Северянин Игорь Васильевич

       Я гений  -  Игорь Северянин.

Я, гений  Игорь Северянин,
своей победой упоён:
я повсеградно  оэкранен!
Я повсесердно утверждён!
    От Баязета  к  Порт-Артуру
    черту упорную провёл;
    Я покорил литературу!
    Взорлил, гремящий, на престол!

Игорь Северянин был поэтом, который сполна испытал лукавство толпы.  Он знал головокружительный взлёт и стремительное забвение. Он был отмечен искрой Божьей, но не стал великим поэтом;  не стал поэтом всенародным. Он остался певцом сказочно-несбыточной мечты.
      С раннего возраста он мечтал стать известным.  В годы долгого непризнания он печатал свои сочинения в периферийных изданиях. Но их мало кто покупал и читал.  И тогда он совершил отчаянный шаг. Он вышел на эстраду и сам стал читать свои стихи.  В этих стихах часто звучал какой-то вздор, порой в них вообще не было никакого смысла:
                Я так бессмысленно чудесен,
                что смысл склонился предо  мной.
Но как он их читал!!!  Он от природы обладал удивительно красивым баритоном, который на слушателей действовал магически.  Не вслушиваясь в содержание стихов, они попадали под чары его волшебного голоса.  А он, раскачиваясь, с завываниями, не столько читал, сколько пел свои стихи, уводя слушателей, словно сирена, в диковинные края, где
  -  облака, как белолилии,
  -  скользит в аметисте луна,
  -  где можно парить в лазоревом просторе
  -  и пить златисто-грёзный чёрный виноград.
     Игорь Северянин расцвёл в эпоху «Серебряного века».  Само словосочетание «Серебряный век» ассоциируется с чем-то возвышенным и прекрасным.  Он был ослепителен этот век - мятежный, богоищущий, бредивший красотой.  Образы женщин – красивых и загадочных – все эти шлейфы, все эти перчатки, пахнущие духами, все эти страусовые перья, меха, шелка, вуали…
     Это было время, когда всё смешалось,  всё начало бродить и будоражить воображение людей.  И вот на волне этой жизни  и всплыл (взорлил) Игорь Северянин. Толпы экзальтированных девиц-поклонниц, шквал цветов…Он кружился в этом хороводе со своими грёзами – с миром «лесофей», «золотистых вуалей» и «ананасов в шампанском»:
        Ананасы в шампанском!
        Ананасы в шампанском!
        Удивительно вкусно, искристо, остро!
      Весь я в чём-то норвежском!
      Весь я в чём-то испанском!
      Вдохновляюсь порывно и берусь за перо!
               
  /Звучит музыка С.Рахманинова. Аллегро/

Игорь Васильевич Лотарёв (эта его настоящая фамилия) родился в 1887 году в Петербурге в семье офицера.  Его мать – урождённая Шеншина - была в родстве с поэтом Афанасием Фетом,  а ещё глубже – с Николаем Карамзиным, чем Северянин очень гордился.
Своё первое стихотворение сочинил, когда ещё не было ему и 9-ти лет.  Печататься начал с 18 лет (1905г.). Этот год он считал началом своей литературной деятельности. О чём писал?  Конечно, о любви. О чём можно писать в молодости?  В эти годы он считал любовь самым важным, значимым в жизни. Ему казалось, что все в природе только и говорят об этом.


            Соловьи монастырского сада,
            как и все на земле соловьи,
            говорят, что одна есть отрада,
            и что эта отрада – в любви…
                И цветы монастырского луга
                с лаской, свойственной только цветам,
                говорят, что одна есть заслуга:
                прикоснуться к любимым устам
…
           Монастырского леса озёра,
           переполненные голубым,
           говорят: нет лазурнее взора,
           как у тех, кто влюблён и любим…

Он порхал от цветка к цветку, словно мотылёк. За ним тянулся длинный шлейф любовных увлечений.  И, конечно, он приносил своим любимым, кроме радости, и боль разлуки, и горечь расставаний.  Случалось, что он потом сильно жалел об этом.  Вот стихотворение, адресованное Евгении, его первой большой любви. Он расстался с ней 5 лет назад, но боль расставания не прошла за эти годы.
                Тебе, Евгения, мне счастье давшая,
        несу горячее своё раскаянье…
        Прими, любившая, прими, страдавшая,
        пойми тоску мою, пойми отчаянье.
               Вся жизнь изломана, вся жизнь истерзана,
               В ошибке юности – проклятье вечное…
               Мечта иссушена,  крыло…подрезано,
               я не сберёг тебя,  -   и жизнь  – увечная…

       Прости скорбящего,  прости зовущего,
       быть может – слабого, быть может – гения…
       Не надо прошлого: в нём нет грядущего, -

      в грядущем – прошлое…   Прости, Евгения!

   Юные годы поэта прошли в Новгородской губернии. Там он закончил реальное училище, и там он воочию мог познавать жизнь русской деревни, жизнь крестьян, их труд и их веселье;  он любил праздники – Святки, Троицу,  Духов день. Его захватывали переборы гармошки, охотничий рожок;  ему нравилось, как девки, смеясь, выкрикивали озорные частушки, ему нравились катания на санях.  Он по духу своему был русский человек и гордился этим.               
               Кружевеет, розовеет утром лес.
               паучок по паутине вверх полез,
               бриллиантится весёлая роса;
               Что за воздух!  Что за свет!  Что за краса!
                Хорошо гулять утрами по овсу,
                видеть птичку, лягушёнка и осу,
                слушать сонного горлана-петуха,
                обменяться с дальним эхо: «ха-ха-ха».
              Ах, люблю бесцельно утром покричать,
              ах, люблю в берёзах девку повстречать,
              повстречать и, опираясь на плетень,
              гнать с лица её предутреннюю тень,
                Пробудить её невыспавшийся сон,
                ей поведать, как в мечтах я вознесён,
                обхватить её трепещущую грудь,
                растолкать её для жизни как-нибудь!!!               
 Игорь Северянин – простой русский поэт, продолжал писать о русских. Вот его  «Русский шансон»:
      
     Зашалила, загуляла по деревне молодуха.
     Было в поле, да на воле, было в день Святого духа.
            Муж-то старый,  муж-то хмурый
                укатил в село под Тройцу.
            Хватит хмелю на неделю, -
                жди-пожди теперь пропойцу!
     Это что же?
                Разве гоже от тоски сдыхать молодке?
     Надо парня пошикарней,
                чтоб на зависть в околотке!
Зашалила, загуляла!
            Знай, лущит себе подсолнух!..
Ходят груди,
            точно волны на морях, водою полных.
Разжигает, соблазняет молодуха Ваньку-парня,
шум и хохот по деревне, будто бешеная псарня!..
Все старухи взбеленились, расплевались да  – по хатам;
старикам от них влетело и метлою, и ухватом.
       Всполошились молодухи,
             Всех мужей  -  мгновенно в избы!
      А звонарь на колокольне заорал:
             «скорее вниз бы!»
     Поспешил, да так ретиво,
              что свалился с колокольни…
     А молодка всё гуляла,
               ветра буйного раздольней!
                /Звучит музыка, плясовая, весёлая\

     Стремясь к известности, он зачеркнул свою незвучную фамилию и придумал себе псевдоним Игорь-Северянин, броский и запоминающийся, оправданный его любовью к северной природе, которую он так ценил.
     Солнце Землю целовало –
     сладко жмурилась Земля.
     Солнце Землю баловало,
     сыпля злато на поля.
           Солнце ласково играло
           в простодушной похвальбе,
           и  Земля его избрала
           в полюбовники себе.
    И доколе будет длиться
    их немудрая любовь,
    будет мир в цветы рядиться
    в зелень вешнюю лугов!

    С первых сборников поэта окружающие поняли,  что в литературу пришёл не просто поэт.  Пришёл поэт, обладающий феноменальной способностью к словотворчеству.  Он смело вводил новые ритмы, каламбурные словосочетания, придумывал несуществующие в русской словесности формы стихов. Сам их называл «поэзы», а свои концерты  - «поэзоконцерты».
    Он пренебрегал всякими условностями и приобрёл репутацию салонного певца  «красивостей», этакого салонного льва.
     Вот истинно  Северянинский шедевр  -  Кензель:

                /На музыке С.Рахманинова/
      В шумном платье муаровом,
      в шумном платье муаровом
по аллее олуненой Вы проходите морево…
Ваше платье изыскано, ваша тальма лазорева,
а дорожка песчаная от листвы разузорена –
точно лапы паучьи, точно мех ягуаровый.
             Для утонченной женщины
             ночь всегда новобрачная…
      Упоенье любовное Вам судьбой предназначено…
      В шумном платье муаровом,
              в шумном платье муаровом –
      Вы такая эстетная, Вы такая изящная…
      Но кого же в любовники!
              И найдётся ли пара Вам?
Ножки пледом закутайте, дорогим, ягуаровым.
И садясь комфортабельно в ландолете бензиновом,
жизнь доверьте Вы мальчику в макинтоше резиновом,
и закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым –
Шумным платьем муаровым,
               шумным платьем муаровым!..
               
     Своими необычными поэзами, новыми изысками поэт приобрёл грандиозную  славу, но  с оттенком скандальности.
         Я прогремел на всю Россию,
         как оскандаленный герой!..
         Литературного мессию
         во мне приветствуют порой.
Порой бранят меня площадно,
Из-за меня везде содом!
Я издеваюсь беспощадно
над скудомысленным судом!..
     Однако, многие, очень многие поэты  жаждали подобной славы, но не могли достичь её.   
       Моя двусмысленная слава
       и недвусмысленный талант, -
Так бросал о себе Игорь-Северянин, и он, конечно, был прав!  В том-то и дело, что он, действительно, был ярко талантлив!!!
      Его первая книга стихов, вышедшая в 1913 году под ярким символичным названием «Громокипящий кубок», имела ошеломляющий успех, какого не знал ни один поэтический сборник в России.  Чтобы удовлетворить читательский спрос, книгу за короткий срок – за два года - переиздавали 7 раз.
Его мечта сбылась.  Слава Северянина граничила с идолопоклонством: поэтические вечера ломились от восторженной публики. Сборники стихов расхватывались, как горячие пирожки.
     И вот, в  Москве в 1918 г. в зале  Политехнического музея на очередном поэтическом вечере происходило избрание короля поэтов.  Звание присуждалось по-честному,  всеобщим прямым тайным голосованием.
И именно он, Игорь-Северянин, стал королём поэтов. На втором месте – Владимир Маяковский, на третьем – Константин Бальмонт.
     К своему избранию Северянин отнёсся серьёзно.  Это был пик его Всероссийской славы и он написал  «Рескрипт короля»:
 
       Отныне плащ мой фиолетов,
       берета бархат в серебре;
       Я избран королём поэтов
       на зависть нудной мошкаре.
             Меня не любят корифеи,-
             им  неудобен мой талант:
             им изменили лесофеи
             и больше не плетут гирлянд.
      Лишь мне восторг и поклоненье
      и славы пряный фимиам,
      моим  -  любовь и песнопенья! –
      недосягаемым стихам.
             Я так велик и так уверен
             в себе,  -  настолько убеждён, -
             что всех прощу и каждой вере
             отдам почтительный поклон.
     В душе порывистых приветов
     неисчислимое число.
     Я избран королём поэтов, -
     да будет подданным светло!
                /Звучит музыка торжественная/

   Он, действительно, был королём:
        -  с ним считались, как с королём,
        -  им восхищались, как королём,
        -  его ниспровергали, как короля.
А он, невзирая ни на что, составлял себе свою программу жизни:

Я жить хочу совсем не так, как все
живущие, как белка в колесе,
ведущие свой рабий хоровод,
боящиеся в бурях хора вод.
      Я жить хочу крылато, как орёл,
      я жить хочу надменно, как креол,
      разя, грозя помехам и скользя
      меж двух соединившихся «нельзя».
Я жить хочу, как подобает жить
тому, кто в мире может ворожить
сплетеньем новым вечно-старых нот,
Я жить хочу, как жизнь сама живёт!

Многим стихам Игоря-Северянина присуща мелодическая музыкальность.
Порой он называл себя композитором:  «Я – композитор: в моих стихах чаруйные ритмы.»  Именно звуковое начало характеризует его многие стихи, или миньонеты,  как он сам их называл.  Вот одна из таких поэм-миньонет:

Это было у моря, где ажурная пена,
где встречается редко городской экипаж.
Королева играла – в башне замка - Шопена
и, внимая Шопену, полюбил её паж.
        Было всё очень просто, было всё очень мило:
        Королева просила перерезать гранат,
        и дала половину, и пажа истомила
        и пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово.
До восхода рабыней проспала госпожа.
Это было у моря, где волна бирюзова,
где ажурная пена и соната пажа.
                /Звучит музыка и голос А.Вертинского/

1914 год. Отчизна в опасности.  Добровольцем на фронт ушёл один из  ярких представителей  «Серебряного века»  Николай Гумилёв. В 1916 году забрали Сергея Есенина,  Александра Блока и др.   А Игорь-Северянин страшно скомпрометировал себя тем, что самонадеянно провозгласил:
Друзья, но если в день убийственный
падёт последний исполин,
тогда, ваш нежный, ваш единственный,
я поведу вас на Берлин!..
      Вряд ли он сам верил в то, что написал. Шли тяжёлые затяжные бои, до Берлина было ещё очень далеко.  Однако, весной 1916 г.  «нежного» призвали на военную службу.  И оказалось, что он совершенно не был  приспособлен к казарменному быту и сразу стал посмешищем в роте.
Он не мог стрелять в живого человека,  он не поддавался муштре и был за это направлен на мытьё полов в казарме.  Потом его перевели в санчасть.
     На его счастье  среди влиятельных людей нашлись ему сочувствующие. Медкомиссия признала Игоря Лотарёва негодным, и его списали вчистую.
     Однако, как истинно русский патриот, он написал большое стихотворение о войне:

Они сражаются в полях,.
                всё позабывшие в боях,
                не забывая лишь о том,
                что где-то есть родимый дом.
                Что дома ждёт, тоскуя, мать
                и не устанет вечно ждать,
                что плачет милая жена,
                в такие дни всегда верна.
                А дети резвою гурьбой
                играют беззаботно  в «бой»…
                Они сражаются в полях,
                сегодня -  люди,  завтра – прах,
                они отстаивают нас!

В эти военные годы Велимир Хлебников писал: «Для меня сегодня существуют три вещи: 1) Я.  2) Война.  3) Игорь-Северянин!

    В 1918 году Игорь-Северянин с больной матерью, о которой он много заботился,  из холодного и голодного Петрограда перебирается в Эстонию, на дачу. Он был уверен, что это временно, что он вернётся домой, как только пройдут войны, установится мир и вылечится мать.
     Но его мечтам не суждено было сбыться.  За это время Эстония отделилась, и он оказался на чужбине. На родину он больше не вернулся. Начался эстонский период его жизни и творчества.

        1921 год стал в судьбе поэта переломным,  Он и для писательского мира был тяжёлым: умер Блок,  расстрелян Гумилёв…
            Нас, избранных, всё меньше с каждым днём:
            умолкнул Блок, не слышно Гумилёва…
- Поэт расстался со своей гражданской женой – Марией Васильевной Домбровской, которую называл своей 13-той,  Поэт считал её последней.
- Он обвенчался с эстонкой Фелиссой Крут.
- Похоронил мать. За несколько часов до её кончины,  понимая, что он теряет мать, из его души вырвались трепещущие строки стихотворения, которое так и называется  «За несколько часов».

          Дорогая ты моя мамочка,
          поправься ради меня,
          ради твоего сына блудного –
          поэта светозарного дня.
                Мамочка моя ненаглядная,
                побудь ещё немного жива:
                Ведь мною ещё недосказаны
                все нежные тебе слова.
         О, единственная-единственная,
         незаменимая здесь никем!
         Перед жизнью твоей драгоценною
         так ничтожно величье поэм.
            Пусть ты чуждая всем,  ненужная,
            пусть ты лишняя на земле, -
            Для меня ты – моя мамочка!
            Избави Бог видеть тебя на столе…
      Боже!  Господи!  Великий и  Милостивый!
      Дай пожить ей и смерть отсрочь!
      Не отнимай у меня моей матери, -
      не превращай моего дня в ночь…

    Вы заметили?  Стихотворение написано без вычурностей, без изысков.
Вообще, после 1921г. у поэта произошла заметная перестройка в написании стихов:  -  ушла  «северянщина»,  как иногда презрительно называли сочинения  Игоря Васильевича.  Горечь всего пережитого как бы заставила поэта родиться заново.  И со вторым рождением язык поэта стал строже и доступнее,  обрёл новый просветлённый  голос.

      С женой эстонкой он прожил почти 14 лет.  Это были годы очень тяжёлые в бытовом отношении  -  голод, холод, безденежье, тоска по России.
Но эти трудные годы жизни скрадывала любовь к жене.  Жену он очень любил  и  дорожил ею.

      Ты совсем не похожа на женщин других:
      у тебя в меру длинные платья,
      у тебя выразительный, сдержанный стих
      и выскальзывание из объятья.
            Ты не красишь лица,  не рисуешь бровей,
            и волос не стрижёшь в жертву моде.
            Для тебя есть певец, но и есть соловей,
            кто его заменяет в природе.
     А в глазах оздоравливающих  твоих
     ветер с моря и поле ржаное,
     ты совсем не похожа на женщин других,
     почему мне и стала женою.
               
     Именно с женой Фелиссой  Круут он несколько раз выезжал в Европу, в столицы многих стран  -  Берлин, Париж, Вена и др.  И там с помощью друзей-коллег,  эмигрировавших ранее,  устраивал свои поэзоконцерты, по-прежнему очаровывая слушателей  (и новое поколение) своим неподражаемым голосом.
      Но все эти годы мозг сверлила одна мечта – возвратиться в Россию, на родину:
      И будет вскоре весенний день,
                И мы поедем домой,  в  Россию…
                Ты шляпу шёлковую надень:
                Ты в ней особенно красива…
               И будет праздник…большой, большой,
             Каких и не было, пожалуй,
             С тех пор, как создан весь шар земной,
             Такой смешной и обветшалый…
                И ты прошепчешь: «Мы не во сне?...»
                Тебя со смехом ущипну
                И зарыдаю, молясь весне
                И землю русскую целуя!               
     Оторванный от России, он желал ей скорейшего восстановления и подъёма:
Вот подождите  -  Россия воспрянет,
                снова воспрянет и на ноги встанет,
                Впредь её  Запад уже не обманет
                цивилизацией дутой своей…
                Встанет Россия, да, встанет Россия,
                очи раскроет свои голубые,
                речи начнёт говорить огневые, -
                Мир преклонится тогда перед ней!
                Встанет Россия  -  все споры рассудит…
                Встанет Россия  -  народности сгрудит…
                И уж у Запада больше не будет
                Брать от негодной культуры росток.
                Время настанет  -  Россия воспрянет.
                пьянство забудет  -  работу наладит.
                Вновь уважать себя мир весь заставит
                славный российский народ.

    Он искренне радовался, когда доходили до него известия об успехах на родине, о грандиозных стройках в 30-ых годах и с тоской ощущал свою непричастность к этому:
От гордого чувства (чуть странного)
                бывает так грустно подчас:
                Россия построена заново,
                другими, не нами, без нас.
И снова о жене:
         Она, никем не заменимая,
         Она, никем не превзойденная,
         Так неразлюбчиво любимая,
         Так неразлюбчиво влюблённая.
               Она вся свежесть призаливная,
               Она – моряна с далей севера,
               Как диво истинное, дивная,
               Меня избрав,  в меня поверила.
        И оттого лишь к ней коронная
        во мне любовь неопалимая,
        К ней, кто никем не превзойдённая,
        К ней, кто никем не заменимая!

   Однако, и не заменимой оказалась замена.  В 1935 году, в 48 лет он вдруг уходит от жены к новой спутнице,  учительнице Вере Коренди:
        Ты влилась в мою жизнь, словно струйка Токая
         в оскорбляемый водкой хрусталь.
                И вздохнул я словами: так вот ты какая,
                вся такая, как надо! В уста ль
       поцелую тебя, иль в глаза поцелую,
       точно воздухом юным дышу,
                И затем, что тебя повстречал я такую,
                как ты есть, я стихов не пишу.
       Пишут лишь ожидая, страдая, мечтая,
       ошибаясь, моля и грозя,
                но писать после слов, вроде: «Вот ты какая!
                Вся такая, как надо!!!» - Нельзя!!!

Но вскоре он раскаялся в этом.  Прошёл угар влюблённости.
         Всех женщин всё равно не перелюбишь,
         Всего вина не выпьешь всё равно…
         Неосторожностью любовь погубишь,
         Раз жизнь одна и счастье лишь одно.
Он делал неоднократные попытки вернуться к жене (брак с которой официально не был расторгнут).  Но Фелисса Михайловна не простила измены мужу.
     Он жил один.  Голодал. Вынужден был целыми днями ловить рыбу. От сверкающей ряби воды стал терять зрение.  К житейскому кризису добавился кризис творческий. Стихи приходили к нему теперь редко, не было в помине ни красивостей, ни изысков, только обыденные приземлённые слова. По содержанию преобладает тема родины, тоска…
          Бывают дни: я ненавижу
          свою отчизну  -  мать свою.
          Бывают дни  -  её нет ближе,
          Всем существом её пою!
Прожив 23 года вне родины, он выстрадал эту тему:
          Много видел я стран и не хуже её –
          Вся  земля мною нежно любима.
          Но с Россией сравнить?..  С нею -  сердце моё,
       И она для меня несравнима.
       Чья космична душа, тот плохой патриот:
       Целый мир для меня одинаков…
       Знаю я, чем могуч и чем слаб мой народ,
       Знаю смысл незначительных знаков…
              Осуждая войну,  осуждая погром,
              Над народностью каждой насилье,
              Я Россию люблю – свой родительский дом-
              Даже с грязью со всею и пылью…

  В молодости довольно часто Игорь-Северянин вёл себя, как сейчас говорят, эпатажно,  на людях держался высокомерно.  Такова порой изнанка славы.
Однако, позже он вёл себя просто и естественно, и призывал к этому и других.  И в таких сердечных стихах отсутствует его эстетность, не слышно нарочитых словечек.   Такова его «Позэа сострадания»:

         Жалейте каждого больного
         всем сердцем, всей своей душой,
         И не считайте за чужого,
         какой бы ни был он чужой.
             Пусть к вам потянется калека,
             как к доброй матери – дитя;
             Пусть в человеке человека
             увидит, сердцем к вам летя.
        И обнадёжив безнадежность,
        Всё возлюбя и всё простив,
        Такую проявите нежность,
        Чтоб умирающий стал жив!
             И будет радостна вам снова               
               
             вся эта грустная земля…
             Жалейте каждого больного,
             ему сочувственно внемля.
               
      
И вот уже под конец жизни появляется в стихах как бы итог прожитого:
             Я испытал все испытанья,
             Я все познания познал.
             Я изжелал свои желанья,
             Я молодость отмолодал.
             Давно все найдены, и снова
             Потеряны мои пути…
             Одно отныне есть основа:
             Простить и умолять: «прости».

Последнее в своей жизни стихотворение он посвящает своей любимой жене, так и не простившей его:
     Нас двадцать лет связуют – жизни треть,
     И ты мне дорога совсем особо,
     Я при тебе хотел бы умереть;
     Любовь моя воистину до гроба.
           Хотя ты о любви не говоришь,
           Твоё молчанье боле чем любовно.
           Белград, Берлин, София и Париж –
           всё это только наше, безусловно.
   Одна мечта:  вернуться бы к тебе,
   О, невознаградимая утрата!
   В богоспасаемой моей судьбе
   Ты героиня Гёте,  ты – Сперата!
                (Сперата -  жертвенная и любящая героиня романа Гёте
                «Годы учения Вильгейма Мейстера»)
                /Музыка/

    Уместно сказать, что несмотря на свою  «бурную»  молодость, Северянин избежал греха богохульства.  Напротив, ряд его стихотворений  - чисто религиозного содержания:  «Пасхальный гимн»,  «Канон Святому  Иосифу»,  «Пасха в Петербурге»  и др.  Он был обвенчан с Фелиссой Круут, он крестил своего сына Вакха (Вакх Игоревич Лотарёв родился 1 августа 1922 г.)  В углу рабочего кабинета у Северянина всегда висела икона Святого князя Игоря, одного из первомученников  Руси,  которого поэт чтил, как своего покровителя.
      Он любил  церковное пение;  сам певал в хорах,  принимая участие в религиозных обрядах, то есть стремился жить в вере  и не принимать жестоко насаждаемого на Родине атеизма.

     У него страшно разболелось сердце летом 41-го, когда он узнал о вторжении немцев в Россию. Сердце не выдержало,  и в декабре 41-го его не стало.            
                /Далее на фоне траурной музыки/

Как хороши, как свежи будут розы
моей страной мне брошенные в гроб!
 
       Эти две строчки выбиты на мраморной доске могилы Игоря Северянина на русском кладбище в Таллине.  Скончался он в бедности и забвении на 55-том году жизни.

       Тот мир, в котором блистал Игорь-Северянин, рухнул в начале ХХ века. Но… «ничто на земле не проходит бесследно»,  и сегодня нам принадлежат стихи яркого поэта «Серебряного века»,  который, бесспорно,  виртуозно владел словом и создавал перезвон хрустальных созвучий.
      И в заключение – стихотворение В.Шефнера памяти Игоря-Северянина:

В поэзии он не бунтарь и не пахарь,
Скорее – колдун, неожиданный знахарь;
Одним он казался почти гениальным,
Другим – будуарно-бульварно-банальным.
     Шаманская сила в поэте бурлила,
На встречи с ним публика валом валила,
И взорами девы поэта ласкали,
И лопались лампы от рукоплесканий.
     И слава парила над ним и гремела –
     Но вдруг обескрылила и онемела,
     Когда, его в сторону отодвигая,
     Пошла в наступленье эпоха другая.
И те, что хулили,  и те, что хвалили,
Давно опочили, и сам он – в могиле.
И в ходе времён торопливых и строгих
Давно уже выцвели многие строки.
     Но всё же под пеплом и шлаком былого
     Живёт его имя,  пульсирует слово, -
     Сквозь все многослойные напластованья
     Мерцает бессмертный огонь дарованья!

                / Музыка. С.Рахманинов.   Элегия  «Нежность» /

             К О Н Е Ц


              Постскриптум:
     Как-то мне попался материал, напечатанный и выложенный в Интернет (сама я этого не делаю, не умею. Это делают мои дети).
И я подумала, прочитав его, насколько же этот материал беднее того, что зрители видят воочию: смена голосов, артистическая читка стихов, игра и интонация голоса, музыка, касание друг друга, хождение по сцене или сидение за столом;  всё это усиливает впечатление;  к тому же – оформление сцены: портреты, канделябр с двуглавым орлом (мне его принёс сын), скатерть на столе, одежда исполнителей и пр. и пр. -  всё это имеет место.
    НО… У Вас есть воображение и Вы можете сами представить, что происходит на сцене. Читайте и представляйте!