Карантин

Матвей Денисович малость захворал. Мигрени замучили, кашель какой-то нездоровый, к тому же душа болит. Записался он к терапевту, пришел за пять минут до записи, дождался врача на жесткой скамеечке и поведал ему о своих болях. А врач отправил Матвея Денисовича на флюорографию. Ну, раз сказали — надо идти, врачу-то виднее.

Выстоял он в очереди добрых полчаса, познакомился со всеми милыми старушками и задержал кривое дыхание в холодной коробке.

Принес Матвей Денисович результаты флюорографии терапевту, а тот почитал их задумчиво, бороду почесал и отправил его кровь сдавать. Ну, раз надо — сдаст, врач-то лучше знает.

Занял Матвей Денисович очередь на кровь, уперся взглядом в угрюмую белую плитку и спустя резиновый часик отдал вампирам свою нерадивую кровь: стукнули ему лезвием в палец и подставили ледяную трубочку. Жадно насосали, не стесняясь. Но им и этого мало: в упругую вену кольнули и оттуда еще подпили.

Вернулся Матвей Денисович к терапевту, пряча лохматую ватку, отдал результаты крови, а врач мусолил их, сравнивал что-то, сомневался. По итогу отправил его сдавать мочу с калом. Матвей Денисович не особо хотел, но раз доктор сказал — постарается. Вдруг там серьезное что.

Сходил он в лабораторию, взял там две баночки и закрылся в грязной кабинке. Окружили его стенка обшарпанная, пол мокрый, да ободок коричневый, кошмарили бесстыдно, но он изо всех сил поднатужился. С мочой проблем не случилось, а вот с калом пришлось постараться: минут двадцать сидел, не меньше. Гордый успехом, отнес баночки в лабораторию и дождался результатов.

Пришел Матвей Денисович к терапевту и триумфально вручил результаты, а тот еще больше растерялся. Встал из-за стола своего и шагал взад-вперед по кабинету. Матвей Денисович уже сам испугался, спросил — неужто серьезное что, а терапевт говорит, что пока непонятно. Рано выводы делать. И отправил он бедного Матвея Денисовича семя сдавать. Тут у него совсем взгляд оробел, лицо в краску, но спорить не стал — если доктор говорит, надо делать даже через не хочу.

Побрел Матвей Денисович в генитальное королевство, получил там журнал непотребного содержания, прозрачную баночку и улыбку медсестры, и снова закрылся в кабинке. На радость, случилось легче, чем с калом. Похабные картинки так и высасывали из него семя.

Смущенный Матвей Денисович взгляд в пол опустил и побежал из генитального в терапевтическое, вручать результаты семени. А терапевт читал их, искал что-то между строк. Так внимательно, что аж пот проступил. Тогда он салфеточкой лоб вытер, форточку приоткрыл и обратился к Матвею Денисовичу почтительно и осторожно. Говорит, ситуация до боли нетипичная, скорее сказать, пугающая, оттого и методы нужны нестандартные. В общем, водил вокруг да около, мямлил чего-то и вывалил наконец, что нужно Матвею Денисовичу к хирургу идти и почку сдавать на исследование. А Матвей Денисович слюну тяжелую кое-как проглотил и сигарету закурил прямо в кабинете. За три затяжки до фильтра добрался, помолчал еще минуту-другую и согласился. Раз все так нетипично и пугающе, значит другого решения нет — врач-то врать не будет.

Принял он у терапевта направление, как присягу, и нехотя поковылял к хирургу. Усатый хирург с блестящими безумием глазами накачал его звездной анестезией, и провалился Матвей Денисович в глубокие буераки сновидений. А когда проснулся, почувствовал грузную слабость внутри, как будто и не спал вовсе.

Поплыл, точно зомби, по вымытым коридорам больницы к терапевту, за новым заданием. А терапевт его чаем напоил, шоколадкой угостил и категорически запретил волноваться. Как мог успокаивал. Матвей Денисович вроде прислушался, выдохнул усталую грусть и выслушал следующее поручение: надо теперь идти к дерматологу и пожертвовать ему палец. На изучение болезни, так сказать. Матвей Денисович попросил у терапевта чего покрепче зеленого чая, а тот, ругаясь, про почку напомнил, но все-таки налил сто пятьдесят коньячку.

Проглотил Матвей Денисович его одним глотком и побежал к дерматологу, пока спирт из головы не вылетел. А лучезарный дерматолог еще и анестезией в руку угостил, перед тем как скальпелем рубануть. Матвей Денисович глаза закрыл и не открывал, пока не оказался в коридоре с перевязанной кистью.

Осмотрел он бинт окровавленный, не досчитался указательного пальца и вернулся к взволнованному терапевту. Тот встретил его радушно, руку, хмурясь, осмотрел и позвонил дерматологу. Минут двадцать обсуждали что-то на непонятном медицинском наречии, а как закончили, врач наказал Матвею Денисовичу к окулисту идти. Дескать, болезнь может на глаза перепрыгнуть: надо их осмотреть и, в случае чего, вырезать.

Матвей Денисович воспринял это дело без чувств, не осталось уже сил на переживания. Пришел он к глазному, вычитал буквы из столбика сначала левым глазом, потом правым. А окулист записал что-то и в операционную пригласил. Принял Матвей Денисович очередную порцию наркоза и моргнул двумя глазами в последний раз. Когда очнулся, мир стал для него вполовину меньше, а вместо левого глаза к лицу прилипла марлевая повязка.

Вернулся одноглазый Матвей Денисович к терапевту, тот пожалел его дружески и спросил про семью. Матвей Денисович рассказал про жену любимую, про детишек несносных. Про мать больную рассказал. Вздохнул тогда терапевт и попросил пригласить их сюда. Матвей Денисович не понял, зачем это, но спрашивать не стал — если врач говорит, значит так надо. Позвонил он жене, сказал, чтобы детей взяла, за матерью заехала и мчалась в больницу как можно скорее. Пока ждали их, еще чая попили. Обсудили здоровье и перспективы: светлого мало виделось, но однозначно утверждать пока ничего нельзя. Коварный терапевт даже болезнь не называл.

Потом приехала семья испуганная: как увидали изувеченного Матвея Денисовича, слезами весь кабинет залили. Он попытался их успокоить, попутно представляя всех врачу, а тот наказал не волноваться и попросил медбрата увести их в закрытую палату. Говорит, опасно им сейчас с ним находиться — вдруг болезнь заразная. А может, и того хуже — уже заразились. Надо, говорит, изолировать их и обследовать тщательно, поэтому теперь они в больнице жить будут. Матвей Денисович расстроился и слезу одинокую выдавил — как же он один, без семьи будет? — но возмущаться не стал. Здоровье важнее.

А терапевт почуял его грусть и утешил рукой по плечу. Говорит, не до слез сейчас — лечиться надо. И напомнил он Матвею Денисовичу о гнусном вопросе, финансовом. Для изучения проблемы, говорит, много денег надо, а для лечения — тем паче! И назвал он приблизительную сумму. Матвей Денисович как услыхал, чуть со стула не рухнул. Но куда деваться, медицина — штука затратная, а ради здоровья не грех раскошелиться.

Позвонил он в банк, попросил все счета обналичить и сразу кредит запросил. А врач дослушал разговор и предупредил, что маловато этой суммы будет. Нужно как минимум еще столько же. Тогда Матвей Денисович позвонил помощнику и приказал выставить на продажу машину с квартирой. Грустно ему все это, конечно, но не так, как расставание с семьей. Не отпускала его мысль, что забрали всех у него.

Расплакался Матвей Денисович и попросил врача вернуть семью, а тот разозлился нешуточно и отругал его. Чего это он, говорит, хочет заразу передать родным? Матвей Денисович плечами пожал и разревелся пуще прежнего. А врач впился в него взглядом глубоким, но недовольным, и пялился несколько минут, пока Матвей Денисович не испугался и не успокоился. Тогда терапевт сказал ему, что любовь, конечно, очень приятное чувство, но в его состоянии оно слишком много волнений вызывает.

В общем, запретил он Матвею Денисовичу любить. А тот не понял, как это так: не может же он просто взять и разлюбить. Но настойчивый терапевт часами напролет его любовь ампутировал: про жену гадости говорил, про детишек несносных, про мать несчастную. Не хотел его слушать Матвей Денисович, но это же все-таки врач, он же о здоровье волнуется. Надо слушать покорно и верить. И наконец-таки эти злые разговоры вырезали всю его любовь. Даже без анестезии.

Перестал реветь Матвей Денисович, стал угрюмым и недовольным, все бровь над глазом единственным хмурил. А терапевт ненасытный такими же беседами у него и веру всю высосал. И в бога неведомого, и в счастье заоблачное. А потом и от надежды ни грамму не оставил. Все ради лечения, ради здоровья все.

И остался Матвей Денисович без семьи, без любви, без веры и надежды, без денег, почки, пальца и глаза. Бесчувственный остался Матвей Денисович, только о лечении последние грезы держал. Да и те вскоре выветрились, когда его вели в очередную операционную к очередному доктору.

Привели, значит, положили на кушетку головой кверху, чтоб взгляд уперся в слепящую лампу, и, даже не угостив наркозом, отрезали от него руки, ноги и голову. Растащили его конечности на исследования, и осталась одна голова лежать на кушетке. И не надеялась она больше на выздоровление. А на лице бездушном последняя мысль осталась: раз врач решился на такое — значит иначе никак. Значит надо так. Значит все.