Мое еврейское местечко

По следам воспоминаний Исаака  Водоноса «Если забуду тебя, родное местечко...» Саратов, 1998

   По волнам памяти.
Когда едешь из районного центра Изяслав (Хмельницкая обл., Украина) в Белогорье (Ляховцы)  автобус делает остановку на базарной площади села Белогородка. Нынешним пассажирам это место ни о чем не говорит: село как село, быть может, чуток  крупнее  окружающих, славится своими базарами. Кто поверит, что на этом пятачке в течение нескольких столетий размещалось еврейское местечко в 500 теснящихся друг к другу домишек с населением более двух тысяч человек. ...Их вывезли нацисты и истребили всех. Наиболее сообразительные и бесстыжие  из местных мужиков разобрали их жилища и перевезли к себе за речку, заметно увеличив тем самым базарную площадь.
   Когда же здесь проезжает кто-то из  случайно уцелевших бывших жителей местечка, вид этой площади отдается в их сердцах неутихающей болью. Кому же еще оплакивать ужасную долю близких и друзей? В их памяти воскресают картины навсегда ушедшей жизни: радостные дни детства, волнующая  юность, нелегкая жизнь взрослых людей. Невольно пытаешься представить себе весь кошмар существования в гетто, бездну уничтожений, жуткую картину последнего пути к месту казни. Людей, переживших эту муку, почти уже не осталось, а их внукам и правнукам невозможно представить наглядно этот канувщий в Лету мир еврейского местечка.
   Столетиями существовала Белогородка, подобно тысячам других местечек, в черте оседлости на Юго-Западе России. Она представляла собою  плотно застроенный круг,  чуть поодаль которого были поселения украинских крестьян.Центр этого круга – базарная площадь с большим двухэтажным зданием- не то земской управы, не то банка посредине, а замыкалась она со всех сторон различного рода лавками и магазинами.
   На южной окраине местечка красовалось несколько приличных домов, принадлежавших наиболее зажиточным евреям: пивные,  аптека, почта, мануфактурные лавки. На востоке стояли  две старые церкви,  на западе -костел, с севера  базарную площадь замыкали лавки:  бакалейные,  мучные, мясные, скобяные. Здесь жили сапожники и стекольщики.
Белгородку пересекали дороги к окружающим селам и другим местечкам.На востоке дорога в уездный город Изяслав и дальше на Шепетовку, Бердичев. Киев. Западная дорога вела в  Ляховцы, Ямполь. Лановцы, Тернополь.  Северная дорога – к станции Белогородка (в трех километрах от местечка).  Южная – в Антонины. Кульчин, Староконстантинов, Проскуров. Еще одна дорога  юго-западная, - в Теофиполь.
    Местечко почти со всех сторон огибала речка, так что на выезде из него ее пересекал большой или маленький мост. На западе, у моста, стояла водяная мельница. Здесь речка была широкой, метров до пятидесяти, и все тут в основном и купались. При  выезде на север, тоже у моста, осталась сгоревшая и бездействующая мельница. Там где были шлюзы, молодежь оборудовала купальни. Но купалась там преимущественно мелюзга, лет до 10-11.
В северной же части местечка располагались несколько синагог, а внизу, у самой реки – местечковая баня. Каждая синагога имела и женское отделение.  Люди в Белогородке жили извечным распорядком, характерным для каждой общины черты оседлости.  С трех лет мальчиков отдавали в хедер, с тринадцати они становились совершеннолетними (бар мицва) должны были сами отвечать за свои поступки. На ежеутреннюю молитву им полагалось одевать  тфилин. Мальчики ремесленников к той поре уже  оставляли хедер и начинали учиться сапожному, портняжному или  столярному делу.
  Словом, жили, молились, плодились и редкая семья имела трое-четверо детей, а больше  до десятка и выше, ибо  Б-г  заповедал рожать столько, сколько получится, и  отказаться от этого было бы опасным нарушением одной из важнейших среди  613 заповедей..
  Редко кого  называли по фамилиям, - чаще по имени мужа, жены или их родителей, порою многоэтажным именем:  Мошко Гитл Бейлык Ривкас  или  Мошко Гершл Зейди Мамкес, а то и так: Фридл Хая  Борух  Мордыхес. Некоторых именовали по роду занятий – Герш Шистер,  Хаим Шнайдекр, некоторых вовсе по уличному – Янкл-Какцис...
     Большинство семей жили в страшной нужде; спасало то, что все покупалось в долг: существовало такое волшебное слово «бенемунис» - доверие. Как ни скудно жили всю неделю, подготовиться и провести шаббат не хуже других считалось обязательным, и люди все делали, чтоб не омрачать этот день.
   Сколько мне помнится. Бакалейных лавок в местечке насчитывалось больше двадцати, мясных – ек менее десяти. И все рядом, почти под одной крышей.
     Стекольщики были универсалы: не только окна стеклили, но и рамы делали. Почти все родня между собой, но часто ссорились, делили редких клиентов. Много было портных и сапожников разной квалификации,  со  своеобразным разделением труда. Лавки мануфактурные, скобяные, мучные. Склады яиц. Несколько пивнушек с закуской, аптека – все это обслуживало не только жителей местечка, но и крестьян ближайших сел и хуторов.
................................................
    На  этом вынужден оборвать цитирование Исаака Водоноса перешедшего от рассказа о нашем общем  местечке к истории его семьи.
    Сейчас я уже не помню, как открыл для себя семью его сына Ефима Водоноса, известного  искусствоведа и научного руководителя  Саратовского художественного музея, опубликовавшего воспоминание отца, но, к сожалению, так и не посетившего его родину. Мне повезло больше.
  Не помню сколько раз (2 или 3) проводил летние месяцы  в доме дедушки Арона и бабушки Баси.  Не смотря на то, что к началу войны мне мне было 5 лет, эти летние каникулы  и мою Белогородку запомнил на всю жизнь и могу дополнить повествование Исаака Водоноса.
      Дом дедушки стоял  на краю горы над базарной площадью. Огромная (по моим детским представлениям) площадка перед  домом полностью находилась в моем распоряжении. Мне разрешалось делать что угодно, не  выходя за край площади.  На противоположной стороне площади, находился  другой дом. Из него мне навстречу всегда выбегал бодливый козел, ограничивавший мои возможности обзора местечка и  и речки.
     В 1979 году, когда по просьбе моего дяди  Самуила (маминого брата) и его друзей по местечку  Абрама и Бориса, повез их на празднование дня победы в Изяслав через Белогородку.  На площади моих довоенных  прогулок стояла школа со стадионом. Став на место бывшего дома моих старичков, я на спор предложил  друзьям ветеранам трех воин найти  колодец, в который мальцом уронил свою соломенную кепку, пока дед поил коня. Никто из моих пассажиров так и не вспомнили об этом колодце и радовались своему проигрышу.
     После посещения Белогородки и братского захоронения в Изяславе  евреев с окрестных еврейских местечек, ветераны трех воин (финской, с Германией и с Японией) категорически отказались от участия в торжествах и мы возвратились домой.  Памятью об уничтоженном местечке моего детства я регулярно тревожил киевских еврейских активистов (И.М. Левитас), в надежде  получить информацию о благоустройстве  Изяславского захоронения.
   
  Возвращаясь к воспоминаниям Исаака  Водоноса я вынужден еще процитировать  любопытное его воспоминание, касающееся моей семьи. Уехав из Белогородки в Киев на учебу, Исаак  вплотную столкнулся  с  земляками, которыми были моя мама и ее родная сестра:
   «... Во время сессии жил в общежитии, когда все разъехались, еще на несколько дней задержался там. Но вскоре мне предложили освободить это койко-место.
     Куда идти? Что делать? Конец сентября – мокро,холодно, ботинки мои были уже изношены и протекали. Шел искать какой-нибудь  временный приют. И вдруг встречаю девочки-сестрички  из нашей Белогородки – тесен мир.Семья их переехала в Киев. (они тоже приехали на учебу И.Х.). Они меня узнали и остановили, стали расспрашивать.  Пришлось    объяснить им свою ситуацию.
     Повели они меня на какую-то улицу, показали дом: «Запоминай, здесь ты будешь пока-что жить. А нашего Миндлина помнишь? Он живет совсем рядом. Стал большим начальником, руководит многими предприятиями, он тебяустроит на работу!»
   Честно говоря, мне не очень-то хотелось  заявляться к нему домой: ботинки намокли, вид обтрепанный... Но что поделаешь – другого выхода не было. Пошел, позвонил. Открыл он сам и узнал меня. Стоя у порога, я спросил его насчет работы. Хозяин тут же написал записку на фабрику.  Извинившись, я тут же откланялся. И сразу отправился в тот дом, что указали девочки, договорился о квартире.
   А утром уже учился работать на фрезерном станке по кости.»....
 
   Две девочки, которых встретил Исаак стали через  5 лет моей мамой и мамой моей двоюродной сестры.   Все они работали на артельной фабрике  Промголкомбината, где изготовляли зубные щетки и пуговицы. Все работники этой фабрики были  выходцами из  окрестных Белогородке еврейских местечек, перебравшихся  в  Киев. Все они окружали мою кроватку после рождения и составляли круг общения всей нашей семьи и в послевоенные годы. А легенедарный Миндлин в 1954 году, после провала первой моей попытки поступить в ВУЗ, принял меня на работу на тот же кустарный  фрезерный станок с ручным резцом, который  я  впервые в своей жизни усовершенствовал.

      Я так и остался тем местечковым евреем, которые сопровождали  всю мою семью и  многих из них считал нашими родственниками, с потомками которых по сей день обсуждаю  наши общие проблемы  мира.