Дню Полярника. Торосы на море

ДНЮ ПОЛЯРНИКА!

Я, Леонид Крупатин, уроженец станицы Нижне-Курмоярской, Цимлянского района Ростовской области. Мой отец пришёл домой после Великой Победы лишь в октябре 1945 года, из госпиталя, инвалидом второй группы. 22 апреля 1945 года  при взятии Берлина, осколок снаряда лишил его локтевого сустава. По просьбе друзей-разведчиков, врач два часа сшивал ему сухожилия и нервы, чтобы сохранить руку, но она была плохо управляемой, хотя ведро воды он ею носил и вёслами на баркасе он  грёб двумя руками. В 1946 году он женился на моей будущей мамке и перед Рождеством 1947 года родился я. Когда мне исполнилось три с половиной годика, в 1950- м году, нашу станицу, как и многие другие, выселили с родных, исторически обжитых мест в голые степи, а на месте нашей станицы из донской речной воды образовалось Цимлянское море, которое было водохранилищем Цимлянской ГЭС и одновременно оно было ещё и частью Волгодонского судоходного канала им. Ленина, который по задумке Императора Петра Великого, построил другой великий – Генералиссимус И.В. Сталин руками пленных немцев и советских «зэков».
   После выселения мы оказались на жительстве в хуторе Рябичи-Задонские. Отец с матерью пошли работать на строительство «Волго-Дона» и жили на съёмной квартире в соседнем хуторе, ближе к работе,  а мы с бабушкой жили вдвоём. Бабушка обихаживала меня, корову, свинью, коз, кур и огород. А ещё бабушка учила меня читать «по складам», как она выражалась, хотя сама она именно так и читала, окончив два класса церковно-приходской школы. Так что в четыре годика я уже читал и был записан в библиотеку, которая называлась «Изба-читальня» и находилась она от нашего двора всего через двор. Ещё она называлась: Дом Серафимовича. Так как в этом доме родился в нашей затопленной станице писатель Серафимович А.С. (Попов) – донской казак, писатель, революционер, лично знакомый с В.И. Лениным. Его дом был перевезён вместе с нами, так как в х. Рябичи-Задонские переехали большинство наших земляков. Дом был поставлен на пустыре вблизи сельского майдана и Сельсовета. Так получилось, что с тыльной стороны этого дома стоял один из многих разбитых немецких танков дивизии Манштейна, шедшей к Сталинграду на выручку Фельдмаршала Паулюса, окруженного с двадцатью двумя дивизиями, в чём участвовал и мой отец, которому исполнилось в Сталинграде 18 лет 14.01.1943 г. и в этот день его официально приняли в  РККА (Рабоче-Крестьянскую Красную Армию), а через две недели, 2-го февраля, Паулюса взяли в плен.
  Так вот, этот танк не давал покоя местным взрослым пацанам и они его постоянно «курочили», то есть снимали с него всё, что можно было открутить. Я, конечно,  тоже был к танку неравнодушен и часто заходил из любопытства. Однажды эти пацаны облапали грязными руками мои библиотечные книжки и меня библиотекарь стыдила, а однажды летом пацаны дали мне грязную в мазуте шестерёнку из коробки скоростей. Я от такого подарка отказаться не мог и принёс её домой к ужасу бабушки, при чём, разбив этой скользкой шестерёнкой большой палец на ноге. Бабушка меня всегда строго настрого предупреждала, когда я шёл в библиотеку, чтобы я «на танку не ходил!».
   Кроме библиотечных книг у меня ещё были книги дедушки Стратона, погибшего на фронте в феврале 1945 года при освобождении Будапешта. Он был младшим лейтенантом, командиром танка. Это был его третий танк,  а по суеверному поверию танкистов – третий танк всегда – последний.  Дедушка был преподавателем математиком с высшим образованием. Уходя на фронт он оставил моей маме на хранение все свои документы, книги и штук сто иллюстраций картин эрмитажа и сцен из театра. Это для меня было как окно в мир, за неимением телевизоров в то время. А ещё, среди его книг была книга дореволюционного издания : «Хрестоматия по естествознанию» В этой книге очень много было посвящено освоению Северного морского пути, Северного Ледовитого океана и в этой книге были вклеены карты путешествий наших легендарных полярников от сибирского казака Семёна Дежнёва до Александра Васильевича Колчака. Мне мама тогда сказала неправду, что это однофамилец того Колчака, который был белым генералом или адмиралом. Оказывается, душу свою вложили в освоение Северного морского пути и М.В. Ломоносов и даже наш физик-химик Д.И. Менделеев, а Русскую Аляску и восточную часть Америки открыл русский капитан Беринг. Там я познакомился с географическими картами и влюбился в них. Я не знал, что через год я буду жить на берегу Цимлянского моря и меня будут сводить с ума береговые торосы, которые образовывались по осени штормами, когда мороз и ветер мерялись своими силами. На берегу тогда образовывались такие «буреломы» из льдин, что свободно можно было снимать фильмы про полярников. Мои ровесники ничего не знали про путешествия полярников и с удивлением слушали мою информацию, «осваивая» наши прибрежные торосы. Торосы в пургу накрывали сугробы и мы там делали свои зимовки и штабы. Однажды я на этих торосах чуть было не погиб, пытаясь преодолеть их ночью.
ЗИМА И ЛЮБОВЬ!ТОРОСЫ НА МОРЕ...(рассказ о детстве)
МЕСТО ПОСТОЯННОЙ ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2011/12/25/1229   

    Мать настояла  чтобы отец ушёл из рыбколхоза, потому что редко видела его. Стал он работать на Цимлянской прядильно – ткацкой фабрике поммастером (то есть  механиком наладчиком  оборудования). Однако рыбалка и охота для  отца это был просто образ жизни. Без этого он не мог. А рыбак рыбака видит издалека – всегда друзья найдутся. В общем , помаленьку они рыбачили в Цимлянском море. Летом на большом вёсельном баркасе ставили сетки, а зимой под лёд. Однажды я уговорил отца и он разрешил мне пойти с его компанией днём на установку сети под лёд. Сложная система, но интересная, а главное я оказался полезным. В этом процессе нужно много бегать от лунки к лунке и моя помощь была в этом нужна. Видела бы меня Нинка, которая появилась у нас во втором классе и в которую я сразу влюбился. Мы даже сидели с нею за одной партой, но мы слишком тесно друг к другу прилипали, учительница заметила неладное и рассадила нас. Сейчас мы уже в четвёртом классе, но Нинка для меня как компас. Чтобы я ни делал, а всё думаю: вот бы Нинка увидела, как здорово у меня вот это получается или какой я взрослый и самостоятельный.
СМЕЛО В ЛЮБВИ Я ПРИЗНАЛСЯ!

Вот это  – чудное место!
Помню на этой тропинке
Смело в любви я признался
Нашей отличнице Нинке!

Она, покраснев, мне сказала:
-Ну, и люби! Ну и что?
Только без знаков вниманья –
Чтоб не заметил никто!

Я не люблю всяких сплетен
И не даю обещанье!
Ты не выплёскивай чувства
И соблюдай расстоянье!

Мудрой была эта Нинка!
Пыл согнала в один миг!
Нам тогда было шестнадцать!..
Не одному! На двоих!!!(отрывок)
   После окончания установки рыбаки замаскировали следы, запомнили ориентиры на берегу, поставили вешки на расстоянии от места сетки, просчитали шаги от вешек и договорились завтра в девять часов вечера встретиться, «перебрать сеть», то есть выбрать рыбу, а сеть опять запустить на место.
   Я попросил у отца разрешение приехать на коньках тоже к месту  установки сетки к девяти часам вечера завтра. Ну, коль я сегодня оказался полезным, то отец не смог мне отказать. Это был январь месяц  1957 года. Мне было  10 лет. Зима была крепкая, лёд был толстый. Рыбаки на лёд спускались в основном с центральной нашей улицы, ну,  конечно же Ленина. Там берег был более обжитый , протоптанный между торосами льда, которые выстраиваются штормами до ледостава в невероятные нагромождения, где я думаю можно бы  кино снимать с сюжетом про полярников.А я же мечтал стать полярником! В восемь часов вечера я ушёл из дома сославшись бабке на договорённость с отцом, а матери не  всегда было до меня из-за её тетрадок и учебных планов. Она учила не меня, а чужих детей. У неё было звание «Заслуженный учитель школы РСФСР».
   Дом у нас был  на крайней улице к морю – метров  пятьсот от берега, но зимой там люди не ходили, а до улицы  Ленина, точнее до спуска к морю с этой улицы, было с километра полтора. Однако я был там раньше времени. Часы у меня тогда уже были. Я спустился к морю, вышел на лёд. Сориентировался по  береговым ориентирам: расстояние от берега, угол влево на огни посёлка ГЭС, вправо на огни комбината игристых вин – на самом верху моей улицы –Советской.
   Проверил правильность построенного мной угла и… оппа! Споткнулся об вешку! Я ориентировался на местности хорошо. Потом в Дели и в Бомбее(сейчас Мумбайи)  мне это пригодилось в зрелом возрасте. Часы были бесполезны. Свет уличных фонарей сюда уже не доставал, а спички я с собой не носил. Луны не было. С берега был свежий ветерок. Я поворачивал к берегу то одно ухо, то другое, надеясь услышать приближение отца «со товарищи», но бесполезно, хотя чувствовал, что время уже  « пошло» . Я покатался на коньках вправо, влево, посвистел. Никто не отвечает. Я был уверен, что прошёл уже час и я уже стал подмерзать. Ветерок был  в открытом море более ощутим , чем под высоченным Цимлянским  берегом. Я  ещё покричал, посвистел, подставляя по очереди на ветер свои уши. Ответа нет. Я  стал спиной к ветру, лицом в открытое море и почувствовал, что меня понесло. Я  расстегнул полы своей  «военной» телогрейки – защитного цвета и меня ещё сильнее понесло в темноту. Я это понял по усилившемуся звуку постукивания коньков на неровностях льда. Здорово! Хотя страшнова-то в темноту! Просто уверен, что в открытом море при таких морозах неожиданностей быть не может.
  Думаю, пока назад вернусь, может и отец подойдёт. Эх! Видела бы сейчас меня Нинка!.. Она бы, наверное,  со страху умерла...Со страху за меня!
  Однако через некоторое время у меня появилось чувство беспокойства. Остановился, глянул назад и обмер!.. Цимлянск на горизонте просматривался тоненькой ниточкой огоньков, а мне теперь бежать на ветер! Делать нечего. Надо бежать. Бегу… Вернее , пытаюсь! А коньки мои почти на месте: клац по льду – клац. Сначала застегнул я свою телогрейку, потом опять расстегнул, потому что понял – будет  очень жарко!
Часа полтора я вот так шлёпал, расплачиваясь за  пятнадцатиминутное удовольствие «с ветерком». Но, как говорится:  «Любишь кататься….» Поближе к берегу, но ещё далеко от условного места я посвистел, даже покричал «папа!», уверенный, что на берегу никто не услышит. Ветер навстречу. Потеряв надежду, я решил сэкономить  силы и время и повернул наискосок, на свой пляж, чтобы выйти с моря  ближе к дому, потому что силы были на исходе. Телогрейка моя ватная, по-моему даже снаружи вспотела.  И вот приближаются в темноте очертания спасительных торосов, как почему-то мне казалось. По мере приближения к высокому берегу стал потише встречный ветер и мне вдруг показалось, что лёд подо мной потрескивает! Что за чушь? Я знаю какой на море лёд – 60-70 см и больше. Я пригнулся, перестал шевелить ногами, слушаю… трещит! Я упал на пузо, раскинув руки, ноги. Треск прекратился. Я стал потихоньку шевелиться, передвигаясь в сторону торосов. Осталось метров двадцать… Но что это? Под меня, вдруг, поверх льда  заструилась водичка. Пронзительная мысль –опускаюсь!
Я резко вскочил и с треском провалился сквозь лёд и стою на каком то другом твёрдом основании в воде по эти самые… Ну, ниже пояса… После немыслимого испуга, первая счастливая мысль: стою! Не тону! Я понял, что стою на другом твёрдом льду другого уровня. Это результат деятельности  ГЭС, которая  исходя из своих соображений может поднять или опустить уровень воды в своём водохранилище, которое мы считаем морем. В результате этого может быть не один уровень льда именно у берега. Успокоившись, я стал продвигаться к торосам, ломая перед собой уже нарушенный слой льда и щупая ногами  другой нижний слой.. А ноги стало от холода ломить! Мне показалось, что ещё чуть и будут судороги, о которых я слышал, но не испытывал. Дошёл я до тех пор пока можно было лечь на этот верхний  лёд и ползком добрался до торосов.  О! Это ужасно! Я, конечно, не ожидал. С виду они выглядят угрожающе, но  не думал я, что в натуре они страшнее, когда взбираешься из последних сил на гребень и падаешь с него на такую глубину, что кажется, что падаешь до дна моря. И потом опять взбираешься, чтобы опять упасть, неизвестно как и неизвестно,   до каких пределов. Ближе к берегу торосы помельчали, но штаны мои совершено замёрзли и отказывались гнуться, как в «Джентльменах удачи» после цементного раствора. Но тогда ещё не было этого фильма, так что я был первопроходец. Выбравшись на  мой , такой родной пляж, я понял, что на коньках  не смогу взобраться на нашу гору – метров ,  думаю, более пятидесяти. Попробовал развязать шнурки ботинок, но руки замёрзли и пальцы ничего не чувствовали. Вместо – развязать  - я затянул на узел шнурок левого ботинка. Кстати, тогда мало у кого были коньки на ботинках, а у меня были! Как назло,  ножа в кармане не оказалось, хотя никогда с ним не расставался. В снегу стекло найти на пляже –напрасно. Навес  спасателей со скамейкой. Подхожу на подкашивающихся ногах, поискал, ничего острого. В столбу у скамейки забит ржавый гвоздь. Есть! Придумал! Встаю на скамейку правой ногой,  левую, громыхая замёрзшими брюками поднимаю к гвоздю и цепляю за него шнурок. Рву, что есть силы, но нога правая соскакивает со скамейки и я опрокидываясь вниз головой вишу на гвозде левой ногой! Вот это шнурочек !. До скамейки я теперь лишь касаюсь кончиками пальцев одной руки… Моя одежда, вылезшая из под ремня брюк и телогрейка задрались вниз, оголив живот и спину.И что? Утром меня вот таким найдут? И Нинка об этом узнает!.. А может быть и увидит висящим на гвозде, как тушка  барана в леднике нашего "СельПО"!.. Я, аж, захлебнулся от злости! Я почти в истерике засунул   правую ногу с коньком  между столбом и левой ногой и как рычагом ею попытался снять свою левую ногу с гвоздя. Что-то треснуло и я упал вниз, «долбанувшись»  головой в нетвёрдый снег. Отдышался.  С мёрзлым хрустом дотянулся до шнурка левого ботинка. Он целый, но в нём торчит зловредный гвоздь, который я выдрал из столба. Я его изучил и обрадовался. Он был сильно ржавый и шероховатый, как напильник. Я с остервенением двумя руками стал тереть им шнурок в одном и том же месте и  через минуты две я его одолел. При этом пальцы мои согрелись. Я пощупал другой  ботинок и обнаружил , что  « бантик» шнурка в порядке. Я потянул за кончик и развязал! Сняв ботинки, я налегке в шерстяных носках почти бегом, выскочил на свою заветную гору. Я шёл гремя своими замёрзшими штанами и не к месту вспомнил про Нинку... Нет! Вот таким я не хочу ей показаться на глаза...
   Я спокойно дошёл до своего с тёмными окнами дома, но увидел, что в подвале, в котором одна половина была жилой, светятся окна. Ёлки палки! Кто же это? Заходя в калитку,  перепугал свою собаку грохотом  моих смёрзшихся штанов, но  пёс быстро понял, что я свой. У нас было два входа в дом. То есть через подвал тоже был вход. Я открываю  дверь входной пристройки подвала, спускаюсь по ступенькам, грохоча штанами… Резко открывается дверь и в свете проёма ошарашенное лицо моего отца, не успевшего дожевать ужин…
-Ты где был?
-Тебя встречал…
-Где?
-На море, где сетка. Вы же договаривались!
-Быстро раздевайся! Только тихо, чтобы бабка не услышала!
   Отец  вышел в погреб, вернулся с кружкой вина, полкружки отлил себе в стакан и ставя кружку на горячую  плиту сказал:
-Потом расскажешь! Мойся. Выпьешь горячего вина поешь и спать! У нас на работе авария была и вылазку отложили. Где провалился?
-У торосов.
-Понял, что такое торосы?
-На всю жизнь!
Ну, и слава Богу!
  Уже лёжа под одеялом, засыпая я подумал: Эх! Знала бы Нинка, что со мной сегодня было! Но вспомнив, как я падал в расщелины торосов, как висел на гвозде, подумал: Нет. Лучше пусть не знает. Не всё же ей надо знать... И полярником я точно не буду!..

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.