Жилины. Глава 7. На Фроловской ярмарке. Конец авгу

     Мы обошли уже всю деревню, не такой уж и большой она была, как показалась первоначально. Вот уже и поблизости от машины оказались, но папа неожиданно мимо неё в сторону шоссе направился. Я шёл за ним, не вполне понимая, что он надумал. Но, когда позади ещё с сотню метров осталось, я понял, что мы к колокольне идём.

     - Как и любой человек, я не безгрешен и совершил в жизни множество ошибок, - начал отец, - большинство по недоразумению, где-то, когда-то не так, что-то понял. Ну, они, как правило, и забываются достаточно быстро. А некоторые, как занозы в памяти, время от времени беспокоят и беспокоят. Вот и за ту ошибку, о которой я хочу тебе сейчас рассказать, я себя корю уже давно. Хотя, честно говоря, корить надо не меня, опутанного лозунгами и призывами того времени, а тех, кто это всё устроил, но их, что укорять, большинство из них друг друга перестреляли в те страшные предвоенные годы, а вот горечь от содеянного меня мучает до сих пор. Представь себе картину. С кавказской войны возвращается герой, кавалер орден Анны IV степени, ряда медалей "За покорение Чечни и Дагестана", "За покорение Западного Кавказа" и Креста "За службу на Кавказе". Его отец, а мой прапрадед, в благодарность Господу за спасение сына строит в деревне церковь, которую освятили в честь Грузинской иконы Божьей Матери, а я принимаю самое деятельное участие в её разрушении. В комсомол я тогда на рабфаке имени Артёма вступил, вот, поддавшись на пропаганду, и надурил. Теперь не знаю, как и искупить свою вину перед памятью моих предков. Представляешь, из Владимира прибыла целая команда сапёров, специалистов по подрыву зданий и сооружений. Принцип, по которому составлялся список церквей, подлежащих уничтожению, никто не знает. Но вот в него попала эта церквушка, не древняя, находящаяся на погосте, кому она могла помешать. Но в то время сомневаться в правильности решений, принятых на самом верху, было нельзя. Вот и в нашем с тобой случае так произошло. Прибывшие сапёры привычно заложили фугасы, их командир крутанул ручку динамо-машины, и церковь в буквальном смысле на кирпичики рассыпалась. Толпа народа безмолвствовавшая, как это принято и не только у нас, а по всему миру всё одинаково происходит, ахнула. Но сапёрам этого было мало. Едва осела пыль, они за колокольню принялись. Процедура была ровно такой же. Четыре заряда под углы, взрыв и толпа вновь ахнула. Но причина была совсем другой. Колокольня стоять осталась. После взрыва она на глазах всех собравшихся подпрыгнула и встала на свое место. Взрывчатка закончилась, саперы уехали, а колокольня стоит. Народ шуметь начал, выкрики послышались, ситуация из-под контроля могла выйти. Всё районное партийное начальство в кружок собралось, вопрос решают. Быть им ещё начальством или сегодня последний день, а завтра может для многих из них тишина навсегда наступит? Потом вроде выход нашли. Пригнали два единственных колхозных трактора, притащили мотки металлических тросов и началось. Все комсомольцы и твой отец в первых рядах начали обматывать колокольню тросами, которые крепко-накрепко прикрепили к тракторам и дёрнули. Результат был налицо. Оба трактора заглохли, у них двигатели от перегрузки накрылись, а колокольня, вот она, до сих пор стоит. Тогда оперативники из НКВД начали по кресту палить из всех видов оружия, которое у них имелось. Одна шальная пуля в цепь попала и порвала её. И это всё, чего они добились. Пришлось всем уехать, а колокольня, которую наш предок построил, стоит, - и на глазах моего боевого отца слезы покаяния появились. 

     Вернулись мы в машину, я развернулся и через несколько минут ехал уже в сторону Москвы. Но, ещё при повороте к отцу обратился:

     - Пап, можно я один маленький вопросик на засыпку задам?

      - Конечно, конечно, - оживился он.

      - Ты рассказывал, что Ивану надо было пять с лишним вёрст от деревни до тракта идти, а мы проехали всего с полкилометра.

     - Ответ самый, что ни на есть простой. Раньше тракт шёл немного в стороне. Ведь мы, как из Владимира выехали, оказались на дороге, которая левее пошла, а двести с лишним лет тому назад, она прямо на Нижний была нацелена. Вот, чтобы отсюда до той старой добраться, надо было очень постараться.

     - Я смотрю, ты, пап, хорошо подготовился к нашей встрече.

     - Естественно, я к ней готовился почти год. Даже в Ленинскую библиотеку записался. Так, что всё, о чём говорю, абсолютно достоверно. Понял? Тогда ладно, давай дальше слушай:

     На следующий день, когда они выехали, уже позднее утро было, и солнце высоко стояло. На рассвете, как планировал Тихон, у них не получилось. Началось с того, что немного запоздал Прохор. Его маменька никак не могла отпустить от себя выросшее дитятко. Затем, уже после завтрака, Пафнутий с ними долго прощался. Сам он в тот же день собрался идти пешочком в Гороховецкий уезд.

     - Представляете робята, там деревни имеются некоторые, в которых говор другой, нежели здесь. Вот и утварь мне думается, там тоже сильно будет отличаться от привычной нам. Обычно ведь как, вначале замечаешь, что утварь разнится, резьбой или формой своей, или росписью, а уж потом, когда прислушиваться примешься, то в говоре отличия начинаешь примечать.

     - Вот уж, - перебил его Тихон, - какие ты странности говоришь, Пафнутя. Мне это даже очень непонятным кажется. По мне так, вначале я слышу, а уж затем вижу. Поэтому я первым делом на говор обращаю свое внимание, на словечки всякие доселе неслыханные, а уж потом на узоры какие-то ранее невиданные.

    - Наверное, ты прав, - ответил, немного подумав, Пафнутий, - но у меня, почему-то так получается, как я сказал.

     - Вот уж не зря в народе говорят "У кого чего болит, тот о том и говорит", - засмеялся Тихон.

     Пафнутий Петрович при этом не обиделся и не оскорбился, а наоборот скорее воодушевился:

     - А знаете, друзья мои, ежели произойдёт то, о чём мне намедни рассказывал купец один из славного города Гороховца, в котором мне не приходилось бывать доселе, и я найду там древние элементы росписи деревянной посуды, то я смогу ими пополнить царскую кунсткамеру. Её наш император Пётр Алексеевич придумал, да клич по всей Руси бросил: чтобы все и каждый, всё доселе неведомое и непонятое туда тащили. И ещё, - он склонился над столом и пальцами подозвал собеседников к нему пододвинуться.

     Затем, теперь уже обеими руками, приблизил их головы к себе ещё ближе и не сказал, а совсем уж прошептал, да так, что, чтобы разобрать, о чём он говорит, надо было прислушиваться изо всех сил:

     - Мне этот купец по большому секрету одну вещь рассказал. Оказывается, Гороховец, чуть ли не главный город наших поклонников протопопа Аввакума, один из центров староверов, которые всё ещё двумя перстами себя осеняют. Я даже и не знал, а там такие страсти кипели. Уже при Алексее Михайловиче, там особая трагедия приключилась. Просто кошмар. Стрельцы нагрянули, вот несколько семей раскольников, заперлись в своей церкви и изнутри её подожгли. Представляете, сами себя заживо сожгли, только, чтобы не тремя перстами креститься. Не понимаю я этого, - и на его глазах даже слезы появились.

     Тихон, который о гонениях на староверов хорошо знал, ведь и в их деревне, и окружающих её молящихся по старому обряду много жило, да и сам он был из точно такой же семьи, даже удивился реакции вечно безмятежного и увлечённого своими делами Пафнутия, но особого значения этому не придал. Ведь чего только в жизни не происходит. А Пафнутий уже успокоиться успел, на лавке привычно расселся и совсем громко, с напором ему свойственным, продолжил:

     - Так вот у них, у староверов этих, столько старинных предметов обихода имеется, что обзавидоваться можно. Я и хочу под видом офени, пройтись по тем местам. Вдруг мне повезёт. Я таким товаром обзавёлся, что женщины их пальчики облизывать начнут. Вот смотрите, - и он достал из заплечного мешка, который лежал рядом со столом, небольшую коробочку, в которой находились серьги, кольцо и подвеска и всё в одном стиле. Тонкое ажурное серебряное с чернью переплетение и изумительные по красоте эмалевые вставки с изображением колокольчиков и ландышей.

     - И ты, что собираешься этим в крестьянских избах торговать? – воскликнул Тихон, - Я представляю сколько это стоит. Не менее пяти рублей.

     - Действительно, я купил эту красоту за пять рублей. Ну, и что?

     - Милый мой Пафнутий, как же ты далёк от народа. Как ты думаешь, что купит мужик за пять рублей? Корову или украшение для своей даже тысячу раз любимой жены?

     - Тихон, дорогой, зря ты меня за недалёкого человека принимаешь, ох, зря. Я и обидеться ведь могу. Конечно, я это продавать не собираюсь. Торговать я буду вот такими женскими прикрасами, – и он, всё из того же мешка, достал целую горсть украшений.

     Чего там только не было, и бусы разноцветные, и усерязи, и перстни, и колты. А Пафнутий всё доставал и доставал: пясы, одинцы, голубцы, бабочки из бисера, перлы из северного речного жемчуга. Иван с Прохором рты, как открыли, так и закрыть не могли, увидев такую красоту. Да и Тихон, опытный, много чего знающий и видавший на этом свете, и то молчал и любовался.

     - Слушай, Пафнутя, открой секрет, где ты всё это нашёл?

     - Ты, считаешь, наверное, что я целые дни в этом вертепе провожу. Нет уж, дорогой мой, я сюда приехал из столицы специально, чтобы запастись товаром лёгким, не объемным и очень ходовым. Вот такой товар я и нашёл. Поверьте, намучился, пока все до одной лавки не облазил, и вот представляете, в одной из самых затрапезных из них я встретил странного типа, который и показал мне вот эту красоту. Я купил у него всё, что он привёз из одного из сёл, которое находится на берегу озера Неро.

     - На Неро ведь Ростов стоит? - спросил Тихон.

     - Да, - кивнул головой Пафнутий, - когда я всё это прикупил, решил, что, если в Гороховецких сёлах мне удастся найти, что-нибудь такое разэдакое, то я этот комплект в дар там оставлю.
   
     - Так что пешком идти будешь?

     - Хочу, - Пафнутий шапку свою снял и волосы рукой пригладил, - не знаю только, дойду ли до самого конца. Далеко очень, шестьдесят вёрст с лишним, выдержу или нет. Всё от этого зависит.

     - Зачем ты пешком-то идти захотел? Нанял бы карету, да ехал себе спокойно.

     -  Понимаешь, Тихон, по дороге я много мест наметил, куда зайти требуется. Ведь в моих поисках мне люди помогают. Вот я и решил, уж коли в этих краях оказался, ко всем зайти, всех поблагодарить, да подарки разнести. Их у меня целый мешок, всем хватит.

     - Так и езжай на карете.
 
      - Понимаешь, - ещё раз повторил Пафнутий, - они ведь полагают, что я с ними, ну, если не совсем ровня, то близко по положению стою. До меня донеслось как-то, что меня многие блаженным считают. Ну, так это даже хорошо. С блаженным же можно всем поделиться, всё ему рассказать. Если даже и передаст кому, никто не поверит, скажут да он блаженный, что с него возьмёшь. А ты говоришь, карета. Ведь коли поймут, что я барин, то все столь тяжело строившиеся отношения рухнут. Нельзя ехать, идти придётся.

     Обнялись они на прощание, и телега, нагруженная до предела, медленно двинулась вперёд. Места на повозке не было, поэтому пришлось идти пешком. Шли, разговаривали на всякие посторонние темы. Погода прекрасная стояла, было не жарко, лёгкий ветерок, приятно овевал ходоков. До Жилиц добрались безо всяких проблем. Авдотья не ждала их так рано, но быстро обед приготовила, а они, пока всё варилось, успели телегу разгрузить. С собой взяли немного, Прошины погремушки, да короб с товаром для лапинцев, вот и всё. В короб всякую мелочёвку положили, деревня бедная, много купить не смогут. Но книжек несколько, да картинок, которые они у Гладышева купили, туда положить всё-таки решились. Тихон сказал, что, если уж в Лапино, кто-нибудь пусть даже одну книжку или картинку купит, то в богатых деревнях этот товар хорошо продаваться начнёт. Как поели, задерживаться уже не стали, а сразу же поехали. Иван домой рвался. Хотя недавно он оттуда вернулся, но успел соскучиться уже по своим домашним, правда лёгкая жалость была, что с Настёной не удалось повидаться. Она в то время в лес, вместе с младшими по грибы-ягоды ходила. Да и Тихон тоже спешил, его время поджимало, надо ведь было завтра, хоть к вечеру, но телегу Феофану вернуть, да в последний ярманочный день ещё раз по лавкам пройтись, вдруг, кто расторговаться решит, и цену со своего оставшегося товара сильно сбросит.

     Отдохнувшая за последние дни лошадка бежала ходко, время за разговорами всякими шло незаметно и им даже показалось, что доехали они быстрее, чем планировали.

      Встретили их у Ивана дома хорошо. Тихону мать в ноги поклонилась, и даже отец спасибо за сына сказал. А уж как младшие дети брату обрадовались, это видеть надо было.

     Первым делом Иван стопку книг на стол положил, так они с Тихоном заранее договорились. Пусть его братья с сёстрами тоже к чтению приобщаются, да, глядишь, отец с матерью на досуге почитать что смогут. Да пару картинок фряжеских оставил, а то стены в избе пустые, вот и украсят пусть, да любуются на них.

      Солнце ещё не село, поэтому решили они время попусту не тратить, а первым делом отправиться к Николаю-плотнику, прежде всего надо было с Марфой вопросы решить. Все погремушки брать не стали, с десяток только в короб положили, да так и пошли. Первым, кого на улице встретили, был староста. Ему уже кто-то доложил, что Иван со товарищи приехал, вот он и пошёл поздороваться, да полюбопытствовать, что офени привезли. Пришлось его с собой к Николаю взять. Прокопий Нилович, так старосту звали, уже не молодым человеком был, сорок с лишним лет он по земле ходил, поседел совсем. Хозяином был добрым, к себе и своим домашним требовательным, и справедливым, счёту и письму обученным. Поэтому община на деревенском сходе, какой уж год его старостой выбирала. Он их доверие оправдывал, во всё вникал и все вопросы по податям с земским комиссаром по совести решал.

     Первым делом, как все по лавкам расселись, Тихон Николаю деньги отдал за все те поделки, что Иван у Марфы взял. Заплатил щедро по деньге за каждую штуку. Николай такого даже не ожидал, он вообще полагал, что жена его дурью мается и эта ерунда никому не нужна, а тут почти полтину ему в горсть насыпали. А Марфа из чулана ещё целую кучу своих поделок принесла и на стол перед гостями высыпала. Прокопий Нилович даже рот от удивления открыл. Он полагал, что знает всё, что в какой избе деется, а тут такой конфуз с ним приключился. Оказывается, Марфа, эта тихая безропотная женщина, которая всё всегда успевает, у которой в избе всегда порядок всем на удивление и поучение стоит, ещё и мастерица знатная. Вон она, такие безделицы делать умеет, что за них деньги серьёзные люди платить готовы. Тихон всё, что Марфа принесла, пересчитал, объяснил, что теперь за это только через год расплатиться сможет, если только всё не распродаст и за новой партией не приедет, и после получения согласия от хозяев, Марфины поделки в свой мешок ссыпал. Потом он к Марфе уже с просьбой обратился. Достал с десяток погремушек, которые Прохор выточил, и сказал:

     - Марфа, могу я тебя попросить украсить вот эти деревянные игрушки, да так, чтобы у детишек малых руки сами к ним тянулись. Если успеешь, завтра к вечеру, когда мы уезжать будем, я тебе ещё оставлю, у нас их пара рогож небольших имеется. Естественно это не бесплатно, я тебе за каждую по копейке заплачу.

     Марфа аж в лице изменилась. Стало оно у неё строгим и даже, как будто, другим совсем, незнакомым. Она погремушку в руку взяла, перед глазами покрутила, затем на стол к другим положила, да такое сказала, что все удивились сильно.

     - Этими вот заниматься не буду, их мало очень, только добро переводить. А коли вы мне все остальные сейчас принесёте, то я к завтрашнему вечеру много успею сделать. Правда, если мне Николай подсобит, - и она ему поклонилась, - да с детьми будет заниматься, пока я тут художество наводить примусь.   

     Иван с Прохором вскочили тут же, да из избы наружу побежали. Прошло немного времени, только, что и успел горшок с водой вскипеть, как они вернулись с двумя небольшими рогожами погремушек. Их в угол поставили, а сами за стол уселись травяной отвар, с Иван-чаем и другими высушенными луговыми и лесными травами, попить. Пока все пили, Тихон книжки достал, да на стол перед хозяевами положил. Марфа, книжки увидев, сразу как помолодела. Оказывается, она грамоту знает и в батюшкином доме книжки в детстве своём читала. Давно, правда, это было, но вот она в руки первую книжку взяла, поняла, что она не разрезана, развернула полностью и начала крутить, да так ловко это делала, что Иван прямо залюбовался. Прохор смотрел и никак понять не мог, что она делает. А она разобралась, детей подозвала, которые в углу тихонько сидели, пока взрослые беседу вели, да громко и внятно принялась "Повесть о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове" читать. Тихон со старостой разговор, было, завёл, но услышав, с каким выражением читает сказку Марфа, замолчал, даже слово последнее, не договорив.  А Марфа уже следующую книжку в руках держала.

       - "Житие святого благоверного великого Князя Александра Невского, чудотворца, в иноках Алексия". Эту книжку потом детям почитаю. Что там ещё есть? А вот эту я не знаю. "Путь к спасению или Благочестивые размышления о покаянии и о непрестанном приготовлении себя к смерти". Тоже надобно почитать на досуге. Николай, - обратилась она к мужу, - ты не будешь возражать, если мы деньги, которые я заработала, на книжки потратим.

     Увидев его кивок, она даже подпрыгнула вверх и захлопала в ладоши.

     Её восторг вызвал у всех улыбки. Тихон выждал немного и буквально пропел:

     - А у нас ещё кое-что имеется. Давай Иван, покажи свои любимые картинки.

     Иван открыл короб и с самого верха достал три картинки, скатанные в трубки. Первой развернутой оказалась та, где мужики несли щуку топить. При её виде все развеселились, а Марфа схватила и попыталась иголками для шитья к стенке прикрепить. Николай жену остановил, принёс из своей мастерской молоток, горстку маленьких гвоздиков с деревянными рейками и буквально за несколько минут сколотил рамку, в которую поместил картинку и прибил её к стене. Изба, словно преобразилась. В ней появился уют.

     - Надо же, - пробормотал удивлённый Тихон, - одна картинка, а сразу же, как всё изменилось.

      Другие картинки тоже вызвали оживление. Очень всем понравился Илья Муромец, который не побоялся и победил Соловья Разбойника, а картинка, на которой Еруслан Лазаревич сражается со страшным семиглавым драконом, к всеобщему удивлению, детей не напугала, а вызвала у них смех. 

     Пока Тихон рассказывал о ярманке, но не так о торговле, как о всяческих увеселениях, которые ему понравились, Николай остальные картинки в рамы поместил и на стены прикрепил.

     Настал черёд остальных мелочей. Тут уж Тихон постарался в целое представление всё это превратить. Дешёвые, но от того не менее красивые, колечки, бусы, браслетики, гребешки, и другие подобные симпатичные вещицы, одна за другой на столе стали возникать. Руки и у Марфы, и у Николая с детьми, которые стол со всех сторон окружили, и даже у седого и старого старосты сами по себе к ним тянулись. Марфа с детьми всё на себе поперемерили и кучка вещей, отложенная для покупки, росла и росла, пока Николай не остановил этот нескончаемый процесс:

     - Постой Тихон, дай дух перевести. Не последний раз, чай, ты у нас появился. Столько всего эти ненасытные, - он кивнул на жену с детьми, - наоткладывали, что мне во век с тобой не рассчитаться.

      - А, давай посчитаем. Мы взяли у вас побрякушки, которые вы с Марфой наделали. Сколько там получилось, Иван? Вот, смотри 896 штук, по денежке за штучку. Значит, на четыре рубля 48 копеек. Это раз. Да дали на раскрашивание 350 погремушек по копеечке. Еще три рубля с полтиной. Это два. Итого получается, что мы вам должны аж восемь рублей без двух копеек. А вы у нас набрали всего пять книжек по пятачку, да три картинки по гривеннику, это 55 копеек получилось. Теперь в отношении этой кучи. Она большая, конечно, но товар весь дешевый, всего на один рубль и 47 копеек. Вот и получилось, что мы вам ещё должны будем пять рублей и 96 копеек.

     Достал он лист бумаги, чернильные свои принадлежности и расписку на эту сумму написал, да Николаю её вручил, а в своей книжечке пометку тоже сделал.

     Николаю осталось только рукой махнуть, а Марфа попросила всё-таки ещё, что-нибудь для неё поискать. Тихон в коробе порылся, да платок красивый, расшитой с ниткой шёлковой блестящей достал, и к Марфиной голове приложил.

      - А это тебе, Марфа, от нас с Иваном подарок, - и поклонился ей, - а мы уж дальше пойдём. Мы и так у вас засиделись, а тебе надо делами заниматься, да не забыть о работе, нам раскрашенные тобой погремушки нужны.

     Марфа им тоже поклонилась и пообещала к утру всё сделать.

     Тихон со старостой к нему домой отправились. Он там, как обычно, ночевать намерился. Иван с Прохором отнесли торбу с Марфиными поделками на подводу, которую во двор к старосте загнали, а затем пошли к Ивану домой, где их его братья с сёстрами ждали.  Спали все вповалку на сеновале. Сено таким душистым было, а на улице такое тепло стояло, что все выспались прекрасно. После завтрака Иван с Прохором пошли к дому Прокопия Ниловича. Тихон уже ждал их. Прохор короб себе за спину повесил, и они вместе со старостой пошли дальше по деревне. К обеду короб почти опустел, а кошель у Тихона немного, но потяжелел. Тихон даже посетовал, что очень уж дешёвый товар они набрали, могли и подороже в короб положить. Не такой уж и бедной деревней Лапино в этот год оказалась. Урожай хороший собрали, вот денежки в мошне и появились. Только они в сторону дома Николая-плотника направились, а к ним навстречу усталая Марфа сама идёт:

     - Я всё закончила. Не думала, что так тяжко окажется. Столько свечей пришлось сжечь, хорошо у нас ещё жир свиной остался, в погребе лежит. Николай сказал, новых наделает, так, что ничего страшного на произошло. Идёмте, посмотрите сами. Мне кажется, что неплохо получилось.

     И действительно, получилось очень красиво. Теперь погремушка не только звучала, она ещё и глаза ребёнка к себе приковывать могла.

     - Я думаю, что малыш сразу же перестанет плакать, как только перед ним эта погремушка появится, - сказала Марфа. И все с ней согласились.

     Все задачи, которые Тихон определил на эту поездку, были решены, поэтому пришло время расставаться с лапинцами. Иван домой сбегал, обнял отца с матерью, с младшими тоже с кем пообнимался, а кому и руку пожал, как взрослым. Двум братьям-близнецам уже семь лет исполнилось, подросли небось, негоже с ними по-бабьи прощаться, скоро мужиками станут.   

     В Омутово, когда по боковой улице проезжали, чтобы путь сократить, Иван попросил у храма остановиться, если он открыт будет. Тихон ответил:

      - Ты бы раньше сказал, теперь назад возвращаться придётся.

      - Нет, дядя Тихон, мы правильно едем. Наш храм именно на этой улице стоит. Вон он, - и показал на небольшую приземистую деревянную церковь с восьмиугольным крестом. Дверь в неё была открыта. Пока Тихон останавливал лошадь, Иван успел соскочить с телеги и сразу же направился к церкви. Немного не дойдя до неё, он перекрестился, нанёс три поясных поклона с молитвой и вошёл вовнутрь.

     "Надо же, Иван оказывается из староверов, - подумал Тихон, - мы год уже как знакомы, а я это первый раз заметил. Я понимал, что он христианин, мы же живем в христианском государстве, но вот то, что он к староверам относится, ничем не проявлялось, правда, я никогда не приглядывался, как он крестится. Не интересна мне эта тема, вот и всё. А уж тут всё настолько явно, что спорить по этому поводу, никакого смысла нет. Так вот почему у них в деревне белое вино не жалуют. Теперь мне многое ясным становится".

      Иван тем временем из церкви вышел, на телегу уселся и пояснил:

     - Матушка меня попросила к старосте церковному, если он в доме божием будет, подойти и передать, что всё, что он на прошлой исповеди им сказал, они уже исполнили. Вот и всё.

     Прохор, по своей привычке уже свернулся в клубочек и сладко посапывал. Иван ничего больше объяснять не стал, а Тихон задавать вопросы в таких случаях считал лишним. Поэтому он только лошадь понукнул, и они отправились в дальнейший путь.

     К мосту через Тезу они подъехали, когда темнеть стало. В ярмарочном городке в это время, как раз самое веселье должно было начаться.

     - Ну, что молодежь, гулять будете или по домам?

       - Мне надо батеньке с маменькой показаться, - грустно ответил Прохор, - не думаю, что они гулять разрешат.

     - Они что тут, где-то в селе, дом сняли?

     - Ну, да. Он вон там, на горе находится. Поэтому, наверное, мне лучше всего туда, наверх идти, - растерянным голосом проговорил Прохор, слезая с телеги, - а затем он повернулся к Ивану и спросил:

     - А ты, чем заниматься собираешься?

     - Я ещё не решил. Одному мне скучно будет. Если ты сможешь мне компанию составить, то я с удовольствием по потешному ряду ещё разок походил бы, - голос у Ивана был не очень радостным. Ясно, что он рассчитывал повеселиться, но вот, что решат родители его приятеля, никому было неведомо. 

     - Поехали, - перебил их Тихон, - мне всё равно лошадь с телегой возвращать, может, сможем застать твоего батюшку в балагане. Ну, а, если он уйти успел, то я с тобой вместе сюда вернусь, обещаю за тебя похлопотать. Поехали, поехали. Садись быстрее, не будем время терять.

     Первых, кого они увидели в балагане, это сидевших рядышком родителей Прохора. Феофан в одной руке держал амбарную книгу, а другой щёлкал косточками счёт, а Любовь внимательно следила за правильностью подсчётов.

    - О, кто это к нам пожаловал? – радостно воскликнул Феофан, откладывая счёты и амбарную книгу в сторону и широко раскидывая руки. Он встал со стула и направился к сыну. Прохор пошёл к нему навстречу, прижался к нему и тоже его обнял. Матушка стояла в сторонке, ожидая, когда тятя с сыном оторвутся друг от друга. А стоило им только разойтись, как на сына набросилась она. Уж как она его целовала, миловала, заглядеться можно было. Столько материнской нежности Тихон никогда ещё не видел. Прохор еле смог вырваться из её объятий:

     - Маменька, ну ты ведь почти задушила меня, - крутя головой, чтобы размять шею, чуть ли не плача, сказал Прохор.

     - Любящая матушка, ничего плохого своему ребёнку сделать не может, - властным голосом сказала Любовь.

     - Ну, да, только придушит чуток в порыве страсти, да и не заметит этого, - добавил Феофан, - я уж тебя, Любаша, сколько раз предупреждал, чтобы ты свои нежности на мне, что ли испытывала. Он же у нас хрупкий, как крынка глиняная, чуть сожмёшь крепче, она и сломается.

     - Ладно, ладно. Нечего на меня при посторонних поклёп наводить, - уже совсем другим тоном, как бы оправдываясь, проговорила Любовь.    

     - Как съездили? Всё, что думали, сделать успели? – Феофан смотрел на вошедших так, как привык на своих артельных смотреть. Требовательно и недоверчиво. 

     - Всё в порядке. Прохор молодец, таскал наравне со всеми. Мне кажется, что ему даже понравилось торговлей заниматься. Как Прохор, прав я или нет? – Тихон вопросительно посмотрел на парня, но тот нисколько не смутился:

    - Тятенька, это действительно интересно. Видел бы ты, как люди на всякую чепуху бросаются, как будто её первый раз увидели. Лица у них такими странными становятся, то ли удивленными, то ли ожидающими чего-то невероятного от этой вещицы.

     - Чаще всего Проша такое случается, когда они действительно некоторые вещицы впервые видят. Вот я вчера в одну избу тарелку деревянную плоскую, мелкую совсем принёс. Её, как мне сказали, немцы под куски хлеба на стол ставят, чтобы их не испачкать чем. Вот я пару таких тарелок и купил, для интереса, да вчера одну попытался продать. Знаешь, я сам только два дня назад эту вещь в первый раз увидел и тоже на неё с удивлением смотрел. Никто не купил, конечно. Зачем она русскому человеку. В неё ведь щи невозможно налить, да кашу не положишь. Теперь вот надо немцев искать, только, где их в нашей глухомани найти, не знаю.

     - Тятя, маменька, а можно мы с Иваном немного по ярманке походим. Он вот первый раз здесь, а уже всю её обошел и все чудеса, что творятся в потешном ряду, повидать успел. А я уж незнамо сколько лет на эту ярманку приезжаю, а толком нигде побывать не смог. Вам некогда всё время, а меня одного не пущаете.

     Любовь хотела возразить, но Феофан на неё так посмотрел, что она перечить мужу не стала. А он кошель свой открыл, да немного денежек из него отсыпал и Прохору протянул:

     - Смотри в оба, украдут, больше не дам. И, если сюда явишься с запахом мёда крепкого или ещё какой гадости питейной, больше никогда не отпущу. Ясно тебе?

      Прохор только головой потряс, и они с Иваном выбежали за дверь.

      - Надо же, оказывается, вырос сын, а мы с тобой и не заметили, - с грустью проговорил Феофан, обращаясь к жене.

     - Закон природы, - сказал Тихон, - дети растут, родители стареют. Идёт естественная смена поколений. Любящим родителям это редко нравится. Им хочется, чтобы их дитятко навсегда маленьким осталось. Вот сколько лет вашему Проше? Семнадцать? Восемнадцать?

     - А, ещё семнадцати нет? Ну, всё равно. Он сколько лет с вами в Холуй на ярманки ездит? Лет десять. А ни разу на представлениях один, без вас, не был. А, возьмите Ивана. Ему ведь только совсем недавно четырнадцать стукнуло, а он уже год, как работает, чуть ли не всю губернию своими ножками истоптал. Грамотой, счётом досконально овладел. Скоро я ему в подмётки не буду годиться. Парень развит не по годам, а по уму своему перед многими стариками он преимущество имеет. Поэтому я думаю, вашему сыну будет полезно с ним общение, да и тому друг его возраста нужен. Так что, завтра поутру мы обежим все лавки, вдруг, где-нибудь с товара цену примутся сбрасывать, да отправимся в Жилицы. Надо за два дня подготовиться к первому выходу в люди. Вот пусть ваш Проша приходит с утреца на третий день, а ещё лучше, если он явится к вечеру на второй. 

      Попрощался Тихон с хозяевами, да через всю ярманку в трактир отправился. О том, чтобы найти Ивана с Прохором он даже и не думал. Так просто шёл, и всё. Однако, не успел и десятка шагов сделать, как навстречу ему неразлучная парочка, понурив голову, топала.

       - Робята, что случилось?

      - Обокрали нас дядя Тихон. Проша засмотрелся на канатных плясунов, вот у него мошну и срезали. А там всё, что ему отец дал, лежало.

      - Смотреть, конечно, за деньгами надо лучше, но здесь такие умельцы крутятся, что с любым это может случиться. Держите полтину, да её не провороньте. Батюшке с матушкой не говори, - это он уже к Прохору обратился, - нечего их расстраивать. Иван, долго не гуляй, завтра рано разбужу.

     В трактире Тихону пришлось одному ужинать. От Пафнутия никаких известий не было, и Тихон даже загрустил, что ему не вполне свойственно было. Но через несколько минут он достал свою книжицу и углубился в её изучение.

     Когда Иван вернулся, в трактире было тихо. На столе догорала свеча, рядом стояли две миски с остывшей едой, которая, тем не менее, показалась ему настолько вкусной, что он миски даже языком вылезал. Тихон уже спал и, наверное, не первый сон видел. Пришлось и Ивану на покой отправиться, хотя от впечатлений он ещё долго заснуть не мог, всё ворочался с боку на бок, пока, наконец, и его сон не сморил.

     Всю ночь ему различные лицедеи снились. Да, ладно бы просто снились. Нет. Они его пытались то на канат затянуть, а оттуда сбросить, то в узел связать. Он хотел от них убежать, так они его со всех сторон окружили и к костру потащили, чтобы сжечь. Вот тут он и проснулся, вокруг огляделся, один он в комнате, никаких ворогов не видать. Он выдохнул и подумал, надо же какая гадость снилась.
 
     В трактире никого не было. Иван выглянул за дверь, на завалинке сидел Тихон. Запрокинув голову, он грелся на солнышке. Борода его задорно торчала вверх, белая, чисто выбритая шея резко выделялась на фоне загорелого, обветренного лица. Усы тоже были подстрижены и не свисали ниже рта.

     - А проснулся лежебока? А я, брат, уже успел к брадобрею прогуляться, а то борода, как у попа выросла. А потом в зеркало себя увидел и чуть не рассмеялся. Шея совсем белая, как мелом её испачкал. Вот решил немного почернить. Ладно, иди завтракай, потом и расскажешь, почему всю ночь мне спать не давал. Всё от кого-то убегал, да спрятаться пытался.

     - Сам не пойму дядя Тихон. Вроде ничего такого не было, а вот снилась одна гадость. Мы с Прошей долго там пробыли, столько всего насмотрелись, таких чудес. Мишка там один был учёный, так он даже на передних лапах стоять умел, а уж как сладости любил. Ему леденец кто-то дал, так он кланялся, благодарил, значит, а, как заместо леденца камешек дали, рычать принялся и шерсть на загривке у него встала. Умора.

     - Ладно, ладно, давай иди, завтракай, а я здесь посижу, ещё немного на солнышке погреюсь. Я ведь всю обслугу два дня назад отпустил. Сторож один остался, но, он рядом живёт, так что согласился покашеварить.  Я рано поел, а твоя порция в печке стоит. Думаю, остыть не должна.

    После того, как Иван позавтракал, они, не спеша, пошли по ярманке. Кому-то из торговцев это время казалось поздним утром, а некоторые любители поспать, никак глаза свои продрать не могли. Так, что многие лавки были на все засовы заперты. Ничего путного Тихон с Иваном не увидели, впору было в трактир возвращаться, да там выждать, когда торговля в полную силу войдет.  Но, тут Тихон про Гладышева вспомнил.

     - Пойдем-ка, друг мой любезный, к Петру Петровичу сходим. Уж он ранняя пташка, в такое время, как сейчас, второй самовар, наверное, допивает.

     К их удивлению в закутке Петра Петровича не было. Исчез и стол с самоваром. Зато в раскрытой двери соседней лавки стоял её хозяин – высокий молодой человек, который сказал:

     - Нет его, и не будет. Он какой-то странный. Всё время только и делал, что возился со своим медным ведром и чай пил. Намедни, он такое учудил, все вокруг за животики держались. Он детишек подрядил набрать ему мешок шишек сосновых и дал им за это серебряный ефимок. Да я ему за такие деньги сто мешков этих шишек на своей горбине притащил бы. Чудной он, на купца совсем не похож.

     - Делся-то куда?

     - А вчерась за ним карета приехала. Он всё бросил, уселся в неё, а нам сказал, что, ежели кого будет интересовать оставленное им, те могут всё брать совершенно бесплатно. Я зашел, а там ничего, кроме бумаг различных не было. А своё ведро медное он с собой увёз.   

     - Так и что? Разобрали его вещи или нет?

      - Да кому они нужны? Всё, как он бросил, так и лежит. Ежели тебя интересует, то заходи. Там открыто.

     Иван бросился к входной двери, она действительно была не заперта. Связки книг, разобранные им, лежали на тех же местах.

     - Дядя Тихон, всё на месте. Но там много. Больше, чем мы уже взяли. На руках не унесёшь. Да и тяжёлые они очень. Может, когда к нам Проша поедет, на той же телеге и книги к нам привезти смогут?

     - Да, бумага много весит, – задумчиво говорил Тихон, - но здесь это добро оставлять нельзя, печи начнут растапливать. Заместо бересты используют, как поймут, что бумагу легче подпалить.

     Затем до него дошло, наверное, что Иван дельное предложил и его лицо просветлело:

     - А ты, что думаешь, Прошу к нам на телеге повезут? – спросил, и тут же сам себе ответил, - Ну, да, маменька пожалеет его ножки. Побоится, что дитятко устанет. Знаешь, что, сгоняй-ка ты к Феофану. Может он уже пришёл в свой балаган. Он же тоже рано вставать привык, да без дела сидеть не обучен. Дуй к нему, да побыстрей. У нас времени мало.

      Иван вернулся через десяток минут. В закутке он застал Тихона, разговаривавшего с какими-то двумя мужиками. Его собеседники были, наверное, близнецами, настолько они были похожими друг на друга. Крепкие, молодые, но с такими заросшими лицами, что было непонятно, с кем он разговаривал – с людьми или какими-то животными в человеческой одежде. Низкие, очень узкие лбы, увенчанные косматыми гривами, слегка были прикрыты шлыками. Выпирающие надбровные дуги обросли такими густыми и длинными бровями, что они срослись с висками, и плавно спускались вниз, превращаясь в космы на лице. Усы, если таким словом можно было назвать то, что росло на их верхних губах, сливались с бородой и полностью закрывали рот. Поза, в которой стояли незнакомцы, была угрожающей. Длинные руки, почти достающие до колен, были сжаты в кулаки, а может это так Ивану показалось, поскольку Тихон встретил его с улыбкой:

     - Что сказал наш друг?

     - Как я и предполагал. Пообещал всё доставить в целости и сохранности вместе с Прохором. А для начала там сейчас освобождают угол, куда мы можем любые товары сложить, ну, а книги в первую очередь.

     - Замечательно. Слышали? – обратился он к незнакомцам, - вот, как мы и договорились, вам пятак и начинайте. Постарайтесь ничего по дороге не растерять, а в вашей каморке – не оставить. Пошли Иван, они здесь без нас справятся, - и он резко направился в сторону широкой улицы, по которой уже непрерывным потоком двигались люди.

     - Дядя Тихон, - тихонько спросил Иван – а кто эти люди?

     - Это Ваня, хозяева той самой каморки, где Пётр Петрович свои книги держал. Я думаю, что, если бы мы не подсуетились, то книги быстро бы в печку попали и оттуда дымом улетели. Ты не прикинул, сколько их там осталось? – и, увидев, как Иван отрицательно покрутил головой, продолжил, - вот, и я тоже не успел. Ты только к Феофану пошёл, как эти явились. Знаешь, ночью при свете луны таких увидишь, помереть от страха можно. Ну, и образины. Вот уж создатель накуролесил.

     Долго ещё они из одной лавки в другую ходили, но ничего толкового найти так и не смогли, вот и решили больше время не терять, а домой отправиться. Забежали на минутку с Феофаном попрощаться, да застряли там ещё почти на полчаса. Уговорил их приятель чайку попить, да дальнейшими планами в последний раз поделиться.

     Пока Тихон с Феофаном разговаривали, Иван к куче книг подошел. Хотел пачки посчитать, да на втором десятке сбился, но решил, что их там не менее полусотни будет. "Это ж огромная сумма, если всё продастся", - ахнул про себя Иван, но вслух не произнес ни звука.

     К Жилицам уже в темноте подходили. Луна, конечно, светила, но, во-первых, она ущербной была, меньше половины её в небе виднелось, а, во-вторых, облака её время от времени застилали, так что большей частью идти пришлось на ощупь. Хорошо на улице сухо было. В общем, как бы то ни было, добрались они до дома Авдотьи. Смотрят в окне свет от свечи, на столе горящей, виднеется. Решили зайти, да там ещё пару часов просидели. Авдотья их ужином кормила, а Тихон  с ней новостями делился. Иван же тем временем с Настёной немного поговорил, вернее в основном он говорил, рассказывал о канатных плясунах, учёных медведях и других чудесах, она слушала, да не перебила ни разу.  Лишь, когда он рассказывать закончил, несколько вопросов задала, да всё по делу. Значит, внимательно слушала, понял Иван.

     Продолжение следует