История одной любви. Хусей Магомедович Кулиев

    Любовь, друзья, конечно, чувство хорошее.  Высокое, так сказать, чувство! Даже, можно сказать, высочайшее!  Вот!   Недаром о любви  столько написано. Написано  тьма  романов,  повестей, рассказов  и, конечно,   сложено много, много   песен! Великое множество песен.  С былых, так сказать  времён и до наших  дней.  Вот.
  Правда, если сказать честно,  я  нынешних песен  не слушаю. А  не слушаю, потому что, на мой взгляд, их сейчас не поют, а  ревут.   Стоит сплошной рёв и вой. Ни мелодию, ни слов не разберёшь. Во всяком случае,  я не разбираю.  Да и поют их сейчас, по моему, не певцы или, там, певицы,  а поёт, или вернее ревёт техника. Певцам остаётся только кривляться, открывать и закрывать  рот под фонограмму. Или попросту «фанеры».  Вот.
  Так что, повторяю,  я нынешних песен не слушаю и не знаю  о чём они,  но, думаю, они тоже о любви.  Почему? А потому что, о чём же ещё сейчас петь?  Не о нынешних же ценах  будешь заливаться соловьём. Так о них не петь, а плакать впору.  Потому что растут эти  цены как бамбук.  Прямо   на глазах растут. Вчера, например, этот бамбук был полметра,  а сегодня он уже метр.
  Захожу я  недавно в соседний  магазин. Маркет, по- теперешнему. Беру килограмм гречки. Подхожу к кассе. А она выбивает чёрте-что.  У меня глаза на лоб. –Что, спрашиваю,- за чёрт. Только вчера ведь…. Кассирша смеётся. –То, милый, было вчера,- говорит.- А сегодня уже другая цена . – Почесал я в затылке и говорю –Дайте мне тогда вчерашнюю.  Уффф!
  Но ладно. Чёрт с ними, с ценами этими. Ни хлебом единым, как говорится. И даже  не гречкой этой.  И вообще, ну её эту гречку! Проживу  без неё!  Как? А вот так!  Дайте мне, скажем, белый пшеничный хлеб, а к нему  хорошее сливочное  масло, а  к  маслу сахар, а к сахару цейлонский чай, а к чаю тульские пряники, а к пряникам конфеты и шоколад, а ко всему этому мясцо жирное, птицу битую, гусей, уток, индюков, рябчиков там, знаете ли, куропаток, тетерев, каплунов откормленных,  фруктов  экзотических,  ананасов, там, киви,  гранатов и т д, и т п. И залейте мне всё это коньячком марочным, вином коллекционным, водочкой «Абсолют»  и я даю вам слово, что о гречке даже и не заикнусь.  Ну, конечно, хочется ещё хотя бы раз в жизни и икры чёрной попробовать, и анчоусов. Кстати вы знаете, что такое анчоусы? Вот.  И я не знаю. Слышал только о них. Постановка была по радио. По Чехову Антону Павловичу. По его пьесе  «Вишнёвый сад».
  Так вот там, если помните,  этот вишнёвый сад собираются оттяпать у владельцев за долги. Потому что он заложен.   В банке, кажись, заложен.  Хозяева заложили. Брат с сестрой.  Ну, заложили,  получили за него хороший кредит  и смылись.   Но голубчиков нашли. Нашли и братца  в суд.  Другой бы, наверное,  руки бы на себя наложил после этого, а этому братцу хоть бы хны. Он не только не накладывает никуда рук, а ещё с суда эти самые анчоусы привозит. Представляете! Так вот прямо и кричит. –Я, - кричит,- анчоусы  привёз! Подайте их сюда!
  Ну, насчёт подайте, я погорячился, по - моему,   он этого не говорил, а вот анчоусы он точно привёз. Потому что не станет же он врать на весь белый свет. Постановку –то не я один слушал. Вот. Я ещё, помнится,  даже ему позавидовал. - Вот, -думаю, -настоящий барин.  У него имение отбирают, а он про анчоусы думает. Вот что значит старое воспитание.  Уффф!
  А мы?  Моя внучка взяла как-то кредит на учебники,  так мы, можно сказать, всей семьёй на одном хлебе сидели, запивая его жиденьким чаем, пока этот кредит не выплатили. Какие уж тут анчоусы!  Вот!  А у этого одни анчоусы на уме. Он без них, видите ли, не может. Привык к ним. Трескает  их тоннами. Вот.  Конечно, если бы этот деятель, скажем,   посидел бы на  моей пенсии,  очень быстро бы забыл  о своих анчоусах. Не только анчоусы, а и простая килька показалась бы ему мёдом. Вот.
  Но это я к слову. В порядке отступления, так сказать.
  Так  вот о любви! Повторяю, сколько об этой любви написано! А сколько мудрых мыслей высказано? Уйма!  Например, у Пушкина читаем: «Любви все возрасты покорны».  Как верно, как хорошо сказано! Сказано  как будто про меня. Вот мне уже скоро восемьдесят, а я всё ещё покорен. Представляете?  Покорен и покорен! Вот!  Правда, не любви покорен, а бабке своей. Своей, так сказать, дражайшей половине. Да и то сказать, не чужой же будешь покоряться.   Чужую, наоборот, покорять надо.  Вот. А своей,  пожалуйста. Покоряюсь и покоряюсь! Плачу, правда,  но покоряюсь. А попробуй не покорись!   Мигом  в ящик сыграешь. Протянешь ноги, так сказать.  Вот.
  Откуда знаю? Знаю!  На собственной шкуре испытал.  Сунулся я как-то раз  не покориться. Взбрыкнул.   Вот.   Отказался  есть манку.- Что, -кричу, -в самом деле,- за дела такие? Каждый день  манка да манка! Не в детском,- кричу, -саду!  Колбаски  хочу! И сто грамм к ней! Подавайте сейчас, а то…!  Забастовал, в общем.  Так вот,  эта забастовка мне боком вышла.  Верите, целый месяц, не только колбасу, а и хлеба простого не видел. С голоду  чуть не подох!  Уже о манке  вспоминал с любовью . Уффф!
  Так что, не советую против своих половинок переть.  Самому дороже. Любить их надо и беречь. Хотя, наверное, и не в любви тут дело.  Дело, я думаю, скорее в привычке.  За пятьдесят  лет,  к чёрту привыкнешь, не только к бабке.  Тем более, что моя  от него почти   и не отличается. Разве что, рогов у ней нет.
   Но я это опять к слову. Вернёмся к любви. Любовь, повторяю,  конечно, чувство хорошее. Но, опять-таки   кому как. По мне, например, лучше бы её  и не было совсем!  Почему? А потому что из-за неё я остался круглым невежей и неучем. Из-за  любви этой,  меня выперли из школы, где я успел проучиться всего полтора месяца в пятом классе, и  вынужден был уйти в подпаски к деду Пантелею. Который  и дополнил, так сказать, моё образование, научив меня пить и курить. Т.е. тому, что сам знал преотлично.
По его словам выходило, что пить, курить и говорить он начал одновременно, так что, по его мнению, я даже несколько запоздал с этим. Вот. 
  Попутно дед Пантелей познакомил меня и с некоторыми особенностями родного языка. Эти особенности, со всеми их выкрутасами и затейливыми выражениями   были у него, а потом и у меня в большом ходу.   Спасибо дяде со стороны матери, который услыхав эту мою новую речь, отругал меня как мог,   и   несколько  пообтесал  мой язык. Ему я обязан тем немногим культурным багажом  словарного  запаса,  чем сейчас и владею.
  Вот.  А почему так получилось? Почему меня попёрли из школы? Почему я остался неучем? Почему даже сейчас речь моя вихляет то туда, то сюда?   Повторяю,  всё  из-за любви!  Любовь всему причиной.
  Как? А вот так!  Потому что угораздило меня влюбиться    в этом самом пятом классе,  прямо в первой четверти.  И не в девчушку, там, какую-нибудь, не в соседку по парте, как все добрые люди, а влюбился я  сразу во взрослую женщину.  В   жену работника бойни влюбился!  Представляете!   
  Вот! Правда, влюбился я в неё не добровольно.  Не по желанию сердца, так сказать. Сердце наоборот желало послать её куда подальше. Но…    пришлось влюбиться.      Вот! Любовь эта пришла ко мне, можно сказать не от хорошей жизни. Вынуждено пришла. Но давайте я вам лучше сначала расскажу.
  Итак,  была она у нас в те давние времена одна знакомая. Вот эта самая жена работника бойни.  Так, ничего себе. Горбатенькая.    Глаза  красные. Левый косит, правый с бельмом. Тоже, правда, почему-то красным.  Нос как у Буратино. Только у Буратино он вверх загнут, а у этой  вниз. А размер тот же. Вдобавок ещё  худая и кривоухая. Одно ухо  у ней было ровное, а другое кривое,  с отклонением примерно    градусов на тридцать. Ну, может и не на тридцать, я правда не мерил, но думаю  на двадцать   точно.
  Вот. Но не в этом дело. Не во внешности, так сказать. Внешность ещё ладно. Не с лица, как говорится, воду пить. А дело в том, что, и характер у ней был далеко не сахар. И даже не сахарин. Вот! Идиотский, прямо скажем, характер. Злющий-презлющий!  Чуть что-в крик! Чуть что- в драку! Чуть что- брань! Чуть что- беги от неё куда глаза глядят! Уффф!
И надо вам сказать,  особенно невзлюбила она меня почему-то. Может потому что я её  как-то на иглу посадил. В буквальном смысле. Вбил перед её приходом к нам здоровенную иглу  в  стул, куда она имела обыкновение плюхаться,  она и плюхнулась прямо на эту иглу.
  Что было! Визг, вой, крик, шум! Муж её прибежал с топором. Свекровь прискакала!- Что? Как? Кто?
В общем, выяснилось, что это я, и меня сразу же потянули в суд. К счастью, пока семейный.  С участием обеих семей. Её и  нашей. Вот.
  На «суде» разгорелась жаркая дискуссия.  Казнить меня  или хорошенько выпороть. Её семья, естественно, стояла за казнь. Причём путём отрубления головы. Чтоб уж  наверняка. Чтоб не было потом недоразумений. Это действие работник бойни, как профессионал, брал на себя. Уверяя всех, что всё сделает тип-топ.   Вот!
  Наши, конечно, были против. Они хотели ограничиться на первый раз розгами. Вот.
   Долго  разбирались. Семья знакомой, отца моего уговаривали, мать. Мол, от меня всё равно толку не будет, раз я   уже сейчас  такой отпетый бандюга,   так что лучше уж  сразу решить все проблемы.
   Но  отец воспротивился. Он сказал, что уже вложил  в меня кое-какой капитал, т. е. кормил и поил меня несколько лет, и теперь не намерен этот свой капитал,  потерять за здорово живёшь. –Пусть, -говорил он,- этот стервец,- т.е. я,- пусть этот стервец сначала оработает  вложенное, а уж тогда… .
В общем, отцу удалось настоять на розгах. Семья знакомой с ним нехотя согласилась,  но настоятельно посоветовала  розог  не жалеть. Отец пообещал и слово своё сдержал. Не пожалел ни розог, ни меня.   Вот.
  Из школы меня вытурили на целых две недели.  И хорошо сделали. Потому что ходить туда я всё равно бы не смог после отцовской «науки».
После этого вроде всё утихло,  но эта выдра, знакомая эта, не могла на меня  без дрожи  смотреть. И не смотрела. Как только она появлялась у нас я убегал в сарай, где  и торчал пока она не уходила.  Я даже уже и не ждал, когда она покажется, заранее  в сарай прятался.  Можно сказать,  там и жил. Только  спал дома.
  И взяла меня как-то тоска.- Действительно, -подумал я , -где я провожу свои лучшие годы?  Своё, так сказать, золотое детство?  В сарае этом вонючем! А из-за кого мне эта каторга? Эти несусветные мучения?  Из-за этой мымры. Это раз. А вторых, чему  я научусь, торча  в сарае.  Трещины в стене считать? Так я уже их  наизусть выучил. Спроси любую, с закрытыми глазами скажу. Вот!  А на чёрта мне эти трещины? Я и дома их навидался.    А что делать?  Как эту ведьму расположить  к себе?
  Думал-  думал,  и придумал. Придумал    план, по которому, эта скважина, соседка эта,   должна была в корне изменить своё  отношение ко мне. План состоял из трёх пунктов.
Пункт первый гласил: Сделать вид, что я влюбился в это чучело. т. е. в эту знакомую.
Пункт второй требовал:  Добиться её любви.
Пункт третий приказывал: Добиться исполнения первых двух пунктов!  Вот!
Если этот коварный план  удастся,- думал я, -то дело в шляпе. И с сараем этим проклятым распрощаюсь и  любовницу обрету. Пусть, -думал я, - пусть эта любовница и страшна, как смертный грех, и характер у неё дурной, но зато она будет моей. Не каждому, ведь пятикласснику удаётся заиметь взрослую любовницу.
Обдумал я этот хитрый план у себя в сарае и решил, не откладывая  в долгий ящик начать действовать, т. е. приступить к пункту первому- сделать вид, что влюбился в эту страхолюдину.   Но тут я встал в тупик. А как  сделать вид? Как заставить себя взглянуть влюблёнными глазами на эту уродину! Легче  на бегемотиху с любовью глянуть, чем на эту кикимору.
  Уффф! Долго я думал и размышлял над этим, пока не  решил,   не обращать внимания на её дикую внешность  и дурацкий характер. Забыть её горб, и бельмастый глаз, забыть  кривое ухо и буратиновский нос, забыть её злость и вздорность, короче - всё забыть. А представить её себе, в каком ни будь  другом образе. Скажем, в образе Василисы Прекрасной, из единственной сказки,  которую я знал. Тогда, думалось мне, может,  и вправду влюблюсь в эту образину.  Но оказалось,  что это невозможно. Невозможно было представить её не только  Василисой  Прекрасной, но и просто Василисой. А уж  Василисой Прекрасной здесь даже и не пахло, а пахло скорее Бабой Ягой. И пахло очень сильно.  Но не будешь же влюбляться в Бабу Ягу. Вот.
  Так что  с Василисой пришлось распрощаться.  Тогда я попробовал представить её себе как царевну Несмеяну из мультфильма. Тут дело пошло лучше.  Во- первых, они были похожи, Несмеяна и  эта обезьяна, наша знакомая.  Мультяшная Несмеяна  тоже была далеко не красавица. То ли художник был навеселе, когда рисовал её, то ли режиссёр так приказал- а была она  урод уродом.  А во вторых, и самое главное, характер у ней был ещё похлеще чем у нашей знакомой. Взбалмошный характер.  Капризный страшно! Всё ей не так, всё ей не этак. Чуть что в слёзы. Чуть что в плач! А плакать она умела.  Тут уж ничего не скажешь. Ту уж художник постарался. Слёзы у ней летели как из водяного насоса.  Можно было запросто ими  КАМАЗ помыть.  В общем, была эта Несмеяна  плаксой,  каких поискать. Вот.
  Хотя, правду сказать,  моя будущая любовь   в этом отношении тоже была не промах. Я видел раз, как она рыдала.  Это было два года назад,  когда она застала своего  мужа в объятиях женщины- завскладом бойни. Она тогда заревела так, что окрестные рабочие на работу  пошли, думая, что это заводской гудок ревёт. Вот.
 А вскоре её мужа  посадили.  Вместе с его любовницей.   Выяснилось, что эта парочка  под видом пьяных начальников,  выносили  свиные туши из бойни. Оденут тушу в костюм, нахлобучат шляпу, прицепят галстук и пожалуйста- бери её под ручки и тащи к выходу. Ноги у туши, естественно, заплетаются, голова болтается- ни дать ни взять очередной «поддатый» из конторы. Все его за такого и принимали.   Таким манером вынесли они двадцать туш. Попались на двадцать первой. Вахтёр, тоже  пьяный, остановил их  на проходной и, несмотря на уговоры, полез целоваться с тушей, приняв её  за начальника вахты.   Сорвал с неё шляпу и….брякнулся оземь. Потому что вместо начальника глянула на него свиная харя. Вахтёра потом откачивали два дня. Но он так и остался заикой. Вот.
  Но это я опять к слову. В порядке информации. А теперь вернусь, к своей, так сказать, «любви».   
  Так вот, решил я эту уродину, жену работника бойни, представить себе в образе царевны  Несмеяны, тем более что они были схожи ещё в одном.  Обе никогда не смеялись.  Ну,  Несмеяну, как вы, наверное, знаете, рассмешили в конце концов,  а мою шиш. Кремень оказалась баба.   Никто никогда не видел её не только смеющейся, но даже просто улыбающейся. В самых смешных ситуациях, у неё были всегда плотно сжатые губы и холодные злые глаза. Вернее глаз. Тот, что с бельмом. Вот.
  В общем, кое- как, с грехом пополам, с первым пунктом своего плана я справился. Представил себе, что люблю эту мымру  без памяти. Вот! Потому что с памятью её любить, ну никак не получалось.
  Теперь надо было приступать ко второму пункту плана. Добиться её взаимности. И тут выяснилось, что по сравнению со вторым пунктом, первый был ерундой. Лёгким до удивления. А вот второй,  добиться её любви,  оказался вообще невыполнимым.
  Уффф! Легко сказать! «Добиться её любви» А как это сделать?  Как сделать, чтобы она тебя полюбила вместе с той  иглой, которая нет-нет да и напоминала о себе.  Хотя уже прошёл почти месяц, после  того случая, и иглу давно вынули из стула, но сам стул, куда она брякалась у нас,  всё ещё пустовал. Знакомая не могла сесть на него. Не потому что, он ей внушал отвращение, а просто она вообще не могла сесть. Как то- попробовала присесть, но тут же вскочила с воем и проклятиями, держась за одно место. Потому что игла тогда всё- таки была здоровенная,  и видимо давала о себе знать до сих пор.
  Так что, повторяю, со вторым пунктом вышла заминка. Что делать? Как повернуть дело  так, чтобы она глянула  на меня другими глазами. Если уж не влюблёнными, то хотя бы не с такой  ненавистью. Думал,  я думал и пошёл посоветоваться к одному типу из девятого «А», про которого ходили слухи, что  в делах  любви он дока и съел на этом собаку. Вот.
  Конечно,  я не открыл  ему  имени нашей знакомой, а просто сказал, что  люблю одну дамочку и не знаю,  как добиться её взаимности.  Вот. Тип заржал и потребовал пятьсот рублей за консультацию. Пришлось дать.
-Так вот,- начал тип, получив деньги,- для начала надо эту твою дамочку  поставить в известность о твоей любви. Накатаем ей письмо. Письмо в стихах. Как Онегин Татьяне. Кстати, кто эта твоя  ля фам?
-Какая ещё ля фам.- Я обиделся. - Ничего ни ля фам. Обыкновенная баба. Правда с бельмом.
-Подожди! – тип захохотал.- Это кто, знакомая ваша  что ль?
-Ну.
- Ничего себе! –Тип поглядел на меня и даже вздохнул.- Ну, ты даёшь! Нашёл в кого влюбляться. Да эту крокодилицу   вся деревня ненавидит,  а ты вдруг   влюбился в неё!  Ты что, охринел?
-Да не влюбился я! – Я тоже вздохнул.- Жизнь заставила. - И я  рассказал этому типу и про иглу и про «суд», - и про сарай,-короче про всё. – Тип долго молчал. Думал. – Тогда, вот что,- наконец сказал он. – Я дома всё обмозгую и завтра дам ответ. Жди.
На другой день, на перемене он отвёл меня в сторону и всучил замусоленную бумажку.
-Держи! С тебя ещё стольник.
-За что?
-За стихи.
-Какие стихи?
-А вот что у тебя в руках. Читай.
Я раскрыл бумажку и стал читать.  Стихи назывались «Страдания юного хулигана» Вот эти «стихи»

«Сижу в сарае  одиноко
Считаю трещины в стене
Меж тем любовь к вам так глубоко
И издавна сидит во мне
Не смел я сразу вам открыться
Скрывал любовь как только мог.
Но нет уж сил теперь таиться
Я в этой битве изнемог.
Я вас люблю любовью  страстной
А может быть ещё сильней
О ТЫ! Кого зову Прекрасной
Ответь страдальцу поскорей!»

-Вот, -сказал, -тип, подождав пока я прочту его мазню, - видал? Это я у старшего брата стибрил. Только про сарай и трещины добавил сам. Отнеси ей и отдай.  Мировые стихи!  Ни одна баба не устоит!
- Эта устоит.- Я покачал головой.-  Да и потом –почему стихи? Я кто , поэт?
 Ты давай уж как нибудь попроще.-  «Так, мол, и так. Люблю вас и прочее» А то «страдалец,  изнемог»!  Услышит кто,  со смеху помрёт.
-Ладно,-  говорит тип. –Давай тогда накатаем ей записку.  Например,  такую.  «Полюбил я вас внезапно,  ваши   чудные глаза…   
  -Да какие глаза!?- взорвался я. У ней всего-то один глаз здоровый, да и тот косой. Ты что, смеёшься? Да она это за издёвку примет!  Нет! Уж лучше я сам напишу. Прощай.
  Тип не стал спорить,  ухмыльнулся и ушёл, а я сел за записку. Подумав немного,  я решил, что, в конце концов,  размусоливать тут нечего, а надо коротко и ясно написать о своей,  якобы чудом возникшей к ней любви. Поэтому недолго думая, накатал следующее. «Дорогая А. П. (А, П.-  это её инициалы.)  Пишет вам ваш воздыхатель  И. Р. (И. Р. –это мои инициалы)  Умоляю!  Придите в полночь на кладбище. Там я вам всё скажу и даже покажу,  как я люблю вас. Жду ответа,  как соловей лета! И. Р.»
 Скатал я это послание в трубочку и улучив минутку незаметно  кинул её  ей на колени  когда она сидела на колхозном собрании, разинув свой безобразный рот. Вот!
  Кинул,  а сам, сидя в третьем ряду,  стал  дожидаться её крика души на мой призыв. И дождался. Крик действительно последовал. Да только не тот, что я ожидал. Прочитала эта выдра  мой опус и заорала на всё собрание. – Кааак? – орала она,- чтобы я, замужняя женщина,  пошла на свидание с каким-то сопляком?!  Да ещё куда! В полночь на кладбище? Что он о себе воображает?! Посмотрите! –швырнула она мою записку  в президиум.- Посмотрите люди добрые,  что этот гадёныш, мне предлагает! На кладбище с ним миловаться! Нееет! Я этого не вынесу!–Она  глянула на меня с какой-то кровожадностью.-  Сейчас, милый,  тебя отучат   писать подобное честным женщинам! Звать их на кладбище! Сейчас тебя самого туда отнесут.    Сейчас ты у меня попляшешь!
  И она побежала за мужем, который, оказывается, накануне  вышел из тюрьмы и теперь «отмечал» это великое событие в деревенской чайной.
 А на собрании поднялся гвалт. Шумели все. И мужики и бабы. Мужики  крутили пальцами у виска, хватались за сердце, как бы в приступе любви и показывая на меня пальцем,  немилосердно  ржали.
  Но на них дружно ополчились бабы. –А что?! –кричала одна. Уже и полюбить, что ль, нельзя? Подумаешь цаца какая! Пусть радуется, если её приветили! На себя бы   в зеркало посмотрела.
-Точно! – вторила ей другая. – Вместо того чтобы спасибо сказать, она ещё и злится. –Ты вот что,- повернулась она ко мне.- Ты не отступай! За любовь надо бороться! -А мы поддержим в случае чего- заявила третья. До Гороно дойдём.
  Но до Гороно дойти не пришлось. Отворилась дверь и ворвались двое.  Первой ворвалась  знакомая, а вторым её муж, здоровенный бугай,  работник бойни. Было видно, что он уже хорошо «принял» и теперь искал на ком бы отвести душу, т.е. хорошенько поколотить и что жена его, ведьма эта, очень кстати рассказала ему про моё очередное «преступление» . И, наверное, хорошо сгустила краски,  потому что этот бугай, ничего не спрашивая,  сразу дал мне здоровенную оплеуху и замахнулся для второй. Но я, конечно, не стал  дожидаться второй,  и схватив стул швырнул ему в голову. Но стул, пролетев как снаряд, ударил  в лоб….его жены. Моей неудавшейся «любви». Она ойкнула и повалилась на пол. Бугай взревел и кинулся на меня, а я кинулся в окно.
 Вот и всё. На том и кончились, не успев  начаться  моя любовь, а вместе с ней     и   школа. На этот раз меня оттуда вышвырнули навсегда.  Насовсем  и бесповоротно. Не помогли ни мать, ни отец. Их даже нигде ни  стали слушать.  Ни в Районо, ни в Гороно
– Скажите спасибо,- сказали им, - что вашего сынка не посадили, за оскорбление действием. Пусть благодарит бога, за то что он ещё несовершеннолетний  и что у нас гуманные законы. Вот так.
   Ну а дальше был дед Пантелей и прочее. Но об этом я уже вам рассказывал. Спасибо за внимание.