6. Освящение Храма

Первые, ещё робкие, колокольные удары насторожили уши горожан. Любопытные металлурги проснулись и двинулись на балконы. Их сердобольные хозяюшки распахнули настежь кухонные окошки. Был выходной воскресный день.
— Вы слышите? — перешёптывались и снизу, и сверху.
— Чу?..
— Да что же это такое?
— Это — благовест…
— И в самом деле, благовест.
— Да потише, вы, нехристи окаянные, не тарахтите. Дайте послушать…
Храм открыли для прихожан. Перезвоны трамваев заглушали мелодию праздника, — вагоновожатые притормаживали на поворотах. Искрили провода,  скрежетали колёса. Рядом с трамваями чавкали по лужам автобусы да машины. Медленно ворочались поначалу тяжёлые колокольные языки. Еле живые звонари болтались на верёвках, как подвешенные. Снизу казалось, что это не они раскачивают колокола, а колокола раскачивают их. Но за октавой октава росла мелодия звона и крепла, и вот уже стремительным вихрем помчалась она по улицам города, обгоняя скрипучие трамваи да шумящие машины. И уже в бешенном танце на колокольне метались люди, одетые в рясы. Торжественный час настал…
Денег за работу Ильясу не дали ни гроша. Но не церковь была виновата и даже не Павел Иванович, отчитавший его за пьянство. Что для директора те копейки, за которые вламывал Ильяс? И для Бога это не чаевые. Их пожалели Ильясу не кредиторы, не заказчики. Первые думали о чистогане, а вторые твёрдо знали, что их счета оплатят потомки. Ту немногую наличность, которую, как будто, не отдали работяге Ильясу, давно уже пропил его бригадир, тот самый детина двухметрового роста, который покрикивал снизу «вира» да «майна» в те самые минуты, когда его подчинённый бескрылый пьяница ишачил под сводом Храма, рискуя разбиться.
— Ты Павлу Ивановичу насолил, а не мне, — слукавил детина. —  Да и зачем тебе несемейному человеку деньги?  Жена от тебя ушла. Возьми в бухгалтерии талончики на питание и питайся. А, если захочешь выпить, то я их у тебя выкуплю за полцены. На водку хватит.
Тем утром, когда впервые зазвонили в колокола, Ильяс околачивался около Храма. В самом дальнем углу построенного собора им была заныкана большая бутылка политуры. Необходимо было пройти через весь центральный зал и незаметно достать её и спрятать за пазухой. Но стало страшно. «Вчера бы куда не шло, — подумал Ильяс, — а сегодня это кража церковного имущества. Бабки увидят, схватят за рукава, поднимут хай». Повсюду кишели праведники, забрать незаметно бутылку было проблематично.
— Эй, татарин! — закричали со стороны. — Ты в новом Храме ещё не появлялся?.. Тебе понравится!.. Поспеши…
— Ай, да певчие, — умилялись старухи. И крестились и плакали, глядя на образа.
Чтобы не отличаться от них, Ильяс тоже поднял свою забинтованную руку ко лбу и перекрестился. В зале была несусветная толчея. Отец Михаил напевно басил, размахивая кадилом.
— А благовоние-то, благовоние-то какое, — шептали люди.
— Это батюшка отпускает нам наши грехи и благословляет на праведную жизнь.
— Вот бы и мне на шею крестик
«А вдруг, ему кагора не жалко? — подумал Ильяс. — Во время строительства поп неплохо угощал». Татарин раздвинул локтями самых хлипких прихожан и очутился перед лицом у священника.
— Батюшка, Михаил, ты меня помнишь? Я — каменщик пятого разряда.
Церковнослужитель пропел: «Аллилуйя». Прихожане упали ниц на полированный пол Святого Храма. Священник увидел Ильяса, стоящего перед ним с протянутыми руками, и сердито спросил:
— А ты почему стоишь как истукан?
Ноги у татарина подкосились, он упал на коленки и тоже ударился, как все, челом о парадную твердь гранитного пола.
— Вот так-то получше будет, Ильяс, — нравоучительно заметил его сосед, покосившись глазами.
— Павел Иванович, да вы ли это? — выдавил каменщик пятого разряда. — Вы сегодня такой послушный
— Да, это я, Ильяс, — подтвердил директор.
Рядом неистово крестились, молились, каялись.
— Павел Иванович!.. Ты уж меня прости за колонну-то, поленился я тогда, разбирая леса. Но убрали же сопли, покрасили, повесили образа.
— Бог тебя простит, — услышал он над собою твёрдый голос отца Михаила. — Целуй побыстрее крест, татарин, и помоги подняться на ноги спонсору. Упал он. Его подтолкнули неосмотрительные люди.
Только теперь Ильяс увидел, что ноги у «генерала» в лангетах, что стоящий по левую руку от директора начальник отдела кадров, недавно побитый им на стройке, пытается его приподнять и подсунуть ему под плечо дюралевый костыль.
— Сию минуту, ¬ — засуетился татарин.
Он и сам ещё не расстался с бинтами, которые врачевали его отёкшие руки.
— Павел Иванович, дорогой, наш самый добрый и единственный в мире спонсор.
Ильяс быстренько приподнялся с коленок и подставил директору своё плечо.
— А что вы денег мне не дали, Павел Иванович, это не главное в нашей жизни.
— Что у тебя с руками, Ильяс?
— А что с ногами у вас, Павел Иванович?..
— Колонну твою ударил, — ответил директор. — Ты же видел, что неудачно.
— Бесы его достали, — объяснил отец Михаил.
Он поднял перед ними крест, и все трое прихожан, толкаясь, потянулись к нему губами.
— А я, ведь, тоже жену свою избил, — признался татарин.
— Ты, как и я, Ильяс, бываешь суровым в гневе? Учил её что ли?..
— Учил заразу…
— Вот и я подбираю кадры так, чтобы они шевелились и на столе и под столом, а не толстели в буфете, пожирая жирную пищу.
— Этот грех называется чревоугодие, — сердито заметил настоятель. — Смирите свою гордыню, дети мои, и молитесь о бескорыстном. Не пристало во время службы задумываться о смрадном.
Прихожане перекрестились…