И только запах сирени

Запах сирени

Ранним утром с дачи привезли три ветки сирени. Кухня наполнилась разноцветным, весенним ароматом. Он долго царил в доме — густой, тёплый, упрямо-нежный. Это был запах далёкого детства, где всё было хорошо и спокойно, где дни тянулись медленно, а голова не была забита бытовыми тревогами.

В те годы мне казалось, что сирень росла на каждой улице моего небольшого городка, в каждом дворе. А теперь, идя по знакомым улицам, её почти не встретишь.

В майские дни школьные коридоры пахли сиренью. Одноклассницы, будто по негласному уговору, приносили учителям охапки душистых веток, и стойкий аромат витал в воздухе класса несколько дней.

Во дворе школы тоже росли кусты сирени. Мы, девчонки, искали среди них заветные пятилистники — верили, что они принесут удачу и «пятёрку» даже по самому трудному предмету.

У моей бабушки Марфы Александровны (давно уже её нет с нами) по хозяйству помогала одна женщина, Надя. Она пила. Мы, дети, её боялись. Трезвая — молчаливая, злая, проходила мимо, не отвечая на наше робкое «Здравствуйте». А пьяная — добрела, начинала лезть целоваться. Мы заранее предупреждали бабушку:
— Надька идёт.
Соседские мальчишки дразнили её, бросали камни. Бабушка грозила им уши оторвать и говорила:
— Надя — несчастная баба.

Когда-то она окончила филфак, много знала о русской литературе — на этой почве они с бабушкой и подружились.
Однажды Надя пришла с охапкой сирени в огромной, старой, плетёной корзине. До этого она пропала на неделю: забрала что-то из дома, а потом не показывалась. Но бабушка не злилась.
— Что взять с пьющего человека? — вздыхала она. — Жалко её.

— Зачем принесла, пусть бы росли, — проворчала она, принимая сирень.
— Хотела приятное тебе сделать, — оправдывалась Надька, заискивая.

Вазы для букета не нашлось — сирень поставили в железное ведро и водрузили его на край стола на веранде, где летом стоял старый диван, и устраивались семейные обеды. Запах был головокружительный.

Мы с Надькой искали пятилистники, съедали их, запивая холодной водой из колодца, и верили, что желания сбудутся.
Я не знаю, о чём мечтала она. Наверное, как и все женщины, — о счастье.

Потом я узнала: Надька вышла замуж. Точнее, как говорила бабушка, — пошла в гражданский брак. Он жил с женой и дочерью-подростком в аккуратном белом доме за высоким забором. Дом был как из картинки: деревянная веранда, подметённый двор. Казалось, такие люди должны быть счастливы. Но он пил. Жена выгнала.

Надя приютила его. Она поверила в него, он — в неё. Оба бросили пить.
У него оказались золотые руки: он обшил её маленький саманный домик деревом, поставил резные ставни — дом стал сказочным. Настоящее произведение искусства.
Любовь преображает женщину в любом возрасте. Надька стала другой — кроткой, спокойной. Носила белый платок, цветные платья. Женственно. Только лицо всё ещё хранило следы прошедшей зависимости.

Жена и дочь его каждый вечер проходили мимо Надькиного дома — гнали корову. И, сжав зубы, шипели:
— Алгашка.

Надя не обижалась.

Через год он вернулся в семью, и они уехали в Германию. Тогда многие уезжали — кто в Россию, кто в Германию — в поисках лучшей доли, если не для себя, то ради детей.

А потом Надькин дом сгорел. В один миг. Говорили, она пыталась покончить с собой: открыла газ и уснула. Но её спасли.
Теперь на том месте пустырь…

Кажется, что всё это было давно и не со мной.
Но стоит вдохнуть запах сирени — и всё возвращается.