Тайна одной перфекционистки

Мою маму сегодня назвали бы перфекционисткой. Она всегда стремилась к идеальному состоянию всего, что её окружало. Отклонение от идеала вызывало у неё глубокую печаль, раздражение, а чаще открытый гнев. Но так как всё сказанное касалось – прежде всего и даже исключительно – быта, то, думаю, в основе было то, что она ощущала себя (да и была на деле) казачкой. Конкретно уральской казачкой, причём красной (её отец комиссарил после революции), хотя это, в общем-то, ничего не меняет: казачки, как известно, беспримерные хозяйки.

Она не переносила ни малейшего пятнышка на оконном стекле; стекло должно быть «как слезок», говорила она. Если с половиц слезала краска, обнажившиеся доски при каждом мытье следовало «отшоркивать» – жестким веником и с таким усилием, чтоб тебя аж пот пробрал. Посуда скрипела от чистоты; постельное бельё и белые чехлы тщательно шваркались на стиральной доске, долго кипятились в бачке на плите, выполаскивались множество раз, подсинивались и крахмалились.

После работы ей предстояло пробежаться по магазинам, затем принести несколько вёдер воды, дрова, растопить печь, сготовить, накормить всех ужином, перемыть посуду, после заняться стиркой, глажкой, шитьём, вышиванием, вязанием и много ещё чем. Перед праздниками затевались холодец, пироги и пирожные – когда всё это делать? Мама отвечала:
– У меня есть ночь!

Выйдя на пенсию, мама переехала с Крайнего Севера на родину, в казахстанский Уральск, где купила дом с большим участком. И там, будучи уже немолодой, она навела просто-таки ослепительный порядок. Безупречная чистота в анфиладе комнат. Роскошь огромных жёлтых атласных портьер, глянец полированной мебели, сияние хрусталя… Шикарный сад с раскидистыми яблонями, вишнями, плотным малинником, огород с тучными помидорами, увесистым картофелем и прочими овощами, словно лучащимися радостью жить и процветать у такой изумительной хозяйки.

Нет-нет да перечитываю толстые пачки матушкиных писем, иные из которых не могли даже поместиться в одном конверте и посылались в двух, а то и в трёх. В них она с трепетом, с искренним жаром и нескончаемым энтузиазмом расписывала все стадии своих садово-огородных забот, побелки печи, кладки керамической плитки на веранде, ремонта печи или погребицы…

Волею судеб она, уже совсем старенькой, хворой, со страшным артрозом колена, очутилась в большом (триста квадратных метров) особняке моей сестры в Твери. И тут она, обитая в особняке одна с ротвейлером Кешей, умудрялась, кое-как ковыляя, блюсти идеальный порядок во всём; особенно меня восхищало её умение красиво, рационально и удобно разместить продукты, посуду, всевозможную утварь и инструменты.

И ведь нельзя сказать, что отлаженный быт был целью всей её жизни. Мама живо интересовалась событиями в стране и мире, политикой, любила порассуждать на эти темы, была завзятой телезрительницей, выписывала полезные и любопытные сведения из разных печатных изданий…

Но как тогда объяснить эту её почти религиозную истовость в трудах по наведению идеального порядка в жилище и вокруг него? Вот взять, к примеру, меня: я, конечно, признаю необходимость чистоты и, следовательно, регулярных уборок, но делаю это, признаться, без фанатизма, вовсе без интереса, только из чувства долга, а чаще, что называется, из-под палки.

И я вновь, бывает, целую ночь напролёт читаю мамины письма, стараясь проникнуть в тайну её фанатичной преданности порядку, чистоте и красоте окружающих пространств и вещей. И постепенно меня начинает обволакивать ощущение гармонии маминого мира, где, пожалуй, главным являлось настоящее у м е н и е  ж и т ь, умение наслаждаться жизнью во всех её прекрасных, упорядоченных человеком проявлениях…

Но однажды разрыв – единственный – в мамином порядке обескуражил, ошеломил, потряс всё моё существо.

Мама сильно болела, приближался её смертный час, и она, кивнув на небольшой чёрный чемодан на антресоли, опустив взор, сказала:
–  В нём всё, что нужно для моих похорон…

Я, конечно, залепетала в ответ, что зачем, мол, говорить такое, всё ещё наладится… Но случилось неизбежное – мама умерла. Я, делать нечего, достала чёрный чемодан, расстегнула молнию…

Но что это?! Где бельё, платье, туфли, платочки, полотенца и всё прочее необходимое для обряда? Ничего, ничего нет... Я долго ошеломлённо перебирала какие-то капроновые клочки, маленькие лоскутки ситца, разлохмаченные тканевые отходы… Я стояла и не могла тронуться с места, тщетно пытаясь хоть как-то проникнуть в загадку случившегося. Это дикое недоразумение могло бы произойти с кем угодно, но только не с моей мамой, неисправимой перфекционисткой, фанатичной блюстительницей идеального порядка!

Или могло? Возможно, подведя черту под своей упорядоченной жизнью, она решила, что дальше, после её кончины, могут быть только обрывки, хаос, безвозвратное крушение её столь жарко любимого мира…