сторону парня, который продолжал у двери стоять, - иди-ка ты туда, куда Тихон попросил тебя сходить, а мы с ним немного посекретничаем.

     Иван вышел из трактира и пошёл по ярманке. Погода действительно на славу стояла. Тепло, сухо, солнце с минуты на минуту на небе появится. А на ярманке тишина, лишь птички пытаются своими трелями её прогнать. Иван и по сторонам смотреть не забывал, и вчерашний вечер, особенно его окончание вспоминал.

      Вчера они с Тихоном долго по ярманке гуляли, представления всякие смотрели, которые в потешном ряду заезжие комедианты, да паяцы разные показывали. Вместе со всем народом хохотали до изнеможения, за бока держась. Так все интересно было, что умора совсем, от смеха даже животы разболелись. Иван впервые на такое лицедейство попал, он даже никогда и слышать о подобном не слыхивал, а, что такое возможно, представить себе никак не мог. Вот поэтому он и не унимался долго. Уж на что Тихон человеком всё уже повидавшим был, но и то, на те представления глядючи, веселился изо всей мочи. Они от одного балагана в том потешном ряду к другому переходили, и везде народа полным-полно толпилось. Тихон с большой опаской в толпу лез. Там воришек много толкалось. Ухо востро надо было держать, стоит зевнуть, как без капитала остаться можно. Поэтому он кошель, который во внутреннем кармане своей жилетки булавкой пристегнул, рукой на всякий случай придерживал, а в самой толчее пытался к Ивану поплотнее, тем боком, где деньги хранились, прижаться. Да и Иван старался не зевать, а по сторонам посматривать, но как тут усмотришь, когда там, на подмостках такое творится. Вот у одного балагана только случайность их, наверное, от беды и уберегла. Тихон на секунду всего расслабился, да рукой к глазам потянулся, слезу, от смеха покатившуюся, смахнуть, как рука злоумышленника, долго этого момента выжидавшего, в тот самый заветный карман и проникла. Да так ловко, что хозяин и не заметил. Но тут, к счастью, впереди стоявший человек с толстенным пузом, задыхаясь от хохота, на Тихона навалился. Не нарочно это произошло, конечно, но Тихон следом за навалившимся на него, сам чуть не упал. Да так удачно это получилось, что он подмял под собой воришку. Тот руку из кармана с кошелём, в ней зажатым, выдернуть не успел, она на перелом и пошла. Вор завопил, как резаный, народ расступился сразу, а, когда понял, что произошло, всерьёз за похитителя принялся. Били его, молча и основательно, никто не жалел. Он на небольшом пятачке, окружённый со всех сторон, весь в крови ужом крутился, а его сапогами, кто, куда попасть успел, угощали и угощали. Жизнь воришке спасли полицейские, прибежавшие на шум. По закону, после появления полиции, избиение виновного могли приравнять к попытке предумышленного убийства, поэтому раздосадованный народ, ворча, разошёлся, а прерванное представление продолжилось. 

     Послушали Тихон с Иваном и певчих с гуслярами. Те так душевно песни пели. Слушать и слушать их хотелось бесконечно. В общем, развлеклись по полной. На постоялый двор вернулись, когда уже ночь началась, и всё потихоньку заканчиваться стало, да и спать уже захотелось.

     "Как же мне повезло, что к нам в избу тогда Тихон Петрович заглянул, - думал, широко шагая, Иван, - каким же я счастливым человеком уродился, что с ним встретиться довелось. Он такой умный, столько всего знает, с ним всё время так интересно. Чего только не придумывает и, что самое главное, всё у него получается". 

     Он как раз успел дойти до той лавки, где вчера Тихон заказал много всяческой мелочёвки для рукоделия.  Именно после её посещения, они пошли обедать и встретили Пафнутия Петровича. Иван сделал ещё буквально несколько шагов и почти носом упёрся в небольшой закуток, над которым виднелась вывеска – "Книжная торговля Гладышева".

     "Нашёл, - хотелось во весь голос закричать Ивану, но он себя сдержал, - не маленький, чтобы так себя вести". А потом так можно всех торговцев перебудить. Они ведь всю ярманку в этих лавках живут. Он дошёл до конца ярманочного городка, но больше ничего интересного не обнаружил и уже никуда не спеша, с чувством выполненного долга, отправился назад. Когда подошёл к трактиру, солнце поднялось над деревьями, окружающими ярманку и Иван ещё немного постоял, подставив лицо под его ласковые лучи, затем повернулся и решительно потянул дверь на себя.

     В трактире было тихо. Тихон продолжал что-то писать в своей книжице. Пафнутия Петровича не было видно, наверное, он в комнату наверх поднялся, решил Иван. Чтобы не мешать, он осторожно присел на краешек стула и застыл. Тихон поднял вверх палец, что означало, вижу, мол, но подожди чуток, пока точку не поставлю. Но вот в чернильнице щёлкнул замок. Песок, которым были промокнуты последние слова, ссыпался в мешочек, и Тихон кивнул головой:

     - Давай, рассказывай.

     - Есть такая лавка, дядя Тихон, есть. Так и называется – "Книжная торговля Гладышева". Самое интересное, что она почти соседствует с той лавкой, где мы бусы с лентами, помаду, духи, да иглы с нитками шёлковыми покупали.

     - Ты хоть в окошко заглянул?

     - А там окошка нет. Лавка совсем маленькая. Одна только дверь и имеется.

     - Ладно, поедим, сходим, вместе посмотрим, что там, да как. Теперь, что дальше. Я думаю, ждать еще два дня пока ярманка закончится, смысла особого нет. Сегодня всех обойдём, товар, заказанный, соберём. Возьмём телегу, твоими друзьями обещанную, и завтра с утреца отправимся. Вначале в Жилицы заедем, это же почти по пути, совсем небольшой крюк сделаем, но он нам много времени сэкономит. Всё лучше будет, чем сюда возвращаться, а уж потом с товаром домой ехать.

     - Мудрый ты человек, Тихон, - послышался голос Пафнутия Петровича, - так всё грамотно по полочкам разложил.

     - Как ты тихо подкрался, Пафнутя. Я даже не услышал, что ты вниз спускаешься.

     - Я вовсе не крался. Шёл и шёл. Просто вы так громко говорили, что ничего не слышали.

     Когда они вышли из трактира, после вкусного и обильного завтрака, было ещё достаточно рано и народа на улице почти не было видно.      

      Дверь в книжную лавку была открыта нараспашку. Немолодой уже человек в расшитой косоворотке, подпоясанной кожаным ремешком, сидел при входе, вытянув вперёд ноги, одетые в щегольские сапожки. Короткие серые порты слегка были поддёрнуты вверх, может, чтобы не прикрывать красоту обувки, а скорее для удобства. Лучи солнца, поднявшегося над деревьями, достигли закутка, в котором находилась лавка. Вот этим и воспользовался сидящий там человек. Прикрыл глаза и явно наслаждался солнечным теплом. Небольшая бородка задорно торчала вперёд, длинные светлые волосы, непонятно, то ли седые, то ли такими они ему от отца-матери достались, были перехвачены надо лбом неширокой цветной вязаной лентой, и спадали на плечи. Рядом стоял стол с непонятной медной посудиной с ведро величиной, снабжённой трубой, от которой поднимался лёгкий дымок, и деревянная кружка.

     Услышав шаги, направляющиеся в его сторону, человек открыл глаза и потянулся за очками, лежащими на краешке стола. Глаза у него оказались большими и очень светлыми, голубоватого цвета. "Значит от природы белокурый", - подумал Иван.

     Бог в помощь, - приветствовал его Тихон, пытаясь заглянуть в лавку, в которой стоял полумрак. Иван не стал ничего говорить, а только поклонился.

     Человек резко встал, отодвинул стул в сторону и рукой сделал приглашающий жест.

     - Рад столь ранним гостям, - хрипловатым то ли со сна, то ли слегка простывшим, голосом, приветствовал он, - заходите, выбирайте, покупайте.

     Иван был прав. Лавка действительно была крошечной, одно только название, что лавка. Больше на каморку под лестницей она походила, чем на торговое помещение. Ивану показалось, что торговать в ней было очень неудобно. Товар там просто негде было разложить, вот всю её и завалили грудами каких-то бумаг и связками тоненьких книжонок. Да ещё узкий свободный проход, который вёл к двери, находящейся в задней стене лавки, занял часть площади. 

     - Да, - задумчиво произнёс Тихон, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в полутьме, - особо тут не разгуляешься.

     - Я вам сейчас всё покажу, вы не волнуйтесь, - засуетился человек.

     - А вы, наверное, и есть господин Гладышев? – спросил Тихон, пытаясь так встать перед входом, чтобы солнце хоть немного помогало рассмотреть товар.

     - Да, действительно это так, - подтвердил человек, - извините, сразу не представился.  Гладышев Пётр Петрович, хозяин книгоиздательского дома. Солнышко так хорошо пригревало, что размечтался я. Первый раз на ярманку приехал. На б;льшую лавку и товара пока маловато, да и со средствами ещё не так чтобы хорошо. Поэтому решил обойтись этой. Не очень удобно, но торговля идёт. И это радует. Значит, есть у народа потребность в книгах и другой печатной продукции. Значит, не зря я это дело затеял. Вот и вы пришли, тоже интересуетесь.

     - Меня Тихоном зовут, а это мой помощник, Иван. Давненько я хочу найти книжки для народа доступные и по цене, и по содержанию. Первый раз на ярманке я этот товар вижу. Так что показывайте и рассказывайте.

     - А давайте мы чайку попьём, за чаем разговаривать много приятней, - вопросительно посмотрел Гладышев на гостей, - я так большой любитель этого напитка.
 
    - Ну, что Иван, попьём ещё чая с хорошим человеком? – обратился Тихон к Ивану.

     Тот, по своей привычке, только головой кивнул.

     Хозяин тем временем в лавку метнулся и за дальней дверью скрылся. Буквально сразу же она вновь приоткрылась и появилась спина Гладышева, который надумал сразу два стула вынести, да в двери с ними застрял. Иван вовремя подскочил, один стул себе забрал, и начал задом пятясь, на улицу выбираться. Пётр же Петрович тем временем второй стул на полпути бросил и опять за дверью скрылся. Ивану только и осталось снова за стулом отправиться. Вскоре все уселись за столом, на котором стояли теперь три кружки, миска с колотым сахаром и странная фарфоровая кружка, а может и не кружка, а какая-то кухонная утварь, которую Иван увидел первый раз в жизни. Это был пузатый сосуд с крышкой, у которого с одного бока была ручка, а с другого -  нечто напоминающее хобот слона.

     - А это, что? - заикаясь от стеснительности, спросил Иван.

      - А? Это заварочный чайник, - оторвавшись от большой медной посудины, с которой он буквально колдовал, и, посмотрев, куда показывал Иван, ответил хозяин, и снова занялся странной посудиной.

      Иван только рот открыл, чтобы следующий вопрос задать, как Тихон свою руку к его рту приложил. Пришлось Ивану молчать. Но любопытство его прямо-таки распирало, видно было, что он еле сдерживается, чтобы не назадавать ещё целую кучу вопросов. А хозяин из мешка, который рядом со столом стоял, достал несколько штук шишек сосновых и в трубу медного сосуда одну за другой их забросил.

     Тут уж и Тихон не выдержал:

     - Пётр Петрович, вы нам потом только объясните, чем это вы сейчас заняты? Ладно?

     - Конечно, конечно, - ответил хозяин, - я вижу, вы самовара ещё никогда не видывали. Я вам всё постараюсь весьма доступно объяснить.

     Хозяин продолжал что-то делать с непонятным сосудом, но, наконец, из трубы пошёл густой дым, Пётр Петрович успокоился и присел на стул.

     - Я чай прямо перед вашим приходом пил, так что вода в самоваре ещё горячей должна быть, но её все равно до кипения довести следует, иначе чай заварится плохо. Немного подождать придётся, и она закипит. Вот тогда мы чаю и напьёмся, - всё это он говорил, глядя при этом не на гостей, а на стол.

     Действительно, буквально через пару минут из отверстий в крышке, которая на трубу была надета, повалили густые клубы пара.

      - Сейчас мы его заварим, и вволю напьёмся, - говоря эти загадочные слова, Пётр Петрович взял в одну руку то, что он назвал заварочным чайником, и снял с него крышку. После этого он зачем-то заглянул вовнутрь, поднёс чайник к своему носу и понюхал, как оттуда пахнет, и лишь потом приставил его к крану на том приспособлении, которое он самоваром назвал, повернул его, и налил в чайник небольшое количество горячей воды. Сделал несколько круговых движений рукой и выплеснул воду прямо на землю. После всех этих таинственных действий, он насыпал вовнутрь пару щепоток чая и вновь, теперь уже почти под самое горло, наполнил его кипящей водой.

     - Я смотрю, - произнёс Тихон, - вы, Пётр Петрович, прямо на западный манер, чаем нас угостить желаете? 

     - Видите ли, милостивые государи, в 1696 году я был, благодаря заботам моего папеньки, который при дворе служил, послан в Европу, учиться. Жил вначале в Голландии и Англии, где языки их изучал и с основами корабельного строительства знакомился. Вот там я к чаю и пристрастился. А затем государь повелел, чтобы я в Германию отправился, горному делу и металлургии обучаться. Вот я несколько лет во Фрейберге и провёл. Научился всему, чему положено было, и на родину вернулся. Но не в Санкт-Петербург, где в то время мои родители жили, а на Уральские горы в небольшой городок, которого тогда даже ещё практически не было. Я завод строил, а рядом этот городок рос. Завод длинное название имел. Вот оно, послушайте, и он медленно, почти по слогам произнёс, - Верхне-Исетский казённый Цесаревны Анны железоделательный завод. Вот, сам иногда с трудом могу выговорить. Ну, это я шучу, разумеется.  До 1735 года я на нём служил, а затем хворать начал. Вернее, хворать то я начал ещё раньше, но всё это казалось, так чепухой, покашляю, да всё пройдёт. А вот в 1735 году расхворался серьёзно. К счастью в Санкт-Петербург с докладом пришлось ехать. Там меня лейб-медик один, при дворе служащий, освидетельствовал, да диагноз весьма печальный определил. Вредно мне оказывается все эти газы, которые при варке железа выделяются, нюхать. Срочно надо от этой напасти бежать. Доложили Государыне Императрице Анне Иоанновне, та поахала-поохала по-бабьему обычаю, да делать нечего. Меня с государственной службы уволили. Отец мой к тому времени при дворе уже не служил. Не смог он с новыми порядками, которые там насаждались, сладить. Вот и уехал в добровольное изгнание в деревню нашу, которая неподалеку от Мстёры расположена. Поэтому я долго раздумывать не стал. С одной стороны, меня из столицы никто не гнал, и даже должность хорошую в Петербургской Академии наук предлагали, а с другой, уж больно там погода для человеческого организма препоганейшая. А у меня он еще и болезненным чересчур оказался. Вот и попросился я на пенсион по случаю потери здоровья. Согласно табели о рангах я был тайным советником, а это, поверьте, весьма немалый ранг. Ведь меня именовать были обязаны Вашим превосходительством.  Поэтому и пенсион мне весьма щедрый положили, и пару деревень с крестьянами, там проживающими, соседствующие с отцовским имением, в собственность дали. Но мысль одна, после того, как я в Россию из заграничных своих вояжей вернулся, меня постоянно гнела. Как добиться того, чтобы жизнь у мужиков да баб наших лучше становилась. Изменить существующий порядок я не мог, но ведь, что-то делать всё одно надо. А я прекрасно понимал, что пока народ грамоты не знает, ничего хорошего в его жизни произойти не может. Вот и надумал я народ грамоте начать обучать. Ну, в своих да отцовских деревнях, кои мне по праву наследования достались, я школы учредил, и все дети, независимо от происхождения или вероисповедания, в этих школах азбуку и арифметику, а также Закон Божий принялись изучать. Ну, а дальше мои возможности не простираются. Соседи на меня и так все косо смотрят, мол, я своих крестьян балую. Вот я и решил, купить небольшую машину аглицкого производства, чтобы книжки печатать для народа. Благо тщанием Государя нашего Великого, Петра Алексеевича, в России новый шрифт был введён. По сравнению со старой, церковнославянской кириллицей, он и проще и понятней намного стал. Россия сразу такой рывок в образовании сделала, что его только с прорубленным окном, которым Пётр выход к Балтийскому морю назвал, сравнить можно было. Для меня самым главным в Указе Петра при введении нового шрифта было вот что: "Сими литерами печатать исторические и манифактурные книги". Вы понимаете, это означает, что новый шрифт предназначен для любых книг помимо церковных. А с той кириллицей пусть теперь священнослужители воюют. Я даже себе представить не могу, как они в ней разбираются. Совершенно нечитабельное письмо с ней получается. Но ведь народу и церковные книги нужны, вот я и осмеливаюсь, не всегда, конечно, а лишь иногда печатать гражданским шрифтом некоторые книги, имеющие отношение к церковным. Ведь нельзя же жития святых полагать богослужебными книгами. А ещё в большей степени это должно относиться к книгам с духовно-нравственными и нравоучительными текстами. Вот я и занялся их изданием. Другое издавать мне пока цензурный комитет не дозволяет. Но чем я беру. Та машина печатная, которой я обзавёлся, дозволяет печатать немецкие потешные листки, которые иногда фряжскими именуют. Ведь, что получается, вы сами посмотрите, да разберитесь. Патриарх Аким запретил везти из Германий всякие листки с католическими сюжетами, а у них иных и нет совсем. Что это значит? А значит это, что, если я напечатаю интересную и поучительную историю, в картинке изображенную, и её продам русскому мужику, то, с одной стороны указ Патриарха не нарушу, а с другой благую вещь сделаю. Людей повеселю, да немного, но их образованием займусь.

     Тихон, пока Пётр Петрович свою речь держал, чай маленькими глоточками пил, да довольно покряхтывал, мол, вкусно очень и пользительно, а затем перевернул кружку вверх ногами, да сказал:

     - Ой, и куда это всё подевалось? – и сам засмеялся своей же шутке.  – Ладно, шучу я, очень вкусный у вас чай Пётр Петрович получился. Пил бы его пил, да грехи наши не позволяют. Придётся дальше бежать, но вы обещали поведать, что за чудо дивное, то, что вы самоваром назвали. Да и название прямо сказочное какое-то получилось. Вот к скатерти самобранке, да ковру-самолету теперь и ваш самовар добавить следует, - и он вопросительно на хозяина посмотрел.

     - А, вы про самовар узнать хотите? - засуетился Пётр Петрович, - я вам про него сей час всё поведаю. Когда я из столичного града в свои владения уральские явился, ну я так завод называл, коий построил, да руководил примерно много лет. Разумеется, он казённым был, но я там полноправным хозяином себя чувствовал, мог, как говорится, кого казнить, а кого и миловать. Так вот, явился я с приемником своим, из Санкт-Петербурга присланным, бароном фон Бергом, и сразу же объявил, что покидаю их. Вот один из мастеров русских, на заводе у печи служивший, заметьте до всего сам дошедший, талант из народа, я таких самородками называю, - он замолчал на мгновение, а затем улыбнулся своей, немного застенчивой улыбкой и продолжил, - Вот и в этом понятии приставка "само-" имеется, правильно вы Тихон это отметили, мне, как-то в голову такое не пришло. Тот мастер Фрол Нилович, немолодой уже человек, мне эту диковинку самолично изобретённую и им своими руками выполненную, и подарил на добрую память. Там всё вроде просто, а он первым оказался, кто до этой простоты додумался. Печь, где дрова горят, трубу из себя представляет, она внутри расширяется чуток, и туда дровишек мелко наколотых можно немало поместить. Вокруг той печи вода металлом медным со всех сторон огороженная стоит, а потому греется весьма быстро. Много быстрей закипает, чем в кастрюле на обычной печке. Вот и всё. А шишки я сам решил добавлять для запаха и вкуса, который вода в себя впитывает, слегка смолистого такого и очень приятного при питии. Но самовар, самоваром, он ведь только крутой кипяток может дать, а вот в маленьком чайнике главное колдовство происходит. Именно там из высушенных листьев божественный напиток создаётся. При этом пары щепоток их достаточно, чтобы на целый самовар кипятка хватило.

     - Спасибо, Ваше превосходительство, - отвесив церемониальный поклон, произнёс вполне серьёзным тоном Тихон, - большое спасибо, всё было очень вкусно, а самое главное поучительно и любопытно. Этот ваш самовар воистину великое изобретение. Мне видится, что скоро они будут стоять у всех на столах. Ведь это так, с одной стороны, просто, а, с другой, удобно, что диву даюсь, как до такой простоты и удобства никто раньше додуматься не мог. Ну, а теперь, если это вас, конечно, не озадачит, покажите свою продукцию. Очень меня ваши слова об издании книг раззадорили.

     - Конечно, конечно, - снова начал суетиться Гладышев, - вы посидите за столом, а я сейчас сюда всё начну выносить, а то в этой лавке развернуться трудно. Днём-то здесь тоже тесновато, как соседские лавки откроются, народа к ним набьется немерено, вот все здесь и толкутся, своей очереди ожидая. Мне так это очень даже удобным оказалось. Пока они без дела стоят, кое-кто и ко мне заходит, да потихоньку, то картинки, а то и книжонки некоторые разбирает.

     Последние слова он договаривал, когда уже из лавки с полной охапкой свёртков выходил. Пока к столу шёл, спотыкнуться успел, вот всё это добро и рассыпалось по земле. Иван сразу же бросился ему помогать, да и Тихон тоже встал, но не столько поднимал, сколько рассматривал картинки всякие разноцветные, на бумаге напечатанные, и в свёртки упакованные. Чего там только не было.  Основу составляли сюжеты из русских народных сказок. На одной, мастерски нарисованный Илья Муромец сражался с Соловьём-разбойником, который на дереве меж ветвей спрятался, и оттуда своим свистом пытался богатыря с коня сбросить. На другой, Иван-царевич, держа на руках принцессу прекрасную, на сером волке скакал. А Ивану больше всего понравилась картинка, где два мужика несли в реку щуку топить. На картинке так и было написано: "Стали щуке грозиться, хотели щуку утопить". Иван даже смеяться принялся, как картинку ту увидел, да надпись на ней прочитал.

     Тихон один свёрток за другим разворачивал, картинки рассматривал, а затем, по-видимому, раздумывая над чем-то, проговорил:

      - Надо же, я двадцать три прелестных картинки  насчитал и на всех сюжеты разные. Пётр Петрович, а как получилось, что они все такие цветастые? Неужто, уже научились цветные рисунки печатать?

      - О, если бы это было возможно, - таким тоном ответил Гладышев, что стало ясно, это была его сокровенная мечта, - Нет, машина печатает только чёрной краской, а, чтобы получить цветную картинку, я её своим крестьянам раздаю вместе с красками, вот они их и разукрашивают. Ну, а, чтобы они выглядели по-разному, я их в каждую избу по одной штуке даю, благо в деревнях моих крестьян для этой цели хватает.

     - Не знаю, правильно ли это, - не раздумывая, сказал Тихон, - смотрите сами, что при этом может получиться. Если я принесу пять картинок с разными сюжетами, то покупателям в свой дом нужно будет из пяти выбрать одну. Не просто, конечно, но с этим они справятся. А вот, как только им придётся выбирать в каком цвете картинку покупать, то это совсем тяжкая работа. Постарайтесь, Пётр Петрович, такого больше не допускать. Ладно, с картинками более или менее ясно. Сейчас мы только цену услышим и поймём, стоит нам их брать или нет.

     - Цена у меня для всех одна, - интонация Петра Петровича неожиданно изменилась. Очевидно, было, что в ту минуту он играл не роль, а на самом деле стал деловым человеком, купцом, который пытается продать свой товар.

     - Двадцать штук по 5 копеек, ну, а ежели по одной или две картинки, кто собирается брать, то и цена вырастет до десяти копеек за штуку, - категорическим тоном заявил он.

     - Допустим, - согласился Тихон, - а сотня штук?

     - Тоже по пятачку. Возьмёте пять сотен, цена станет 4 с половиной копейки, а от тысячи – 4.

     - Ну, - протянул Тихон, - на тысячу я пока размахнуться побаиваюсь, а вот сотню, другую, готов взять. Мое предложение: плачу аванс, один рубль, остальное, как продам. Окончательная расплата на будущий год, здесь же на Фроловской. Если опасаетесь, что я могу свое слово нарушить, спросите у соседа своего, Тренина Ивана Гавриловича вон из той лавки, - и он показал, где вчера заказал большую партию товара, -  Мы с ним уже давно дружим. Накануне я полностью расплатился за товар, который взял у него прошлым летом.

     Гладышев немного подумал, затем махнул рукой, что, скорее всего, означало согласие с предложением Тихона, и спросил:

     - Листки листками, а книжки-то будешь брать, или так для красного словца о них говорил?

     - Милостивый государь, - с самым, что ни на есть серьёзным видом, адресовался к Гладышеву Тихон, - позвольте мне так по-простецки к вам обращаться. Этикет этикетом, но давайте его здесь в ярманочном городке отставим в сторону и будем разговаривать как равный с равным, иначе чепуха какая-то может получиться, – и он замолчал, глядя на Гладышева, и только после того, как тот согласно кивнул, продолжил, - я, по-моему, уже говорил вам, что это моя заветная мечта. Поэтому давайте, несите поскорее сюда книги, пока народу не набежало много и во дворе этом толчея не образовалась. Смотрите, сколько людей уже на улицу повылазило.

     И действительно мимо их закутка, с любопытством заглядывая, что там за люди и чем они занимаются, бродили разные личности. Непонятно, покупатели или продавцы это были, но некоторые останавливались и или прислушивались к разговору, или пусть и издали, но пытались разглядеть, что за картинки там рассматривают. Один господин, весьма хорошо одетый в дорогое нарядное платье даже подошёл с извинениями поближе и, убедившись, что он не ошибся и здесь действительно фряжскими картинками торгуют, пообещал, что он, как с делами неотложными разберётся, тотчас придёт и купит этого товару изрядное количество.  Очень обещание этого господина обрадовало и воодушевило Петра Петровича. Он так заулыбался радостно, что Иван почти залюбовался им.

      Вскоре на столе, который по-прежнему стоял во дворе, хотя двери всех соседских лавок, выходящих в этот закуток, уже давно открылись, и, пусть пока отдельные, но покупатели в них заходили, стали появляться связки книг:

     - Постойте Пётр Петрович, - остановил хозяина Тихон, когда тот вновь собрался отправиться в лавку, - У вас, что отсутствуют образцы для показа? Ну, это совсем не дело. Кто же так торговлю ведёт? Какой покупатель, кроме нас будет час терять в ожидании, когда вы нужные связки из той кучи, что в этом, - тут он иронически улыбнулся и закончил, - сарае, достать сможете. Вам же там копаться и копаться, но даже при этом вам, что-нибудь найти не удастся. Вы уж будьте любезны, приведите всё в порядок, да все образцы и картинок, и книжек для всеобщего обозрения выложите, а мы, с вашего позволения, к вам часа через два наведаемся. И учтите, мы завтра на рассвете собираемся отсюда уехать на весь день, товар, уже закупленный, к себе в амбар повезём. Вечером надеемся вернуться, но всякое может быть, возможно, и задержаться придётся. Но в последний день, когда ярманка ещё работать будет, обязательно к вам ещё раз заглянем. Так, что Пётр Петрович, успеете за пару часов образцы все подготовить или на последний день нашу встречу перенести? Но учтите, что книжек я у вас хочу купить, если это то, что я себе представляю, конечно, по сотне или более штук каждой.

    - Тихон, постойте, - остановил вставшего уже со стула офеню хозяин, который развязал узел на веревке, связывавшей одну из пачек, - вот посмотрите. То это или не то? – и он протянул Ивану с Тихоном небольшую тонкую книжонку, напечатанную на серой дешёвой бумаге.

     Тихон взял её в руку и громко вслух прочитал название:

     - Сказка о славном могучем богатыре Еруслане Лазаревиче, - попробовал её открыть, но она была не разрезана, поэтому пришлось полностью развернуть весь лист и читать, а, чтобы разыскать следующую страницу, крутить лист перед глазами. 

     Тихон так увлекся, что дочитал сказку до самого конца.

     - Замечательно, - сказал он, - я эту сказку хорошо знаю, но у вас она совсем по-другому написана, более современным языком, на разговорный похожим.

     - Это я её своими словами изложил и няне своих детишек, она у меня из крестьян местных, читал, чтобы узнать поймет она, о чём речь идёт или нет. Некоторые слова пришлось заменить. Вот так она и появилась, сказка эта, - он вопросительно посмотрел на Тихона, а потом вдруг всплеснул руками и произнёс фразу, которая заставила Тихона снова сесть на стул.

     - Постойте Тихон, я же ещё одно вам сказать должен. К каждой такой, мной немного переработанной сказке, я листок фряжский напечатал. Их у меня пока шесть издано, но к следующей ярманке больше будет. Я это сегодня, как с вами познакомился, твердо решил. Вот я его сейчас разыщу и вам покажу, - и отправился в лавку.

     - Знаешь Иван, мы тут долго просидеть можем. Давай, так сделаем. Вот он сейчас картинку эту найдёт, мы на неё глянем и, если это то, о чём я думаю, а надеюсь, что это так и будет, к Феофану сбегаем, да сюда назад вернёмся. Ты здесь останешься, Петру Петровичу помогать, а я пойду товар у всех забирать, да в трактир, который нам разлюбезный Пафнутий снял, таскать примусь. Вот, как освобожусь, тебе на помощь приду.

     Иван, только и успел головой кивнуть, как Пётр Петрович, весь пылью осыпанной, вернулся с очередным свёртком.

     - Пётр Петрович, милый вы наш человек, где ж это вас так угораздило?

     - Понимаете, это помещение, - и он рукой показал туда, где его товар лежит, - вовсе не лавка. Я приехал сюда очень поздно, всё более или менее пригодное для торговли уже давно было заказано. Ну, я и обратился по старой памяти к даме одной, с которой, когда-то в молодые годы, знакомство в Санкт-Петербурге водил. Мне тогда приходилось частенько в столицу ездить, бумаги на строящийся завод согласовывать. Поездки эти иногда на месяц, а то и более растягивались. Ну, я и принялся по всяким светским раутам похаживать. Вот и завязалась у нас некая романтическая история с хозяйкой, как потом оказалось, этих земель. Вот я к ней по старой памяти и обратился. Она холопам своим, которые на этой ярманке всем заправляют, приказала найти мне небольшое помещение для книжной торговли. Мне этот, не знаю, как его правильней обозвать, чулан, что ли, где у них раньше всякая хозяйственная утварь, необходимая для уборки ярманочного городка, лежала, и освободили. Я же в торговле пока ничего не понимаю, первый раз вот решился поторговать. Товар свой привёз, свалил кое-как, а что с ним дальше делать не представляю. Пока искал картинку, вам обещанную, задел какую-то полку, случайно задел, не специально, а оттуда порошок на меня посыпался, мука или пыль вековая, не знаю, что. Вот так и получилось. А картинка вот она, смотрите.

     Он стоял в сторонке и отряхивался, с любопытством приглядываясь, как Тихон картинку то поближе к глазам приставлял, то наоборот заставлял Ивана подержать, а сам отходил на приличное расстояние и оттуда рассматривал.

     - Петр Петрович, вы гений. Это же книга с цветной картинкой. Пусть картинка эта отдельно от книги живёт, на стене, в избе крестьянской. Так даже лучше получиться может. Они же её постоянно перед глазами видеть будут, захочется узнать, в чём же там дело и чем оно закончится. Это у них желание вызовет азбукой овладевать. Ну, молодец вы, так молодец.

     Гладышев, продолжая отряхиваться, стоял смущённый до невозможности. Наверное, его в жизни никто так не хвалил, как этот странноватый немолодой человек.

    Тихон согласовал с Петром Петровичем свою идею, и они с Иваном отправились на самый край ярманки в первый от входа балаган. Феофан сидел во главе стола. Перед ним стоял небольшой терем, созданный из тоненьких веточек, которые играли роль толстых брёвен. Терем был настолько красивым, что хотелось в него зайти и всё, что там внутри имеется, хорошенько рассмотреть. Одна задача, чтобы это сделать, надо было бы превратиться в какую-нибудь букашку. Напротив, Феофана сидели двое мужчин, судя по внешнему виду зажиточные крестьяне.

     Феофан, заметив вошедших, показал на свободные стулья, мол, посидите немного, скоро освобожусь. Иван сидеть и слушать непонятно чьи разговоры не захотел, он отправился искать Прошу, а вот Тихон присел и с интересом к переговорам прислушался. Оказалось, это заказчики пришли. Им терем надо было построить, похожий на тот, что артель Феофана в Вязниках поставила, а на столе стояла маленькая копия того самого терема. Скоро переговорщики ударили по рукам, и крестьяне вышли из балагана.

     - Нравится? – спросил Феофан, показывая глазами на маленький терем, – хочешь, тебе такой в деревне поставим? – и сам засмеялся.

     - Феофан, мы с Иваном решили завтра в ту деревню, где умелица живёт, съездить. Ты лошадь с телегой мне дать обещал. Не передумал?

     - Бери, конечно, мне она ещё три дня будет не нужна. Хорошая ярманка для нас вышла, несколько заказов на зимний период получили, теперь не просто с работой будем, а столько её наберём, что я себе всю голову сломал, где ещё несколько человек с плотницким делом дружащих, в артель найти. Если и эти двое вернутся, то хоть "караул" кричи.

     - Ну, когда работы много, с ней легко справиться, а вот, когда её нет - тяжело, - заметил Тихон.

     - Это ты правильно отметил. Иван-то где? Чтой-то я его не вижу.

    - Так он зашёл вместе со мной. Но ты так увлечён был, что его даже не заметил. А он постоял, постоял, да отправился твоего сынка разыскивать.

    - Это хорошо. Проша в заднем дворе топориком помахивает. Иван там ему, чем сможет, поможет, заодно они нам в разговоре мешать не будут. Видишь, как всё складно образовалось. Теперь по делу. Мы с Любавой твоё предложение со всех сторон обдумали и вот до чего договорились. Мне кажется, что ты прав, поэтому я все свои силы приложил, чтобы Любушку уговорить разрешить ему с тобой да Иваном месяцок-другой по Руси прогуляться. Больше не получится, дальше он топориком должен помахивать. Без его топорика всё дело встать может. А сейчас мы только за подготовительную работу примемся. Проша не у дел может оказаться, а как у него работы нет, на него хвори и наваливаются. Так, что твое предложение очень даже кстати может быть. Сам-то Проша, как услышал, что такая возможность вдруг объявилась, чуть прыгать от радости не стал. Поэтому, рассказывай, когда вы собираетесь отправиться, да как путь построите. Ну, и, разумеется, нужны все советы по одёжке. Вот, пожалуй, и всё, что у меня накопилось. Теперь скажи, а тебе как ярманка глянулась. По мне так лучше не бывает.

    - Не знаю, ярманка в этом свою роль сыграла, или просто так судьбе угодно, или всевышний там, на небесах нам благоволил, но для меня всё чудо, как хорошо, пока складывается, - Тихон всё это медленно, почти по складам говорил, так, что у собеседника всё в голове чётко отложилось. Затем он о задумках своих рассказал, да на вопросы Феофана ответил.

     Феофан его слушал внимательно, вопросы, пока Тихон говорил, не задавал. В знак согласия лишь головой кивал. Об одежде только поговорили немного и всё. Ну, а затем эту тему он решил завершить: 

    - А теперь, друже, нам остаётся с тобой этих птенцов дождаться, а пока чайку попить. В последнее время я к нему все больше и больше обращаюсь. Божественный напиток, и жажду утоляет лучше всякого кваса, и горячит чище белого крепкого вина, и сил придает больше, чем щи из квашеной капусты. В общем, по всему следует посчитать, что он первостатейный.

    - Вот его бы, да ещё из самовара, вообще сказка бы получилась, - поддержал Феофана Тихон.

    - Что означает это? – тут же последовал вопрос и Феофан задрал вверх голову, показывая этим, что он не понял, о чём речь идёт.

    - А это, мой друг, такое хитрое устройство для приготовления чая, что скоро все будут его знать. А на сей день он только в одной лавке на этой ярманке водится, а возможно и вообще на Руси.

    Тихон даже не заметил, кому Феофан знак дал, чтобы чай принесли, но он как в сказке в большой деревянной кружке перед ним возник. Он один глоток только и успел отпить, как в балаган неразлучная парочка явилась – Иван в обнимку с Прохором вошли.

    - Батюшка, - воскликнул Проша, - Иван говорит, что они завтра с самого раннего утра в его родную деревню едут. Дозволь мне тоже поехать. Хочу на мастерицу посмотреть, которая мои погремушки расписывать примется.

     - Езжай, подвода большая, места всем хватит, тем более, что Тихон сам за возчика ехать хочет. Но тебе задача, помоги погрузить, то, что Тихон закупил, да в амбар его перетаскать. Ясно тебе? – прикрикнул любящий отец.

     Пока эти разговоры разговаривались, Тихон кружку чая почти залпом выпил, да пошёл всех торговцев, у кого товар закупил, предупредить, что он через небольшое время грузиться будет.  Ивана с Прохором он послал Петру Петровичу помочь со складом разобраться, да научить его, как образцы для показа покупателям выложить. Ребята шли, не спеша, решили, что всюду всё одно не успеешь, а у себя в лавке пусть торговец сам порядок наводит. 

     Когда они подошли к закутку, в котором находилась книжная лавка, там было почти безлюдно. Все, кто жил в это время в ярманочном городке, разошлись по своим делам, а жители окружающих сёл и деревень ещё просто-напросто не успели до него добраться. Основной наплыв посетителей ожидался ко второй половине дня. Пётр Петрович сидел за столом и пил чай. Рядом с самоваром на столе виднелась небольшая стопка тоненьких книжек безо всякого переплета.

     - Рад вас снова видеть, - приветствовал гостей хозяин, - а я вот книжки почти все достал, четырнадцать тут, еще три найти никак не могу, там всё так завалено, что я, наверное, до отъезда отсюда с разборкой не справлюсь. Надо мне в следующий раз помощника с собой брать, да придумать, как одну книгу от другой, когда они в связках лежат, различать.

     - А мы вот пришли, как обещали, помочь вам, - растеряно проговорил Иван, - это Прохор, он мой друг. Он плотник в артели работает, они такие терема строят, что закачаешься.

     - Терема говоришь, это любопытно. Жаль глянуть нельзя. Ну, да ладно. Хотите помочь, спасибо скажу, а то я совсем оказался не готов. Мечтал, что всё по-другому будет. Придёт покупатель, и я ему прямо связками книжки продам. А люди хотят по одной, в лучшем случае по пятку штук берут. Тут нет тех, для кого книги главный товар, всем мануфактура нужна.

     - Тут Пётр Петрович вы правы, но не во всём. Действительно тех, кто подводами здесь товар готов покупать, пока интересует только мануфактура. Но ведь, вы сами сказали, что к вам в лавку эту в основном приходят те, кто покупает по одной книжке, реже, по две, три. Что это значит? А означает это, что покупают люди для себя и своих друзей. Так, что есть надежда, что скоро книжки станут товаром. И не забудьте, что первыми были мы. Ведь, сегодня мы увезём с ярманки по паре связок всех ваших книг. Ну, и по свертку картинок в придачу.

     - Хотелось бы, чтобы всё именно так произошло, - с некоторым недоверием в голосе, произнёс хозяин.

     - Проша, давай не будем терять время. Поможем хорошему человеку. Ваше превосходительство, - Иван низко склонил голову, - прикажите, начинать.

     Дозволяю, - засмеялся Пётр Петрович, поднося кружку с чаем ко рту.

     Прошло не менее двух часов, пока порядок внутри лавки не был наведён. Прямо около двери, прислонённая к стенке, лежала целая гора из связок с книгами. Иван каждую хозяйскую стопку развязывал, книжки проверял, все ли одинаковые, а затем отсчитывал ровно по пятьдесят штук и заново связывал. Вот по две такие образовавшиеся связки он и отложил с сторону. Вечером, когда грузиться будут, их на остальной товар сверху положат, чтобы не помялись. За этой кучей книг виднелась не меньшая гора свёртков с картинками. На свой страх Иван решил купить у Гладышева все картинки, уж больно они были красивыми и поучительными. Да потом его тот нарядный господин беспокоил, который обещался зайти, да картинок этих изрядно купить. Вот Иван и надумал его опередить, а для этого всё вообще забрать. Единственно, не решился сам цену торговать. Хотел ещё разок посмотреть, как это Тихон делает, да мастерству у него поучиться.

     - Всё Пётр Петрович, - доложил он хозяину, который за столом сидючи, вздремнуть даже успел чуть-чуть, - вот здесь я для нас товар отобрал, листки ваши все хочу купить, но окончательное слово Тихон скажет. Я его уговорить попытаюсь. Поэтому ничего пока не трогайте, а всё остальное можете продавать. Хотя, даже не знаю. Много ли вам удастся книжек распродать. Мы тут сколько времени провели, а к вам так никто и не зашёл. По цене пусть с вами Тихон договаривается, я у него на подхвате, так что не обессудьте, не имею права в хозяйские дела лезть. Картинки, надеюсь, мы все у вас заберём, уж больно они уморительные.
 
     Пётр Петрович с чувством руку Ивану потряс, да обещание дал, до прихода Тихона ничего не трогать.

     Прохор рядом с Иваном стоял, молчал, а вот как они в сторону отошли, сказал:

     - Ну, Иван ты прямо купцом становишься, так разговаривать научился. Мне до тебя, ох как далеко. Я, что ни скажу, тятя ругается, топориком махать посылает, - а затем рассмеялся, - ну, а по мне это самое, что ни на есть замечательно дело. Я люблю, когда стружка тоненьким слоем с деревяшки завалящейся сходит, а она потом в красивую вещицу превращается, - у него лицо стало таким мечтательным, что Иван даже удивился.
 
     Солнце уже давно через свою вершину на небе перевалило и на улице народа стало много. Толчеи особой не было, но и разбежаться оказалось трудно. Они шли и во все ответвления широкой главной дороги заглядывали, пытаясь заметить Тихона или подводу, которую ему Феофан выделил. Наткнулись они на него случайно. Тихон, как раз из лавки одной вышел, с отрезами красивой блестящей материи ярко красного цвета. Отрезов было так много, что он даже подбородком своим их поддерживал и ничего за ними видеть не мог. Иван подскочил к нему и несколько штук себе забрал.

     - Ой, Ваня, хорошо, что ты появился, я уж замучился мануфактуру эту перетаскивать. Сюда, видишь, подъехать не разрешили, телега будет мешать народу ходить, вот и приходится за угол всё это носить, а там возчик стоит, за товаром присматривает.

     - А крючники-то на что? Пошто самому таскать приходится?

     - Да тут, понимаешь, незадача приключилась. Купец крючников за товаром услал, продажи шибко хорошие пошли, многое совсем закончилось, а кое-что тоже к концу подходить стало. Хорошо мы в первый день все вопросы решили, а то без самого ходового товара могли остаться.

     Началась тяжелая работа погрузки подводы. Таскать пришлось всем, а увязывать Тихон не разрешил никому, все сам делал. Наконец дошло дело и до Гладышевских книжек. Торговаться с ним долго не пришлось. Он уже на всё был согласен, лишь бы избавиться от немалого количества своего товара. Иван сказал, что картинок 1234 штуки, никто, конечно, пересчитывать не стал. А вот книжек оказалось не семнадцать, как хозяин полагал, а на одну больше, а всего, во всех отложенный в сторону пачках 1800 штук ровно. Тихон с Иваном взяли почти половину от имеющегося. Вот и сговорились по цене, что 3 с половиной копейки картинка стоит, а 3 - книжка. Гладышев подумал немного, посмотрел, что в его каморке осталось, рукой махнул, да цену округлил до 95 рублей с полтиной. На том и порешили. Тихон из своего кошеля пять рублей серебром достал, показал, что там только медяшки остались, даже полтины не наберётся, и они расписку написали, по которой он обязался не позднее дня святых Фрола и Лавра, который на следующий 1744 год будет, с долгом этим полностью рассчитаться. По рукам ударили, да сговорились, что ежели товар хорошо расходиться будет, Тихон за новой партией может прямо в имение к Петру Петровичу в любое время пожаловать. Раскланялись они и на свой постоялый двор отправились. Прохор к себе на ночёвку пошел. Условились, что завтра, как светать будет, он к трактиру, где они живут, придёт.

     Во дворе, пока подводу в амбар закатывали, да лошадь распрягали и в стойло ставили, они делом были заняты, поэтому почти и не разговаривали. А вот, как в трактир зашли, руки сполоснули, да за стол уселись, где их уже Пафнутий Петрович заждался, очередную баранью косточку обгладывая, Тихон на Ивана посмотрел, улыбнулся и сказал:

     - Ну, Иван, не ожидал я от тебя такого. Представляешь, Пафнутя, что этот оголец учудил. Я при нём говорил купцу одному, книжным товаром торгующим, что куплю у того товару не более ста штук, а этот, - он на Ивана кивнул, - за моей спиной пообещал, что мы всю партию у него заберём, это без малого полторы тыщи картинок всяческих, да около двух тыщ книжек тоненьких. Пришлось купить. Вот теперь и не знаю, что делать, ежели мы товар этот не расторгуем? – так и продолжал говорить Тихон, на Ивана с улыбкой посматривая.

     Иван издёргался весь, а вдруг он действительно с самовольничал, и теперь его дядя Тихон прочь погонит.

      Пафнутий Петрович с косточкой разобрался, рот тыльной стороной ладони вытер и сказал:

     - А чего тут думать, на конюшню его отправь, пусть там мужики, как сидорову козу выпорют его за самовольство. Да и ты хорош, зачем брать товар, ежели не уверен, что продашь? Мало ли, что им ферт этот наобещал. Ты же хозяин, а не он. Он слово сказал, которое говорить не имел прав никаких. Ты должен был его слово отменить и всё. Зачем тогда покупал, а теперь вопросы задаешь? Значит товар добрый и ты уверен, что он весь без остатка своего покупателя найдёт. Тогда Иван прав и нечего ему на конюшне делать. Или теперь я не прав? – и он на Тихона в упор посмотрел.

     - Ну, ты и закрутил, Пафнутий. Товар действительно добрый, спорить даже нечего. Уйдёт весь, без остатка. Не сразу, конечно, повозиться с ним придётся. Только это удовольствие доставит, подобным товаром мне ещё не приходилось торговать. А вот, что с Иваном делать, так я и не пойму?

     Иван, который воодушевился, было после слов Пафнутия, снова сник.

     - Да, что тут думать, чарку доброго вина ему налей и всё, а покуда ему вино ещё по малолетству пить не дозволяется, то купи ему леденец какой-нибудь, пусть он им горечь от твоих слов усластит.

      Тут они оба рассмеялись, а затем к ним и Иван присоединился, когда понял, что эти взрослые дяди над ним просто добродушно подшучивали.