Отражение в зеркале. 48. Внутреннее сопротивление

          Вероника бесцельно вертела в пальцах ручку, обречённо уставившись на пустой листок тетради лежащей перед нею. Подобно королю Ричарду, воскликнувшему в пылу сражения: “Коня! Коня! Полцарства за коня!”,* она в эту минуту готова была и сама взмолиться: ”Фразу! Фразу! Полцарства за первую фразу”! Только не было у нее никакого царства. И первой фразы, которая бы вытащила за собой из небытия следующую, новую главу, тоже не было.
     Дописав предыдущую, в которой она проводила Андрея в госпиталь и оставила Анну одну, Вероника и так и этак пыталась продолжить повествование. Однако вновь и вновь словно бы натыкалась на стену. Некая невидимая преграда не позволяла продвинуться ей ни на шаг.
     А как хорошо все шло вначале... И ум, и чувства ее полнились радостью творчества, гормоны счастья бурлили и множились, рождая вдохновение.
Но видимо уж очень рьяно взялась она за дело. Днем и ночью в голове ее роились тысячи мыслей. Иногда внезапно проснувшись, она вскакивала и принималась судорожно записывать возникающие словно из ниоткуда фразы.
И организм сказал ей – баста! Утомилась лихая тройка  – дофамин, серотонин и эндорфины. Убоявшись, как бы их хозяйка не подвинулась рассудком, в самом настоящем медицинском понимании, возвратились они в свое обычное, будничное состояние. В результате у Вероники вконец испортилось настроение, стало незаметно накапливаться напряжение, росло раздражение. ”Да что же я за бездарь такая!”, - с досадой восклицала она. Но все-таки пыталась продолжать писать, однако втянуться в процесс с тем же азартом и удовольствием не получалось. Из-под пера выползали совсем уже никудышные, вялые и хромые фразы. Вскоре и более-менее внятные мысли отлетели в какие-то теплые края, а вместо них в голове воцарился безобразный хаос. Праздник творчества кончился.
     С какой бы стороны она не принималась за дело, внутреннее сопротивление нарастало все сильнее. Испытанное средство обрести душевный покой - прогулки - и те оказались бессильны. Пришлось отступить и признать справедливость слов Тодда Хермана,* которые подвернулись ей очень кстати на просторах интернета: ”Внутреннее сопротивление – знак того, что ваш организм перестраивается, чтобы идти к успеху”. Перестройка не может быть мгновенной, для того чтобы родились новые идеи нужно время, понимала она.
     - Так вот чем озаботилось это докучное “внутреннее сопротивление”, вот о чем оно мне пыталось сказать! - Вероника решила послушно ослабить поводья. - Не стану я больше ругать себя и впадать в неверие. Ведь оно, по сути, означает веру в "ничто". А еще, оно означает слабость. Гораздо правильнее руководствоваться другим изречением - ”Спокойствие – величайшее проявление силы”.*  И не забывать в минуты слабости еще одну мысль - ”Ничто во всей вселенной не имеет власти над нами, пока мы сами не допустим власти над собой”.*
     Чтобы не тратить время попусту и не слишком отдаляться от творческого процесса, Вероника каждый день стала прочитывать что-то из уже написанного, исправлять мелкие ошибки, иногда дополнять главы или вносить в них небольшие изменения. Пока, наконец, не почувствовала, как способность писать вновь понемногу возвращается к ней.
Она продолжила.

***

В дверь тихо постучали. Вошел Илья и поставил на скамью довольно увесистую сумку.
     - Я смотался в поселок и привез еды. Андрей приедет наверняка голодный как сто волков. Да и тебе, - он взглянул на нетронутые ею бутерброды и остывший чай, - не повредит подкрепиться. Ох, прости, - спохватился он, - может, будем уже на “ты”? Так проще, тем более что мы, похоже, ровесники, к тому же и работать вместе предстоит.
     - Да запросто, - улыбнулась Анна, - я сама не люблю излишнего официоза.
     - Ну и отлично, - повеселел Илья. - В соседнем помещении, оно у нас пока наподобие столовой и кухни одновременно, можно все разогреть. Жена еду приготовила, - ответил он на молчаливый вопрос Анны, - она повар и будет здесь детишек кормить. Там же, в шкафчике, набор посуды. Разберешься. А мне нужно уезжать. Остаешься на хозяйстве до возвращения Андрея одна.
     - Почему одна? А рабочие?
     - Они уже уехали, до завтра их не будет. Не бойся, сюда никто не придет. Закроешь за мной парадный вход. У Андрея есть свои ключи.

      Андрей появился лишь поздним вечером. Выглядел он мрачным и до крайности измученным. Лицо было серым и осунувшимся, казалось, он постарел на добрый десяток лет.
Войдя, он поставил на скамью свой саквояж, с которым никогда не расставался, и сел рядом обхватив голову руками.
Анна застыла посреди комнаты, молча глядя на него.
     - Я ничего не смог сделать. Господи... Ни-че-го. Все, как тогда, - поднял он на Анну глаза полные боли.
Она подошла к нему и села рядом. Обняв ее, он зарылся лицом в ее волосы. Долго они сидели молча.
     -  Сколько уже видел я таких молодых, не понимающих еще, что такое жизнь, но уже познавших боль и страх смерти, - наконец, тихо произнес он. - Сегодня было особенно невыносимо ощущать свое бессилие. Парню было всего двадцать с небольшим...
Знаешь, Аня, за операционным столом у меня нет сострадания к тем, кого оперирую, я хладнокровен, я – машина со скальпелем. В тот момент мне нужно принимать быстрые и трудные, а главное, правильные решения. Эмоции мешают сохранять спокойствие в самых напряженных ситуациях. Я научился отключать их. Но после... "Привычка приучает тело к большим напряжениям, душу – к опасности, рассудок – к осторожности".* Мне не повезло ни с первым, ни со вторым. Разве что только с третьим.
Он надолго замолчал.
     - Если бы не ждала меня ты, Аня, – думал он, - я сегодня бы остался в ординаторской, напился до зеленых чертей и позвал бы какую-нибудь сестричку, дабы хоть на время забыться.
     Но сегодня сама мысль о том, как безобразно он мог бы поступить, как бывало и поступал в подобных случаях, казалась ему невыносимо омерзительной. Время “зеленых чертей” и всего того, что следовало за ними, безвозвратно прошло. Он и прежде позволял себе подобное довольно редко. Но все-таки позволял.
Ему постоянно приходилось видеть рядом смерть, война с нею не прекращалась никогда - у каждого хирурга есть свое кладбище, у военного же оно обширнее других. По независящим от него причинам.
     - Всему наступает предел, видимо и меня укатали крутые горки... – криво усмехнулся он, прервав молчание.
     - Не думаю, - спокойно возразила Анна, легонько погладив его руку. – У тебя пальцы пианиста. Или скрипача, - улыбнулась она. – Поздно очень, Андрюша. Илья привез продукты из поселка. Давай я тебя покормлю и ложись. Все остальное – завтра.
Андрей согласно кивнул головой.
     От ее спокойствия, теплого прикосновения, и от того, что произнесла она его имя с той неповторимо нежной интонацией, какая когда-то звучала в голосе его матери, пружина скорби сжимавшая его душу разжалась, благодарность и умиротворение охватили все его существо.
_______________
Продолжение http://proza.ru/2020/05/21/1117
Предыдущая глава http://proza.ru/2020/05/21/813
* Коня! Коня! Полцарства за коня! из трагедии «Король Ричард III» (действ. 5, картина 4) Уильяма Шекспира (1564—1616), слова короля Ричарда.
Перевод этот (1833), сделанный с французского прозаического перевода, неточен.
У Шекспира Ричард III, потерявший коня в решительном сражении, готов отдать за коня все свое царство - "A horse, a horse! My kingdom for a horse!"
* Тодд Херман – спортивный психолог и ведущий американский эксперт по саморазвитию.
* Автор обоих изречений  Свами Вивекананда, индийский философ.
* Автор цитаты Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц (1780-1831гг.) прусский военачальник, военный теоретик и историк.