Rip current. Кольцо Саладина. 7

"Утро, утро начинается с рассвета. Здравствуй, здравствуй, необъятная страна! – мурлычу я, торопливо умываясь и причёсываясь в сумраке февральской хмурости. - У студентов есть своя планета… "
Я уже давно не студент, но дух студенческой общаги, ещё не забытый и окружающий меня уже вторую неделю, поддерживает бодрость духа и оптимизм.
Завариваю какую-то бурду, которая сейчас в нашей необъятной стране называется «чай». Обшариваю «кухонную» тумбочку, ничего особенного не нахожу, кроме остатков сахара в банке из-под варенья и подсохшей булки. Понадеялась вчера на Татку, а Татка взяла и смылась к московской своей тётушке.
Вообще-то, это хорошо – помимо обещанных пирогов с сушёными яблоками, которые мастерски печёт аристократка Мария Емельяновна, Татка наверняка притащит ещё варенья и другую продуктовую поддержку.
Моя родительская продуктовая поддержка за неделю подъедена. Так что из вдохновляющего на нашей «кухне» только целая пачка соли и два яйца, с которыми сейчас некогда возиться. Есть ещё полпакета пшена и немного картошки. Вечером можно будет сварить суп на плитке, которую мы прячем, потому, что это злостное нарушение правил. Вообще-то, на этаже есть вполне цивилизованная общая кухня, но по вечерам она используется для далёких от кулинарии мероприятий, поэтому без плитки мы бы пропали.

Я-то в самые первые дни моего заселения опрометчиво презрела Таткины советы и отправилась варить гороховый суп с луком на общую кухню, чтобы не разводить ароматы в жилом помещении. Отлучилась на минутку, и когда пришла – не нашла ни супа, ни кастрюльки, подаренной мамой в честь новой столичной жизни.
Жалко было сразу всё, ужинать пришлось яичницей, Татка восклицала: я же тебя предупреждала!
Хорошенькую мамину кастрюлечку с кленовыми листочками мы потом нашли в кухне, чисто вымытую, с запиской внутри: «девчата, вы нас спасли».
Такая вот общежитская суровая правда: кто успел, тот и съел. Да, я явно избаловалась за год жизни в родном доме, забыла все суровые законы общаги...

Наливаю чай прямо в банку с остатками сахара, справедливо полагая, что её потом всё равно мыть. Ну и вообще, это ж всем известно, что пить из стеклянной банки аппетитнее, чем из чашки. Заедаю сухой булкой и орешками, которые стараюсь экономить. Ужасно вкусно, отличный завтрак!
Одновременно наскоро прибираюсь, складываю Таткины книжки на её стол.
Мы с Таткой обе безалаберные, вот если бы здесь была Милка, всё было бы у нас тип-топ, мы бы были не только с хлебом и сахаром, но и с блинчиками и с нормальными занавесками на окнах. Но Милки нет, продуктов нет, а деньги, если и есть, всё равно их не на что тратить. Так что Татка дежурно навещает тётушку - та с утра предпринимает методичные вояжи по всем доступным магазинам, успешно отоваривает продуктовые талоны, а потом весь день проявляет чудеса кулинарии.

Торопливо крашу ресницы перед автомобильным зеркальцем, подаренным Таткиными знакомцами – не они ли слопали наш горох? - а за стенами нашего утлого жилища гулко просыпается громадный семнадцатиэтажный мир. Хлопают двери, топочут ноги, кто-то хохочет, что-то оглушительно звякает – кто-то что-то уронил в нашем коридоре, узком, как фьорд, возможно, сковороду с завтраком, и этот «кто-то» не очень артистично, но достаточно эмоционально матерится – несколько молодых глоток душераздирающе орут «Есаул-есаул, ты оставил страну, и твой конь под седлом чужака!».
Да уж, соскучиться или впасть в депрессию у нас точно не дадут.
«Утро начинается с рассвета», - бормочу я, заматывая шею шарфом. Надвигаю белую шапочку поглубже на лоб, затягиваю поясом своё серое пальто, подбитое «рыбьим» мехом – единственную, кстати, приличную верхнюю одежду в моём гардеробе - и выкатываюсь в жизнь.
Лифт работает бесперебойно, но в нём по утрам такая давка, что скакать бегом вниз по лестнице веселее – и я скачу на каблуках с четвёртого этажа вниз, поглядывая на часы. По утрам у меня всё рассчитано – через две минуты придёт трамвай.

На улице едва развиднелось, но тротуары уже пестрят пешеходами. А из наших дверей народ  валом валит к остановке.
Трамвай уже подплывает – по утрам он всегда выглядит каким-то особенно уютным - и я наддаю. Толпа буквально вносит меня в вагон - можно подогнуть ноги и не упасть. Но лучше не экспериментировать.
Утренний трамвай – это отдельное веселье. Если повертеть головой, можно обнаружить много знакомых рож. И среди них наверняка и те, кто сожрал мой гороховый суп, который я всё никак не забуду. Вагон шумит, толкается, восклицает, жестикулирует, ржёт, через меня передаются по цепочке конспекты, учебники, деньги, какие-то ключи… Моё новое рабочее утро начинается, здравствуй, необъятная страна!
Архаично и невозмутимо позванивая, трамвай влечёт нашу буйную биомассу к метро, и у меня есть почти десять минут, чтобы нырнуть внутрь себя и поймать где-то там, в глубине души, остатки вчерашнего праздничного чувства. Если, конечно, получится в таком гвалте.
«Как прошёл день любви?» – орёт кто-то кому-то через головы.
«День любви? Что ещё за день любви?» – думаю я недоумённо.
Ах да! Вчера же был Валентинов день, вот оно что… День влюблённых… Так, может быть, тогда это любовь и осенила меня вчера в метро? Благодать святого Валентина снизошла и развеяла мои душевные тучи?
Смешно так думать, но ведь и правда развеяла. А были они плотные и тоскливые. И я боролась с ними, пыталась увлечься работой, суетой, новой жизнью, новыми людьми... И ничего, ничего не получалось, ничего… И однажды я совсем уже отчаялась и пошла на переговорный пункт.
Сидела в ожидании вызова и придумывала себе всякие оправдания. А что такого? Подумаешь? Взять и позвонить – как другу. Это же правильно. А отмалчиваться и прятаться – это неправильно. Мелочно. Вообще мещанство. Хорошие друзья не мелочатся, звонят друг другу запросто – ну, и почему бы мне не узнать просто, какие дела, какая жизнь… Мало ли, что я там себе напридумала…
И я совсем уже уговорила себя, морально собралась и почувствовала замечательную непринуждённость.
«Ваш номер не отвечает. Снимаете заказ?»
И сразу всё кончилось: и сила, и правота. И сразу стало ясно, что я просто трусиха.
Я жалко кивнула и вышла на улицу с камнем на сердце на негнущихся ногах. И пока шла, мне казалось, что все смотрят на меня с усмешкой.
И я сейчас вспоминаю это – и сердце опять куда-то закатывается, а ноги слабеют.

Нет, ну, что это такое! Хватит уже трусить, хватит! Надо прямо сегодня же позвонить – и всё. И не надо было в тот раз уходить, взяла же с собой «Любовника леди Чаттерлей», могла бы и ещё посидеть, подождать, ну, дура, и всё!..
И вот прямо сегодня, прямо сегодня, пока такое тихое счастье поёт в сердце – пойду и позвоню после работы. Нечего мне бояться. У меня всё хорошо. У меня хорошие друзья. У меня интересная работа и интересная жизнь. Завтра, например, с Юрой я иду в театр.
Ой, не забыть бы позвонить родителям, что не приеду на выходные! Да, вот как раз сразу заодно и домой позвоню, и очень всё даже складно выходит…

Трамвай вытряхивает нашу банду на Тульской, - и к этому моменту я успешно додумываю всю свою личную жизнь.
Выпрыгиваю на улицу, поправляю шапочку и бегу к метро с лёгким сердцем, почти весёлая, почти счастливая. К чёрту! Всё у меня хорошо. Со всем я разберусь.
Но всё-таки – откуда этот свет? Откуда? И почему, почему?..
Может, потому, что скоро весна?..

продолжение следует. http://proza.ru/2020/05/22/1951
--------------------------
на фото - существующий в действительности Дом аспиранта и стажёра на ул. Шверника - общежитие МГУ, где сейчас, немного пока на птичьих правах, живёт пани .