Глава XX II Это мой город. я тут хочу умереть

- Я бы тоже хотела быть архитектором, - сказала Марина, после обеда, когда все отдыхали на диване, в гостиной.
- Желания должны воплощаться, иначе они превращаются в навязчивые идеи, - внимательно посмотрел на Марину Олег.
- Олег, я могла поступить в архитектурный институт, но, испугалась.
- Чего же?
- Не знаю. Мне казалось, я не справлюсь.
- А, разве надо уметь справляться? Архитектура — это не дикий зверь и её не стоит объезжать. Она, либо есть, либо обходит стороной.
- Мне кажется, во мне она есть.
- Тогда не стоит её убивать в себе. Дай ей выход.
- Но, уже поздно.
- Никогда не поздно, - Олег присел на диван, рядом с Мариной.
- Но ведь ты и сам не работаешь архитектором, хотя учился на него, - напомнил Захар.
- Я успел поработать чуть-чуть перед отъездом. Мне показалось тогда, что архитектура была невозможна в стране, которую я оставлял. Я думал, что тут, в Финляндии смогу заняться ей в полном объёме. Но, кто бы мог представить тогда, что здесь придётся выживать первое время. Теперь, я вижу; в том, что я не занимаюсь больше тем делом, которому когда-то учился, нет ничего страшного. Ведь я могу рисовать. А это, куда важнее чем, тщеславие, получаемое от каждого нового здания, запроектированного с моей помощью, и, кто его знает, может и под моим руководством.
- Но, Финляндия, это, как раз та страна, где можно проектировать логично и современно.
- Да Захар. Всё так. Только мне это почему-то перестало быть нужно.
- А я не могу никак избавиться от желания работать так, как бы мне хотелось.
- Ничего Захар. Это пройдёт. Не переживай, - саркастически улыбнулся Олег.
- Но, ведь кому-то это удаётся?
- С чего ты взял?
- А с того, что есть известные на весь мир архитекторы. Такие, например. Как Колотрава, Бофил и...
- Ха-ха! Не смеши меня! Какие же они архитекторы? Да и известны больше не у себя на Родине.
- А, кто же?
- Ну, Бофил, экономист, а Калатрава конструктор.
- Хорошо Олег, но, тогда, как же им удаётся строить то, что они проектируют?
- Они грамотные менеджеры, прежде всего.
У человечества никогда не было возможности мыслить логично, поэтому оно вынуждено прикрываться эмоциями. Чиновники любой страны, многое сделают для того, чтобы отдать объект иностранцу. Жители материка – островитянам. Островитяне, наоборот. Они подвергаются тупому преклонению перед таинственной неизвестностью, не видя того, что у них под ногами, не ценя и не пытаясь понять. Это из-за пустоты в головах.
Люди, не поддающиеся логике упрямы и непримиримы, их невозможно переубедить. Всё пустое. Из приличия могут согласиться, приняв чужое мнение, но, спустя время, сделать по-своему Своей упёртостью разрушают всё вокруг. И чем старше, тем менее способны на созидание - развал их конёк. Они никогда не признаются в этом, даже сами себе. Поэтому-то у таких, как Калатрава нет Родины. Весь мир поле их деятельности. Они люди земли. Это и хорошо и плохо одновременно.
- Но, ведь это же обман!
- Да Захар. А, что сейчас, правда? Ты посмотри по сторонам? Выгляни в окно. Благополучие, присутствующее на улицах, это ли не обман? Тебе известно, что за всем стоит?
- Нет.
- Так с чего же делаешь вывод обо всём, только лишь на основании увиденного, что лежит на поверхности?
- Я никогда об этом не думал Олег.
- Поверь мне, тот же Калатрава, способен нанять себе на работу, кого угодно и выдавать его творчество за своё.
- А, как же авторское право?
- Для этого требуется всего лишь грамотный, двусторонне подписанный договор.
- Олег, неужели уже нигде в мире не осталось возможности работать по-старому.
- А, что ты называешь, работать по-старому?
- Когда есть стимул к работе, и наблюдается определённый рост по служебной лестнице.
- Зачем? Всё это для детей, точнее подростков, которые ещё только ищут себя в профессии.
- Но, ведь раньше так у нас было!
- Было. Да. Когда-то. А сейчас такого не может быть. Побеждает расчёт. Не знания, а тупой, холодный расчёт.
- Я хотел посмотреть северную архитектуру…  Не думал, что она так непроста…
- Смотри, кто тебе мешает? Вон её сколько вокруг. От самой границы с Россией началась.
Разве человек чем-то лучше нас котов? Неужели он не должен, как и мы платить за всё? За семью положением, заработанным на доведённой до абсурда работе. За интересную работу предательством и хамством, что уже и не оправдывает само стремление к творчеству, если за ним стоят данные компромиссы.
Есть ли выход из всего этого?
Есть, но, уже не подразумевает сами цели; рост в профессии, возможность собственного дома, семьи, детей, и доступен только, если отказаться от всего и самосовершенствоваться, уединившись от мира. Ибо окружающая действительность искушение, она разрушает, лишь только делая вид, что учит и созидает; отнимает самое главное – совесть. Нет, не завидую я людям. Хотя, …  разве если только в одном – кто-то из них способен стать в итоге писателем, ведь мысли, которым он даёт жизнь, вынашиваются годами, на протяжении многих лет, видоизменяясь и дополняясь. Он и не знает о том, что его прошлое, настоящее, будущее и есть произведение, а просто живёт. Это его путь, мысли, споры, видения и их постоянный анализ. Сиюминутно же созданное произведение несёт словно стремительная, горная река, унося вдаль бесследно и безвозвратно, не имея в себе глубины и смысла, а только скорость, стремнину и пену волн, думал Финик, лениво, по-кошачьи гладя на спорящих.
- Когда-то я хотела на архитектора учиться, - улыбнувшись, вздохнула Марина, говоря это уже коту, и погладила Финика, но тот брезгливо отстранился от неё.
- Хорошая мысль. Мы вот тоже хотели, когда-то, - посмотрел на Захара Олег.
И, всё же хотел бы я стать писателем. Ведь он тем и отличается от Бога, что руководствуется не устоявшимися постулатами, но свежими мыслями. Они бывают несколько фривольны, но тонки и состоят из множества полутонов, сочетаний и тем. И работают совместно только в тексте произведения. Благодаря диалогам персонажей, сюжету и повествованию. Писатель, по сути своей бунтарь. Пересев в сторонку, у двери, пришёл к выводу Финик.
- Да, но вы научились.
- И, что с того Марин. Я менеджер в конторе, торгующей помидорами, выращенными в Финляндии. Финские помидоры, надо сказать – своего рода патриотизм. Чем же это хуже архитектуры. Здесь, в отличие от неё, всё на виду, как на ладони. Нет тебе никаких секретов, новых форм, дорогущих декоративных элементов. Только схемы продаж и прибыль.
И, я, теперь очень много знаю об этих помидорах. Чтоб им сгнить на складе!
- И, что же тогда, по-твоему, нет никакого смысла учиться творческим профессиям?
- Почему же Марин? Есть. Это, как до революции. В каждой уважающей себя семье, дети должны были играть на пианино, рисовать, и по возможности сочинять. Дело в другом...  Резкий подъём в работе, последующая за ним смена положения в обществе, как правило, приводит к такому же стремительному падению, но… Парадоксально…  полное отсутствие славы, известности подводит вплотную к самому настоящему делу. Только будучи невостребованным, удаётся сделать гораздо больше, чем имея известность имя, спрос и славу. Ибо тогда наступает суета сует. Человек мечется между глобальных тем, а по сути, делает ничтожно мало.
- Но, ведь это только в стенах самого дома. А, как же желание посвятить себя народу?
- Захар, народу нужно правильно вложить деньги. При этом пустив пыль в глаза. У вас в России, недавно скинувшей свои оковы коммунизма, это пока очень хорошо получается. У нас же больше страха перед стукачеством окружающих. Тут никому не позволят выделиться, не имея на это официального, подкреплённого документами, финансирования.
- Но, это же, какой-то концентрационный лагерь!
- Да, Захар. Это Европа.
- Я бы тут не выжил.
- А тебе легко живётся в России? Разве то, что ты там наблюдаешь лучше?
- Лучше.
- Это только кажется. Вы, просто рабы своих ложных представлений о мире.
- А вы, нет?
- И мы Захар. Мне вообще многое не нравится из всего, что строится здесь сегодня.
- Например?
- Вся эта прямоугольная, мёртвая, сделанная на компьютере архитектура. Ты видел эти новые районы, когда подъезжал к моему дому?
- Да. Но, что же в них плохого? Я не понимаю.
- Для того, чтобы уметь такое проектировать, архитектор не нужен. Достаточно знание компьютерной программы. Ты уж извини меня, но я не понимаю весь этот хайтек.
- Хорошо Олег, я помню, как ты мне это говорил в Москве. Но, скажи, пожалуйста, что бы ты выделил, как пример, устраивающий тебя, из того, что построено в последнее десятилетие.
- У нас мало такого. Даже и не знаю, куда тебя направить. Но, в первую очередь, более плавные формы, скруглённые углы, пластика окон. В Стокгольме много такого. Увидишь сам, если сгоняешь туда.
- Но, ведь это и есть имитация предыдущих стилей!
- Имитация!? Почему Захар? Всё сделано в наши дни. Ну, или сразу, после войны. Это новая архитектура.
- Нет. Она новая только из-за своих сроков постройки. На самом же деле это качественный фьюжен. Смесь из всего. Хорошо заправленная специями, грамотно поданная, на красивом блюде, но, всего лишь смесь.
- Почему! …  Ну, хорошо, а скажи мне тогда, пожалуйста, все эти новые, панельные кварталы в Хельсинки, что это, по-твоему не смесь? Самая настоящая.
- Нет, это и есть современная, логичная архитектура, берущая начало из конструктивизма.
- Дом наркомфина в Москве, вот это да – настоящий конструктивизм. По нему и видно, что он сделан не на компьютере. А то, о чём ты говоришь – это всё пустые, картонные коробки. И в Хельсинки по ним можно ориентироваться во времени, сразу понимая, какие из них сделаны на компьютере, простыми программистами.
- Не понимаю, Олег твоей ненависти к компьютеру. Совсем не понимаю. Ведь страшен не он, а то, что многие теперь уже разучились рисовать.
- Вот! Об этом я и твержу!
- Так это же совершенно разные вещи – компьютер и умение рисовать Олег.
- Нет! Это всё корни одного дерева. Ты опять возвращаешься к тому разговору, что у нас состоялся в Москве, когда я приезжал. Зачем? Пусть всё остаётся так, как есть.
- Хорошо. Пусть так, и ты прав. Но, объясни мне, почему памятники конструктивизма, созданные на чертёжной доске, или за кульманом, лучше современных зданий, выполненных в Автокаде? Неужели только из-за того, что в них нет скруглений?
- И из-за этого тоже.
- Но, тогда докажи необходимость круглых форм в конструктивизме. Ведь в любом случае от них можно было бы отказаться без вреда для архитектурного образа здания.
- Зачем!? В них и таится сама изюминка.
- Олег, изюминка в лаконичности. И компьютер тут ни при чём. Он лишь инструмент, в руках архитектора.
- Согласен. Инструмент. Но, неужели у тебя исправно работает вся электронная техника? Не ломается и не «горит»?
- Вообще-то постоянно проблемы с телефонами. Они умирают, не доживая до конца гарантийного срока. Более того, бесследно пропадают файлы с чертежами.
- Вот! Людям творческим противопоказано иметь дело с электроникой.
- Почему?
- Потому что творчество нацелено на созидание, а электроника на уничтожение собственного «Я».
- Но, ведь впереди нас ждёт полная цифровизация!
- Вот это-то и страшно...
- Давайте закончим эту никому не нужную тему и обсудим наш маршрут? А то так и поссориться можно.
- Да Марин. Пожалуй, ты права. Билеты вам на паром до Стокгольма я зарезервировал. Завтра вечером отплытие.
- Спасибо Олег.
Захар, не хотел продолжать спор, не желая изменять своим собственным мыслям. Поэтому сказал:
- Согласен с тобой в одном. Высотки – это дорого, но качественно и нравится современным людям. Там есть комфорт и благополучие, возможность жить без проблем. А в старой архитектуре есть душа. И, несмотря на то, что и там присутствует комфорт, он не так важен по сравнению с ней.
- Люди ненавидят своё прошлое. Им хорошо в настоящем, ибо они пусты и лишены смысла, как панельные дома, - посмотрел на кота Олег.
Стокгольм – это прекрасно. Но, слишком шумно для меня. После того, как я провёл всю свою юность в Питере, мне вполне достаточно Турку – этого старого, основанного Шведами и развитого Русскими купцами города. Но, что же тянет их туда? Неужели им нужна эта суета? Хотя, они ещё молоды и неспокойны внутри себя. Им нужны знания, которые, на самом деле лежат у каждого прямо под ногами, достаточно только остановиться и посмотреть на ту землю, по которой ты ходишь. Она впитала в себя всё, что нужно для жизни. Запахи, шелест листьев, шорохи мышей, треснувший асфальт, гул от многочисленных ног пешеходов.
А, может быть, вам, людям тяжелее, задумался кот.
Вы гораздо выше нас, своих домашних животных. И я бы не сказал, что эта высота заключается в знаниях окружающего мира. Скорее – просто рост. Вы всего лишь длиннее и от этого видите дальше, но не больше, так, как не способны разглядеть, что у вас под ногами. Вы переступаете через лужи, не почувствовав их запах, разгребаете листву, не задумываясь о том, как она может выглядеть с высоты кошачьего взгляда. Даже рыбы в Ауре не так таинственны, если наблюдать их с моста, а не сидя на берегу, с набережной видеть, как они выныривают, чтобы сделать глубокий вдох, ведь под водой кислорода маловато даже и для них.
А вся эта архитектура, вообще не заметна с земли. Она напоминает скалы, возвысившиеся к небу, и нисколько не отвлекает от созерцания совершенно другого, такого земного, в отличие от вашего, человеческого, высокого, но пустого, мира.
Меня не тянет в Стокгольм. Я там не увижу ничего нового для себя. Мне хорошо здесь, в Турку. Его средневековая крепость, словно древняя, гранитная скала, возвысилась над старой шхерой, омываемой солёными водами Ботнического залива. А лютеранский собор, напоминает многовековую Секвойю, дотянувшуюся своими ветвями до неба. Это мой город. Я тут хочу умереть.
Есть много людей, которые родившись уже стариками, так и живут до самой смерти. Возможно, такое заболевание есть и даже известно медицине. Но, почему же, когда я был молод, не оказался подвержен ему? Ведь именно таким образом мне бы удалось продлить то счастье, что я получаю здесь, в этом городе, не истратив столько сил на глупости и искания.
- Ты так и не посмотрел оперу?
- Оперу?
- Да. Персела.
- Персела?
- «Дидона и Энея».
- А! Эту! ...
Захару стало не по себе. Он знал уже наверняка, что Олег не смотрел. И ему не было от этого грустно. Мало ли, что там может прислать один человек другому. Ведь у каждого свой собственный мир, и пускать в него, что-то постороннее, опасное, никто не будет. Только в редких исключениях людям удаётся пробраться в чужую душу и оставить там свой след. И, если это делать силой, то можно нанести травму.
Захар видел, что слишком изменился по сравнению с Олегом.
- Знаешь, я посмотрел.
Захар почему-то испугался такому ответу. Ему было бы сейчас куда спокойнее услышать противоположное. И теперь, он, словно бы нашкодивший школьник, ждал, стоя рядом со столом классного руководителя свой приговор.
- И, как тебе? - с безнадёжностью в голосе, скорее машинально, чем с реальным интересом, поинтересовался Захар.
- Мне не понравилось…
Захар не думал перебивать Олега. Ему, наоборот хотелось закрыть эту, начатую им же, несколько месяцев назад тему.
- …не люблю я, когда ищут, что-то новое.
- Новое? Это конец семнадцатого века!
- Я ходил в детстве в оперу и на балет. Оба театра; оперетты и музыкальный, вообще находились на одной и той же улице, где я жил. Ты извини меня, может, я что-то не понимаю, но для меня опера, это когда все в кафтанах и париках.
Захар не спорил. Он не мог понять, в чём именно состоит та причина, по которой люди добровольно возводят вокруг себя стены. Он не хотел продолжать спор с другом.

* * *

Перед сном, лёжа в постели, он сказал Марине:
- Ни в коем случае никогда, никому не говори свои мысли, если они хоть капельку отличаются от общепринятых. Знания остаются ими только до той поры, пока внутри тебя. Если же им суждено превратится в достояние общества, то перестают греть изнутри. Люди давно ограничили себя рамками и под страхом смерти боятся их подвинуть.
- Ты ругаешь их, а нужно, как у Тарковского в «Сталкере». Помнишь, Алиса Фрейндлих говорит: - «Ты их не ругай, а пожалей. Ведь они больны…»
- И я не ругаю, а боюсь. Так как их стало очень много. Почти все. Да и юродивый разве умеет кого-то ругать?
- Юродивый?
- Да. Мне порою кажется, что я становлюсь юродивым.
- Нищим?
- Нет Марин, скорее богатым. Юродивый – это нечто иное. То, что я умею рисовать, придумывать, делать макеты – интересно всем. Но, каждый понимает, что само по себе, вышеперечисленное никому не нужно, если оно не приносит денег. А, значит, это второстепенно, и не может быть востребовано обществом. Это знания, а не они ли основа всех духовных богатств?
Захару показалось; возможно, наступают такие времена, когда тот, кто пытается жить логично, будет выглядеть пророком. Но и страдать ему придётся не меньше чем любому прорицателю, если вообще не быть убитым.
Он потушил свет прикроватного светильника, и добавил сопротивляясь внезапному зевку:
- Мысль – это то оружие, которым управляется мир. А мы пока ещё способны мыслить.

* * *

- Ты мог бы работать тут архитектором. Но не захотел. Почему?
- Зачем ты меня спрашиваешь об этом Захар? – стоя у подъезда своего дома, провожая Захара и Марину в порт, сказал Олег.
- Сам не знаю. Наверно, потому, что понимаю - мне не стать известным.
- Не это главное Захар.
- Я знаю. Просто, именно сейчас, начинаю понимать многое.
- То, что ты не способен давить на заказчиков? 
- И это тоже.
- Они управляют тобой в твоих решениях, впаривая своё видение. Так это всего лишь от того, что ты умеешь оставаться человеком, понимая главное - не имеешь права навязывать клиенту архитектурный стиль.
- И это главное?
- Да. Умение выжить в этом мире.
- Ты выживаешь Олег?
- Я живу не для творчества. Оно отвернулось от меня. И, теперь я понимаю, что мне не нужно, чтобы от меня все чего-то ждали. Я не хочу ни с кем делиться тем, что внутри меня, и, уверен, что это принесёт пользу только мне. Ибо я жив сам собой. Своей основой, позволившей мне сохранить главное – способность творить. И, если хоть кого-нибудь я смогу заинтересовать своими работами, изредка рисуя, - уже счастье.
- Это и есть выживание для тебя?
- Да. Я не диктатор. Мне достаточно быть самим собой.
- А мне нужны почитатели.
- Это пройдёт. Главное не впасть в депрессию, - улыбнулся на прощание Олег. Он сказал так, будто чувствовал, что Захар должен услышать сегодня от него это, самое важное, что понял, живя здесь, в Финляндии, далеко от своей первой профессии, заменив её ремеслом, позволившим остаться человеком.
- Многие проектируют всякую хрень с самого начала своего творческого пути, не в силах создать нечто большее. Но, они востребованы, как авторы-исполнители шансона. И, только к старости это ремесло становится у них качественней. Они, как жёны – плакальщицы на похоронах - делают работу не от души, а по просьбе, или за деньги, словно плачут, сочетая в себе различные степени пронзительного взрыда. Истово, надрывно, но, вместе с тем и искусственно. Потому, что у нас все профессионалы сейчас, а талантов нет. Их выжили. А профессионал, словно выдрессированная обезьяна, знает, куда, что положить.
Захар не понимал Олега. Он всё ещё считал себя избранным из всех, кто учился вместе с ним в одной группе в институте. Ведь, только ему одному удалось остаться верным своему призванию. Проклятые девяностые сделали своё дело, уничтожив то, что могло бы являться фундаментом для архитектуры следующего тысячелетия, сильно проредив ряды их поколения в этой профессии.
- Человек, это животное, получившее душу. Поэтому он не может, да и не имеет права оставаться животным, - через закрывающуюся дверь своего подъезда, на мгновение, остановившись, заключил Олег.
Он жил на севере и поэтому был немногословен. Последние годы, много времени проводя без людей и общаясь с котом Фиником, стал замечать, что стал понимать его мысли. Это не пугало, как кого-либо другого. Наоборот – радовало возможностью узнать что-то новое.

Захар, завёл мотор, чтобы ехать к парому.
- Он остался верен своим знаниям, - сказал он Марине.
- А ты?
- Я живу сегодняшним днём и думаю о будущем, черпая идеи из настоящего.
- А он?
- Он остался в прошлом, думает о сегодняшнем, видя смысл в отжившем. Впрочем, как и все те, кто остался там, в России. Стоило ли из-за этого уезжать?
- Может быть он гений?
Захар посмотрел на Марину, улыбнувшись.
- Для гениев, люди брёвна. Они полны идей и способны вовлечь всех в свою затею, не задумываясь о её мимолётности, не давая ей окончательно созреть, отлежавшись и приобретя полноту, на следующий же день, меняя всё в корне.
Им плевать на людей. Они для них скот. Им важна значимость своего видения. Эгоизм, самовлюблённость, бесчувственность и жёсткость, рядом с высочайшей чуткостью, чувствительностью и тонкостью и есть основа лицемерия.
Бог не помогает тем, для кого люди «брёвна». Талант он не может отнять, так, как сам его и вложил. Но лишает здравого смысла.
Тарковский снял аж три «Сталкера». И не факт, что самый последний был удачей.
- Ты считаешь, что всё это про Олега?
- Нет… не думаю…  Мне кажется, когда-нибудь настанут такие времена, когда никто не будет бороться, ни за что не признаваясь в том, что сдался.
- Хорошо, что в тебе ещё есть силы.