Каштанов свечи - розовые сны

Из цикла рассказов «Я – бабушкина дочка». Рассказ № 10. 

Я в памяти тот миг всегда храню...
Цветок поймаю, что летит с каштана,
Заплачу, вспомнив молодость свою
В бушующем потоке океана.
«Цветут Каштаны». Л. Небесная.


  –И снова история  из «Бутылочки для хорошо знакомых старушек». Очередь из рассказчиц потихоньку двигается. Вот и до меня добралась. Что ж, как говорится, «взялся за гуж, не говори, что не дюж». Ох, и авантюристки вы, старые перечницы! О «вечном» надо думать, а вам все про любовь бы слушать! – так начала свою ворчливую речь баба Валя.

Сегодня все участницы игры собрались у самовара на даче у бабы Вали. Я, конечно, тут как тут! Я – Марьяна! А как же без меня: кто-то же должен записывать очередную историю очередной сказительницы. Рядом притулилась моя подруга Иришка. Ей охота узнать что-то новенькое про свою бабку: она внучка бабы Вали. Иришка сказала, что знает, что её бабушка пользовалась большим успехом в молодости: от кавалеров отбоя не было. Это сейчас она – старушка, как из сказки о госпоже Метелице, которой хотелось, чтобы взбили ее волшебную перину. Бабушка Валя была  невысокая,  мягкотелая, кругленькая, ну, вся такая ладненькая. Седые прядки проглядывали в еще густых, ровно подстриженных волосах, которые удерживались таким редким предметом, как гребенка.  Хотя, легче всего, ее  можно было представить в чепце с оборочками и кружевами. А глаза у нее голубые, ясные, молодые, смеющиеся. А больше всего удивляет румянец на щеках.  Такая бы «крендельная» старушка была, если бы не руки. Только руки выдавали её возраст. Видно, немало ей пришлось этими руками поработать!

И до сих пор на даче, такой уютной и ухоженной, она в основном все делает сама.

–Помнишь,  я тебе ее фотографии показывала? В молодости она была красавица! – прошептала в ухо мне Иришка.

– Слышу, слышу, что ты там Марьяше шепчешь! И это не совсем правда. Особенно, когда я была старшеклассницей. Нечем хвалиться, но в школе у меня прозвище было «Жаба». Какая – то я была несуразная. Развивалась непропорционально. Глаза большие, но навыкате, и рот был  очень большой. Ноги длинные, ручки короткие. Волосы густые, прямые, тяжелые, темно- темно русые.  Словно, мокрые, будто прилипшие к голове.  А сама смуглая. Если чуть загаром прихватит, то кожа становилась оливковой. Рост у меня небольшой. Но в младших классах я уже первая стояла в шеренге на физкультуре, как самая высокая девочка. А потом все прекратилось. И в старших классах я уже болталась ближе к концу шеренги. Если подытожить все выше сказанное, то, именно «жабой» я школу и закончила. Я даже однажды услышала, как одна из подруг мамы удивлялась, что у таких красивых родителей старшая дочь  получилась красавица, одна из самых красивых студенток на курсе, а я прямо сущий лягушонок. Мама ответила, что до восемнадцати лет была тоже страшным лягушонком, мальчишки только дразнились, даже не толкали, не дергали за косы и не лупили портфелями. Короче, никаких знаков внимания не оказывали. Зато потом, не стесняясь, отвешивали челюсть и вслух удивлялись, увидев её. Стали говорить, что она стала очень красивой. «Вот и наша Валюша расцветет, когда все запчасти  её лица и тела гармонизируются по размеру».

Так и вышло, уже к середине первого курса я стала меняться. А, главное, стало заметно меняться ко мне отношение противоположного пола. Правда, пока «принцы на белых конях» вокруг меня не скакали, но иногда уже коней на скаку останавливали.  А вот девушки во мне еще соперницу не видели. У меня установились дружеские связи с двумя красивыми девочками. Одна из них, Таня, была коренная москвичка из очень обеспеченной семьи, другая, Лена, жила в Малаховке в Подмосковье. А я жила в общежитии, уставала от студенческой круговерти, царившей в нем, и сильно скучала по дому. Поэтому всегда с радостью принимала  приглашения подруг в гости. Мы были примерно одного возраста, но они по разуму были старше меня, опытнее, практичнее. Мое провинциальное воспитание девочки из глубинки их смешило. Я не обижалась, даже подчинялась, и очень жалела, когда их после первого курса отчислили.  Однажды, в конце апреля, Татьяна стала рассказывать, как провела прошлогодние весенние каникулы, когда она ездила с предками в Киев. Таня часто путешествовала с родителями. В Киеве она узнала, что город необыкновенно красив, когда все цветет, и что лучше приезжать в конце апреля или в начале мая в гости. Особенно, красиво бывает, когда в городе зацветают каштаны. Киев становится роскошным.

Мы повздыхали, так как близкого знакомства с цветущими каштанами из нас никто не водил, но уж очень захотелось. И вдруг  Лена сказала, что можно уехать на все майские праздники в Киев. Еще скидки студенческие на билеты действуют, и до зачетной сессии есть время. Раз! И все решили. Даже вопрос с жильем решили разом. На билеты потратим мало денежек, так как поедем в  плацкартном вагоне. Тогда можно побольше денежек оставить для оплаты гостиницы. Средствами для выживания моей персоны они обещали меня ссудить. Мне неведомо, что подруги наговорили дома. Я написала маме, что приеду позже, так как поеду в Киев в гости. 

  Как говорили у нас в общаге, что у оптимиста клопы пахнут коньяком, а у пессимиста коньяк клопами. Мы были оптимистками, и очень удивились, что уже на Киевском вокзале  нам запахло клопами. Какой там плацкарт! С трудом купили билеты в сидячий вагон. И это не индивидуальное креслице каждому, как сейчас. А просто плацкартный вагон битком набитый пассажирами. Ни тебе матрасов, ни тебе постельного белья. Просто жесткие полки. Поезд был дополнительный. Вагоны видно хотели «помереть» как раз на эти майские праздники, но им не дали и отправили в последний путь до Киева.  Вагоны в отместку решили, что не разрешат пассажирам плотно закрывать окна. Дуло нещадно. Да еще и время прибытие поезда было такое неудобное. Вагон прибывал на вокзал в Киев в пять утра. Зато сколько развеселых студентов ехало в вагоне! До трех ночи мы хихикали с попутчиками, а когда решили хоть чуть-чуть прикорнуть, то нас прохладой встретил перрон. «Доброе утро, Киев!» – дружно прокричали мы. Причем, Татьяна с трудом вертела шеей: «Девчонки, меня, по-моему, продуло!» Я уже шмыгала носом, а Лена заявила, что у неё ухо плохо слышит: «И уже стреляет». Что-то мы всё дальше и дальше отходили от аромата коньяка, и все ближе и ближе продвигались к клопам. Но аромат еще витал в воздухе. И даже усилился, когда мы вышли на Крещатик. Именно там мы думали устроиться в какой-нибудь «приличной»гостинице, как говорила наиболее продвинутая в путешествиях Таня. И, как пишут сейчас  в сообщениях в мобильниках: «Щас! Крещатик ждал только нас!»  Мы обошли не одну гостиницу и уловили главное свойство, которое их всех объединяло: у них у всех имелась на стойке регистрации табличка «Мест нет!» Мы канючили, умоляли, упрашивали, но…. Мы поняли, что нас тут на праздники не ждали!

На наш вопрос: «А вдруг ближе к ночи появится свободный номер?» чванливые администраторы отвечали односложно: «Нет!» А жалостливые?!  Смотрели на нас  с этой самой жалостью и объясняли трем глупым любительницам цветущих каштанов, что мест в гостинице и в непраздничные дни не бывает. А уж в праздничные! Нам, глупым путешественницам, сначала было невдомек узнать цены на номера в таких гостиницах! А когда узнали – пригорюнились.

  Одна молодая симпатичная девушка за стойкой посоветовала нам поехать в гостиницы около Выставки достижений народного хозяйства УССР: «Может вам там повезет?»   Эта выставка располагалась на месте пригородного хутора «Красный трактир». Объяснять нам  туда дорогу ей стало некогда после того, как в холле появилась группа иностранных гостей. Мы, по-прежнему, не имели места для ночлега, но решили на этом не зацикливаться. К ночи как-нибудь все устроится.  В этом месте, если бы был ночлег с клопами, то для нас вся комната благоухала коньяком: мы же оптимистки!

Сейчас нас ждал чудесный весенний Киев и егодостопримечательности. Мы провели замечательный день: были в Киево - Печерской лавре, даже в подземелье заходили, посетили  заповедник «София Киевская». Много гуляли. Погода была изумительная, а Киев был так красив! Между прочим, я после этого ни разу в Киеве не гуляла. К сожалению, я проезжала на поезде через столицу Украины в последний день апреля в 1986 году после взрыва реактора в Чернобыле. Горькие дни! Боялась выйти на перрон, Но это я так, к слову.

 К вечеру мы были усталыми, сытыми и осоловевшими, так как объелись варениками в кафе. Это, правда, не помешало нам запихивать в животы вкусное киевское мороженое. Мы разложили карту Киева на столе и изучали маршрут до ВДНХ. Пожилая уборщица, убирая посуду, услышала наш разговор. Подсела к нам, стала узнавать о наших проблемах, а потом сказала:

– Дивчины гарные, но дюже бестолковые. Как это вам пришло в голову приехать на майские в Киев? Без жилья. Никого не зная. Не знаю, помогу или нет, но чиркну записочку своей сватье. Она работает горничной в гостинице рядом с выставкой. Только не уверена, работает ли сегодня. Но там разберетесь. 

Мы радостные полетели на встречу со ждущими нас кроватями. Ха!Полетели! Поползли. Еле ноги передвигали. Уже стемнело, и в свете ночных фонарей  каштаны нас уже не привлекали. Да и мороженое стало лишним. У меня сильно разболелось горло, у Лены стреляло в ухе, а Татьяна вообще не могла поворачивать шею. Но какие это мелочи. «У нас будет ночлег!» – так нам думалось.

Тетю Галю мы на работе застали, записочку передали и получили ответ:

– Тю-ю!  Да вы, дивчины, вовсе безголовые. Какой такой номер на троих! Комара негде разместить! Только непонятно, где вы ночь проведете? Пойду в регистратуру, побалакаю  с девочками, а вы пока тут на диванчике пристройтесь.

Стоило ей только отвернуться, мы кулями упали на диван и уснули.   Мы даже не видели, как к нам подошла дежурная вместе с тетей Галей, посмотрели на нас и, покачав головой, они обе вернулись к стойке регистрации для  продолжения разговора.

Нас не выгнали! Во-первых, люди раньше были отзывчивые, милосердные, а, во-вторых, нас только подъемным краном можно было поднять с дивана. Ну, или словами: «Поднимайтесь и пойдем к месту ночлега, бедолаги!»

Устроили нас в комнатке для хранения инвентаря. Нам была дана одна раскладушка и один матрас на полу. Нам дали подушки и одеяла. Мы сонно хлопали глазами, беспрестанно благодарили и засыпали на ходу. Нас предупредили, что поднимут  в семь утра, так как до восьми мы уже должны покинуть наш номер-«люкс». Мы поблагодарили  в последний раз и стали устраиваться. Тане с больной шеей выделили раскладушку, а про меня с Еленой решили, что больное горло стреляющему уху компанию составит.  Ночью мы по очереди постанывали. Вероятно, болезнетворным вирусам или бактериям некомфортно было спать в таких условиях, а нам нормально. Мы о-о-чень устали!

Утром нас еле растолкала тётя Галя, напоила чаем с бутербродами. Долго ругала нас из-за того, что мы хотели заплатить за ночевку, но обе шоколадки московские взяла с удовольствием:

– Одну сама попробую, а другую отнесу дежурной! А теперь идите погуляйте по выставке. Там красиво. Только лягушек-путешественниц нема, а с вами будет полный комплект.

Так начался наш второй день в Киеве.

Мы решили сразу поехать на вокзал, так как надежд на вторую ночевку не было никаких, да и чувствовали мы себя не ахти. Решили ночь провести в поезде. Каково же было наше удивление, когда мы выяснили, что билетов нет. Мы долго приставали к кассиршам: в три кассы отстояли очередь. Три попытки! В последней – «вес взят!» Молоденькая кассирша предложила дорогущие билеты в спальном международном вагоне, может быть,  в поезде «София – Москва». Мы ахнули. Для нас в то время «заграница» и «туманность Андромеды» были слова-синонимы. Но… никаких студенческих скидок!..

А денежки-то где взять? Поскребли «по сусекам» и решили, что диета на свежем воздухе очень даже полезна для наших фигур. Чуть не написала «для фигур трех дур». Самоуверенных глупышек! И два дня подряд по музеям ходить вредно. Еще раз с благодарностью вспомнили тетю Симу и тетю Галю и пошли до позднего вечера «смотреть на каштаны» и пить газированную воду без сиропа. Вечером на «гудящих» ногах (раньше кроссовок с супинаторами у бедных студенток-то не было) пришли на перрон самыми первыми, разыграли места. Таня с Леной вдвоем в одном купе, а я в другом, с кем-то посторонним.

Проводница, как нам показалась, удивленно посмотрела на нас: мы же в своей одежде спали, чтобы не мерзнуть, и вид у нас поэтому был жеваный, непривлекательный. Особенно, на фоне расфуфыренных  теток: около нашего вагона была небольшая шумная толпа красиво одетых мужчин и женщин. Кого-то провожали.  Шумно. Не переставали обниматься. Потом они начали петь, затем целоваться.  Так они и чередовали свои действия: пели, обнимались и целовались. Говорили громко, но все разом. Было непонятно о чем. Это продолжалось до самого отправления поезда. Но вот  наступили те самые «пять минут до отправления», дверь моего купе открылась, в купе вошел мужчина, на мой взгляд, взрослый, почти средних лет, и сразу устроился у окна. Вся эта нарядная толпа стала ему что-то кричать напоследок в открытое окно. А я слушала и разглядывала и его, и их. Все такие стильные!
 
Я поняла, что он покидает Киев, так как возвращается домой и, главное, что пирожки с мясом и капустой треугольные, а с повидлом – круглые. И они, эти самые пирожки, еще теплые. А еще моему соседу дали сало, картошку и огурцы. И все это неописуемое богатство лежит в черной сумке.  Он сказал, что сыт по горло и даже не будет распаковывать сумку. После этого я полностью потеряла интерес к их разговорам, а стала проявлять интерес к этой сумке. В животе стало урчать. Мне уже казалось, что запахом пирожков пропиталось все купе. Да! Хорошо моим подругам. У них пирожками не пахнет.

  Поезд тронулся. Сосед убрал два огромных чемодана под полку.  Чем-то еще начал заниматься. В общем, копошился, чем и составлял со мной полную противоположность. Я не двигалась и продолжала смотреть на сумку. Если бы у меня была дудочка! Я уже представила, что я, как  индийский факир, играю на дудочке, а из сумки медленно, как змея, выползают пирожки: с мясом и капустой треугольные, а с повидлом – круглые. Но тут вошла проводница, и воображаемая пирожковая змея рухнула обратно в сумку. Нам был любезно предложен чай, но мы дружно отказались. И дружно занялись каждый своим делом: сосед просматривал газету, а я опять стала гипнотизировать черную сумку с целью выманить пирожковую змею и просто посмотреть из больших или маленьких пирожков она состоит.

Потом до меня дошло, что сосед ко мне обращается:

–Извините. Я не потревожу вас, если попрошу выйти? Мне хотелось бы переодеться и лечь спать.

– Нет. Не потревожите. Все равно у меня ничего с пирожковой змеей не получается! – задумчиво пробормотала я и вышла. Пошла к девочкам, которые уже приготовились ко сну. У них тоже урчало в животах.

Вернулась в купе. Сосед, лежа, читал газету. И сразу поняла, что черную сумку сосед убрал. Я тяжко вздохнула. Вспомнила фразу, вроде Вольтер сказал, что, конечно, в раю погода, зато в аду компания. Может вовсе и не Вольтер, возможно не совсем верно, если только по смыслу. Но у нас в поездке было так. Погода, то есть хорошие условия, были в международном спальном вагоне, зато в общем вагоне – компания беззаботных, молодых, веселых студентов. Они бы и чай нам купили, и съестным поделились! Но, увы!..
 
Сосед  спросил:

– А вам надо переодеться?

– Нет, – односложно ответила я.

–  Могу я на ты обращаться? – сказал мой попутчик и, после моего кивка, продолжил.

–Извини, но могу я спросить про пирожковую змею? Я ни разу про такую не слышал.

Сытый голодного не разумеет! Я разозлилась. Буду я голодная про пирожки разглагольствовать! А потом вдруг взяла и рассказала. Сосед стал громко смеяться.

– Так что? Будем пить чай с пирожками?

– Нет! Не будем! Точнее, я чай не буду пить, так как у меня деньгов на него немаэ. А есть пирожки не смогу, так как совесть не позволит. Мои подруги в соседнем купе голодные лежат. У них даже запаха пирожков нет! Они и так говорят: «Хоть нанюхаешься!»

 – Так зови их!

– Позвать могу мигом. Только предупреждаю вас, что мы с утра ничего не ели, оголодали и вас объедим, а вдруг вы – человек хороший.

– Больше съедите – меньше нести. Заодно и познакомимся, и поболтаем. Тем более я предполагаю, что как только вы наедитесь, то сразу отнесете меня к категории «человек хороший».

  И вот мы уже сидели вчетвером за столом, заваленным снедью. Мы уже  и без брудершафта перешли на ты. Григорий смеялся заразительно, и, похоже, не только над нами. Он расспрашивал нас о студенческом житие-бытие, вспоминал истории из своей студенческой жизни, которые нас тоже веселили. Собеседником он оказался интересным.

– Девчонки! А он красивый мужик! Был бы помоложе. Сейчас придет, и мы у него все порасспросим, – сказала Леночка. – Вон, у Валечки мил-дружка нету….

 – Ой! Вот только не надо мне такого, из которого скоро песок посыплется.

Мы расхохотались. Такими нас и застал вернувшийся в купе Григорий.

– Что вас развеселило?

Наевшаяся Татьяна аккуратно вытерла губы и, невинно хлопая ресничками, спросила:

– Да вот обсуждали, в каком возрасте про человека можно сказать, что «из него песок сыплется»?

 – Думаю, что лет в шестьдесят. Но точно не скажу. Мне еще двадцать девять.

– Не очень-то ты молодой, – прокомментировала я.

 – Вот так вы значит смотрите на своего благодетеля, после того как наелись. А вам уже восемнадцать есть? Девицы на выданье?

– Нет! Нам еще семнадцать. Но восемнадцать скоро будет, – за всех ответила я.

– А знаете, «девицы на выданье», я вам одно предложение хотел сделать.

– Приличное, надеюсь? – я исподлобья посмотрела на двадцати девятилетнего Григория. Девчонки-то уйдут, а мне с ним в купе еще всю ночь ехать.

Григорий улыбнулся, на щеках появились ямочки, в голубых глазах засверкали смешинки, и он сказал:

– Приличное, но необычное.

Затем небрежным жестом поправил густые черные волосы и внимательно осмотрел нас по очереди:

– Вы все – очень очаровательные семнадцатилетние девушки, но предложение может подойти только одной. Той, кому первой исполнится восемнадцать. Суть его такова. Я – москвич, журналист, работал в Киеве три года. Теперь возвращаюсь в Москву, так как мне предложили поработать в Париже иностранным корреспондентом. У меня в Москве, в центре, собственная хорошая однокомнатная квартира. Спасибо отцу! Я не женат. Но мне надо срочно жениться. Я уеду на два года. Я получаю штамп в паспорте, кто-то из вас тоже, причем безо всяких обязательств и домогательств с моей стороны. Но одна из вас на два года получает бесплатное жилье  в центре Москвы. Так кто из вас первой станет совершеннолетней?

Это была  я: через месяц мне исполнится восемнадцать.

 – Мне второго июня исполнится восемнадцать.

– Тем более, ты в общежитии живешь, – сказала Ленка. – Правда, и мне надоело из Малаховки каждый день мотаться. Но мне восемнадцать в конце августа.

– А мне в конце августа тридцатник исполнится. Юбилей! – с улыбкой сказал Григорий.

 Мы загомонили. Танюшка сказала:

– Тридцать лет…. Многовато, конечно. «Старый муж, грозный муж, режь меня, жги меня», ежели, как у Пушкина. Но с другой стороны, собственная хаза в центре Москвы? И мне в июле восемнадцать. Загудим! А то мои  родичи не любят сборищ в нашей квартире.

– Э, нет! Проживание с функциями сторожа: никого не пущать.

– «Осторожно, злая собака!» Скорее так,– сказала Танюша. – А что потом? Как быть с невинностью?

 – Не посягну, – помотал головой Григорий, сложив клятвенно ладошки и улыбаясь.– Клянусь!

– Даешь честное пионерское! Ой, честное пенсионерское. Не мальчик, чай!

 Разница в двенадцать лет по тем временам была очень и очень немалая.

– Сделаем так. Я оставлю Валюше свои координаты с адресом, если вдруг ты и родители захотят посмотреть квартиру, и свои телефоны, чтобы мы были на связи. Ты живешь в общежитии, как  я понял, и у тебя телефона нет. Нее-не! Ты не торопись отказываться. Посоветуйся дома. Ты покумекай, подумай. А пока мы все пойдем «на боковую», так как уже поздно.

 Что мы и сделали.

Утром я поняла, что голова у меня раскалывается. Наверное, и температура поднялась. Глаза открывать не хотелось. Прохладная ладонь легла мне на лоб. Григорий сказал:

–Доброе утро! Прости, но ты такая красная и ночью стонала. По-моему, у тебя высокая температура. Давай-ка, пока есть время, собьем температуру.

Заглянули девочки. Видок у них был еще тот! Ленка прижимала полотенце к уху и периодически ойкала. «Стреляет! – пояснила она. Таня полотенцем обернула шею. «Не могу повернуть!– грустно сказала она.

– Что ж! Придется лечить всех троих. Заодно и ценность меня, как жениха, возрастет, – улыбнулся Григорий.

Мы все втроем кисло улыбнулись.

  Леночке он сделал на ухо согревающий компресс из водки, которую вчера мы пить отказались, а мне на горло. Дал нам аспирин. Татьяне натер какой-то вонючей мазью шею.

– Со змеиным ядом. Девушкам и женщинам особенно помогает, Природа родственная, – смеясь, сказал Григорий. 

– А вы хорошо нашу женскую сущность знаете? Вы бабник, Григорий? – попыталась отблагодарить нашего спасителя Таня.

– Да я и не монах, и не старик! Пожалуй, что и любитель хорошеньких женщин.

– И что же себе жену-то не нашли? – язвительно продолжила выспрашиватьТатьяна.

 – Может, плохо искал, поэтому не нашел, а, может, не нагулялся. Если честно, это по работе требуется, а я еще сам, как зеленый помидор. Надо дозреть.

– То есть, женившись на одной из нас, вы будете продолжать дозревать, то есть гулять?

¬– Так предложение деловое. Вы думайте, думайте! Время есть. А пока я нам чаю горячего принесу.
 
Все стали завтракать, кроме меня. Я не могла глотать. Я могла только потеть.  Через некоторое время нам всем троим стало легче.

 – А все-таки, вы нас обманули! – завершила Леночка таким высказыванием завтрак.

¬– Это почему ты так решила? С попутчиками, как у попа на исповеди. Тем более, с такими очаровательными. Говори.

– Просто вы не журналист, а доктор. Вон вы как быстро с нами управились.

Григорий засмеялся:

– Да нет! Я – турист со стажем. Можно сказать, что бывалый путешественник. Вот поэтому кое-что умею.

– А играть на гитаре и петь умеете? Умеешь? – поинтересовалась Леночка. – Если да, то Валентина точно в вас, ой, тебя, влюбится. Она тоже туристка. Она даже слово «катамаран» знает и ходила на нем в водный поход. А мы с Татьяной не любители палаток и похлебок на костре. Валечка в этом году уже и в зимний поход на лыжах ходила. И тоже с ангиной вернулась. Так что правильно ты ей координаты оставил.
 
Мы снова пустились в веселые разговоры. Девчонки даже рассказали про наши розыгрыши на первое апреля.

Наши ребята первого апреля, когда у нас был семинар в кабинете автоматики, сняли с установки какой-то тяжелой вентиль и подбросили в портфель нашей Леночки. А у нее, как у дисциплинированной первокурсницы, итак он был заполнен «под завязку». Но эту металлическую дуру в диаметре сантиметров двадцать, она домой доволокла. А на следующее утро принесла обратно и из-за нее даже опоздала на лекцию. Когда она в перерыве между лекциями в лицах рассказала про своё утро, мы долго смеялись.  Ей пришлось идти в корпус к механикам. В том кабинете шел семинар. Леночка постучала, препод принял её за опоздавшую и впустил. Какого же было его удивление и радость студентов, когда наша Леночка вместо того чтобы сесть за стол, подошла к какой-то жутко железной конструкции, вытащила из портфеля вентиль,  положила его рядом аккуратненько и собралась выходить. «Что вы делаете?» – воскликнул преподаватель.

 – Я мило улыбнулась и сказала, что проводила первое апреля, а сегодняшним утром встречаю второе и вышла, – весело закончила свой рассказ Леночка.

Я тоже рассказала про свою соседку по комнате, которая решила разыграть нас троих (первокурсники жили по четыре человека в комнате) утром первого апреля. Она на час раньше перевела часы. Когда будильник прозвенел первого апреля, мы, разгильдяйки, решили, что не выспались и пойдем ко второй паре. А наша Надюшка – очень ответственная студентка, она-то как раз пошла на первую пару. Велико же было её удивление, так как институт был закрыт. И вот тут она и вспомнила, что решила устроить нам веселый первоапрельский розыгрыш. 

Так за разговорами мы и прибыли на Киевский вокзал.  Перед тем, как нам расстаться с Григорием на перроне, он нам напомнил, что его предложение хоть и необычное, но вполне серьезное.

– Третьего июня жду звонка от Валентины.

И он подозвал носильщика, который повез его вещи к такси. А мы скромненько пошли в метро.

И, конечно, нетрудно догадаться, что я разболелась. Пришлось тащиться в студенческую поликлинику, и меня освободили от занятий. И я сразу улетела выздоравливать под крыло к мамочке. У меня родители – врачи. Были, сейчас их нет в живых. Я полетела домой на несколько дней, но для лечения, а не для обсуждения сомнительного предложения, хотя маме я рассказала. Мама только покачала головой и сказала: «Выбрось из головы!». Но…

Разговор услышала моя старшая сестра, и сразу вмешалась. Девушка она была неромантичная, а даже немного циничная, и этим бравировала. Прочим, как многие студенты-старшекурсники медицинского института.

 – Мам, ну что ты такое ей говоришь. Это же очень выгодное предложение. Два года она будет жить в центре Москвы. Можно хоть все каникулы там проводить. И на Новый год смотаться. Я бы, не раздумывая, согласилась.

– Конечно. Сбагрим девочку незнакомому мужчине из-за квартиры. А может быть он брачный аферист. А ей по любви охота выйти замуж, с белым платьем и фатой.
 – Ой, ну через пять лет наденет фату. Фиктивный брак для московской прописки, по-моему, должен быть не менее пяти лет. Это считай у нее белая лошадь «в кармане» будет. А принц потом найдется! Главное, сейчас с московской квартирой не прогадать. Поедете с отцом к нему, к его родителям, все посмотрите и обговорите.

 – Куда это ты нас с мамой отправляешь?

Людмила с жаром взялась описывать  отцу ситуацию, добавив еще один аргумент:

 – А может с ним она до Парижа доберется?!»

 – М-да-а-а!  Людмила, если бы я не знал, что Валентина тебе родная сестра, то начал бы сомневаться. По-моему, ты корысти ради стараешься – тебе по Москвам, как по своим половицам, шастать охота.

 Папа может еще что-нибудь сказал бы да не успел. В комнате появилась наша младшенькая. Рыжеволосой «кнопке» Наташке в этом году  зимой исполнится семь лет, и она пойдет в первый класс. С горящими глазами она тормозит у стола и говорит:

 – А можно я буду учиться в московской школе? А можно и кот Барсик переедет со мной?

– Господи! Никто некуда не переедет. Оставьте девочку в покое, – закрыла тему для обсуждений мама. – Глупости всё это.

Мама тему-то закрыла, а вот Людмила – нет. Она даже гулять стала меньше. Мне все свободное от учебы время мне посвящала: запудривала мне мозги и без конца то объясняла, то уговаривала,  то требовала согласиться на предложение Григория и не быть эгоисткой.
Время пролетело быстро, мама меня подлечила. В последний вечер я сама завела с ней разговор о московской квартире. Спросила о том, что если я решусь, то смогут ли они с папой приехать.

 Мама улыбнулась и сказала:

– Это все Людмила запудрила тебе мозги. Конечно, мы не сможем тебе снимать квартиру в центре Москвы, но общежитие у тебя же есть. Ты говорила, что там весело. А так…. Даже если Григорий все честно рассказал, ты на всю жизнь повесишь на себя ярлык «разведенная». И, поверь, ярлык этот тяжел. ( В то время, действительно, было не очень много молодых разведенных женщин, и отношение к ним было не самое лучшее, как к  гулящим). В силу своего возраста и опыта, я  недоверчиво отношусь к таким операциям. Но я тоже могу ошибаться. Я бы не стала выходить замуж ради бесплатного проживания в московской квартире. И тебе не советую! Надеюсь, что ты не выскочишь замуж без нашего благословения. Однако я понимаю, что после восемнадцати  закон на твоей стороне. Я – категорически против!

 – А мы – категорически за! – хором прокричали обе сестры, которые подслушивали.

  Чтобы вас не томить скажу, что квартира у Григория была удачно расположена, уютная, и два года пролетели, как один миг.

– Так ты все-таки вышла за Григория замуж? – дружно воскликнули мы.

– Да нет. Третьего с утра я позвонила в редакцию Григорию и отказалась.

 – Жаль, – сказал мой несостоявшийся жених, – очень жаль.

И не словом не обмолвился, что папа с ним встречался и договорился об аренде Гришиной квартиры после его отъезда в Париж. А на время, когда Григорий возвращался в Москву, я переселялась в общежитие.
Вот так не состоялось мое первое замужество.

– А что стало с Григорием? – грустно вздохнув, спросила Иришка.

– С Гришей я дружна была много лет, и даже семьями дружили. Я же через него познакомилась со своим мужем. В турпоходе. Они были заядлыми туристами. Плот при сплаве по горной реке, на котором был Гриша, перевернулся. Он упал в воду. Вода была очень холодная, а сердце его очень больное. Просто он никогда не жаловался и не афишировал. Сердце не выдержало. Ему было сорок пять, когда его не стало. Он был очень хорошим человеком… и журналистом, и семьянином.

Мы все сидели молча. А потом Валентина встала и принесла бутылку коньяка. Мы разлили коньяк в чайные чашки и помянули Григория Оверченко, который прожил хорошую, но короткую жизнь.

 – Вот и вся история, – тихо  сказала баба Валя и вытерла слезы.


 21.05.2020 год.




 ¬