Глава 14. Жеребины

Семья состоит из четырех (2 бабушки и 2 дедушки) плюс двух (мама и папа) плюс седьмого я. Семья как шар земной покоится на слонах, а они на китах. Никто этих слонов и китов никогда не видел, в лучшем случае мы застали в живых своих дедов, ну а уж о том, чтобы поговорить с ними, то увы. Поэтому мало у кого сохранились сведения о дальних родственниках. Зато на их счёт можно вдоволь пофантазировать.
Начнём вспоминать Жеребиных. У прадеда Жеребина Петра было несколько детей. Сохранились фотографии шести: Михаила, Николая, Фёдора, Лидии, Анны и Ольги. Сделанная ещё до революции фотография самого Петра изображает человека лет 50-60, абсолютно седого. Рядом с ним, положив руку на его плечо, стоит белобрысый мальчик лет 8, по виду его младший сын Фёдор. На Петре надеты фуражка с околышком и маленьким козырьком – такие, как носили низшие чины, косоворотка, подпоясанная узким ремнем и брюки. Обут он в ботинки. У Петра борода клином, небольшие усы и бакенбарды. Сидит Пётр на стуле, выставив вперед левую руку, держа в ней узкую трость с наконечником и набалдашником. На Фёдоре надета матроска, заправленная в суконные штаны по колено, ноги при этом закрыты чулками и обуты в ботинки. Глядя на эту фотографию, сделанную не позднее 12 года, я бы сказала, что вижу на ней фабричного или мастерового, имеющего определённый достаток. Поскольку он не левша, то у него имеется проблема с левой ногой. Сидит он, слегка её отставив, опираясь на правую ногу. Может быть, он был ранен на войне. Этой войной была война 1904-1905 года с японцами.
В июне 1905 года была проведена мобилизации Московского округа для формирования XVII корпуса. Формировали его с такой поспешностью, что в строй попали «…запасные преимущественно старших сроков, 39 - 43 лет, что не должно было способствовать повышению их боевых качеств. Воинским начальникам было предписано отправлять в части первых явившихся. Таковыми оказались исполнительные и степенные «бородачи», являвшиеся в присутствия сразу по получении повестки. Молодые запасные, как правило, загуливали и являлись через несколько дней, когда штатные нормы оказывались заполненными».
А. А. Керсоновский. История русской армии
С другой стороны он вполне мог эту ногу, споткнувшись, просто сломать или получить производственную травму.
Как я знаю, служил он у Кушнерёва, поэтому семья жила не дальше села Сущёва, может быть, что на улице Палиха. Пётр сидит важно на стуле у забора, за штакетником которого виден разросшийся сад. На фото имеется надпись, сделанная корявым почерком мало пишущего человека, значит, что прадед был грамотным.
Женат он был на блондинке, имени которой история не сохранила, а сам, судя по всему, был брюнетом, поскольку брюнеты седеют рано. Из шестерых его детей четверо получились смуглыми и черноволосыми как цыгане, а двое - белокожие блондины с редкими волосами. Моя ветвь пошла в чернявых. Пётр умер во времена революции, но все его дети вышли в люди. Отличительной особенностью его детей была их музыкальность.
Например, старшая Анна, которую в семье звали Нюшей, пела в знаменитом хоре имени Пятницкого. Там же она познакомилась со своим мужем. Жизнь прожила бездетной, опекая братовых племянников. В конце жизни, овдовев, она взяла на воспитание девочку из многодетной малоимущей семьи и отдала ей своё любящее сердце.
Младшая, Лидия, была артисткой оперетты. Во время войны она, окончив курсы связисток, пошла на фронт и оттуда не вернулась.
Младший брат Фёдор в 16 лет, поддавшись Красной пропаганде, убежал на фронт и стал профессиональным военным. Он дослужился до военного инженера 1 ранга железнодорожных войск. Демобилизовавшись, остался работать в железнодорожном ведомстве. Женился Фёдор поздно на простой женщине из деревни, в браке имел единственную дочь Марту. Я успела застать дядю Федю живым и здоровым. Вместе с бабушкой мы его навещали, правда, редко. Когда мы в первый раз пришли к нему в гости, меня поразили музыкальные инструменты, висевшие над кроватью – это была семиструнная гитара, мандолина и балалайка. А в памяти осталась фраза о том, что он играет на всех на них, выучившись игре самостоятельно.
Следующая страница семейной хроники Жеребиных посвящена Жеребиной Ольге Петровне.
Судьба Ольги интересна своей загадочностью, а загадочность вызвана отсутствием достоверной информации о подробностях жизни этой женщины. Ольга жила долго, в окружении родственников, но жизнь научила её молчанию или родственники оказались не достаточно любопытными. О её прошлой жизни не знаем не только мы, дальняя родня, но и её близкие люди. Путём совместных размышлений и домыслов с польскими родственниками, рассматривая два единственно сохранившихся документа, можно попробовать воссоздать линию жизни женщины, родившейся в самом конце 19 века.
В декабре 1915 года Ольга родила дочь Нину, о чём была сделана соответствующая запись в метрических книгах Крестовоздвиженской церкви на Убогих. До настоящего времени церковь не дожила, а построили её, назвав в честь святого Иоанна Мученика, на Старой Божедомке в 1635 году. Ныне её можно было бы увидеть на углу улицы Дурова и Самарского переулка. Там находился Убогий или Божий дом, куда свозили тела умерших людей - бездомных или неизвестно откуда прибывших в Москву, замерзших, утонувших или умерших от рук насильников. Стараниями церковных служителей их хоронили дважды в год – на Троицу и на Покров. Церковь снесли в середине 1930-х годов, и на ее месте в 1937–1941 гг. построили здание гостиницы ЦДСА.
Сохранилась свадебная фотография Ольги, но в метрическом свидетельстве её дочери, выданном ЗАГСом Краснопресненского района в 1920 году, сведения об отце девочки отсутствуют. Есть предположение, что этого отца, белогвардейского офицера, убили в 1918 году, и именно поэтому как сама Ольга, так и её дочь Нина в сохранившемся свидетельстве о рождении Нины, записаны как Жеребины. Это свидетельство было получено для выезда в Польшу. С переездом в другую страну им помог друг мужа Ольги. В Польшу Ольга взяла с собой семиструнную гитару, с которой никогда не расставалась. Она пела романсы. Ольга вышла замуж за поляка, и у неё родилось ещё трое детей – девочка и два мальчика. Семья поселилась на границе с Чехией в городе Чешин. Когда Гитлер напал на Польшу в 1939 году, незамужняя беременная дочь Ольги Нина бежала во Францию. Там в 1945 году она познакомилась с поляком из Варшавы, с которым заключила брак в городе Бретну на юге Франции. Звали поляка Евгений Бычиньски. Он усыновил рождённую Ниной в 1940 году дочку, которую та назвала Ириной, и дал ей свою фамилию. После войны супруги вернулись в Чешин. Девочка оказалась даровитой, и в свои 18 лет она стала солисткой ансамбля польского народного танца Мазовша. Ирина была похожа на бабу Нюшу (Анну Жеребину) в молодости. Обе черноволосые, чернобровые, с близко посаженными черными глазами на узком лице – ни дать ни взять – грузинские княжны в европейском платье.
Когда мне исполнилось 6 лет, в жизни моей семьи случилось большое праздничное событие: в Москву на гастроли приехал ансамбль Мазовша, и 19-ти летняя Ирина Бычиньска пришла к нам в гости на Краснопролетарскую улицу. Это событие настолько взволновало меня, что кроме того, что меня забрали из детского сада до сна, и мне досталось целое, а не половинчатое, как обычно, пирожное, я ничего из этого знаменательного дня не запомнила. В нашей комнате собрались все родственники Жеребиных. Ещё бы! Заграничными гостями в то время мог похвастаться не каждый! Благодаря этому визиту остался на памятном фото интерьер нашей комнаты на Краснопролетарской улице дома 8. На фотографии я вижу старый диван, спинка которого окаймлена деревянными бортами с верхней полочкой. На полочке, на кружевной салфеточке, прямо посредине красуется лежачая фарфоровая скульптура овчарки, по правую и левую сторону от которой стоят 7 слоников «на счастье». К мягкой спинке дивана, чтобы не пачкать обивку, английскими булавками пришпилено расшитое розами полотно. На круглые откидывающиеся диванные валики надеты белые полотняные чехлы. Над диваном висели фотографии. Самая большая в раме – фотография деда. Там же фото бабушкиной дочери и сыновей. Это тот диван, на котором я провела своё детство под боком у бабушки, читающей мне сказки.
Ирина же Бычиньска вместе с ансамблем Мазовша из Москвы полетела в Америку, где вышла замуж за миллионера. Миллионер был пастором. В своём детстве я никак не могла совместить два понятия – миллионер и пастор. Эта женщина была настолько притягательна для мужчин, что выходила замуж 7 раз в течение своей жизни. Последний раз - за своего первого мужа. Живут они под Лос-Анджелесом. Можно было бы и не писать об этом, если бы не один маленький нюанс. Выросшие сыновья Ирины решили найти свои безнадёжно затерянные корни и, заплатив приличную сумму, обратились к держателям всемирного архива, мормонам, чтобы узнать, кем были их дед и прадед, принадлежавшие русской ветви. Мормоны, взяв деньги, почесали в затылке и написали вердикт, что ветвь Жеребиных зародилась в Индии, откуда через горный кавказский хребет перевалила в Россию. Про Венёвскую крепость и про угадывания судьбы посредством переступания жеребца через брёвнышки, они ничего не написали. Думаю, что мормоны просто преподнесли всем известную истину о пути народов из Индий в Европы, но с другой стороны – почему у доброй половины наших родственников такая смуглая кожа, чёрные глаза и чёрные брови?
Последний, о ком я хочу написать сейчас, это о своём деде, Михаиле Петровиче Жеребине. Дед пошёл по стопам своего отца и стал печатником в типографии у Кушерёва. Во время революции он так же, как и Фёдор, вступил в коммунистическую партию, сорвался и надел военную форму, но ненадолго, а вернулся на работу в типографию, потому что был уже обременён семьей. До 1924 года Прасковья Жеребина родила Михаилу троих сыновей. Старший, Мишенька, умер во младенчестве. Со слов сестёр моей бабушки, Михаил Жеребин супружеской верностью не отличался. Отправив молодую жену с детьми на дачу, он не спешил её навещать, оправдываясь партийными собраниями и рабочими авралами. Хотя работал он добросовестно и был известен своими организаторскими навыками. Именно поэтому его назначили начальником переплётного цеха. Наверное, он был настолько хорошим организатором, что в 1927 году партийное руководство отправило его на Урал налаживать печатное дело. К тому времени Прасковья Жеребина растила троих детей: Виктору было 5 лет, Михаилу 3 года, а Нина только-только родилась. По заданию партии дед уехал один и больше в семью не вернулся. На Урале он встретил Елену на 12 лет его моложе, и с ней у него сложилась новая семья, в которой родилось две девочки и мальчик. Бабушка Паня в свои неполные 30 лет осталась одна с тремя детьми коротать бабий век. Нет, она была в окружении любящей родни, но дети росли без отцовской руки, а женщина без мужниной ласки. Как она сводила концы с концами? - Она была экономной и хозяйственной женщиной, а также работящей. За хлеб-соль взяла детям в няньки деревенскую девчонку, а сама ходила на работу в типографию. Когда младшенькой Нине исполнилось 3 года, она отдала её в детский садик, а сама ходила переплетать книги в типографию. Комната, в которой они жили, была 25. 5 метров. В ней помимо гардероба, буфета и комода стояло три детские кровати и стол со стульями. Когда нянька нашла себе работу и ушла в общежитие, бабушка нашла место для раскладушки и сдала угол студенту-медику. Потом студент выучился и стал главврачом Семипалатинской больницы – несколько раз он, приезжая в Москву, заходил к нам домой, чтобы показать своему сыну, где он жил, когда учился.
Когда началась 2-я Мировая война, старший сын бабушки Виктор ушел на фронт, где погиб в 1942 году. Это случилось под Ленинградом.
Мой же отец, закончив 7 классов, пошел работать на завод. В октябре 1941 года ему исполнилось 17 лет. В армии он служил, но на фронт не пошел, потому что работал на военном заводе. В 1942 году завод был эвакуирован в Нижний Новгород. На этот же завод устроилась работать и моя мама после окончания ФЗУ – фабрично-заводского училища, где она выучилась на фрезеровщицу. Там они и познакомились.
Дед Михаил Петрович Жеребин в 1939 году был назначен директором типографии Детская книга на Сущёвском валу. В аттестационной анкете при назначении на должность о своих заграничных родственниках он не упомянул. Когда же немец подошёл к Москве, типографию Красный пролетарий решено было эвакуировать на Урал, и поручили это деду. Через два года он привез станки и оборудование обратно в Москву, и типография вернулась на Краснопролетарскую улицу дом 16. В 1944 году дед умер в институте имени Склифософского после операции по удалению язвы.