Как отличить костромича в толпе

Костромичи, конечно, народ своеобразный, но все же не китайцы, поэтому отличить их в многолюдной толпе непросто. Особенно отечественной.
Даже столичной.
Не говоря о владимирской, вологодской, кировской, нижегородской и ярославской, а также ивановской, как минимум наполовину состоящей из костромичей.
И учитывая, что их внешние различия давно стерлись вместе с имущественными и что по одежке, к примеру, теперь не отличить даже городских жителей от сельских, поскольку те и другие одеваются в секондхенде.
А также принимая во внимание глобализм, унисекс и всевозможные моды.
Как же быть?
Как не совершить непростительную ошибку и не перепутать костромича с его ближайшими соседями, почти ничем не отличающимися от него?
Одних географических знаний, почерпнутых из советских источников, исторических аналогий и логических умозаключений для этого недостаточно.
Как и поверхностных впечатлений путешественников и немногочисленных устных и письменных характеристик одних костромичей другими.
Целесообразно еще и поставить себя на их место и войти в их положение.
Наиболее здравомыслящие, правда, могут сказать, что в условиях такой неопределенности незачем и тщиться отличать тех, кто почти ничем не отличается.
Возможно.
Это и по-костромски, хотя по отношению к самому себе такое суждение костромич назовет несправедливым и ошибочным, напомнит о своих заслугах и потерях и перечислит их объективные и  необъективные причины, собьется со счета и в заключение приведет последний и неопровержимый довод: а как насчет его названия, которое еще никто не отменял?
Да и где тогда индивидуальный подход к участнику движения, потребителю уличной рекламы и покупателю всякой чепухи в подземных переходах?
И целенаправленная работа с каждым избирателем, выяснение его предпочтения и выполнение адресной программы какой-нибудь его поддержки?
Это небесполезно также и для телекартинки при выходе в народ начальства.
«Вот одна древняя старушка, будучи не в силах иначе выразить охватившие ея чувства, протиснулась сквозь ряды и бросилась на колени к проезжавшей коляске с их Императорскими Величествами. Из глаз ея льются радостныя слезы… губы что-то шепчут… руки простерты к тому, что в данный момент составляет весь смысл ея жизни»  (Виноградов Н.Н. Празднование трехсотлетия царствования Дома Романовых в Костромской губернии 19-21 мая 1913 года / изд. КГУАК.- Кострома, 1914.- С. 78), - повествовал очевидец этого.
Это следует, наконец, учитывать и в рассуждении безопасности начальства.
 «Вдруг из толпы отделился высокий худощавый молодой человек с длинными светлыми волосами и горящим взором. Он решительно направился к царю. Александр II замедлил шаги, оттеснявшие народ жандармы настороженно замерли. Молодой человек выхватил внезапно из-за борта своего старенького пальто револьвер и стал неумело целиться в царя, щуря безбровые близорукие глаза. Стоящий впереди толпы ближе всех к царю щуплый белобрысый мужчина в поношенном пальто и дрянной шапчонке беспомощно поднял руки, как бы собираясь заслониться от пули. Послышался сухой треск выстрела. Но царь остался невредимым»  (Ерошкин Н.П. Выстрел у Летнего сада // Вопросы истории.- М., 1993.- № 7.- С. 100), - описывал один из мемуаристов подвиг Осипа Ивановича Комиссарова-Костромского.
Что общего в этих документальных и разделенных половиной столетия описаниях?
Местонахождение костромича.
Вне толпы.
То есть одновременно и с ней и в то же время вне, особо и отдельно от нее.
Как «примкнувший к ним Шипилов».
По тем же причинам с краю костромич примыкает и к движущейся толпе, хотя это не менее опасно из-за разницы скоростей его и его обгоняющих.
Потому что, во-первых, он никогда не бежит, даже если опаздывает, во-вторых, никого не обгоняет, но и дорогу никому не уступает, и, в-третьих, никого не задевает, а если заденет, то не извиняется, но не из грубости, а от непривычки.
Против толпы костромич не пойдет никогда, никуда и ни при каких условиях.

… по фотографии

Отличать костромичей по внешнему виду практиковали лишь высочайшие особы.
«На обратном пути из собора Государь узнал по физиономии отставного унтер-офицера Преображенского полка Селифонтьева, сказав ему: «Селифонтьев, ты?»
Унтер-офицер ответил: «Я, Ваше Императорское Величество!» (Вознесенский Е.П., свящ. Воспоминания о путешествиях высочайших особ, благополучно царствующего Императорского Дома Романовых, в пределах Костромской губернии, в XVII, XVIII и текущем столетиях.- Кострома, 1859.- С. 52-53).
И не теряли надежд антропологи, для сведения остальных сообщавшие, что «современные и древние черепа из Костромской губернии разбросаны по музеям Петрограда, Москвы, Казани, и часть краниологического материала находится в самой Костроме»  (Вишневский Б.Н. Антропологические заметки о Костромской губернии // Труды Костромского научного общества по изучению местного края.- Кострома, 1920.- Вып. XVI.- С. 72).
Однако описывали его одинаково: «По невысокому росту населения (преобладает рост 162, 163 см) Костромская губерния примыкает к тем низкорослым губерниям, которые раскинулись по северу и востоку Европейской России… Объяснение низкорослости населения губернии кроется в той значительной примеси инородческого, финского элемента, который оказал влияние на физический тип населения рассматриваемой территории»  (Вишневский Б.Н. Антропологические заметки о Костромской губернии // Труды Костромского научного общества по изучению местного края.- Кострома, 1920.- Вып. XVI.- С. 69-70, 72).
Ближе остальных исследователей к предмету подошли военнослужащие: «Рост здешних жителей вообще средний; сложение тела мускулистое, круглое, белое, особенно между женщинами; волоса на голове и бороде обыкновенно русые, иногда темно русые, или с малою прорыжью; совершенно же черные или рыжие большая редкость; борода не большая, глаза большею частью серые или голубые, и изредка карие; части тела соразмерны с ростом»  (Крживоблоцкий Я.С. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Т. XII. Костромская губерния.- СПб., 1861.- С. 189).
А также полицейские физиогномисты, выражавшиеся, правда, излишне кратко: «Отыскивается крестьянка Костромского уезда Андреевской волости деревни Алексейкова Татьяна Петрова Хазова, обвиняемая в краже... Приметы отыскиваемой: от роду 28 лет, роста невысокого, лицо шадровитое…» ( Костромские ГВ.- Кострома, 1897.- 20 августа)
Словесное описание до появления фотографии оставалось основным и наиболее точным и достоверным средством его отличия и какой-никакой идентификации.
И с появлением фотографии ничего не изменилось, поскольку  на ней запечатлеваются лишь случайные черты. Каждый знает это по себе, выпучивая глаза, чтобы не моргнуть, и не дыша, чтобы не поперхнуться и не мотнуть головой. 


… по телефону

Языковой квалификации уездных судебных следователей прошлого, впрочем, невозможно не удивляться: «Судебный следователь 2-го участка Балтского уезда, округа Каменец-Подольского Окружного Суда, камера коего в г. Балте, доводит до всеобщего сведения, что 30 сентября в г. Балте задержана личность, назвавшаяся Андреем Коротковым, не помнящим родства и происхождения. Личности этой на вид лет 40-42… По происхождению бродяга этот – русский, по выговору – по-видимому костромич» (Костромские ГВ.- Кострома, 1897.- 22 октября).
Не говоря о таких писателях, как, например, Павел Васильевич Анненков (1813-1887), об Алексее Феофилактовиче Писемском (1821-1881) сказавшем: «Он сохранил всего себя, начиная с своего костромского акцента («Кабинет Панаева поражаат меня великолепием», - говорил он после свиданья с щеголеватым редактором «Современника») и кончая насмешливыми выходками по поводу столичной утонченности жизни, языка и обращения…» (Анненков П.В. Литературные воспоминания / вступит. статья В.И. Кулешова; коммент. А.М. Долотовой, Г.Г. Елизаветиной, Ю.В. Манна, И.Б. Павловой.- М., 1983.- С. 485).
Сравните: «Из достаточно обильного материала памятей Лескова об Алексее Феофилактовиче Писемском представляется нигде как будто не повторенным рассказ об одном трагикомическом происшествии, разыгравшемся с ним как раз в Ингерманландии. Повествовал его Лесков, по обыкновению, в лицах, ссылаясь на то, что слышал сию повесть от самого ее героя.
В период участия Писемского в этнографических работах, организованных в 1856 году по инициативе великого князя Константина Николаевича, пришлось писателю отправиться на каком-то военном корабле или яхте не то в Выборг, не то в Ревель.
Приезжает он с необходимыми в пути вещичками, занимает отведенную ему каютку и снова выходит на ют оглядеться. Все ново, необычно, пожалуй, интересно, хотя как-то и неспокойно. Напряженно ждут самое высочество. Наконец прибывает с пышной свитой и оно. Раздаются команды, играют «встречу», все почтительно застывает, взвивается брейд-вымпел «августейшего».
Остановив «слабым манием руки» гром «музыки боевой», генерал-адмирал здоровается с «людьми». Отвечают – «как орех раскусили» – дружным пожеланием здравия. Команда распущена. Становится как-то легче и свободнее.
Отыскав себе где-то местечко, Писемский присаживается, вынимает книжку и принимается читать. Углубляется. Время идет, и яхта, шлепая колесами, уже выходит из Невы в «Маркизову лужу». Слышатся голоса, шарканье ног по палубе. Поднимает глаза – невдалеке князь в великом искательном окружении. Делать нечего, встает, книжку в карман. Тот, бросив в его сторону быстрый взгляд, говорит накоротке что-то ближним и, отделяясь от них, подходит в одиночку, благосклонно приветствует, задает несколько вопросов, на которые невымуштрованный писатель отвечает на своем «акающем» чухломском наречии, едва ли безупречно соблюдая все требования этикета и титулования.
Князь начинает дергать углом глаза и щекой. Остро следящая за поведением двух неравных собеседников свита неспокойна. Для милостивого завершения начинающего, должно быть, утомлять разговора высочество бросает: «Я очень люблю этот ваш сочный московский говор. Вы ведь москвич?» Это произносится тоном отпускного комплимента, требующего признательного согласия, облегчающего счастливое, обоюдно приятное, окончание аудиенции.
Но в тот момент, когда августейший адмирал готов «лечь на обратный курс», неуемный писатель, в нарушение всякого благоприличия, твердо акает: «Никак нет, выше высочество, я кастрамич!» Это долетает до свиты, подающей недогадливому литератору «штормовые» сигналы. «Да? А я почему-то считал, что вы москвич!» – рассеянно повторяет, несколько сильнее уже дернув глазом и щекой, высочество. «Не могу знать, почему это вам так казалось, а только я кастрамич», – продолжает Писемский. «Ах, так?» – «Точно так - кастрамич», – не унимается Феофилактович. Утомленный необычными поправками, генерал-адмирал с полупоклоном оставляет ненаходчивого собеседника и, встреченный застоявшейся в ожидании свитой, направляется куда-то в другую часть судна.
Едва группа эта достаточно отдалилась, как на Писемского вихрем налетает какой-то свитский и засыпает его горячими упреками за неловкость возражений высочайшему собеседнику. Встречный протест выводит блюстителя этикета из пределов сдержанности. «И не все ли вам, наконец, равно – москвич вы или костромич! Его высочество, в своем лестном к вам внимании, изволил сказать «москвич». – «Так точно, ваше высочество, москвич». И делу конец. И коротко, и почтительно, и всем приятно! А вы заладили: кастрамич, кастрамич! Да и что в том за заслуга, что вы костромич? Одна для всех неприятность и, если хотите, даже неуважительность…»
Но тут возмутился духом уже сам писатель: «Ну уж коли так, так желаю всем счастливого плавания, а я с утра себя не в порядке чувствую, и мне на берег надобно. Всепокорнейше прошу, где можно будет, спустить меня, потому что я человек этим вашим обстоятельствам непригодный».
Перестаравшийся свитский струхнул и забил отбой. Но не тут-то было: Писемский уперся, и не сдвинуть. Налетевший на него угодник побежал за командиром яхты. Стали уговаривать вдвоем. Не берет! «А как же мы его высочеству доложим, что вас нет?» – «Скажите – животом захворал» ( Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: По его личным, семейным и несемейным записям и памятям: в 2 т. / вступ. ст., подгот. текста, коммент. А. Горелова.- М., 1984.- Т. 1.- С. 393-394).
Действительно, вопреки наличию в костромских географических названиях буквы «о» и распространенному представлению о ее преобладании в костромской речи, костромичи не склонны подражать вологодцам и нижегородцам.
Изобразительными и выразительными средствами речь костромичей чрезвычайно скромна, если не сказать, бедна, как и все их существование. Не знакомых с детства слов костромичи почти не употребляет, зато знакомые коверкают так, что иногороднему распознать их удается не сразу и не всегда, поэтому разговор костромичей между собой ногороднему слушать бывает интересно только по одной причине: как они умудряются понимать друг друга?
Заменяя по своему выбору гласные и согласные и, как татары, опуская окончания, отчего слова лишаются номинативных значений, как междометия.
«Немного заметно превращение некоторых букв или слогов: «твет» вместо «свет», «черезвый» вместо «трезвый». Особенности в словообращении заметны в изменах окончательного слога, например: вместо творительного падежа употребляют дательный и наоборот: «людьми» употребляют вместо «людем», «нам» вместо «нами», например: «дай нами того-то» (Архив РГО. Разряд XVIII. Оп. 1. Д. 19. Л. 1).
Кому-то из иногородних повседневная костромская речь может показаться, да и кажется ужасной. Но это лишь тому, кто не слышал ивановской.
Отличить костромича по телефону, впрочем, можно с первых же  слов,   потому что любой телефонный разговор костромич начинает вопросом: «Это кто?»

… по почерку

А точнее, правописанию костромича, которое соответствует его речи, потому что языком, как и ложкой, костромич овладевает раз и навсегда, а поскольку усваивает его на слух, при несовпадении его устной и практикующейся письменной речи первую традицию предпочитает последней.
Достаточно одного простого примера, наглядно доказывающего, однако, что над костромским правописанием ни государственная власть, ни партийная принадлежность, ни социальное происхождение, ни образование не властны.
«Грибов здесь все покупщики галические и судиславские … Провоз платил чухломским извозчикам по 80 копеек с пуда, галическим по 60 копеек» ([Июдин И.В.] Памятная книга купца 2-й и 3-й гильдий, городского головы г. Чухломы Ивана Васильевича Июдина от начала его жизни в 1799 и до кончины в 1880 году (Хроника жизни). С приложением материалов по истории потомственных линий и ветви рода Тагановых / ред. Д.Н. Таганов.- М., 2002.- С. 28).
«Квартировавший в Костроме Солигалический батальон летом грузился на пароход…» (Чумаков С.М. Воспоминания костромича // Костромские купцы Чумаковы: История купеческого рода: дневники, документы, воспоминания / сост. А.В. Бялко, Н.Г. Чудова.- М., 2006.- С. 476).
«Уже к середине 1919 года начали работу Костромской, Кинешемский, Галический, Буйский, Парфеньевский, Кологривский пролеткульты» ( Иванцов Д.С. Вклад Пролеткультов в культурную жизнь провинции в 1918-1921 гг. // Краеведческие записки / Костромской объединенный историко-архитектурный музей-заповедник.- Кострома, 2003.- Вып. VI.- С. 126).
«Дом Розановых, вероятно, перестроенный и подновленный, числился на плане до 1971 года за № 5 по Галической улице. В 1979 году, перед началом строительства цирка, он был снесен. Место же, где находился дом и Боровков пруд, известно в Костроме как Галический тупик» ( Ёлшина Т.А., Панина Н.И. Диалоги о Розанове – В.В. Розанов. Жизнь. Творчество. Судьба. (Урок по творчеству В.В. Розанова) // Энтелехия: научно-публицистический журнал.- Кострома, 2000.- № 1.- С. 123).
Могу похвастать и собственным вкладом в это – после того как сотрудницы Нерехтской городской библиотеки любезно исправили допущенную мной ошибку, получилось: «Выпускник Галического духовного училища» (Резепин П.П. Новосельский Николай Александрович // Протоиерей Михаил Диев: (Материалы краеведческих чтений. г. Нерехта. 1989-2004).- Нерехта, 2009.- С. 31).
О существовании языковых словарей и филологических факультетов костромич не только не догадывается, но не допускает об этом даже самой мысли.
Оттого и не встречается среди костромичей переводчиков с других языков.
Только с подстрочника.
Хотя и это для носителя костромской речи неприемлемо и обременительно: «Этим странным делом занимался я полжизни, но никаких постулатов оттуда не вынес, о технологии как не имел, так и не имею представления» (Леонович В.Н. Переводчик, сломай карандаш! // Кострома литературная: литературно-художественный журнал.- Кострома, 2011.- № 4 (11).- С. 113).
Неиспорченная костромская речь, впрочем, давно и безвозвратно утрачена.
Например: «Он постригся в монашество, но сохранил под монашескою рясой сердце простого и трудолюбивого мирянина, отличный хозяйственный талант и благорасположенное, внимательное сердце простого и трудолюбивого к мириадам людей, с которыми приходил в связь и отношения. За это он получил название «отца», несшееся далеко за пределами его епархии. Ничего специфически монашеского в нем не было, но, не рассуждая, он принял с благоговением всю монашескую «оснащенность» и нес ее величественно и прекрасно, веря в нее традиционно. Все из принятого было для него «свято». Но, выразив свое отношение к традиции в этих пяти буквах, он затем уже, не растериваясь и не разбрасываясь, всю энергию живого человека обратил на теперешнее, текущее, современное» (Розанов В.В. Собрание сочинений. Около народной души. Статьи 1906-1908 гг.- М., 2003.- Т. 16.- С. 160-161).
Хотя еще присутствует у четырнадцатилетнего Василия Васильевича Розанова: «Но что тебе, милой Коля, расстраивать, ведь ты кончаешь курс и тебе не следует расстраивать… Ты в Казани привыкай быть хладнокровным, потому что тебе придется у нас встретить разительные картины, к которым ты не привык… У меня нет пинжака… Раньше Фоминой недели мне не сошьют пинжака…» ( Сукач В.Г. Жизнь Василия Васильевича Розанова «как она есть» // Москва.- М., 1990.- № 10.- С. 149).
И у его восемнадцатилетнего брата Дмитрия Васильевича Розанова: «Что дальше живешь, то хуже. Мамаша на нас совершенно остервенелась…»  ( Сукач В.Г. Жизнь Василия Васильевича Розанова «как она есть» // Москва.- М., 1990.- № 10.- С. 149).
И сорокавосьмилетней тетки братьев: «Милой Коля… Будь настолько тверд в рассудке, не принимай так близко к сердцу, на все предел Божий; верно, суждено испить твоим братьям такую жизнь, и надеюсь на твое доброе сердце, ты наверное простишь своей мамаше, как тяжко больной своей матери; она ужасно боитца за тебя. Ее одно желание дождаться тебя, но теперь просит тебя – пришли ей карточку, как ты есть в настоящем виде» (Сукач В.Г. Жизнь Василия Васильевича Розанова «как она есть» // Москва.- М., 1990.- № 10.- С. 150).
Костромскую речь использует и костромская литература, а если не использует, костромичей не привлекает: своя рубашка, как говорится, ближе к телу.
Соответственно, первый признак костромской изящной словесности — пустословие.
«Как только пруды затягивал еще совсем слабый ледок, юная часть городских жителей — прежде всего мальчишки, соблазненные белоснежным твердеющим покрытием водоемов, - погружалась в томительную пору ожиданий, предвкушала первые выступления на лед — места будущих забав. Катание на льду городской детворы, конечно же, входило в число не сравнимых ни с чем зимних развлечений.
В такое ожидательное время взволнованная детвора не бездействовала. Из чердаков, чуланов извлекалось коньковое хозяйство. Его тщательно осматривали, определяя годность к употреблению. «Железки», не имеющие нужной остроты, несли к точильщику. Особо смотрели за исправностью прикрепительных устройств — веревок, ремней. Ежедневно ходили проверять прочность льда.
По первости его ощупывали палками, а затем и осторожными ступлениями на скользкое, прочное с виду, но обманчивое покрытие. Убедившись, что лед приобрел должную силу, тотчас пускались в длительные катания.
Детское мерило крепости льда, разумеется, было далеким от подлинного, но ничто не могло остановить страстных ревнителей самокатов. Красочные родительские увещевания о подстерегающей опасности на молодом льду, убедительные примеры о прошлых случаях «холодных ванн» - все это внимательно выслушивалось, но не задерживалось во взбудораженной голове, заполненной единственной мыслью: о скором испытании отточенных, заготовленных снарядов.
Теперь каждодневно, по окончании уроков в классах, юная публика группами разной численности дружно подтягивалась со всех сторон прилегающих к местам катаний улиц. На лед выходили по-разному. Отважные смельчаки, пристегнув полозья к катанкам, сразу пускались в игру. Другие, памятуя о родительских наставлениях, а больше из боязни понести заслуженное наказание при возможном печальном исходе, - выжидали.
Первоступления на ранний лед, бывало, заканчивались грустно: переполненная двигающимися катальщиками площадка не выдерживала, лед от тяжести проваливался. Впрочем, такое случалось нечасто. Приходящие морозы укрепляли катки и ледяные пруды на всю зиму, становились главными местами отдыха городской детворы. Шумные разноголосые мелодии слышались здесь в дни воскресные и праздничные. В такие дни совершались семейные катания. Пустовали катки только в непогоду: в метели и сильные морозы...»  (Анохин А.А. Костромские катки // Костромской край.- Кострома, 1992.- 17 февраля)
Второй признак — вторичность.
Достаточно привести список сочинений главы местных писателей: Если можешь, прости: Рассказы.- М., 1978; Однажды утром: Рассказы для детей.- Ярославль, 1981; Дорога через поле: Повесть.- Ярославль, 1987; Русское поле: Очерки.- М., 1990; Русское поле: Лирика, публицистика.- М., 1991; Признание в любви: Книга повестей.- Ярославль, 1991; Чудеса в решете: Книга для детей.- Кострома, 1994; Вольному воля: Роман.- Ярославль, 1996.
И третий и последний признак — отсутствие точки с запятой.


… по поведению

Разница между костромичами и ярославцами особенно заметна при въезде в Москву и выезде из Москвы по Ярославскому шоссе рейсовых автобусов.
Костромской въезжает и выезжает по левой полосе, утыкается в пробку и останавливается, а ярославский въезжает и выезжает исключительно по правой.
Скучно приводить причины, по которым это происходит, так как их несколько и все они уважительные, но факт остается фактом, и его легко проверить.
Никогда не заедет он и на пустую стоянку, а прижмется где-нибудь возле.
Открытое пространство костромич не переносит и пересекает его кратчайшим путем, оставляя после себя тропинки на газонах и прорехи в кустарнике.
То же относится и к водной глади, которой он также избегает и этим отличается, например, от нижегородца.
С другой стороны, участились сообшения, особенно на северо-востоке области, о встречах с необычным снежным человеком, который людей не боялся. Больше того, некоторые заметили на нем нечто вроде семейных трусов.


Waldmenschen

В немецком языке для костромичей существует даже специальный термин.
В 1873 году в Москву из деревни Коровино Кологривского уезда Костромской губернии после долгих уговоров были доставлены пятидесятипятилетний крестьянин Андриан Евтихиев и трехлетний мальчик Федор Петров и обследованы Обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии при Императорском Московском университете, после чего мальчик был возвращен родителям, а старика некие предприниматели стали возить по другим городам и за деньги показывать на ярмарках.
И Андриан Евтихиев безропотно переносил все неудобства гастрольной жизни, лишь бы не возвращаться в свою деревню, из которой, по сведениям доктора медицины Петра Андреевича Минакова (1865-1931), «от насмешек соседей нередко убегал в лес и подолгу жил в нем и питался одними только его дарами» ( Минаков П.А. Ненормальная волосатость // Труды Антропологического отдела Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии.- М., 1899.- Т. XIX.- С. 40-41)
Доктор зоологии Александр Федорович Брандт (1844-1932) описывал его так: «Представьте себе терьера – собаку-крысоловку ростом с человека, наряженную в шелковую русскую рубаху, плисовые шаровары и сапоги, и перед нами живо воскреснет образ Андриана по первому впечатлению на посетителя... Все лицо Евтихиева, не исключая век и ушей, было покрыто мохнатою, тонкою, шелковисто-мягкою шерстью светло-пепельного цвета, длиною в полпальца и более. Заметной разницы в волосатости различных частей тела не было; ни бороды, ни усов, в обыкновенном смысле, т.е. состоящих из более грубых и длинных волос, решительно не было. Со лба волосы без всякой границы переходили на черепную покрышку, где, насколько помню, были менее мягки и слегка удлинены… Туловище и конечности Евтихеева обросли волосами не столь густо, как лицо: напротив, довольно волосатые участки чередовались тут с покрытыми лишь редкими волосами. Но свойства волос были те же, что и на лице. Шея и спина, по степени оброслости, составляли переходную область от головы к телу. Длина волос достигала 5 сантиметров. Вместо грубых и длинных бороды и усов, он в 65 лет носил нежноволосый, шелковистый, светло-пепельного цвета пушок... В верхней челюсти у Андриана был один лишь левый клык, в нижней же все зубы были налицо, но представлены неправильными, деформированными».
В 1883 году к Андриану Евтихиеву присоединился подросший Федор Петров, и вместе они выставлялись в Берлинском паноптикуме, где и были обследованы немецкими антропологами, назвавшими людей этого вида Hundemenschen, т. е. людьми-собаками, и Waldmenschen, т. е. лесными людьми.
Брандт о Петрове: «Федор имел на лице и туловище лишь редкий, совсем светлый пушок, на черепе же сравнительно длинные волосы; во рту у мальчика находилось всего 4 резца. Когда Федору было 13 лет, его показывали в Берлинском паноптикуме. В течение 9 лет у него выросло только два новых зуба, а именно: два клыка в верхней челюсти, а в нижней выпал один резец. Волосы на голове у него были темно-русые, на лбу светло-рыжеватые, а в нижней части лица бледно-желто-серые. На туловище и конечностях, за исключением кистей, ступней, шеи и внутренней поверхности рук, волосы были почти бесцветны, густы, длиною до 6 сантиметров».
В Германии Андриан Евтихиев не изменил привычный рацион и, по наблюдению известного немецкого врача, физиолога и патологоанатома Рудольфа Вирхова (1821-1902), питался исключительно водкой и кислой капустой.

История вопроса

Достаточно взглянуть на географическую карту и убедиться в том, что костромской край, в отличие  от соседних, все еще покрыт каким-никаким лесом, жизнь в котором, как легко догадаться, несколько отличается от соседской.
Ближайшими генетическими родственниками костромичей, похоже, были древляне, жившие, правда, в лиственном, а не хвойном лесу, но не менее суровые.
«Древляне живяху звъриньскимъ образомъ, живуще скотьски: убиваху другъ друга, ядяху вся нечисто, и брака у нихъ не бываше, но умыкиваху у воды дъвиця» (Полное собрание русских летописей. Т. 38. Радзивиловская  летопись.- Л., 1989.- С. 14).
Они всячески сопротивлялись киевской власти, однако вне леса держались робко и соглашались на любую дань, но в лесу опять брались за свое.
Как и современные костромичи, никогда не выполняющие никаких обещаний.
«В России мы чувства местности не имеем. Ну что такое, например, Владимир? и зачем его знать, а Костромы так даже и стыдимся»  ( Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т.- Л., 1982.- Т. XXIV.- С. 80), - писал Достоевский.
И Бунин: «Только много лет спустя проснулось во мне чувство Костромы»  ( Бунин И.А. Собрание сочинений: в 9 т.- М., 1966.- Т. 6.- С. 181)
Т. е. седьмое по счету, учитывая гумилевское, однако в остальном не определенное.
Хотя для его определения всевозможные исследователи регулярно снаряжали экспедиции, собирали полевые материалы и подбадривали себя и друг друга: «Бывая в Костроме, я знаю, каких трудов и мужества потребовала у автора работа по собиранию необходимого материала на местном базаре...» (Спицын А.А. [Рец. на кн.: Полянская Е.М. Костромской хомут.- [Кострома, б.г.]] // Краеведение.- М., 1928.- № 4.- С. 255)
После такого признания следовало бы ожидать и какого-никакого разъяснения, однако автор сказанным и ограничился, да и рассуждал о другом.
От развернутой характеристики костромича воздержались и другие исследователи, оставив исследуемого в полном недоумении, а вопрос не только открытым, но и окруженным всевозможными предрассудками и домыслами.
Что же помешало квалифицированным специалистам установить истину?
Специальность.
Поскольку от них требовались все-таки не субъективные ощущения, а сугубо конкретные отличия обнаруженного ими от обнаруженного ранее, чтобы на их основании другим специалистам было сподручнее выносить заключение.
Как, например, антропологам, которым, казалось бы, все карты в руки, но которые сосредоточились исключительно на черепах ископаемых костромичей..
Или археологам, накопавшим побрякушек и отделавшимся сакраментальной формулировкой о бессознательном стремлении их носительниц всячески себя украшать, чтобы скрыть свои природные недостатки.
Или этнографам, на местном базаре описывавшим не только хомуты, но также полушубки, армяки, зипуны и чуйки и насочинявшим тех самых примет.
Не повезло лишь фольклористам, не обнаружившим никакого другого материала, кроме матерного, и оставившим костромичей вообще без фольклора.
Посильный вклад в идентификацию костромичей внесла и Советская власть, всемерно старавшаяся стереть, но лишь усугубившая локальные различия.
Из соображений абстрактного гуманизма и общечеловеческих ценностей.
А вот один из последних примеров: «С давних времен костромичи были добрыми, терпеливыми, доверчивыми, в массе своей небогатыми людьми…» (Глушкова В.Г. Костромская земля: Природа. История. Экономика. Культура. Достопримечательности. Религиозные центры.- М., 2012.- С. 43).


Нас возвышающий обман

 Склонность к нему также может показаться немаловажным отличительным признаком костромича, однако в действительности все не так просто.
Это остальные считают, что вводить окружающих в заблуждение и раздавать пустые обещания недопустимо,  но совершенно не принимают вовнимание психологию лесных жителей, которые избегают открытого противостояния.
Застигнутый вашим вопросом или, что еще хуже, вашей просьбой врасплох, костромич расценивает это как покушение на его личную свободу, поэтому вместо агресии наобещает вам все что угодно, лишь бы от вас отделаться.
То же и с деньгами.
Многовековая нищета приучила костромича каждую заработанную, сэкономленную или украденную копейку рассматривать как свою маленькую победу над неблагоприятными обстоятельствами и недоброжелательными людьми.
Что делать, если достаток складывается из копеек, а успешная жизнь из того, чтобы проскочить без очереди и проехать без билета и не получить по морде.
Ни книг, ни вещей, ни денег, взятых взаймы, костромичи не возвращают, полагая, что дающему они не очень нужны, если он так легко с ними расстается.


Собственность — это воровство

Прогуливаться без дела и пялиться на досторимечательности костромич также не станет, потому что дорожит своим временем и сторонится бесполезных знаний, а если приглядывается и оглядывается, следовательно, присмотрел  для себя что-то полезное, что  плохо лежит и  используется.
О костромичах в соседних городах поговаривали, что они будто бы на руку нечисты, лапти растеряли, по дворам искали, - было шесть, сыскали семь.
Но, во-первых, лапти никто уже не носит, следовательно, и эта примета не работает, а во-вторых, с воровством, как и обманом, нужно еще разобраться.
Кошелек из чужого кармана – это, конечно, не дело, но забытый на прилавке - это подарок судьбы. Как и забытая в подъезде сумка. А кому конкретно принадлежат бордюры и тротуарная плитка? Валяются годами и вовсе не там, где слелует. И речь о том же благоустройстве, а главное, уместности.
Да и уместно ли обвинять в присвоении чужой собственности того, кто еще недавно сам был чужой собственностью? Причем без всякой компенсации.
Хотя воспоминания о том времени всеобшей лжи и воровства противоречивые.

Еще недавно


Советская власть Костромскую губернию четвертовала, то есть раскроила на четыре части, первую из которых в 1918 году отдала Иваново-Вознесенску, вторую в 1922-м – Нижнему Новгороду, а третью в 1936-м – Ярославлю.
Первая часть состояла из фабрично-заводских Нерехтского, Кинешемского и Юрьевецкого, а вторая – из лесных Варнавинского, Ветлужского и Макарьевского уездов, которые новые владельцы постарались разграбить как можно быстрее, не рассчитывая, видимо, на вечное владение ими.
И молевым сплавом поплыли вниз по Унже, Ветлуге и Керженцу бревна и потянулись на родину советов рабочих депутатов обозы с хлебом, мясом, рыбой, лесом, торфом, льном, фабрично-заводским оборудованием и ценностями из церквей, монастырей, усадеб, особняков, музеев, архивов и библиотек.
А поскольку аппетит приходит, как известно, во время еды, 14 января 1929 года Иваново-Вознесенск присвоил себе и остальные территории бывших Владимирской и Костромской губерний, а заодно и Ярославскую губернию.
По площади Ивановская промышленная область сравнялась с гитлеровской Германией, но поскольку ивановское гестапо своевременно не справлялось даже с ивановцами, накануне большого террора Ивановская промышленная область 11 марта 1936 года была разделена на Ивановскую и Ярославскую.
И обозы с хлебом, мясом, рыбой, лесом, торфом, льном, фабрично-заводским оборудованием и ценностями из церквей, монастырей, усадеб, особняков, музеев, архивов и библиотек потянулись и в противоположную сторону.
Границу между новыми областями провели по линии городов Солигалич – Чухлома – Галич – Судиславль – Кострома – Нерехта бывшей Костромской губернии, и жителей тех городов и районов, которые были к западу от этой линии, расстреливали в Ярославле, а тех, что к востоку от нее – Иванове.
В довершение всего 13 августа 1944 года обобранную Кострому назначили столицей обобранной области, которая хоть и составляла половину губернии, вдвое превышала Ярославскую и втрое Ивановскую области.
- Что вам еще от меня нужно?! – как бы спрашивала костромичей Советская власть. – Получили то, что хотели, вот и живите теперь и радуйтесь.
Но поскольку для этого в новообразованной области даже исправительно-трудовых лагерей не было, Центральный комитет ВКП (б) принял постановление «О работе Костромского обкома ВКП (б)», и, соответственно, «опираясь на организационную поддержку ЦК ВКП (б) и материально-техническую помощь правительства, секретарь обкома и горкома партии взял курс на поддержку и развитие современных технологий в промышленности и сельском хозяйстве, повышение производительности труда» (Служение отечеству. Руководители Костромской губернии и области, 1778-2008 гг.: историко-биографические очерки / отв. ред., сост. А.М. Белов; вступ. ст. А.М. Белова.- Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2009.- С. 119)
И вскоре наверх полетели рапорты о том, что на суверенной костромской земле стали твориться чудеса. Что в ответ на заботу партии и правительства костромские коровы начали телиться и доиться непрерывно, поля – вдоволь удобряться стекающими в реки и озера обыкновенными человеческими нечистотами, лен и конопля – теребиться и трепаться без человеческого участия, леса – попутным ветром валиться в реки и сплавляться в степи, а кукурузу в приполярной Костромской области насаждает такое количество партийных работников, что для них потребовалось даже учредить звание «Лучший кукурузовод Костромской области».
Что костромские заводы изготавливают такие необыкновенные машины, которые слаборазвитыми странами раскупаются из-за одного лишь тяжелого металла, необходимого для производства мотыг, и что одна костромская ткачиха, у которой выросло десять рук, заменяет собой целую фабрику.
Для объяснения этих феноменов в Костроме открылись научно-исследовательские институты, один из которых установил, что лен и конопля без человеческого участия теребятся и треплются машинами, другой – что лиственные и хвойные леса для облегчения их сортировки и транспортировки произрастают на разных берегах одних и тех же рек, а третий – что местные коровы телятся и доятся беспрерывно для того, чтобы согреться, поскольку, согласно стахановской технологии, содержатся на морозе.

Просветители

Вся Кострома заставлена стендами с фотографиями и биографиями передовиков местной промышленности, сельского хозяйства, торговли, бытового обслуживания, образования и культуры, и .статистика показывает, что самым сильным влечением костромича является не основной инстинкт, как можно подумать, а бессознательное влечение к просвещению, а точнее, просветительству.
Оно настигает костромичей еще в юном возрасте и всю оставшуюся жизнь доставляет им одни неприятности. Из-за него они прерывают обучение, оставляют семью и покидают родину, устремляясь, как они считают, в эпицентры невежества — столицы, поселяются там и открывают свои школы.
В прошлом это чаще всего происходило с учениками философского класса местной семинарии, но не редкостью среди просветителей были и противники образования, как, например, крестьянин дворцового села Даниловского Кинешемского и впоследствии чернец Троицкой Колесниковой пустыни Любимского уездов Капитон, призывавший сжигать книги.
Отдельные просветители терпели неудачу и даже претерпевали гонения, как Александр Васильевич Панов, но большинство костромских просветителей в столицах находило радушный прием и благосклонность не только престарелых княгинь и графинь, но и Министерства народного просвещения и заканчивало карьеру в чинах и орденах, как, например, Вячеслав Яковлевич Аврамов, Виктор Иванович Анисимов и Дмитрий Иванович Тихомиров.
По возможности не обделяя светом и осиротевшую родину, а также путая чудь с мерей, Пантеон с Парфеноном, портик с порталом и стиль с ордером: «Превосходный подарок принес ей г. Георгий Лукомский в январской книжке «Старых годов» – «Барокко и классицизм в архитектуре Костромы». Не пугайтесь заморских слов, как «барокко» и проч. Костромичи впервые узнают, что таким иностранным словом именуется, например, их привычный старый Гостинный двор... Местным жителям не приходит в голову такое знаменитое родство потому, что все эти колонны и арки, конечно, давно замазаны, имеют грязный вид... Истинная культура каждого городка заключается не в торопливом, «на американский лад», воздвижении кучи учебных заведений с бестолковыми программами, не в зазывании к себе блестящих лекторов из столицы, не в издании даже местной газеты, которая будет вторить столичной печати, а в знающем и любящем отношении к своей старине и истории, в памяти этой старины, в гордости этой стариною» (Розанов В.В. Костромская старина // Поволжский вестник.- Кострома, 1913.- 17 февраля).
Однако встречались и клинические случаи, когда для избавления от мании просветительства врачам приходилось даже отрезать им язык, как, например, утверждавшему, что «атомы не существуют» (Страхов Н.Н. Об атомистической теории вещества // Русский вестник.- СПб., 1860.- Т. 27.- Май.- Кн. 2.- С. 189) и что среди планет Солнечной системы «только одна из них в виде какого-то преимущества имеет спутника, именно Земля имеет Луну» (Страхов Н.Н. Жители планет // Время.- СПб., 1861.- Т. 1.- № 1.- Отд. 2.- С. 48) Николаю Николаевичу Страхову.


Ученые

Просветители, осуществляющие свою деятельность не только устно, но и письменно, называются писателями, а пишущие только диссертации — учеными.
Хотя никто их диссертаций не видит и об их содержании получает представление лишь из краткого их пересказа, называющегося авторефератом.
Бесполезность большинства наук для повседневной жизни костромичей также очевидна. Недаром же некоторые из них так и называются – «отвлеченные».
То есть ни о чем.
Такое впечатление у костромичей закралось еще от выступлений первых миссионеров, изъяснявшихся на плохом русском языке и пропагандировавших ни на что не похожее, мягко выражаясь, устройство мира.
Но, как водится, беспредметные науки порождали и наибольшие разногласия, и ученые дискуссии между костромскими семинаристами и гимназистами напоминали военные действия, в ходе которых, по воспоминаниям Евгения Евсигниевича Голубинского (1834-1912), «разбивали будто бы трактиры, кабаки» (Голубинский Е.Е. Воспоминания // ТКНОИМК.- Кострома, 1923.- Вып. XXX: Третий исторический сборник.- С. 17).
В советское время такими науками считались диалектический и исторический материализмы, первый из которых предназначался для борьбы с идеализмом и ревизионизмом, а второй – для познания особенностей социальных систем, которых в Костроме отродясь не бывало и не предвиделось.
То же и с этикой и эстетикой, последняя из которых исследует закономерности дифференциации эстетических ценностей, выступающих во множестве конкретных модификаций, и своеобразие художественной деятельности в филогенезе и онтогенезе, которых подавно не найти днем с огнем.
Да и некоторые другие науки хоть и называются гуманитарными, то есть придуманными на благо человека, в действительности не полезнее отвлеченных.
Взять хотя бы языкознание, изучающее языки, вышедшие из употребления.
А какая может быть польза от литературоведения, изучающего вымысел?
Ничем не выгоднее, впрочем, и вполне естественные и вроде бы даже точные науки, которые никому еще ни славы, ни успеха в Костроме не принесли.
Разве что в виде нелинейной статистической отчетности в советские времена.
И хотя в рассадниках науки никакого недостатка в Костроме никогда не было, наилучшими ее проводниками являлись те же просветители, которые не отвлекались на бессмысленные мечтания и бесполезные исследования.
Им для просвещения никакие лаборатории и библиотеки не нужны, да и об их наличии в Костроме большинство просветителей даже не подозревает.
Неслучайно с открытием в столице новейших академий для истинных ученых все без разбора преподаватели всех костромских учебных заведений, не исключая и «кулёк», а также чиновники всех областных и городских департаментов сделались академиками, и такого количества академиков на один квадратный километр, как в Костроме, в иных академгородках надо было еще поискать. Особенно академиков Академии коммунального хозяйства.
Но костромским ученым, как никаким другим, свойственны самокритичность и неуверенность в своих силах, поэтому самостоятельно составить диссертации они не решаются и предпочитают использовать готовые.
Так надежнее.
И наоборот, общеизвестна печальная участь одного преподавателя технологического института, самостоятельно изучившего историю вопроса и выдвинувшего собственную теорию плоской системы сил трения, но когда он попытался запатентовать ее в качестве кандидатской диссертации, в столице ему ответили, что эта теория принадлежит Николаю Егоровичу Жуковскому.
А он, можно сказать, лучшие годы жизни на нее угробил, отнимая их у семьи.
И какое у него после этого настроение может быть? И отношение к своим служебным обязанностям? Да никаких. Так и досидел кое-как до пенсии.
Писал стихи:

«Мозг склерозом поражен,
Что-то там переключилось,
И способность рифмовать
Неожиданно явилась…»

А также:

«На краю могилы я пишу стихи,
Пусть они незвучны, пусть они плохи…
Но перед могилой душу я открою,
Я живу для близких, не живу собою.

Скоро ангел черный прилетит за мной.
Это мне не страшно, я горжусь собой.
Жил я не безгрешно, но не делал зла,
Хоть не видно было, жил не для себя…»


Цензоры

Это просветители, полагающие, что не все, а особенно не прошедшие проверку временем и не одобренные начальством, соображения и сведения полезны.
Из Костромы вышло подавляющее большинство блюстителей всероссийского благочиния: Федор Александрович Голубинский (1797-1854), Николай Васильевич Елагин (1817-1891), Иероним (Лаговский Иван Евгеньевич) (1832-1884), Михаил Иванович Касторский (1807-1866), Александр Александрович Катенин (1849-1917), Александр Иванович (1780-1857) и Василий Иванович (1782-1824) Красовские, Макарий (Малиновский Александр Васильевич) (1816 – не ранее 1869), Сергий (Назаретский Иван Петрович) (1812-1868) и Сергий (Спасский Иван Александрович) (1830-1904).
Если теперь эти имена подзабылись, то необходимо напомнить, что Голубинский запретил публикацию, например, «Философических писем» Чаадаева, а Александр Иванович Красовский был цензором пушкинских сочинений.
В Костроме первыми цензорами были цензорами проповедей, которыми являлись наименее самые образованные, зато наиболее ортодоксальные
В некрологе одному из них писалось: «Скончался он кончиною мирною, христианскою с должным напутствованием святыми тайнами исповеди и причащения. На третий день праздника Рождества Христова была еще возможность с ним беседовать. Правда, он уже не вставая лежал на одре болезни, но духом был еще очень бодр, свободно говорил и разсуждал о современных политических событиях, умеренно придерживаясь консерватизма» (Костромские ЕВ.- Кострома, 1906.- № 2.- Ч.н.- С. 83).
Их фамилии в досоветских изданиях указывались наряду с фамилиями издателей, авторов и редакторов и лишь в советские времена не публиковались.
В Костроме цензура никогда не исчезала и лишь немного ослабевала в 1905, 1917 и 1991 годах.
В 1905 году, например, лишь из опубликованной проповеди протоиерея костромского Успенского кафедрального собора Иоанна Яковлевича Сырцова стало известно о том, как 6 октября одни костромичи побили других.
В 1917 году наиболее заметными были сообщения о праздновании в Костроме отречения последнего императора с участием нацепивших красные банты губернатора и архиерея и публикация списков некоторых агентов охранки.
В 1991 году несколько из них также засветилось, но вскоре после этого умерло.

Редакторы

Это цензоры, но не вымарывающие, а исправляющие недостатки произведений.
А еще это преимущественно женщины — скромные и бескорыстные труженицы, озабоченные исключительно благими намерениями и даже признающие свои скромные способности и отрицательные последствия своей деятельности.
Однако судьба распорядилась так, что это не они, а к ним со своими произведениями тянутся просители, следовательно, признают над собой их главенство.
Т. е. редакторы поневоле, т. к. иначе свою зарплату они получали бы нечестно.
Значит, каждую рукопись надлежит подвергнуть какому-нибудь изменению.
Сначала их необходимо переименовать, потому что их сочинители, ничего не понимающие в книгоиздательском и газетно-журнальном деле, думают только о себе и норовят назвать свои сочинения как можно умнее и красивее.
Затем каждую рукопись требуется сократить, чтобы, во-первых, она помещалась в отведенный формат, во-вторых, носила следы работы редактора, а в-третьих, потому что в каждой рукописи всегда есть что сократить.
Например, начало, откладывающее изложение существа дела, или конец, лишь подтверждающий то, что и так очевидно. На худой конец — библиографические ссылки, портящие внешний вид текста и раздражающие читателей.
Особенно нескромно выглядят самые удачные и ударные места рукописи, которых не должно быть в принципе, чтобы взгляд читателя ни на чем не задерживался и скользил по тексту, как по отполированной поверхности.
Чтобы каждый читатель, как и редактор и корректор, чувствовал свое умственное и моральное превосходство над автором и не сомневался в том, что и он способен писать так же плохо, но из той же скромности не делает этого.
В Костроме существуют даже целые семейства редакторов, и страсть к редактированию в Костроме, вопреки мнению генетиков, передается по наследству.

Критики

Это партработники, осуществляющие надзор за цензорами и редакторами.
Не путать с рецензентами, которые лишь рассматривают какой-нибудь вопрос, тогда как задача критиков заключается в том, чтобы поставить в нем точку.
Первые: «Почему был избран на царство Михаил Федорович, а не кто-либо другой?» (Голованчиков А.К. Почему был избран на царство Михаил Федорович, а не кто-либо другой? // Поволжский вестник.- Кострома, 1913.- 10 марта.).
Или: «Долго ли жил в костромском Ипатьевском монастыре Михаил Федорович Романов до избрания его в 1613 году на царство?» (Сырцов И.Я. Долго ли жил в костромском Ипатьевском монастыре Михаил Федорович Романов до избрания его в 1613 году на царство? // Костромские ЕВ.- Кострома, 1902.- № 13.- № 4.- Ч.н.- С. 96-100)
Или: «Где Михаил Федорович Романов с материю инокинею Марфою нашел безопасное для себя убежище от преследований поляков в начале 1613 года?» (Баженов И.В. Где Михаил Федорович Романов с материю инокинею Марфою нашел безопасное для себя убежище от преследований поляков в начале 1613 года?- Кострома, 1911)
Или:  «Были ли польские отряды в районе Костромской губернии в 1612-1613 гг.? (Виноградов Н.Н. Были ли польские отряды в районе Костромской губернии в 1612-1613 гг.? //Материалы по истории, археологии, этнографии и статистике Костромской губернии.- Кострома, 1915.- Вып. VIII.- Паг. 1.- С. 1-10»), «Чьи отряды действовали в 1612-1613 гг. в районе Костромской губернии, польские или русские?» ( Чьи отряды действовали в 1612-1613 гг. в районе Костромской губернии, польские или русские? // Там же.- Паг. 2.- С. 1-7) и «Могли ли польские отряды, действовавшие в пределах нынешней Костромской губернии, до 14 марта 1613 года узнать о предполагаемом или уже совершившемся избрании на Царский престол Михаила Федоровича?» (Виноградов Н.Н. Могли ли польские отряды, действовавшие в пределах нынешней Костромской губернии, до 14 марта 1613 года узнать о предполагаемом или уже совершившемся избрании на Царский престол Михаила Федоровича? // Там же.- Паг. 3.- С. 1-7).
Последним на первый план выходил второй секретарь райкома: «Дворянские и буржуазные историки, используя миф о Сусанине и факт пребывания в Костроме в «смутное время» Михаила Романова, всячески пытались доказать, что в годы социального кризиса, потрясшего Московское государство в начале XVII века, Кострома якобы являлась «колыбелью дома Романовых» (Самойлов В.И. Возникновение и развитие Костромы // Северная правда.- Кострома, 1936.- 26 октября).
Еще точнее, хоть и с другой позиции партии, был второй секретарь обкома: «Буржуазные историки исказили факты. Они писали, что Иван Сусанин совершил подвиг, спасая Михаила Романова. Это неверно. Иван Сусанин не только никогда не видел Михаила Романова, но и не знал о его существовании»  (Крошкин Ф.А. Возникновение и развитие Костромы // Северная правда.- Кострома, 1952.- 11 марта.)

Костромская перестройка

В середине 1980-х в соседних с Костромой областных городах Иванове и Ярославле складывались революционные ситуации, шумели митинги и расклеивались листовки, а кроме того, в первом верующие пикетировали Введенский, а втором – Казанский соборы, в которых помещались областные архивы.
В Костроме, между тем, все, как всегда, прошло спокойно. Располагавшийся в Богоявленском соборе Анастасиина Богоявленского монастыря и сгоревший накануне костромской архив, а также православно-коммунистическое мировоззрение костромичей не позволяли им определиться.
В ночь с 18 на 19 августа 1991 года, к примеру, когда в прямом телеэфире ожидался штурм Белого дома, в «китайской стене», то есть самом большом жилом доме на той окраине, где я живу, не светилось ни одного окна.
Если китайская перестройка открылась кампанией за возвращение словам их первоначальных значений, то костромская – привлечением новых слов.
ПТУ назвали колледжами, школы – лицеями, институты – университетами и академиями, магазины – бутиками, рынки – маркетами и т.д.
Иногородние на улицах Костромы бывают удивлены обилием иноязычных надписей на вывесках, а то и просто заборах и углах и фасадах зданий и, соответственно, жеманством и тщеславием костромичей, а также оглушены громкой музыкой, разносящейся по главной площади и раздающейся из открытых окон их автомобилей, и, соответственно, тщеславием их владельцев, однако в действительности все эти явления объясняются совершенно другими причинами. На самом деле иноязычные надписи адресованы не костромичам и не иногородним, а иностранным туристам, которых в Костроме с каждым годом становится все меньше и меньше.
Колокольный звон и популярная музыка на улицах, дома и на работе, в транспорте и магазинах сопровождает костромичей с утра и до вечера и, как им объясняют, улучшает их самочувствие и повышает надои и опоросы, а иностранные надписи на заборах и стенах зданий оставляют не какие-нибудь неразумные школьники, а студенты местных высших учебных заведений, которых время от времени отлавливают необразованные и некультурные охранники.
С другой стороны, если бы не эти надписи, то и перестройка была бы не видна.
Это где-то на Западе сочинители рекламы ломают головы, изобретая гэги и слоганы для товаров, между тем как в Костроме всего лишь публикуется, появляется в виде телетекста или оглашается по радио список магазинов.
Основные новости давно уже поступают из местного зоопарка – о появлении потомства у какого-нибудь из его немногочисленных обитателей, а научная и культурная хроника исчерпывается сюжетами из детских садов и яслей.
А еще местные СМИ придумали особый тип новостей: в будущем времени.
Культурная жизнь также становится все менее утомительной, и расходы на нее  для местного населения исчерпываются платой за электроэнергию

Еда

Название сети костромских магазинов «Дом еды» вынуждает сказать и об этом.
Съедобной живности в костромских лесах — раз, два и обчелся. Нет даже червей — излюбленного лакомства южно-африканцев и южно-американцев.
Поэтому с древности костромичи остаются преимущественно вегетарианцами.
Соотвктственно, и ассортимент их магазинов по-прежнему разнообразием не отличается, поскольку ориентируется исключительно на покупателей.
Это продукция местного овоще-молочного хозяйства и дары небогатой костромской природы, которые собираются осенью и поедаются в остальное время.
Причем овощи на зиму костромичи не солят, а квасят, но если раньше на соли они просто экономили, то теперь убеждают себя в том, что соль вредна.
Особенно костромички, которые стараются потреблять как можно меньше соли, которая, по их мнению, только вредит всем их внутренним органам и суставам, зато побольше сахара для наилучшей работы своего мозга.
Никаких приправ костромичи не употребляют, если не считать укропа с чесноком и луком летом и редьки с хреном, которые они заготавливают на зиму.
Чай пьют «добела», то есть до потери цвета, т.к. считается, что чай портит цвет лица.
Вместо окрошки костромичи предпочитают «мурцовку», то есть репчатый лук вперемешку с черным хлебом, залитые квасом или холодной водой.
Однако наиболее тяжелое испытание для некостромичей наступает тогда, когда костромичи готовят свою наиболее излюбленную еду, запах которой заполняет не только весь многоквартирный дом, но и ближайшую округу.
В.В. Розанов: «Детство мое все прошло в страшной, почти неслыханной бедности: мамаша 2 последние года не поднималась с постели, «работников» был почти что я «главный», днями ели печеный лук (до чего сладок)» (Письма В. Розанова к М. Горькому // Вопросы литературы.- М., 1989.- № 10.- С. 156.).
По той же причине, кстати, меня совершенно не тянет в Париж, который, как рассказывают понюхавшие его, насквозь провонял луковым супом.
Вот уроды! Даже костромичи свою излюбленную еду кипятком не ошпаривают.

Режим

С наступлением в Костроме темноты городские жители укладываются спать.
Магазины и кафе закрываются и общественный транспорт останавливается.
А поскольку наши люди на такси не ездят, опоздавшие по единственной освещенной улице и мостам через Волгу и Кострому идут пешком.
Зимой пробираются тропинками, поскольку от снега очищается только на центральная улица.
Весной начинается работа спасательных служб, поскольку костромичи устремляются порыбачить, а затем и пожарных, поскольку костромичи обращаются к другому излюбленному развлечению – палу прошлогодней травы.
Летом для уединения и купания выбирают исключительно не предназначенные и наиболее захламленные прибрежья, а поскольку температура воды в наших северных водоемах не превышает и десятка градусов, недостаток последних возмещают спиртными напитками и все равно тонут.
Другие летом уходят в лес, и едва ли не перед каждым продуктовым магазином на газетах лежат кучки грибов, продаваемых одними и теми же помятыми личностями, которые зимой на том же месте клянчат немного денег.
Летом, в отличие от зимы, костромичи не носят носков, а костромички – чулков.

Костромичи и костромички

Развернутые характеристики одних костромичей другими единичны, но не потому, что им нечего сказать друг о друге, а потому, что незачем, ведь словами все равно никому и ничему не поможешь и никого и ничего не исправишь.
Самокритичные признания в досоветской и ранней советской литературе были нормой и свидетельством не только скромности, но и наличия идеалов и стремления к ним. Оттого и все достижения и подвиги поражали, что совершались невысокими, недалекими и неказистыми людишками.
Это и называлось «русским чудом».
«Костромская женщина красива» (Зябликов А.В. Провинциальная столица: очерки.- Кострома, 2008.- С. 11).
Пишущие так, по всей вероятности, надеются на то, что им это зачтется. Что в ответ они услышат то же самое или хотя бы не услышат ничего.
К тому же нужно быть вполне довольным собой, чтобы обвинять других.
Как то: «Костромской мужчина не обладает яркой внешностью, однако на его лице навсегда застыла хамовато-торжественная печать собственного превосходства…
Костромской мужчина не высок ростом, зато крепок и широк в кости. Часто он имеет непропорционально короткие ноги, что, лишая тело эстетической презентабельности, дает ему и ряд важных преимуществ. Главное из них – особая устойчивость туловища при алкогольном покачивании.
Костромской мужчина не склонен оказывать женщине знаки внимания. Причиной тому не врожденная робость или стыдливость, а четкое представление о самом себе как… объекте любых ухаживаний… Но в ответственные моменты своей жизни костромской мужчина умеет весомо молчать…» (Зябликов А.В. Провинциальная столица: очерки.- Кострома, 2008.- С. 9).
Он и это выслушает молча, потому что знает за собой недостатки и похуже.
Во-первых, наследственность у него такая, а во-вторых, собственная жизнь, которая, как ни тщись, не получится ни счастливой, ни хотя бы сносной и которую он проживает с ощущением своей вины за это перед близкими.
Советская власть не только лишила его собственности, самостоятельности и предприимчивости, но и поставила в позу провинившегося и просителя, а как его в этой позе уважать, если он сам себя не уважает?
Он не может это выразить, поэтому и молчит, что не хочет никого обманывать.
Да и чего ради, спрашивается, транжирить бесценные и обсценные слова?
Но благодаря ему все вокруг все же движется, строится, грузится, чинится, светится и греется, и делается это не каким-то иногородним мужчиной.
Но так же молча и на войну пойдет, и врага убьет, и бандита скрутит, и старушку при пожаре и провалившуюся под лед и кусающуся дворнягу спасет.
Возможность распорядиться собственной жизнью у него только и осталась.
Он потому и выпивает, чтобы заглушить отчаяние и нарушить молчание.
И с изумлением и восторгом рассказывать о своем деревенском детстве:
- Бежим по дороге и нарочно наступаем на свежие коровьи лепешки, чтобы друг друга побольше забрызгать… Счастливые… Все в говне… Сопли до пупа…
И с усмешкой о своей юности, как после отмены карточек он на всю стипендию купил буханку хлеба, покрошил ее в сладкую воду и выхлебал, после чего получил заворот кишек и очухался лишь в больнице после клизмы.
И на прямо поставленный вопрос со вздохом ответить, что до тяжелого ранения к награде его представляли после каждого боя, но ни одной из них он так и не получил, потому что для этого нужно куда-то обращаться, ходить, писать.
Наследственность и собственная жизнь костромичек не лучше, чем костромичей, ни понять, ни помочь которым костромички подавно не в состоянии.
Зачем же обнадеживать их?
Советская власть, интернет и постмодернизм и без того обнадежили их так, что на панель, помост, подиум, сцену, трибуну и арену не вышли только ленивые.
Тянуть свою лямку она  больше не желает, и количество костромичей, которое Советская власть сократила вчетверо, лишь продолжает сокращаться.
Так что скоро «костромич» сделается понятием социальным, а не этническим.
Зачем же искать легкой наживы?
В Костроме и без того полно духовников, ясновидящих, предсказателей, гадателей, целителей, колдунов и чудотворцев, настоящих полковников и продавцов воздуха, а то и просто менял старых купюр на новые.