Одна дума в дорогу не годится. Глава 24

                24

Я впервые видела Волгу, а мне казалось, что моя душа всегда здесь пребывала. Волга так стремительно захватила воображение, вытеснила прежние узкие представления о бытии, всколыхнула спящие во мне волжские корни, что хотелось остаться здесь надолго. Остаться одной, чтобы почувствовать тишину. Не ту гнетущую тишину, что царствует без людей, а мягкую – в душе. Может, мне благоволила хранительница Волги – маленькая улыбчивая девочка?

- Мальчики, догоните 9 «Б», – обратилась завуч к своим ученикам, когда девятиклассники ушли далеко вперёд. – Пусть нас подождут.
 
Послушные парни как будто только этого и ждали: тут же бросились вслед беспечным школьникам.

- Мы же к Успенскому собору идём? – неуверенно уточнила Марина Викторовна.

- Да, по плану, – бросила в ответ завуч.

Родители снова говорили о том, как трудно живётся простому народу и как, не стесняясь, жируют богачи разных мастей и всякое начальство, что с каждым годом в стране увеличивается число малоимущих семей, потому что растёт безработица. Называли общепризнанную причину народного горя – коррупцию, на которую «пропасти нет».
 
«Мечта и реальная жизнь всегда рядом с человеком, – думала я, спеша за быстро шагающей группой. – Мечта поднимает ввысь, жизнь заставляет тяжёлым камнем падать на землю. Если бы можно было уравновесить мечту и реальную жизнь…»

«Англичанка» не проронила ни слова. Мне тоже не хотелось слушать бытовые истории. Надоело! Думать только о личных заботах и чужих грехах – значит, ползти по земле, а не идти по ней, любуясь красотой Божьего мира. Всё же хоть иногда нужно отстраняться от проблем, давая волю лирике, иначе задушит повседневная жизнь.
 
Я решила немного отстать ото всех, чтобы полюбоваться местностью. Вокруг – чарующий пейзаж: густо-зелёная поросль берегов, ослепительное сияние тёмно-синей воды, золотой блеск церковных крестов под прозрачно-голубым покровом. Волжский ветер подгонял, толкая в спину. Русская красота в Ярославле, как забористый квас, отрезвляла от хмеля навязанной нам чужой эстетики. Конечно, каждая новая эпоха основательно изменяет нравы людей, уклад жизни, мировоззрение, культуру. Но как нельзя жить изолированно ото всего мира, так и нельзя бездумно принимать всё то, что существует за пределами нашего менталитета.
   
Неожиданно из-за плотной стены деревьев перед нами возникла небольшая площадь с величественным храмом. Это его пять золотых луковиц я видела над деревьями, когда любовалась видом набережной. Тогда остриё каждой луковицы было похоже на огненный язык, увенчанный крестом. Вблизи показалось, что это пять огромных свечей, горевших над городом и посылавших Небу жаркие молитвы верующих. Словно вкопанный в землю, белоснежный храмовый куб с рельефным рисунком, резьбой в народных традициях, с щелевидными окнами, похожими на бойницы, напоминал грузного богатыря, охраняющего город. Не найти таких храмов в иноземных государствах: идеал русской красоты в камне.  В этом идеале – любовь к природе родной земли. Любовь, которую не смогли вытеснить строгие византийские представления о Божественном совершенстве.
 
Ребята ожидали нас на соборной площади возле четырёхгранного валуна. Обычно такие камни-идолы находились в центре языческого капища. Возможно, это один из скальных обломков, которых много осталось на волжской земле от скандинавского ледника.

Я подошла ближе и сделала фотографию необычного камня. Его коричневая поверхность сплошь усеяна точками, мелкими бугорками, вмятинами. Возможно, в давние времена это была каменная баба, о которой создал сказку русский писатель Алексей Ремизов. На одной стороне валуна отчётливо видна современная полировка – под надписью, выгравированной старославянским шрифтом: «На этом месте в 1010 году Ярослав Мудрый основал Ярославль». Нет, степняки ставили каменных баб в честь умерших героев. Это просто древний камень.

Завуч бойко пояснила:

- Князь Ярослав заложил эту глыбу при строительстве города. Местные жители утверждают, что валун находился здесь с незапамятных времён, и племя, жившее рядом, поклонялось ему, как Вещему камню.

«Вот это что – Вещий камень, которому поклонялись», – обрадовалась я новому знанию.

- Говорят, если к нему прикоснуться, то можно исцелиться от болезней, – добавила завуч.

Десятиклассники покивали головами, но не тронулись с места. Девятый класс, смеясь, переглядывался, как бы спрашивая друг друга: «Веришь в сказки?» Родители не захотели или не осмелились подойти к камню, чтобы не быть осмеянными. Я не стала кланяться языческому оберегу. Из всей группы только библиотекарь прикоснулась к камню. О чём она мысленно просила его, не знаю, а я подумала: «Если камень на самом деле волшебный, пусть бы он исцелил нашу страну от безумного преклонения перед Западом. Может, камень охраняет Волгу от засилья иностранщины? – И усмехнулась про себя: – Хотела отстраниться от проблем, а не получается».
 
- Впереди Успенский кафедральный собор, – быстро переключилась Вера Николаевна, как настоящий гид, и тут же по мощёным дорожкам увлекла всех к храму-богатырю, рассказывая на ходу: – Собор был вновь построен примерно на том же месте, где стоял белокаменный храм XIII века. По размерам он больше, чем прежний. Видите, фасады и входную арку декорируют изразцами? Эти изразцы сделаны по тем изображениям, которыми был украшен старый храм.

Тревоги и невзгоды часто держали русский народ в блокадном кольце, но не разучился он видеть красоту, тянулся к ней, и это помогало жить. По-настоящему жить – значит, не рассуждать, что такое счастье или несчастье, а чувствовать сердцем каждую каплю радости, накапливая в душе любовь к миру и человеку!

Любуясь архитектурой возрождённого собора, я старалась представить, каким мог быть старинный храм, и удивлялась: «Если меня, современного человека, которого трудно удивить высотками, впечатлил собор, то как же должны были воздействовать подобные габариты на людей раннего средневековья? Осталось в русской душе, принявшей одного бога вместо многих, стремление к красоте, желание её приблизить, сделать каждодневной. Станет ли русская душа чувствительной к естественной красоте, как прежде? Возможно ли это после эпохи искажённого мировосприятия?»

Как хорошо, что у Волги независимый норов. До сих пор не пускает она развращённых чужаков вглубь своей земли, пока не присмотрится к ним, не поймёт, кто есть кто. Не то, что Москва – всем рада, всех обласкает в ущерб самобытности.
 
Перед собором девятиклассники первыми заметили необычную скульптуру. В кругу, окаймлённом розовыми цветами, сидели три фигуры, склонившие головы друг к другу.
 
- За что поставили памятник трём женщинам? – поинтересовались ученики.

Завуч подняла брови, выражая недоумение по поводу вопроса:

- Эта композиция называется «Троица». Создана по иконе Андрея Рублёва. Икону никогда не видели?

- Икону мы сразу бы узнали, а в камне ни разу «Троицу» не видели, – оправдались ребята.

Статуя Троицы казалась мне окаменевшей верой российского народа.
 
- Ветхозаветная Троица стоит на месте алтаря старого Успенского храма, – смягчилась Вера Николаевна. – Храм взорвали в 1937 году, во времена репрессий.

- По приказу Сталина? – спросила высокая девятиклассница, пальцами перебирая тёмно-коричневую борсетку.

Завуч согласно кивнула.

- А чем ему храмы помешали? – неподдельно удивилась ученица.
 
- Такая политика была.

- Почему все про политику говорят? Я не понимаю. Как вера в Бога и политика могут быть связаны? – девочка взмахнула рукой. Округлёнными глазами она в упор смотрела на завуча. Затем перевела взгляд на других педагогов.

Пряжкина засмеялась, Может, её рассмешила политическая незрелость школьницы?

- Политика – дело грязное, – заносчиво произнёс румяный ученик из 10 «А», скрестив руки на груди и выставив ногу вперёд. Одноклассники дружно поддержали его притворными улыбками.
 
- Знаток нашёлся, – осадила его девочка. – Я серьёзно спросила.

Пряжкина с вызовом взглянула на девятиклассницу.
 
Мне показалось, что Марина Викторовна хотела что-то сказать своей воспитаннице, но не решилась. Вдруг не то скажет? Я ещё раз убедилась, что отличительная черта моей приятельницы – беликовская  осторожность в словах и поступках: „как бы чего не вышло“.
 
- Идёмте дальше по маршруту, – неожиданно повернулась в другую сторону Пряжкина.
 
Мы прошли мимо собора. За металлической оградой стояли большие и маленькие  колокола, как напоминание о возвышенной мудрости и чистоте помыслов, как суровый упрёк гордыне и безрассудству.

- Посмотрите, какая красота, – обратилась я к приятельнице. – Почему бы не остановиться всем и не рассмотреть колокола?

- Детям это неинтересно.

- Неужели нужно всегда только на их интерес опираться? Как-то всё поверхностно. Колокол – это голос храма. Даже голос эпохи, – посетовала я на однобокое знакомство с родной историей.

Мы остановились вдвоём, рассматривая литые изображения на колоколах. На одном – святой человек, на другом – евангельский сюжет.

- Понятно, что у каждого колокола есть история. Если бы кто-то рассказал, может, детям и было бы интересно. А так… Чего попусту время терять? – равнодушно ответила Марина Викторовна.

- А вы знаете что-нибудь о них? – кивнула я в сторону колоколов, будто людей.

- Я знаю, что колокола сняли с церквей во времена советской власти и увезли из города. Только недавно вернули и поставили здесь.

- Хотя бы это сказали детям. Всего-то полминуты. Как я поняла, наши ученики плохо разбираются в отношениях церкви и советской власти.

Марина Викторовна ничего не ответила, только пожала плечами. Мы с приятельницей ещё немного постояли, пытаясь прочитать старославянские записи на колоколах, а потом она, спохватившись, заспешила вперёд:

- Пойдёмте. Надо наших догнать.


Светлана Грачёва
Воскресенск