Когда времени больше не стало. Глава 5

      Глава 5. НА ЗЕМЛЕ И В НЕБЕСАХ


      В ту ночь мой сон был некрепким, а пробуждение — странным. Я тихо и коротко всхлипнул и воспарил над кроватью. Пространство наливалось ровным ярким сиянием, и я отметил, что не жмурил от него глаза. Непонятный источник света явил наше общежитие во всей красе. Кряхтевшие, что-то бормотавшие во сне, завернувшиеся в несколько одеял с головой… Сборные разнокалиберные кровати, затоптанный пол… Копошившийся в нашем углу Эрик склонился надо мной. Сбоку обрисовалась какая-то фигура, я повернул голову. Слева от меня стоял красавец брюнет с выразительными тёмно-карими глазами и слегка вьющимися волосами до середины шеи. Что-то знакомое мелькнуло у меня в голове.

      — Вот и встретились, — и я понял, почему вокруг нас так светло, а краски такие чистые и яркие, будто на старой-старой модели цветного телевизора перекрутили насыщенность. Брюнет закончил: — Иди, это недолго. Я буду ждать тебя у выхода, — и исчез в пространстве непостижимо, сложившись в точку и растаяв.

      А передо мной простёрлась дорога. Не успев ничего сообразить, я полетел по ней. На обочинах, по обе стороны от меня открывались какие-то маленькие театрики с небольшими сценами, я узнавал в них своё прошлое — с того момента, который запомнил первым. Мама укладывала меня в постель — ослепительная, красивая, молодая, стройная и здоровая; девочка в детском саду, которую так интересно было дёргать за косички; шумящие о чём-то одноклассники; семейное застолье; папа на берегу моря; бабушка, подходящая к моей постели. Я нёсся дальше, вставали другие картины, более позднего времени, они рождали другие реакции, часто неприятные. Голубоглазая Метт, с которой я просто гулял и проводил время, а она хотела построить из этого роман и прочные отношения — я признался ей, что она вообще-то мне безразлична, а больше меня привлекает Лек из параллельного класса, и, наверное, я гей. Бил я, били меня: однокурсники в университете, партнёры, сослуживцы; смотрели с укоризной постаревшие родители; Эрик — его я почему-то отмутузил нещадно…

      — Сдал, принят, — вынес вердикт голос откуда-то сверху.

      Гонка прекратилась. Я тряхнул головой. Рядом со мной снова нарисовался красавец брюнет:

      — Встречаю, как и обещал. Я же говорил, что это будет недолго.

      — Джошуа?!

      — Узнал… Кто же ещё…

      — А почему… и где…

      — Всё понятно, не договаривай. Почему я такой молодой и где родители. Первое: здесь ты видишь людей такими, какими они были в свои лучшие времена, в своём расцвете. Да хотя бы на себя посмотри. — И он поднёс к моему лицу зеркало. К моей великой радости я увидел в нём себя прежнего: красивого, ухоженного, молодого, уверенного в себе и прекрасно одетого человека. Джошуа продолжил: — А родных — когда они значили для тебя больше всего. Поэтому мне двадцать восемь, поэтому родители, которых ты встретишь, будут молоды и счастливы.

      — Значит, и они…

      — Да.

      Но мне почему-то не было грустно. В самом деле, как же хорошо было здесь, с Джошуа! Симпатию к нему я почувствовал сразу, мне думалось, что она зародилась ещё там, когда он вышел к свету нашего костра. И это чувство стремительно увеличивалось и переходило в более сильное… Обострённым восприятием я уловил, что это взаимно, посмотрел на своего проводника уже с любовью и встретил его ответный взгляд. Мы обменялись первым страстным поцелуем, моё сердце переполняла радость. Кроме того, Джошуа оказал мне и ещё одну огромную услугу: я так устал тащить на себе Эрика, так устал заботиться о нём и выслушивать его пустые фантазии — а теперь профессор Гриф вёл меня за собой, взяв роль лидера на себя.

      — И что мы сейчас будем делать? Полетим к ним?

      — И к ним, и в пояс Койпера, но немного позже. А сейчас надо посмотреть, что делает твой бывший партнёр.

      Мы переместились под своды первого этажа моей предпоследней обители. Эрик, всё время воровато оглядываясь (как будто в той темени, которая господствовала там для ещё живых, можно было что-то различить!), волок меня к выходу. Пользуясь доступным мне освещением, я разглядел своё лицо и увидел, что левая часть виска деформирована. Несмотря на свою немощь, кирпичом к моему черепу Эрик приложился достаточно сильно. Я помнил, что мне удалось только коротко всхлипнуть.

      Эрик бесшумно открыл дверь, перетащил меня через порог и, закрыв дверь, перевёл дух, пока для него всё складывалось успешно. Мой труп он погрузил на тележку, стоявшую неподалёку, более всего она походила на те, которыми пользуются носильщики на вокзале. Три таких мы раздобыли давно, через неделю после взрыва, и после положительной оценки Сэма перекатили их в наше стойбище. С их помощью легче было перетаскивать воду и расчищать завалы. На той, которую облюбовал Эрик, уже стояли бутыли с водой: бесспорно, он готовился заранее, теперь я понял его последние слова «никому не отдам, ты будешь только моим». И почему он умолк после того, как сказал «я знаю»: он придумал как…

      На транспорте Эрик устроил меня довольно комфортно: ноги не свисали, голова не болталась. Набросал на моё тело какое-то тряпьё и что есть духу припустил прочь из города, к дороге, по которой мы прибыли в Дессет два месяца назад.

      …Наверное, провидение охраняет сумасшедших: во всяком случае, в пути Эрику не повстречался ни один человек, а ведь одичавшие волки, отбившиеся от стаи или никогда не состоявшие в ней, были очень опасны. И небольшие группы оборванцев, вероятно, рыскавшие по окрестности, Эрика не засекли. Меня удивило также и то, как быстро он перемещался. То ли сознание правоты своего дела удесятеряло его силы, то ли он понял, что всё дальнейшее зависит лишь от него самого, и включил форсаж, то ли страх подстёгивал его — мчался он по дороге к нашему дому с очень приличной скоростью.

      Колорит действия был ещё тот: под чёрным небом в чёрной ночи убийца несётся с трупом своей жертвы по зловещей пустынной дороге…

      Нельзя было отказать Эрику в сообразительности. Особняк, в котором я жил, располагался в небольшой низине, по пути к нему от Дессета лежало несколько пологих спусков. Там, где дорога начинала идти под уклон, Эрик разгонялся, сильно отталкиваясь ногами, и вскакивал на тележку, она спокойно проезжала несколько сотен метров, а кормчий отдыхал, и только тогда, когда сила инерции заканчивалась, спрыгивал и толкал свой груз дальше. Колесо — великое изобретение и, как и всё великое, действует равно и во благо, и во зло.

      Так или иначе, но уже через несколько часов, затратив на дорогу гораздо меньше времени, чем то, в течение которого пару месяцев назад мы шли в обратном направлении, Эрик вкатывал тележку во дворик перед руинами. Вкатил, остановился, сгрузил бутыли с водой и отошёл к той груде обломков, которая до взрыва была небольшим флигелем. Покопавшись в ней, он отыскал топор, бросил его рядом с тележкой и сел рядом, любовно глядя на мою проломленную голову.

      — Никому не отдам. Я тебя люблю и ты меня любишь. Не бойся, они тебя не съедят, я не мог этого допустить. Ты мне не изменишь.

      Эрик раздел меня и начал целовать, долго и нежно. Сперва лицо, потом спустился к груди и животу, с членом обошёлся особенно бережно: с видимым удовольствием удерживал его во рту.

      — Странно, — заметил я Джошуа, — от него в последние недели не было никакой пользы.

      — В нём говорит прошлое, — ответил мой новый возлюбленный. — Поэтому он сюда и вернулся.

      Отцеловав меня, Эрик аккуратно растянул на тележке мой труп. Ноги, конечно, свесились, но голова покоилась на металле. Потом изголодавшийся во всех смыслах мой бывший партнёр взял топор и занёс его над моей шеей. С ней он расправился в несколько ударов, отрубленная голова приняла на себя напор крови и скатилась на покрытую пеплом землю.

      — Мир перевернулся. Теперь не пеплом посыпают голову, а наоборот, — заметил я. — Похоже, в ближайшее время нам здесь делать нечего.

      — Точно! И теперь мы идём в гости, — ответил Джошуа.



      Мать приняла меня со слезами на глазах, отец тоже расчувствовался. Я не мог надивиться тому, как они молоды, красивы и жизнерадостны.

      — Сыночек, родной! Ну садись, ведь проголодался! Присоединяйтесь, Джошуа! Ты ещё не знаешь, какой чудесный собеседник мистер Гриф!

      — Я представлял, — ответил я, усаживаясь. — И не только собеседник, он обещал показать мне пояс Койпера и облако Оорта.

      — И всё, что далее, — добавил Джошуа.

      Обед шёл превосходно, беседа не умолкала ни на минуту, хотя я занимался в основном содержимым своей тарелки. Мама по-прежнему смотрела на меня сияющими глазами. Я был рад услышать то, что рассказали мне родители. Их городок не очень пострадал от ядерного удара — в том смысле, что бомба ему не предназначалась и особых разрушений не было. Но радиация и холод делали своё дело, мародёры бесчинствовали, ресторан был разграблен, и папа с мамой решили прекратить жалкое прозябание и разминуться с долгим тяжёлым уходом. Они приняли большую дозу снотворного и тихо умерли во время сна в своей постели, на прощание оставив мне записку: «Феликс, если ты держишь этот листок в руках, знай, что наша смерть была лёгкой и безболезненной. Молиться за нас не надо, мы сами разочтёмся с провидением. Мы любим тебя и целуем. Береги себя, сынок!»

      — Господи, как же я счастлив, что вы умерли! — почти простонал я, узнав всё в деталях.

      — Да, сейчас каждый, встречая здесь близких, может сказать то же самое, — согласился Джошуа.

      — А когда вы познакомите нас со своими родителями, Джошуа? Мы должны выразить им своё восхищение: какого чудесного сына они воспитали!

      — Когда вам будет угодно, мэм. Но предвижу жёсткое соперничество: моей маме тоже превосходно удаются овощные салаты.

      — А мужчины будут разбираться спокойно, — вставил отец. — Мистер Гриф-старший очень любит шахматы, я знаю.

      — Совершенно верно, — подтвердил Джошуа. — Но в остальном… Вы любите плавать, а мой отец предпочитает ходить на лыжах. Вам надо будет приохотить друг друга к своему излюбленному, не так ли?



      После обеда мы отправились в прогулку по космосу, отключив свет тонкой реальности и оставив себе только прежнее, белковой структуры ви;дение. Свободный от искажения земной атмосферой, свет звёзд струился ровно, не мерцая, теперь я ясно различал все оттенки красок. Голубая, жёлтая, белая… На нас наплывал Марс. Знакомый мне только по фото на мониторах и телеэкранах, он завис над нами своей громадой, я запрокинул голову и полетел кубарем. Джошуа, смеясь, поймал меня и изменил ракурс — мы поплыли над красной планетой. Я читал тайнопись Творца, непонятным шрифтом нанесённую на каменистую поверхность. Мы отсалютовали богу войны и полетели дальше, меня влёк Юпитер со своими вихрями.

      — Теперь я знаю, что у него есть твёрдое ядро, — в голосе Джошуа прозвучало удовлетворение профессионала, решившего мучившую долгие годы задачу. — А далее Сатурн с его кольцами. «Вояджер», «Кассини» хорошо потрудились, но сделали так мало!

      Жадным взором я пожирал этих гигантов, на прощание мы так же, как и Марсу, махнули им рукой, полетели дальше, мимо Урана и Нептуна, и достигли наконец пределов, в которые я так желал попасть. Отсюда Солнце светило так слабо, было таким маленьким, а чумная Земля и вовсе не угадывалась. Безмолвие, тьма и холод, но как же строга и величественна была эта гармония вечности по сравнению с тем, что мы оставили на Земле!

      — Окружность, описываемая здесь вокруг Солнца, — триллионы километров, и миллиарды разделяют здешних обитателей. Они прилетают сюда и улетают. Вот, смотри, это та комета, которую астрофизики не занесли в свои списки. И уже никогда не занесут. — Мимо нас летела глыба, покрытая льдом, имеющая форму слегка вытянутого шара. — Вечная странница, пятнадцать тысяч лет нужно ей, чтобы приблизиться к Солнцу и обогнуть его по эллипсу, это будет её лето, тогда она расцветёт и распушит свой хвост, радуясь теплу и свету, но эти часы благоденствия будут так кратки! Оборот вокруг светила — и она снова унесётся сюда, замерзая и погружаясь в сон.

      — Интересно, а у неё есть аура?

      — Не знаю точно, но, наверное, есть, если она так на нас действует. Ты тоже впечатлился?

      — Ещё бы! Но она так молчалива! Мне всё казалось, что она должна тихо шуршать, скользя мимо нас, хотя, конечно, трения о воздух нет из-за отсутствия последнего… да и вакуум не проводит звук… Только фотонам удобно везде… Коснуться бы её!

      — К сожалению, невозможно, — улыбнулся Джошуа. — Близко к –273 по Цельсию, к абсолютному нулю по Кельвину. Абсолютный ноль в абсолютной пустоте. Вакуум разорвёт белковую структуру, а то, что останется, мгновенно прилипнет и заморозится. Но не печалься, теперь нам доступно намного больше. Я смоделирую ситуацию и посмотрю, какие возможности появятся у нас нынешних. Обещаю!

      «И не только это» мы пропели вместе, сливаясь в упоительном поцелуе и одним движением срываясь в постель. Слава те, господи! В объятиях Джошуа я почувствовал себя на верху блаженства, мне не только давали — меня и брали, и как же восхитительно и остро было это по сравнению с той игрой на шарманке, которой мы занимались с Эриком!



      — Однако мы долго не навещали твоего подопечного, — говорил мне Джошуа, отойдя от прекрасных моментов. — Надо слетать, посмотреть, как у него дела.

      Через несколько секунд мы зависли над руинами пригорода в нескольких метрах над Эриком.

      А он развернул бурную деятельность. Мой труп был разделан довольно умело: сказался мастер-класс от Повара. Обед Эрика состоял из двух блюд: суп на первое (сначала он сварил его из потрохов, потом в дело пошли мои кости) и жареное мясо на второе. Он ничего не упустил, зажарил и съел даже мой член, но больше всех ему пришлась по вкусу моя задница, которую в постели он так и не отведал. Эрик расправлялся со мной довольно быстро, я не представлял, что он может столько съесть зараз, — голодовка, что ли, давала себя знать… Он жадно глотал кусок за куском, плакал счастливыми слезами и всё время приговаривал:

      — Только мой, только мой! Они тебя не съедят, только я, ты мне не изменишь!

      Ребята из банды не погнались за ним: из города выходить было опасно, да и кирпич, оставленный на нашей кровати, наверное, наводил на нехорошие подозрения. Пару раз мы наведались и в Дессет, дела там шли по-прежнему. Мои опасения по поводу того, что стая может разбиться на группы, которые будут охотиться друг на друга, не оправдались: все были деморализованы настолько, что мысль о любой инициативе истлевала. Повар был ещё жив и смотрел на паству, доставшуюся ему по наследству от Сэма, грустными глазами: конечно, он мечтал о других подчинённых… В других стаях дела шли примерно так же.

      Так что моего бывшего партнёра хранил бог, и Эрик поглощал меня кусок за куском и варил кость за костью. Когда все они были выварены, парень аккуратно сложил их в пакет и сбегал на руины дома Деззов. Рыскал он там недолго, вытащил из-под обломков какой-то древний довольно вместительный ларец, притащил его на свою территорию, уложил в него мои уже бесполезные останки и начал рыть яму. Не знаю, легко ли ему далась стылая земля. Наверное, нет, но в последние дни, учитывая неплохую кормёжку, он даже окреп. Похоронил он меня торжественно, прочитал какую-то молитву, пустил слезу и снова принялся есть. И на всё это смотрели два раскачивающихся на ветру трупа. Да, от них ещё что-то оставалось, их некому было клевать, насекомые им тоже не докучали: откуда им было взяться при таком холоде?

      Эрик лопал и лопал, всё твердил свою мантру, гладил себя по набитому животу, на ночь глотал несколько таблеток и заваливался спать в уцелевшей спальне.

      Бог хранил его. Пока. До того момента, когда на вертел были нанизаны последние куски, а в кастрюле остался суп из последних костей. Эрик сидел перед костром, держал вертел над огнём, любовно смотрел на мясо и всё бормотал, широко улыбаясь:

      — Мой, мой, никому не отдам!

      И тут на дороге, со стороны, противоположной Дессету, появилась группа оборванцев. Четыре фигуры, давно потерявшие человеческий облик, с жадно горящими глазами, в которых читалось только одно слово — еда. Какая угодно и во что бы то ни стало. Плывшие от обеда ароматы произвели на них огромное впечатление: они переглянулись, глаза их разгорелись ещё ярче. Их можно было понять: семьдесят килограммов сидело перед костром вот так, без охраны, да ещё ело мясо, которое они так давно не видели! Это было несправедливо, это надо было срочно исправлять!

      Наверное, воздух наэлектризовался так, что Эрик обернулся и их увидел. Между охотниками и добычей было метров пятьдесят, Эрик дико взвизгнул, вскочил и ударил по кастрюле с супом. Варево растеклось по земле, сварганивший его кинулся в дом, крепко сжимая в руке вертел с оставшимися на нём кусками, забился в спальню и забаррикадировался как мог: щёлкнул замком, подпёр дверь стулом. Эрик даже пытался повалить шкаф, но не справился с ним — и он бросился под кровать. Конечно, там ему было неудобно и тесно, но он лихорадочно жевал и проглатывал последние куски.

      — Никто, никто! Они тебя не съедят, не бойся! Ты будешь только мой, ты мне не изменишь, ты останешься мне верен!

      Круг замкнулся, Эрик снова оказался там, где мы встретили взрыв.



      На этом, пожалуй, стоит закончить мой рассказ. Право, у нас с Джошуа есть дела и поважнее: скоро Эрик к нам прибудет, а мы ещё не заготовили торжественную речь и не решили, как себя с ним вести…

      Но одно я знаю точно: когда времени больше не стало, перед нами простёрлась вечность…


          2017 г.