Жоао да Круз и Соуза. Пьяница

Мрачный, дрожащий и грустный в ночи, этот пьяница, которого я постоянно видел у дверей кафе и театров, остановился перед пустынным причалом в глубокий поздний час одиночества.

Рослый и плечистый, как казак, он привык шествовать по городу в головокружительных маршах шаткой походкой пьяных; он собирался провести ночь там, рядом с волнами, вечными друзьями своего невроза…

Тусклый, туманный лунный свет, сиявший время от времени, раскрывался, разрывая облака во вспышке, которая освещала бескрайние небесные просторы зеленоватого оттенка нежных, свежих листьев, охваченных дождём.

Море было необычайно торжественным, неподвижным в своих водах, покрытых металлическим блеском.

Спокойствие белой светящейся луны ниспосылало непроницаемую тишину на бесконечную ширь волн.

Вокруг необъятности неба и моря всё было тихим и одиноким…

У пристани мрачным силуэтом выделялась молчаливая фигура пьяницы, созерцающего спящие волны.

Он жестикулировал и говорил, махал руками, неясно произнося грубые слова, словно заика.

Спотыкающийся, призрачный, из-за тучности и ужасающей грузности он напоминал одного из тех меланхоличных медведей, словно в кошмарном тумане бредущих к обрыву…

Его большие арабские глаза, очень беспокойные из-за алкоголя, были озарены горьким светом вод мутной и грустной реки.

Он был одним из тех мрачных существ, почти зловещих, которым не хватало немного веселья, немного иронии и смеха, чтобы расцвести и наполнить свою жизнь светом.
Душа, лишённая юмора – той тонкой, холодной, лучезарной силы, что даровала Генриху Гейне такое величие.

Однако чем больше я наблюдал за этим зачарованным алкоголиком, который в пьяном смятении изумлялся волнам, уснувшим в ночи, тем больше размышлял и чувствовал, как в его уме бродят глубокие сомнамбулические видения, исполненные тоски и ностальгии.

Ведь алкоголь, затуманивая понимание, стирает мысли о настоящем и заставляет возвращаться в прошлое, напоминая о нём и оживляя его, привнося в цветок духа, хоть и нерешительно, прошлые перспективы, впечатления и ощущения.

В умиротворённом безмолвном пространстве лишь лёгкие дуновения ветерка нарушали гармоничное спокойствие ясной ночи среди прекрасного серебряного кружева звёзд.

Всё шире, всё необъятнее становилась безмятежная тишина, что опускалась на природу, на крыши, которые казались, сгруппированные, собранные в бесконечные ряды домов, огромными тёмными хребтами гор, слонов, верблюдов.

Возвышаясь и господствуя над всем, выражая таинственность средневековья, высокие узорчатые башни церквей, точно гигантские гранитные стражи, стремились к небосводу, озарённому мелодией луны.

А ледяной печальный свет белой ночной звезды Вероники ду Азул окутывал измученное лицо пьяницы, словно длинная вуаль вечного благочестия…



*С некоторыми сокращениями.