Там, где цветут тюльпаны книга рассказов

СМИРНОВ  И.П.

ТАМ, ГДЕ ЦВЕТУТ ТЮЛЬПАНЫ


 




САНКТ - ПЕТЕРБУРГ
2007   год





ПОКЛОНИМСЯ  ВЕЛИКИМ  ТЕМ  ДЕЛАМ!

Само рождение и становление войсковой части № 03080 – Десятого госу-дарственного научно-исследовательского полигона, пятидесятилетие которого отмечалось в 2006 году, неразрывно связано с именем Григория Васильевича Кисунько – генерального конструктора первой советской противоракетной системы вооружения. Поэтому и первые добрые слова должны быть сказаны именно о нём.
Григорий Васильевич родился в 1918 году в маленькой украинской деревушке  Запо-рожья, в семье паровозного машиниста. После окончания педагогического института в Лу-ганске учился в аспирантуре института имени Герцена в Ленинграде,  где весной 1941 года успешно защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата физико-математических наук. С началом Великой Отечественной войны, отказавшись от назначения доцентом в Астрахань, добровольно вступил в народное ополчение, но как высококвалифицированный специалист был направлен не на фронт, а на учёбу в первое в стране Военное училище противовоздушной обороны (ныне  Военный институт радиоэлектроники космических войск в городе Пушкине). Через полгода, получив по окончании училища воинское звание "техник-интендант",  он уже обеспечивает боевую работу радиолокационной станции обнаружения воздушных целей в Московском районе ПВО. С 1944 года Кисунько – преподаватель Военной Академии имени Будённого. Здесь он защитил докторскую диссертацию и стал начальником одной из первых в стране кафедр радиолокации. В 1950 году решением ЦК ВКП (б) Григорий Васильевич был направлен во вновь создаваемое  московское конструкторское бюро (КБ-1) под патронажем Л.П. Берия для работы по созданию первой советской зенитно-ракетной системы вооружения "Беркут", позднее получившей наименование С-25. Система стояла на вооружении  Первой армии ПВО особого назначения включавшей кроме ракетных баз четыре корпуса по пятнадцать полков, располагавшихся двумя эшелонами вокруг Москвы и надёжно прикрывавших подступы к столице с воздуха уже начиная с 1956 года. За работы по созданию радиотехнического центра наведения зенитных ракет (РТЦН Б-200) в 1956 году Кисунько был удостоен высокого звания Героя социалистического труда. 
Как вспоминал сам Григорий Васильевич, история полигона в пустыне Бетпак-Дала Казахстана и войсковой части № 03080 началась с письма семи маршалов Советского Союза во главе с начальником Генерального штаба Соколовским в Правительство СССР. Маршалы поставили вопрос о необходимости начала работ по созданию надёжного щита для защиты от возможного ракетно-ядерного удара вероятного противника, каковым тогда однозначно были Соединённые Штаты Америки, активно развивающие свои средства нападения.  Пись-мо было направлено в сентябре 1953 года. Правительство быстро отреагировало, и начались поиски человека, который бы взялся за решение казавшейся тогда многим учёным и конст-рукторам неразрешимой задачи. По сути, нужно было научиться попадать пулей в летящую пулю! Задача была не менее сложна, чем обеспечение полёта человека в космос! Человеком рискнувшим взяться за разработку необходимой для этого техники оказался Г.В. Кисунько. Он и возглавил специальное конструкторское бюро.
Оценку принципиальной возможности поражения головной части баллистической ракеты в полёте было решено провести с помощью экспериментальной системы, получившей название "Система А". Комплекс средств  включал: три радиолокатора (РТН), определявших координаты цели и противоракеты триангуляционным методом, пусковую установку (ПУ) и командно-вычислительный центр (КВЦ), с которого осуществлялось управление всеми элементами с помощью ЭВМ  М-40. 
Когда технические средства были воплощены "в металле" и отработаны на специаль-ных стендах  в московском СКБ,  встал вопрос о натурных испытаниях, то есть понадобился полигон. Первоначально экспериментальный огневой комплекс противоракетной обороны (ПРО), предполагалось разместить вблизи точек падения баллистических ракет конструктора С.П. Королёва в районе Аральска. Но маршал артиллерии Неделин, курировавший работы Королёва от Министерства обороны и предвидевший скорое увеличение дальности их полёта, посоветовал Кисунько полигон создавать западнее озера Балхаш, в практически всегда безоблачной пустыне Бетпак-Дала, а город для военных и гражданских специалистов, участвующих в создании и испытаниях техники, – на берегу озера, обеспечив тем самым более или менее приемлемые условия для жизни людей. Так, благодаря Неделину, город стал Приозёрском!
Тринадцатого августа 1956 года на станции Сары-Шаган Казахской железной дороги высадилась войсковая часть № 19313 – Управление военного строительства – в составе три-надцати человек во главе с будущим генерал-майором Губенко. Казахский посёлок пред-ставлял собой два-три кирпичных одноэтажных дома, включая Поселковый Совет, школу и клуб, и два десятка глинобитных с плоскими крышами казахских хижин и юрт. Посёлок электрифицирован не был, даже железнодорожный светофор работал на керосине. Председа-тель Поссовета разрешил прибывшим офицерам разместиться в школе, показал озеро и жал-кую харчевню. Уже следующим утором, как вспоминал Губенко, они отправились искать место для будущего города. Километрах в двадцати от станции на полуострове увидели не-сколько  юрт скотоводов. Место понравилось. Здесь и решили основать жилой городок. Че-рез три дня прибыл первый строительный батальон: 540 солдат и офицеров вооружённых строительной техникой. Прежде всего, соорудили платформу для приёма грузов. Эшелоны с техникой экспериментального огневого комплекса и строительной  пошли непрерывным потоком. Образовалась очередь на разгрузку.
Через несколько дней прибыли первый командир войсковой части № 03080 генерал-майор Степан Дмитриевич Дорохов и генеральный конструктор  Григорий Васильевич Ки-сунько. Строительство полигона  началось с технических объектов. Главной задачей было обеспечение испытаний. На месте будущего Приозёрска соорудили только штаб и казармы для прибывающих офицеров и промышленников. Несмотря на запрет, некоторые офицеры приехали с семьями. Всех размещали в казарме, отделяя семьи повешенными на верёвках простынями.  Когда на станции собралось пятнадцать строительных частей, большой колон-ной прямо по Голодной степи двинулись на точку, где должен быть установлен второй РТН. Прокладывая себе дорогу в каменистой безводной пустыне, колонна триста километров шла  шесть суток.
На строительстве площадок первой, второй и третьей, где должны были разместиться радиолокаторы, работали тысячи военных строителей. В короткие сроки были построены бетонные заводы (щебень и песок порой доставляли на баржах с противоположного берега Балхаша), в безжизненной степи проложены бетонные дороги, сооружены технические объ-екты и жильё.  Грунт на объектах оказался такой, что не редко приходилось прибегать к взрывчатке. Стройка была действительно ударной. Люди работали не жалея сил и днём и ночью, чтобы обеспечить проведение испытаний в назначенные сроки. И обеспечили! Не было слышно ни жалоб, ни стенаний! Все понимали необходимость создания в чрезвычайно сжатые  сроки  в ответ на агрессивные намерения США нашей противоракетной обороны!
Первый пуск противоракеты был осуществлён уже в 1957 году. В 1958 году на подго-товленные площадки были доставлены и смонтированы все средства огневого комплекса, в том числе и ЭВМ. Начались плановые испытания и доводка техники. 
Особым днём следует считать четвёртое марта 1961 года. В этот день  был осуществ-лён первый  перехват головной части ракеты Р-12 конструктора Королёва противоракетной В-1000 с осколочно-фугасной боевой частью конструктора Грушина. 
Эта наша победа на месяц предшествовала полёту в космос Ю.А. Гагарина!
Восхищённый успехами советской науки и техники тогдашний глава советского пра-вительства Н.С. Хрущёв сказал, что отныне мы – советские люди - способны в космосе по-падать в комара. Эти его слова обошли СМИ всего мира. На всей Земле наши друзья востор-гались достижениями Советского народа, как и в освоении космоса, в создании ПРО опере-дившего США! Особую гордость за свою страну испытывали советские люди! В память об этом событии в Голодной степи позже на пьедестал была поставлена ракета В-1000. Надпись на памятнике гласила, что здесь были сожжены тюльпаны ради того, чтобы советский народ имел возможность мирно трудиться на своей земле.
 Первая боевая система ПРО проектировалась параллельно с испытаниями экспери-ментальной. В 1970 году она успешно прошла испытания на полигоне и была поставлена на боевое дежурство по охране столицы нашей Родины Москвы.
Признав своё существенное отставание, американцы в 1972 году пошли на заключе-ние с СССР договора по ограничению развития ПРО. Мы – офицеры-испытатели, трудив-шиеся не жалея сил и времени  ради идеи величия своей Родины, гордились  победой над соперниками из США, работавшими за большие деньги над созданием аналогичного оружия на мысе Канаверал.
Кроме противоракетных систем вооружения на полигоне проходили испытания и до-работку зенитно-ракетные комплексы С-75, С-125, С-200, С-300, радиолокаторы дальнего обнаружения воздушных и космических целей и другая военная техника. В обработке ре-зультатов натурных испытаний применялись самые совершенные для своего времени ЭВМ. Полигон был на переднем крае советской науки и техники. Там существовала своя адъюнк-тура, Учёный совет, филиал Новосибирского государственного университета. Стремление офицеров к знаниям всемерно поощрялось командованием. Полигон  дал стране целую плея-ду крупных учёных. За успешное выполнение правительственных заданий в 1966 году он был награждён Орденом Ленина, а в 1981 – Орденом Красной Звезды.
Менялись начальники полигона, менялись офицеры-испытатели, а полигон долгие годы, вплоть до нынешнего смутного времени, решал важную задачу по укреплению обороноспособности нашей Родины. Его крёстный отец Герой социалистического труда, член-корреспондент Академии наук СССР, доктор технический наук, профессор, лауреат Государственной премии генерал-лейтенант Григорий Васильевич Кисунько был не только большим учёным, конструктором и организатором, но и очень эрудированным, простым в обращении, весёлым  человеком, поэтом и бардом. Он оставил нашему народу книгу своих воспоминаний "Секретная зона" и сборники стихов. Песня на его слова и музыку очень по-пулярной в 60е-70е годы песни из кинофильма "Тишина" (начиналась она словами: "Свети-лась, падая, ракета…") в те годы была гимном офицеров-испытателей.   Мне посчастливи-лось слышать её в исполнении  под гитару самого автора. Вот её первый куплет:

Балхаш сверкает бирюзою, струится небо синевой,
А над площадкою шестою взметнулся факел огневой.
Не в первый раз я вижу это, но как волнуется душа,
Кода летит антиракета над диким брегом Балхаша!

Последний куплет, думаю, пришёл на память Григорию Васильевичу, когда он уходил от нас в мир иной. Наверное, его вспомним в своё время и мы – его соратники:

Когда наступит час инфаркта или другой случится сбой,
Я вспомню день четвёртыё марта и красный вымпел над шестой.
Тогда, быть может, с песней этой, а, может, смолкнув не дыша,
Я пролечу антиракетой над диким брегом Балхаша!

 




НА  ПЕРЕДНЕМ  КРАЕ

Уже третьи сутки поезд, преодолевая расстояние в добрую треть нашей огромной страны, неудержимо несёт нас в плохо представляемое и прогнозируемое будущее. На ка-лендаре август 1966 года. В Москве, где нас провожали дружные стайки стройных, бело-ствольных, ярко-зелёных берёз, почти не чувствовалось приближения осени. Потом потяну-лись ещё тоже по-летнему весёлые, изумрудные поля и луга средней полосы России, затем - мрачные, как бы уставшие от жизни, груды камней Уральского хребта; седые, аккуратно причёсанные ковыльные степи северного Казахстана и бескрайние целинные поля с ещё не убранным урожаем. Быстро промелькнула дымная, прокопчённая  промышленная Караганда, поезд повернул  на юг; и вскоре мы  ощутили знойное сухое дыхание каменистой, безжизненной пустыни. Как же велика,  многолика, богата  и могущественна наша страна – Союз Советских Социалистических Республик!
Сегодня, наконец, последний день пути. Отлежав за трое суток бока на тощих вагон-ных матрацах, проснулся, как только в вагонное окно заалел восток. Стараясь не потрево-жить мирно спящие в купе семью будущего сослуживца Григория и свою собственную, ос-торожно открываю дверь и выскальзываю в коридор. Пассажиры ещё досматривают свои сны. Ритмично постукивают колёса вагона на стыках рельсов, а в моей голове в такт повто-ряются одни и те же слова: Что-то нас ждёт? Что-то нас ждёт? Что-то нас ждёт?… Мысли уже в который раз возвращаются к надоевшим вопросам: Как встретят новые сослуживцы? Как сложится служба? Найду ли своё место в совершенно для меня новой, очень ответствен-ной и ещё неизведанной научной работе? А быт? Неужели опять придётся жить в общежи-тии?  Вопросы, вопросы, вопросы… Они, как назойливые осенние мухи, уже более месяца жужжат и жужжат в ушах, и нет возможности избавиться от них. Только время способно дать ответы. И как же хочется ускорить его бег, заглянуть в будущее!
Всего около двух месяцев назад окончена пятилетняя учёба в Академии. Отшумели торжества по поводу защиты дипломных работ, выслушаны последние наставления акаде-мических педагогов и начальников, получены долгожданные дипломы и такие желанные, многообещающие белые ромбики с золотистым, гордым гербом СССР  (поплавки, как мы их называли).  Подняты тосты за успешную инженерную карьеру на памятном банкете в киев-ском доме офицеров.
Вспомнился короткий разговор на комиссии по распределению выпускников:
 - Где хотели бы продолжить службу, капитан Сумной? – задал непременный в таких случаях и, вместе с тем, риторический вопрос полковник-представитель Управления кадров войск ПВО. Программу Академии Вы усвоили отлично, характеризуетесь положительно, отмечается Ваша склонность к научной работе.
 - Хотелось бы - на Родине, в Ленинграде! Тем паче, я знаю, что на меня есть запрос из ленинградского научно-исследовательского института ВМС!
 - Вот это однозначно исключается! Мы готовим специалистов для своих войск. Пусть моряки позаботятся о себе сами! Что же касается научной работы, то её и у нас хватает! Обещаю, что будете служить советской науке на самом её переднем крае. Там, где создаётся новейшее, ещё неизвестное миру оружие. Рядом с Вами будут трудиться самые лучшие умы нашего государства! Более ничего сказать не могу. Всё узнаете на месте. Правда, место это находится по понятным причинам не в Москве и не в Ленинграде. Но условия для людей, насколько мне известно, там созданы неплохие! Кроме того, Вы - пока капитан - назначаетесь на должность майора. Некоторый рост по службе Вам уже обеспечен. Ну а дальше всё будет зависеть от Вас! Желаю успеха! Вы свободны!
В полученном мной Предписании было указано: войсковая часть № 03080-Л, место дислокации: станция Сары-Шаган Казахской железной дороги. Как выяснилось позже, это означало: первое управление Десятого государственного научно-исследовательского испы-тательного полигона. Офицер не в праве распоряжаться своей судьбой, он служит там, где более нужен Родине!
Немногочисленные пожитки отправлены к месту службы совсем маленьким контей-нером. Быстро промелькнули тридцать суток отпуска на  Родине,  и сегодня, наконец, мы добираемся до этой самой, мало кому известной, затерявшейся в неоглядной безжизненной пустыне, железнодорожной станции с непривычным для русского уха названием -  "Сары-Шаган".   
Картина за окном вагона далеко не самая привлекательная. Голая рыжевато-бурая степь в основном ровная, как блин. Изредка проплывают невысокие холмы, напоминающие остановленные объективом фотокамеры бугры морских волн. Бесконечной цепочкой мель-кают такие же рыжие от жгучего солнца телеграфные столбы. Иногда слева между холмами блеснёт зеркало воды – это жемчужина здешних мест - казахское море-озеро Балхаш. Пус-тынной жёлтой змеёй извивается вблизи железной полевая дорога. Она то приближается к нам, то исчезает вдали. Очень редко по ней  движется что-то совершенно неразличимое в густом шлейфе пыли.
"Явно не Крым, конечно, но ведь и здесь живут люди!" – успокаиваю я себя, и на па-мять тотчас приходят услышанные от кого-то строки:   
Здесь полуостров, точно как в Крыму.
Шумит волна, могли б цвести нарциссы!
И одного никак я не пойму:
Какая б. срубила кипарисы!
"Большой остряк, однако, этот поэт!" – усмехаюсь про себя, оглядывая бесконечную, голую, без каких либо признаков жизни каменистую пустыню. На географических картах она помечена именем "Бетпак-Дала", что в переводе с казахского означает Голодная степь. Жить здесь действительно могут только очень неприхотливые к пище и воде растения и жи-вотные, да  человек…
Вагон постепенно оживляется. Появляется сонная проводница-казашка с помятым темнокожим, плоским и широким, как и её родная степь,  лицом и объявляет, что через час поезд прибывает на станцию Сары-Шаган. Стоянка одна минута! Нам нужно собираться. Открываю дверь купе и по-военному командую: "Подъём! Приготовиться к выходу!"
Всем нам, включая детей, за трое суток чертовски надоело жить стеснёнными тесны-ми рамками купе. Моё известие воспринимается с радостью. Завтракаем в последний раз за вагонным столиком, укладываем чемоданы и дорожные сумки и, гурьбой выбравшись из купе, с любопытством прилипаем к вагонным окнам. Станция, как сказала проводница, покажется слева по ходу поезда. Солнце поднялось над горизонтом и нещадно слепит глаза. На прозрачном голубом небе ни облачка. Поезд движется строго на юг вдоль берега Бал-хаша. Всё чаще он показывается нам из-за холмов во всём своём величии. Наконец, движение замедляется, и мы останавливаемся. Это и есть цель нашего путешествия – казахский посёлок из нескольких десятков глинобитных с плоскими, покрытыми камышом крышами хижин, разбросанных в беспорядке по берегу большого залива. Рядом с человеческим жильём – примитивные, грубо сработанные из корявых стволов деревьев, загоны для скота. Доминантами выглядят три одноэтажные каменные здания барачного типа, видимо, административные. Наш вагон остановился у самого вокзала – маленького одноэтажного кирпичного домика. Перед ним большая зелёная лужа – скальные породы плохо впитывают воду. Из остановившегося состава, кроме нас шестерых, выгружается ещё несколько человек, русских, должно быть, наших будущих сослуживцев. Гриша обращается к проходящему мимо старшему лейтенанту:
 -  Подскажите, пожалуйста, как добраться до войсковой части 03080–Л?
- Вон там, у шлагбаума, остановка автобуса, - указывает тот рукой. – Доедете до го-родка,  там уточните! Поспешите, сейчас будет автобус! И тащится дальше со своим огром-ным чемоданом. За ним идёт молодая женщина с ребёнком на руках. Мы, нагрузившись ве-щами, следуем в указанном направлении. Нашим детям по четыре года. Света и Шурик ша-гают самостоятельно и с любопытством разглядывают вблизи непривычный вид казахского селения и особенно виднеющихся тут и там верблюдов.
Полосатый металлический шлагбаум перегораживает начинающуюся сразу за ним бе-тонную дорогу, уводящую куда-то в степь. Рядом – зелёная металлическая армейская будка на колёсах - помещение для наряда КПП. Впереди не видно никаких признаков жилья. Должно быть, сам военный городок спрятан за холмами.
Усаживаемся в подошедший небольшой автобус. Молоденький солдатик-шофёр по-чему-то долго не едет, чего-то ждёт. Наши жёны Таня и Вера с трудом удерживают детей, порывающихся выбраться на волю. Наконец, появляется сержант-сверхсрочник и тщательно разглядывает документы пассажиров.  Особый интерес он проявляет к нам. Не только изу-чив, но, кажется, даже обнюхав наши удостоверения личности и предписания, он выносит вердикт:
 - Товарищи офицеры, вы можете ехать, а вот ваши семьи не пропущу! Таков поря-док. Они не вписаны в предписания. Привезите на них разовые пропуска!
Ничего не попишешь! По-видимому, здесь такой строгий режим. Провожаем жён с детьми и вещами в здание вокзала и оставляем на неопределённый срок.  Офицерские жёны привычны к превратностям военной службы и не проявляют особых эмоций. Дети даже ра-ды долгожданной свободе.
Не прошло и получаса, как автобус доставил нас на следующий КПП, и  процедура проверки документов повторилась. Ещё через пять-семь километров показался военный го-родок, как выяснилось, тот самый полуостров - предместье Приозёрска, о котором говори-лось в стихах и с которого начиналось строительство города. Теперь он представлял собой посёлок, застроенный небольшими деревянными щитовыми одноэтажными домами и бара-ками. Строения выглядят неухоженными, отчасти совсем заброшенными. В некоторых раз-мещаются какие-то склады, хозяйственные дворы, мастерские, гаражи. Проехали четырёх-этажные здания госпиталя. За небольшим пустырём начинается  массив типовых бетонных трёхэтажек – собственно город Приозёрск, о чём свидетельствует художественно выполнен-ный щит с надписью. Слева на берегу озера виднеется ажурная мачта телецентра. 
 - Не так уж и плохо! Городок солидный и даже телевидение есть! – говорит Гриша. До Академии он служил в радиотехнической роте, стоящей в такой глуши, где о таком уров-не цивилизации и не мечтали! 
Широкая, прямая как стрела, центральная улица города представляет собой молодой бульвар. По обеим её сторонам ровными рядами тянутся  невысокие деревья и кустарник, объединённые миниатюрным арыком.  Правда, листья на них уже пожухли и скрючились от здешней жары и мало напоминали совсем недавно виденную нами европейскую зелень.
На перекрёстке шофёр остановил автобус: "Вам туда, товарищи офицеры!" - он указал рукой направо, на виднеющиеся вдалеке высокие серые бетонные сооружения. "На КПП спросите: как пройти в отдел кадров!" – добавил уже знакомый старший лейтенант.
Вышли из автобуса, когда время приближалось к полудню. Солнце нещадно палило, асфальт дышал жаром. Одетые по европейской форме в полушерстяные тужурки и застёгну-тые, как положено, на все пуговицы, обливаясь потом, пошагали в указанном направлении. На очередном КПП сержант, ещё раз тщательно проверив наши документы, согласился проводить в здание штаба войсковой части № 03080 и показать расположение отдела кадров.
 - А, новички!? С прибытием! – чему-то, радуясь, поднялся нам навстречу майор-кадровик. Я представился: " Инженер-капитан Сумной для дальнейшего прохождения службы прибыл!" "Инженер-капитан Куженков…, - начал Гриша, но майор остановил его, не дослушав.
 - Мы не на строевом плацу и вообще у нас тут особая служба, всё проще, чем в ли-нейных частях! Давайте знакомиться! Меня зовут Пётр Петрович Зайцев, - первым предста-вился он. Познакомились, пожав, друг другу руки.
 - Садитесь! – хозяин кабинета указал на стулья.
 - Доехали нормально? Семьи с вами?
 - Наши семьи ждут пропусков на станции Сары-Шаган! – в один голос ответили мы.
 - Ну, это поправимо! Пётр Петрович куда-то позвонил и скоро появился солдат с пропусками, украшенными какими-то непонятными значками: птичками, бабочками и жучка-ми.
 - Один вопрос решён! Теперь второй: Сразу представить вас вашему непосредствен-ному начальнику или подождём пока обустроитесь?
 - Лучше уж сразу, чего тянуть! – сказал Гриша и посмотрел на меня. Я кивнул. Майор снял трубку телефона и попросил кого-то зайти к нему. Через десять минут в комнату вошёл подполковник - среднего роста, по-спортивному подтянутый шатен с уже начавшей редеть шевелюрой и глазами необыкновенного лазурного цвета. Доброе, простое русское лицо его лучилось улыбкой. Поняв, что это и есть наш начальник, мы встали и представились. Он по-дошёл и крепкой рукой спортсмена поочерёдно пожал нам руки.
 - Садитесь! – устроившись напротив, подполковник заговорил: Меня зовут Тоболь-ский Константин Васильевич. Я начальник отдела исследования и испытания боевых про-грамм новейших автоматических систем вооружения ПВО. Будем работать вместе. Личные дела ваши давно пришли, и я знаком с вами заочно. Что же касается меня, то я старше вас ровно на десять лет, окончил Академию в Харькове, здесь служу уже восемь лет. Ближе по-знакомимся в процессе совместной работы. Сейчас же, не теряя времени, вам надо ехать за семьями и устраиваться с жильём. В этом вам поможет наш сотрудник капитан Никитов Геннадий Вадимович. Он встретит вас при возвращении со станции, поможет поселиться в гостинице и расскажет всё первое необходимое о городе. Чуть позже получите квартиры. Здесь с этим проблем нет. Будет даже некоторый выбор! До прихода контейнеров с вашими вещами, наверное, с этим спешить не следует. Поживите лучше в гостинице – удобнее! Зав-тра, оформив пропуска,  предлагаю явиться на службу. Куда именно, расскажет Никитов. Он сейчас подойдёт. К сожалению, я спешу – работы много -  и прощаюсь до завтра! – он протя-нул руку. 
Через несколько минут вошёл сухощавый, загорелый до черноты капитан  наших лет, небольшого роста, с тонкими чертами широкоскулого лица и умными, проницательными, очень живыми карими глазами. В отличие от подполковника, он был в южной – "мабутов-ской" облегчённой форме – хлопчатобумажных брюках и рубашке с короткими рукавами. Мы позавидовали ему. В комнате, даже при наличии вентилятора, было для нас нестерпимо жарко.
 - Привыкнете! – увидев, что мы непрерывно утираемся носовыми платками, - сказал вошедший. Мы познакомились.
 - Я приехал из харьковской Академии три года назад, - продолжил Никитов. – Внача-ле, как, должно быть, и вы был шокирован здешней природой и климатом. Потом, ничего, привык. Завлекла интересная работа. Теперь не только не жалею, что попал сюда, но даже благодарю судьбу! Уверен, что это произойдёт и с вами! Вспомните мои слова через годик! А сейчас поскорее поезжайте в Сары-Шаган, забирайте свои семьи – они, наверное, уже за-ждались! Да по дороге постарайтесь внушить оптимизм жёнам! Пусть не вешают носов – всё будет нормально! Я встречу вас на обратном пути и помогу обосноваться на первое время. Сам я тоже первые две недели жил в гостинице. И дети у меня тоже уже были! 
На том же ПАЗике съездили на железнодорожную станцию за оставленными там жё-нами, детьми и вещами. Вернувшись в город, на первой автобусной остановке сразу увидели Никитова. Он ожидал нас, стоя в тени навеса, облокотившись на велосипед. " Поезжайте до универмага! Я следую за вами! – сказал наш провожатый через открытое окно автобуса и вскочил в седло. Слева и справа замелькали похожие друг на друга как близнецы-братья акку-ратные трёхэтажные дома с балконами, часто украшенными цветами. Проехали две останов-ки и оказались на небольшой площади. Слева высилось типовое здание универмага. Мы выгрузились. Через пару минут рядом остановился велосипедист.
 - Это местный ГУМ! – кивнул Никитов на трёхэтажное здание промтоварного магази-на, глядевшего на нас большими глазницами пыльных окон. – А примыкает к нему пятнадца-тая гостиница. Для начала попытаем счастья здесь! 
 - И что в городе столько гостиниц? – удивилась Вера.
 - Думаю - больше! Здесь живёт очень много различных специалистов командирован-ных от промышленных предприятий всего Советского Союза! Мы их называем промышлен-никами. Некоторые  живут в гостиницах годами!   
Оставив женщин с детьми и вещи у входа, вошли в холл. Оказалось, что свободны только большие комнаты на четыре – шесть человек. Привыкшие за время пути жить вместе, мы согласились поселиться в шестиместном номере. Внесли вещи и разместились. Наш доб-рый провожатый рассказал: как найти ближайшее кафе и продуктовый магазин, где распола-гается бюро пропусков, куда нам надлежит завтра прибыть, и набросал план города. Мы по-благодарили его, и он откланялся.
 - Ну,  вот, наконец, и добрались до места! – сказала с облегчением Таня.  Все молча согласились. Обсудив план проведения остатка этого насыщенного  событиями дня, решили немного отдохнуть, а затем  отправиться осматривать город. Неугомонные дети с весёлым смехом уже прыгали на пружинных сетках облюбованных коек.
День клонился к вечеру, жара заметно спала и наступила приятная прохлада, когда, отдохнув и перекусив остатками подорожников, всей компанией отправились осматривать город.
Параллельно центральному проспекту имени Ленина, упирающемуся в большую площадь,  вдоль берега Балхаша тянулись ещё две улицы. На самом берегу, рядом с пляжами, обособленно расположились коттеджи военного и гражданского начальства, конструкторов и видных учёных. За дальней от озера улицей Советской Армии - солдатские казармы, клуб и кафе. На  окраине города возвышалась водонапорная башня, трубы кочегарки и четырёх-этажные дома "шахтёрского посёлка", названного так за обилие остатков несгоревшего в печах кочегарки каменного угля. Четыре перпендикулярные основным улицы делили город на микрорайоны. Дом офицеров, кинотеатры "Октябрь" и "Спутник", телестудия,  магазины, мастерские и ателье – обеспечивали быт населения города. Самым впечатляющим было зда-ние Дома Офицеров, большая площадь перед которым предназначалась для проведения во-енных парадов и демонстраций трудящихся.  Между Домом офицеров и Балхашом распола-гался ухоженный городской парк с низкорослыми, похожими на облепиху, деревьями, кус-тарником и цветочными клумбами. Достопримечательности парка составляли: летний кино-театр "Родина", танцплощадка и макет ракеты с вертикальным стартом. На самом берегу, над обрывом, мы обнаружили как бы устремлённый  в вечность самолёт МИГ-15. На пьедестале памятника были начертаны слова благодарности и фамилии лётчиков, погибших при испы-таниях военной техники на полигоне. Весь облик компактного современного города свиде-тельствовал о большом внимании властей к работам, которые здесь проводились, и об их стремлении всеми силами скрасить быт живущих в этих суровых  природных условиях лю-дей. Витрины и полки продуктовых и промтоварных магазинов свидетельствовали о том же. 
В парке, с наступлением темноты ярко освещённом фонарями, оказалось много гу-ляющих. Чаще всего это были молодые пары с детьми и молодёжные компании. Аборигенов здешних мест-казахов видно не было. Город был русским. Лёгкий бриз тянул с Балхаша. В вечерней прохладе сильно пахло душицей. В свете фонарей особенно привлекательно смот-релись яркие цветочные клумбы. Парк сейчас действительно напоминал ялтинский сквер. На освещённых участках парковых дорожек ползали какие-то экзотические насекомые. Шурик, давно неравнодушный ко всякой мелкой живности, бросился ловить чудовище, похожее на стрекозу, однако прохожие предупредили нас, чтобы мы этого не разрешали детям, поскольку здесь могут встретиться и фаланги, и каракурты, и скорпионы, укусы которых опасны для жизни.
Полные впечатлений от первого дня пребывания в Приозёрске усталые, но настроен-ные оптимистически вернулись в гостиницу. Угомонившиеся дети на обратном пути мирно посапывали на отцовских шеях.
Второй день также ярко запечатлелся в моей памяти. Получив пропуска на объект, полноправными членами коллектива шестого отдела первого управления в/ч 03080 мы миновали КПП объекта и контролёра нашего рабочего здания. Пройдя длинным коридором, поднялись на четвёртый этаж и оказались в помещении отдела. Разговор с Тобольским длился буквально  минуты:
 - Вы оба назначаетесь в первую лабораторию, - сказал, не отрываясь от своего заня-тия, подполковник. – Отправляйтесь туда, всю информацию о нашей работе и задание полу-чите у своего непосредственного начальника капитана Мартынова. Мы повернулись кругом и вышли.
Полноватый для своих двадцати восьми лет, круглолицый, держащий себя с превос-ходством, подобающим, по его мнению, начальству, Мартынов, выслушав рапорт о прибы-тии и вступлении в должность, указал наши рабочие места – жёлтые двух тумбовые канце-лярские столы со стоящими на них вентиляторами-подхалимами. Несмотря на то, что были включены шесть вентиляторов, в комнате стояла нестерпимая духота. Пот струился по всему телу, кажется, даже капал с пальцев рук. Ещё два капитана, находящиеся в помещении, мол-ча сидели за своими столами и с любопытством наблюдали за происходящим.
 - Располагайтесь и чувствуйте себя, как дома! – перешёл на обычный тон Мартынов. Вероятно, вам придётся здесь провести не один год! По крайне мере  мы, он кивнул на при-сутствующих, работаем здесь уже пять лет. Кстати, познакомьтесь! Мы назвали себя.
 - Андрей, Евгений, - представились будущие коллеги.
- Откуда приехали? - спросил широкоплечий, с непослушной гривой кудрявых во-лос и светлыми глазами капитан, назвавший себя Евгением.   
 - Из Киева.
 - Приятно узнать, что все мы - выпускники одной Академии! – с каким-то даже вос-торгом и гордостью сказал стройный шатен, назвавший себя Андреем.
  - Будем считать, что первое знакомство состоялось! – подвёл итог начальник лабора-тории. Теперь я с каждым из новичков побеседую отдельно. Пододвинув стул к моему столу, он сел напротив и для начала предложил, как сверстникам, обращаться друг к другу на "ты". Я не возражал.
 - Опиши вкратце свой жизненный путь от рождения до сего дня, - попросил Марты-нов и взялся за карандаш.
Я рассказал о довоенной жизни в Ленинграде, эвакуации под немецкими бомбами на Урал, о возвращении в родной город, о школе, военном училище, службе в зенитно-ракетном полку, учёбе в академии. Для моего поколения офицеров биография не отличалась оригинальностью. Конечно, не преминул с гордостью сообщить, что в училище три года учился только на пятёрки, а в Академии за пять лет получил только четыре четвёрки.
 - Ну, это говорит только о твоей прилежности! Посмотрим, на что ты способен в де-ле, - прокомментировал без всяких эмоций начлаб.
Замечание задело меня за живое. Я промолчал, но про себя подумал: "Увидишь!" Са-молюбие пока ещё никогда не позволяло мне оказываться в числе последних!
 - Чем-либо занимался в Киеве кроме выполнения учебного плана Академии? В слу-шательском военно-научном обществе работал? Если да, то над чем именно?
Я рассказал, как под руководством преподавателя кафедры тактики занимался моде-лированием наведения истребителя-перехватчика на воздушную цель на ЭВМ "Урал-2"; вспомнил, как увлекался  математическими методами поиска экстремумов на гиперповерх-ностях да и дипломную работу выполнил на близкую тему, проведя сравнительную оценку нескольких приближённых методов целераспределения в интересах дивизии ПВО. Сказал, что, обучаясь в Академии, одновременно закончил трёхгодичные курсы иностранных языков и получил диплом переводчика. При этом, как мне показалось, Мартынов посмотрел на меня с некоторым удивлением и даже уважением.
 - Здесь есть своя адъюнктура, Учёный Совет, филиал Новосибирского университета – все возможности для повышения квалификации. Собираешься дальше двигаться в науке?
 - Хотелось бы! Во всяком случае, при первой возможности постараюсь сдать канди-датские экзамены!
На лице Мартынова появилось недоверие.
 - Не преувеличиваешь свои возможности? Ведь теперь придётся много работать. Подготовка к экзамену по философии требует много времени, а  университетская приёмная комиссия будет работать у нас в мае! 
 - Вот и буду сдавать сразу два экзамена: философию и немецкий язык! – твёрдо ска-зал я.
 - Ну, что ж, - ухмыльнулся собеседник. Пожелаю удачи! Сразу скажу, что повышение квалификации офицеров командованием  поощряется всеми средствами! Здесь очень нужны грамотные люди. Но мне кажется – ты много на себя берёшь!
 - Постараюсь не обмануть!
 - Посмотрим! Теперь перейдём к делу! Чем же мы здесь занимаемся. Из-за большой закрытости работ в Академии об этом тебе, наверняка, не сказали ни слова!
И Мартынов дал мне первые сведения о проблеме борьбы с баллистическими ракета-ми вероятного противника, о составе первой в стране боевой системы, о её элементах, отчас-ти существующих пока только на бумаге, о порядке её функционирования. С гордостью под-черкнул, что экспериментальная система у нас в стране, в отличие от нашего вероятного противника – США, уже создана и испытана. Доказана принципиальная возможность пора-жения межконтинентальной баллистической ракеты вне атмосферы Земли осколочной бое-вой частью противоракеты. Отдельные элементы боевого стрельбового комплекса, такие как электронная вычислительная машина, радиолокаторы сопровождения цели и противоракеты, аппаратура передачи данных и т.п. уже проходят заводские испытания.  Задерживает разработка общей боевой программы ЭВМ – мозга всей системы. Поэтому программисты в настоящее время пользуются особым почётом и покровительством генерального конструктора. А для нас – военных инженеров большая честь принять участие в этом важном и сложном деле.
 - Программистов, насколько мне известно, пока не выпускал ни один ВУЗ. Мы - все самоучки. Тебе, Иван, повезло – ты получил эту специальность в Академии и приехал сюда в горячее время! Быстрее включайся в работу и не подведи ни себя, ни нашу Академию! По-скольку ты уже знаком с целераспределением, я включаю тебя в группу программистов, за-нимающихся этой задачей. Руководит ей опытная программистка-разработчица из ведущего конструкторского бюро. В помощь ей придаётесь вы с Евгением. Испытывать пока нечего, поскольку общей боевой программы не существует. Поэтому мы – военные программисты по просьбе Генерального конструктора будем выполнять функции разработчиков. Когда же боевая программа будет готова – перейдём к исполнению своих прямых обязанностей: её испытаниям и оценке! Чтобы быстрее ввести тебя в дело буду брать с собой на машину. Но не особенно радуйся – машинное время нам выделяют чаще всего ночью!
Я и сегодня с благодарностью вспоминаю Мартынова. Он существенно помог мне быстро освоить совершенно новую для меня довольно сложную для программирования ЭВМ: особенности её системы команд и работу за пультом.
Через несколько дней мы с Гришей получили почтовые извещения о том. Что наши контейнеры, наконец, прибыли на станцию Сары - Шаган. Настало время получать квартиры. В домоуправлении нам предложили на выбор по два адреса и дали ключи. Все квартиры были двухкомнатными. Захватив жену и сына я отправился выбирать местожительства, возможно на очень длительный срок. Первая из предложенных мне квартир оказалась в очень запущенном состоянии с окнами, выходящими на юг. Вторая, по адресу: пр. Ленина, 13, кв. 13, оказалась лучше. Её окна смотрели на восток, что обещало относительную прохладу во второй половине дня. Не будучи мистиками, мы с Таней остановились на ней. Как выяснилось позже, чёртова дюжина несчастья нам не принесла! Опять же вместе с однокашником по Академии заказали машину и на следующий день привезли наше имущество. Подъехали к моему дому, открыли контейнер и стали выгружаться. На скамье под большим карагачём сидели двое наших сверстников.
 - Вот и молодёжь приехала! – сказал один из них среднего роста немного сутулова-тый брюнет с характерным русским лицом и живыми весёлыми глазами.  Его товарищ: груз-ный и широколицый молча смотрел на нас изучающе и, как мне показалось, несколько свы-сока.
 - Да не такие уж и молодые! Вряд ли много моложе вас! – не сдержался я. Три года училища, четыре года службы в войсках плюс пять лет в Академии!
 - Да ты не сердись! Я вовсе не хотел тебя обидеть! Меня зову Юра, Юра Ерохин. Со-седями будем. Зачем начинать со ссоры! - примирительно отозвался чернявый.
 - Засов Григорий! Тоже твой сосед из соседнего подъезда, - мрачновато представился плотный.
 - Сумной Иван! – назвал себя я. Так мы познакомились, подружили, прожили не-сколько лет рядом, да и позже общались до самой смерти с будущим генерал-лейтенантом доктором технических наук профессором начальником СНИИ  Ю.Г. Ерохиным. Он был хо-рошим учёным, организатором, добрым и отзывчивым человеком, верным другом! Светлая ему память! 
 - Может помочь? – спросил он тогда.
 - Спасибо! Сами справимся!
Всё наше имущество составляли: кухонный стол, тумбочка, два стула, два чемодана и узел с постелью! Вселение в новую квартиру заняло не более получаса. Шкаф вместе с жившими в нём клопами, обеденный стол и солдатские кровати с пружинными сетками получили позже во временное пользование в домоуправлении. Начался очередной этап  жизни!
Интересная работа полностью захватила меня и понесла. Дни замелькали.
Полковник на комиссии по распределению выпускников Академии не обманул – я действительно оказался на переднем крае Советской науки! В первые дни, проходя по кори-дорам зданий научно-испытательного центра, я поражался количеству табличек на дверях кабинетов с именами известных всей стране и пока неизвестных по причинам секретности проводимых работ, имён крупных учёных и конструкторов, отмеченных высокими учёными степенями,  званиями и государственными  наградами. Нередко здесь можно было встре-титься лицом к лицу с академиками Лаврентьевым, Велиховым, Минцом, Сосульниковым, Басистовым, Бурцевым, Бабаяном, Грушиным, Бункиным и многими другими выдающимися Советскими учёными и конструкторами. Крупные учёные и организаторы Советской науки часто выступали перед офицерами полигона, рассказывали о последних достижениях в области естественных наук и открытии физических принципов, которые могут быть положены в основу новых видов оружия. Сама атмосфера полигона способствовала научному творчеству!
Группа целераспределения включала кроме Галины Зубовой и нас - двух капитанов - ещё двоих молодых инженеров: парня, окончившего три года назад Московский авиацион-ный институт и прелестную девушку - блондинку с кукольными голубыми глазами, окайм-лёнными длинными, как опахала ресницами, нежной розовой девичьей кожей и поведением избалованной кошечки. Кстати,  близко знакомые её и называли Кисой! Все они на многие годы стали моими друзьями. Мы были молоды, энергичны, жили интересами коллектива конструкторского бюро, понимали важность стоящей перед страной  задачи:  в кратчайшие сроки создать надёжную защиту от весьма вероятного ракетно-ядерного удара США, и ис-пытывали глубокое чувство ответственности за порученный Родиной участок работы. Жизнь кипела и днём и ночью. Со временем никто не считался.  Программисты и военные и гражданские трудились дружно, напряжённо, не жалея сил, стараясь приблизить сроки заводских и государственных испытаний. О вознаграждениях разговоров не было. Уже через три месяца совместно с Юрием мы написали, отладили и сдали готовую программу управления средствами системы заведующему отделом программирования КБ.
В те годы профессия программиста была ещё очень редкой, в ней было что-то мисти-ческое, плохо осознаваемое непосвященными. С трудом воспринимался сам факт возможно-сти описания любого реального процесса с помощью очень ограниченного языка ЭВМ, включающего  несколько арифметических и логических операций, и всего две цифры: нуль и единицу!  К программистам относились с особым уважением, поскольку только они могли "разговаривать" с машиной, ставить перед ней сложнейшие вычислительные задачи и полу-чать их молниеносное решение.  Это было время, когда автокоды, алгоритмические языки, трансляторы и компиляторы ещё не были признаны учёным миром. Им не доверяли. Счита-лось, что человек-программист способен составить программу значительно более быстро выполнимую и экономичную. А бороться за эти показатели особенно в нашем случае, при вычислении команд управления антиракетой, наводимой на цель, движущуюся со скоростью до семи километров в секунду, было просто необходимо! Ведь тогдашние ЭВМ имели очень ограниченные ресурсы по памяти и быстродействию. Ещё не существовало библиотек стандартных программ для вычисления значений даже самых распространённых математических функций. Сталкиваясь с такой необходимостью, программист был вынужден всякий раз разрабатывать свой алгоритм решения задачи. Дело осложнялось ещё и тем, что ЭВМ типа той, для которой создавалась боевая программа, в природе существовало всего три! Опыт её эксплуатации только накапливался. Она была сложна для применения и требовала от программиста серьёзных знаний математики, изобретательность и аккуратности. Зато, какое удовлетворение испытывал человек, осознавая, что он, возможно, первым в мире нашёл решение задачи, сегодня многим кажущейся элементарной! 
Творчество всегда увлекает, преображает людей, повышает их вес в собственных глазах и в глазах окружающих! А наша работа была, безусловно, творческой, увлекательной и так необходимой стране! Мы гордились своей Родиной, своей профессией, своими дости-жениями, собой! Это воспитывало в нас чувство собственного достоинства – очень важное человеческое качество, не позволяющее в любых жизненных ситуациях превратиться в раба, в лакея!
Надо сказать, что в те годы в нашей стране шла активная дискуссия между физиками и лириками о первенстве в современном мире. Она способствовала развитию научно-технической революции – крупным достижениям в различных областях науки и техники – с одной стороны и созданию художественных произведений, украсивших наше советское ис-кусство - с другой. Именно тогда были изобретены лазеры, позволившие достигнуть нынеш-них успехов в электронике, решена задача просветления атмосферы, многого достигли кос-монавтика и изучение космического пространства. Советская живопись, музыка, литература, киноискусство добились мирового признания. Были заложены основы современной коммуникации: появился прообраз Интернета. Специалисты по вычислительной технике искали и находили всё новые области применения ЭВМ. Хорошо помню восторг и удивление, вызванные первыми опытами применения электронной вычислительной машины в качестве музыкального инструмента. Люди застывали очарованными, входя в машинный зал и слыша мелодию песни: /Где-то на белом свете, там, где всегда мороз, трутся спиной медведи о земную ось/, воспроизводимую ЭВМ. Помню, как они становились в очередь к программисту, чтобы получить на память рисунок волка из мультфильма "Ну, погоди!", отпечатанный крестиками ЭВМ на устройстве широкой печати. Это было самое начало эры компьютеризации жизни. И не наша вина в том, что современные компьютеры и их программное обеспечение родились не в СССР!   
Несмотря на большую загруженность работой, весной 1967 года я отлично сдал кан-дидатские экзамены по философии и немецкому языку.
 - Ну, старина, ты – гигант! – похвалил Мартынов.
 - Теперь, Толя, помоги мне найти интересную и диссертабельную тему. Расскажи, чем в научном плане занимаешься сам, для души? Может быть, твоя тематика заинтересует и меня?
 - Её надо выносить, как дитя! Она при большом  желании родится сама и своевре-менно! Только работай!   
И он оказался прав. Тему я нашёл самостоятельно через четыре года, когда накопил достаточный опыт разработки, анализа и оценки столь большой и сложной программы, как боевая программа стрельбового комплекса системы противоракетной обороны. Запомнился и ещё один тех времён совет зрелого учёного – разработчика боевых алгоритмов: "Прежде, чем выйти на трибуну для защиты диссертации, следует добиться того, чтобы члены Учёного Совета уже считали тебя состоявшимся учёным и были удивлены, узнав, что ты ещё не имеешь степени!"
Мой первый наставник Мартынов через год успешно защитил кандидатскую диссер-тацию и получил повышение по службе – стал заместителем начальника Вычислительно центра.
Между тем в Подмосковье было введено в строй ещё несколько ЭВМ, аналогичных нашей, и часть работ по созданию боевой программы перенесена туда. Следом по просьбе Генерального конструктора переместились в Подмосковье и мы – военные программисты. Начались длительные командировки. Более года с небольшими перерывами я жил и работал в Подмосковье, изредка наведываясь в Приозёрск к семье. Теперь совместно с физиком-теоретиком я занимался разработкой алгоритма и программы определения точки старта бал-листической цели на американском континенте и точки падения на территории СССР. При-шлось самостоятельно разобраться с небесной механикой и аэродинамикой. В это время ко мне прилипло прозвище "Теоретик космонавтики". Я не только не обижался, но в душе даже гордился им. Увлечённый и беззаветный труд дал свои результаты. Вызывает меня однажды Заместитель генерального конструктора и говорит:
 - Ну, похвастай, Сумной, сколько успел наполучать звёздочек на погоны (в команди-ровках мы – офицеры-испытатели не носили военной формы)? 
 - Четыре! – отвечаю.
 - Ну, а если мы тебе предложим должность подполковника - ведущего инженера - в нашей организации, согласишься?
Не раздумывая, я утвердительно киваю. От неожиданности предложения я на мгнове-ние даже "проглотил язык". Ведь это голубая мечта: всю оставшуюся жизнь заниматься раз-работкой новейших образцов военной техники. Именно на этой задаче сконцентрированы лучшие научные силы нашей страны. Жить и работать среди самых выдающихся людей сво-его времени! Чего ещё можно желать?!
 - Но ведь тебе известно, какую кочевую жизнь мы ведём! И дома-то в Москве бывать станешь  не часто, и квартиру получишь далеко не сразу!
Конечно, эти житейские мелочи не могли изменить моего решения. Что они значат на фоне интереснейшей работы и жизни среди не ординарных людей?!
Как выяснилось позднее, подобные беседы состоялись ещё с несколькими военными программистами из активно участвующих в работе над боевой программой. Обнадёженные мы ожидали. Оказалось, Генеральный обратился в самые высокие инстанции с просьбой от-командировать в его КБ ряд необходимых ему офицеров в/ч 03080, но получил отказ. Разре-шено было взять всего несколько человек, среди которых оказался и мой коллега Евгений, успевший к тому времени сыграть скромную, как тогда говорили, комсомольскую, свадьбу с нашей бывшей руководительницей Галей.
В то незабываемое время всё моё программистское окружение было так увлечено проблемой написания, отладки, стыковки и оценке эффективности  боевой программы, что даже редкие праздничные застолья и воскресные выезды на природу обычно, в конце – кон-цов, обязательно превращались в производственные совещания.
Как-то в день празднования очередной годовщины Великой октябрьской социалисти-ческой революции мужская часть компании уединилась на кухне и затеяла спор о возможно-сти запуска ЭВМ по программе от её конца к началу. Если бы это удалось реализовать, то появилась бы возможность определения начальных условий, при которых произошла та или иная аварийная ситуация. Спор так захватил присутствующих, что они не заметили, как пролетели часы. Подогретые спиртным, мы безостановочно курили и спорили до хрипоты, приводя свои аргументы "за" и "против".  Наконец, дверь открывается и в облаке дыма возникает едва различимая фигура хозяйки дома: 
 - Как вы ещё здесь не задохнулись! – с негодованием почти кричит она. – Сколько можно? Неужели не надоело на работе? Вы, должно быть, как те канадские лесорубы: "В ле-су говорите о женщинах, а с женщинами - о лесе!" Ведь жёны ваши уже разошлись по до-мам! Возмущению её нет предела.
Подобные стычки нередко происходили и у меня с женой, после того как, укрывшись на кухне и нещадно отравляя атмосферу квартиры табачным дымом, мы - несколько увлечённых своим делом молодых инженеров -  почти до утра рассуждали, например, о возможностях теории графов, теории потоков в сетях или метода статистических испытаний по теоретической оценке эффективности программ и  учёте их качества  при оценке эффективности автоматизированной системы управления в целом. В те годы эта проблема остро стояла именно перед нами. Вряд ли где-либо в нашей стране тогда велись работы по созданию программы объёмом в несколько десятков тысяч ячеек оперативной памяти ЭВМ, ошибки в которой стоили бы так же дорого, как при неудавшемся наведении антиракеты на межконтинентальную баллистическую цель с ядер-ным зарядом, не говоря уже об огромных напрасных денежных затратах на не достигшие результата  по вине боевой программы натурные эксперименты!  Мы – испытатели хорошо понимали это и были проникнуты глубоким чувством ответственности!
Работы по созданию боевой программы стрельбового комплекса подходили к концу, когда представителями СНИИ на полигон был доставлен комплексный испытательный мо-делирующий стенд (КИМС)  для проверки её работоспособности. Он представлял собой со-вокупность имитатора цели и связанных между собой математических моделей всех элемен-тов системы: радиолокаторов, пусковых установок, противоракеты, линий передачи данных и т.п.  Модели были  реализованы на одной боевой ЭВМ, в оперативной памяти другой на-ходилась реальная боевая программа.  Между машинами была организована двусторонняя передача данных. Боевой цикл имитировался в нереальном времени. "Летящую в нашу зону поражения баллистическую ракету" обнаруживал "радиолокатор канала цели" и данные о ней поступали в боевую программу, которая завязывала траекторию её движения, строила теоретическую траекторию движения антиракеты в точку встречи, вычисляла требуемое время старта, выдавала команду на пуск и на включение в работу "радиолокатора слежения за  противоракетой".  Отклонения от кинематической траектории компенсировались коман-дами управления. В нужный момент из боевой программы выдавалась команда на подрыв боевой части антиракеты.  В конце процесса фиксировался промах. Но главная цель модели-рования первоначально заключалась не в его оценке, а в  выявлении и устранении всевоз-можных ошибок и недоработок в боевой программе при  работе во всей зоне поражения стрельбового комплекса до проведения реальных стрельб.
Представители СНИИ сдали КИМС инженерам испытателям и вернулись в Москву. На полигоне была создана группа из инженеров эксплуатирующих КИМС и испытателей боевой программы. В эту группу вошёл и я. Теоретической базой для оценки качества боевой программы после долгих обсуждений была выбрана теория графов. В принципе программа может считаться проверенной, если проверены на отсутствие ошибок все ветви её граф-схемы. Очевидно, за один боевой цикл этого сделать невозможно. Следовательно, необходимы многочисленные циклы при различных начальных условиях. В нашем случае это стрельба по различным целям, обнаруживаемым в различных точках зоны поражения. Если в боевом цикле зафиксировать проверенные ветви графа и накладывать на них проверенные в последующих, то когда-нибудь проверкой окажется охвачена вся грф-схема. Нами были разработаны программы, обеспечивающие решение этой задачи. Особо важную роль играла созданная мной программа, имитирующая движение баллистической цели, появляющейся в заданное время, в заданной точке пространства, с заданными параметрами.  Начались бесчисленные модельные эксперименты, не редко проводимые по причине большой загруженности ЭВМ в ночное время. Офицеры трудились не жалея сил. Обнаруженные многочисленные ошибки и недоработки описывались, протоколировались и устранялись совместными усилиями военных и гражданских программистов. По результатам моделирования оформлялись научные отчёты.
В разгар работ в наш отдел был прикомандирован адъюнкт. Мы подружили. Работая бок о бок с ним, я  глубже осваивал методику научных исследований. Появились научные статьи в сборниках научных трудов и доклады на конференциях вначале совместные, а затем и мои самостоятельные. Хорошо помню своё первое выступление на научной конференции перед опытными оппонентами, естественное волнение и удовлетворение успехом. Такое не забывается! Совместная работа с адъюнктом Кротовым помогла мне войти в научный мир, что называется, "других посмотреть и себя показать!" Через какое-то время я был назначен старшим инженером-испытателем и возглавил группу моделирования.   
Заполненное интересной творческой работой время летело незаметно. Прошло четы-ре года моего пребывания на полигоне. Начались государственные испытания боевой систе-мы противоракетной обороны (ПРО). Испытания стрельбового комплекса шли с переменным успехом. Были и удачи и неудачи, глубоко переживаемые каждым участником. Равнодушных не было. Все понимали важность решаемой задачи. Весьма значительная роль в испытаниях отводилась программистам. Только знающий боевую программу человек мог быстро извлечь экспресс-информацию из памяти машины, расшифровать отпечатанную длинную колонку чисел и тем обеспечить экспресс-анализ прошедшего боевого цикла, определить причину того или иного сбоя и предварительный результат проведенного натурного эксперимента.
Однажды, после какой-то очередной успешной боевой работы близко знакомый по многолетней совместной работе программист-разработчик, встретив меня, сказал:
 - Сегодня Г.В. по случаю успеха устраивает небольшое застолье! Приходи в "домик" к девятнадцати часам!   
 Домиком называли небольшой коттедж на самом берегу Балхаша, спрятанный в тени уже довольно больших южных тополей. Аккуратная дорожка от жилья Генерального конструктора вела прямо на центральный городской пляж. По аналогии с не безызвестным конструктором баллистических ракет С.П. Королёвым, которого в его конструкторском бюро за глаза сотрудники называли  коротко инициалами, Генерального конструктора первой противоракетной системы генерал-лейтенанта, члена-корреспондента АН СССР, Героя социалистического труда, доктора технических наук, профессора  Григория Васильевича Кисунько сотрудники между собой тоже звали сокращённо.
В назначенное время  я  был в указанном месте. Приглашение было  большой честью. Генерального все без исключения сотрудники младшего и среднего звена очень уважали и любили. Иное дело его ближний круг - заместители, главные конструкторы элементов сис-темы, соисполнители.  Среди них были и завистники, и злопыхатели, и попросту предатели! Но это выяснилось, по крайней мере для меня, значительно позднее. Тогда же я, как и всё моё окружение, просто боготворил Григория Васильевича за его большие научные достиже-ния и организаторские способности. В создании системы ПРО принимали участие сотни заводов и конструкторских бюро, разбросанных по всей нашей огромной стране. Кое-что делалось и на заводах Средней Азии. На полигон аппаратуру не редко доставляли транспортным самолётом в сопровождении ответственного лица. Иногда Генеральным ему давалось поручение побаловать сотрудников КБ плодами южных садов и бахчей. В пустыне Бетпак-Дала, увы, виноград и персики не растут! Энтузиастами собирались деньги и на них на рынках Ферганской долины закупались свежие овощи и фрукты.
Первое, что бросилось  в глаза в большой комнате коттеджа - ярко-красные и нежно-розовые внутренности огромных полосатых арбузов и длинных, похожих на торпеды дынь, лежащих на сдвинутых  простых канцелярских столах, покрытых простынями. На фоне этой роскоши бледно выглядели тарелки с самой обычной скромной закуской, бутылки привыч-ного уже  "Москванына" – местной казахской водки - и типично столовская посуда. Ничего кроме нескольких репродукций картин русских художников не украшало спартанскую гос-тиную Генерального конструктора. Всё выглядело скромно и умеренно, как в квартире каж-дого из нас.
Первое слово сказал хозяин дома. Простыми, но проникновенными  словами он по-здравил присутствующих с очередной победой и поблагодарил за внесённый каждым вклад. Затем было много других тостов, были произнесены слова гордости за нашу страну и нашу советскую науку, прекрасно проявивших себя в решении сложнейшей научно - технической задачи, опередивших  самую богатую страну мира – Соединённые Штаты Америки. Подха-лимства и лести в адрес Генерального я не услышал. Какой-то сотрудник КБ очень малень-кого роста, видимо, переоценив свои возможности, неловко повернувшись за столом, столк-нул на пол несколько приборов и они со звоном разбились. Соседи вывели его на воздух. Хозяин, памятуя рекомендацию А.П. Чехова, сделал вид, что не заметил инцидента. Потом кто-то попросил его спеть какую-либо песню собственного сочинения. Он без сопротивления и даже, кажется, с удовольствием встал из-за стола, принёс гитару и спел под её аккомпанемент всеми нами любимую на мелодию очень популярной тогда из кинофильма "Тишина". Песня была героическая и вместе с тем сентиментальная, немного грустная, как раз такая, которая так трогает русскую душу:
Балхаш сияет бирюзою, струится небо синевой,
А над площадкою шестою взметнулся факел огневой.
Не в первый раз я вижу это, но как волнуется душа,
Когда летит антиракета над диким брегом Балхаша!
Я смотрел на Генерального конструктора, сидящего во главе стола,  с обожанием. Высокого роста, крепкого телосложения, с простым, даже грубоватым крестьянским лицом и лохматыми бровями, скрывающими умные глаза, одетого в самую обыкновенную, как все мы, тенниску, лёгкие брюки и сандалии; и мне казалось, что нахожусь не в гостях  у светила науки, только по причинам секретности мало известного миру, а в доме простого, доброго, хлебосольного русского крестьянина, с открытой душой принимающего близких родствен-ников. В тот момент меня осенила мысль: "А ведь только существующий на нашей земле общественный строй мог дать возможность способному человеку из простой среды своим трудом на благо Родины достичь подобных высот!" 
Незаметно в трудах и заботах подошло время начала государственных испытаний сложнейшей автоматической системы наведения антиракеты на баллистическую цель. Во время заводских и конструкторских испытаний была отработана техника, подготовлена, от-лажена и проверена моделированием на КИМС общая боевая программа – мозг системы.
Надо сказать, что в процессе создания общей боевой программы в неё вносилось множество изменений и дополнений. В результате она оказалась состоящей из основной час-ти и множества "заплат", что существенно затрудняло её эксплуатацию, приводило к допол-нительному расходу и без того ограниченной памяти машины и замедляло её исполнение. Очень важную модернизацию провёл наш товарищ Никитов. Он создал программу "расчёс-ка", с помощью которой выстроил все команды боевой программы в линию, обеспечив тем самым естественный порядок их выполнения. Геннадий Васильевич был, пожалуй, самым выдающимся программистом, программистом от Бога, среди всей группы разработчиков и испытателей. Только он, да ещё из разработчиков программист Рипный, знали в деталях всю боевую программу и во многом способствовали быстрому и качественному проведению го-сударственных испытаний! К большому сожалению, из-за его скромности и бескорыстия, о нём не вспомнили при раздаче наград после принятия системы на вооружение. Кому-кому, а ему в первую очередь следовало присвоить учёную степень кандидата технических наук без защиты диссертации! Добрый, обходительный, скромный, отзывчивый, трудолюбивый  че-ловек, талантливый программист, он и нашей группе моделирования не раз оказывал услуги, помогая создавать необходимое программное обеспечение. Глядя на Никитова, ещё тогда у меня возникла мысль о том, что существующая в нашей стране оценка заслуг научного работника далеко не совершенна. Повышая в порядке поощрения человека в должности, часто убивают в нём творческое начало и, вместе с тем, не получают хорошего руководителя-организатора научных исследований. В данном случае работали бы лучше моральные и экономические стимулы, например, возможность присвоения отличному специалисту очередного воинского звания, выше положенного по штатной категории, или повышение денежного содержания до уровня много большего, чем у непосредственного начальника.    
В процессе государственных испытаний стрельбовый комплекс последовательно прошёл испытания в режимах БРУП (боевой режим с условной противоракетой), БРУЦ (боевой режим с условной целью), затем комплексные. Несмотря на то, что я успел привыкнуть к роли программиста за пультом управления боевой ЭВМ, проведя множество модельных стрельб, ощущение, которое испытывал в реальных боевых работах, было несравнимо. Тяжелейшей нагрузкой на психику давила ответственность за каждую операцию по управлению боевой программой, постоянная готовность к принятию решения в нестандартных ситуациях, если таковые возникнут. Слава Богу, в работах с моим непо-средственным участием их не было! Тем не менее, я всегда испытывал необыкновенное, ни с чем не сравнимое  нервное и физическое  напряжение от начала боевой работы до её завершения. Да и после - нервная система ещё длительное время оставалась в возбуждённом состоянии, не давая заснуть по ночам. 
С началом государственных испытаний системы напряженность наших работ по мо-делированию несколько спала. У меня появилась возможность больше времени уделять, что называется, работе "для души", связанной с научными исследованиями нашего адъюнкта. Он завершал свою диссертацию и формулировал результаты. Помогая ему, я приобретал опыт, очень пригодившийся мне в дальнейшем. В сентябре 1970 года Кротов представил работу к защите. Защита прошла успешно. Как водится, после заседания Учёного Совета состоялся банкет, на который был приглашён и я.  По счастливой случайности за праздничным столом оказался рядом с одним из членов Совета, молодым, но уже состоявшимся учёным. Мы раз-говорились:
 - Скажи, Юрий, тебя что-нибудь увлекает в науке кроме плановых работ вашего от-дела? – поинтересовался я. (По должности он был старшим научным сотрудником радиотех-нического отдела).
 - С большим удовольствием слежу за развитием теории распознавания образов! – сразу загоревшись, отвечал он. -  Это направление мне кажется очень перспективным, хотя практических результатов в ближайшем будущем оно не сулит! Мне кажется, что я даже мо-гу внести в неё свой скромный вклад. У меня созрела идея: как получить дополнительную различающую эталоны образов двух объектов, скрытую в их статистической зависимости информацию!  И он с жаром человека увлечённого, влюблённого в предмет, стал рассказы-вать о не слишком близких, но вполне достижимых возможностях автоматического различе-ния карандаша и авторучки, портретов разных людей, их речи, а в очень отдалённом буду-щем - даже ввода информации в ЭВМ голосом и автоматического перевода текста с одного языка на другой. Обратной стороной вилки на бумажной салфетке он стал наглядно пояснять мне идею выявления дополнительной различающей объекты информации.  Я слушал, не перебивая, мне нравилась его бескорыстная увлечённость своей наукой.
 - Возьми меня под свою опеку! Я ищу направление, которое бы увлекло меня, как те-бя!
 - Приходи завтра вечером ко мне. Я дам тебе книги. Посмотришь. Может быть, по-нравится!
 Юрий жил в отдельной комнате офицерского общежития, стены которой скрывались под книжными стеллажами. Такой огромной собственной технической библиотеки не было ни у кого из моих прежних знакомых. Поражало также разнообразие научных и технических интересов хозяина. Из всего множества книг он отобрал десяток и, перевязав их бечёвкой вручил мне:
 - На полгода, думаю, хватит! Если заинтересуешься проблемой, дам другие! На этом мы и расстались. Дома в тот же вечер, ранжировав литературу по доступности, я принялся за её изучение. Проработав две-три монографии, почувствовал вкус и существенное облегчение при чтении последующих. Сама собой пришла мысль о том, что эту теорию с некоторой коррекцией можно использовать для количественной оценки степени соответствия цифровых моделей элементов испытываемой системы вооружения реальным объектам. При первой встрече сказал о своём открытии Юрию. Подумав, он согласился.
 - Работай! – благословил он меня. – Дай Бог года через три-четыре подготовить дис-сертацию! Да ещё не забудь: нужно сдать кандидатский экзамен по специальности. А это тоже не просто и требует времени!
 - Надеюсь всё сделать за два! Я и так потратил семь лет на получение диплома ра-диотехника и четыре  - на практическое овладение этой специальностью. Надо навёрстывать упущенное время! Юрий недоверчиво посмотрел на меня и ничего не сказал. Я понял, что он глубоко сомневается и считает моё намерение нереальным.
Однако упорства в достижении поставленной цели и трудоспособности в те годы у меня хватало. Началась упорная работа. Днём, в служебное время, я продолжал моделирова-ние боевого цикла. Вечерами – трудился над теоретической частью диссертации. Дело не-сколько упрощалось тем, что, набирая статистику для оценки боевой программы, я одновре-менно получал необходимые данные для экспериментального подтверждения теоретических положений своей диссертационной работы. Кроме того, в отличие от многих диссертантов, мне не нужно было искать помощи программиста. Я самостоятельно разработал библиотеку из пятнадцати программ, обеспечивающую практическую реализацию методики оценки аде-кватности математических моделей реальным объектам.  Следующей осенью, сдав на отлич-но кандидатский экзамен по специальности, я уже имел готовой значительную часть своей  работы.    
 Закончились государственные испытания первой в стране боевой системы вооруже-ния противоракетной обороны. Система решением государственной комиссия была принята на вооружение корпуса ПРО, объекты которого параллельно с испытаниями на полигоне строились в Подмосковье. Розданы награды участникам разработки и испытаний: ордена, медали, денежные премии, благодарности и учёные степени (по совокупности трудов), как обычно, не всегда заслуженно.  Нам – испытателям ставится новая задача. На горизонте уже показалась другая, теперь уже многоканальная система ПРО. Мне предлагается срочно пере-ключиться на овладение ею. Завершение моей диссертационной работы оказывается под уг-розой. Состоялся такой разговор с начальником отдела (к этому времени прежний начальник, защитив диссертацию, перевёлся в Новосибирск и его место занял заместитель):
 - Алексей Иванович! – обратился я к Воскресенскому. – Оставьте меня на прежней работе ещё на полгода. Моя диссертация связана с ней. Через полгода я обязуюсь предста-вить её в Учёный Совет!
 - Вначале должен защититься я, а только потом  Вы!  Ответ ошеломил меня своим откровенным цинизмом. С этим человеком я более не мог вместе работать.
 - В таком случае я поищу себе другое место!
 - Не возражаю! Стало абсолютно ясно, что он будет только рад избавиться от меня.
Мне совершенно не хотелось уходить из коллектива, от людей, с которыми за про-шедшие пять лет сдружился, которых близко узнал и по работе и по совместно проводимому досугу: охотам и рыбалкам. Но самолюбие моё было серьёзно задето. Не откладывая, на-правляюсь к Мартынову. Теперь он - начальник Вычислительного центра. Живём мы по-прежнему в одном доме и на службу частенько ходим вместе.
 - Анатолий Иванович, возьми меня к себе! Должность не имеет большого значения. Обязуюсь порученную работу выполнять качественно и через полгода представить готовую диссертацию. Ты же мне когда-то говорил, что полигон нуждается в грамотных людях! Зна-ешь меня давно. Убедился, что слово своё я держать умею!
 - А в чём дело? Почему уходишь от привычной работы, в которой успел самоутвер-диться?  Я кратко передал содержание нашего разговора с Воскресенским.
 - Понимаю тебя! Наверное, в подобной ситуации сам поступил бы также!  Беру, ко-нечно! Лабораторию в новом отделе примешь? Предупреждаю, трудно будет и хлопотно. Отвечать будешь не только за себя, но ещё и за тринадцать молодых специалистов- выпуск-ников Академии.
 - Придётся только больше работать! Не подведу! 
Через неделю приказом по в/ч 03080 я был назначен начальником лаборатории Вы-числительного центра. Лаборатория только комплектовалась. Все инженерные должности замещались молодыми выпускниками Академии, на должности старших инженеров были приглашены, уже успевшие проявить свои деловые качества, "старички". Общий язык с со-трудниками был быстро найден. Работа пошла. Лаборатория занималась разработкой про-граммного обеспечения испытаний различных новейших систем вооружения ПВО. Нашими заказчиками выступали научные сотрудники и инженеры-испытатели. Сложность моей но-вой работы заключалась в том, что мне необходимо было не только быть в курсе всех много-численных работ, ведущихся в лаборатории, но и вникать в отдельные детали, поправлять неопытных программистов и помогать им. Однако чтобы помогать, прежде с задачей необ-ходимо разобраться самому: Изучить и понять алгоритм разрабатываемой модели, погово-рить, если требуется с алгоритмистом - эаказчиком, выяснить отдельные детали алгоритма, общий замысел, цели и задачи модели и т.п. Одновременно в лаборатории велись работы в интересах нескольких проходящих полигонные испытания систем вооружения ПВО.  В об-щем, на недостаток работы жаловаться не приходилось! Вечером, немного передохнув, са-дился за книги. Нужно было разбираться с последними достижениями в теории распознава-ния, изучать теорию статистических решений, теорию информации и специальные разделы математической статистики. Даже молодой организм не выдерживал нагрузки: начало па-дать зрение – потребовались очки, нарушился сон. Жена умоляла прекратить эту бешеную гонку, но я был твёрд. Из-за меня страдала и она: ей не разрешалось вечерами включать ни радио, ни телевизор, ни магнитофон.   Маленький сын на это время был отправлен в Ленинград к моим родителям. Мой очередной отпуск прошёл в труде. Недельный отдых я позволил себе лишь когда работа была закончена и авторефераты отправлены на отзыв. В сентябре, в период утиной охоты, семь дней я провёл в экспедиции в устье реки Или в компании двух друзей. Охота, рыбалка, туризм – вообще природа – всегда действовали на меня как самое целительное средство, помогали полноценно отдохнуть и душой и телом, отвлечься от всего повседневного, почувствовать себя в полной гармонии с окружающим миром! 
Таким образом, несмотря ни на что, я сдержал слово, данное Юрию! Ещё весной я показал работу в черновом виде доктору технических наук Стальному и попросил посмот-реть, и в случае одобрения выступить оппонентом на моей защите. Через неделю он дал со-гласие, не сделав ни одного существенного замечания. Отрицательных отзывов на разослан-ные мной в различные организации близкого профиля авторефераты тоже не было. Ровно через два года после первого разговора на банкете с моим формальным руководителем Юри-ем Гаем (он считал, что лучшим руководителем является тот, который не мешает самостоя-тельной работе) я успешно защитился и стал кандидатом технических наук. На памятном заседании Учёного Совета в/ч 03080, одобрив работу, несколько вопросов задал его член Генеральный конструктор. Он получил удовлетворившие его ответы. Профессор из СНИИ отметил, что в данном вопросе полигон ушёл дальше его организации. Чёрных шаров при голосовании не было.  Это была моя трудная, но приятная победа!
Помню, как шутя оценил мой труд Юрий:
 - Теперь ты, Иван, можешь называть себя на "вы"! С такими темпами я не удивлюсь, если ты через три-четыре года станешь доктором!
 Увы, этого не произошло: судьба сыграла со мной злую шутку. В возрасте сорок лет я получил тяжелейший инфаркт миокарда. Пришлось забросить докторскую работу, а вместе с ней и дальнейшие честолюбивые планы, отказаться от весьма заманчивого  карьерного предложения. "Бодливой корове не даёт Бог рог!"
Я до сих пор храню объявление:

30 ноября 1972 года в конференц-зале на заседании Учёного Совета в/ч 03080 состо-ится открытая защита диссертации на соискание учёной степени кандидата технических наук инженер-майором Сумным И.П. С работой можно ознакомиться в библиотеке.   

Учёный секретарь совета  инж. м-р                /Ерохин/

В то время КПСС проводила очередную компанию по борьбе с пьянством. Были ка-тегорически запрещены официальные банкеты по поводу присвоения очередных воинских и учёных званий, а также присуждения учёных степеней. Председатель Учёного Совета – командир в/ч 03080 генерал-майор Марков - на свой страх и риск разрешил организовать скромный ужин на квартирах новоиспечённых учёных, куда кроме близких друзей пригла-сить официальных оппонентов и членов Совета.  Сам он в тот вечер обошёл с личными по-здравлениями все три адреса. Несмотря на тесноту наших квартир, не рассчитанных на при-ём трёх десятков гостей, ужин удался на славу. Присутствующими было высказано много искренно лестных слов и добрых, от всего сердца,  пожеланий виновнику торжества. Было много веселья, смеха; прекрасной, неповторимой музыки и песен шестидесятых годов! Гости высоко оценили организацию приёма моей женой Таней и с чувством глубокой благодарности разошлись уже далеко за полночь.
Через пару месяцев Высшая аттестационная комиссия утвердила решение Учёного Совета и Учёный секретарь Ерохин  в торжественной обстановке вручил мне диплом. К это-му времени я уже с год исполнял освобождаемую должность начальника отдела. Как-то в начале рабочего дня мне позвонил Мартынов:
 - Сегодня в 12 часов состоится заседание Военного Совета нашего объединения. Те-бе необходимо явиться!  Я понял, что речь идёт о моём утверждении в новой должности.
 Военный Совет возглавлял генерал Марков. В зале присутствовали  его заместители, командиры крупных испытательных центров, начальники испытательных и научных управлений, всего более  двадцати человек. В приёмной кроме меня оказалось ещё два претендента на полковничьи должности. Вызвали меня.  В большой комнате за длинным столом сидели члены Совета.  Я вошёл. Не доходя трёх шагов до стола, остановился и доложил: "Товарищ генерал майор Сумной по Вашему приказанию прибыл!"  Сесть мне не предложили. Я стоял по стойке "смирно" на виду у всех членов Военного Совета, под их испытывающими взглядами, ощущая некоторое смущение и, вместе с тем, торжественность момента. Мартынов дал мне краткую характеристику, отметил активное участие в создании первой в стране боевой системы ПРО, высокую квалификацию и тягу к знаниям, а также проявленные организаторские способности.  Он  предложил утвердить меня в должности начальника отдела Вычислительного центра. Было задано несколько вопросов с мест, касающихся моей биографии и прохождения военной службы. Заключил беседу начальник полигона:
 - Справитесь? Не подведёте!? Вам доверяются десятки офицеров и серьёзный участок работы! Это и почётно и очень ответственно! Вы хорошо показали себя в науке, работайте над собой и дальше! На этой должности Вы можете получить воинское звание "полковник", а при наличии учёной степени доктора технических наук и учёное звание "профессор"!
 - Буду стараться, товарищ генерал! – заверил я командира и членов Совета.
 - Желаю удачи! Представление на Вас в ближайшее время будет отправлено в вы-шестоящую инстанцию! Вы свободны! - благословил меня генерал.
Я чётко, через левое плечо, повернулся кругом и вышел. Удовлетворение и гордость за достигнутое переполняли мою душу: "Я, тридцати пяти летний майор, всего через шесть лет после получения высшего образования удостоен профессорской полковничьей должно-сти! Такое случается совсем не часто! Мне доверено более трёх десятков научных сотрудни-ков! Конечно, обострённое чувство совести и ответственности не позволят мне не оправдать оказанного доверия!" И сегодня, по прошествии десятков лет, я не стыжусь об этом гово-рить, ибо всегда считал и считаю, что здоровое честолюбие не является недостатком лично-сти.  Напротив, оно - двигатель прогресса в человеческом обществе! И я всегда уважал чес-толюбивых людей, если, конечно, их деяния были направлены во благо общества!   Вовсе не случайно Наполеон Бонапарт сказал: "Каждый солдат в своём ранце должен носить мар-шальский жезл!"  Настоящая армия во все времена держалась не на материальных, а на мо-ральных стимулах. Это хорошо понимали ещё древние римляне и на наиболее ответственных участках сражения для страховки позади наёмных легионов держали римские, готовые сражаться и умирать не ради денег, а за честь и величие Рима! Жаль, что этого не понимают (или по каким-то причинам не хотят понимать?) наши нынешние кремлёвские, либеральные правители!
Отныне круг моих задач существенно расширился: мне необходимо быть в курсе ра-бот трёх с лишним десятков научных сотрудников, чтобы своевременно спросить с них за сорванные сроки выполнения заданий или низкое качество. Не то чтобы я не доверял своему заместителю и начальникам лабораторий – это были преданные делу, хорошо подготовленные, опытные люди – но считал, что руководитель такого ранга обязан быть, как специалист, на голову выше подчинённых. Кроме того, я никогда не мог себе позволить не соответствовать своей учёной степени! Это унижало бы моё личное достоинство! Работа полностью поглощала меня. Тогда я был молод, здоров, энергичен и не видел препятствий, которые не смог бы преодолеть. Да и что может быть радостнее и важнее, чем самосовершенствование и, хотя и в совсем малой, доступной тебе области, совершенствование общества, в котором живёшь!? А здесь я был нужен! Однако, как говорится, мы предполагаем, а Господь Бог располагает!
Мой малолетний сын очень плохо переносил суровый, резко континентальный климат пустыни Бетпак-Дала: сорокоградусные морозы с сильнейшими ветрами зимой и пятидесяти градусную с пыльными бурями жару летом. У него начались постоянные бронхиты, постепенно перешедшие в лёгочную астму. Нам с Таней было нестерпимо больно видеть, как напряжённо, широко открытым ртом хватает недостающий ему кислород сидящий в подушках ребёнок, как непомерно раздувается его грудь во время приступов удушья, как  неполноценно развивается физически и морально личность сына, часто вырываемого болезнью из детского коллектива. Несколько зим он вынужденно прожил у моих родителей в Ленинграде, где физически чувствовал себя вполне удовлетворительно. Однако при этом на его воспитании начало сказываться  влияние сердобольных бабушек и дедушек. Он всё больше становился избалованным, неблагодарным эгоистом.  В общем, семья так долго существовать не могла!  Необходимо было срочно менять климат. Пришлось искать новое  место службы в европейской части СССР.  В военных научных организациях, с которыми мне приходилось вести совместные работы, и где меня знали, подходящего места не нашлось, и я согласился на должность старшего преподавателя Военной командной академии противовоздушной обороны в городе Калинине. Командование полигона подошло к моей проблеме с участием и, выразив сожаление, отпустило. В 1975 году я с грустью покинул столь памятный и дорогой мне город Приозёрск.
Насколько же точно и проникновенно звучат слова неизвестного мне поэта-приозёрца из Приглашения принять участие в праздновании юбилея Вычислительного центра в/ч 03080, присланного мне в Калинин через несколько лет!

Покинув Приозёрск, Вы здесь оставили
Частицу жизни, сердца своего!

Хорошо сказано! Лучше не придумаешь! К этому можно только добавить, что хотя позже были и хорошо известная в войсках Военная командная краснознамённая академия ПВО, и почитаемая alma mater – Пушкинское высшее училище радиоэлектроники, и Всесо-юзный научно-исследовательский гражданский институт, и творческий Союз, однако луч-шие, самые памятные и плодотворные годы моей жизни всё же прошли там – на пустынном берегу озера Балхаш - в родном Приозёрске!






 В  ПУСТЫНЕ  БЕТПАК–ДАЛА

Свело меня с ним моё занятие литературой. Я обходил различные небольшие и мало-известные издательства Санкт-Петербурга в поисках недорогого и вместе с тем имеющего репутацию выдающего более или менее качественную печатную продукцию. Новое время наложило на пишущую братию и новый вид цензуры – финансовую. Рукопись очередной книги  томилась в моей папке в ожидании  выхода на божий свет. В одном из таких второ-разрядных заведений, каких с некоторых пор в городе появилось великое множество, я и встретил его. Это был человек среднего роста с ещё пышной, но уже украшенной сединой шевелюрой, сероглазый с приятным русским лицом человек  лет 68 – 70, очень статный и энергичный для своего возраста. По моим данным в издательстве он работал уже много лет и слыл человеком, хорошо знающим профессию. Столкнувшись с ним в коридоре издательства, я на ходу изложил суть своего дела и он, заинтересовавшись, пригласил меня для обсуждения деталей в свой кабинет.
В довольно большой комнате со всеми атрибутами издательства: рулонами бумаги и кипами готовых книг и брошюр, стоял компьютер последней модели. Было видно, что хозя-ин кабинета только что прервал какую-то работу. Попросив извинения и предложив мне сесть и подождать несколько минут, он устроился в своём рабочем кресле и, уверенно опе-рируя клавиатурой, завершил прерванную задачу,  после чего повернулся ко мне.
 - Теперь давайте поговорим о Вашем деле. Меня интересует: в каком оформлении, цветном или чёрно-белом, Вы хотели бы видеть свою книгу; каков предполагается её тираж и качество бумаги, желаете ли Вы воспользоваться услугами литературного редактора и ху-дожника, какую сумму Вы готовы заплатить и тому подобное?   
Я достал папку с рукописью, положил её перед ним и начал последовательно излагать свои пожелания. Он внимательно слушал, изредка перебивая меня уточняющими вопросами и одновременно машинально листая рукопись. Ничего до этого не выражающие глаза его вдруг вспыхнули:
 - Вижу знакомую военную тематику и очень близкие мне географические названия, связанные с Казахстаном и пустыней Бетпак-Дала! Понимаете ли, - заговорил он горячо и сбивчиво, - я треть века прослужил в Советской Армии, и значительный отрезок лучшей части моей жизни прошёл там, в этой самой пустыне, с постоянно чистым голубым небом и невыносимо палящим, смертельно надоедавшим солнцем летом и лютыми со штормовыми ветрами морозами зимой. Сейчас трудно даже представить: как мы всё это переносили! Во-круг ни деревца, ни кустика, ни жалкой травинки! Только бурая, каменистая, бескрайняя степь, перемежающаяся с растрескавшимися от жары гладкими, как столешница глинистыми такырами, палящее солнце да пыльные бури, заставляющие даже днём включать свет в помещениях. Кстати, те небольшие деньги, которые нам выплачивали за службу в сложных климатических условиях, мы называли "пыльными"! Зимой столбик термометра нередко опускался ниже 40 градусов! И никакого человеческого жилья на сотни километров вокруг!
 Чувствовалось, что тема необыкновенно взволновала моего собеседника. Я слушал его с пониманием. Ведь всё это прошёл и сам и тоже во времена своей молодости.
 - Уж, не на десятом ли государственном научно-исследовательском  испытательном полигоне Вам довелось служить?
 - Именно так! И целых шесть лет! Вначале - на семнадцатом объекте, а затем в девя-том управлении в/ч 03080!
 - И в какие же годы? – так же как и он, загоревшись, поинтересовался я.
 - С 1960-го по 1966-й!
 - Да мы с Вами совсем немного разминулись! А, может быть, даже и встречались на сороковом объекте! Я прибыл туда в 1966 году и служил до 1975-го!   Оказывается,  встрети-лись сослуживцы! Мир действительно тесен!
Не сговариваясь, мы встали и протянули друг другу руки.
 - Кандидат технических наук, доцент, полковник в отставке Сумной Иван Петрович! Ныне свободный художник: писатель и публицист – представился я.
 - Кандидат технических наук, доцент, полковник в отставке Акиньшин Юрий Семё-нович! – вспомнив молодость, отрапортовал по-военному мой новый знакомый. - Ныне  главный редактор и начальник типографии этого издательства. 
И мы обнялись, как старые  добрые приятели. Ветераны полигона, где бы они ни встречались, как в давние времена выпускники Пажеского корпуса, и через много лет ощу-щают себя членами одной дружной семьи! И эта добрая традиция продолжается уже более полусотни лет. Видимо, всех этих людей накрепко сплотила важность, сложность и ответст-венность решаемых там научно-технических задач; гордость за успешное их выполнение,  преодолённые при этом трудности и лишения да, пожалуй, и то, что служили все мы там в самые  лучшие, молодые годы своей жизни! И всегда, как при многочисленных организованных, так и при индивидуальных встречах кто-нибудь обязательно с гордостью скажет: "А всё же нам здорово повезло, что пришлось послужить на полигоне - переднем крае советской науки, рядом с самыми выдающимися умами своего времени, трудиться над созданием сложнейшей техники второй половины XX века!" К счастью, память человека устроена так, что лучше сохраняет хорошее, чем плохое!
Нахлынувшие воспоминания захлестнули нас и унесли в далёкое прошлое. Перебивая друг друга, мы стали вспоминать те полузабытые времена и связанные с ними события, сослуживцев и казавшиеся сейчас такими родными и такими дорогими те не слишком уютные и комфортные места. Когда прошли первые наиболее бурные минуты встречи и начал иссякать поток этих: "А помнишь…", беседа потекла более размеренно. Расчувствовавшись, мы постепенно перешли к воспоминаниям времён предшествующих службе на полигоне. Вспомнили курсантские годы и, несмотря на то, что Юрий Семёнович учился в морском училище, а я – в артиллерийском,  мы были сверстниками, и время нас во многом объединяло. Вспомнили жёсткую дисциплину пятидесятых годов, не всегда адекватные проступку наказания провинившихся. Оказалось, что оба в юности понюхали запах гауптвахты. Я за не отдание воинской чести лейтенанту, будучи в каникулярном отпуске, он – за подобное нарушение дисциплины, на которые сегодня никто бы даже не обратил внимания. С высоты своего нынешнего возраста мы дружно согласились с форму-лой Суворова: "Тяжело в ученье – легко в бою!" А нас в те годы готовили не для парадов, а именно для войны! Потому и Советская Армия была лучшей в мире!
После развала СССР, Советской Армии и государства, резкого упадка морали и, в ча-стности, патриотизма в нашем обществе, меня, как литератора,  особо интересовали сюжеты, способные повлиять на мораль молодёжи, вернуть ей память о нашем героическом прошлом, о забытых понятиях долга и чести; вызвать желание подражать отцам и дедам, восстановить утраченное чувство гордости за свой народ, свою Родину – всё то, что называется нацио-нальным самосознанием. Воспользовавшись возникшей в нашей беседе паузой, я попросил:
 - Юрий Семёнович, вспомни, пожалуйста, что-либо яркое и поучительное из своей службы в армии, а лучше из времён службы на Балхашском полигоне. Он задумался.
 - Ну, пожалуй, ничего героического я не вспомню, поскольку не совершал, но свой воинский долг всегда выполнял честно, несмотря ни на какие трудности. Об одном таком не совсем ординарном эпизоде я  могу рассказать. Может быть, он тебе и пригодится.
Собравшись с мыслями, хорошо поставленным голосом и грамотным языком  опыт-ного преподавателя он, не спеша, повёл свой рассказ. Я привожу его здесь полностью.
"Служил я тогда на 17-ом измерительном объекте, в просторечье – на 17-ой площадке. Эта небольшая воинская часть располагалась в Голодной степи, примерно в 250 километрах от нашего культурного центра – города Приозёрска: сто километров бетонки, остальные – полевая дорога. Летом эта дорога представляла собой почти сплошной слой мельчайшей, как пудра, пыли порой доходившей до колёсных осей. Машина в таких местах двигалась, как в тумане, и шофера были вынуждены днём включать фары. Зимой её так заносило снегом, что машина не без помощи бульдозера иногда преодолевала этот путь часов за десять. Предна-значалась наша часть для слежения за ракетами-целями, прилетавшими к нам из Капустина Яра, и антиракетами; измерения параметров их траекторий и величины промаха при наведе-нии противоракеты на баллистическую цель. На вооружении части кроме радиолокационных станций были оптические устройства. Службу здесь несли 15 – 20 офицеров и 30 – 40 солдат, которые располагались в нескольких домах барачного типа. Для отопления жилых и служебных помещений существовала своя котельная. Как я уже говорил, морозы там бывали лютые, да ещё со штормовыми ветрами. В степи им есть, где разгуляться! Спать частенько приходилось, в шапках, не снимая шинелей. Солдаты свою трёхлетнюю службу проходили на площадке практически безвыездно. Офицеры, хоть и не каждую неделю, получали увольнение в Приозёрск для свидания с семьями. Надо сказать, что служба на площадке мало отличалась от корабельной во время длительных походов или от службы в пушкинской Белогорской крепости: месяцами и годами ежедневно перед глазами одни и те же лица! Каждое новое лицо или происшествие – уже событие! И, конечно, если экипаж космического корабля подбирается с участием психологов, то у нас этому никто не придавал никакого значения. Что, безусловно, не облегчало жизнь. Однако должен сказать, что жалоб ни от солдат, ни от офицеров я не слышал. К тому времени мы ещё не успели забыть, что нашим отцам во время Великой Отечественной войны приходилось значительно труднее. Мы хорошо понимали свой долг перед обществом. Мы говорили: "не почему это должен делать я, а не другой; а  почему - другой, а не я!" Мы руководствовались понятием: "если это нужно обществу, значит нужно и мне, то есть я должен! Должен за то, что кто-то спас мне жизнь во время войны, кто-то помог мне получить образование, кто-то трудится на полях и заводах, чтобы содержать меня – офи-цера!" 
То, о чём я хочу рассказать, произошло в 1960-м или в 1961-м году. Помню, было, на-чало марта – ранняя весна. Днём яркое казахстанское солнце уже пригревало землю, ночами же зима напоминала о себе двадцатиградусными морозами. Январь и февраль были необы-чайно снежными для этих мест и долины между невысокими холмами, ямы и промоины бы-ли занесены толстым слоем снега. Была пятница, и оставался один день до каких-то выборов. Выборам в те годы придавалось большое политическое значение, этот день был праздничным, а у нас в котельной, как назло,  прорвало трубу.  Аварию кое-как ликвидировали, но давление в системе отопления пришлось снизить. Служебные помещения и люди стали замерзать. Кроме всего прочего, это грозило срывом важной боевой работы, назначенной на ближайший вторник. Срочно требовался сварочный аппарат, которого на площадке не было. Его можно было доставить либо с 35-й площадки, преодолев 130 километров по занесённой снегом степной дороге, либо с рудника "Джамбул", находящегося в шестидесяти километрах. Командир принял решение отправить машину на рудник: ближе и к тому же с начальником рудника у него были дружеские отношения. Он был уверен, что тот в просьбе не откажет.
В полдень снарядили лучший из имевшихся автомобилей - "ЗИЛ-157" с двумя веду-щими мостами - залили полные баки бензина и, на всякий случай, в кузове закрепили допол-нительно бочку. В пути по безлюдной степи всё может произойти и никто не поможет! Делегация включала двух офицеров: капитана-начальника авто службы и меня - старшего инженер-лейтенанта, и двух солдат-водителей. Предусмотрительно оделись тепло. На всех были ватные телогрейки и брюки, овчинные полушубки и валенки. Втиснулись в кабину и тронулись. Впереди было 60 километров заснеженной степи и никаких признаков дороги. Направление на рудник держали по компасу. Ориентиров, увы, в пустыне нет. Объезжая глубокие ямы, занесённые снегом, нетрудно потерять направление и заблудиться. Двигаясь по снежной целине, машина передним бампером, как ножом бульдозера, нагребала огромный сугроб. Когда мотор уже больше не мог его двигать, водитель сдавал назад и пытался объехать это место справа или слева. Машина оставляла на снегу след похожий на ёлочку. Мощный мотор ревел на первой или второй передаче, постоянно работали оба ведущие моста и бензобаки быстро опустошались. Незаметно сожгли содержимое обоих баков и заполнили их из припасённой на этот случай бочки. К полночи израсходовали и это горючее,  машина встала. К счастью, сквозь морозное марево уже были видны огни фонарей посёлка. Не дотянули километров десять. Мороз к ночи заметно окреп и, должно быть, превысил двадцать градусов. Связи у нас ни с кем не было, и ждать какой-либо помощи не приходилось. Дальше двинулись пешком.
Думаю, что эту ночь все участники того ледового похода запомнили навсегда. Снег доходил до колен и выше. Каждый шаг давался с огромным трудом. Дело усугублялось тем, что подтаявший за день снег  ночью покрылся толстой ледяной коркой, которую приходи-лось ломать дважды при каждом шаге: когда ступаешь на целину и когда вытаскиваешь ногу из снега для следующего шага.  Попытка двигаться след в след, как это делает волчья стая, не увенчались заметным успехом. Всё же люди не волки - сноровка не та.
Несмотря на мороз, взмокли уже на первой сотне метров пути. Было неудержимое желание бросить полушубки, но, к счастью, разум победил эмоции. Если бы это произошло, то мы бы сегодня с тобой не разговаривали– все бы непременно в ту ночь замёрзли! Силы быстро покидали нас. С трудом, преодолев несколько десятков шагов, мы падали навзничь на снег и, глядя в морозное бесчувственное, усыпанное равнодушными мохнатыми звёздами небо, некоторое время отдыхали. Успокоив частое, прерывистое, как у собаки после беше-ной скачки, дыхание и пытающееся выскочить из груди сердце, делали очередной бросок. С каждым броском отдых удлинялся, сколько было таких бросков не счесть! Наш старший и наиболее опытный товарищ – капитан – бдительно следил за тем, чтобы кто-либо не уснул во время очередной передышки. Понимая, что сон означает верную смерть, он, отбросив всякий этикет, изощрённым русским матом гнал нас вперёд. Десяток километров до посёлка горняков преодолевали более четырёх часов, последние сотни метров до накатанной дороги – буквально ползком и на четвереньках.
Время тогда было спокойное, не теперешнее, и жители степного посёлка, не опасаясь ни воров, ни грабителей,  своих домов на замки и засовы не закрывали. На трясущихся ногах мы ввалились в  первый попавшийся на пути барак. Рядом с входной дверью оказалась кухня с ещё тёплой плитой и кастрюлей с каким-то варевом. С жадностью, прямо руками, съели содержимое, не заметив не только вкуса, но даже того, что именно ели. По шаткой дощатой лестнице с трудом заползли на второй этаж. Дверь одной из комнат тоже оказалась не запертой. Не стучась, не спрашивая разрешения хозяев, вошли и, упав на пол, тут же заснули мертвым сном.   Проснувшиеся хозяева, по их словам,  пытались разбудить нас, выяснить: кто мы и откуда, но это им не удалось. Измученные до предела, мы никак не реагировали. Как мёртвые проспали часов пять. Тогда мы были молоды, здоровы и хорошо, как и все воины тех времён, тренированы. Крепкий сон и добрые люди, которые  совершенно бескорыстно не только приютили, но и накормили и напоили  до отвала, быстро вернули нас к жизни, а память о долге перед замерзающими товарищами на площадке добавила энергии.
Оставив солдат на попечение хозяев, вдвоём отправились искать начальника рудника, чтобы просить о помощи. Советские люди были отзывчивы на чужую беду. Без слов нам дали лошадь, запряжённую в сани, и бочку бензина. Прихватив по пути водителей, осторожно, стараясь двигаться по своим ночным следам, чтобы не ранить ноги лошади, довезли бензин до брошенной машины, заправили бак и поехали в сторону посёлка. Но, как говорится, беда одна не ходит! Буквально на последнем километре не выдержало перегрузки, задымило и перестало работать сцепление. Теперь наша машина замерла окончательно. Возвращаться в свою часть стало не на чем. Подходящей исправной техники не оказалось и на руднике. Оставалось только ждать, когда обеспокоенный нашим длительным отсутствием командир части поднимет тревогу и с аэродрома взлетит вертолёт на поиск пропавших в степи людей. Подобные случаи уже бывали  не один раз.
Так и произошло. К вечеру в небе над посёлком появился вертолёт. Лётчик, заметив в степи одинокую машину, опустился рядом. Группа спасателей, в составе которой был врач, несказанно обрадовалась, найдя нас живыми и здоровыми, и от бурной радости совершенно затискала нас в своих родственных объятиях. По рации доложили о находке в штаб полигона и нашему командиру. На рудник был выслан гусеничный тягач с запчастями, водителем и ремонтниками. Через пару дней машина, сопровождаемая тягачом, благополучно вернулась в часть. Нас же – бедолаг - доставили домой с комфортом на вертолёте вместе со злосчастным сварочным аппаратом. Сверху был хорошо виден путь, пройденный нами ползком и на четвереньках и "ёлочка", оставленная на снежной целине колёсами нашей машины. Однако задание было выполнено, тепло на объекте обеспечено и боевая работа, запланированная на вторник не сорвана!"
Юрий Семёнович немного помедлил, видимо, внутренним зрением доссматривая картины давно минувших  дней, и заключил:
"Память о том злоключении и, особенно, о преодолении последних  километров до посёлка горняков морозной ночью по глубокому снегу безжизненной пустыни Бетпак – Да-ла, осталась на всю жизнь. Я и сейчас ясно представляю себя совершенно выбившегося из сил и всё же ползущего к кажущимся  недосягаемыми огням. Страха за свою жизнь не пом-ню, помню только требовательное чувство долга: "Необходимо во что бы то ни стало доб-раться до посёлка и поскорее вернуться в свою часть со сварочным аппаратом – там "стоит" котельная, мёрзнут товарищи и возможен срыв очень ответственной боевой работы!"



АМАМБЕК

Южная бархатная безоблачная ночь уже опустилась над степью. Чёрное низкое небо усыпали яркие мохнатые звёзды. Чётко обозначился млечный путь. Круглая белая луна взошла из-за ближайших холмов. Заметно похолодало. Все предвещало ночной заморозок. Для конца сентября в Прибалхашье это не редкость.
Я сидел возле небольшого костерка, в покое напоминающего букет нежных красных и жёлтых цветов. Взметнувшиеся после подбрасывания очередной порции веток сухой верб-люжьей колючки языки пламени, освещали стоящий рядом мотоцикл с увесистой связкой уток, подвешенной на руль, прислонённое рядом  ружьё, мой импровизированный стол из куска брезента с походным ужином, стену камыша и крохотный участок пологого берега небольшого озерца. Лёгкий бриз доносил с недалёкого Балхаша приятный, успокаивающий рокот прибоя. Иногда было слышно легкий  шелест и посвистывание крыльев пролетающих над головой  уток и всплеск сазана в прибрежном камыше.   
Умиротворённый хорошей вечерней утиной зорькой, пережитым  чувством волнения, душевного трепета, охотничьего азарта - я наслаждался тишиной и покоем, тем состоянием удовлетворённости и блаженства, которое ощущает по-настоящему влюблённый в природу человек при близком соприкосновении с ней и, которое хорошо знакомо только этой катего-рии людей.
Вокруг простиралась бесконечная и безжизненная Голодная степь. Ближайшее челове-ческое жильё – казахские рыбачьи посёлки – находились в десятках километров севернее и южнее. Выстрелов, кроме своих, вечером я не слышал и не предполагал встречи с кем-либо в этом  Богом забытом месте, тем паче, ночью. В те далёкие годы мне не раз приходилось ночевать  в одиночку или вдвоём с напарником в самых глухих и безлюдных местах и никакого чувства опасности я тогда не испытывал. Народы нашей великой страны жили по-братски дружно, проявления криминала были весьма редки.
К ночи ветер угомонился, и стало совсем тихо. И в этой звенящей тишине вдруг до моего слуха донёсся отдалённый топот конских копыт. Звук приближался, всадник явно держал курс на одинокий огонёк в степи. Через некоторое время и сам он показался в свете моего костра.
На мохнатой низкорослой  лошадке, под примитивным седлом, сидел человек в овчин-ном полушубке, сапогах и традиционном для степняков лисьем малахае. Резко осадив коня, он бодро спрыгнул на землю и, бросив поводья, шагнул ко мне. Пламя костра  осветило его типично казахское молодое лицо. Он был примерно моим ровесником. 
- Здравствуйте! Меня зовут Амамбек! – сказал незнакомец и протянул мне руку.
Я поднялся, представился и ответил на приветствие.
- Садитесь рядом,  гостем будете! – предложил я.
- С удовольствием отдохну и погреюсь у Вашего костра,- согласился он и сел на рас-стеленный на земле  брезент. 
- Хотите чаю?
- Не откажусь!
Я достал из вещевого мешка вторую кружку и налил ему чая из закоптелого чайника. 
- Угощайтесь! – указал я на свои бутерброды.
Он поблагодарил и отказался. 
- Еду из Сары-Шагана в Тасарал, - начал Амамбек, отхлёбывая чай,
- Увидел огонёк и завернул к нему. Думал наши кто, поселковые. Ошибся. Вы, на-верное, из военного городка, офицер, охотник?! - Он показал на ружьё и связку уток. Я кив-нул.
- Неплохо поохотились!
- Да, зорька была удачная! – подтвердил я.
- Я тоже охотник. У нас здесь все мужчины с раннего детства рыбачат и охотятся. Это наш образ жизни. Мы – прибалхашские казахи постепенно утрачиваем навыки и склон-ность к скотоводству, чем издревле жили наши предки. Обосновавшись на берегах нашего моря, мы становимся профессиональными рыбаками и охотниками. Но посёлки здесь появи-лись недавно,  вместе со строительством железной дороги. Ведь мы – кочевники.
Он говорил на правильном литературном русском языке почти совсем без акцента и своей речью  сильно отличался от ранее мне встречавшихся аборигенов этих мест. Да и дер-жал он себя, как человек, где-то хлебнувший европейской культуры.
- Вы, должно быть, не здешний уроженец? – поинтересовался я. - Наверное, приез-жий учитель или врач?
- Вы  угадали, но только отчасти! Я – директор школы в посёлке. Но родился и вы-рос именно здесь! Окончил исторический факультет алма – атинского университета, потом служил в армии. Военной кафедры у нас не было, поэтому служил солдатом.
- И где же?
- Вы знаете, мне повезло! Я служил в секретном отделе штаба соединения, которое дислоцировалось в Будапеште. Мне довелось побывать и в Болгарии, и в Румынии, и в Чехословакии! Собственными глазами видел Софию, Бухарест, Будапешт, Прагу и многие другие европейские города и сёла. Мне, как историку, это было особенно интересно. Офицеры политотдела покровительствовали мне, как человеку с университетским образованием, и мне удалось многое повидать. Согласитесь, одно дело читать, другое – видеть достижения европейской культуры! Но там своя цивилизация, у нас – своя! – заключил Амамбек и  задумался.
Костёр угасал, и я подбросил веток верблюжьей колючки. Вспыхнув, они ярко осве-тили его лицо: широкое, скуластое, загорелое до черноты с узкими прорезями глаз, устрем-лённых в огонь. «Что  он там сейчас видит?» – подумал я.  Как бы отвечая на мой невыска-занный вопрос, Амамбек вдруг встрепенулся и с жаром заговорил: 
- Наверное, Вы думаете, что я сейчас мысленно сравниваю то, что я видел в Европе с тем, что вокруг нас? – он сделал широкий жест рукой, указывая на невидимую в темноте бескрайнюю, выжженную солнцем ровную голую рыжую степь,  - и это сравнение не в пользу моей малой Родины? Да, Вы правы, именно об этом я и размышлял! Я вспомнил ту тоску, ностальгию, которую испытывал там, в центре Европы по этой, на Ваш взгляд, жалкой Голодной степи: почти совсем лишённой дорог и других средств коммуникации, по-европейски комфортного жилья, учреждений культуры и прочих достижений европейской цивилизации. Я вижу Ваше удивление и недоверие. Вы ещё больше удивитесь, если я скажу, что после окончания срочной службы мне было присвоено офицерское звание и  предложено остаться в кадрах Вооружённых сил СССР – продолжать служить там, в Будапеште! Командование соблазняло хорошим жильём, приличным денежным содержанием, военной карьерой. Но я не принял предложения, уволился из рядов Советской армии и приехал сюда, на свою малую Родину. Хотите - верьте, хотите - нет, но мне было тесно в городе, город давил меня, стеснял дыхание, рождал во мне отрицательные эмоции, тоску. Мне очень не хватало простора наших степей.  Впрочем, тоже я ощущал и во время учёбы в Алма-Ате. Я смотрел на прекрасную архитектуру европейских дворцов, общественных и жилых зданий, памятники истории и культуры, а видел свой скромный, неказистый  посёлок. Смотрел на зелёные ухоженные человеческим трудом европейские поля, а видел родную буро-жёлтую бесконечную почти полностью лишённую растительности степь. Смотрел на голубую тихую воду Дуная, а видел чаще всего неспокойный, бушующий, мутный, но такой близкий мне  Балхаш.  Ностальгия  не давала мне покоя все годы: пока учился и служил.  Я постоянно видел родные места во сне. Обратите внимание, казахи – и не только я – не стремятся покинуть эти суровые места, ради жизни в городском европейском комфорте. Наверное, жажда простора у нас в крови! Кроме того, у нас очень сильны традиции. Посмотрите, рядом со стационарным,  современным кирпичным домом в наших посёлках часто стоят юрты кочевников. Государство строит для наших колхозников целые посёлки домов по типу европейских коттеджей, а они ставят во дворах юрты и живут в них. Нас вполне устраивает здешний беспощадный зной, почти постоянно чистое голубое небо и яркое солнце, очень редкие осадки летом и  лютые  морозы да ещё с ураганным ветром зимой. Нас только радует бесконечная даль, когда взгляду не на чем остановится.  Родину, как и мать, не выбирают! И любить её нужно такой, какая она есть, ибо она дала тебе жизнь и сделала именно таким, а не другим!
Я учился и работаю для того, чтобы по мере сил способствовать подъёму жизненного уровня и общей культуры моего народа. Но я хочу, чтобы мой народ остался верен своим древним традициям, вере отцов, своей земле и не хочу, чтобы он ассимилировал. Уверен, что каждый народ должен стремиться сохранить свои национальные особенности. Это только украшает Землю, как украшает июльский европейский луг растительное разнообразие. Если лишить его этого разнотравья, он станет серым и унылым, как наша степь. А ведь в ней далеко не всем людям комфортно! Стремление некоторых наших партийных лидеров стереть национальные особенности, создать единую общность людей - Советский народ – ни к чему хорошему не приведёт!  Но грань между национализмом и единой общностью людей мало заметна. Хорошо бы, чтобы наши вожди во время остановились перед ней в своей национальной политике!
Я слушал его, не перебивая. Мне были по сердцу его мысли.
Мы допили свой чай, и некоторое время молча смотрели в огонь. Я давно заметил, что огонь способствует сосредоточению на философских проблемах. Наконец он поднялся.
- Ну, мне пора, да и Вам нужно поспать. Ведь скоро начнётся утренняя зорька!
Мы тепло попрощались, пожелав друг другу удачи и исполнения желаний. Амамбек легко вскочил в седло и тронул поводья. Отдохнувший конь взял с места в карьер, и  скоро топот копыт пропал в ночи. Я остался один у догорающего костра со своими впечатлениями от не совсем обычной встречи. Собрав остатки еды и спрятав всё в коляску мотоцикла – но-чью ими вполне могли поживиться грызуны – я забрался в спальный мешок. Но сон не шёл ко мне. Перед глазами стоял знакомый казахский, лишённый всякой растительности посёлок: с беспорядочно построенными жалкими глинобитными домишками из одной комнаты с подслеповатым маленьким оконцем, земляным утрамбованным полом, печкой-плитой и почти совсем без мебели. Убогие загородки для скота, сооружённые из корявых стволов и ветвей саксаула, с каким-то подобие крыши из камыша. Кучи навоза, сухой верблюжьей колючки и баялыча, используемых, как топливо. Поселковый нищенский магазин, где кроме водки, превратившихся в камни печенья и пряников, конфет-подушечек, сахара, соли и хлеба обычно ничего не было. Да и электричество-то здесь появилось недавно, когда строился наш военный городок!
Как же нужно любить свою Родину, и каким же самопожертвованием нужно обладать, чтобы отказаться от жизни в центре европейской цивилизации и вернуться сюда?! Мы, военные  приехали сюда  не по своей воле – нас позвала армейская служба,  живём в несравненно более комфортных условиях и, тем не менее, никто из нас не собирается оставаться здесь навсегда!
Насколько же глубоко проникли в сознание Амамбека понятия: «род», «родня», «на-род», «Родина» и насколько же они для него священны! Наверное, казахи не пользуются гре-ческим термином «патриотизм» для описания чувства любви к Родине. По всей вероятности, в казахском языке есть свой термин-аналог?! Что-нибудь вроде «родолюбие», «отцелюбие» или «землелюбие».  При случае обязательно узнаю. Вот он – пример истинной, высокой, достойной подражания, настоящей любви к Отечеству! 
 







«ЧТИ  ОТЦА  ТВОЕГО …»


Сегодня … августа 196…года мы отдыхаем. Поднялись довольно поздно, позавтракали и лежим на резиновых матрацах возле своей палатки. Вспоминаем наполненный событиями вчерашний день: пробуждение жарким утром на арыке в окрестностях города Фрунзе; раскисшие от дождя со снегом серпантины подъёма на перевал Тюзашу в горах Тянь-Шаня, что открывает дорогу в Ферганскую долину; мрачный, влажный, длинный туннель на самом перевале и открывшуюся нам сразу после него солнечную, завораживающую картину альпийских лугов; фотографирование на память с арбузами и дынями в руках на фоне снега и цветущих эдельвейсов и, наконец, поиски места для ночлега, и остановку именно здесь.  День был впечатляющий!  Вчетвером на двух мотоциклах мы проводим свой отпуск в туристской поездке по трём советским республикам (Казахстану, Киргизии и Узбекистану) по маршруту: Балхаш – Фрунзе – Алма-Ата – Фрунзе – Иссык-Куль – Ош – Самарканд – Бухара – Ташкент – Чимкент – Джамбул – Фрунзе – Балхаш. В колясках мотоциклов кроме груза мы везём по пассажиру. У меня – моя жена. У Юрия – его пятнадцатилетний племянник Вовка - неуго-монный и непоседливый, с энергией бьющей через край любознательный мальчишка - ходячее ЧП - каждый день преподносящий нам какой-нибудь сюрприз: то он что-либо теряет, то разбивает, то вдруг сам пропадает на кратковременной стоянке. Он – острая приправа к нашим впечатлениям от путешествия.
Юрий – тридцатилетний инженер-капитан, мой добрый приятель по охотам и рыбалкам, человек близкий мне по духу. Это я сагитировал его ещё прошлой зимой на это турне. Моя жена Ольга, как настоящая боевая подруга, принимает участие в большинстве моих начинаний. Сам я - тридцатилетний инженер-майор, человек любознательный и большой любитель природы.
Солнечное утро. Холодный горный воздух свеж, чист и прозрачен. Недостаток кислорода  не ощущается. Удобно лёжа на мягком резиновом матраце, я спокойно и внимательно осматриваю окрестности.
Наша стоянка находится на берегу небольшой, но быстрой и говорливой горной речки. Безупречно чистая, хрустальная ледяная вода её, разделяемая камнями небольших водопадов на множество серебряных струй, методично облизывает и без того идеально гладкие гранитные валуны. При этом струи как бы переговариваются между собой, и их бормотание создаёт непрерывный гул, висящий над речкой. Водяные протоки в солнечных лучах то переливаются всеми цветами радуги, то кидают яркие блики, от которых невольно зажмуриваешь глаза. Если долго наблюдать, то можно увидеть перелетающих буруны некрупных форелей. Берега речки практически голые, лишь кое-где виднеются островки ивовых кустов. Речка бежит по дну огромной нежно-зелёной чаши, окаймлённой пологими склонами Тянь-Шаня.  Даже сейчас, жарким летом, вершины гор укутаны снегом. По склонам, не густо поросшим лесом, виднеется множество ручьёв и речек, подобных нашей. Скоплением тёмных точек на зелёном фоне кажутся многочисленные отары овец, пасущихся в долине. Кое-где еле различимы дымки очагов у юрт скотоводов. Впечатление такое, что перед твоим взором пейзаж сентиментального немецкого живописца. Недостаёт только на переднем плане игривого пастушка с дудочкой в яркой национальной одежде в окружении кудрявых белых овечек и пухленькой кокетливой пастушки. Как всегда в горах я ощущаю себя ничтожной букашкой перед неизмеримыми силами природы и божеством её создавшим. Может быть, отсюда и такой душевный восторг?! Поистине величественнее гор могут быть только другие горы! Достаточно вот так, как я сейчас, вписаться в горный пейзаж, чтобы это понять!
Созерцание моё прерывает неугомонный и глазастый Вовка:
- Смотрите, смотрите: к нам кто-то скачет!
Все дружно оборачиваются. Со склона горы, от чуть виднеющейся вдали юрты пастуха, к нам движется всадник. Вначале хорошо видна только пыль, шлейфом тянущаяся за его конём. Приближаясь,  он постепенно растёт, растёт, и, наконец, перед нами, резко осадив низенькую мохнатую лошадку, останавливается мальчишка лет двенадцати: черноволосый, темнокожий, узкоглазый, скуластый.  На его очень смуглом лице выделяются белые, ровные, крупные зубы. Он улыбается во весь рот и смотрит на нас как на что-то диковинное. Босые, чёрные его пятки упираются в бока лошади. Он готов тут же толкнуть её и ускакать. Ольга встаёт и протягивает ему яблоко:
- Алма, алма! Возьми!
Он принимает дар, что-то говорит, но мы не понимаем его языка, по-видимому, благодарит, и с хрустом откусывает большой кусок. На лице появляется удовольствие. Затем мы угощаем его арбузом и дыней. Мальчик принимает подношения и с нескрываемым наслаждением ест, не слезая с коня. Должно быть, фруктами его балуют не часто.
Пытаемся завести разговор:
- Ата бар? – Он понимает и кивает головой.
- Апа бар? – Оборачивается в сторону юрты и показывает на неё рукой.
На этом весь наш запас казахских слов исчерпан, и наступает молчание.  Мальчик, доев кусок арбуза, разворачивает коня и, что-то крикнув, гонит его вверх по склону, к своей юрте.
Через час они появляются  вдвоём, позади уже знакомого мальчика на неосёдланной лошади сидит ещё один малыш. Смеясь, больше жестами, чем словами, старший объясняет, что отец зовёт нас к себе в гости. Нам интересно познакомиться с бытом аборигенов, мы с Юрием заводим мотоцикл и по целине вслед за скачущими впереди ребятами едем к юрте. Мотор мотоцикла ощущает недостаток кислорода, плохо тянет, и догнать мы их не можем. Нас прежде хозяев беззлобным лаем встречает стая собак и сопровождает до юрты. У входа стоят все её обитатели: глава семейства, его жена и их многочисленное потомство – дети разного возраста от двух до семнадцати лет обоего пола.  Лица у всех радостны и приветливы.  Они что-то оживлённо обсуждают, глядя на нас. Вперёд выходит хозяин, протягивает руку и представляется: «Турумбай!» Мы называем себя. Членов семьи Турумбай представлять не посчитал нужным. Он прилично объясняется по-русски. Говорит, что языку научился во время службы в армии. Ни жена, ни дети по-русски не говорят. Оказывается он - казах и на летний сезон пригнал колхозное стадо овец в восемьсот голов на горные пастбища Киргизии. С наступлением холодов он вернётся в свой колхоз. Мы рассказываем о себе, о причинах своего пребывания в долине, о пройденном уже маршруте и дальнейших планах. Наш замысел вызывает уважение Турумбая. Завязывается тёплая дружеская беседа. Солнце уже хорошо прогрело холодный ночной воздух: мы снимаем ватники и садимся на них. Вокруг расселось всё  любопытное семейство. Этим людям не часто приходится встречать посторонних, и они искренне рады нам. Нас же интересует близкая к природе и мало меняющаяся от времени жизнь скотоводов. Мы задаём вопросы, Турумбай с удовольствием отвечает на них. Его удивляет, что такие «важные и образованные люди» – офицеры – не знают элементарных по его понятиям вещей. На его лице появляется даже какое-то превосходство, будто он разговаривает с малыми неразумными детьми. Он явно гордится собой.
Вся временная стоянка чабана включает большую юрту – это жилое помещение. Подсобным - служит юрта поменьше. У коновязи – двух врытых в землю столбов с жердью перекладиной – привязаны три лошади. Несколько собак неопределённой породы дремлют в тени. Вокруг бескрайний зелёный с невысокой и негустой травой альпийский луг, это только издали он кажется сплошным ковром. В  километре от стоянки – стадо овец, охраняемое верховым – одним их сыновей Турумбая  и собаками. Наше посещение – событие для кочевника. Тоном, не терпящим возражений, он  говорит, что его жена будет в честь нас готовить бешбармак, что  один из сыновей уже послан с приглашением к ближайшим соседям, и что его брат уже поехал в магазин, находящийся всего в тридцати километрах, за водкой. Мы с Юрием не можем отказать себе в удовольствии присутствовать на пиру мало затронутых современной городской цивилизацией степняков и с благодарностью соглашаемся.
- Чтобы вы не беспокоились за сохранность своего имущества, оставленного на стоянке, я пошлю туда своего  сына! – говорит гостеприимный чабан.
Часа через полтора, съездив на свою стоянку, уговорив Ольгу и прихватив Вовку, которого уговаривать, не пришлось, всей компанией, сняв обувь у входа, мы уже входим в жилую юрту.
Юрта – проверенное веками, легко разбираемое, собираемое и перевозимое жилище скотоводов -  имеет круглое основание диаметром до десяти метров. Деревянная конструкция из дугообразных рёбер, соединённых несколькими кольцами, с внешней стороны покрывается войлоком и брезентом. В вершине оставляется полуметровое отверстие для выхода дыма от примитивного очага их дикого камня, сложенного прямо под ним. Двери заменяет полог, окна отсутствуют вовсе. Свет проникает только через верхнее отверстие и дверной проём, отчего внутри всегда стоит полумрак. По стенам юрты, прикрывая кое-где деревянный каркас, развешаны ковры. Пол застелен толстым войлоком-кошмой. Постели на день собираются и складываются стопкой у стены. Никакой мебели кроме стола на очень низких ножках - достархана - в помещении нет. Единственные признаки цивилизации ХХ-го века – радиоприёмник «Спидола», работающий от батарей, да автомобильный аккумулятор и маленькая электрическая лампочка, подвешенная на стене. В юрте стоит крепкий запах овечьей шерсти и молока.
Джамиля, жена Турумбая, жестом предлагает нам располагаться вокруг стола. Для удобства каждый получает по маленькой подушечке, чтобы иметь возможность полулежать, подложив её под бок. Однако в ожидании торжества, подражая хозяину дома, мы сидим, по-восточному скрестив ноги, и ведём с ним неторопливую беседу об обычаях его народа. Постепенно собираются и другие гости. Это мужчины – чабаны с обветренными, прокопчёнными солнцем, коричневыми морщинистыми лицами, скуластые и узкоглазые. Возраст этих людей трудно определить. Как я не раз убеждался позднее, обычно они выглядят много старше своих лет. Одеты все примерно одинаково: дешёвая пиджачная пара, высокие кирзовые или кожаные сапоги и зимняя шапка. Старших отличает редкая, недлинная борода с проседью. Входя, они здороваются, прикладывая руки к груди и кланяясь, а затем подавая каждому руку для знакомства. Хозяин называет имя очередного гостя, мы представляемся, вста-вая. Все сравнительно неплохо говорят по-русски,  каждый спрашивает: откуда мы и зачем здесь, в горах, и нам приходится многократно повторять своё повествование. Все гости Турумбая, кроме нас, - его родственники, и он долго объясняет нам степень родства с каждым. 
Между тем обречённая на бешбармак овца уже зарезана, освежёвана, разделана и варится в большом котле на очаге возле юрты. На столе появляется местная водка «Арака», нарезанный крупными ломтями хлеб без каких-либо хлебниц, и хозяин предлагает всем гостям выйти и вымыть руки. Нам он объясняет: «Бешбармак по-казахски значит «Ешь руками!»». Перед входом в юрту Джамиля поочерёдно подаёт каждому гостю мыло, полотенце и поливает на руки водой их узкогорлого кувшина. Вымыв руки, гости возвращаются на свои места за достарханом. Начинается торжественный обед по-казахски.
В юрту церемонно входит хозяйка с круглым подносом в вытянутых руках,  на котором лежит чёрная, обугленная, с обгорелыми ушами и оскаленными зубами голова овцы, и останавливается перед одним из аксакалов с жидкой седой бородой.
 - Назарбай – самый старший и самый почтенный из нас, поэтому ему принадлежит право начать пир! – поясняет несведущим хозяин дома.
Самый почётный гость с поклоном принимает деликатес в руки, достаёт из ножен, висящих на поясе, нож, обрезает куски мякоти с черепа и с аппетитом, медленно, явно демонстрируя наслаждение, жует их. Иногда, если отрезать кусок мяса ему что-то мешает, он, удерживая его зубами, отрезает большим острым ножом у самых своих губ. Я с опаской смотрю, как бы он не порезался, но ничего не происходит:  делает он это очень ловко. Ковыряя остриём ножа череп, он достаёт кусочки мозга, ест их и закатывает глаза от наслаждения. Лакомство у меня не вызывает восторга и я думаю: «Только бы эту голову не передали мне!» Успокаиваюсь, когда понимаю, что голова переходит по старшинству, а поскольку я молод, то вероятнее всего до меня очередь не дойдёт - всё съедобное будет съедено раньше. И я, к моей радости, не ошибся.
Одновременно с началом ритуала хозяин начал наливать водку в гранёные стаканы. Первый тост был «За предков!» Говорил Турумбай по-казахски, но для нас сделал пространный, по-восточному цветастый перевод. Вряд ли я смогу его повторить! Затем пили: за родителей, за сидящих за столом, за детей, за хороший приплод скота и т.д и т.п. Тостов было много, водки тоже, хозяин щедро пополнял стаканы, и я незаметно стал сливать содержимое своего стакана на землю, под кошму.
После «расправы» с головой Джамиля стала носить на стол пиалы, до краёв наполненные мясным бульоном, и ставить их перед Турумбаем. «Это называется ухо», - сказал нам хозяин и стал передавать пиалы гостям опять по старшинству. Пиалы казахи держали всеми пальцами правой руки снизу, как это делали русские купцы и мещане, когда пили горячий чай из блюдца. Запивать водку горячим ухо мне было неприятно, однако хозяевам почему-то нравилось. Они это делали с видимым удовольствием.
Наконец, Джамиля внесла на подносе с довольно высокими бортами жирный, наваристый мясной бульон, щедро посолённый и приправленный перцем, в котором плавали большие куски баранины и варёного теста, подобные разрезанным на квадратики величиной в пол-ладони русским блинам или нашей домашней лапше. Хозяин своим ножом, беря мясо в руки, разрезал его на более мелкие куски, соизмеримые с кусками варёного теста. Ни ложек, ни вилок на столе не появилось. Пришлось прежде присмотреться: как будут есть  это блюдо казахи.
Аккуратно сложив пальцы правой руки в какое-то подобие ложки, они брали кусочек теста, затем мяса с бульоном и очень ловко, даже, я бы сказал изящно,  отправляли всё это в рот. Ни по рукам в рукава пиджаков, ни на стол почти ничего не проливалось. Попробовал скопировать это действо и я, но у меня получилось значительно хуже. Пришлось отказаться от бульона и есть только мясо с лапшёй. Посмотрел на других наших: они поступали также. «Век живи и век учись!» – гласит наша народная мудрость.
Обслужив мужчин, насытившихся и теперь возлежащих вокруг стола на подушечках, подложенных под правый бок и опершись на локоть, хозяйка внесла таз с остатками мяса, требухой и костями овцы и, расположившись у входа в юрту на полу вместе с детьми, принялась за еду. За стол здесь допускались только взрослые мужчины и парни, отслужившие в армии. Исключение (и то не всегда) делалось для русских гостей. Позже мне приходилось бывать в гостях у аборигенов в других местностях степного Казахстана, и я убедился, что такой порядок строго соблюдался и там. Бросались в глаза патриархальные традиции степняков: уважительное, подчёркнуто почтительное отношение младших к старшим. Молодые не считали возможным перебить старшего в разговоре, вмешаться в разговор двух старших, тем паче пере-чить им в чём-то.
Выпив водки и хорошо закусив, мужчины блаженствовали, полулёжа за столом: курили, лениво перебрасывались отдельными репликами, кое-кто уже всхрапывал. Несмотря на обилие спиртного, откровенно пьяных не было. Какое-то время отдохнув, принялись за чай. Опять суетилась вокруг стола Джамиля, разливая в пиалы крепко заваренный горячий чай и разбавляя его молоком. Кусковой сахар и печенье не первой свежести были высыпаны из бумажных пакетов прямо на стол. Сигналом к тому, что гость чаю напился, для хозяйки служила его пиала, перевёрнутая вверх дном. 
Когда света, падающего из отверстия в крыше и дверного проёма, стало недостаточно, Турумбай включил аккумуляторную двенадцативольтовую лампочку. Она тускло осветила помещение, и постепенно гости стали едва различимы. Темная южная ночь укрыла горную долину. Люди стали подниматься с кошмы и выходить на воздух. Обнявшись  с хозяином и погладив по голове подвернувшегося под руку кого-либо из его детей, попрощавшись с нами за руку, они с заметным трудом садились в сёдла дремавших у коновязи лошадей и исчезали в темноте. Небо заволокло тучами:  ни звёзд, ни луны видно не было. Вокруг юрты стояла кромешная темень. Мы тоже уселись на  мотоцикл, чтобы ехать на свою стоянку. Юрий включил фару, но она подавила незначительную часть темноты и только мешала ориентироваться в пространстве. Распрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы медленно поехали  по ровному склону горы. Где-то там, внизу была наша палатка.
- Мой сын встретит вас, не заблудитесь, обязательно упрётесь в речку! – сказал Турумбай и на прощание помахал рукой. - Вокруг него, как и при встрече, толпилось всё его многочисленное  семейство. Все махали руками и что-то кричали. Мы тоже кричали слова благодарности. 
Через полчаса перед мотоциклом вырос всадник. Это был наш знакомый мальчик. Привычно ориентируясь в темноте, он поехал вперёд. Вскоре стал слышен шум реки и, наконец, мы увидели нашу палатку. Попрощавшись, наш охранник ускакал домой.
Полные впечатлений от бешбармака и знакомства с бытом чабанов мы забрались в свои спальные мешки, но быстро засопел только Вовка. В полной темноте под шум горной речки мы ещё долго обсуждали увиденное и услышанное.
- Азиаты-кочевники ещё сохранили веками установленный патриархальный уклад жизни. Отец семейства, обеспечивая материально его существование, является для всех его членов господином, монархом, божеством. Его указания выполняются беспрекословно. Он имеет возможность передать традиции своего народа, воспринятые им самим от отца и деда, своим детям. Его жизненный опыт не пропадает впустую, не нарушается связь времён и поколений. Эти люди, оторванные самими условиями жизни от европейской цивилизации ХХ-го века, живут более по нравственным законам, чем по юридическим, - по законам справедливости. И это прекрасно! – медленно,  раздумчиво, с восхищением  говорит Юрий.
- А униженное положение женщины тебе тоже нравится? – возмущается Ольга. – Женщина у них – бесправная и безмолвная рабыня и стоит не дороже мешка орехов, как утверждает их Коран. 
- Тебя, конечно, более устраивает  европейская эмансипация?! – подключаюсь к разговору я. – Тебе  по душе, что у европейцев, да и в нашей России, женщины порой стали образованнее мужчин, их работа оценивается государством выше мужской, они становятся экономически независимыми от мужа, перестают его уважать и это невольно передаётся детям. В конце – концов, дети начинают игнорировать не только отцов, но и самих матерей. В результате падает авторитет обоих родителей, опыт предшествующих поколений не передаётся последующим, забываются народные традиции, падает национальное самосознание, происходит ассимиляция народа. В Европе уже спохватились и призывают женщину вернуться к семейным делам, заняться тем, что ей предписано природой: рожать и воспитывать детей! Ты сама - медик и знаешь, что больные больше доверяют врачам-мужчинам, чем женщинам. А разве лучше стала воспитывать молодёжь школа оттого, что учителя теперь почти сплошь – женщины?
- Наверное, не следует впадать в крайности, - перебил меня Юрий. - Одинаково плохо, когда женщина – раба мужа и, когда она становится «эмансипэ»!  Разумное всегда лежит между крайностями!
Я соглашаюсь с ним, Ольга молчит, подыскивая аргументы в свою пользу.
- Патриарх – родоначальник, праотец, уважаемый глава семейства, - продолжает философствовать Юрий. – Патриархальные обычаи, отношения: простые, традиционные, семейно-домашние. Они достались нам от далёких предков. Но время идёт, европейская цивилизация уже давно разрушила такой уклад жизни. То же происходит сейчас и у нас – русских.  Семейные, родственные связи рвутся на наших глазах. Ещё совсем недавно было время, когда непререкаемым авторитетом, главой семейства из трёх – четырёх поколений были старшие в роду. Но, к сожалению, таких семейств становится всё меньше и меньше и особенно в городах.  Запад давит на нас. Распадаются наши большие семьи. Уже редко увидишь отды-хающие где-нибудь в парке вместе три поколения одной семьи. Всё чаще двоюродные братья и сёстры не знают друг друга, да и родные – никогда не встречаются. По-видимому, это закономерно для европейской цивилизации. Хотя я и сожалею об этом! Мы – русские люди – наполовину азиаты и, потому нам больно видеть утрату патриархальности. А вот Восток пока не поддаётся европеизации! Возможно, потому, что он более религиозен? «Будь, благодарен мне и родителям твоим! – так звучит Сура Корана аналогичная пятой христианской Заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою…» Нарушение этой Заповеди и ведёт к нарушению связи поколений, к ослаблению единства народа, его жизнестойкости и, как следствие, к его ассими-ляции. Я сегодня спросил у Турумбая: знают ли его дети своих предков? И он ответил, что каждый казах обязан помнить не менее семи предшествующих  поколений. Это удерживает его от дурных поступков. Ведь поступая плохо, он бросает тень не только на себя, но и на предков! Вспомните: русские люди (в большей степени, конечно, дворяне) тоже знали своё генеалогическое дерево, гордились им, и боялись опорочить неблаговидным поступком своих праотцев! К сожалению, наша советская педагогика забыла этот очень эффективный воспитательный приём! Утраченной во многом  в последнее время  духовности нам – русским надо учится на Востоке! Наше увлечение материальными ценностями Запада и пренебрежение духовными ценностями Востока ни к чему хорошему не приведёт!
- Те, которые не слушают старших, умирают молодыми. Зачем им старость, ведь они её не уважают! – вспоминает слова Конфуция Ольга.
Все надолго замолкают, осмысливая этот гимн патриархальности и духовности азиатов.
- Давайте останемся здесь ещё на пару дней, чтобы лучше ознакомиться с обычаями и нравами степного народа! – предлагаю я. – Никто не возражает.
Ровно гудела бурная горная речка. Иногда сквозь её шум слышались шелест крыльев и голоса каких-то ночных птиц. Ритмично застучали капли дождя по крыше нашей палатки, и сон постепенно сморил меня. С радостным чувством за народ, бережно хранящий свои традиции и духовные ценности и неподдающийся влиянию западной материальной цивилизации, я и уснул. Мне снились освещённые солнцем сверкающие вершины гор, эдельвейсы среди островков снега, изумрудный альпийский луг и почтенный аксакал на склоне горы, то ли пророк Магомет, то ли сам Аллах, поучающий меня восточным мудростям и объясняющий: какую важную роль в жизни людей играет Сура Корана «Будь, благодарен мне и родителям твоим!»   




В КАМЫШАХ

Слышьте-ка, Иван катит! – оторвавшись от еды и прислушавшись, ни к кому конкрет-но не обращаясь, сказал Артамон - мужчина средних лет, плотный, загорелый, заросший не-дельной щетиной, одетый в усыпанный рыбьей чешуёй комбинезон.
Компания из четырёх человек – двое мужчин и две женщины – сидела на чурбаках за грубо сколоченным  из не струганных досок  врытым в землю столом. Шагах в двадцати на-ходилось неказистое жилище – домик с одним маленьким подслеповатым оконцем, постро-енный из подручного материала: дикого камня, глины и камыша. Рядом  дымился примитивный очаг.
 Домик стоял почти на самом берегу одной из многочисленных проток в дельте реки  Или, в километре от её впадения в озеро Балхаш.  Стеной его окружал четырёхметровый ка-мышовый лес. Позади, невдалеке, виднелась цепь довольно высоких песчаных барханов, за которыми был  мелкий залив Балхаша  густо, как болото кочками, усеянный ондатровыми хатками. Это был промысловый участок Артамона. Летом, охраняя его покой, он вместе с семьёй постоянно жил в этой избушке, зимой – только во время промысла ондатры. Он был промысловиком - охотником и рыбаком: ловил рыбу и ондатру и свою добычу периодически сдавал заготовителям из города Балхаш, что-то оставляя и себе для личных нужд и для продажи.
Километрах в сорока отсюда, в камышовых дебрях, прятался небольшой посёлок из двадцати – тридцати подобных промысловому, только чуть больше размером глинобитных домишек с плоскими крышами, и мало от них отличающихся овчарен. В посёлке кое-кто держал овец и здешних мелких, малопродуктивных, но зато неприхотливых коров, довольствующихся в основном камышовым кормом. Был в посёлке приют и у Артамона. Административно посёлок считался промысловой бригадой большого колхоза.
Две женщины за столом: жена и приёмная дочь Артамона, удивительно схожие между собой блондинки с голубыми глазами, несмотря на длительное проживание в южных широ-тах, в облике сохранили что-то холодное, нордическое.  Жена – Мария была из выселенных во время Великой Отечественной войны в Казахстан поволжских немцев. Отца её дочери никто в посёлке не знал. Мария тщательно оберегала тайну её рождения. Как все  женщины в этих краях Мария выглядела  старше своих пятидесяти лет. Дочери Зинке было около два-дцати. Не будучи красавицей, она привлекала внимание всякого мужчины цветущей молодостью, живостью характера и независимостью поведения. Она, должно быть, осознанно старалась демонстрировать свою власть над сильным полом, и это ей безусловно удавалось.  Вокруг неё  вились и молодые мужики, и не очень, но предпочтение по непонятным причинам она отдала совсем ничем не примечательному, даже невзрачному, небольшого роста и не богатырского телосложения, далеко не красавцу лицом -  парню лет двадцати семи. Звали его Петька.  Он был самым обычным рыбаком и охотником: не шибко грамотным, разговорчивым и весёлым. По-видимому, какие-то душевные качества привлекли к нему внимание Зинки. Заметив это, большинство поселковых претендентов на благосклонность Зинки оставили свои назойливые ухаживания. Четвёртым за столом был он.
Клонился к закату самый обычный летний трудовой день. Мужики с раннего утра вы-тряхнули сети и сдали рыбу на стоящую на якоре в Балхаше плавбазу. Оставленную для личных нужд – женщины обработали: вычистили и засолили для ухи и для дальнейшей суш-ки  и заготовки на зиму. И сейчас, когда солнце уже опустилось до гребней ближайших бар-ханов, образовав длинные тени на воде протоки и на обжитой поляне; дневная жара смени-лась вечерней приятной прохладой, а беспощадные здесь комары ещё не преступили к своей работе; они, наслаждаясь покоем и отдыхом, сидели за столом, ели привычную рыбацкую уху да изредка перебрасывались ничего не значащими фразами. Их  лица, прокалённые солнцем  и продублённые постоянными  ветрами, цветом мало походили на европейские и ничуть не отличались от лиц аборигенов – казахов. Обращали на себя внимание руки этих людей: непомерно большие, красные, в неуспевающих заживать трещинах и царапинах от постоянного общения с водой, рыбой, камышом и солнцем. Лица старших не отражали никаких эмоций кроме покоя.  Зинка и Петька были оживлены, их глаза блестели в предчувствии близости во время предстоящей ритуальной прогулки по камышам вдоль берега протоки.
Изредка над ними проносились утки, совершая свой вечерний моцион, заливались ка-мышевки и щурки, громко и раскатисто кричали огромные серо-белые чайки-мартыны – всё было так мило и привычно и располагало к блаженному покою.
Шум моторов,  постепенно приближаясь, превратился в грозный рёв, и, наконец, два мощных  «Вихря» вынесли дюралевую «Казанку» из-за поворота протоки.   Моторы заглох-ли, и лёгкая лодка по инерции  наполовину выскочила на пологий берег рядом с сидящими за столом.
- Общий привет! – крикнул лодочник и встал со скамьи.
Огромного роста, с накаченными как у культуриста руками и грудью, с бычьей шеей, стриженый наголо, в брюках, майке и кедах, загорелый – он всем своим видом отличался от местных жителей.
Переступив через борт лодки, он решительным шагом направился к столу. Вынул из карманов брюк две бутылки  «Москванына» и, поставив их на стол,  по-хозяйски сел на сво-бодный чурбак напротив Петьки,  небрежно бросив:
- Зинка, закуску тащи, пить будем!
- Сиди, Зинка, я сама, - остановила её мать и пошла в дом. 
Вернулась она нагруженной, неся большой кусок вяленой осетрины, гранёные стака-ны, миску,  ложку  и бумажные пакеты. Нарезала балыка и хлеба, высыпала прямо на стол содержимое пакетов: сахар и пряники и налила гостю ухи. Всё было готово к нежданному пиршеству.  Гость угрюмо и молчаливо наблюдал за приготовлениями.
В посёлке он появился недавно. Никто толком не знал: кто он, откуда и зачем приехал. Назвал себя Иваном, спросил: у кого можно пожить некоторое время и, договорившись с хозяином, поселился в одном из домишек. Хозяин был стар и одинок.  У пришельца водились деньги. Вскоре он приобрёл два новеньких «Вихря» и, подвесив их на хозяйскую «Казанку», стал местным королём – такого богатства ни у кого не водилось.  Этому  высокому положению  в посёлке способствовали  и его внушительная комплекция, и воровской жаргон, и татуировки, обильно «украшавшие» его тело, и рассказы парням и подросткам о «героических» похождениях. Подростки особенно, как мухи, липли к нему, когда он вечерами усаживался на бревне около своего жилища, курил и во всей красе демонстрировал обнажённых красавиц, русалок, змей и драконов, мечи и кинжалы – синей тушью выколотые на его могучем теле. Говорили, что даже на ягодицах у него были изображены кошка и мышка,  которые при движении создавали иллюзию кошачьей охоты. Он щедро угощал молодёжь водкой, отчего авторитет его ещё больше возрастал. Было ему на вид лет тридцать, но, если верить его рассказам, он прожил в десять раз большую жизнь. Даже взрослые мужики и бабы порой присоединялись к молодёжной компании, чтобы послушать его удивительные рассказы, которые касались чаще всего праздной, развесёлой  жизни на южных курортах, ресторанов, продажных женщин и драк.   Хотя о целях своего прибытия в эти глухие места Иван ничего не говорил,  многие догадывались о его неладах с законом, но никого это не удивляло и не возмущало. Живущие здесь люди и сами не очень руководствовались юридическими нормами, предпочитая жить по традициям предков. Совесть – как они её понимали – была главным мерилом их поступков. Никакими делами Иван не занимался: носился на моторке по протокам, распугивая всё живое, купался и загорал на песчаных балхашских пляжах, а вечерами организовывал весёлые гулянки.
Разлив водку по стаканам и, никого не приглашая, выпив, он без длинных преди-словий начал: 
- А я ведь приехал забрать Зинку. Уж очень она мне приглянулась! Сегодня верный человек доставил мне маляву, и завтра же я покидаю вашу дыру. Хватит, отдохнул, дело зо-вёт!  Обещаю тебе, Зинка, роскошную, беззаботную и весёлую жизнь. Как куклу тебя наря-жу. Жить будешь в хороших домах с отоплением, ванными и уборными, которые тебе и не снились! Увидишь со мной весь белый свет. Тебе не придётся больше возиться с этой воню-чей рыбой, ходить в грязных лохмотьях, мёрзнуть зимой и печься на жаре летом. Ты у меня будешь красавицей, королевой! Очень многие будут завидовать тебе! Деньги у меня есть и всегда будут! Я сильный и фартовый!
Недоумение появилось на лицах слушателей. Никто не ожидал такого оборота дела. Ранее Иван никак не проявлял своих чувств к  Зинке.
Медленно, но решительно поднялся из-за стола Петька. Его тщедушное тело сильно контрастировало с бычьим обликом Ивана.
- Зинка – моя невеста! И я женюсь на ней! – членораздельно, растягивая слова, тихо, но твёрдо сказал он.
Иван рассмеялся:
- Что можешь ты дать ей? Вот эту нищету? – он указал рукой на хижину. – Кучу го-лодных, сопливых детей? Если она останется с тобой, то всю жизнь будет сожалеть об упу-щенной возможности и проклинать тебя!  Я убеждён, что у неё хватит ума для правильного выбора! Ну, что скажешь, Зинка?!
Зинка, опустив глаза, молчала. Мария с умилением смотрела на Ивана, готовая сию минуту заменить дочь. Артамон не проявлял никаких эмоций. Он был выше этого: «Пускай молодые сами разбираются!»
- Зинку не отдам! – в голосе Петьки, в выражении его лица чувствовалась готов-ность защищать своё право. Сощуренные глаза стали колючими, кулаки сжались добела. – Если попробуешь взять силой, убью!
По всему было видно, что он готов и на это. В его не богатырском  теле жил могучий боевой дух, как и у многих русских людей, нашедших приют в этой глуши. Ежедневная борьба со стихией закаляла  их волю и характер. Петька не шутил! Иван тоже встал. Огром-ной глыбой он навис над маленьким Петькой.
- Мокрица! Да я раздавлю тебя!
Петькина рука с неизвестно откуда взявшимся ножом метнулась в сторону Ивана. Хо-рошо подготовленный к подобным схваткам  Иван  среагировал мгновенно. Уклонившись вправо, левой рукой он поймал руку с ножом за запястье, рывком подтянул Петьку к себе, а правой - нанёс сильнейший удар в лицо нападавшего.  Петька перелетел через чурбак, на котором только что сидел,  и рухнул в камыш. Иван не спеша  обошёл стол и направился к лежащему сопернику.  У него был вид разъярённого медведя. Женщины бросились к нему и повисли на руках.
- Не трогай! – нечеловеческим голосом закричала Зинка.
В этом крике были и мольба, и угроза, и бесконечная любовь женщины, и готовность самки до последнего защищать своего детёныша. И этот крик достиг недоразвитой души Ивана. Стряхнув, как пыль с рукавов, висящих на нём женщин, он остановился:
- Я жду твоего последнего слова!
Зинка уже бережно, как мать ребёнка, приподнимала  голову Петьки.
- Я люблю его и здесь моя Родина! Мне  хорошо и ничего другого мне не надо!
- Дура!
Иван резко повернулся, в сердцах плюнул и, подойдя к лодке, столкнул её в воду. Взревели моторы, и «Казанка», поднимая буруны, понеслась в сторону посёлка.
Намочив подол платья, Зинка обтирала окровавленное лицо любимого. Пришедший в себя Петька, несмотря на  кровь из носа и зелёные круги в глазах, ощущал себя победителем Голиафа. Он был совершенно счастлив.   



"УДРУЖИЛ"

Давно это было. В то время жил я в маленьком городке на берегу большого озера, ок-ружённого бескрайне и безжизненной степью. Озеро – эта жемчужина безводной степи - бы-ло единственным природным украшением жизни обитателей городка, удалённого от цен-тров цивилизации на тысячи километров. Никаких учреждений культуры кроме библиотек в городе не существовало, телецентров поблизости тоже, и телевидение, которое с момента своего появления разъединяло людей, а ныне, кроме того, зомбирует их и разрушает традиционную культуру и духовность, было нам тогда недоступно.  Досуг наш был во многом связан с озером.
В тёплое время года, особенно по выходным дням, всё побережье было буквально усеяно рыбаками. С удочками и закидушками, порой целыми семьями, люди с увлечением предавались рыбной ловле, соревнуясь между собой в количестве пойманной рыбы и, конечно, в качестве и величине трофеев.  На закидушки ловили упитанных, крутобоких сильных золотистых сазанов и зубастых, колючих, медлительных судаков; на удочки – небольших серебристых амурчиков и подлещиков.
Приятно в жаркий день, сидя с удочкой на большом влажном и тёплом валуне, слушать шелест лёгкой волны в прибрежной гальке, ощущать ласковое прикосновение воды к твоим ногам, любоваться голубой далью и предаваться вялым размышлениям, нарушаемым только поклёвками.
Зимой, когда устанавливался толстый лёд, начиналась не менее увлекательная подлёд-ная рыбалка. У берега, близь камыша, ловили подлещиков и амурчиков, на глубине – суда-ков. Ставили и самоловы-донки, которые проверяли раза два в неделю, и обычно без добычи не оставались.
Хорошо вечером, уже в темноте после дня сидячей работы, прогуляться пешком несколько километров, пробить пешнёй десяток лунок во льду толщиной более полуметра, подышать свежим чистым морозным воздухом, который, кажется, проникает в каждую клеточку твоего тела, оживляет её и заставляет кипеть кровь в жилах.   Вокруг тебя:  ледяная пустыня, освещаемая только синим, мертвенным лунным светом, превращающим в бриллиантовые россыпи снег под ногами; вдали тёплым уютом мерцают огни города, яркие южные звёзды на чёрном небе напоминают о вечности…  Если же ко всему этому добавить удовле-«Удружил!»

Давно это было. В то время жил я в маленьком городке на берегу большого озера, ок-ружённого бескрайней и без творение  от вида зубастой пасти судака, подтянутого из непро-глядной глубины к лунке, то становится ещё более понятной вся прелесть этих вечерних прогулок.  Сейчас я с наслаждением вспоминаю те, давно ушедшие времена  молодости.
Мой тогдашний сосед по лестничной площадке Николай Петрович, о котором и пойдёт дальнейший рассказ, был одним из немногих, кто природу не любил и рыбалкой не интересовался. Был он тогда чуть старше меня, очень приятной внешности брюнет с правильными чертами лица,  тонкими щёгольскими усиками и тёмными маслянистыми глазами. Очень общительный, весёлый и остроумный – он производил на всех самое благоприятное впечатление. Особенно это касалось женщин, которые не оставляли его без внимания и которым он, не будучи чёрствым эгоистом, отвечал тем же. Николай Петрович занимал должность заведующего научной лабораторией, готовился к защите докторской диссертации и считался очень перспективным работником. Ему пророчили хорошую научную карьеру и блестящее будущее. Жил он с женой и двумя маленькими дочками. Тесно мы не дружили, но как соседи часто общались по хозяйственным вопросам, иногда ходили вместе пешком на службу и возвращались домой. Человек это был достаточно открытый, и потому я многое знал о его личной жизни.
Жена Николая Петровича, его однокурсница, Виктория Андреевна – женщина ничем не выдающаяся, рано поблекшая и увлечённая исключительно домашними заботами, была хорошей хозяйкой, но на себя внимания обращала мало. Замкнувшись на семейных проблемах, она постепенно отошла от общественной жизни, забыла обо всём, чему её учили в университете, и сильно отстала от мужа в своём духовном развитии.   Понимая это, она с годами стала всё больше стесняться своей непривлекательности ни как женщины, ни как собеседника и отдаляться от людей всё дальше.  Заложенная в неё природой ревность от этого возросла многократно. Она ревновала своего мужа, что называется, «к каждому телеграфному столбу».  Не последнюю роль при этом играли «доброжелатели», которые усердно  «подливали масла в огонь». Вместо того, чтобы подумать: каким образом можно поднять собственный вес в глазах мужа и, может быть, в интересах сохранения семьи и отца дочерям закрывать глаза на некоторые его «шалости», она усугубляла положение постоянными упрёками, скандалами, истериками, причитаниями вроде того, что: «ты загубил мою жизнь, твои донжуанские похождения доведут меня до петли, ты ещё покаешься» и т. п.  Не стану утверждать, что эти её претензии не имели никаких оснований.
Виктория Андреевна не раз уже обращалась к начальникам мужа за помощью. Надо сказать, что в те времена Коммунистическая партия, по сути руководившая всей жизнью в стране, оберегала высокую нравственность народа и особенно крепость семьи,  считая её краеугольным камнем, на котором держится прочность всего государства. Мне этот взгляд не кажется ошибочным. Существовали такие институты как товарищеские суды, суды чести в организациях и по месту жительства. Большое внимание этому уделяли партийные органы.  Нарушителей моральных норм старались воспитывать всеми мерами вплоть до  административных. Применялись не только методы убеждения, но и принуждения. И эта работа не была безрезультатной. Доказательством тому служит резкий упадок нравст-венности сразу после начала реформ девяностых годов.
С Николаем Петровичем уже проводились беседы о важности сохранения и укрепления семьи. Он соглашался, обещал всё уладить, но обстановка накалялась, взрыв приближался.
 В тот вечер я поздно возвращался с рыбалки. Было около одиннадцати часов, когда я поднимался по лестнице. Рыбалка не была удачной: с донок я снял всего двух килограммо-вых судачков, как мы говорили «карандашей». Усталый и замёрзший я спешил домой.
На  лестничной площадке в тусклом свете лампочки топтался мой сосед. Вид у него был озабоченный. Должно быть,  он уже достаточно долго готовился к очередному неприят-ному разговору с женой:  на полу валялась пара окурков. Увидев меня, он очень обрадовался: встреча могла оттянуть ссору. Николай Петрович был слегка под хмельком, и отговориться задержкой на службе представлялось не правдоподобным. Я не был расположен к длительной беседе, поэтому почти сразу предложил:   
- Слушай, Николай Петрович, возьми моих судачков! Преподнеси их жене, как про-явление заботы. Может быть, это ублажит её и  смягчит её праведный гнев?! – Я знал, что она очень любит судака и прекрасно готовит его в соусе  «по-польски».
Сосед несколько воспрянул духом. У него появилась надежда на сравнительно мирное разрешение коллизии. Я простился и открыл свою дверь.
На утро, когда я вышел из квартиры, чтобы идти на службу, Николай Петрович уже ожидал меня на лестничной площадке. Вид у него был самый неприглядный: всё лицо его было в кровоподтёках, как будто по нему неоднократно прошлись наждачной бумагой.
- Сообщи, пожалуйста, моему начальнику о том, что я заболел и с неделю на службу не приду! Детали я позже объясню ему сам. – Я пообещал.
- Ну, что не помогли тебе мои судаки? – в свою очередь спросил я.
- Лучше бы ты мне их не давал! Виктория взяла их за хвосты и отхлестала меня ими по щекам! А у них очень жёсткая и шершавая шкура!
Я посочувствовал и обещал не распространяться об этом происшествии. 
Отсидевшись дома пока заживали его щёки, Николай Петрович ушёл от жены и подал в суд заявление о разводе. Он не вынес унижения и гласности: слух о его избиении судаками  какими-то путями распространился по городу и вызвал много не лестных пересудов. За уход из семьи он получил строгий выговор по партийной линии, и карьера его закатилась. Вскоре он совсем уехал из города.
Я, со своими судаками, стал невольным виновником этой маленькой трагедии.






ШУТКА

Счастливые полученным, наконец, решением сложной теоретической задачи мы вышли из специального, полностью изолированного от внешней среды здания, где находился машинный зал, на свежий воздух.  Мы – это три инженер-капитана, молодые, энергичные, увлечённые работой и жизнерадостные  инженеры-программисты, люди редкой в те годы и дефицитной профессии. Жизненные силы, молодость бурлили в нас, и, казалось, что такому состоянию не будет конца. Дело было в разгар лета в маленьком закрытом городке, надёжно спрятанном среди бескрайних южных степей и полупустынь на берегу казахского степного моря. Стояла глубокая жаркая и душная, по-южному тёмная ночь. Абсолютно чёрное безоблачное небо было усыпано яркими мохнатыми звёздами, угрожающе, как турецкий ятаган, выглядел узкий серп луны, отлично просматривался Млечный путь и посреди него, если внимательно присмотреться, можно было найти и заметно перемещающиеся яркие звёздочки, - в какой-то части плоды и наших трудов – искусственные спутники Земли. Даже сейчас, ночью, остро  ощущалось горячее сухое дыхание каменистой, раскалённой за день, растрескавшейся от жары почвы полупустыни.  Оно резко контрастировало с комфортным микроклиматом машинного зала. Впечатление было сродни тому, когда  с морозного воздуха входишь в прогретую сауну. Два солдата, дежурившие на проходной объекта, как обычно, забавлялись, наблюдая бои фаланг, скорпионов, медведок и каракуртов, пойманных тут же в ярком свете фонаря и водворённых  в стеклянные банки. Яркий свет ночью, как магнитом, притягивает к себе всю эту нечисть.
Мы ещё никак не могли придти в себя от достигнутого положительного результата до-вольно длительной работы и, перебивая друг друга, в который  раз обсуждали отдельные  детали и всю предшествующую историю. Возбуждённые, громко беседуя, мы шли по отды-хающему мёртвому городку. И люди, и дома, и деревья с пожухлой листвой, и цветы на клумбах, и даже тусклые уличные фонари – всё  казалось, крепко спало после вчерашнего трудового дня. Нам же было не до сна. Радость победы переполняла нас. И тут Олег предло-жил:
- Пойдемте-ка на пляж! Это нужно обмыть!
Магазины были давно закрыты, к тому же здесь существовал сухой закон, так что речь шла не о существующем у русских людей обычае отмечать застольем важные события. В душную ночь необычайно приятно  окунуться в прохладную по сравнению с воздухом воду озера. Мы дружно поддержали идею и кратчайшим путём между притихших тёмных домов направились туда, откуда слышался ворчливый голос прибоя. Пляж был пуст, последние ку-пальщики давно смотрели сны в своих постелях под мокрыми,  охлаждающими горячие тела простынями. Надо сказать, что ночные купанья в том городке вовсе не были чем-то необыч-ным. Жара часто загоняла жителей в воду, не взирая на время суток. Сейчас же тишину на-рушало только шуршание гальки под ритмично накатывающейся и отступающей волной. Во мраке ночи еле угадывались пляжные грибки. Раздевшись под одним из них догола, мы с наслаждением с разбега кинулись в желанную прохладу.  В удовольствие, поплавав, мы с Валентином улеглись у кромки берега так, чтобы накатывающиеся волны омывали всё тело до самого подбородка.
- Как же приятно вот так лежать на спине, омываемым ласковой тёплой водой, и смотреть в бездонное,  чёрное звёздное небо, осознавая, что  ты – крохотный на его фоне че-ловечек - дерзнул дотронуться до его вечности своей рукой! – раздумчиво сказал лежащий рядом со мной Валентин. Как ни странно, но я тоже думал об этом.
  Мы надолго замолчали, занятые своими мыслями, тишиной и зрелищем южной при-морской ночи. Олег всё ещё плавал где-то в темноте, лишь изредка призывая нас присоеди-ниться.
Насладившись вволю ночным купанием, мы оделись и крикнули в темноту Олегу, но он ответил, чтобы его не ждали, что он ещё поплавает. Пожелав друг другу доброй ночи, мы собрались разойтись по домам, когда неугомонный  весельчак и балагур Валентин предло-жил:
- Давай-ка,  положим, брюки Олега на грибок! Пусть поищет, раз ему спать не хо-чется!
С этими словами он поднял и положил на почти плоскую поверхность грибка всю оде-жду Олега.
…Спал я плохо. Вдохновлённый вчерашней удачей, не воспользовавшись положенным за ночную работу отгулом, поздним утром  отправился на работу. Руки, что называется, чесались. Хотелось скорее взяться за следующий этап. Чуть позднее меня пришёл Валентин. Задерживался почему-то Олег. К полудню, наконец, появился и он. Но что это? Голова его была перевязана свежим бинтом. На лбу через бинт проступала кровь.
 - Что случилось, Олег? – всполошились мы с Валентином. Кто это тебе разбил голо-ву!?  Мы готовы были стеной встать за нашего друга. Но он молча сел за свой стол, выглядел раздражённым и обиженным и явно не хотел с нами разговаривать. Мы не унимались:
- Скажи, наконец, что произошло? Кто виновник? Может быть, нужна какая-то наша помощь?
До конца рабочего дня он так и не сказал ни слова, увлечённый работой или имитируя это.  Уже   стали собираться домой, когда, видимо, достаточно успокоившись, он вдруг заго-ворил сам:
 - Так кто же из вас ночью додумался спрятать мою одежду? Кому я обязан своей раз-битой головой и всем происшедшим этой ночью после нашего расставания?
Валентин и не думал таиться. Он тут же признался, покаялся и попросил прощения, сразу поняв, что причиной неприятностей Олега явилась его шутка. Удовлетворённый этим, незлопамятный и отходчивый Олег, давно знавший об этой слабости друга, по дороге домой  рассказал нам следующее:
« После вашего ухода я, поплавав ещё с полчаса, вышел на берег и стал искать одежду. Вначале мне показалось, что я разделся возле вот этого ближнего грибка, но её здесь не ока-залось. Решил, что перепутал грибок. Последовательно обследовал все грибки, благо они по военному выстроены в линию и их в темноте было не трудно найти, обшарил пляж вокруг каждого, но всё безрезультатно! Одежды моей нет! «Ну, - думаю: - или кто-то приходил на пляж пока я плавал, искупался и ушёл, прихватив мою одежду, или это вы зло подшутили надо мной, надёжно её спрятав!?  Ничего не остаётся другого, как голым идти домой! («Ого-родами, огородами и к Котовскому»)!  Хорошо ещё, что до рассвета было далеко! Дворами, прячась, как вор, обходя освещённые фонарями места, пугаясь каждого шороха, напоми-нающего звуки чьих-то шагов, добрался до дома. Ключи от квартиры остались в кармане брюк. Пришлось лезть в окно. Живу я, как вы знаете на первом этаже, кухонное окно у нас всегда открыто и затянуто марлей от комаров.  Ухватился за оконную раму, подтянулся, по-рвал тонкую материю и встал коленями на подоконник. В ночной тишине железо загремело удивительно громко, и это разбудило жену. Не своим  голосом кричит из спальни: «Кто там? Отзовитесь! Или буду звать на помощь!» Опасаясь того, что она от страха лишится чувств или закричит благим матом и разбудит весь дом, громко и внятно отзываюсь: «Это я, Олег, пришёл с работы! Не бойся, Женечка! » И спрыгиваю с подоконника на пол.  Что-то, недо-вольно бормоча, она выходит на кухню, включает свет и… видит меня стоящим посреди кухни ослеплённым ярким светом и совершенно голым! Остатки сна мгновенно покидают её, глаза расширяются до необыкновенных размеров. Она пытается что-то сказать, раскрыва-ет, как рыба на суше рот, но язык  не повинуется ей.  Следует немая сцена. Через некоторое время  сознание к ней возвращается, лицо приобретает вид страшной звериной маски. Не даром говорится в Библии, что злая жена подобна медведю. Сегодня я лично убедился в справедливости этого! Пытаюсь объяснить ей ситуацию, но чувствую, что она моих слов не воспринимает, ярость переполняет её. Наконец, к ней возвращается и речь:
- Так вот какие у тебя ночные работы! Должно быть, муж не вовремя вернулся до-мой! Не рассчитали!
Женщина она решительная и очень эмоциональная. Не долго думая, хватает из вися-щей на стене сушилки одну за другой  тарелки и, как диски, с силой швыряет в меня, так и норовя угодить в лицо. Я пытаюсь, как жонглёр в цирке, ловить или, по крайней мере, отби-вать их,  но у меня это получается значительно хуже, чем у специалиста.  Одна из тарелок  попадает ребром в цель и разбивается вдребезги о мой лоб. На мгновение я теряю сознание, но на ногах устоял: помогла моя спортивная воинская закалка. Надо сказать, что во время этого кратковременного  оборонительного боя я был настроен тоже весьма воинственно. «Ну, - думаю, такая-сякая, - это после семилетних-то  постоянных клятв в вечной любви швырять в лицо невинного мужа тарелками, это уж слишком! Ладно бы,  виновен был в чём-то! Я этого тебе не прощу. Завтра же напишу заявление о разводе! Опозорила перед детьми, товарищами и начальством! Как я буду объяснять им всем полученное ранение»?!
 Однако  вид крови как-то сразу успокоил мою разъярённую жену, привёл её в более или мене нормальное психическое состояние. Испытав удовлетворение за оскорблённое, как ей показалось  женское достоинство,  она  снисходит до того, что, наконец,  выслушивает меня,  делает перевязку и даже соглашается идти вместе со мной на пляж: искать мою одеж-ду. Ей требуются вещественные доказательства моего целомудрия!  Мы одеваемся, идём и, представьте себе, она самолично находит всё моё облачение на крыше одного из пляжных грибков. Это её окончательно успокаивает. По дороге домой она долго извиняется, оправды-вается вспыльчивостью характера, даже целует мою рану,  но, увы, дело уже сделано! Голова моя болит, надо идти в поликлинику, а, возможно, и придётся накладывать швы! Вот во что обошлась мне ваша шутка!»
Он умолк, молчали и мы. Что и говорить: шутка оказалась, прямо скажем, неудачной! 



ИЗИК

Встретился я с ним в середине шестидесятых годов теперь уже прошлого ХХ века. В те годы я, молодой капитан, недавно окончивший военную академию, проходил службу в научно-исследовательской организации, в маленьком городке, скрытом от любопытных глаз в безжизненных степях Казахстана. Наш городок был оазисом в пустыне. Здесь решались важные государственные задачи и его обитателям были созданы вполне приемлемые жизненные условия. Военные учебные заведения тогда своих математиков, алгоритмистов и программистов для ЭВМ  готовили мало, поэтому  их частенько заменяли выпускниками гражданских ВУЗов таких как: МГУ, ЛГУ, НГУ, Физико-технический институт и т. п.  Профессиональные математики  - они обычно довольно быстро вникали в специфику военных задач и успешно их решали во благо Родины.
 Израиль Моисеевич Гольдман прибыл к нам из Новосибирского университета в соста-ве группы из десяти человек. Все ребята, которым по выпуску было присвоено лейтенант-ское звание, были хорошо подготовлены теоретически, но совершенно недостаточно для службы в армии. Должно быть, военная кафедра к своим обязанностям подходила формаль-но. Увидев это, наше командование решило  организовать для прибывших месячный Курс молодого бойца. И эта работа была поручена мне.  Оно очень надеялось, что молодые люди, специалисты по прикладной математике, быстро освоят алгоритмизацию и программирова-ние наших специфических задач, окажут нам помощь в подготовке к государственным испытаниям новейшего образца вооружения, свыкнутся с военной средой, полюбят её и останутся служить в кадрах Вооружённых сил. Действительно, выпускники НГУ были до предела насыщены математическими теориями, но пока не имели представления об областях их практического приложения. В нашей системе они могли получить хорошую практику и найти своё место в жизни. Итак, я стал на целый месяц их «нянькой», ибо в новой и непонятной среде они чувствовали себя несмышленышами.
Моими стараниями поселили их всех в одной большой комнате офицерского общежи-тия, и жизнь  первоначально была организована по типу казарменной. Давно известно: чтобы стать хорошим командиром или начальником, нужно побывать самому на положении солдата! Офицеру необходимо знать, например, что кровати в казарме существуют для сна, а в остальное время они должны быть аккуратно и однообразно заправлены.  Личные вещи и предметы туалета – находиться только на специально для этого отведенных местах. Военно-служащий должен всегда выглядеть опрятным и подтянутым, а его действия строго регла-ментируются распорядком дня. Чистоту и порядок в казарме поддерживают сами военно-служащие и т. п.  Эти, элементарные для каждого солдата вещи, пока не были известны моим подопечным лейтенантам. С приучения их к воинскому порядку я и начал.
В соответствии с составленным мной распорядком дня и расписанием занятий после подъёма, физической зарядки, туалета и завтрака шли занятия по уставам Советской Армии, строевой и физической подготовке, стрельбе из личного оружия. Много времени уделялось разнообразным общим беседам о жизни армии. Особых трудностей в работе я не испытывал, поскольку уставные положения тогда действительно были законом для всех военнослужа-щих. Свои обязанности как командира: «Не оставлять без воздействия ни одного проступка подчинённого, строго взыскивать с нерадивых и поощрять достойных» - я хорошо помнил и выполнял. На этом, собственно, и держалась дисциплина во всей  Советской Армии! Шли дни, и ребята  привыкали к воинской жизни. Всем им было тогда по 22 – 23 года, мне же  - перевалило за тридцать. К тому времени я прослужил около пятнадцати лет, и они почитали меня, если не за отца, то уж во всяком случае, за старшего многоопытного брата.  В целом, мне было интересно и приятно с ними работать. Исключение составлял один человек, звали его по документам инженер-лейтенант Гольдман Израиль Моисеевич, однокашники же и сослуживцы - просто Изик.
Маленького роста, пухленький, сутулый, с чёрными вьющимися редкими волосами и уже просвечивающейся плешью;  горбоносый, картавящий (как и все евреи в ещё сравни-тельно недавнем прошлом); с маленькими, всегда опущенными, испуганными, немного ко-сящими глазами; в висящей на нём мешком, постоянно усыпанной перхотью,  неряшливой военной форме и плохо чищеных сапогах – он сразу производил неприятное впечатление. Вместе с тем, он казался каким-то незаслуженно униженным, оскорблённым и вид его вызы-вал жалость, сочувствие и желание чем-то помочь.  Беда была в том, что он и не старался вы-глядеть лучше. Все мои наставления по поводу необходимости следить за собой: тщательно бриться, чаще гладить военную форму и чистить сапоги, следить за осанкой, бороться с пер-хотью – успеха не имели. Изик в лучшую сторону не менялся. Не возымели действия и мои выговоры за неряшливый внешний вид. Мне даже показалось, что он просто бравирует сво-им отличным от окружающих обликом: «Вот, мол, я какой – индивидуальность, не стандарт-ный, не такой, как все вы! Таким и останусь! И плевал я на ваши поучения!» Сознаюсь: это выводило меня из равновесия, злило, хотя внешнего проявления своих чувств я не допускал.
Кроме того, этот человек был просто беспомощен в быту. Убирать без понуканий за собой постель по утрам, не бросать где попало личные вещи, книги  и газеты - было ему со-вершенно не свойственно. По-видимому, дома за него всё это делал кто-то, оставляя ему только одно:  учиться. Я не раз внутренне неудержимо смеялся, наблюдая, как Изик  обраща-ется со шваброй и тряпкой при уборке в свою очередь спального помещения. Половую тряп-ку он держал двумя пальцами, презрительно, как нечто отвратительно-гадкое и недостойное его прикосновения. При этом лицо его выражало крайнюю брезгливость и возмущение. Было видно, что он считает себя не созданным для  чёрной работы, что за него её  должны выполнять другие.
Как-то я спросил его:
- Товарищ лейтенант, Вам дома приходилось помогать матери по хозяйству?
- Мы всегда держим домработницу! – гордо ответил Гольдман.
- А в детстве разве Вас не учили убирать за собой свои игрушки, книжки, постель, мыть посуду? 
- Меня учили играть на скрипке! – с вызовом, раздражённо ответил он. – Я и после службы не буду делать ничего подобного. У меня есть высшее образование и уборщиком му-сора я быть не намерен! Для этого есть другие люди!
- Но ведь в нашей стране лакеев нет и каждый человек, независимо от образования и должности, кое-что, в смысле обслуживания себя, должен делать сам!
- Вы ошибаетесь! Это вовсе не обязательно! Всегда были и будут избранные и плебс!
 Тут, видимо, поняв, что сказал лишнее, он замолчал. Мои попытки продолжить инте-ресную для меня беседу успеха не имели. И куда только делись его кажущаяся застенчи-вость, и даже трусоватость. В его словах прозвучал открытый вызов, его обычно скрываемое высокое самомнение, чувство превосходства над окружающими, уверенность в своей из-бранности и исключительности!  «Вот оно – истинное лицо человека, избавленное от маски униженной скромности, бедного родственника!» - подумал  я.
 Надо сказать, что остальные мои подопечные не чурались работы по самообслужива-нию. Точно также относились к ней я сам,  мои друзья и знакомые. Поэтому тот разговор с Гольдманом запомнился мне надолго.
Выделялся из своей среды он и необыкновенной рассеянностью и забывчивостью. Веч-но он что-то терял, куда-то опаздывал, где-то что-то забывал. Эти его черты стали анекдо-том.
Валяется, например, на стрельбище старый солдатский сапог. Кто-нибудь говорит: «Изик, это, случаем, не твой!?» Изик наклоняется и внимательно смотрит на свои ноги. Все смеются. 
Выходим из общежития, все одеваются по форме. На улице старший строит команду. Какой-то шутник говорит: «Изик, ты забыл надеть брюки!» Тот выскакивает из строя, бежит обратно в общежитие, но его останавливают. Он смущённо ощупывает себя.  Ребята рыдают от смеха. Таков  был Изик!
Строевик из него тоже, прямо скажем, оказался некудышний. Изрядно помучавшись, я оставил надежду увидеть в нём какое-то подобие офицера. У него была тенденция по строе-вому плацу двигаться иноходью. За два года военной службы он так и не научился прилич-ному отданию воинской чести. Не говоря уже о статности фигуры, движения рук и ног его были плохо согласованы, а суставы более походили на шарниры робота.
Но особенно отличался Изик от других ребят на занятиях по физической подготовке. Совершенно нетренированное его тело с тонкими ручками и ножками и уже выдающимся животом, не выносило минимальной физической нагрузки. В наше время подобных «воинов-спортсменов» образно именовали «трупами».
- Как же Вы сдавали зачёты в университете? – спросил я. – Ведь Вы не можете вы-полнить ни одной нормы!
- А я их и не сдавал! Об этом заботился руководитель оркестра, в котором я играл на скрипке.
- Но ведь все мальчишки обычно хотят быть сильными, ловкими и смелыми. Похо-дить на богатырей - героев народных сказок  или рыцарских романов!
- Вы ошибаетесь, товарищ капитан, не все. Есть и другие. Ещё посмотрим, кто дос-тигнет большего благополучия в жизни: чемпионы университета или я! Физическое развитие не самое главное!
- А что же самое главное?
- Умение приспособится к ситуации! -  с чувством превосходства глядя на меня, ска-зал Изик.
«Вот это философия! – подумал я. – А ведь этот человек без принципов, без чести и совести, без достоинства, действительно, может многого достигнуть, обойдя не только спортсменов, но и людей более его одарённых, если, конечно,  научится скрывать своё на-стоящее лицо! И ведь научится! Для этого у него есть все данные! Это только пока, по моло-дости, он  так неосторожен!»
Исповедуя свою философию, Изик был не прочь, как ему казалось с пользой для себя, донести на провинившегося в чём-либо товарища начальству.
Как-то утром, выбрав удобный момент, когда рядом  никого не было, он подошёл ко мне и тихо сказал:
- Товарищ капитан, а Николаев сегодня не ночевал в общежитии. У него есть женщина, причём замужняя!
Он прекрасно знал, что такая безнравственность в те времена строго каралась, особенно в армии, и ожидал моей реакции. Я сделал вид, что принял информацию к сведению, а про себя подумал: «С этим надо быть осторожным в высказываниях. Он и на меня может донести, и не только начальству, но и в особый отдел!» При первом удобном случае я, как бы мимоходом, предупредил об этом Николаева. Не хотелось, чтобы из-за Иуды пострадал кто-либо из хороших ребят. И они стали более внимательны к себе и своим словам в его присутствии. Внешне же всё выглядело вполне благопристойно: Изика не бойкотировали, разве что относились к нему с лёгкой иронией и нередко не зло подшучивали над его неприспособленностью в быту, рассеянностью и физической немощью.
Ежемесячно, тринадцатого числа, мы – все офицеры и прапорщики воинской части – получали денежное содержание. И вот наступил этот день – первый для моих молодых лей-тенантов. Я назначил  Корнева «начфином» и объяснил ему его не хитрые обязанности. Он должен был получить в финчасти деньги на десять человек, раздать их в соответствии с раз-даточной ведомостью и вернуть в финчасть ведомость и талоны из расчётных книжек. Не привыкшие к таким, по тем времена вполне приличным деньгам, ребята получили сразу ок-лады и подъёмные. Для них это было событие!  Изик выделился и здесь. Надо было видеть, как трепетно относился он к деньгам. При получении банкнот глаза его алчно горели, руки нежно гладили бумажки с ликом Ленина, весь он светился радостью. Чувствовалось, что он их боготворил.
Большинству ребят их широкая русская натура не позволила долго хранить это «богат-ство». Начались ежедневные вечерние посещения ресторана или кафе, нужные и не нужные покупки, подарки девушкам, пошли посылки оставшимся далеко матерям  и, естественно, деньги быстро растаяли. Не таков был Изик. Он сразу завёл сберкнижку и, оставив на руках какой-то минимум, положил большую часть под проценты. Через пару недель поистратив-шиеся лейтенанты стали обращаться к Изику за помощью. Я был невольным свидетелем то-го, как он долго объяснял заёмщику, что деньги это некая особая ценность, что к ним следует относиться бережно, храня и накапливая,  что они лучше всякого друга помогут в трудной ситуации, что это высшая власть над человеком. Только после этой лекции он снял с книжки требуемую сумму и, предупредив, что вернуть следует столько, чтобы он не потерпел убытка, вручил товарищу.
Первым не выдержал испытания нервов, всегда весёлый и разбитной, лейтенант Орлов:
- Изик, давай обойдёмся без нотаций, и я верну тебе на пять процентов больше дол-га?
Изик, не моргнув глазом, согласился. С тех пор все занимавшие возвращали свой долг с процентами, большими, чем давала сберегательная касса.  Никто не роптал, ростовщик был счастлив! Ребята только посмеивались над его причудой. Русские люди широки душой, великодушны, щедры и добры от природы и склонны к всепрощению! Я же, узнав об этом, подумал: «Должно быть, генетики правы, и я являюсь свидетелем того, как предки Изика – торговцы, менялы и ростовщики – передали ему эту страсть к деньгам, почитание их за божество по наследству! И, несмотря на то, что общество с октября 1917 года существенно изменилось, изменилась система ценностей, в нём  осталось достаточно много людей, готовых вернуться в мир, где поклоняются золотому тельцу!» Признаюсь, первая встреча с таким человеком была мне крайне неприятна! Я и сегодня не изменил к ним своего отношения!   Как раз в тот год я впервые прочитал рассказ  И.С. Тургенева  «Жид»,  и он натолкнул меня на мысль, что Изик и ему подобные, как и герой рассказа Тургенева, за деньги могут продать и свою дочь, и мать, и государственные тайны, и Ро-дину.
Время шло. Ровно через месяц я доложил своему начальнику, что Курс молодого бой-ца вверенная мне молодёжь освоила и оценки выставлены. Тот выборочно проверил мою объективность, после чего все вновь прибывшие были распределены по научным лаборато-риям. Я, как крёстный отец, продолжал с интересом следить за военной судьбой своих кре-стников. В целом, мои прогнозы оправдались. Те, на кого я возлагал надежды, вписались в новые для них коллективы, быстро освоились и стали хорошими научными работниками. В дальнейшем, после прохождения обязательной двухгодичной службы, половина из них оста-лись в кадрах Вооружённых сил,  сделала хорошую военную и научную карьеру.
Изик в научной работе  в лучшую сторону тоже не выделялся. Кроме быстрого устно-го счёта (он отлично производил в уме все четыре арифметические действия над трёх - и че-тырёхзначными числами),  других выдающихся способностей не проявил. Зато проявил спо-собность при всяком удобном случае увильнуть от работы, свалить её на кого-либо другого. Получая дополнительное задание, он обязательно негодовал:
- Но почему это должен делать именно я!? Ведь за это мне никто не заплатит!
Естественно, коммерческий подход к делу не способствовал улучшению к нему отно-шения со стороны сослуживцев и начальников. Мы жили в те годы духовными ценностями и понятием «надо»!
В отделе, куда был направлен Изик, работала лаборантка Ниночка: недалёкая,  пустая и избалованная родителями девчонка, недавно окончившая школу и не выдержавшая экзамены  в ВУЗ.  Не красавица, она привлекала внимание своей весенней свежестью первоцвета и врождённым женским кокетством: выбившимся «случайно» из-под шапочки светлым локоном, губками «бантиком», «невзначай» расстёгнутой верхней пуговкой блузки на высокой груди,  ножками, с упругими икрами и круглыми коленками, умело демонстрируемыми окружающим молодым мужчинам. Она откровенно говорила, что хочет поскорее выйти замуж и уехать отсюда «в цивилизацию» - в Москву, Ленинград, в крайнем случае, в Новосибирск. Ухажёров вокруг неё крутилось достаточно, но никто не спешил быть осчастливленным ею. Ходили слухи, что отношения с ними не ограничивались только  невинными поцелуями. Не отказывая в любви, она надеялась таким способом привязать к себе очередную жертву. На появившегося  в её поле зрения  Изика,   она  посмотрела с презрением:  «Экое чучело огородное!» У неё были в это время куда более интересные поклонники! Собственно, Изик, понимая, что никаких шансов добиться благосклонности Ниночки на общем фоне у него нет, и не пытался ухаживать. Он скромно сидел за своим столом напротив неё и с завистью поглядывал на более удачливых сослуживцев. Других знакомых девушек в городе у него не было. Приглашённый однажды ребятами на танцплощадку, он увидел здесь, в военном городке,  полную свою бесперспективность и более туда не ходил. Однако природа требовала своего, и в скором времени он влюбился в Ниночку. Этого не могло не случиться, ведь она ежедневно была перед его глазами, беззастенчиво возбуждая в нём страсть своими женскими прелестями. Своих чувств скрыть от окружающих он не смог и над  ними стали подшучивать:
- Изик, давай, мы тебя женим  на Ниночке! Прекрасная будет пара! А какие  детки пойдут!? Ты только посмотри на красавицу-невесту!
Гольдман краснел, потел и смущался, как девственница. Ниночка фыркала и убегала. Проходили дни, недели и месяцы, он страдал, она умышленно способствовала этому, кокет-ничая с другими в его присутствии.   
Однако случилось так, что Ниночка забеременела. Об этом узнали все за исключением Изика. С абортом затянула, понадеявшись, что у виновника этого события вдруг родятся от-цовские чувства. Потом стало поздно. Вот тогда ребята, продолжая затянувшуюся шутку, и сосватали их. Ниночка согласилась на брак по необходимости, Изик – по зову молодой кро-ви. Через неделю состоялась комсомольско-молодёжная свадьба. Было мало спиртного и много музыки, песен и танцев. Всё происходило, как тогда было принято, под бдительным оком политорганов и начальства. Так, что всякого рода эксцессы были исключены.
Мы с Николаевым стояли у раскрытого окна, курили и смотрели на танцующих, когда он, наклонившись ко мне, сказал:
- А невеста-то с орловской икрой!
Я посмотрел на Орлова. Он был шатеном с карими глазами, русским лицом, возмож-но, с незначительной примесью татарской крови, и подумал: «Гольдман может так ни о чём и не догадаться, если, конечно, не найдутся доброжелатели. Вряд ли сама Ниночка станет рассказывать ему о тайне происхождения ребёнка! Будет очень жаль только, если из русского, добротного семени Орлова вырастет человек, подобный Изику!»
Вскоре после этой свадьбы истекали два года обязательной военной службы моих кре-стников. Пятеро из них решили делать гражданскую научную карьеру. Они уезжали в Ново-сибирск. Прощание было тёплым товарищеским с добрыми взаимными пожеланиями и на-путствиями. Военную форму ребята оставили кадровым офицерам, жившим в одном с ними общежитии. Не таков был Изик. С помощью Ниночки он упаковал свои вещи и отправил посылкой.  «Продам на рынке, деньги лишними не бывают!» - сказал он товарищам. И в этом был весь Гольдман!
Прошли четыре десятилетия. Многое изменилось с тех пор на моей Родине. Может быть, Изик стал важным и властным банкиром или бизнесменом, ворочающим миллиардами долларов, глубоко  почитаемым такими же, как он, поклонниками золотого тельца и их ла-кеями;  хозяином современной России!   Возможно, он теперь живёт во дворце,  ездит с ох-раной в чёрном  мерседесе  и даёт указания правительству!  Уж он-то, наверняка, не упустил «своего» при разворовывания наследства СССР!  Весьма вероятно, что его туповатая и бес-стыжая  (как сегодня говорят раскрепощённая),  деловая  Ниночка,   теперь в свите первой кремлёвской леди!  Как ни печально, но всё это очень может быть! Страной ныне правят изики!


   
 

САЙГАКИ

-   Иван Петрович, зайдите ко мне! – пригласил меня однажды в конце рабочего дня начальник. Разговор был коротким. – Мне сегодня позвонили с 37-го объекта. Там не могут самостоятельно разобраться с вашей  программой для ЭВМ. Нужно срочно ехать и помогать! Время не терпит. На носу государственные испытания. Поедете завтра утром. Закажите машину. С собой возьмите Кудряшова. В дальнейшем он сам будет вести это направление. Вопросы? Вопросов не было. Приказ есть приказ!
Возвращаюсь в свою лабораторию и объявляю волю начальства Виктору. Он мой подчинённый и одновременно добрый старый приятель, постоянный компаньон на рыбалках и охотах. Но на службе у нас чисто деловые отношения.
-   Позвони диспетчеру и закажи на 6.00 машину к своему дому, за мной заедешь по пути. К началу рабочего дня доберёмся до объекта. Надеюсь, с заданием справимся быст-ро и вечером вернёмся домой. Здесь работы тоже предостаточно! – говорю я в заключение и тотчас мысленно переключаюсь на завтрашнюю поездку. К командировке надо подготовить-ся: взять с собой документацию и литературу, касающуюся злополучной программы, ничего не забыть. Напоминание о ней портит мне настроение, заставляет  оторваться от новой инте-ресной работы. Однако Виктор не даёт мне сосредоточиться.
-   Послушай, Иван, зачем нам казённый Газик? Давай поедем на моей машине и не завтра утром, а сегодня вечером. У меня есть лицензия на отстрел двух сайгаков. Я пред-лагаю по дороге на объект реализовать её! Свернём с бетонки в степь, и пару часов поката-емся в темноте. С моей мощной фарой обязательно найдём хотя бы небольшое стадо. Сейчас как раз идёт активная миграция сайги через эти места. Отстреляемся, переночуем в машине, благо сильного мороза не предвидится, и к девяти утра будем на объекте.  Сразу двух зайцев поймаем: и поохотимся, и работу выполним!
Относительно возможности лишний раз поохотиться, меня долго уговаривать не надо. Без колебаний я тут же соглашаюсь. Тем паче, на ночной сайгачьей охоте да ещё не с тряско-го грузовика, а с комфортом, из "Жигулей – люкс", мне никогда ранее бывать не приходи-лось! Очень любопытно собственными глазами увидеть то, о чём слышал так много расска-зов, в том числе и от Виктора. До сравнительно недавнего времени он несколько лет служил в воинской части, дислоцированной в Бетпак-Дала, степь хорошо знает – не раз бывал участ-ником охотничьих бригад, заготавливающих мясо сайги для магазинов нашего городка. Виктор в этих делах человек опытный, вероятность попасть в непредвиденную ситуацию - сорвать выполнение задания - с ним ничтожна. 
-   Значит решено! Материальное обеспечение охоты я беру на себя, за исключе-нием, конечно, твоего вооружения и обмундирования. Выезжаем в 19 часов. Постараюсь всё предусмотреть! – обещает мой приятель и уходит готовиться к поездке. Подобрав необходи-мую для работы документацию, я тоже отправляюсь домой.
Мои сборы очень непродолжительны. Достаю из кладовки комплект охотничьей одеж-ды, протираю от смазки ружьё, отбираю патроны с картечью и пулями и заполняю ими па-тронташ. Осталось только сделать пару бутербродов да вскипятить чаю для термоса. Прихо-дит с работы жена, и я вкратце сообщаю ей о своей несколько необычной командировке. Она давно привыкла к моему увлечению и нисколько не удивляется. В ожидании  Виктора сижу и мысленно рисую картины предстоящей  совсем скоро  встречи с сайгаками в тёмной ночной, каменистой, безжизненной пустыне. 
Точно в 19 часов под окном раздаётся ласкающий слух приятный сигнал "Жигулей".  В те годы эти машины были ещё большой редкостью и в нашем городке, затерянном среди бесконечной Голодной степи, была только одна "тройка". Когда она появлялась на улицах, прохожие оборачивались ей вслед, а на стоянке немедленно собиралась большая группа ав-толюбителей и начинался стихийный семинар по обсуждению её достоинств и недостатков, особенно для здешнего бездорожья, резко континентального климата и полного отсутствия автосервиса. Напуганные прилагавшейся к "Жигулям" сервисной книжкой с указанием на обязательное техобслуживание на специальных СТО и "нежностью" конструкции, советские люди первое время опасались приобретать западные машины – не верили в их надёжность и возможность  самостоятельного обслуживания без помощи специалистов-автомехаников. Не похожая на отечественные по форме, сверкающая лаком и никелем, с непривычными че-тырьмя фарами, мягкими замшевыми сидениями и  комфортным салоном, бесшумным и мощным двигателем – машина казалась нам верхом совершенства, пригодной разве только для поездок в Большой театр по  московским асфальтированным улицам! Жена Виктора тут же умерла бы от разрыва сердца, узнай она, что на этой машине муж собирается охотиться в бездорожной степи на сайгаков!
Одетый по форме, я вышел во двор. В руках у меня ружьё в чехле и рюкзак. Виктор сидел за рулём тоже в опрятной офицерской форме. Ничто в нашем внешнем облике не вы-давало истинных намерений. 
Стоял ноябрь. Снег в здешних местах – большая редкость, чего не скажешь о сильных морозах и пронизывающих до костей ветрах. Градусник за окном моей квартиры указывал на небольшой морозец.
- Багажник занят, - предупредил Виктор. – Положи всё на заднее сиденье и са-дись пока рядом.  Позади Виктора уже лежала его знаменитая фара – настоящий прожектор, дальность действия мощного узкого луча которого в темноте южной безлунной ночи превы-шала километр.
Мотор фыркнул, заработал быстрее, и мы тронулись. Быстро промелькнули улицы го-рода, миновали КПП. Дальше прямая, как стрела, бетонная дорога уводила на запад в Голод-ную степь. Незаметно совсем стемнело. Тонким серпиком взошла молодая, нарождающаяся луна, ничего не добавив к свету холодных, пронзивших слабыми лучами бездонное, чистое небо далёких звёзд. Вокруг на многие километры ни деревца, ни кустика, ни огонька – толь-ко ровная негостеприимная холодная и безлюдная степь. Ближайшее человеческое жильё – цель нашей командировки – в ста пятидесяти километрах.  Ни встречных, ни попутных ма-шин, только мы и убегающая назад, освещённая  мощным светом фар дорога. Усыпляюще монотонно гудит мотор, колёса мерно постукивают на стыках бетонных плит, приятным нежно-зелёным светом ласкают глаз приборы. Спидометр показывает более 100 километров в час, но скорости совершенно не ощущается. Я, блаженно вытянув ноги, отдыхаю и пыта-юсь представить себе детали будущей охоты. Как бы услышав мои мысли, Виктор, видимо, думавший о том же,  вдруг заговорил:
- Мне не раз приходилось охотиться на сайгу в этих местах. Я знаю одну хоро-шо накатанную дорогу. Когда-то по ней ездили водовозки строителей на артезианский коло-дец. Проходит она в основном по такырам. Вероятности влететь в яму никакой, да и ехать мы будем медленно. Гонять сайгаков не будем, охотиться будем с подхода. Я буду за рулём, ты с фарой сядешь сзади и, медленно перемещая луч вдоль поверхности земли, будешь с его помощью искать стадо. Заметив зелёные огни  (глаза сайгаков в луче света светятся зелёным светом, как у кошки, лисы или судака), остановимся. Вопрос о том, кто в первом случае идёт к стаду, а кому следует удерживать его на месте, решим, бросив жребий. В дальнейшем бу-дем придерживаться очерёдности. Когда выпадет очередь стрелять тебе, ты, очень осторож-но ступая (сайгак даже завороженный сильным светом очень чуток и при малейшем шуме может сорваться и убежать), подходишь на 20 – 30 метров и стреляешь дуплетом по почти неподвижным антилопам. Лучше стрелять по самкам – у рогачей мясо жёсткое и не столь вкусное, перед употреблением его нужно долго вымачивать. Держать стадо на месте лучом фары – тоже невелика премудрость. Нужно, медленно водя лучом по отблескам глаз, ста-раться не дать ни одному сайгаку уйти в темноту. Иначе всё стадо может ринуться за ним и убежать. Тогда их уже не остановишь. Главное медленно и плавно перемещай луч на одной высоте по всему стаду.  Ослеплённые сайгаки собьются в плотную толпу,  и будут ходить по кругу вслед за лучом.  Вот, пожалуй, и весь первоначальный инструктаж.  Детали усвоишь на практике. Теперь нам нужно быть особенно внимательными, чтобы не пропустить съезд с шоссе в степь – он где-то рядом.
Виктор замолчал и сосредоточил внимание на дороге. Я мысленно повторял прослу-шанный  инструктаж, стараясь ничего не упустить из сказанного опытным приятелем.
Вдруг Виктор резко затормозил. Каким-то чутьём он обнаружил едва различимый в темноте поворот.
- Здесь остановимся, перекусим и подготовимся к "боевым действиям", - весело произнёс мой наставник и выключил двигатель. В голосе слышалось возбуждение. Переоде-лись в предназначенное специально для выездов на охоту старое хлопчатобумажное армей-ское обмундирование. Заметив, что я достаю из рюкзака сапоги, Виктор остановил меня:
- Они не понадобятся! Подходить к сайгакам будем вот в этом. И показал само-дельные чуни, сшитые из овчины и покрытые брезентом. – Хотя и неказистая на вид обувь, но тёплая и мягкая! А самое главное – позволяет бесшумно двигаться по каменистой местно-сти. 
Мы разложили на тёплом капоте машины приготовленные дома бутерброды, налили в кружки из китайского, цветастого термоса горячего крепкого чая и поужинали. Стало теплее, и жизнь повеселела! Вокруг нас стояла непроглядная темень.  В трёх шагах от машины ничего не было видно, лишь лампочки салона слабо освещали наш импровизированный стол. Было ощущение полной изоляции от  мира. Наверное, такое чувство испытывали астронавты на луне.
- Майор Кудряшов к охоте готов! – пошутил Виктор, разрядив обстановку ка-кой-то неясной напряжённости.
Бросили жребий. Первым подходить к сайгакам и стрелять, как только мы их найдём, выпало Виктору. Быстро убрав со "стола", уселись на свои места в машине и медленно дви-нулись по ночной, безмолвной степи, тихим урчанием мотора нарушая её извечную тишину.  Яркий свет автомобильных фар едва вырывал из темноты  крошечную её часть. Я поднял  поисковую фару и, направив в открытое боковое окно, включил.  Мощная прожекторная лампа выбросила в небо необыкновенно яркий в южной, непроглядной, чёрной ночи белый узкий и длинный луч.  Прочертив в воздухе огромную дугу, управляемый мной луч вначале упёрся в землю, а затем нехотя расположился параллельно поверхности земли, постепенно теряя силу и совсем исчезая, как казалось, в бесконечности. Он как живой вздрагивал и пры-гал при каждом потряхивание машины на неровностях дороги. То он упирался в землю ря-дом с дорогой, то пропадал где-то высоко-высоко. Наконец, мне удалось приноровиться к движению машины и справиться с ним. Луч стал более или менее спокойно прощупывать медленно убегающую назад пустынную безжизненную степь. Поочерёдно я направлял фару то в левое, то в правое окна салона, но кроме редких кустиков баялыча и верблюжьей ко-лючки не видел ничего. Так занятые каждый своим делом, почти не разговаривая, мы ехали около часа. Иногда нашу довольно отчётливо просматриваемую дорогу пересекали другие, неизвестные. На мой вопрос о том, куда они ведут, Виктор ответил:
- Можно сказать: в никуда! Просто когда-то здесь прошла тяжёлая машина либо колонна, и на долгие годы  оставила след на мягкой весенней почве такыра. Возможно, это были геологи, а, может быть, охотники за сайгой? Кто знает? Во всяком случае, ожидать, что такая дорога обязательно  приведёт к человеческому жилью, вовсе не следует!
И опять наступило долгое молчание, нарушаемое только тихим урчанием двигателя.
Устав от ожидания увидеть зелёные огни в ночи, теперь я просто бездумно, автомати-чески осматривал пробегающую мимо меня однообразную местность. Несмотря на проду-манное устройство, тяжёлая фара изрядно оттянула руки. Хотелось остановиться и отдох-нуть или вообще закончить безрезультатный поиск. И вдруг, как всегда в таких случаях не-ожиданно, что-то сверкнуло на очередном проходе луча. Я, тотчас отреагировав, вернул его назад. И тут в освещённом месте один за другим стали вспыхивать яркие зелёные долго-жданные огни. Как будто в окнах домов неведомого проезжаемого нами посёлка стали зажи-гаться яркие зелёные лампочки.  Самих антилоп видно не было – серый цвет их шерсти сли-вался с окружающей степью. Только глаза: непомерно большие, яркие, зелёные – они то по-являлись, то исчезали, то возникали вновь. Сосчитать их было невозможно. Необычайное, завораживающее зрелище! Восторженным шёпотом,  опасаясь спугнуть животных, мгновен-но задохнувшись от охватившего волнения, я сообщил на них Виктору.
- Говори нормально, они далеко и за шумом мотора тебя не услышат! До них не менее 300 метров!
Он останавливает машину и, не заглушив двигателя, без видимой спешки и нервозно-сти начинает готовиться к походу: собирает ружьё, заряжает его патронами с крупной само-дельной картечью, надевает свои чуни и, наконец, спокойно, не торопясь, выходит из маши-ны.  Мелькает мысль: "Ну и нервы – просто железные канаты!"
- Подходить к стаду буду справа! Меня до выстрелов постарайся не освещать! – тихо произносит он напоследок и тотчас скрывается в темноте. Шагов его даже по камени-стой, как будто усыпанной щебнем  почве совершенно не слышно. Зелёные огни непрерывно движутся, мельтешат, перемешиваются  в луче прожектора. Иногда мне чудится, что я вижу светлую шерсть антилоп. Стадо, по-видимому, небольшое, всего голов двадцать. Время будто застыло. Совсем тихо урчит мотор. Никаких других звуков до меня не долетает. Всё моё внимание сосредоточено на островке зелёных огней в степи. Однажды, продвинув слишком далеко вправо луч, я на мгновение осветил Виктора. Он стоял, застыв, как легавая, в стойке. Расстояние до него определить было трудно. Вскоре совсем не громко прозвучали два выстрела и тут же волшебные зелёные огни исчезли из моего поля зрения. На короткое время луч выхватил из темноты ночи светлые бесхвостые зады нескольких бешено скачущих сайгаков, облачко пыли, поднятое ими, и всё было кончено. Я нащупал лучом Виктора. Он поднял правую руку и дважды махнул ей сверху вниз.  "Взял пару!" – понял я его сигнал и отвёл луч в сторону.  Животных видно не было. Природа хорошо позаботилась о маскировке этих, как утверждают, современников мамонтов. 
Минут через пятнадцать Виктор, так же бесшумно, как и уходил, вернулся к машине. Включив дальний свет жигулёвских фар, поехали к трофеям. Чтобы не проскочить  двига-лись по синусоиде. Освежевать тёплые туши, разделать их было для моего приятеля делом привычным. Не прошло и часа, как мясо двух молодых самочек было упаковано в целлофа-новую плёнку. Я в этом действе участвовал только в качестве неквалифицированного по-мощника, а больше - наблюдателя. 
- Принеси, пожалуйста, из багажника канистру с водой, мыло и полотенце! – попросил Виктор, когда дело было сделано. Сняв ватник и гимнастёрку, он тщательно вы-мылся сам, затем полил воды на руки и мне. Умываться на морозе холодной водой было не слишком приятно! Холод заставлял пошевеливаться.
Собрали вещи, упаковали добычу дополнительно в брезент и привязали к верхнему ба-гажнику.
 - Нам, как избалованным американцам, автомобильный холодильник не нужен! – шутит Виктор. Поработали, теперь пора и отдохнуть! Ночуем прямо здесь, на дороге. Никто нас не потревожит – всё живое после наделанного нами переполоха разбежалось на десяток километров, а охотники сейчас в другом месте! При дневном свете мне больше нравиться ездить. Да утром и быстрее доберёмся до шоссе.
Откинув передние сиденья в машине, мы застелили их старым ватным одеялом, забот-ливо припасённым Виктором, улеглись рядом, прижались друг к другу и укрылись шинеля-ми. Однако мороз давал о себе знать: за ночь не один раз пришлось прогревать салон печкой. Несмотря ни на что, выспались прекрасно. Усталость и молодость брали своё! 
Бодрыми, хорошо отдохнувшими и полными сил встали, когда начало светать. Наскоро погрелись чайком и двинулись выполнять задание на объект.
Весело негромко поёт свою бесконечную песню мотор, приятно шуршат новенькие ши-ны по гладкому, как стол такыру, из приёмника доносится привычный голос диктора китай-ского радио, ругающего наших советских вождей собачьими головами (там бурно проходит Культурная революция), за окном машины мелькает однообразный лунный пейзаж.  Мы со-средоточенно молчим, думая каждый о своём. Я давно имею обыкновение по дороге на службу планировать рабочий день. Вот и сейчас, полностью отключившись от ночных при-ключений, я думаю о том же. Но, что это!? На невысоком холмике в трёхстах метрах от до-роги сидит собака.
- Витя, откуда здесь взялась собака? Ведь поблизости не должно быть никакого жилья!
- Это волк, - спокойно говорит мой опытный приятель. Волки всегда пасут сай-гу. Корма в степи мало и она постоянно находится в движении -  бредёт, на ходу пощипывая редкие малокалорийные колючки. Много их нужно съесть, чтобы насытиться! Оттого и жи-воты у сайгаков непомерно большие и изяществом фигуры они не отличаются! Красавцами даже рогачей не назовёшь! Обычно волки держатся стаями поблизости – стаей охотиться легче. Этот волк, скорее всего -  наблюдатель. Где-то поблизости лежат остальные. Видимо, отдыхают после удачной охоты! Если сейчас погнаться за ними, они проявят чудеса сообра-зительности. Волки обычно хорошо знают местность и заведут нас туда, где их недостать, например, в местность обильную ямами и промоинами, а весной и летом – в непреодолимые солончаки. Волк бегает медленнее сайгака. Его максимальная скорость не превышает 40 ки-лометров в час, к тому же он довольно быстро устаёт, и машина его легко догоняет. Но при этом он может сделать рывок, перебежать на сторону водителя, затормозить и побежать в противоположном направлении или спрятаться на время в густом шлейфе пыли, всегда со-провождающем в степи машину. Когда преследователи теряют надежду его догнать, волк садится и отдыхает, как бы дразнит охотников. А то ещё забежит на гиблый солончак, сядет метрах в двухстах и смотрит на людей, будто насмехается над ними – понимает, что его там из ружья не достать! Здорового сайгака волку не догнать – он развивает скорость до 60 ки-лометров в час – поэтому волки обычно ловят больных и слабых антилоп, устраивают загоны или скрадывают пасущихся животных. При этом одни подползают к стаду, а другие отвлекают от них внимание. Бывает, что стая затаивается на пути движения сайги, затем рывком берёт добычу. Очень разумные животные!
Виктор говорил о волках как-то особенно уважительно. Должно быть, ему не раз слу-чалось быть обманутым ими.
- А убивать волков тебе приходилось? – спросил я.
- Добывал, но удовольствия это мне не приносило!    
Показались телеграфные столбы. Мы вырулили на шоссе и, прибавив скорость, пом-чались к объекту.
С той памятной ночи река времени унесла в прошлое немало различных событий и лиц. Много изменений произошло и в моей личной жизни, и в жизни моей  страны. Казах-стан давно стал для нас заграницей. Наш научный городок, в котором было так много сдела-но во благо СССР и советского народа, по сути, перестал существовать. Наука зачахла. Ар-мия, как и страна в целом, развалена. Я давно забыл ту машинную программу, ради которой тогда мы с Виктором ездили на дальний объект в степи; не знаю,  где и чем теперь живут те офицеры-программисты;  сам уже давно не занимаюсь наукой, а вот впечатления от той сай-гачьей ночной охоты яркой картиной навсегда остались в моей памяти. Я и сегодня ясно представляю себе ту безводную и безжизненную  рыжую степь с редкими пучками засохшей растительности; непроглядную темень ночи, пронизываемую тонким острым лучом света; яркие зеленые, мерцающие и манящие  огни какого-то фантастического селения; рассыпаю-щееся по сторонам стадо едва различимых удаляющихся древних антилоп и одинокого вол-ка, спокойно взирающего на меня с вершины невысокого холма.





НА  КАРАГАЧЕ

Наконец-то закончилось опостылевшее своей жарой, духотой, горячим ветром и безжа-лостным солнцем казахстанское лето. Как обычно не выпало ни одного дождя, не было ни дня, чтобы на белесом, как будто выгоревшем, небе показалось хотя бы одно облачко. С мая по сентябрь – только беспредельно надоевшее солнце, иногда скрываемое почти полностью тучами пыли, поднимаемыми южным ветром-афганцем.  И укрыться от него здесь негде кроме человеческого жилья! Куда ни глянь, до самого горизонта бескрайняя голая рыжая степь не напрасно названная Голодной. Лишь на пару недель в апреле она покрывается ред-кой растительностью: верблюжьей колючкой, баялычем, лопухами, а в низинках - и редкими, какими-то жалкими, худосочными тюльпанами и маками.  Не выдерживая палящего солнца, уже в мае растительность полностью исчезает, а глинистая почва покрывается трещинами. Даже посаженные заботливой рукой человека и регулярно поливаемые, привычные к здешнему климату карагачи и пирамидальные тополя  в июле побурели, а затем и совсем оголились. В этих краях царствует безжалостное ко всему живому солнце! Только месяц передышки даёт здешняя природа человеку – сентябрь. Уже в октябре начинаются предзимние холода, постепенно переходящие в морозную, ветреную зиму. Сильный ветер порой поднимает такие тучи пыли, что шоферам приходится днём включать фары, а пешеходам не надо прикладывать никаких усилий для передвижения – они как на парусах несутся по ветру, едва успевая переставлять ноги. Внезапно возникнув, такой ветер уносит далеко в море утлые рыбачьи судёнышки и переворачивает даже солидные яхты типа "Дракон". Горе тому, кто на лёгкой дюралевой лодке оказался в такое время вдали от берега! В октябре Балхаш преображается: из ласкового, бирюзового он становится бурым, грозным. Гребни огромных волн украшаются пенящимися, кудрявыми белыми барашками. С грохотом и шипением, как дикие звери, набрасываются они на прибрежные скалы и пляжи. По утрам в пене набегающей на берег волны уже можно уви-деть обледенелые камни. Но именно в эти дни радость наполняет душу и сердце охотника:  открывается осенняя охота на пернатую дичь! Светлым праздником становится для него каждая встреча с первозданной, ещё не разрушенной человеком  здешней природой! Неудобства жизни и быта в  безлюдных и безжизненных степях в это время вполне скрашиваются яркими впечатлениями от шороха  свежего утреннего ветерка, пробегающего по макушкам тростника; радостью встречи первых утренних лучей нежаркого солнца, шуршанием крыльев пролетающих над самой головой в  сумерках уток,  удачным выстрелом и видом поднявшей фонтан бриллиантовых брызг упавшей на воду птицы. 
Будничным, погожим октябрьским днём на мотоцикле с коляской я выезжаю на ути-ную охоту. Лучшего средства передвижения для этих мест просто не придумаешь! Я и те-перь с большим удовлетворением вспоминаю о нём! Он имеет достаточно мощный двига-тель, способен взять трёх человек с грузом и сравнительно лёгок, чтобы они могли, при не-обходимости, перетаскивать его на руках через ледяные торосы или высвобождать из лип-кой, раскисшей глины такыра. Сколько приятных воспоминаний о путешествиях по родной стране, охотах и рыбалках у меня связано с ним!
Сегодня на охоту я еду один. В коляске у меня  резиновая лодка, два десятка утиных чучел, ружьё, патроны, суточный запас продуктов, туристский примус, котелок, кружка – всё необходимое для автономного пребывания в дикой природе. Дождей здесь не бывает, комариный сезон окончен – палатка мне не нужна. Спать я буду в мешке, сшитом из шинельного сукна. Не раздеваясь, в нём можно прекрасно отдохнуть даже при небольшом морозе, не опасаясь ни холода, ни ветра, ни простуды, даже на голой земле, благо она здесь мягкая, солончаковая!  И как же хорошо, лёжа в этом мешке после удачной вечерней зорьки, наблюдать за мечущимися языками пламени костра, мириадами ярких, мохнатых звёзд на чёрном южном небе; следить, как пробирается млечным путём маленькая подвижная звёздочка – ИСЗ; размышлять о вечности и бесконечности вселенной и бренности челове-ческой жизни! Тут, хочешь - не хочешь, непременно вспомнишь слова из песни: "Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь!" 
Я держу путь на "Карагач".  "Карагач" – это группа сравнительно небольших озёр ки-лометрах в семидесяти от нашего городка. Когда-то там было казахское селение. Но со строительством железной дороги люди ушли, чтобы поселиться на станции, поближе к евро-пейской цивилизации. Глинобитные хижины их давно разрушились. Напоминанием  о том посёлке, остался старый, одинокий, изуродованный людьми и временем карагач, а за местом  закрепилось название этого дерева.
По ровной бетонной дороге, ритмично встряхивающей меня на стыках плит, быстро пролетел двадцать километров до станции. Здесь всего четыре-пять кирпичных одноэтажных дома, включая "вокзал", поселковый совет и школу. Остальной посёлок – это неряшливо, хаотично разбросанные глинобитные, крытые тростником мазанки, мало отличающиеся от зимних помещений для скота; кучи сухого навоза и кустов баялыча – топлива, и загоны из корявых стволов саксаула. Вдали, между постройками, поблескивают воды Балхаша.
Промелькнул и остался позади убогий посёлок, дорога раздвоилась. Одна – пустынный грейдер: разбитый и неухоженный с бесконечной грядой гравия посередине; другая – ука-танный, старый просёлок. Обе ведут на север к городу Балхаш и дальше на Караганду. Вы-бираю просёлочную – на ней меньше трясёт. По запылённости она не многим хуже общего-сударственной грейдерной. За мной сразу возникает густой шлейф солончаковой, мелкой, как пудра, коричневой пыли. Она вихрится, то отстаёт, то опережает меня, толстым слоем оседает на мотоцикле и на моей спине, набивается в рот и в нос, затрудняет дыхание. Хоро-шо, что здесь вероятность встретить другую машину очень мала – благополучно разъехаться в этой пыли совсем не просто! Гоню мотоцикл на приличной скорости, не опасаясь глубоких ям и камней. Дорога идёт по ровному, как столешница, такыру. Сейчас он растрескавшийся, твёрдый,  гладкий и пыльный. Это весной в нём можно увязнуть так, что придётся обращать за помощью к казахам, вооружённым тремя верблюжьими силами!  До ближайшего рыбачьего посёлка километров восемьдесят и на всём пути никаких признаков обитания человека! Только голая рыжая степь с редкими невысокими холмами слева на горизонте, да справа иногда блеснёт зеркало Балхаша. Унылая мёртвая картина. Наверное, примерно такую  увидит человек на Марсе.
Наконец показалось первое озеро: узкое и длинное. Дорога проходит вблизи его низко-го, вязкого берега. Озеро солёное: ни тростника, ни травинки, никаких признаков жизни. Ничто живое столь высокой концентрации соли, как в этой воде, не переносит! Кончилось озеро, и опять бесконечная степь, где не за что зацепиться взгляду.
 И ведь насколько богата эта безводная, неприглядная пустыня! Не раз, пролетая над ней на самолёте, мне приходилось видеть под собой огромные белые, как снег, и ярко-зелёные пятна. Это выходы на поверхность золотоносного кварца и медной руды. При про-ведении строительных работ люди нередко натыкаются на месторождения топазов и амети-стов. Поговаривают, что есть здесь и урановые руды. А сколько ещё неизведанного таят в себе эти места!?
Слева за холмами блеснула вода – близко дамба, по которой можно пересечь узкий пролив, соединяющий это большое пресное озеро с Балхашом. Возле неё знаменитый кара-гач – верный страж несуществующего уже селения. Проехал мимо, мельком взглянув: не из-менилось ли что-либо? Слава Богу, он имеет прежний вид! Люди, как бы договорившись, теперь берегут его, не используют на топливо! Вдоль протоки еду прямо по степи к заветно-му озеру. Я не раз бывал здесь и удачно охотился. Посередине озера есть низкий островок, сплошь заросший камышом, с небольшим плёсиком.  Мелкий этот плёсик, удалённый от бе-рега озера и хорошо замаскированный, очень подходит для днёвки местной утки. Когда Бал-хаш бушует, утка с большой воды перемещается на прибрежные озёра. В такие дни на озере собираются большие стаи.
Останавливаюсь на берегу поближе к островку. Время близится к вечерней зорьке. Как и запланировано, вечернюю зорю постою на берегу, в камышах. Если будет лёт, то пару кря-кашей на шурпу возьму и здесь, рядом со стоянкой. Переночевав возле мотоцикла, ещё до восхода солнца я переберусь на остров. Там встречу утреннюю зорьку, а, может быть, после неё ещё посижу на берегё плёсика. Разгружаю мотоцикл, накачиваю лодку – ночью она бу-дет служить мне матрацем. Время позволяет, иду собирать топливо для костра – всё, что способно гореть:  сухой камыш, кусты верблюжьей колючки и баялыча, лепёшки кизяка. Слегка перекусив, отправляюсь на охоту. Моё внимание привлекает выступающий на запад мыс, ломая густой, высокий камыш, пробираюсь к самой воде. Отсюда всё озеро как на ла-дони. Увы, уток не видно ни на воде, ни в воздухе.  Отаптываю для удобства стрельбы ка-мыш вокруг себя. Это и будет мой скрадок. 
Солнце огненным диском уже коснулось дальних холмов, и его последние лучи за-скользили по лёгкой ряби озера. Ветер почти стих, от воды потянуло ночным холодом, на-ступила предсумеречная тишина, нарушаемая только редкими всплесками сазанов и ондатр. Быстро темнеет, но моё поле зрения остается чистым. Даже болотные курочки и лысухи, столь здесь обычные, не появляются! Неужели уже улетели!?  Одиноко и скучно стоять, пе-реминаясь с ноги на ногу и выкуривая одну сигарету за другой, не испытывая так волнующего сердце охотничьего азарта!
Промявшись без единого выстрела до полной темноты, когда даже на фоне неба стала неразличима мушка ружья, огорчённый неудачной зорькой я возвращаюсь на стоянку. Должно быть, виной всему стихший ветер и утки остались ночевать на Балхаше! Успокаи-ваю себя тем, что у меня в запасе есть ещё утренняя  заря. 
Сухое топливо вспыхнуло как порох, и сразу в воздухе весело заплясали жёлтые и красные цветы пламени, запахло жжёным кизяком, к небу полетели искры и догорающие листья камыша. В мигающем, неровном свете костра оказываются то мотоцикл, с прислонённым к нему ружьём, то близкая стена прибрежного камыша, то тихая вода озера. За ними кромешная темнота и тишина. Ощущение такое, как будто ты один во всём мире! Но вот где-то близко прошуршала крыльями утиная стая.  "Ага, всё же вспомнили о тихом кормовом озере и к утру соберетесь здесь!" – с некоторым злорадством подумал я. Обида за плохую вечернюю зорьку ещё стоит в моей душе.
Поужинав и закурив, забираюсь в спальный мешок, лежащий на дне перевёрнутой лод-ки. В нём тепло и уютно. Долго слежу за спутником, пробирающимся звёздной дорогой к неведомой мне цели.
Костёр догорал, и только раскалённые кизяки ярко освещались при слабом движении воздуха, будто вспыхивал табак в курительной трубке, раскуриваемой самой Землёй. Пол-ный надежд на завтрашний день, испытывая состояние блаженного покоя, я задремал.    
Проснулся как по команде "Подъём". Бодрым и жизнерадостным вылезаю из мешка и делаю небольшую разминку. Тихо и холодно. Звёзды меркнут, серп луны опустился до гори-зонта. Близится рассвет, надо спешить. Подкачиваю лодку, укладываю в неё чучела, ружьё и патроны и несу к воде. Лодка у меня маленькая, одноместная с вёслами-лопаточками. Опус-каю её на воду, сажусь, стараясь поменьше набрать воды, и гребу к острову. Тёмной тенью он елё маячит впереди. Минут через двадцать под лодкой зашуршало дно – приехали. Даль-ше придётся идти вдоль заросшего камышом берега, а лодку с имуществом тянуть за привя-занную к её носу верёвку.  На всякий случай заряжаю ружьё и, сняв с предохранителя, кладу его в лодку так, что ложе находится на носу, а стволы упираются в надувную подушку, заме-няющую сидение. В любое время  могут налететь утки, и я должен быть готов к встрече. До намеченной цели – восточной оконечности острова - метров сто. Осторожно, стараясь не на-черпать воды в сапоги, медленно продвигаюсь вперёд. По суше здесь пройти невозможно – камыш высотой до четырёх метров очень напоминает бамбуковые заросли. Быстро светлеет восточный край неба, в том направлении уже можно стрелять. Начинается зорька: то и дело слышу шуршание крыльев, пролетающих стаек уток. А вот эта стайка уже хорошо различима на фоне светлого неба. Она движется прямо на меня. Не оборачиваясь и немного нагнувшись, нащупываю шейку ложа ружья и замираю.  Когда утки приблизятся на верный выстрел, я резко поднимусь и вскину ружьё. Тут им будет некуда деться. Стреляю я вполне прилично. Проносится мысль: "Пара моя!" Вот они уже почти над головой, летят низко, хо-рошо различимы красные клювы селезней – это краснобаши! Резко поднимаюсь, одновре-менно пытаясь вскинуть ружьё к плечу, но что такое? В утренней тишине, как гром среди ясного неба, грохочет выстрел. Ничего не понимая, оборачиваюсь к лодке. Подушка пробита, а в дне зияет большая дыра! Некоторое время, в полной растерянности, стою и смотрю, как моя лодка медленно наполняется водой! Утки с набором высоты невредимыми минуют меня. Впрочем, теперь мне не до них! Неподвижно стою и тупо наблюдаю, как погружаются в воду мешок с подсадными и мои бутерброды. Постепенно прихожу в себя и начинаю нормально мыслить: "Вероятно, мокрая верёвка, когда я бросил её конец в лодку, каким-то образом зацепилась за спусковой крючок ружья, и оно выстрелило. Хорошо ещё, что пробито  дно лодки, а не воздушные баллоны! Даже заполненная водой она будет держаться на плаву и поможет мне выбраться на берег, до которого добрых четыреста метров!" Пока я не думаю о том, что вода ледяная, что ночами температура воздуха уже пару недель держится около нуля градусов, что одет я ватник и на мне ватные брюки и рыбацкие резиновые сапоги.
Множество уток летает над озером, совершая свой утренний променад. Но теперь я уже не обращаю на них внимание. Надо думать: как добраться до неблизкого берега! "Может быть, посидеть здесь, на острове, и дождаться, пока солнце прогреет воздух? А может, стоит раздеться и плыть к берегу, сохранив сухой одежду? Ведь мне предстоит ещё долго ехать на мотоцикле. Снял ватник и рубашку: тело мгновенно покрылось пупырышками. Нет, так я долго не выдержу – холодно! Но, что это…,ещё не легче?! Вдали, над дорогой появляется облако пыли. Оно на глазах растёт, приближается и вскоре накрывает полнеба. "Афганец!" Размышлять больше некогда – неизвестно, сколько времени будет дуть этот сильный ветер! Надеваю ремни ружья и патронташа на шею, плюхаюсь в наполненную водой лодку и начи-наю яростно грести к берегу. Лодка под моей тяжестью быстро до краёв заполняется ледяной водой. Она доходит мне до груди. Как я ни стараюсь, тяжёлая лодка почти не движется. Пыльная туча настигает меня на середине пути. Мгновенно наступают сумерки.  Ветер ревёт и крутит лодку, пыль забивает рот и нос, песок больно хлещет по лицу. Невозможно открыть глаза. Прекращаю борьбу со стихией и предаюсь судьбе. Ветер сам вынесет меня на какой-нибудь берег! Как ни странно, но в это время я не ощущал холода. Может быть, я просто о нём не думал! Через какое-то время почувствовал, что лодку прибило к камышу. Ветер всё также свиреп, но ждать нечего. Подтягиваясь за стебли камыша, помогаю ветру вынести меня на сушу. Периодически ружьём стараюсь нащупать дно. Наконец, о счастье, вот оно! Вылезаю из лодки, воды по пояс. Ломая камыш, пробираюсь через его заросли в направлении ветра. Где-то же должен быть твёрдый берег! Двигаюсь неосмысленно, как в густом тумане. Силы мои иссякают! Я несу на себе всю тяжесть воды, набравшейся в вату одежды и в сапоги, кроме того, тяну за собой наполненную водой лодку да ещё ломаю на пути толстый, как палец, камыш! В обычных условиях я вряд ли смог бы это сделать!
Выбравшись на сушу,  упал, и какое-то время бесчувственным лежал на земле, не заме-чая ни ревущего ветра, ни пыли. Сознание вернулось, когда стал замерзать. Сел, с большим трудом стащил с себя ватник и попытался отжать. Руки слушались плохо. Холод пронизывал тело до костей. Долго и мучительно снимал сапоги и брюки. Насколько возможно избавив-шись от воды, оделся. Надо, во что бы то ни стало двигаться, искать стоянку – там моё спа-сение! Направление выбрал наугад. Спотыкаясь, падая и вставая, где-то на четвереньках, где-то даже ползком, преодолевая ветер, двигаясь вдоль берега, добрался до стоянки. Пер-вым делом нахожу  в коляске мотоцикла бутылку водки и из горлышка выпиваю половину. Сразу ощущаю прилив сил и оптимизма. Спрятавшись от ветра за мотоциклом, переодева-юсь во всё  сухое. Мокрую одежду привязываю к мотоциклу для просушки. Освободив коля-ску от сиденья, укладываю туда спальный мешок и забираюсь в него. Жестяные стенки ук-рытия, шинельное сукно и водка предохраняют меня от ветра и согревают. Укрывшись с го-ловой, под рёв ветра, измученный я, наконец,  засыпаю счастливым сном праведника!
Очнулся к вечеру, было светло и тихи – "Афганец" промчался дальше на север. Сразу почувствовал здоровый аппетит. Допил остатки водки и плотно поел в первый раз за сего-дняшний, не совсем обычный, день. На душе повеселело, ушёл куда-то ужас пережитого ут-ром. Окружающий мир снова был полон радости и счастья! Снова мне улыбалась природа. Нашёл брошенное утром имущество и принёс на стоянку. Начало темнеть, когда я завёл дви-гатель мотоцикла и, одевшись в почти высохшую одежду,  поехал домой.
Наутро, выспавшись и отдохнув, по дороге на службу уже почти без эмоций я расска-зывал знакомому охотнику о своих вчерашних приключениях.
- Не повезло! Прострелил лодку и вернулся пустым, как говорится, убив только своё время! – заключил я свой рассказ.
- А я думаю, наоборот, повезло! – возразил приятель. – Сколько людей прожи-вают свою жизнь, не испытав сильных эмоций, не побывав в подобных ситуациях?! У тебя будет, о чём вспомнить и рассказать в старости!




SOS !


Январь. Коренная зима. Лёд на Балхаше окреп, по нему проложили дороги. Самая пора заячьей охоты.
Уже на рабочей неделе мы с друзьями договорились в выходной день поехать в без-людные места на юго-восточном берегу Балхаша за зайцами. Случилось так, что в воскресе-нье был организован выезд туда же и нашего охотничьего коллектива. Набралось человек пятнадцать желающих, был подготовлен и подписан приказ о выезде на охоту, назначен старший команды и выделена машина. Но мы, своим микроколлективом – втроём, решили не связываться с общественным транспортом и, чтобы иметь большую свободу действий, ехать на моём мотоцикле К-750. В те годы это был вполне современный, надёжный, обладающий высокой проходимостью вид транспорта. Он стоял на вооружении Советской Армии, проходил военную приёмку и потому выгодно отличался от ширпотребовского «Урала».
 Зима в тот год стояла обычная для здешних мест: морозная, ветреная и малоснежная. Но неожиданно подули южные ветры, и значительно потеплело. Когда часов в семь утра я вышел из дома и направился в гараж, стоял лёгкий морозец, дул слабый ветерок, и я поду-мал, что погода благоволит нам и охота должна быть удачной. И я не ошибся! Проехать ки-лометров сто на мотоцикле до места охоты, при морозе в десять-пятнадцать градусов и не сильном ветре, для нас тогда не представляло никакого труда.
Я заехал за моими друзьями, они уже ожидали меня у своих домов, готовые к выезду. В назначенное время мы на условленном месте съезда с берега на лёд Балхаша, встретили ГАЗ-66 с нашими охотниками и тронулись в путь. Машина ехала впереди, я на мотоцикле держался метрах в ста позади неё. Рассвет встретили где-то посередине Балхаша. Поехали быстрее. Торосы встречались редко, да и то они были заметно сглажены трудами ранее ездивших по этой дороге рыбаков и охотников. Зимник привёл нас в устье реки Или, точнее в один из её рукавов. Проехали несколько холмиков замороженной и припорошенной снегом рыбы. Это плоды трудов местных рыбаков. За ней придут машины из города Балхаш и доставят её на рыбозавод. Никем не охраняемые кучи в тонну и более мороженой рыбы, лежащей прямо около дороги, в те годы были не редкостью и никого не удивляли. Воровство не было таким распространённым явлением, как сегодня. Оно жестоко и спра-ведливо каралось! С восходом солнца ветер заметно усилился. День наступил ясный, солнечный и безоблачный, что тоже обычно в этих местах.
  Проехали по льду реки ещё километров 20 , затем дорога повернула на берег и пошла по солончакам вдоль реки. Земля здесь настолько засолена, что на ней практически ничего не растёт. Ровная Голодная степь. Отдельными островками изредка встречаются заросли колючего низкорослого кустарника с засохшими плодами-погремушками, верблюжьей колючки да редкие карагачи и корявые саксаулы. Иногда однообразие пейзажа скрашивают невысокие песчаные барханы, тоже почти всегда голые. Почва в этих местах рыхлая и мягкая, в летнюю жару легко превращающаяся в мельчайшую, как пудра пыль. Снега совсем мало. Благодаря постоянным ветрам, он скапливается только там, где есть за что зацепиться: в кустарнике, в низинках, у подножия барханов. На снегу хорошо заметны многочисленные натоптанные зайцами тропы. Они возвышаются над поверхностью земли. Год был очень урожайным на зайца.
Местный песчаный заяц – талай – довольно мелкий зверёк, меньше обычного беляка. Он отмечен чёрным хвостиком и такими же чёрными кончиками ушей. Количество его год от года значительно меняется. Бывали годы, когда зайцы практически исчезали. Год же, о котором я вспоминаю, был выдающимся. До описываемой охоты мы уже побывали в этих местах не раз и никогда не возвращались без хорошей добычи.
Двигаясь по степной дороге, мы неоднократно встречали зайцев, но, когда сидящие в кузове машины охотники увидели сразу нескольких….. удержать себя уже не могли. Они забарабанили по крыше кабины, машина остановилась. Охотники наперегонки стали спрыгивать на землю и в азарте, бросив у машины лишнюю поклажу, на ходу собирая и заряжая ружья, поспешили в погоню за охотничьей удачей. Старший команды успел только вдогонку прокричать время сбора и отъезда и, беспомощно разведя руками, стал собираться сам.
Мы подъехали к месту стоянки несколькими минутами позже. Сняв полушубки, собра-ли ружья, съели по бутерброду и тронулись вчетвером.
К этому времени основная группа охотников непроизвольно выстроилась в цепь и двигалась на восток. В той стороне что-то темнело. Возможно, это был небольшой лесок из карагача и саксаула или изогнутый берег реки, поросший камышом. Цепь охотников образовала нечто похожее на бредень, а мы, отставшие, оказались как бы в мешке этого «бредня». Как выяснилось позднее, нам чудесным образом повезло!
Зайцев было множество. В поле моего зрения практически постоянно находился хотя бы один. Они кормились в колючем кустарнике. Не будучи пугливыми, поскольку люди здесь были большой редкостью, они близко подпускали охотников. Убегая, они забавно, со-всем как домашние кролики, скакали, высоко подбрасывая заднюю часть. Недосягаемые для дроби они, сидя, с любопытством смотрели на приближающегося человека и только под-стёгнутые зарядом, демонстрировали настоящую заячью прыть. То и дело слышались вы-стрелы то слева, то справа от нас. Уцелевшие испуганные зайцы часто мчались вдоль цепи охотников и по ним стреляли многократно.
Хорошо помню своего первого зайца на этой охоте. Он выскочил из куста верблюжьей колючки и поскакал от меня прямо в направлении на ещё низкое солнце. Солнечные лучи просвечивали его длинные, прозрачные уши и они казались розовыми. Я прицелился и вы-стрелил по этим розовым ушам. Заяц споткнулся, упал и затих. Я подошёл и поднял его за уши. Увы, они оказались вполне обычными. Положив зайца в рюкзак и пройдя ещё немного, я увидел копошащихся в колючем растительном островке сразу двух зайцев. Заметив меня, они  спешили выбраться из колючек, но это им никак не удавалось. Сухие плоды кустов при этом издавали звуки подобные детской погремушке. Какие-то секунды я наблюдал эту картину. Затем зайцы, наконец, выбрались на волю и понеслись в разные стороны. Я догнал стволами ружья убегающего вправо и выстрелил. Не обращая внимания на результат стрельбы, выстелил по второму зайцу. Он, перевернувшись через голову, замер. Подобрав битого зайца, и совсем, не будучи уверенным, в положительном результате первого выстрела, я обошёл островок и, к великой радости, увидел другого зайца тоже распростёртым на земле. На этот раз пословица: «За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь», оказалась несправедливой! Отличным дублетом я положил двух зайцев. Такое не забывается! Надо признаться, что этот случай был единственным в моей пятидесятилетней охотничьей практике.
Пока  занимался своей добычей, укладывая её в рюкзак, ставший заметно тяжелее, пе-рекуривал и переживал свою охотничью удачу, я ещё больше отстал от цепи охотников. Зай-цы, подгоняемые выстрелами, носились по полю и, по-видимому, решив, что их спасение находится в моём направлении, летели на меня. Почти не сходя с места, удачными выстре-лами взял ещё трёх. Теперь я уже был просто не в силах их нести, оставаясь в общей цепи охотников. Заметив моё затруднение, ко мне подошли мои друзья: Алексей и Виталий и взя-ли на себя часть моей ноши.
К этому времени левое и правое крылья «бредня» почти сомкнулись, и мечущиеся по практически голому полю, зайцы носились в беспорядке, часто оказываясь в пределах дося-гаемости. На той необычной охоте я взял девять зайцев!
Я полностью отдаю себе отчёт в том, что эта цифра может вызвать серьёзное сомнение у читателей. Многим известно высказывание Л. Н. Толстого: «Нигде так не врут, как на охо-те и на войне!» А я – военный охотник! Из тех, кому я рассказывал об этом случае, кое-кто напоминал мне об этом афоризме, естественно, не без иронии. Однако факт, как говорится, имел место быть, и это мне не приснилось!
Один раз в жизни, за день пешей охоты, без собаки и не специально устроенным заго-ном, я взял девять зайцев, причём двух – дублетом! Это моё высшее достижение. Из знако-мых мне охотников, никто не мог похвастать таким результатом. В охотничьей литературе подобного случая я тоже не встречал.
В тот день все поохотились неплохо. Добыча в два, три, четыре зайца была не редко-стью. Виталий взял шесть штук, но девяти не было ни у кого!
Вспоминаются и другие удачные охоты на зайцев в Прибалхашье. Мне приходилось добывать за день пять-семь штук, но свой личный рекорд  не удалось повторить никогда!
Моё душевное состояние в тот день, глубину ощущения охотничьей удачи – может по-нять только охотник!
Я и сейчас хорошо представляю себе: бескрайнюю степь, негусто поросшую островка-ми колючего кустарника и почти бесснежную, яркое солнце, цепь охотников, растянувшуюся на пару километров, стоящую вдалеке машину и дымок костра около неё, разведённого шофёром-солдатом, и себя, находящегося на седьмом небе от счастья!   
На троих мы с друзьями взяли в тот день восемнадцать зайцев! Поделили, как всегда, поровну. Трёх зайцев выделили начинающему охотнику. Сам он не добыл ни одного. Пусть будет и ему не обидно!
Дома я с помощью жены освежевал своих зайцев, выпотрошил, вымыл. Чистое мясо четырёх зайцев уложил в почтовый ящик и вынес на несколько дней в гараж. При казахстанских морозах мясо так хорошо промёрзло, что моя посылка чудесно дошла до Ленинграда. Мой отец, старый и страстный охотник, был очень тронут таким подарком. Жена после той зимы ещё долго упражнялась в технологии выделывания заячьих шкурок и одаривала своих подруг пуховками из заячьих хвостиков.





РОКОВОЙ  КОРОЛЕВСКИЙ  ВЫСТРЕЛ

Середина ноября. Балхаш бушует. Волнение менее двух-трёх баллов практически не бывает. Грязно-серые волны, украшенные белыми гребнями, с шипением и грохотом обру-шиваются на пологий берег пляжа  или со злобой, как дикие звери, кидаются на прибрежные скалы, а не в силах преодолеть их, недовольно огрызаясь, откатываются обратно в море.  Свистящий ветер далеко разносит холодные брызги, отгоняя любителей полюбоваться разбушевавшейся  стихией подальше от прибрежной полосы.  Совсем не милостив ноябрьский Балхаш! Даже заядлые рыбаки и яхтсмены не рискуют посостязаться в это время года с грозным степным морем!
 На такой волне не очень-то уютно и водоплавающим птицам: не отдохнёшь от даль-него перелёта, да и корма в озере не добудешь. Даже местные, нырковые утки сейчас не держаться на самом Балхаше. Они предпочитают небольшие прибалхашские озёра – там и волнения нет, и корма вдоволь. Летящие с севера стаи тоже редко садятся отдохнуть и по-кормиться на Балхаш, даже в сравнительно тихую погоду, разве только  на заливы,  сильно поросшие камышом.
Уже начались ночные заморозки. Купающихся, даже сейчас, «моржей» утром встре-чают обледенелые прибрежные скалы и выступающие из воды валуны.
Осенний перелёт утки заканчивается. Последние запоздалые стаи откочёвывают на юг, чуть опережая наступающие с севера холода. Если хочешь ещё поохотиться на уток, надо поспешить и не упустить последние в этом сезоне возможности. А до открытия следующего охотничьего сезона – целых десять месяцев!
Я решаю утром, перед работой, съездить, возможно, в последний раз, на утиную зорь-ку. Встретив в лодке рассвет и, если повезёт, сделав несколько выстрелов, к девяти часам прибыть на своё рабочее место.
Километрах в тридцати от нашего военного городка есть небольшое озеро. Оно рас-положено как бы в чаше, среди невысоких степных холмов, и соединено узкой, густо зарос-шей камышом протокой с Балхашом. В камышах гнездятся местные утки, лысухи, болотные курочки, крачки, мелкие цапли. Весной и летом здесь кипит жизнь, как на настоящем птичь-ем базаре. Сейчас же здесь тишина. Местная водоплавающая птица уже откочевала на юг. Осталась надежда, что озером соблазнится северная стая уток и остановится на ночлег, от-дых и кормёжку.
За два часа до рассвета экипированный для охоты я уже в своём «гараже». Мой гараж – это будка, снятая с хлебного фургона (на её жестяных  боках ещё сохранилась надпись «Хлеб»). В него с трудом помещается мотоцикл с коляской. Но я  молодой капитан, недавно окончивший академию и приехавший служить в эти места, ещё не успел обрасти имущест-вом и он меня пока вполне удовлетворяет.
Сажусь в седло, отталкиваясь левой ногой, выезжаю из «гаража» и завожу двигатель. Чтобы меньше шуметь, выбираюсь на шоссе, ведущее из города, который ещё спит, по окра-инным улицам.  В такую рань лишь кое-где светятся окна домов, .должно быть, не спится таким же заядлым охотникам и рыбакам.  Лёгкий морозец мне не помеха. Я одет в брезенто-вую, на вате, куртку и такие же брюки. Недавно в Советской армии была введена зимняя полевая форма одежды для офицеров и прапорщиков. Армейские остряки по этому поводу шутили:  «министр обороны позаботился о том,  чтобы военные рыбаки и охотники и в свободное от службы время были одеты однообразно!» На ногах у меня рыбацкие резиновые сапоги с ботфортами, на голове зимняя шапка. Ехать с ветерком на мотоцикле и сидеть неподвижно в лодке – жарко не будет!
В предутренней тишине ни звука, ни каких признаков жизни. Слышен только равный гул моего мотора, да впереди меня бежит свет от моей фары. В  темноте вовремя узнаю нужный  съезд с шоссе на грунтовую дорогу, поворачиваю. Грунтовка приведёт меня к запланированному месту на берегу озера. Проехав совсем немного и преодолев небольшой подъём, в низинке, в свете фары, вдруг вижу местную степную лису-корсака, крутящуюся волчком на месте, как при ловле собственного хвоста. То ли она ловит мышь или тушканчика, то ли ослеплена ярким светом фары. Останавливаюсь и глушу двигатель. Оставив фару включённой и направленной на лису, спешно достаю из коляски чехол с ружьём и патронташ.  Спешка, как обычно, только мешает: чехол никак не расстёгивается, а  ружьё никак не складывается. Корсак, не дожидаясь заряда дроби, приходит в себя, прыгает из луча света в темноту и исчезает. Раздосадованный неудачным началом, я продолжаю свой путь.
Добравшись, наконец, до заветного места на берегу озера, достаю из коляски лодку и накачиваю её. У меня одноместная резиновая лодка, больше похожая на детскую ванну. Правда, её надувные борта имеют различный диаметр. Корма, к которой садишься спиной, имеет больший диаметр, а нос, куда направлены ноги, меньший. Чтобы не сидеть на самом дне лодки, к ней придаётся резиновый круг, но он имеет небольшой диаметр и в качестве спасательного средства мало пригоден. Уключин на лодке не предусмотрено. Вёсла имеют форму маленьких лопаточек. Лодка очень лёгкая и  потому плавать на ней в больших водо-ёмах – очень рискованно.
В степных районах неожиданные сильные ветры - совсем не редкость. Были случаи, когда даже солидные яхты, типа «дракон», переворачивались внезапными порывами ветра и яхтсмены вынужденно купались при совсем не подходящей для этого погоде.
А однажды, внезапно поднявшимся ветром, мою лодку, лежавшую на берегу, вначале, как детский резиновый шарик,  понесло кувырком, а затем и подняло в воздух. Ударившись о землю, она подпрыгнула  и так, подхватываемая ветром, она прыгала как мяч, а я бежал за ней, пока, на моё счастье, она не попала в прибрежный камыш. Должно быть, со стороны было весёленькое зрелище: уносимая ветром и прыгающая на высоту в пять-семь метров резиновая лодка-пушинка и бегущий за ней,  пытающийся её поймать, одетый вовсе не по-спортивному: в высокие резиновые сапоги и костюм на вате человек!
Наконец, приготовления к выезду в озеро закончены. Пристегнув патронташ поверх куртки, и прихватив,  на случай хорошей зорьки, ещё мешочек из-под дроби с патронами, ружьё и резиновые чучела уток, переношу лодку и всё сложенное в неё снаряжение к самой воде. У берега, как я и предполагал,   лёд толщиной около сантиметра. Поднимаю ботфорты сапог, и бреду по воде, ногами ломая лёд, от берега до предельной, пока вода не заливается в сапоги, глубины. Лодку за верёвку тяну за собой. Затем залезаю в неё, усаживаюсь поудоб-нее и, разбивая лёд вёслами, выплываю на чистую воду. Я знаю, что метрах в трёхстах от берега есть небольшой островок редкого камыша, в котором можно хоть как-то укрыться. Туда я и держу свой курс.
Звёзды на небе бледнеют, приближается рассвет. Густо пахнет застоялой болотной водой, тиной и немного морозцем. Холодный воздух приятно бодрит. Не спеша, разбрасы-ваю чучела и занимаю место в камыше. Теперь можно передохнуть, успокоиться, закурить и ждать  рассвета и уток.
Прислушиваюсь к предутренней тишине, надеясь услышать  шум утиных крыльев или кряканье. Увы, моё ухо не улавливает ничего кроме поскрипывания пучка камыша, за который я привязал свою лодку, о её борт. Природа замерла перед рассветом – никаких зву-ков. Курю и слушаю, слушаю и курю, что ещё можно делать в моём положении!
Как и всегда, когда ждёшь чего-либо, время замедляет свой бег. Рассвет наступает не-торопливо, лениво. Вначале, шурша верхушками камыша,  пробегает его предвестник – пер-вый утренний ветерок, затем небо на востоке начинает светлеть, предутренняя серость за-полняет всё вокруг и, наконец, первые лучи солнца появляются над окружающими озеро холмами. Они освещают унылую картину: абсолютно чистое и безжизненное, почти круглое, диаметром в два километра, озеро с редкими клочками камыша в разных его частях; голый, без единого кустика, берег, как будто усыпанный красным битым кирпичом. Только в одном месте картину оживляет полоска уже жёлтого камыша, уходящая между холмами в даль, к Балхашу. Ни одной живой души, ни в воздухе, ни на земле. Да и солнце-то не такое яркое и весёлое, как летом,  какое-то тусклое, грустное, соответствующее моему осеннему настроению.
Размышляю о том, что эта, вероятно,  моя последняя охота  сезона  скорее всего будет неудачной: придётся через час сниматься и возвращаться домой без выстрела и, переодев-шись, спешить на службу. От скуки перебираю в памяти недавние приятные события.
Несколько дней назад, поздним вечером, я вот также стоял в камышах на берегу не-большого плёсика. Солнце село, небо вызвездило, а уток всё не было и не было. Из-за хол-мов показалась полная луна и ярко синеватым цветом окрасила землю. В её свете даже голая и безжизненная степь показалась какой-то фантастической, сказочной. На душе было так хо-рошо, уютно и покойно, что не хотелось уходить, хотя на появление уток надежды почти не оставалось.  И вдруг, с неба, на прихваченный ледком плёсик, буквально, как горох,  посы-пались, с шумом и кряканьем, утки. При посадке они  забавно выпускали свои лапки-шасси и скользили на них и хвосте по тонкому льду. Остановившись, и встав на лапки  они удивлённо покрякивали, и с недоумением, беспорядочно бродили по льду в поисках чистой воды. Я не стал стрелять. Мне было жаль измученных перелётом и обманутых, в своих надеждах, уток.
Долго сидеть в моей лодке не очень-то удобно –  резиновый круг травит воздух под тяжестью моего тела, а ноги затекают в вытянутом положении. Если же их согнуть, то коле-ни окажутся чуть ли не выше головы. Чтобы передохнуть от неудобной позы, я приподни-маюсь и, опираясь руками на задний борт, сажусь на него.  Так сидеть значительно удобней. Но я не успеваю насладиться комфортом: появляется небольшая стайка уток, переваливаю-щая через холм, со стороны Балхаша, на малой высоте. Они явно направляются в мою сторо-ну. Солнце светит из-за моей спины им в глаза и они, вероятно,  меня не видят, хотя я, с моей лодкой, нахожусь в очень редком камыше. Моим прикрытием, по сути, может служить только моя неподвижность и солнце. Кладу горящую сигарету на лежащее на дне лодки весло, перевожу предохранитель ружья вперёд и замираю с ним на коленях. Утки  летят на высоте пять-семь метров прямо на меня. Возможно,  у них, увидевших чучела, появилось желание подсесть к ним. Но я не даю им сделать этого: вскидываю ружьё, выбираю траек-торию одной из них, бросаю мушку чуть вперёд цели и нажимаю на спуск. Утреннюю тишину нарушает грохот выстрела. Успеваю заметить, что битая утка комом, по инерции, продолжает полёт в мою сторону. Остальные – не успев отвернуть, но с набором высоты – по-прежнему летят на меня.  Нахожу другую цель, выстрел и... я спиной падаю в воду, а перевернувшаяся лодка накрывает меня сверху.
Выныриваю из-под лодки. Ружьё держу правой рукой за шейку ложа, слава Богу, не упустил. Лодка плавает вверх дном, рядом вёсла и битый селезень – красноголовый нырок. Он раскинул свои пепельно-голубые крылья, а его массивная бурая голова уткнулась клювом в воду.
Одежда моя пока ещё не намокла, я  свободно держусь на воде и, легко перевернув лодку, пытаюсь влезть в неё, перевалившись через борт, но, как только  делаю это усилие, лёгкая лодка переворачивается и мгновенно накрывает меня вновь. В первые минуты я не чувствую ни ледяной воды, наполняющей мои высокие сапоги и проникающей к моему телу, ни страха. Однако, после нескольких безуспешных попыток обуздать не подчиняющуюся мне лодку, начинаю ощущать, что ноги мои чрезвычайно отяжелели и я без помощи лодки уже  не могу  держаться на плаву. Холод и страх постепенно охватывают меня: дна ногами я не достаю, вокруг ни души, спасать меня некому. Если я не сумею воспользоваться лодкой, то до берега мне не доплыть – мои сапоги утопят меня раньше, чем я успею расстаться с патронташем и ватной курткой. Прижав борт лодки предплечьем левой руки к телу и, таким образом, повиснув на ней, закидываю ружьё за спину. Ремень от ружья я никогда не оставляю на берегу после того случая, когда уронил ружьё с лодки в воду и он помог мне не потерять его. Тогда ремень зацепился за растущий под водой камыш и я, довольно легко, обнаружил и достал ружьё. Теперь ремень снова помог мне сохранить его, а оно у меня – штучное, и я неплохо стреляю из него и на охоте, и на стенде.
Освободив правую руку, я предпринимаю попытку забраться на лодку в пе-ревёрнутом состоянии, как на плот, и лечь на неё грудью. Слава Богу, не сразу, но это мне удаётся! Немного вытолкнув тело из воды с помощью ног, плюхаюсь на лодку грудью и подбородком. С большой осторожностью, удерживая лодку под собой, понемногу, выбираюсь из воды всё выше и вышё и, наконец,  лежу на ней уже всем телом. Она колышется подо мной, как живая. Вначале  боюсь даже неловко шевельнуться: а вдруг она опять выскользнет из-под меня! Постепенно осваиваюсь в новой обстановке. Расставив руки в стороны для большей устойчивости, начинаю грести ладонями. Вначале осторожно и редко, а затем всё чаще и увереннее, гребу  к берегу.
Не знаю, сколько времени я плыл так триста метров, должно быть, очень долго, но холода и усталости я не ощущал. Меня согревала и вдохновляла надежда на спасение. И это спасение пришло окончательно, когда я ногами почувствовал дно.
С большим трудом поднявшись с лодки (моя одежда впитала, наверное, не один деся-ток килограммов воды), я выбрался на берег и вытащил свою спасительницу. Какие усилия мне пришлось приложить, чтобы снять со своих ног высокие сапоги – в носках и портянках они представляли собой прекрасные поршни насосов – знают только охотники и рыбаки, испытавшие это сами.
Скрюченными от холода пальцами, с трудом расстёгивая ремни и пуговицы, я снял с себя всю одежду. Из неё потоком текла ледяная вода. Оставшись совершенно голым, я, как смог, выжал вначале нижнее бельё, а затем – ватные! – куртку и брюки. Чтобы немного со-греться, я периодически бегал  вокруг мотоцикла по усыпанной острым щебнем земле Го-лодной степи, не чувствуя замёрзшими ногами боли. Насколько возможно избавив одежду от воды, я надел её на себя и, уложив ружьё и лодку в коляску мотоцикла, поехал домой.
Дома я с час прогревался в горячей ванне, затем позавтракал, оделся и поехал на службу. Начальнику я не стал докладывать все подробности сегодняшнего утра – зачем травмировать человеку психику и толкать его на необходимость делать организационные выводы. В оправдание своего опоздания, пришлось выдумать некие домашние обстоятельст-ва. Мой начальник – человек науки, критерием качества работы сотрудника считал – совер-шенно справедливо! – полученные результаты, а не количество часов, проведённых на рабо-чем месте. Днем я попросил своего друга съездить за вёслами и чучелами. Он всё нашёл и привёз, в том числе и двух сбитых мною уток. Патроны и ягдташ утонули, а резиновый круг, должно быть, унесло ветром.
Из своего охотничьего опыта я сделал заключение, что происшествия, подобные опи-санному, не только не отталкивают человека от увлечения охотой, не только не уменьшают его охотничью страсть, но даже наоборот – они вселяют в него уверенность в свои силы, в свои возможности, поднимают моральный дух. Армия же, как известно, сильна не количест-вом вооружения и людей, а их моральным духом.  Так что совершенно справедливо в совет-ское время охота считалась военно-прикладным видом спорта и занятие  ею поощрялось ко-мандованием.
Ныне, наблюдая за российской армией со стороны, я прихожу к выводу, что сильная духом армия не нужна сегодняшним правителям страны. Куда спокойнее видеть офицерский корпус – сегодняшнее дворянское сословие – стоящим на коленях с протянутой рукой. Убеждён, что до нынешнего, плачевного состояния некогда грозная армия доведена совершенно сознательно.
Охота, в настоящее время, сделалась уделом и развлечением людей разбогатевших на наших “реформах”. Им, конечно, тоже нужен «высокий моральный дух», но не для защиты Отечества, а для защиты собственного имущества от посягательства себе подобных.
Королевским писатели-романтики называют выстрел, после которого битая птица па-дает прямо к ногам охотника. В моей охотничьей практике было несколько таких удачных выстрелов, но описанный здесь - особо запомнился мне не в связи с его красотой, а из-за тра-гических обстоятельств с ним связанных.





ТАМ, ГДЕ ЦВЕТУТ ТЮЛЬПАНЫ

I
 
К середине 60-х годов, оправившись от разрухи, нанесённой  Второй мировой войной, и сделав при этом резкий рывок вперёд в области науки и техники, Мир обратил внимание на надвигающуюся новую беду – теперь экологическую.
В газетах появились грозные предупреждения о чрезмерном загрязнении атмосферы продуктами промышленного производства; об атмосферных дырах, пропускающих космиче-ские лучи, грозящие смертью всему живому;  о загрязнении почвы химическими удобрения-ми и радиоактивными отходами;  о глобальном изменении климата на планете и парнико-вом эффекте, о повышении уровня воды в мировом океане и т.д. и т.п.
В свою очередь биологи и охотоведы заговорили о катастрофе, грозящей фауне и флоре Земли. Была заведена Красная книга, оберегающая отдельные виды растений и жи-вотных от полного исчезновения. Даже простые любители природы, охотники и рыболовы заметили существенное сокращение дичи, рыбы,  мелких животных и птиц в наших полях и лесах.
В СССР появилось Постановление правительства, запрещающее отлов диких живот-ных и птиц и содержание их в домашних условиях. На рынках прекратилась торговля чижа-ми, щеглами, чечётками и снегирями. Причина же сокращения пернатых была, конечно, не в этом. Её следовало искать в бесконтрольном и бесхозяйственном обращении с пестицидами и гербицидами, в безответственных сбросах отходов производства, в бездумном пользовании природными ресурсами. Но этому, к сожалению, должного внимания уделено не было. Поэтому–то нынешние дети ранее таких распространённых у нас животных и птиц могут видеть только на картинках, а услышать и опознать их по голосу им, увы, вообще не дано!
В охотничьих журналах всё чаще стали раздаваться голоса о необходимости ограни-чения охоты и рыбалки, о выдаче специальных лицензий на отстрел дичи и отлов рыбы, о сокращении сроков охоты и даже о полном запрещении весенней охоты в целях обеспечения благоприятных условий для воспроизводства пернатой дичи.
Весна 1967 года памятна тем, что она была последней (по крайней мере, в Казахста-не), когда  на две недели была разрешена охота на водоплавающую дичь. Об этом было зара-нее объявлено в средствах массовой информации.
В нашем охотничьем коллективе нашлись энтузиасты, решившие по такому случаю организовать две встречи весны с её утиными зорьками в течение одного года.  Две - три зорьки отстреляться южнее Балхаша на 300 – 400 километров – на реке Чу, а затем, вместе с наступающей с юга весной вернуться домой и поохотиться в своих прибалхашских угодьях.   
Довольно крупная по здешним понятиям река Чу берёт начало в горах Тянь – Шаня и стремит свои воды прямо на север, но встретив на  пути пески Муюнкума, огибает их , поворачивает на запад и теряется в полупустыне Бетпак – Дала. В среднем течении и в низовьях она существует, по сути, только в период весеннего полноводья. Летом здесь она совершенно пересыхает, оставляя в наиболее глубоких местах русла отдельные, не связанные между собой водоёмы. Странная для европейца картина: русло есть, а реки нет. В этих водоёмах и сосредотачивается  летом вся речная рыба, местные  водоплавающие животные и птицы. Обрамлённые стеной камыша, они скорее похожи на степные озёра. Не стоит удивляться охотничьим рассказам о том, что существуют на Земле места (по крайней мере, в середине ХХ-го века ещё существовали), где щука кусает за палец опущенный с лодки в воду. Я имею в виду плёса пересыхающей реки Чу.  Такому обилию щуки я сам был свидетелем. Вот на эту–то реку и был организован выезд охотников нашего воинского коллектива в пятницу, 18-го марта 1967-го года.
Для поездки по безлюдной, безводной и безжизненной полупустыне были подготов-лены две машины ЗИЛ-131 с тремя ведущими мостами и лебёдками, установленными впере-ди переднего бампера. В команде было порядка двадцати человек, готовых морально и физически проехать в кузове  грузовика около тысячи километров по бездорожью и солончакам ради того, чтобы две-три  зорьки постоять на утином перелёте. Приятно от-метить, что таких энтузиастов в те годы было немало.
На условленное место в городе в 18.00 прибыли две крытые брезентом машины со старшим команды во главе.  Баки полностью заправлены, в кузове каждой привязаны две бочки с горючим. Как выяснилось позже – очень кстати! Старший позаботился о пассажирах и, заехав на подсобное  хозяйство, прихватил сухой соломы. Погрузка прошла быстро. Охот-ники более или менее равномерно распределили солому, побросали в кузова  свои вещи, а затем и сами разместились в них. Штатные бортовые скамьи  автомобилей закрепили к бор-там.
Стояла ранняя весна. Днём столбик термометра поднимался чуть выше нуля, ночью опускался до минус десяти и ниже. Лёд на Балхаше был ещё крепок настолько, что по нему рыбаки ездили на мотоциклах. Одеты все охотники были по-зимнему. На мне был техниче-ский авиационныё комплект из брезентовых на вате брюк, закрывающих всю спину и грудь, и такая же куртка; зимняя шапка и валенки. Резиновые сапоги и хлопчатобумажное обмун-дирование, на случай потепления, я вёз в вещмешке. Надувной  лодки у меня тогда не было. Я только прошлой осенью прибыл служить в эти места из академии и ещё не обзавёлся.
По замыслу организаторов охоты за 10-12 часов мы должны были, преодолев пример-но 400 километров, к утренней зорьке 19-го марта прибыть в район небольшого  казахского посёлка Уламбель, расположенного на берегу Чу; до рассвета занять места на разливах и восход солнца встретить во всеоружии.  В те времена юго-восточный берег Балхаша ещё не был достаточно освоен нашими охотниками и на Чу ездили довольно часто. Город наш бы-стро рос, вместе с ним росли прилегающие казахские поселения, и ближайшие к городу при-брежные озёра и заливы Балхаша уже заметно оскудели дичью. Бывалые охотники считали, что на Чу мы застанем активный перелёт утки и должны хорошо поохотиться две субботних зорьки и утреннюю воскресную, после которой сразу тронемся в обратный путь. Вернуться домой мы должны были в воскресенье вечером. Такой порядок регламентировал соответст-вующий приказ по нашей войсковой  части.
Ничто не предвещало никаких неожиданностей. Степь ещё не оттаяла, солончаки представляли собой ровные, как асфальтированные, поля;  дорога старшему нашей команды была хорошо знакома. Город мы покидали полные надежд на хорошую охоту, радости встречи с наступающей с юга весной уже утром следующего дня. Устроившись поудобнее между двумя товарищами, и положив свой вещмешок с запасной одеждой и сапогами под голову, я задремал. Стемнело. Мерно работал мотор машины, ритмично потряхивало на сты-ках бетонных плит дороги. Мой нос спрятан в воротник куртки, козырёк шапки закрывает глаза, под боком солома – полный комфорт, особенно, когда тебе всего тридцать лет, ты по-лон сил и энергии, а впереди у тебя заветная цель – охота! Я и не заметил, когда кончилась бетонка, и машина пошла по степи. Изменился только ритм тряски.
Проснулся  от того, что машина остановилась,  и шум мотора затих. Сдвинул на заты-лок шапку. Кто-то из охотников приподнял задний полог и спрыгнул на землю. Вокруг хо-лодная, тёмная южная ночь. Вблизи слышны голоса. Мне тоже захотелось размяться. Осто-рожно ступая между спящими, добрался до заднего борта и вылез из-под тента. Рядом стояла вторая машина, около неё толпилось несколько охотников. Впереди виднелось небольшое кирпичное строение. Слабым светом вдруг в нём засветилось крохотное оконце. Из услы-шанного разговора я понял, что мы стоим около артезианского колодца. Здесь пробурена скважина и установлен дизельный насос, который качает воду в цистерны водовозок, приез-жающих сюда из дислоцированных в степи воинских частей, не имеющих своей воды. Колодец функционирует постоянно: и летом, и зимой. Обслуживает и охраняет его один солдат, наряжаемый из какой-либо воинской части. Этот колодец – ориентир, свидетельствующий о правильности  нашего движения. Дальше никакого жилья мы больше не встретим.
Мы бы не стали тревожить охранника, но он проснулся и включил свет. Мне было любопытно осмотреть сооружение и я, позвав товарища, изъявившего желание напиться чистейшей артезианской воды, толкнул дверь. Передо мной предстало небольшое помеще-ние с неоштукатуренными стенами и цементным полом. Посередине из земли торчала труба собственно колодца. Рядом располагался дизельный двигатель с насосом на валу, выхлопная труба выведена в специальное отверстие в стене. Печка-буржуйка, примитивный стол, табу-ретка и солдатская койка - довершали картину.  Тусклая лампочка, питающаяся от аккумуля-тора, слабо освещала помещение. Заспанный, полуодетый парнишка с автоматом в руках встретил нас у дверей. Убедившись, что проездом около его объекта остановились офицеры – охотники, он почтительно уступил дорогу к бачку с водой.  Но, что это? Поперёк помеще-ния, чуть выше человеческого роста, протянута верёвка и на ней сушатся… предметы жен-ского туалета! И это здесь – в Голодной безлюдной и безжизненной степи, в полупустыне! В сотнях километров от шоссейных и железных дорог, в десятках километров от совсем ма-леньких воинских объектов, где несут службу солдаты срочной службы и офицеры, чьи се-мьи живут в нашем городе!   
 Заметив, что я, офицер, стал невольным обладателем его тайны, солдатик явно сму-тился. Даже в полумраке было видно, как вспыхнули румянцем его щёки. Только теперь я присмотрелся и увидел, что на койке, укрывшись с головой  старым солдатским одеялом, кто-то прячется от нежеланных гостей. Мой товарищ пил воду из железной кружки тоже по-дозрительно долго. Он явно заметил происходящее на колодце и, по-видимому, соображал,  как ему следует реагировать на это. С одной стороны налицо нарушение служебных инст-рукций и воинских уставов, с другой… Кто знает, что с другой! А если это любовь?! Причём та, настоящая, редкая, о которой пишут романы и слагают стихи и песни, и которая так редко встречается в реальной жизни!   Я взял его под руку и легонько подтолкнул к выходу. Он всё понял и согласился со мной. Одинаковые мысли пришли нам в головы в связи с этой встречей! Мы вышли из помещения и заторопили старшего, не теряя времени, двигаться дальше. Он скомандовал: «По машинам!», и они тронулись, оставив парнишку-солдатика с его любовью в непроглядном мраке южной ночи, вдали от людей. Мы не обменялись с ним ни единым словом по столь важной для него теме. Но сам вид скромного, застенчивого русского паренька не позволил мне думать о нём и его девушке плохо. Напротив, эта встреча только подняла во мне веру в чистоту и возвышенность человеческих отношений!  Какое сильное чувство, какая страсть могли привести сюда через множество препятствий  девчонку, скорее всего одноклассницу этого паренька! Не перевелись тогда ещё на русской земле Ромео и Джульетты! Я по-хорошему завидовал и восхищался их отношениями. Увы, если бы эта встреча произошла в наши дни, я подумал бы совершенно иное. За последние пятнадцать лет СМИ и шоу-бизнесмены сделали своё гнусное дело: развратили молодёжь и принципиально изменили взаимоотношения между юношами и девушками. Возвышенную любовь теперь во многих случаях заменил животный секс!
Наши машины вырулили на дорогу, набрали скорость, и одинокий огонёк вскоре со-всем скрылся из вида. Мотор снова ровно загудел и я задремал. Мне снились чистые, белые сновидения.


II

Дорога в Голодной степи – понятие весьма условное. Проехала машина, оставила след колёс на земле – вот и дорога! Таких дорог в Бетпак-Дала великое множество. Следы в степи оставляют воинские машины, машины геологов, охотников за сайгаками, госу-дарственных заготовителей мяса диких животных. Чаще всего такие дороги ведут в никуда. Надежда на то, что заметный след колёс на засолённой почве – это дорога, которая куда-нибудь да приведёт, обманывала многих неопытных и доверчивых людей. Именно такую злую шутку сыграла степь и с нашей экспедицией этой ночью.
 Старший нашей команды, ехавший в первой машине, убедившись, что дорога, по ко-торой он неоднократно проезжал, хорошо различима и в свете фар, успокоился, потерял бди-тельность и задремал, доверившись шофёру. Водитель-солдат первого года службы, не ре-шился тревожить майора  лишними вопросами и, не сверяясь с компасом, не заметил, как перешёл на другую, пересекающую нашу, колею, и часа два или три  уверенно вёл машину вместо южного направления по кругу.  Спокойно проехал какие-то едва различимые строе-ния, приняв их за старые казахские могильники, и поехал дальше по более наторённой колее. Когда забрезжил рассвет, проснулся старший команды, сидевший рядом в кабине. Сверился по компасу с направлением движения, остался доволен, и похвалил шофёра за хорошую навигацию. Он уже ожидал увидеть признаки близкой реки, когда обнаружил по приметам, что мы проезжаем места, которые должны были проехать ещё глубокой ночью. Шофёр доложил, что несколько часов назад проехал какие-то строения. Офицер вначале был поражён этим известием, поскольку на нашем пути никаких строений быть не должно, но потом понял, что водитель незаметно свернул с нашей дороги, проехал ночью стоянку геологов и по кругу вернулся назад. Водитель  второй машины беспечно следовал за впереди идущей. Винить никого кроме самого старшего команды было не за что. Машины остановились, охотники выбрались на волю и, высказав вслух или про себя всё, что думали о старшем и о сложившейся ситуации, поняли, что утренняя зорька уже потеряна. Теперь особенно спешить некуда. Решили позавтракать и отдохнуть. Расположились на склоне невысокого холма, рядом с машинами, достали провизию, всухомятку пожевали свои бутерброды, отметив ночную неудачу чаркой. Это придало сил, вдохновения и оптимизма. Щедрой рукой побросали тут же недоеденные куски хлеба и колбасы, наполовину опорожненные банки с консервами, чёрствый хлеб и помятые папиросы. Продуктов на оставшиеся двое суток у всех было предостаточно, а если учесть возможную охотничью добычу, то и с лихвой. Предвкушали после сегодняшней вечерней зорьки наслаждение охотничьей шурпой – горячей и ароматной, прямо с костра! Что по сравнению с ней колбаса или консервы?! Возбуждённые и умиротворённые одновременно, после
двухчасовой стоянки и завтрака, тронулись дальше. Теперь в кузове не
утихают разговоры, смех,  анекдоты и охотничьи байки. 
   Едем в закрытом брезентовым тентом кузове, да если бы он и отсутствовал,  смот-реть в это время и в этом месте Бетпак-Дала не на что. Вокруг унылая однообразная картина. Голая, ровная, без единого деревца или кустика буровато-серая каменистая степь, лишь из-редка встречаются невысокие холмы да солонцы-такыры и сухие пучки верблюжьей колюч-ки. Никакой жизни вокруг:  ни в небе, ни на земле. Немного  оживает картина  вблизи источников воды, в больших достаточно  глубоких низинах. Здесь появляются отдельные колючие кусты, островки сухой прошлогодней травы, похожей на осоку. Иногда промелькнёт тушканчик, просвистит стайка саджи или высоко в небе появится степной орёл. Дрофы уже в те годы были большой редкостью. Если попасть в степь во время активной сезонной миграции сайгаков, то можно вдалеке на горизонте увидеть сплошной шлейф пыли, оставленный бесконечным сайгачьим стадом и даже волков, сопровождающих это стадо. Небольшие стада сайги нередко оказываются и вблизи движущейся машины.
   Праздничной, яркой и нарядной степь становится только в последних числах апреля (да и то не вся, а только островами), когда покрывается тюльпанами, маками и лопухами - диким ревенем. Конечно, эти растения имеют жалкий вид по сравнению со своими садовыми собратьями, но здесь они выглядят необыкновенно прекрасными, несмотря на свою низкорослость и малые размеры цветов. Первомайскую демонстрацию в нашем городе всегда украшали охапки тюльпанов и маков, а из местных лопухов хозяйки готовили замечательные, праздничные зелёные щи! Пустыня празднует весну всего около недели, затем яркие растения жухнут и исчезают. Палящее солнце, сухие горячие ветры, полное отсутствие дождей - убивают растительность. Даже местные деревья: саксаулы и карагачи, растущие по берегам водоёмов и привычные к здешнему климату, уже в июле теряют листву. Каждое деревце в нашем городе регулярно поливалось, но даже в этом случае привезённые мной из Европы берёзки здесь жить не могли!
    Мы привыкли к виду безжизненной пустыни. Никто даже не пытается перебраться к заднему борту машины, чтобы выглянуть на свет божий. Мы с нетерпением ожидаем при-ближения поймы Чу. Там и природа веселее, там наши надежды, там цель нашего путешест-вия!
   Солнце начинает припекать всё сильнее, под тентом становится жарко - мы посте-пенно раздеваемся. Наконец-то приближаемся к фронту шествующей навстречу весны. Под-нимаем и закрепляем тент над задним бортом машины. Теперь видны проезжаемые места. Картина постепенно меняется, мы приближаемся к цели. Всё чаще видим птиц в небе, растительность на земле. Когда дорога поворачивает, нам становится видна полоса камыша вдалеке, обрамляющая русло реки.
    Наконец машина останавливается, приехали. Полдень, непривычно  тепло. Пере-одеваюсь в летнюю одежду. Место стоянки выбрано. Разгружаемся, устраиваемся группами. Обедаем  и, хотя до вечера ещё далеко,  многие, прихватив ружья, отправляются на поиски места, где встретят первую в этом сезоне охотничью зарю. Большинство уже бывали здесь и облюбовали подходящие плёсы, я же приехал сюда впервые, места не знаю. Кроме того, я привык к ходовой охоте, поэтому, прихватив резиновые чучела уток и кое-какую снедь,  за-кидываю за спину вещмешок, беру ружьё и отправляюсь вдоль русла, обозначенного зарос-лями камыша, в надежде поднять на крыло сидящих уток. Заблудиться здесь невозможно, вернусь тем же путём к стоянке даже в темноте. Иду краем камыша, а вокруг меня бушует настоящая весна. В зарослях на все голоса заливаются неизвестные мне пичуги,  солнце по-летнему греет;  и его яркие лучи, отражаясь в воде, слепят глаза. И моя душа поёт весеннюю, торжествующую победу жизни, лирическую песню вместе с окружающей природой. Вспо-минаю свои прежние европейские охоты. Здесь нет радующего глаз леса. Река за время  су-ществования промыла себе путь, и образовала долину шириной в несколько километров. Огибая твёрдую каменистую породу, она извивается среди невысоких холмов. Если смотреть вдаль, то создаётся впечатление, что огромная змея с серебрящейся кожей, прячась среди камыша, уползает от настигающего её солнца. 
    Весеннее половодье ещё не наступило и водой заполнены только отдельные части русла. Льда уже нет, но и уток не видно. Я осторожно обхожу и осматриваю каждый плёсик, готовый к встрече с ними. Увы, мои ожидания всякий раз оказываются тщетными. По-видимому, массовый перелёт ещё не начался. Прилетели только передовые стаи. Судя по рассказам бывалых об этих местах, я ожидал большего. Только несколько раз промелькнули над камышами чирки и скрылись, не налетев на мой выстрел. Я иду, не спеша, на запад, иногда усаживаюсь на берегу очередного плёса и наслаждаюсь теплом, солнцем, весной, окружающей оживающей от зимней спячки природой.
 Незаметно удалился от стоянки на десяток километров. Уже давно не вижу машин, никаких признаков пребывания людей. Это меня не смущает, это и есть ходовая охота. Впе-чатление такое будто я совершенно один на всём белом свете! Наслаждаюсь общением с девственной, не тронутой рукой человека природой! Ожидать встречи с людьми в этой пус-тыне,  просто не приходится!
III

Однако, что это? Я заметил слабый дымок впереди. Возможно это тоже охотники? Мне любопытно повстречаться с местными жителями, и я,   заинтригованный предстоящей встречей со степняками,  направляюсь туда. По проторенной кем-то тропе в камышах выхо-жу на довольно большой водоём. На берегу вижу нечто вроде землянки, рядом примитивная печка, грубо сколоченный стол на козлах, бревно вместо скамьи. Печка  топится, в стоящей на ней кастрюле что-то варится. Значит  хозяева где-то недалеко. На воде лодка-плоскодонка. Сушатся сети. Вероятно, здесь промышляют рыбаки.  Сел на бревно и стал ждать. Уже хотел окликнуть: «Люди, где вы?» - но тут открылась дверь, и показался хозяин - благообразный старик. По виду ему было далеко за семьдесят. Длинные совершенно седые волнистые волосы, такая же борода и усы;  обветренное высушенное солнцем и временем худощавое загорелое лицо, на котором выделялись когда-то синие, а теперь выцветшие гла-за;  удивительно стройная, прямая фигура и лёгкая для его лет походка - сразу привлекали внимание. Одет он был в сильно поношенное армейское обмундирование, но чистое и акку-ратно заштопанное, и резиновые сапоги. Прямой греческий нос, высокий лоб и удивительно маленькие кисти рук - свидетельствовали, как говорил М.Ю. Лермонтов, о хорошей породе. Увидев меня, он приветливо поздоровался и, подойдя, протянул руку. Я встал и пожал её. Не только возраст, но и весь его облик внушали уважение.
    Мы познакомились. Я сказал, что являюсь членом воинской охотничьей экспеди-ции, приехавшей сюда с Балхаша на утиную охоту. Разговор, естественно, зашёл об охоте, о наличии дичи, о здешней природе. Мой собеседник с сожалением сообщил, что массовый перелёт утки ещё не начался и должен начаться со дня на день. Мы приехали рановато. Го-ворил он хорошим, грамотным, но несколько устаревшим русским языком. Это не очень удивило меня, ведь старикам свойственно употреблять слова и выражения своей молодости. Во всём его облике и поведении чувствовалось, что он не простой местный рыбак – житель этого забытого Богом уголка Земли. Здесь явно скрывалась какая-то тайна. Это заинтригова-ло меня и  захотелось побольше узнать об этом человеке.   
   Из кастрюли на печке доносился запах варившейся ухи. Старик во время разговора периодически помешивал варево. Наконец он снял кастрюлю с печки и поставил её на стол, пригласив меня отобедать. Я достал свою провизию и маленькую бутылку водки. Хозяин налил ухи в алюминиевые миски, я разлил водку по кружкам и мы выпили за знакомство и за удачную охоту. Уха была из речной рыбы и, несмотря на недостаток специй, мне понравилась. Разговор оживился, мы перешли к теме армейской службы. При этом глаза рыбака заметно загорелись, чувствовалось, что тема ему близка и приятна. Я поинтересовался: служил ли он сам, когда, где и в каком качестве. И тут его как будто прорвало. Он возбуждённо заговорил о традиционных качествах русского воина: о чести, достоинстве, храбрости, патриотизме, готовности к самопожертвованию во имя Родины – Великой России. Я слушал его, не перебивая. Первоначально непоследовательная, горячая его речь приобрела стройность и логичность, и он рассказал мне свою историю.
   Потомственный русский дворянин, все предки которого носили оружие во славу Отечества, родился в Петербурге в конце Х1Х-го века. Получил хорошее домашнее воспита-ние. Затем были философский факультет Петербургского университета, служба вольноопре-деляющимся и офицером  Русской армии на фронтах  Первой мировой войны, развал фронта в 1917-ом году, Дон, служба в армии генерала Деникина и атамана Семёнова, горечь пора-жений, неудачная попытка уйти в Китай, нелегальная кочевая жизнь вдвоём с сослуживцем в Средней Азии и, наконец, отшельничество в дебрях реки Чу. В общей сложности он около сорока лет скрывался от властей, хорошо понимая, что его биография восторга у них не вы-зовет. С приходом старости он перестал бояться преследования. Действительно, кому может угрожать одинокий старик к тому же самими условиями жизни изолированный от общест-ва?! Пару лет назад, по чьему-то доносу, к нему наведывалась милиция,  но никаких мер не приняла, сделав, по-видимому, именно такой вывод.
   Уже десяток лет он живёт в этом жилище, построенном совместно с умершим това-рищем. Пропитание добывает рыбалкой и охотой. Имеет долгосрочный договор с местными деловыми людьми из посёлка, находящегося километрах в пятидесяти от его жилья. И это ближайший населённый пункт в этой пустыне. За добытые шкурки ондатры, рыбу и мясо сайгаков и джейранов они платят солью, мукой, крупой, кое-какой одежонкой, охотничьими припасами, рыболовными снастями. Потребности у него очень невелики. Топливо ему при-носит река в период половодья.
   Мало общаясь с людьми, он постоянно общается с Богом, он глубоко верующий че-ловек. Надо сказать, что,  получив официальное атеистическое советское воспитание, я ещё в детстве был неплохо ознакомлен с основами христианства и потому, если не по достоинству оценить, то во всяком случае понять его, я был уже тогда способен. На Родину, на судьбу, которая так жестоко обошлась с ним, он не обижался – всё от Бога! И это ему помогало жить. «А Родину, - говорил он, - как и мать, воспринимают и  любят такой, какая она есть!» Он не только не сожалел, что не ушёл за границу, он даже радовался, что это ему не удалось! Даже здесь он ощущал себя её частицей. 
    Я слушал его, как зачарованный. Мне ещё не приходилось встречаться с такими людьми. Прошло много лет с той нашей единственной встречи, но он и сейчас стоит передо мной – огромной души Русский Человек!
    Память у него сохранилась прекрасно. Он легко вспоминал самые, на мой взгляд, незначительные эпизоды из своей молодости. Должно быть, он часто перелистывал страни-цы своей жизни. Я готов был слушать его бесконечно. Это было удивительное повествова-ние, несравнимое ни с одним романом или детективом. А может быть, мы были родственными душами?… Но он вдруг, как бы смутившись своими откровениями, замолк и ушёл в себя. Через минуту он встал. Солнце сильно отклонилось к Западу.
- Мне нужно осмотреть сети, - сказал он, - а то не успею до темноты.
Часов у него не было, но он прекрасно научился ориентироваться во вре-мени и без них.
- Могу я чем-либо помочь Вам? - спросил я. Он отрицательно покачал головой.
- Посудина слишком мала, не выдержит двоих.
Лодка заскользила по тихой, уже краснеющей в лучах заходящего солнца воде, а я сел на бревно и стал перебирать в памяти детали услышанного, чтобы получше запомнить, а позже и осмыслить их.  Через час он вернулся. На дне лодки плескалась ещё живая рыба. Это были одни небольшие щуки.
- Другой рыбы в этом омуте сейчас нет, - сказал рыбак. - Щука  теперь пожирает своих собратьев. Так частенько поступают  и люди.  К сожалению, человек в своём развитии никак не может оторваться от животного мира, многие его законы продолжают действовать и в человеческом обществе.
Я не мог не согласиться с ним.
Стало заметно темнеть. Утки почти не летали, выстрелов тоже не было слышно, хотя наши охотники разбрелись по руслу реки далеко от стоянки. Да, мне, честно говоря, в этот вечер было и не до охоты. Я был весь поглощён услышанным.  Но пора было возвращаться на стоянку. Довольные друг другом, мы тепло попрощались. Я для него оказался благодар-ным, понимающим слушателем;  он для меня – человеком с необыкновенно интересной судьбой!  Расставаясь, рыбак подарил мне десяток щучек, я поделился с ним патронами. 
  Добрался до бивуака в полной темноте. Горели костры, вокруг них сидели люди и чрезмерно оживлённо обсуждали неудачную вылазку, делились впечатлениями о прошедшей зорьке. Я был не одинок - редко кто оказался с добычей. Однако сегодня охотничья  тематика меня не занимала.  Выпив кружку чая, я забрался в кузов машины и, одевшись потеплее (к ночи заметно похолодало), попытался уснуть. Но сон долго не приходил. Я думал о старике - отшельнике. Вспомнился князь Касатский из повести Л.Н. Толстого «Отец Сергий» – такой же отшельник. Только причина отшельничества здесь не несчастная любовь к женщине, а огромная, бескорыстная  любовь к Родине, к России, которая тоже не ответила ему взаимностью! Прекрасный пример патриотизма в самом высоком смысле для сегодняшних русских людей! И удивительно, несмотря на моё коммунистическое воспитание, я не чувствовал врага в этом бывшем белогвардейце. Напротив, он представлялся Героем Земли Русской, нравственным образцом достойным подражания.    
   Я думал о том, что мы - нынешние, уже другие, советские офицеры, - должны быть достойными продолжателями лучших русских традиций;  что нравственность, несмотря на её явно выраженный классовый, сословный характер, имеет и что-то общее, что и должно объединять весь народ;  и это общее и есть патриотизм, в хорошем смысле  национализм, на-циональное самосознание! Только высокое национальное самосознание делает народ жизне-способным, то есть способным сохраниться как самостоятельный и не ассимилировать - не раствориться в других народах. Содружество между народами, взаимопомощь – безусловно необходимы, но стирание различий,  интернационализм, космополитизм – недопустимы.  Как весенний луг прекрасен разнообразием цветущих растений, так и планету Земля только украшает разнообразие культур населяющих её народов!
  С этими мыслями я и задремал, когда уже затихли все разговоры, и в кузове, рядом со мной, раздавались дружное сопение и храп моих товарищей. Несколько опережая собы-тия, скажу, что на обратном пути домой я рассказал о своей встрече, и все находящиеся в ку-зове  согласились с моими комментариями к ней.
IV

Проснулся я вместе со всеми. Было ещё совсем темно. Догорали последние звёзды, Млечный путь уже не просматривался. Небо на востоке только начинало еле заметно свет-леть. Стояла абсолютная тишина, как чаще всего и бывает перед рассветом. Даже ветерок, который в этих краях редко стихает, казалось, утомившись, задремал перед встречей нового дня. Второпях попили холодного чая и, прихватив снаряжение, начали расходиться  по намеченным вчера местам:  на плёса русла реки. У меня не было своего места, и один товарищ пригласил меня с собой, пообещав показать подходящий плёс. Я с благодарностью согласился. Шли с полчаса вдоль едва различимой стены камыша, спотыкаясь о невидимые кочки и камни, затем свернули на проложенную кем-то через камыш тропинку, и по ней вышли к воде. Мой проводник ушёл дальше, через непродолжительное время шаги его стихли, и я остался один. Стали различимы очертания низких берегов водоёма. Камыш плотной стеной подходил к самой воде и чёрной тенью отражался в ней. Плёс был совсем небольшой и, по-видимому, мелкий.
    Расположился рядом с тропой. Вытоптал в камыше пятачок – это мой скрадок. За-шёл в воду и посадил своих подсадных – резиновых  уток на якорьках. Ветра не ощущалось, и они застыли неподвижно, как бы насторожившись. Подумалось: «Лучше бы подул ветерок, тогда бы создалась иллюзия, что они плавают и спокойно кормятся; и это, возможно, привлекло бы к ним товарок». Затем  вернулся в скрадок, зарядил ружьё и стал ждать.
    Был переломный момент, ночь постепенно переходила в день. Пробежал, прошур-шав по метёлкам камыша, как по волнам, первый радостный, шаловливый утренний ветерок, как бы пробуждая всё живое; и тут же восток порозовел и над степью показался край ярко красного солнечного диска. На некоторое время всё вокруг:  и вода плёса, и камыш, и каменистый голый склон речной долины - сделалось красным. Но это длилось совсем не долго. Солнце поднималось, и вместе с ним менялся и цвет окружающего меня мира: от красного, через оранжевый к золотому. И, наконец, вся степь засияла золотом – начался новый день в жизни всего живого на Земле и в моей тоже. Что-то он принесёт всем нам?!
    Мне не раз приходилось встречать восход солнца на открытой местности, где ничто не закрывает горизонта: в степи, на болоте, на озёрах. И всякий раз это зрелище производило на меня сильнейшее, неизгладимое впечатление. И всякий раз в этот момент приходили на память прекрасные строки никитинских стихов:
                Вот и солнце встаёт, из-за пашен блестит
                За морями ночлег свой покинуло.
                На поля, на луга, на макушки ракит
                Золотыми потоками хлынуло!
  Они как песня изливались из самой души. И беден человек, не прикос-нувшийся к этому природному таинству! Новый день в облике ярко красного диска как бы рождается Землёй, обещая всему живому радость бытия. Люди издревле считали солнце добрым божеством, потому и свет его радостный, тёплый, несущий жизнь. И лучи его яркие красные или золотые. Но Мир – это единство и борьба противоположностей. К сожалению, Добру на Земле всегда противостоит зло, и борьба между ними не имеет ни начала, ни конца!   
  Где-то рядом пискнув, затрещала, запела проснувшаяся камышовка. Конечно,  она тоже, как и я,  перелистнёт  сегодня очередной листок своего календаря. Но об этом не хоте-лось думать, жизнь казалась счастливой и вечной, радость наполняла душу и она пела вместе с этой пичугой! Счастлив тот, кто знает, как поёт душа!  Вспомнился вчерашний старик. Как же хорошо, что на Земле живут столь возвышенные душой люди!  Они как солнце освещают и украшают Мир!
  Я прислушивался, всматривался в быстро светлеющее небо, ожидая уток. Но тщет-но! Где-то далеко грохнул выстрел и опять тишина. Уток не было. Незаметно совсем рассве-ло. Первоначальное напряжённое ожидание постепенно спало. Редко – редко доносились выстрелы моих товарищей, но я уток не видел. Наконец, мне надоело стоять в готовности №1 и я, наломав камыша, сел на него.  Оставив впереди себя  реденькую прикрывающую стенку из сухих стеблей, я  предался ленивым мечтам, растворившись в тёплых лучах весеннего солнца. Осталась надежда, что  какой-нибудь любопытный чирок  подсядет к моим подсадным. Так и случилось.
  Часам к девяти, когда я уже собрался уходить, не сделав ни одного выстрела, неожи-данно рядом с подсадными шлёпнулся по-весеннему ярко раскрашенный селезень чирок-трескунок и сразу насторожился. Что-то не нравилось ему. Не давая ему времени на разду-мья, я поднял ружьё, прицелился и выстрелил. Он подпрыгнул, перевернулся на спину и за-тих на воде лапками вверх. Я встал, зашёл в воду, поднял его и выбросил на берег; затем со-брал своих подсадных, перевязал их леской, тянущейся от якорьков, и вышел сам. Ждать больше было нечего. Сложил резиновых  подсадных и добычу в вещмешок, и тронулся в об-ратный путь к стоянке. 
  Когда  подошёл к машинам, многие охотники уже были там. Все сокрушались по поводу неудачной охоты. Решили собрать всю добычу вместе, сварить шурпу, позавтракать и трогаться домой. Кто-то заметил, что слишком потеплело. Как бы не раскисли солончаки! И он оказался провидцем!
  Не ожидая, пока соберутся все охотники, начали щипать уток, собирать топливо, разводить костры и готовить завтрак  Подходившие тут же включались в работу, пожертво-вав на общий  стол свою добычу, если, конечно, она была. Большинство вообще обошлось без выстрела! Шурпа получилась бедная. Добавили к ней ухи из моих щучек, консервов и колбасы, допили остатки водки. Была полная уверенность, что к ночи доберёмся до дома. Но всё оказалось совсем не так!

V

Тёплый южный ветер и весеннее солнце сделали своё дело. Это мы почувствовали уже через час после того, как машины покинули стоянку и взяли курс на север. Первые же встретившиеся солончаки убедили, что дорога будет трудной. Даже перед небольшим солон-чаком шофера включали все ведущие мосты машин, но колёса скользили по оттаявшей, смо-ченной талой водой глиняной пудре. Машины резко замедляли ход, выбравшись из одного солонца, через незначительное время попадали в другой. Наше продвижение к дому шло очень медленно. В час мы преодолевали не более 15-20 километров. Но это было только на-чало. Дорога наша лежала через центр Бетпак-Дала. Там всё чаще стали встречаться такыры – большие и ровные, как столешница, солончаки. На первом встретившемся такыре передняя машина, влетев в него на скорости, села на оси метров через пятьдесят. Вторая, пытавшаяся объехать её и вытянуть из солончакового плена, села рядом с ней.  Охотники выбрались из кузовов. Даже человек с трудом передвигался по густому глиняному киселю, не говоря уже о тяжёлых грузовиках. Вначале пытались выталкивать увязшие машины вручную, но первые же попытки показали всю утопию этого намерения.
  Положение не весёлое! Машины помочь друг другу не могут. Лебёдки бесполезны:  не за что зацепиться. Вокруг ни валуна, ни дерева. Попробовали вбить в землю перед машиной  лом,  зацепить за него трос лебёдки и, таким образом, заставить машину вытаскивать себя из грязи, но он вылезает из мягкой почвы при первых же оборотах вала  лебёдки.  Машина не сдвигается при этом и на сантиметр. Наступило отчаяние. Связи у нас с внешним миром нет. Ближе нашего города никаких населённых пунктов, откуда можно ждать помощь, тоже. Нас, правда, могут увидеть геологи, если к ним прилетит вертолёт. Но неизвестно:  каким маршрутом он летает и как это часто случается. Конечно, в нашей воинской части помнят о нас, и будут искать! Но когда придёт эта помощь?   Воды с собой мы практически не имеем, запасы пищи тоже  весьма скудны!
  Стоим около машин, все приуныли. Тут уж не до веселья.  Одолевают мрачные пред-чувствия. Курим.  Экономим табак - одну сигарету делим на троих. Вдруг кому-то в голову приходит счастливая мысль: «А что, если перед машиной выкопать яму, положить туда за-пасное колесо, привязать к нему трос лебёдки, а затем лебёдкой вытащить саму машину». Почти, как в случае, когда человек пытается себя сам за волосы вытащить из болота!  Во-одушевлённые спасительной идеей, быстро выкапываем яму глубиной в полтора метра; на руках тащим туда тяжёлое колесо (катить его по жиже не представляется возможным), при-крепляем трос. Взревел мощный двигатель машины, шофёр включает лебёдку и … колесо буквально вылетает из ямы. Снова затаскиваем его в подправленную яму. Теперь на колесо встают столько человек, сколько может уместиться. Снова ревёт мотор, снова включается лебёдка… Колесо вместе с людьми медленно выползает из ямы, превратив в отлогую перед-нюю её стенку. Но мы не отчаиваемся. Копаем яму глубже, закапываем грунтом, положенное туда колесо, плотной группой встаём на него сверху и, наконец, машина, ревя двигателем и скрипя тросом лебёдки, медленно, как бы нехотя, выползает из дорожного плена. Мы нашли способ выбираться из солончака самостоятельно, без посторонней помощи. Конечно, на это ушло много времени, но, хотя и медленно, будем приближаться к дому!
 Теперь, когда в очередной раз садилась на оси одна из машин, а случалось это очень часто, и вторая не могла ей оказать помощь, мы пользовались уже известным приёмом: ко-пали глубокую яму, закапывали в неё запасное колесо и лебёдка с помощью троса, привязан-ного к нему, вытаскивала саму машину вперёд на длину троса. От почти непрерывных зем-ляных работ все очень устали и не только охотники, но и шофера. Они теперь вели машины почти вплотную, а это требует дополнительного напряжения внимания. К ночи мы преодо-лели менее сотни километров, оставалось ещё в четыре раза больше! Стало абсолютно ясно, что вовремя вернуться мы не успеем. Даже, если ночью ударит сильный мороз, и солончаки затвердеют, шофера выдохлись, вести машины они больше не могут.  Им нужен отдых, да и мы через силу орудовали лопатами. К тому же к темноте температура опустилась лишь не-много ниже нуля, и солончаки покрылись только тонкой корочкой. В полном изнеможении все повалились спать: ни есть, ни пить не хотелось.
 Немного отдохнув, с рассветом по холодку продолжили путь, доев остатки провизии. Опять недолгий блаженный отдых в кузове движущейся машины сменяется работой по ры-тью ямы, небольшой отдых  и … опять яма и т.д. и т.д.  Сколько таких ям пришлось выко-пать, никто не считал, но, должно быть, – десятки! Хорошо ещё, что в кузовах были допол-нительные бочки с бензином. Баки уже давно бы опустели. Старший команды, сидя в кабине передней машины, теперь выбирает путь уже не по принципу его длины, а по принципу его проходимости. Стараемся объезжать такыры и даже небольшие солончаки, если, конечно, их своевременно заметили, по твёрдой каменистой почве невысоких холмов.  Отчего путь наш существенно удлиняется. Направление движения определяем по компасу, не придерживаемся никаких дорог.
Так проходит ещё один день - понедельник. Сегодня мы все должны были быть с утра на своих рабочих местах. Начальники уже наверняка спохватились, и  думают о том, что с нами произошло и где нас искать. Это подтверждается появлением над нами к вечеру само-лёта. Лётчик дважды пролетел над двумя одинокими машинами в степи и улетел. Он сооб-щит о нашем местонахождении. Совершенно обессиленные и голодные уже в темноте впо-валку засыпаем под тентами машин. Спим как убитые, без всяких сновидений. Руки и спины болят от земляных работ, на ладонях - кровавые мозоли. Утром снова прилетел самолёт. Лётчик сбрасывает контейнер. В нём записка: «Вам на помощь выслан гусеничный тягач». Сбросить провизии не додумались! Сидеть и ждать тягач мы не можем и по мере сил продолжаем свой нелёгкий путь. И опять:  ямы, ямы, ямы.... Кажется, что теперь тебя всю жизнь будут преследовать видения с ямами и  колёсами в них!
  Проезжаем мимо нашей первой стоянки, утром в субботу - в  первый день нашего пу-тешествия.  Кто-то вдруг вспоминает, что выбросил здесь полкруга полу копченой колбасы, показавшейся тогда невкусной. Раздаются и другие голоса вспомнивших кто и что здесь ос-тавил съедобное:  солёный огурец, засохший хлеб, мятые конфеты-подушечки или луковицу. Барабаним кулаками по кабине, машина останавливается, и все бросаются на поиски брошенных ранее продуктов.  В миг подобрали всё съедобное, мятые папиросы и даже окурки! Какую радость принесли эти находки! Всё найденное поделили поровну: съели и выкурили и только после этого «пиршества» тронулись дальше.
  К вечеру опять появился самолёт, он кружит над нами, явно корректируя движение кого-то. Понимаем, что нам навстречу идёт наш спаситель-тягач. Наконец и сам он появля-ется на горизонте. Приближается довольно быстро. Теперь, засев по самые оси в липкой гря-зи в очередной раз, мы уже не роем яму, а в изнеможении сидим прямо на земле и ждём по-мощи. Ни разговаривать, ни радоваться нет сил.
  Все последние дни было не до окружающей природы  и, тем паче, не до охоты. Всё внимание было приковано к дороге. Вокруг только бесконечная, голая, унылая степь да яр-кое солнце. Ни облачка на небе. И вот теперь, когда впереди замаячил близкий отдых, люди встрепенулись. Кто-то вдруг вскрикнул: «Смотрите, началась миграция сайги!» И все голо-вы, как по команде, повернулись в указанном направлении.  На горизонте с юга на север двигалась бесконечная цепочка животных. Повинуясь какому-то оптическому закону, дейст-вующему в степи, они как бы плыли по воздуху, возвышаясь над поверхностью. Они были далеко, и различить отдельного сайгака не вооружённым глазом  было невозможно. Было видно только по всему западному направлению движение огромной массы животных. По статистике в те годы в степях Казахстана обитало более двенадцати миллионов голов! Мы только смотрели на это бесконечное стадо. Ни сил, ни желания охотиться не было.
  Подошёл гусеничный тягач, он привёз хлеба, воды и двух опытных шоферов, которые сменили наших. Зацепив тросом сидящую на осях машину, он поднатужился мотором, и легко выдернул её на твёрдое место.
    Перекусив,  мы забрались в кузова машин, улеглись на соломе и тут же уснули. Как нас везли всю ночь, сколько раз вытаскивали из солончаков, - я не помню. Я спал не просы-паясь. Проснулся, когда колёса машины уже ритмично постукивали на стыках бетонных плит твёрдой, ровной дороги. Мотор ровно гудел, через открытый задний проём кузова было видно голубое небо, освещённое ярким казахстанским солнцем. Товарищи, если и не спят, то лежат молча. Ни разговаривать, ни даже шевелиться не хотелось. Вот так бы и лежать долго-долго  тихо, спокойно и бездумно!
  Часа через полтора въехали в город. Проезжая мимо своего дома, стучу по кабине. Машина останавливается, я прощаюсь с товарищами и, прихватив своё имущество,  вылезаю на асфальт. Путешествие благополучно завершилось. Преодолев по полупустыне Бетпак-Дала в распутицу более тысячи километров за пять суток, мы, наконец, вернулись домой! «А где же экономическая целесообразность, где добыча?» - спросит современник-рыночник. А что добыча! Как судить! Неужели десяток битых уток могут сравниться с испытанными  в  тысячекилометровом автопробеге по пустыне острыми ощущениями, закаляющими физиче-ски и духовно и встречей с интереснейшей человеческой судьбой, оставшимися в памяти на всю жизнь?! 
Для меня высшую ценность на Земле всегда представляло и представляет общение с интересными, на мой взгляд, людьми – людьми высоких душевных качеств, обладателями богатого жизненного опыта и знаний об окружающем мире;  людьми, у которых есть чему поучиться в нравственном, научном или житейском смысле. Такое общение приносит истинное богатство человеку, поднимает его над мещанской, меркантильной средой, приближает к идеальному состоянию! Говорят, что слово «Славянин» происходит от санскритского понятия «Славить Бога», отсюда -  и прежняя, к сожалению, теряемая ныне, высокая духовность славян. Мне нравится эта гипотеза, и я рад тому, что генетически сохранил наследие своих предков - славян!
Медленно плетусь во двор, с трудом  поднимаюсь по лестнице и открываю дверь квар-тиры. Жена уже на работе, сын в детском саду, полдень. Теперь: скорее в тёплую ванну, по-пить горячего чая и в чистую постель! Всё остальное потом! Проспав до следующего утра, завтракаю и иду на службу. А, отдохнув пару дней  в  нормальных домашних  условиях, встре-чаю  утреннюю зарю на прибалхашском  небольшом озерке. Начался вало- вый весен-ний перелёт утки.

НА  ГНЕЗДОВЬЕ  ПЕЛИКАНОВ

Первые числа сентября. Стоит тёплая, почти летняя погода. По среднеевропейским понятиям даже жаркая, хотя по некоторым признакам уже ощущается ранняя осень. Листья на деревьях в нашем городе, пожухлые уже в июльскую жару, теперь почти все опали. Пля-жи опустели. На клумбах, в городских скверах, не видно такого множества и разнообразия цветов как летом. Их сорвали школьники и их родители, чтобы отметить начало учебного года. Открылся осенний охотничий сезон.
 В субботу организуется коллективный выезд на утиную охоту в плавни реки  Или. Как обычно, в семь часов утра, на городской пристани грузимся на катер, пересекаем сегодня довольно спокойный Балхаш, поднимаемся по реке, высаживая группы охотников на заранее намеченные ими озёра.
Мы с друзьями на этот раз решили пожертвовать утиной охотой на «нашем» озере ради того, чтобы побывать на гнездовье пеликанов. Далеко не всем людям, даже большим люби-телям природы, удаётся побывать там, где выводят своих птенцов эти огромные, достаточно редкие птицы. Наш приятель, командир катера, обещал нам посодействовать в этом.
Высадив последнюю группу охотников и назначив время возвращения в город, капитан ведёт наше судно к одному ему известному месту вверх по реке ещё с десяток километров.   
Причаливаем к левому, голому берегу  напротив впадающей в реку протоки. Берег об-рывистый, поэтому катер прижимается к нему своим правым бортом. Матросы заносят носо-вой и кормовой якоря на сушу и для лучшего сцепления немного прикапывают их. Течение в реке достаточно сильное и  может за ночь  сдвинуть катер  со стоянки.
Река здесь делает крутой поворот, чуть ли не в обратном направлении, огибая цепочку холмов высотой до двадцати метров. Этот лишённый всякой растительности каменный мыс шириной в полкилометра и заставил реку сделать такую излучину. Если левый берег реки совершенно лишён растительности, то правый напротив - сплошь зарос высоким камышом.
Вода во впадающей в основное русло протоке, профильтрованная камышом, прозрачна как стекло, в то время как в основном русле она грязно-бурая. В месте слияния двух потоков видна резкая граница. Левый борт, стоящего у берега катера, находится в трёх-пяти метрах и расположен параллельно этой границе. Капитан умышленно так причалил судно, чтобы иметь возможность порыбачить прямо с его борта. Мы и раньше знали, что в пограничной зоне слияния чистой и мутной воды, хорошо ловится на блесну жерех, но самим рыбачить не приходилось. Этот хищник, находясь в мутной воде, как в засаде, дожидается своей добычи-рыбёшек, появляющихся в прозрачной воде, вытекающей из протоки.
Уже по пути к месту стоянки мы достали и приготовили рыболовную снасть: блёсны размером с чайную ложку, оснащённые крючками-тройниками и привязанные к миллимет-ровой леске. Вместо удилища, поскольку деревья и кусты здесь - большая редкость, исполь-зуем подручные материалы: случайно обнаруженные на катере лыжные палки, вёсла, руко-ятку от швабры.
Как только окончена швартовка, все находящиеся на катере, включая и матросов, уст-ремляются к левому борту. Каждому хочется первым вытащить из воды серебристого увеси-стого красавца-жереха. Только капитан забирается на крышу ходовой рубки, сверху наблю-дает за нами и комментирует эту необычную коллективную рыбалку.
Процесс ловли состоит в следующем. Блесна с кормы катера вручную забрасывается на семь-десять метров в прозрачную воду. Затем рыболов медленно идёт вдоль борта от кормы к носу, ведя на леске блесну вблизи границы с мутной водой. Вращаясь, блесна сверкает на солнце как маленькая рыбка. Дойдя до носа катера, если, конечно, заброс оказался безре-зультатным, рыболов выбирает леску с блесной и вдоль другого борта  возвращается на кор-му, где вновь забрасывает снасть. Все рыболовы выстраиваются в очередь. Эта карусель движется до тех пор, пока кому-то ни повезёт и он ни подцепит жереха. Замедляя общую скорость движения по кругу, счастливец вытаскивает рыбу на палубу и вновь включается в хоровод. Жерех силён и прожорлив. Интересно наблюдать, как он блестящей серебряной стрелой вылетает из засады, какие-то секунды гонится за блесной, настигает её и вот уже рука ощущает резкий рывок и тяжесть сопротивления килограммовой, сильной рыбы. Тут его и нужно подсечь. Затем его надо осторожно подвести к борту катера и дать глотнуть воздуха. Опьянённый, он становится вялым и легко вытаскивается на палубу даже без помощи сачка. Рыбалка чрезвычайно азартна и увлекательна. Поклёвки часты, энергичны и эффектны. Большое наслаждение даже просто наблюдать за ней со стороны, что и делает наш капитан. Он комментирует каждую удачу и неудачу и даёт щедрые советы, основанные на своём богатом опыте.
Ярко светит солнце, поблескивает мелкая волна на реке, отливает чистым серебром пойманная рыба на палубе, радуется душа рыболова. Что ещё в такой момент нужно истин-ному любителю природы?!
Не замечая времени, мы ходим и ходим в этой рыбачьей карусели, с каждым забросом снасти ожидая чего-то необыкновенного, сопереживая товарищам. Мысли витают в мире фантазии.
Возвращение к реальности наступает неожиданно. Капитан напоминает нам о прибли-жающейся вечерней зорьке. Он предлагает желающим постоять зорьку на ближайших хол-мах или прямо на палубе. Норму уток можно взять даже здесь, если стрелять так, чтобы би-тая утка падала на берег. Не особенно веря в удачу, я отправляюсь на сушу. Выбираю самый высокий холм и останавливаюсь на нём в километре от катера.
Геологи утверждают, что Голодна степь-это остатки древних разрушившихся гор. От-сюда её богатство природными ископаемыми, а также состав и внешний вид почвы как будто усыпанной щебнем или битым красным кирпичом. Таков и холм, на котором я стою. Он буровато-красный, каменистый: ни травинки, ни куста верблюжьей колючки. Впечатление такое будто кто-то когда-то насыпал гору битого кирпича, а затем утрамбовал её.
Цепочка холмов, огибаемая рекой, возвышается над простирающейся во все стороны и уходящей за горизонт бесконечной камышовой низиной. Река, как серая грязная лента, то появляется, то исчезает среди жёлто-зелёного камышового однообразия. Тёмными пятнами разной величины и формы выделяется на этом фоне множество озёр. Я стою высоко над этим камышовым безбрежьем. Солнце ещё не село и мне далеко видно всю округу.
Вот деловито, как на работу, длинной цепочкой друг за другом летят чёрные бакланы. Наверное, спешат на ночлег. Резко снижаясь над отдельными озёрами, а затем, пролетев их, так же резко взмывая вверх, летит стайка быстрокрылых чирков. Как-то солидно, не торо-пясь, пролетают стайки крупной утки: краснобашей, голубой чернети, крякв. Над каким-то озером вьётся большая стая чаек. Видимо, там стоят сети рыбака. Вижу, как возвращаются с рыбалки выводки пеликанов. Они очень привержены месту гнездования и часто прилетают туда ночевать. Даже улетая довольно далеко для кормёжки из-за оскудения ближайших во-доёмов рыбой, они постоянно навещают старые места. Туда мы и отправимся завтра рано утром, чтобы увидеть вблизи и сфотографировать их гнёзда, а, возможно, и их самих. Явно чем-то заинтересованный, над озером кружит болотный лунь. Невольно приходят на память стихи Пушкина:
Орёл, с отдалённой поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Я тоже стою на вершине, правда, всего-навсего невысокого холма, и с наслаждением наблюдаю мир водоплавающих сверху. Очень необычное зрелище! Я бывал на многих охо-тах, но всегда, стоя на земле, смотрел на птиц снизу вверх, в крайнем случае, – почти на уровне глаз. Сегодня же наоборот, я смотрю на них сверху!
Утки начинают летать активнее. Хорошо вижу, как пролетает стайка уток над катером. Кто-то стреляет. Одна из уток выпадает из стайки и, беспорядочно махая крыльями, устрем-ляется вниз. Подранок. С борта катера на землю прыгает человек и бежит ловить его. Звук выстрела до меня доносится после момента начала падения утки.
Стайка краснобашей переваливает через вершину холма. Я стреляю дублетом и две ут-ки, неожиданно громко, шлёпаются плотными тушками о твёрдую землю. Удар тяжёлой ут-ки о каменистую почву  звучит также совершенно необычно.
Не часто, но утки пересекают цепочку холмов, и я стреляю по ним, иногда сверху вниз, как по зверю, бегущему по земле. Я стою без всякого укрытия, на виду, и не шевелюсь до самого выстрела. Кто-то из моих друзей стоит тоже на холме и мне хорошо видны результаты его стрельбы.
Отстреляв норму и собрав битых уток, я сажусь на землю и провожаю кончающуюся зорьку. Становится темно и прохладно. Луны не видно, но чёрное  небо усыпали яркие юж-ные звёзды. Отчётливо просматривается Млечный путь. Катер скрывается в темноте. На его месте запылал костёр. Пора возвращаться. Ориентируясь на костёр, иду на стоянку. Там уже все собрались, ужинают. Раздаются тосты: «За улов», «За удачу»; весёлые громкие голоса, смех. Я присоединяюсь к компании. Некоторое время обсуждаем необычность стрельбы по птице сверху вниз. Затем, вполне довольные полученными впечатлениями, укладываемся спать в каютах катера, чтобы рано утром двинуться дальше – к нашей основной цели.
На восходе солнца, гудком капитан будит всё население катера. На камбузе подогрева-ем вчерашнюю шурпу, кипятим чай, завтракаем и снимаемся с якорей. Время у нас мало и мы жертвуем утренней зорькой ради более близкого знакомства с пеликанами.
Капитан самым малым ходом ведёт судно в протоку и далее по совсем узким проливам, через небольшие озёра, стараясь подойти поближе к гнездовью пеликанов. Но оно находится в таких крепях, что ближе, чем на километр на катере к нему не подойти. Дальше начинаются сплошные купаки: плавающие и неподвижные - островки камыша со сросшимися корнями. Они, как большие кочки на моховом болоте, перемежаются с окнами чистой воды. Через такой кочкарник не только на катере, но и на моторной лодке проплыть невозможно.
Накачиваем резиновую лодку (она у нас будет служить спасательным средством и ме-стом отдыха), надеваем хлопчатобумажное армейское обмундирование, кеды. На голову я привязываю завёрнутый в клеёнку фотоаппарат. Запомнив угол между направлениями на солнце и на пеликанье озеро, поочерёдно втроём перебираемся в лодку. Никаких ориентиров здесь нет. Камыш высотой в два-три человеческих роста, резко сужает обзор. Договариваемся с капитаном о периодической подаче сигналов гудком, который будет нам служить ориентиром местонахождения катера.
Насколько возможно, вначале плывём на лодке, буквально протискиваясь между купа-ками. Там, где это сделать не удаётся, вылезаем из лодки и вплавь или, цепляясь за камыш, пробираемся сами и протаскиваем за собой лодку. Иногда проходы настолько узки, что лод-ку приходится тащить на боку. Камыш плотный, колючий; приходится только сожалеть, что не захватили с собой перчаток. Периодически отдыхая, ухватившись за камыш или за лодку, с трудом пробиваемся к цели.
Наконец, впереди с шумом поднимается в воздух стая пеликанов. Значит гнездовье где-то близко. Прилагаем последние усилия и достигаем его.
Озеро небольшое, продолговатое. При нашем появлении оставшиеся на нём молодые серые пеликаны устремляются в противоположный его конец. Вблизи они кажутся огром-ными и напоминают древние гребные корабли, носы которых украшались статуями богов и богинь. Пеликаны не спешат улетать. Они медленно уплывают, оглядываясь на нас, подаль-ше от не прошеных пришельцев. Находясь в воде и ухватившись за лодку рукой, я спешу подготовить фотоаппарат и сфотографировать пеликанов. К сожалению, я опоздал, они от-плыли далеко, и хорошего снимка не получилось. Мы забираемся в лодку и пытаемся пре-следовать пеликанов, но им это не нравится. Они разбегаются по воде, поднимая  сверкаю-щие на солнце фонтаны брызг, и взлетают. Сделав пару кругов на небольшой высоте, пели-каны покидают своё гнездовье. Мы остаёмся одни. Теперь есть время рассмотреть озеро внимательнее. Оно совсем невелико и усеяно  купаками. На некоторых из них, изрядно поработав, пеликаны своими мощными клювами начисто срезали камыш, а затем, по-видимому, натаскали ила. Выровненный и утрамбованный их лапами ил, образовал гладкую круглую площадку - столешницу, диаметром в полтора метра. На этом «столе» пеликаны вывели и вскормили  птенцов. Пеликаны не ложатся даже для отдыха и своими перепончатыми, часто мокрыми лапами постоянно полируют свой «стол». Таких «столов» на озере мы насчитали до десятка. Они располагались на некотором удалении друг от друга. На память мы поочерёдно сфотографировались на пеликаньем гнезде.
Друзья решили осмотреть всё озеро, а я остался сидеть на гнезде, поджав ноги к подбо-родку и греясь на солнце после длительного купанья. Вдруг я заметил, как откуда-то из глу-бины показалась большая тень. Она двигалась в мою сторону. Я затаился. Тень приблизилась к поверхности, и я увидел у своих ног под небольшим слоем прозрачной зелёной воды сома до полутора метров длиной. Вода, конечно, действует как увеличительная линза, но его го-лова мне показалась величиной с лопату. Огромное тело рыбы, постепенно сужаясь, перехо-дило в медленно колышущийся хвост. Жабры медленно, ритмично поднимались и опуска-лись, а маленькие глазки смотрели на меня. Я сидел, не шевелясь, а сом под гнездом стоял на месте и медленно шевелил плавниками. Вероятно, это был сом - нахлебник. Должно быть, за время пока пеликаны-родители выкармливали птенцов рыбой, и часть корма падала в воду, он привык к подачкам и сейчас, приняв меня за пеликана, приплыл, чтобы подобрать «остатки с барского стола».
Я неподвижно сидел и размышлял о том, как бы его поймать. Никакой рыболовной снасти у меня не было, а чудище всё спокойно стояло рядом со мной.
Осмотрев озеро, возвратились мои друзья. Вначале очень осторожно, знаками, потом всё смелее, я объяснил им, что рядом со мной находится большая рыба. Ничего лучшего не придумав, Они толкнули ко мне по воде деревянное весло. Сом на это никак не отреагиро-вал. Поймав весло, я поднял его как острогу, прицелился и ударил им чудище по голове. Весло скользнуло по ней и ушло в воду, не причинив ему никакого вреда. Сом медленно, важно, даже, как мне показалось, с каким-то презрением, вильнул хвостом и, не торопясь, ушёл в глубину, растворившись в ней. Мы  посокрушались по упущенной добыче. Посидев ещё немного, отдохнув и постаравшись получше запечатлеть в памяти гнездовье, мы отпра-вились в обратный путь к ожидавшему нас катеру. Капитан подавал частые гудки, он спе-шил.
О том эпизоде с огромным сомом и о пеликаньих гнёздах-столах теперь мне напоми-нают несколько снимков в моём охотничьем фотоальбоме.














ЭКСПЕДИЦИЯ



ОТЪЕЗД  И  ДОРОГА

Середина сентября в Прибалхашье. Спала летняя жара. На пляжах уже не видно обуг-ленных тел загорающих, не слышно детского шума и смеха. Дети пошли в школу. Днём столбик термометра ещё не опускается ниже 17 градусов, но ночи уже стали прохладными. В этих местах переход от сезона к сезону происходит довольно резко. Он не так растянут, как на европейском западе. Балхаш потемнел, он уже не выглядит таким бирюзовым, как в жарком июле. Ветры усиливаются, и под их напором он катит свои шипучие буро-жёлтые волны на опустевшие пляжи. Гребешки волн всё чаще украшаются белой пеной. Он как бы предупреждает: “к ноябрю я стану грозным, бушующим!”
Уже закончены длинные летние приготовления к осеннему охотничьему сезону. За-клеены резиновые лодки, сапоги и чучела подсадных уток. Заряжены патроны и аккуратно сложены в коробки, завёрнутые в непромокаемые ткани. Проверены, почищены и смазаны ружья. Осмотрены палатки и спальные мешки, подготовлена спецодежда, продукты питания и предметы быта: походные примусы и паяльные лампы, треноги для подвешивания котел-ков и чайников. Всё аккуратно собрано, упаковано и сложено в чуланы. Всё то, что необхо-димо для жизни человеку в условиях первобытной, нетронутой цивилизацией природы в течение десяти дней.
Выезд на охоту на юго-восточный берег озера Балхаш на неделю и более у нас называ-ется экспедицией. Каждый год наиболее страстные охотники оставляют по десять суток из своего отпуска, чтобы посвятить их осенью общению с природой. Начальство не только не возражает, но даже приветствует это. Считается, что охота является военно-прикладным ви-дом спорта. Она укрепляет тело и душу воина и тем самым способствует повышению оборо-носпособности страны. Существуют специальные приказы министра обороны, обязывающие командиров и начальников всех рангов развивать военно-прикладные виды спорта и выделять для этих целей средства и транспорт.
В нашем охотничьем коллективе давно уже сложились неформальные группы со свои-ми неформальными лидерами, которые из года в год предпочитают охотиться вместе.
Мы уже несколько лет охотимся втроём. Мы все майоры советской армии. Нам недавно перевалило за тридцать лет. Мы страстные охотники, активны, жизнерадостны, ещё не знаем что такое болезни и у нас ещё впереди вся жизнь. Вообще-то мы люди довольно разные по характеру, уровню образования, интересам в жизни. Но нас объединяет общая страсть – охота. На охоте мы живём только ей. Обо всём, не касающемся охоты, мы забываем.
Алексей медлителен и основателен во всём, надёжен и безотказен. Он материалист: не любит и не понимает никакой лирики. Он техник и по образованию и по духу – высокие материи ему непонятны и неинтересны. В его поведении и образе мыслей отчётливо проявляются среднероссийские крестьянские предки.
Виталий – что-то среднее между сангвиником и холериком. Он подвижен, даже сует-лив. У него всегда масса идей и начинаний, которые обычно кончаются ничем. Шумлив и чрезмерно общителен. Он как бы компенсирует собой медлительность и молчаливость Алек-сея. У него высшее инженерное образование и он не прочь пофилософствовать. По происхо-ждению он оренбургский казак. Он лучший стрелок из нас и за это ему прощается чрезмер-ная суетливость.
Я – потомок петербургских мещан. Родился и вырос в большом городе и это наложило свой отпечаток. Я имею сравнительно неплохое общее развитие, горд, самолюбив, не лишён харизмы. Я окончил военную академию, являюсь прямым начальником Виталия. Я уже сдал кандидатские экзамены и в свободное от службы время работаю над кандидатской диссерта-цией.
На охоте существующие между нами различия совершенно сглаживаются. Мы говорим чаще всего на общие темы, касающиеся нашей жизни здесь, на природе. Дружно, без пону-каний и взаимных упрёков, делаем всё, что необходимо. И очень довольны друг другом. Вот окончится экспедиция и мы станем несколько иными. Мы даже не будем часто общаться в узком кругу, но это только до следующей охоты!
Итак, у нас всё готово к выезду. Мы ходим на службу, занимаемся повседневными де-лами и ждём только объявления даты и времени отъезда.
Наконец, наступает долгожданный день. Часов в 7 утра я уже в гараже и завожу свой мотоцикл К-750. У меня есть транспорт и я должен доставить друзей и их имущество на при-стань, где нас ждёт катер. Я отвожу Виталия с его и моим имуществом, затем то же проделы-ваю с Алексеем, отгоняю мотоцикл в гараж и, наконец, прихожу уже пешком на пристань. Город наш невелик, однако на это требуется часа полтора-два.
К моему приходу на пристани уже почти все члены нашей экспедиции. Подъезжают и подходят последние. Все возбуждены, веселы и общительны. Всюду смех, веселье, радост-ные взаимные приветствия и поздравления с открытием сезона. Ведь ожидание, предчувст-вие встречи с чем-то очень желанным, часто бывает приятнее самой встречи. Кое-кого про-вожают жёны и дети. Слышатся последние наставления и советы. Но это всё только внешне. Душой мы уже там – на излюбленных охотничьих озёрах.
Мичман – командир катера, оканчивает последние приготовления судна, отдаёт по-следние приказания своим матросам. Вот они спускают трап и мы с нашим имуществом за-полняем каюты и палубу. Катер типа «РК» берёт на борт, кроме команды, тридцать охотни-ков с их багажом. Кроме того, на буксире он тянет за собой 2-3 моторные лодки.
Погрузка и размещение требуют около часа. Наконец, всё закончено, катер даёт про-щальный гудок и отваливает от пристани. Через 10 минут он выходит из бухты в “открытое море”, а ещё через час из вида скрывается наш город. И вокруг нас только вода и небо.
Если озеро не штормит, то все охотники – на палубе. Они разместились группами, рас-сматривают карты, обсуждают и уточняют ближайшие планы. Кое-где уже достали свои бу-терброды и прочую снедь, появляются бутылки, раздаются тосты с пожеланиями удачной охоты. Шум, веселье, смех, воспоминанья острых моментов из прошлых охот, успехов и не-удач. Над кем-то добродушно смеются, кем-то восхищаются. Во всём чувствуется большой праздник и ощущения счастья этими людьми. И ты чувствуешь себя частью этого счастливо-го общества и особенно остро ощущаешь всю прелесть жизни! Все заботы и огорчения куда-то уходят и ты совершенно счастлив!
Если же озеро штормит и боковая волна раскачивает катер на 30-40 градусов от верти-кали поочерёдно влево и вправо, картина резко меняется. Охотники спускаются в каюты, верхние люки закрываются. Волны перехлёстывают палубу нашего судёнышка и могут за-лить каюты. Тут уже не до веселья. Сидим в духоте и с нетерпением ждём окончания пере-хода через Балхаш. Кто-то травит, кто-то крепится. Но всем одинаково нехорошо.
Переход длится от двух с половиной до четырёх часов, в зависимости от силы и на-правления ветра. Но всё рано или поздно кончается. Вот уже показался юго-восточный бе-рег. Вначале это еле заметная тёмная полоска. Затем она растёт, принимает заметные очерта-ния. Наконец, становится различим береговой камыш и вход в один из рукавов реки Или.
Река Или, берущая начало где-то в Китае, при впадении в озеро Балхаш разветвляется на множество рукавов и проток. Она заболотила сотни квадратных километров территории, примыкающей к Балхашу. Принесённый рекой ил создал благоприятные условия для болот-ной растительности, а, следовательно, и для рыбы и водоплавающей дичи. Здесь великое множество больших и малых кормовых озёр, отделённых друг от друга непролазными зарос-лями камыша. Камыш здесь достигает высоты четырёх метров. Он стоит такой плотной сте-ной, что взрослый мужчина может ложиться на неё всей своей тяжестью и она только пру-жинит под ним не ломаясь. Чтобы проложить тропу к заветному озеру через такой камыш длиной в 200 метров, троим молодым, сильным мужчинам требуется потрудиться несколько часов.
Животный мир этих место составляют кабаны, камышовые козы, барсуки, ондатры. На открытых местах, свободных от камыша, водятся местный заяц-талай, лиса-корсак, забреда-ют волки, джейраны, сайгаки. Говорят, что последний тигр здесь был убит в 40-х годах ХХ-го века. Из пернатых на сухих местах водятся: фазан, саджа (здесь её называют туртушкой), болотный  лунь, редко дрофа-красавка и беркут. Здесь множество мелкой, в том числе и эк-зотической птицы.
В основном же, Прибалхашье – это царство водоплавающих птиц. Здесь гнездятся: пе-ликаны, лебеди, гуси, бакланы, цапли, колпицы, болотные курочки. Из уток: кряква серая, широконоска, свиязь, чирок, красноносый и красноголовый нырки, пеганка, огарь. В изоби-лии – лысуха. Отдельно можно долго перечислять породы чаек, крачек, и куликов.
В те времена, о которых я пишу ( 60-70-е годы ), здесь было очень мало людей. С юга, от Фрунзе и Алма-Аты, добраться сюда на автотранспорте или пешком, кроме как по зимни-ку, было невозможно, поскольку совершенно отсутствовали дороги. По реке Или никакие суда не ходили. На моторной лодке добираться слишком далеко, а по пути негде пополнить запасы горючего и продовольствия. От железной дороги Караганда – Алма-Ата до устья Или можно было добраться только на рыбачьей лодке. В этих краях было 2-3 рыбачьих посёлка без электричества, радио и очень слабой связью с внешним миром.
Рыбаки, в основном русские и казахи, ставили на самом Балхаше и озёрах Прибалха-шья сети, а рыбу, в назначенные дни, сдавали на рыбозаготовительные суда, которые прихо-дили из города Балхаш, где её и перерабатывали. Зимой рыбу отсюда вывозили автотранс-портом по ледовой дороге.
Нарушать мирную жизнь дикой природы Прибалхашья было просто некому. Уже поз-же, были построены Капчагайское водохранилище и ГЭС. И всё, конечно, изменилось. Человек не стал ждать милости от природы и посчитал своей задачей – взять её самому! Ну, а затем наступило отрезвление – люди поняли бессмысленность Капчагайской стройки, но было уже поздно. Дело усугубили произошедший в СССР буржуазный переворот и распад государства. Залечит ли природа когда-либо нанесённые ей человеком бессмысленные, ужасные раны?!
Не доходя до устья Или метров двести, катер бросает якорь. Нужно установить, не за-несён ли илом вход в реку. Двое матросов на шлюпке измеряют шестом глубину. Наш катер имеет небольшую осадку и глубины в два метра ему вполне достаточно. На этот раз нам по-везло. Капитан приказывает поднять якорь и катер направляется в устье на самом малом хо-ду. Иногда катер садится на мель, тогда капитан винтом пытается размыть путь своему суд-ну, а мы, охотники, по его команде, перебегаем по палубе от борта к борту, раскачивая катер таким примитивным способом. Бывали случаи, когда нам приходилось переправляться через мель на лодках или даже раздеваться и прыгать в воду, чтобы помочь катеру преодолеть мелководье.Наконец, и эти трудности позади. Мы входим в реку. Она глубока и спокойна, вода в ней тёмно-серая с коричневым оттенком. По берегам сплошной стеной растёт камыш. Он совершенно скрывает катер и чтобы заглянуть за эту стену, нужно залезть на радиомачту.
Катер поднимается вверх по реке. По просьбе отдельных групп охотников он останав-ливается, втыкая форштевень в береговой ил и удерживаясь на месте, от сноса течением, двигателем, пока охотники не перебросают своё имущество прямо в камыш и не спрыгнут туда сами. После высадки одной группы на мачту забирается представитель группы, которая высаживается следующей. Он должен, увидев “своё озеро”, указать мичману, где следует причалить. Так катер поднимается вверх по реке на 20-30 километров, высаживая охотничий десант. Затем он разворачивается и возвращается на свою базу у города. Он придёт за ними в назначенный день. И мы остаёмся наедине с природой. Впереди целые девять дней, когда мы будем общаться только с ней и друг с другом!



ОБУСТРОЙСТВО

Катер даёт задний ход, отчаливает от берега, выбирается на форватер и уходит вверх по реке. Мы остаёмся одни среди камышей и мешков с нашими вещами.
Прежде всего нужно оборудовать место для жилья. В нескольких метрах от берега мы вырезаем ножами, вырубаем туристским топориком и вытаптываем ногами площадку в за-рослях камыша и устанавливаем палатку. Она маленькая. Забираться в неё можно только на четвереньках, но в ней помещаются три надувных матраца, на которых в своих спальных мешках мы будем ночевать. Ночи могут быть холодными. Дождей здесь практически не бы-вает, но палатка нужна и для спасения от комаров. Если вечера будут тёплыми, комары ста-нут безжалостно донимать нас. Срезанный, подсохший камыш мы будем использовать для дымокура.
Невдалеке от палатки мы оборудуем свой пищеблок: кухню и столовую. На подстилку из камыша кладётся кусок брезента - это одновременно “стол и стулья”. Чуть в стороне выкапываем две ямки. Одна для хранения продуктов (она заменяет холодильник), другая для отбросов. Очагом у нас служит паяльная лампа, установленная в углубление под углом 60 градусов к горизонту. Огонь из неё, через специально проделанное отверстие в стенке старого ведра без дна, отчасти упирается в противоположную стенку ведра, а отчасти – в дно кастрюли или чайника, поставленных на место дна бывшего ведра. Такое сооружение позволяет эффективно использовать тепловую энергию паяльной лампы в любую погоду, даже при сильном ветре и дожде. Литров пять бензина, взятые нами с собой, обеспечат бесперебойную работу нашей кухни в течение всего срока охоты.
Когда всё разложено и обустроено, мы, немного передохнув и перекусив, принимаем-ся за основную физическую работу: нужно проложить тропу к “нашему” озеру. На этом озе-ре мы ранее не охотились. Выбрали его по аэрофотоснимкам местности. С мачты катера я его обнаружил по приметам и знаю направление на него, примерное расстояние и конфигу-рацию. Озеро небольшое: метров триста в длину и пятьдесят-семьдесят в ширину. Оно рас-положено перпендикулярно руслу реки. Вокруг, в пятистах метрах – километре, есть ещё озёра. Утки, с большой вероятностью, на утренних и вечерних зорях будут летать над “на-шим” озером. По-видимому, оно неглубокое, кормовое. Это наше предположение подтвер-ждается тем, что при нашей высадке с катера в воздух поднялась большая стая.
Периодически меняясь, до конца дня мы пробиваем тропу к озеру. Работа эта весьма утомительна. Камыш стоит сплошной стеной – это почти бамбук! Кроме того, его острые листья легко ранят кожу рук и лица. Но мы здоровые, физически хорошо подготовленные ребята и наши труды завершаются успехом: мы добираемся до воды. Осматриваемся. На озере видны два островка. Возможно, они плавающие. В этих краях такие островки называют купаками. Отмирая, камыш год за годом создаёт плодородную почву. Слой её постепенно утолщается и уплотняется. Образуется плавающий островок. Со временем он увеличивается в размерах. Гонимый ветром он перемещается по водной поверхности и когда-нибудь, причалив к берегу, прирастает к нему, уменьшая чистую водную гладь – озеро зарастает. На таком островке можно устроить один или даже два скрадка, посадить на воду невдалеке чучела уток и прекрасно пострелять на заре.
Сидя на берегу открывшегося перед нами озера, мы обсуждаем варианты своего раз-мещения. У нас есть резиновая лодка: мы можем на ней плавать по всему озеру, занимая свои места в скрадках, а после зари подбирая битую птицу.
После недолгого обсуждения приходим к согласованному решению: мы с Виталием вдвоём остаёмся на ближнем островке. Вытоптав пару квадратных метров камыша и обломав верхушки, мешающие обзору, стоим на зорьке рядом. Мы стендовики и будем по живым мишеням отрабатывать наиболее сложные для нас ракурсы. Виталий – мой тренер в стрельбе. Я буду тренироваться в стрельбе по встречным целям, он – в дублетах с восьмого номера круглого стенда. Наших подсадных уток ( резиновые чучела ) мы посадим одной стаей в тридцати метрах перед собой.
Алексей решил охотиться самостоятельно. Он будет, высадив нас на островке, уплы-вать в другой конец озера, а после окончания лёта утки – доставлять нас на берег. Таков пер-воначальный план. Ничто не мешает нам изменить его.
Для рекогносцировки мы втроём проплываем вдоль берега и осматриваем всё озеро. Намечаем места наших скрадков и вполне довольные прожитым днём, оставив накачанную лодку на озере, возвращаемся по нашей тропе в лагерь. Лодку мы переворачиваем и кладём на камыш. Ондатра, которая водится здесь в изобилии, соблазнённая запахом рыбы, может её погрызть. Больше спасаться некого.
В лагере мы готовим настоящий праздничный обед, продукты для него мы прихвати-ли из дома. После трудов праведных можно хорошо закусить, выпить водки и расположиться на первый в этой экспедиции ночлег.
На нашей импровизированной кухне мы варим нечто вроде супа ( среди нас нет вы-дающегося кулинара ), готовим закуску из зелени, кипятим чайник, накрываем наш “стол” и располагаемся по-казахски: как бы вокруг достархана – полулёжа. Для полного подобия ка-захского застолья у нас не хватает только подушек под боком.
Обед проходит в приподнятом настроении, чему способствует хорошая порция “Мо-скванына” ( так в этих краях называется “Московская” водка ). Убрав со стола  ( ночью к ос-таткам нашего пиршества могут наведаться непрошенные гости – живущие в камышах гры-зуны ) и перемыв посуду, благо в реке много и воды, и прибрежного ила, который сегодня прекрасно заменил бы нам современное средство “feari”, мы ложимся на подстилки из ка-мыша и предаёмся послеобеденной неге.
Какое блаженство – лежать около костерка на охоте или рыбалке, в лесу или на озере, после хорошей трапезы, дав отдых всем частям усталого тела; вспоминать события минув-шего дня, предвкушать завтрашний, ещё более насыщенный, радостный день и вести заду-шевную беседу с единомышленниками-друзьями, знают только охотники и рыбаки!
Нас окружает тихая, тёмная южная ночь и непроходимая стена камыша. Чуть тлеет костерок. Его дым отгоняет назойливых комаров. Невдалеке плещет о берег река. Еле слыш-но шуршат метёлки камыша. Над нами чёрное, усеянное яркими звёздами, южное небо. Здесь оно практически всегда безоблачно, поэтому такого количества звёзд не увидишь, по-жалуй, ни где более. Прекрасно наблюдаются млечный путь и все известные нам созвездия обозреваемого нами полушария. Кажется, что тишина и ночной покой царят сейчас во всём мире. В такой обстановке невозможно не задуматься о бесконечности Вселенной, быстро-течности человеческой жизни, её незащищённости, хрупкости и ранимости в этом огромном и непознанном мире. Глядя на млечный путь, невольно приходят мысли о том, что где-то, вполне возможно, сейчас какие-то мыслящие существа думают примерно о том же, что и ты в эту минуту.
Мы ведём неторопливую беседу о том, что, наверное, в ближайшие годы люди выса-дятся на Луну, Марс, Венеру. Затем доберутся и до соседних Галактик и расскажут тамош-ним мыслящим существам о жителях Земли, то есть о нас. В те годы космонавтика была очень популярна в народе. Мы же особенно увлечены этими идеями, так как по службе за-нимаемся близкими к ней научными проблемами.
Вот кто-то из нас заметил в небе движущуюся звёздочку. Вероятно это спутник Зем-ли: наш советский или американский. Мы уверены, он наш. Мы патриоты своей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и безгранично верим в огромные возможно-сти нашей страны и нашей науки. Волею судьбы мы находимся на её переднем крае и пото-му наша уверенность не голословна, не бездоказательна.
Разговор незаметно от общефилософского переходит на наши конкретные дела. Мы обсуждаем с Виталием возможные темы его будущей диссертационной работы. Алексей на-чинает тихо посапывать. Разговор постепенно стихает. Мы забираемся в свои спальные мешки в палатке и под плеск речной волны засыпаем. Мне снятся летящие на меня под различными ракурсами утки.





НА  УТИНОЙ  ЗОРЬКЕ

Вчера на вечернюю зорьку мы не пошли совершенно сознательно: не хотели портить впечатление от первой охоты поспешностью и неподготовленностью, материальной и психологической. Мы решили получить максимальное наслаждение от первой в этой экс-педиции утиной охоты на утренней зорьке. Хотелось, чтобы впечатление от этой охоты было наиболее сильным и дольше оставалось в памяти для будущих воспоминаний.
Мы вылезаем из своих спальных мешков, уютных и тёплых, часа за полтора до рас-света. Поёживаясь от ночной прохлады, делаем короткую разминку, разжигаем свою паяль-ную лампу, подогреваем чай. Проглотив наспех по кружке горячего чая и согревшись, уже через 20 минут выходим на тропу к озеру. С собой берём только ружья, патроны и чучела уток.
Резиновые подсадные утки, раскрашенные рукой не профессионала-художника, а не слишком сведущим ремесленником неизвестно под какую породу, имеют в голове отверстие для наполнения воздухом смятого при транспортировке чучела и придания ему надлежащей формы. На брюшке предусмотрена петелька для привязывания грузика на двухметровой лес-ке. Под действием ветра или волны чучело немного перемещается относительно своего якорька, создавая иллюзию живой утки. Наиболее доверчивые и глупые утки-чирки, дейст-вительно, часто принимают чучела за живых уток, подплывают к ним вплотную и даже но-ровят клюнуть. Я не раз наблюдал подобное.
Каждый из нас имеет на вооружении десяток и более подсадных. Так что когда мы с Виталием расставили их около нашего скрадка на острове, перед нами появилась большая стая.
Алексей, помогавший нам в постановке чучел, высаживает нас на остров, желает уда-чи и вместе с лодкой скрывается в темноте.
Мы оборудуем и обживаем свой скрадок. Стоим рядом – в метре друг от друга, тихо разговариваем, курим. До рассвета ещё полчаса. Это время нужно Алексею, чтобы обосно-ваться на своём месте: поставить подсадных, устроить скрадок, приготовиться.
Абсолютно тихо, ни звука. Природа замерла в ожидании рассвета. Ночные животные и птицы уже закончили свои дела, дневные – ещё не начинали. Ночь была прохладной – ко-маров нет.
Какое наслаждение стоять на маленьком острове среди камыша, прислушиваться к тишине ночи, ждать близкого рассвета и хорошей утиной зорьки!
Вот уже предвещая рассвет, где-то рядом прошуршали крылья пролетевшей утки.  За-тем звуки повторились. Мы крутим головами. Увы, ещё совершенно темно: ничего не видно далее вытянутой руки. Утки начинают летать всё активнее, но мы их пока не видим. Вот на-летел первый утренний ветерок, закачались метёлки камыша рядом с нами. Ветерок, как бе-гущая волна, полетел дальше на восток, откуда должно показаться солнце, где небо как-то незаметно, как-то сразу начало светлеть.
Почти одновременно утреннюю тишину нарушил раскатистый дублет. Это не выдер-жали нервы у Алексея и он, почти наверняка напрасно, выпустил в воздух пару патронов по утке, пролетевшей над самой его головой.
У нас давно существует соглашение: на первых зорях брать по одной - две утки на брата. Неделю хранить нам их негде, съесть за день больше мы не можем и потому – просто губить живые души совершенно ни к чему! Бить птицу мы будем только на последних двух зорях: вечерней и утренней, перед приходом за нами катера. Будут дни, когда на утиную охоту мы вообще ходить не будем, занимаясь рыбалкой, охотой на фазанов или просто не-жась до позднего утра в спальных мешках. Мы не сомневаемся – свою норму мы возьмём!
Быстро светает. Теперь уже отчётливо видна не только мушка ружья, но и летающие утки. Их – изобилие. В поле зрения находятся постоянно одиночки, стайки и стаи. Они мельтешат перед глазами, как комары. Мы с Виталием вскидываем ружья, тренируемся в проводке целей, но не стреляем, ожидая наиболее сложные для нас “мишени”.
Вот прямо на меня, почти касаясь верхушек камыша, над противоположным берегом летит чирок. Это очень маленькая, скоростная и маневренная цель. Когда утка долетает до чистой воды, я стреляю ей “в лоб”, с расчётом, что битая она упадёт на воду и... промахива-юсь. Такие мишени даются мне труднее других. У них большая угловая скорость и моя по-водка не соответствует ей. Нужно увеличить либо скорость поводки, либо вынос ружья. О чём мне и говорит наблюдающий за мной Виталий.
А вот эти две небольшие стайки уток летят к нашему скрадку с юга и с севера. По мо-им расчётам они будут над нами примерно в одно время. Я указываю на них Виталию и присаживаюсь в скрадке, чтобы не мешать ему. Мои расчёты подтверждаются. Виталий стреляет дублетом вначале встречную, затем угонную, но падает только одна. Этот дублет самый сложный из стреляемых на круглом стенде. Однако у нас есть возможность потренироваться.
Следующим Виталий делает “немой” дублет, затем ещё несколько таких же и, нако-нец, настоящий. На этот раз две утки падают на чистую воду по обе стороны нашего остров-ка. Я тоже делаю удачный выстрел. Битая утка бесформенным комом летит по инерции пря-мо на нас. Приходится наклониться, чтобы она не задела наших голов. Затем я стреляю два-жды по передней утке из небольшой стайки. Она, протянув метров 50, тоже падает на воду. Бита чисто. Алексей подберёт её, когда будет возвращаться. С его стороны тоже изредка слышатся выстрелы. О своих успехах и неудачах он расскажет нам во время подведения ито-гов сегодняшней охоты – за обедом.
Удовлетворив первый, наиболее сильный порыв охотничьей страсти, мы успокаива-емся и становимся более наблюдателями.
В лучах восходящего солнца в полёте особенно красиво смотрится красноносый ны-рок, называемый здесь краснобашем. Это довольно большая утка пепельно-бежевого окраса сверху и бурого снизу, белыми зеркальцами на крыльях, ярко-красным клювом и рыжим хохлом на голове у селезней. Когда лучи восходящего солнца подсвечивают этого красавца снизу, он кажется нежно-розовым, как фламинго, он просто великолепен!
Хороши перелинявшие за лето кряковые селезни: зелёноголовые, с белым ожерельем, тёмно-бурой грудью и кокетливым завитком над хвостом; пёстрые селезни длиннохвостой шилохвости; тяжеловесные, буроголовые селезни голубой чернети. Красива в полёте пеган-ка, издали она напоминает большую чайку.
После наших выстрелов вдалеке поднялись, загоготали и улетели подальше от нару-шителей покоя –гуси. Где-то громко переговариваются лебеди-кликуны. Пролетела стайка чёрных бакланов. Огромные носатые пеликаны обучают своих птенцов искусству пилотирования. Они, как и аисты, поднимаются выводком высоко в небо, а затем долго кружат, не утруждая себя работой крыльев.
Когда стихли выстрелы, стали слышны разговоры камышовых курочек. Иногда они появляются перед нами и сами, переплывая небольшие заливчики в камышах и смешно кла-няясь при движении головками. Они маленькие, чёрные, с лапками почти лишёнными пере-понок, и как объект охоты здесь никого не интересуют.
С восходом солнца в камышах на все голоса затрещали, засвистели, запели мелкие птахи, которых мы, увлечённые утками, раньше просто не замечали.
На западе от нас, видимо над большим озером, поднялась в воздух целая армада лы-сух. Они чёрные с белым пятном на лбу, называемом лысиной, куриным клювом и почти бесперепончатыми лапами. Здесь их называют “кочкалдой” и обычно не добывают специ-ально, но они довольно часто сами попадают в капканы охотников за ондатрами.
Ондатра – очень интересный зверёк. Эта американская водяная крыса строит хатку из камыша с входом, находящимся под водой, как у бобра, ловит рыбу, не прочь полакомиться уткой и любит отдыхать лёжа на тихой воде лапками вверх, как знаменитый дальневосточ-ный калан. Наблюдать за ними – играющими и резвящимися, как дети, поздним тёплым осенним утром, после окончания лёта утки – большое удовольствие! Я не раз видел, как под-плыв под водой к резиновому чучелу утки, ондатра пытается его укусить. Чучело вдруг, без видимой причины, начинает крутиться и прыгать на воде. Если при этом ондатру вовремя не отпугнуть, то потом можно не досчитаться своих подсадных. Через прокушенную дырку в чучело наберётся вода и оно утонет. Зная это, мы не оставляем чучела на воде, когда ухо-дим в лагерь.
На утренней зорьке утки активно летают часов до девяти, затем их в поле зрения ста-новится всё меньше и меньше. Постояв ещё с полчаса, мы зовём Алексея. Он приплывает на лодке. Подобрав битых уток и подсадных, перевозит нас на берег. Совершенно переполнен-ные полученными впечатлениями, мы возвращаемся на стоянку.
Теперь нужно ощипать, опалить на огне, выпотрошить и вымыть уток, а затем сварить из них охотничью шурпу. Думаю, что термин “шурпа” известен всем охотникам. Это что-то среднее между первым и вторым классическими блюдами, играющее роль одновременно обоих. В ней, кроме мяса дичи, крупа, овощи, зелень и пряности. Всё, включая воду, в количестве, определяемом вкусом готовящего кулинара. Уверяю вас – это варево, на природе, кажется божественным лакомством. Оно очень калорийно и доступно всякому в приготовлении. Однако увозить домой остатки охотничьей шурпы не рекомендую – эффект будет обратный!
Позавтракав и одновременно пообедав, мы ложимся отдыхать под ещё ласковым осенним солнцем, лёжа продолжаем делиться впечатлениями от утренней охоты. Мы совер-шенно счастливы... Лениво обсуждаем планы на остаток сегодняшнего и завтрашний день.



ЖИДЕЛИ

Сегодня мы не ходили на утреннюю зорьку. Вечерних уток нам достаточно для шур-пы. Встали поздно. Приготовили завтрак и сидели за своим «столом», когда услышали шум приближающейся к нам снизу, со стороны Балхаша, рыбачьей лодки. Её не спутаешь по из-даваемому звуку с «дюралькой», оснащённой подвесным мотором.
Здешняя рыбачья лодка – судно типа «река-море». Это деревянный баркас длиной шесть-семь метров и шириной около двух. Длина лодки прекрасно согласована с длиной балхашской волны. Теорию кораблестроения балхашские рыбаки постигают на практике, методом проб и ошибок. Такая лодка способна перевозить более тонны груза. Она оснащена тихоходным, маломощным, но обладающим большой надёжностью и не требующим ухода в процессе эксплуатации, простейшим двигателем: заливай бензин и масло – и поезжай!
 Вспомнив классика, о балхашских рыбачьих лодках можно сказать: «одним топором да долотом соорудил и собрал тебя прибалхашский расторопный мужик!» Лодка груба и не-взрачна на вид, но она обладает отличными мореходными качествами: хорошо ведёт себя и на приличной балхашской волне, и на мелководье Прибалхашья.
Мы выходим на берег реки поприветствовать проезжающего рыбака. Увидев нас, он причаливает. Здороваемся, знакомимся и приглашаем Николая к «столу». По русскому обы-чаю, оказываем должное гостеприимство: наливаем стакан водки. Выпив и закусив, он изменяется на глазах: становится разговорчивым, простым, добрым и отзывчивым – настоя-щим русским мужиком. Куда-то уходят его внешняя суровость, мрачность и напускная грубость. Он охотно рассказывает нам, что живёт в посёлке на берегу другого рукава Или. Пропитание себе и своему семейству добывает промыслом рыбы и ондатры. Его про-мысловый участок находится на протоке, которая называется «Жидели» Там у него стоят сети и оборудован лагерь для жилья во время промысла. В посёлке у него семья, которую он не видел уже недели три. Сегодня он возвращается в свой лагерь после сдачи рыбы. С военными охотниками он уже встречался, знает о существовании нашего города, но сам его никогда не видел. Бывал в городе Балхаш и на ближайших железнодорожных станциях – вот и весь его мир!
И вдруг его осеняет идея: он приглашает нас пожить на его стоянке два-три дня, пока он съездит навестить семью. В эти дни мы должны будем выбирать его сети, а пойманную рыбу можем использовать по своему желанию. Дело в том, что днём солнце ещё хорошо припекает и рыба в сетях, поставленных на мелководье, быстро погибает, становится кормом для чаек и ондатр, и забивает сети своими останками. Их приходится долго и основательно чистить. Поэтому, хотя бы раз в два дня, сети нужно освобождать от пойманной рыбы. Особенно быстро погибает в сетях судак, наиболее живуч – сазан.
Соблазняя нас, Николай рассказал, что на Жиде- лях держится много утки, а в зарос-лях он не раз встречал следы пребывания кабанов и даже набитые им тропы.
Подумав, мы соглашаемся с его предложением. Быстро собираем самое необходимое: берём свою лодку, ружья, патроны, трёхдневный запас продуктов. Всё остальное наше иму-щество остаётся в лагере. Воров здесь никто не опасается. Если случайно и забредёт в наш лагерь кто-либо из охотников или рыбаков, он ничего не возьмёт. Воровство в этих местах, среди этих простых людей, карается очень жёстко, вплоть до наказания смертью. Мы слы-шали здесь от многих о таких случаях. Никто не станет даже искать пропавшего человека, если известна его склонность к такому греху.
Через полчаса мы уже готовы. Грузимся в лодку, Николай заводит движок и лодка медленно ползёт вверх по Или, а затем сворачивает в одну из проток. Вода в протоке, про-фильтрованная камышом, значительно прозрачнее, чем в самой реке. На резко очерченной границе слияния прозрачной и мутной вод, очень хорошо берёт на блесну жерех. Но сегодня мы не будем рыбачить – у нас другая цель.
По известному только местному рыбаку пути, минуя несколько больших и малых озёр, в которых существует еле заметное течение, через совсем узкие проливы, шириной чуть более нашей лодки, совершенно замаскированные склонёнными стеблями камыша, часа через три мы добираемся до большого разлива – это и есть Жидели, протока со слабым тече-нием, глубиной в два-три метра, с сильно заиленным дном, длиной около трёх и шириной в полкилометра.
Её правый берег зарос сплошным камышом, левый – представляет собой толстый слой ила, на пять-десять сантиметров залитого водой, постепенно переходящего в земную твердь. Такой разлив местные жители называют «кайрой». Кайры – это  созданные самой природой кормушки. Здесь в тёплое время года постоянно держится огромное количество утки и других водоплавающих.
Когда наша лодка выбралась из камыша на чистую воду, с кайры в воздух поднялась, буквально, туча птиц – уток, лысух, куликов, чаек, крачек, цапель. Такого количества птиц, одновременно, я прежде, да и позднее, никогда не видел. Вся эта армада, напуганная нашей лодкой, некоторое время покружилась над кайрой и расселась на соседних озёрах.
До твёрдого берега лодку дотолкать не удалось. По вязкой жиже выбрались на берег и перенесли имущество. Здесь стояла небольшая палатка из грубого брезента. Рядом была уст-роена такая же, как и на нашей стоянке, кухня. В палатке – постель из камыша, покрытая старым солдатским одеялом, кое-какая посуда, рыбацкое и охотничье снаряжение, продо-вольствие и большой мешок с солью.
Николай объяснил нам, что на промысле он солит и сушит для своей семьи рыбу: са-занов, лещей и осетров, и показал нам свои ёмкости для засолки и сушилки. Технология про-цесса чрезвычайно проста. Солится рыба – выпотрошенная, без голов и разрезанная со спи-ны – в выкопанных в земле ямках, глубиной до полуметра, стенки и дно которых обмазаны илом и выложены тем же камышом. Крепко посоленная рыба даёт сок, пролежав в котором двое суток, она тщательно моется в воде и вешается в сушилку. Сушилка представляет собой каркас из проволоки, обтянутый марлей, защищающей рыбу от мух. Если муха сядет на влажную рыбу, та непременно зачервивеет. Сушилка ставится на хорошо проветриваемое, солнечное место. Рыба считается готовой к длительному хранению, как только покроется достаточно толстой коркой, предохраняющей её от мухи. Вот и вся технология!
Мы решили воспользоваться случаем и, за время отсутствия Николая, заготовить ры-бы для себя. Он только приветствовал это, разрешив воспользоваться его солью. Пообедав захваченной с собой шурпой и выпив на прощание водки, мы проводили Николая.
Мы были абсолютно уверены, что этот человек, почти незнакомый, но неиспорчен-ный городской цивилизацией и соблюдающий старорусскую традицию – рцы слово твёрдо! - не обманет нас и вернётся вовремя, а затем и доставит нас в наш лагерь. Давно замечено, что простые люди более консервативны, лучше соблюдают традиции и более верны данному слову! И Николай не обманул нас.
Проводив Николая, мы немедленно принимаемся за дело. Накачав нашу надувную лодку, вдвоём с Алексеем плывём выбирать рыбу из сетей. Протока не глубока и местонахо-ждение сети хорошо обозначено цепочкой поплавков. Сети стандартные, фабричной работы, капроновые, с размером ячейки пятьдесят на пятьдесят. Двадцатиметровые сети связаны воедино и составляют общую длину порядка двухсот метров. Придерживаясь от сноса течением за верхнюю тетиву, мы постепенно, метр за метром, приподнимая сети, освобождаем их от рыбы и рыбных останков. Над нами, с пронзительными криками, носится множество чаек и крачек. Они на лету, в драку, хватают отбрасываемые нами в сторону течения останки рыбы и тут же с жадностью проглатывают их. Стоит гвалт, как на большом южном базаре.
Процедура очистки сетей от полуразложившейся рыбы довольно неприятна и утоми-тельна. Рыбьи кости сильно запутывают сети. Не просто извлекать из сетей и крупную жи-вую рыбу, особенно крупных сазанов. Эта сильная рыба дольше остальных видов остаётся живой, запутавшись в сетях. Она мечется и наматывает на свои плавниковые колючки-пилы нити сети. Сазан имеет округлую форму, тело его покрыто слизью, да ещё если попавшийся экземпляр весит более двух килограммов, то удерживать его в одной руке, чтобы другой распутывать нити, намотавшиеся на него, совсем не просто. Приходится либо удерживать его, засунув большой палец под жабры, а средний и указательный ему в рот, либо успокаи-вать его колотушкой прямо в сетях, после чего распутывать.
Много труда затрачивается при извлечении из сетей осетров (здешний осётр называ-ется «шип» ), своими костяными шипами они основательно зацепляются за нити сетей.  Су-даки, белые амуры и лещи в сетях живут недолго, а, наглотавшись воздуха, быстро погиба-ют.
В процессе работы кому-то из нас приходит мысль: всю несвежую рыбу, вместе с ос-танками, собрать в мешок, а затем свалить её где-нибудь на кабаньей тропе, в качестве при-кормки. Ночами же посидеть по очереди около приманки в засаде в ожидании кабанов, со-блазнившихся запахом гниющей рыбы. Если повезёт, то сможем добыть кабана.
В первый день работа с сетями заняла у нас несколько часов. Сети не проверялись не-сколько дней и были сильно засорены. В дальнейшем на эту процедуру уходило значительно меньше времени, мы стали трясти сети каждый день.
Приведя в порядок сети и вернувшись на берег, мы занялись засолкой рыбы. В от-дельные ямки укладываем разделанные и посоленные тушки осетров, сазанов и лещей.
На обед мы варим ведро прекрасной тройной ухи. В посоленной и приправленной воде вместе с крупой вначале варятся лещи и подлещики. После извлечения рыбы из ведра, в оставшейся юшке, варятся сазаны, которые затем тоже извлекаются оттуда. Осетрина варится в юшке последней. Остывшая рыба из ухи с варёной картошкой и зеленью – пре-красная закуска. Юшка настолько наваристая, густая и ароматная, что отведавшему её позавидует не только ресторанный завсегдатай, но и самый утончённый  гурман! Если добавить, что трапеза сопровождалась доброй чаркой «Москванына», то понятно, что такой обед остаётся в памяти на всю жизнь!
Сытые и разомлевшие, мы лежим у входа в палатку, лениво ведём беседу на ничего не значащую тему, курим и в душе благодарим судьбу за дарованное блаженство.
Вечереет, приближается время вечернего лёта утки – вечерняя зорька. Я беру ружьё, десяток патронов и ухожу по берегу кайры подальше от лагеря. Нахожу удобный островок низкорослого камыша и решаю постоять в нём, а возможно и сделать несколько выстрелов по уткам.
Передо мной поблескивающая в лучах заходящего солнца неглубокая вода кайры. Яр-кий солнечный диск уже наполовину скрылся за стеной камыша на противоположном бере-гу. Сзади – берег, поросший вблизи редким, а далее переходящим в сплошную стену, камы-шом. Надо мной абсолютно чистое, без единого облачка, голубое небо. Никаких признаков присутствия человека. Впечатление такое, будто я совершенно один на всей Земле.
Подсадных я с собой не взял, уверенный в том, что лёт здесь и без того будет отлич-ный. Однако я ошибся. То ли утка была напугана нашей дневной активностью, то ли она здесь только кормится днём, а ночует на других озёрах и свой вечерний променаж совершает там. Во всяком случае, на этой зорьке утка летала плохо.
Было ещё совсем светло. Я присаживался в своём укрытии, когда видел уток, летящих в моём направлении. На выстрел налетела пара. Я выстрелил по передней. Это весной нельзя стрелять по впереди летящей из пары, ибо это обычно – утка, селезень летит сзади. На осень эта закономерность распространяется далеко не всегда.
Чисто битая утка камнем упала позади меня в редкий камыш. Я заметил место её па-дения. По второй я промахнулся. Перезаряжая ружьё, я с удивлением увидел, что вторая утка делает небольшой круг и возвращается ко мне. Я затаился и, когда она оказалась надо мной, резко выпрямившись, вскинул ружьё. Утка от испуга начала резко набирать высоту. Я акку-ратно выполнил поводку и, с опережением, плавно нажал спуск. Утка упала вблизи места падения первой. Я подошёл и нашёл их, лежащих почти рядом. Это была пара свиязей: селе-зень и утка.
В тот момент я подумал: зачем она вернулась? Что это: случайное совпадение, взаим-ная привязанность, любовь, судьба? Наверное, и мы – люди – подчиняемся тем же законам жизни?! И как же следует жить, чтобы не совершать подобных ошибок? Этот случай натолк-нул меня на серьёзные размышления, и я  не забыл его за прошедшие десятилетия.
Вернувшись в лагерь, я узнал, что мои друзья, за время моего отсутствия, отнесли предназначенную для приманки рыбу на место найденной ими ночной кормёжки кабанов. Туда подходит свежая, пробитая кабанами тропа и в изобилии растёт чакан – сочное болот-ное растение, корнями и молодыми стеблями которого любят полакомиться дикие свиньи.
Рыбу разбросали на небольшой площади, прямо у начала тропы. Метрах в двадцати соорудили засидку. Выкопали небольшую ямку, вокруг которой воткнули пучки камыша, чтобы замаскировать сидящего здесь человека. В Прибалхашье в это время года преобладают северные ветры, поэтому засидку устроили южнее приманки. У кабанов прекрасное чутьё.
Собравшись вместе, мы бросили морской жребий, чтобы установить очерёдность ночного бдения в засидке в ожидании кабанов. Первый номер достался Виталию. Он оделся  потеплее. Мы снарядили его патронами, с картечью, и пулями, и он отправился на ночную охоту, а мы с Алексеем остались в лагере. Лёша забрался в палатку, я же решил ночевать под  южными звёздами.
Случай на недавней охоте разворошил мои мысли, спать не хотелось, да и чёрное юж-ное небо – символ вечности – так располагает к мечтам и размышлениям! Я долго, лёжа на спине и глядя в бездонное небо, вспоминал прожитые годы и наиболее яркие события, стараясь увязать их. Я думал о том, как не повторить сделанных ошибок. Наконец, я уснул. Ружьё и патронташ я положил рядом с собой в спальный мешок, чтобы они не отсырели.
Проснулся я оттого, что кто-то сильно тряс меня за плечо. Спросонья, долго не могу понять, что происходит. Согнувшись, надо мной – в одном нижнем белье, как приведение, босиком, с ружьём в руках –  стоит Алексей. Громким шёпотом, стуча зубами то ли от ноч-ного холода, то ли от страха перед чем-то, мне неведомым, он бормочет что-то совершенно невнятное.  После некоторых  усилий я различаю слово «кабаны», произносимое с каким-то придыханием, шипением и клацаньем зубами. Наконец, понимаю, что Алексей предлагает мне прислушаться. Тогда и я улавливаю, где-то невдалеке, звуки, напоминающие всасывание воздуха кузнечными мехами, а затем его резкий выпуск – «ффу»!  Длительное втягивание воздуха – короткий резкий выпуск. Звуки повторяются и смешиваются с другими, подобными, но более слабыми. Я понимаю – это крупное животное, вместе с более мелкими, нюхает воздух. Вероятнее всего – это свинья с поросятами.
Окончательно придя в себя, стараясь не шуметь, я выползаю из спальника; надеваю сапоги и куртку, вытаскиваю ружьё и патронташ. К этому времени Алексей несколько успо-каивается, и мы шёпотом обсуждаем: что нам следует предпринять в этой неожиданной си-туации. По-видимому, семья кабанов находится вблизи отхожего места, метрах в пятидесяти от нас. Ветерок тянет в нашу сторону и, вероятно, кабаны нас пока ещё не учуяли.
Палатка Николая стоит в десяти метрах от воды. По берегу кайры растет невысокий камыш, прямо по которому хозяин протоптал тропинку к отхожему месту. Решаем: если, обойдя кабанов по редкому здесь и низкорослому камышу, и не удастся приблизиться к ним на выстрел, то напуганные, они, скорее всего, будут отходить в сторону нашей стоянки по тропе или по прибрежному камышу. В воду они, без особой надобности, не пойдут.
Алексей, натянув сапоги и зарядив ружьё пулями (судя по издаваемым звукам, в стаде есть крупный кабан), уходит. Осмотревшись, оценив обстановку и зарядив ружьё, я станов-люсь спиной к палатке и усилием воли стараюсь унять нервное напряжение. Кабаны про-должают проявлять своё присутствие.
По положению луны можно судить, что приближается утро. Она висит низко над ка-мышом и очень слабо освещает предполагаемое место появления кабанов – мой сектор об-стрела. Более того, камыш создаёт тень. Для меня будет большая удача, если кабаны побегут по тропе. Пересекая чистое от камыша место напротив палатки, они окажутся на виду на расстоянии двадцати-двадцати пяти метров. Возможен хороший выстрел на параметре.
Алексей ступает как цапля, высоко поднимая ноги, чтобы не шуметь. Если бы не на-пряжённость момента, был бы хороший повод посмеяться. Некоторое время я ещё вижу его, затем он растворяется в темноте.
Тишина. Кабаны перестали «фукать», по-видимому,  насторожились, почуяв опас-ность.
Вдруг в камыше, между тропой и берегом кайры, возникает какая-то тень. Она дви-жется – медленно и бесшумно, как будто скользит по камышу. Впечатление такое, как будто через камыш на четвереньках, стараясь не шуметь, пробирается человек. У меня появляются дикие мысли – зачем Алексею понадобилось ползти на четвереньках, от кого он прячется здесь, почему он не идёт, как положено нормальному человеку? Я даже не думаю поднимать ружьё. Я  уверен, что это Алексей. Всё это происходило в считан- ные секунды, но память в подробностях запечатлела
картину.
Неожиданно «человек на четвереньках» делает резкий скачок и, ломая камыш, со страшным для ночной тишины шумом, на большой скорости вылетает на облюбованное мной, удобное для стрельбы место. В то же мгновенье наваждение покидает меня, я понимаю – это кабан! – но... драгоценное время уже упущено. Я стреляю навскидку, через редкий камыш, один, а затем и второй раз, уже не видя цели, в предполагаемое место нахождения кабана. Одновременно с моими выстрелами раздаётся дублет со стороны Алексея, за которым следуют крики отчаянья, щедро сдобренные нецензурщиной.
Русский мат прекрасно выражает сильные эмоции. Недаром, не только русскоязыч-ные, но и не русскоязычные народы, часто используют крепкие русские выражения!
Ещё не придя в себя, ощущая сильное нервное  напряжение, я переламываю ружьё. Выбрасыватель выталкивает только металлические части бумажных гильз, в патронниках остались картонные трубки. Из-за острого дефицита, мы в то время часто одноразовые гиль-зы использовали многократно. Мизинцем правой руки я пытаюсь освободить патронники, чтобы перезарядить ружьё. На охоте никогда не знаешь: что может произойти в следующее мгновение. Охватившая меня сильная нервная дрожь мешает мне это сделать, наконец, с большим трудом я всё же загоняю новые патроны в стволы и захлопываю ружьё. Теперь я готов к встрече со следующим кабаном или подранком.
Один не решаюсь идти проверять результаты своей стрельбы. Жду Алексея. Нервное напряжение постепенно отступает. Но я всё ещё не замечаю ночной прохлады, мне даже жарко, хотя на мне только нижнее бельё, куртка да резиновые сапоги на босую ногу. Мороза ещё нет, но температура воздуха не много выше нуля.
Появляется Алексей. Выслушав моё краткое повествование, уже на ходу бросает: «идём!» Вставив приклады ружей в плечи, как при стрельбе на траншее, идём рядом осмат-ривать место, где находился кабан во время моей стрельбы. Пройдя немного, различаем не-громкий шорох: возможно там подранок. Ночь, темнота, тени от камыша, создаваемые лун-ным светом, мешают что-либо разглядеть подробно. С большой осторожностью, готовые к мгновенной стрельбе, медленно идём на шорох. И только подойдя почти вплотную, видим лежащую на правом боку небольшую свинью. Ногами она совершает последние в своей жизни движения. Тело вытянуто, голова откинута, из раны под левой лопаткой течёт кровь. На наших глазах свинья затихает. Она невелика, всего килограмм шестьдесят весом. По сути, это ещё поросёнок. Как оказалось позже, моя пуля пробила её сердце.
Возвратившись к палатке, разряжаем ружья, разжигаем паяльную лампу, разогреваем остатки ухи, кипятим чай, разговариваем в полный голос – бурно обсуждаем ночное собы-тие. Теперь остерегаться нечего. Своими выстрелами и криками мы распугали всё в округе. Если и подходили к нашей приваде кабаны, то испуганные выстрелами, они уже далеко от-сюда. Никакого шанса увидеть их у Виталия не осталось. Именно так и произошло. Подо-шедший через некоторое время Виталий рассказал, что по тропе к его засидке подходили кабаны. Он уже слышал их сопение, но наши выстрелы спугнули их и они повернули назад, не соблазнившись ни рыбой, ни чаканом. Естественно, вначале Виталию было очень досадно, но, узнав о нашей удаче, он успокоился.
Затем о том, как развивались события этой ночи для него, в деталях рассказал Алек-сей.
Проснулся он оттого, что почувствовал какое-то, едва слышимое, сквозь сон, движе-ние возле палатки. Чтобы удостовериться в причине, он вылез наружу, прихватив, на всякий случай, ружьё. Стоя возле палатки, некоторое время прислушивался, а услышав знакомое сопение, понял, что к нам пожаловали желанные гости, привлечённые запахами нашей кух-ни. Растормошив меня, он пошёл в обход стада, стараясь прижать его к воде. Но кабаны учуяли его раньше, чем он увидел их. От стада отделилась одна свинья, которая паслась в стороне, и побежала в мою сторону, а остальные – бросились в противоположную. Алексей, практически не видя цели, отстрелялся на шум и, естественно, безрезультатно. Раздосадо-ванный он высказал своё отношение к произошедшему не в  самой приличной форме.
В целом, я был вполне удовлетворён тем, что произошло ночью. Виталий – обижен нашей несвоевременной для него, стрельбой, спугнувшей его зверей. Алексей сетовал на излишнюю чувствительность кабанов.
Бурно обсуждая события этой ночи, мы принялись за ранний завтрак и не заметили как наступило утро. Спать не хотелось, мы были слишком возбуждены. Утиная охота на зорьке сегодня нам не казалась столь привлекательной, как вчера. Мясом мы себя обеспечи-ли, и надолго. Не единожды перебрав все детали этой необычной кабаньей охоты, приступили к разделке туши. Большим специалистом в этой области у нас был Виталий. Ранее он не раз демонстрировал своё искусство на сайгачьих охотах. Мы с Алексеем в данном случае выступали в роли мало квалифицированных помощников, старательно ис-полняя полученные от Виталия указания.
Шкуру сняли и присолили. Тушу выпотрошили и разделали. Мясо засолили и уложи-ли в ямки так же, как и при засолке рыбы. Затем готовили тушёное мясо с картофелем и овощами, жарили шашлык на проволоке, найденной в хозяйстве Николая. Обмывали удач-ную охоту. В общем, пировали весь день!
Оставшиеся до прибытия Николая два дня осматривали его сети, заготовляли рыбу, бродили в окрестностях по камышам, благо он здесь был редким, в поисках фазанов, на зорьках, без особого энтузиазма, немного постреливали уток. Это был незабвенный отдых на дикой, первозданной природе!
Хороши были те дни, проведённые на Жиделях! Хороша была та памятная свинка! Особая её прелесть состояла в том, что она была первой на моём личном счету!





УДАЧА

Наступает последний день нашего пребывания в гостях. Сегодня должен возвратиться Николай и отвезти нас в наш лагерь. Послезавтра за нами придёт катер и... окончится наше блаженное пребывание на природе – ежедневные охота, рыбалка, задушевные беседы у костра, ночёвки под южным, звёздным небом. Грустно, но придётся возвращаться к обычной городской жизни – в условиях цивилизации двадцатого века.
Солнце хорошо припекает, сняли рубахи, наслаждаемся последними, тёплыми днями. Не за горами и зима, с её сильными ветрами и морозами до сорока градусов. Местность в Прибалхашье ровная, как сковорода. Ни гор, ни лесов на сотни километров вокруг. Нечему задерживать движение воздуха. Ветер здесь бывает такой силы, что подгоняемый им сзади человек, только перебирает ногами и как будто летит по воздуху, не прилагая никаких уси-лий для своего перемещения вперёд. Ветер часто ломает на Балхаше лёд толщиной до одного метра, образуя при этом гряды торосов, сильно затрудняющих движение авто-транспорта по зимникам. Поэтому зимой мотоцикл с коляской, для пересечения Балхаша, может оказаться значительно удобнее машины, поскольку его можно на руках перетащить через торосы!
Позавтракали. Лежим на охапках камыша, у входа в палатку, и размышляем о том, как лучше довезти до дома засоленные рыбу и мясо. Мыть их пока нельзя, нужно сохранить до момента последующей обработки именно в таком, присоленном виде, по возможности в собственном соку. Дома в стационарных условиях рыбу необходимо тщательно промыть и повесить сушить, или приготовить из этого полуфабриката рыбу горячего копчения. Это мы  неплохо умеем делать, есть богатая практика! Мясом распорядятся наши жёны.
Полиэтиленовой плёнки тогда, во времена нашей молодости, в быту ещё не было, мо-жет быть это даже и хорошо. Позднее, с развитием химической промышленности, обрывки этой злосчастной плёнки, упаковки из неё и пластмасс, засорили  всю Голодную степь, да и не только её! Теперь эти достижения химии вместо цветов «украшают» окрестности всех населённых пунктов. В Голодной степи они заменили
весенние тюльпаны и маки.
Для транспортировки добычи решили позаимствовать, на время, рогожные мешки у Николая, а в своём лагере изыскать свою тару: чехлы от спальных мешков и палатки. Рыбы мы берём не много – килограмм по десять на брата. Всё остальное оставляем Николаю. У нас давно принято всю добычу делить поровну – никому не обидно! Мы не считаемся с тем, кто именно и что добыл. На охоте или рыбалке мы живём и охотимся сообща, у нас коллектив. Надо сказать, что так поступали не мы одни. Мне и сегодня коллективизм более им-понирует, чем индивидуализм! Конечно, были и в те времена индивидуалисты, но, во-первых, их было сравнительно мало, а во-вторых, большинство, и мои друзья в том числе, относились к ним крайне отрицательно.
Собираемся в последний раз помочь Николаю, тряхнуть его сети – сегодня он сам это сделать не успеет, –  но в это время слышим шум мотора его лодки. Вскоре она появляется на протоке и направляется к нам, стоящим на берегу.
Поздоровавшись и кратко обменявшись впечатлениями о событиях прошедших дней, все едем к сетям на лодке хозяина.
Подходим к сетям на моторе, я ловлю тетиву руками, Николай выключает мотор. Да-лее, обычным порядком, передвигаясь по тетиве сети, выбираем рыбу с одного борта лодки. Вчетвером это делается значительно быстрее, чем вдвоём. Над нами с криками, почти каса-ясь наших голов, носятся чайки и крачки. Играет солнечными бликами вода в протоке. По-блёскивает серебром чешуя лещей и амуров. Золотом отливают крутые бока сазанов. Откры-вают свои зубастые пасти, ползающие по дну лодки сомы. Бьют своими костяными шипами по дощатому настилу осетры.
Моё место на баке. На баке в полном смысле, ибо в носовой части лодки установлен бензобак. Бензин подаётся в карбюратор движка самотёком, поскольку нос лодки всегда вы-ше её кормы. Кроме того, в пожарном отношении так безопаснее – движок на лодке Николая допотопный, его выхлопной патрубок, а это кусок обычной водопроводной трубы, тор-чащий вертикально вверх, раскаляется до красна ( по необходимости, мы его используем в качестве зажигалки ). В тёмное время хорошо видно, как из него вылетают снопы искр.
При очередном передвижении лодки, приподняв сеть за тетиву, я, к моему большому восторгу, вижу уткнувшегося в неё своим утиным носом полутораметрового осетра. Он изо всех сил гребёт грудными плавниками и хвостом, стараясь преодолеть встретившееся ему непонятное препятствие. Хороший осётр, не менее пуда весом!
Быстро опускаю сеть в воду и показываю на рыбину сидящему рядом Николаю. Вода достаточно прозрачна, чтобы через её метровую толщу увидеть эту чудо-рыбу. Мгновенно созревает план: я поднимаю сеть и вместе с ней осетра левой рукой, к самой поверхности воды, а правой хватаю его за большой, торчащий почти под прямым углом к телу, левый грудной плавник. Николай должен одновременно схватить осетра за правый плавник. Затем мы  рывком попытаемся забросить его в лодку. Алексей и Виталий слышат наш разговор и поддерживают идею. «Попытка не пытка», если она не удастся, осётр уйдёт, только и всего! Другим способом, всё равно, его не взять: он совершенно не запутан сетью. Стоит ему толь-ко ослабить давление на сеть или дать задний ход и... «поминай, как звали!»
Исполняем замысел. Я, ухватившись за плавник правой рукой, буквально падаю на спину, не выпуская из левой руки тетиву сети. На меня падает выдернутый из родной стихии осётр. Рядом, оступившись, на дно лодки падает Николай. Некоторое время мы барахтаемся среди пойманной рыбы, пустых консервных банок, бутылок и прочего хлама, который накопился в лодке. Осётр в это время, изгибаясь своим упругим и сильным телом, хвостом нещадно лупит наши полуобнажённые тела. На помощь приходит Алексей. Несколькими ударами обуха топора по голове прижатого им ко дну лодки буяна, он успо-каивает его.
Мы поднимаемся, осматриваем «боевые» раны: ушибы и ссадины. Смеёмся и плачем одновременно. Смеёмся, радуясь необыкновенной удаче: нам удалось, как говорится, голы-ми руками, поймать крупную рыбу, а «плачем», ощущая боль от ударов и ссадин, оставлен-ных на наших телах осетром. Я ещё долго потом залечивал глубокую рану на голени, сде-ланную солидной величины хвостовым шипом осетра. Кожа была пробита до самой кости, образовался кровоточащий синяк, шрам от которого напоминает мне о том, не совсем обыч-ном происшествии. Самого «виновника торжества» мы оставили Николаю, у нас уже было достаточно заготовленной рыбы. Правда, таких крупных экземпляров нам не попалось, но за предшествующие дни в сетях мы обнаружили с десяток, более мелких.
Возвратившись с уловом и перенеся его на берег, быстро собираемся, грузимся в лод-ку и едем в наш лагерь. Николаю нужно поскорее вернуться, чтобы заняться обработкой пойманной рыбы. Едем той же, хорошо различимой только ему дорогой, через цепь озёр и проливов. Вряд ли, без помощи проводника, мы смогли бы выбраться на основное русло Или.
В каком-то маленьком озерке встречаем утиное семейство. Старая утка и её утята-хлопунцы мирно кормятся. Утята купаются, обливая себя водой, поднимаются на лапках из воды и смешно машут своими ещё слабыми крыльями с ещё не отросшими маховыми перья-ми, тренируя мышцы. Утка держится чуть в стороне и приглядывает за своим семейством. Полная идиллия! Лодка идёт самым малым ходом и потому утки не спешат скрыться, они только сплываются в плотную стайку.
Совершенно неожиданно для нас Николай берёт в руки ружьё, стоящее прислонён-ным к борту рядом с его местом кормчего, прицеливается и стреляет в середину выводка. Три утёнка остаются неподвижными на воде, остальные «бегом», помогая себе крыльями, устремляются к ближайшему камышу. Утка-мать скрывается вместе с ними. На наш недо-умённый вопрос – зачем он стрелял в ещё не подросших утят, когда вокруг великое множе-ство крупной, откормившейся к отлёту утки – Николай по-хозяйски поясняет: хлопунцы не успеют встать на крыло, чтобы улететь на зимовку в тёплые края, близятся морозы и они, всё равно, погибнут, оставшись здесь.
Он взял трёх довольно больших утят и их мяса ему хватит на пару дней. Николай, в отличие от нас, не любитель, а охотник-профессионал. Для него охота – не развлечение, а сама жизнь!
Вскоре мы прибыли в свой лагерь. Всё наше имущество предстало перед нами в цело-сти и сохранности, следов пребывания в наше отсутствие людей мы не обнаружили.
Разгружаем лодку и прощаемся с её хозяином: прощай, друг, прощайте Жидели! Прощаемся, чтобы не встретиться больше никогда.
Но краткое знакомство с этим простым, настоящим русским человеком, избравшим источником существования дикую природу, сочетавшим в себе, при грубоватой внешности, тонкую, добрую и отзывчивую душу, детскую наивность и практичность, широту натуры и хлебосольство, способность пойти на крайнюю жестокость, во имя справедливости – не за-бываемо!
Общение с этим человеком, трёхдневное пребывание на его промысловом участке, близкое знакомство с условиями жизни профессионального охотника и рыбака оставили яр-кий след в моей памяти!


ДО  СВИДАНИЯ,  СКАЗКА

Биологические часы меня не подвели. Проснулся среди ночи. Холодно. Лежу, с голо-вой забравшись в спальный мешок. Наверное, за стенками палатки мороз. Недаром с вечера в окрестностях долго крякали утки, они всегда предчувствуют ночные заморозки и оповещают всех желающих о своём прогнозе. Чиркнул спичкой, посмотрел на часы. Да, пора вставать. Нужно успеть позавтракать перед охотой. Возможно, сегодня придётся долго ждать обеда. Последняя зорька – неизвестно, какая она будет. Быть может, придётся очень долго стоять в скрадке, чтобы взять свою норму уток.
Бужу спящего рядом Виталия. Он просыпается мгновенно, он бодр и весел. Толкая в свою очередь Алексея, он со смехом выкрикивает куплет известной тогда песни: «Вставай, рабочий класс! Уж ждёт работа нас!» Сегодня у нас, действительно, будет много работы: мы покидаем этот гостеприимный лагерь.
Выползаем из палатки. Кругом иней, он побелил землю на нашей стоянке и растущий вокруг камыш. Луна ещё довольно высоко, но уже явно бледнеет. Нужно спешить. Разогре-ваем вчерашнюю шурпу, кипятим чай, завтракаем и гуськом, по тропе отправляемся на озе-ро. Потрескивают и ломаются замёрзшие за ночь листья камыша, задеваемые нами. На озере образовался заметный прибрежный припой.
Вчера мы решили изменить диспозицию. Я остаюсь в нашем старом скрадке на остро-ве. Виталий встаёт напротив меня, оборудовав скрадок на север- ном берегу острова. Между нами на воде стая подсадных уток и расстояние, порядка восьмидесяти метров, прекрасно простреливаемое с одной и другой стороны. Поскольку за нами стены камыша высотой в два-три человеческих роста, то появляющуюся сзади птицу можно увидеть только когда она находится прямо над головой. Поэтому мы договариваемся: я буду стрелять тех уток, кото-рые летят из-за спины Виталия на меня, он же тех, которые летят на него из-за моей спины. Уток, пролетающих между нами, стреляет тот, к кому они оказываются ближе. Подранков будем достреливать по тому же принципу.
Алексей, расставив нас по местам, и разбросав наших подсадных, уплывает на лодке на своё обжитое место. Правда, стоя на восточном берегу озера, он на ранней зорьке «пере-кроет кислород» нам с Виталием, но это нас особенно не смущает. Когда рассветёт оконча-тельно, мы компенсируем упущенные возможности!
Мой скрадок давно обжит, делать мне нечего. Я стою и курю, вслушиваюсь и всмат-риваюсь в ночь. Ружейная сталь обжигает руки холодом. Я отогреваю их за пазухой, держа ружьё под мышкой. Виталий некоторое время шуршит ломаемым камышом, устраиваясь удобнее, затем тоже затихает. Ни звука и со стороны Алексея.
Зорьку открывает своим каркающим, громким в ночной тишине, голосом большая се-рая цапля. В полёте она как бы оповещает скрывающихся в камышах охотников: – не стре-ляйте, я не представляю для вас никакой ценности!
Однажды, когда такая же цапля неожиданно возникла над моей головой без голоса, я, приняв её за одиночного гуся, сбил выстрелом навскидку, о чём долго жалел. Теперь, слыша знакомое карканье, мысленно благодарю её. При свете дня цаплю в полёте, с её сложенной вдвойне шеей и длинными вытянутыми лапами, невозможно спутать с гусем. Иное дело в темноте: на ранней утренней или поздней вечерней зорьках!
Что-то прочирикав, зашелестел в листьях камыша местный соловей – камышовка. Эта невзрачная, как и европейский соловей, пичуга своим пением вовсе не похожа на настоящего соловья, она скорее напоминает нашу малиновку. Но здесь нет соловьёв, а эту птичку мы называем так  за её страстное и громкое, не умолкающее весь июньский день, пение. Удивляешься только: когда она кормится? Кажется, что она и не покидает своего «рабочего» места на тонкой верхушке тростника, рядом с метёлкой, весь день, а полураскрытый её клювик и горлышко не знают усталости.
Издалека доносится: – «кринг-клинг-клю-у!» Это выводок лебедей-кликунов готовит-ся к отлёту, разминается. Только при их приближении можно отличить взрослых белых ле-бедей от молодых, ещё не перелинявших, серых. Весной, когда они вернутся на родные гнездовья, этого различия уже не будет.
«Конг-гонг-гонг-конг!» – переговариваются пролетающие где-то недалеко казарки. Эти уже покрыли большое расстояние и, видимо, остановились в плавнях Прибалхашья на ночёвку.
С громким карканьем пролетела стая ворон. Всех их, ещё до рассвета, поднял ночной заморозок. Замёрзли и спешат пополнить запас энергии – покормиться. Всё живое просыпа-ется!
Послышалось шелестение и посвист утиных крыльев. Полёты начались ещё в абсо-лютной темноте. Зорька обещает быть очень активной.
Предчувствие не обмануло меня. На этой заре утки превзошли все ожидания. Воз-можно, они чувствовали близкие морозы, дальний и трудный перелёт и использовали по-следние дни для тренировок, возможно в их душах, как и у людей, зародилась какая-то грусть ( а может быть, жалость расставания, которую мы всегда, в той или иной мере, ощу-щаем, прощаясь с привычными местами или людьми ) и они таким образом отреагировали на эти чувства. Кто знает?! Но зорька была исключительно хороша! Утки стайками, почти непрерывно, проносились над «нашим» озером. Казалось, что не было и минуты, чтобы поле зрения пустовало.
Счёт открыл Виталий. Стайка широконосок, неожиданно для меня, вдруг возникла прямо над моей головой. Я не поднимаю ружьё: они не мои. Хорошо вижу, как неподвижный до этого Виталий вски-дывает ружьё... Дублет... и пара уток, по баллистической кривой, падает в воду, почти к самому его скрадку. Я поздравляю друга с удачным началом. Я не мистик, но давно заметил, что хорошее начало предвещает в дальнейшем успех.
Слева налетает стайка голубой чернети. Полусложив крылья, как у стреловидных, со-временных истребителей, переваливаясь с боку на бок, обгоняя друг друга, они снижаются над подсадной стаей. Я стреляю: сперва по передней – она с разгона врезается в воду и зами-рает. Вторую я перехватываю при наборе высоты – и она бомбой падает среди резиновых чучел, подняв фонтан брызг. Голубая чернеть плотная, крепкая на бой, утка-крепыш!
Утки стадами носятся над камышом. Сколько их тут?! То и дело приходится переза-ряжать ружьё, поминутно грохочут одиночные выстрелы или дублеты. Плюхаясь в воду в лучах восходящего солнца, утки поднимают восхитительные вееры сверкающих брил-лиантами брызг. Что ощущает в такие минуты охотник, невозможно передать словами! Меня поймут, вероятно, только те, кто сам испытал подобное!
Наверное, проходит час или два непрерывной стрельбы, и я прихожу в себя, как бы возвращаясь в реальность из мира сказки. Уж слишком мы разгорячились этой сумасшедшей стрельбой!
Останавливаюсь, перевожу дух и подсчитываю количество плавающих на воде битых уток. Их вполне достаточно, чтобы выполнить пятидневную норму. Кричу об этом Виталию и предлагаю остановиться и успокоить, возбуждённую сверх всякой меры, нервную систему. После очередного выстрела он тоже опускает ружьё. Утки продолжают носиться над нами, но мы уже не стреляем. Шабаш!
Некоторое время мы ещё стоим, остываем и наблюдаем. Душа радуется несметному количеству ди- чи. Не только мы, но и все вместе взятые охотники нашей экспедиции, вряд ли нанесли ей заметный ущерб, а на всех ближайших сотнях квадратных километров, кроме нас, охотников-любителей больше нет!
Солнце взошло высоко, а утка всё летала и летала, прощаясь с родными местами. По-ра и нам расставаться с «нашим» озером и возвращаться в лагерь, чтобы собираться в дорогу.
Зовём Алексея, он приплывает на лодке через некоторое время и собирает вместе с Виталием битых уток. Ему приходится вначале отвезти их на берег, высадить Виталия, а за-тем одному вернуться за мной. Погрузив нашу добычу в лодку, мы, как на носилках, тащим её в лагерь. Тропа узкая и очень затрудняет наше движение. Усталые, но счастливые, опуска-ем свою ношу около палатки.
Немного отдохнув, разогреваем и доедаем остатки нашей охотничьей шурпы, пьём чай и, помыв посуду, начинаем собираться в обратный путь. Приумолкли. Грустно расста-ваться с этой сказкой наяву.
На память о тех балхашских утиных охотах у меня остался пуховой спальный мешок. Он и сейчас согревает мне душу приятными воспоминаниями!
А вот и наш катер. Он поднимается вверх по реке и периодически подаёт гудки. Капитан предупреждает нас: ваше время истекло, собирайтесь! Катер поднимется вверх по реке до самой последней стоянки, а затем развернётся и будет принимать на свой борт всех высаженных здесь десять дней назад охотников. У нас есть ещё часа полтора, чтобы собрать пожитки и распрощаться со ставшими ещё более близкими и родными за эти дни местами.
Снимаем и укладываем палатку, свёртываем в рулоны спальные мешки, собираем в связки уток, увязываем мешки с рыбой и свининой. Всё делается быстро и сноровисто. Не впервой! Перетащив всё имущество к самой воде, в ожидании катера, лежим на камышовых подстилках. Под ласковый плеск речной волны перебираем в памяти самое значительное из того, что мы здесь испытали, изредка перебрасываемся словами. Мысли всё чаще возвраща-ются в город, домой, к семейным и служебным делам.
Послышался характерный шум дизеля нашего катера. Он возвращается, через не-сколько минут уже будет виден. Вот он показался из-за поворота реки. Мы машем руками. Напрасно, капитан видит нас и разворачивает судно, чтобы, причалив к берегу, поставить его против течения. Вот уже нос катера упёрся  в берег и только двигатель удерживает его на месте. Матросы опускают трап. С палубы тянутся руки наших друзей - охотников, чтобы помочь нам погрузиться. Процедура погрузки длится считанные минуты, наши пожитки уже на палубе, по шатким мосткам забираемся сами. Капитан даёт задний ход. Катер, взревев двигателем и подняв бурун от реверса винтов, выписывает дугу и, выйдя на фарватер, берёт курс вниз по течению, к устью Или, на Балхаш, домой.
Прощай, «наше», счастливое для нас, озеро! Прости нас за нарушаемый  неделю твой первобытный покой, за причинённые тебе неудобства и ущерб, за изъятие у тебя малой то-лики твоей богатейшей фауны! Спасибо тебе за доставленное нам наслаждение – удовлетво-рение охотничьей страсти, за прожитые возле тебя счастливые дни!
Возможно, мы вернёмся сюда через год. За это время природа уничтожит оставленные нами следы. Вероятно, даже тропу придётся пробивать заново. Наверное, это и хорошо! Скорее всего, никто за этот год не нарушит твой покой!
Когда станет Или и окрепнет лёд на Балхаше, мы приедем в эти края, чтобы побро-дить в тугаях в поисках зайцев и фазанов, а в устье реки поблестнить судака, но тебя, «наше» озеро, мы беспокоить не станем!































СОДЕРЖАНИЕ

Поклонимся великим тем делам…………………….2
На переднем крае…………………………………….5
В пустыне Бетпак-Дала……………………………..23
Амамбек……………………………………………..27
Чти отца твоего……………………………………..30
В камышах…………………………………………..35
"Удружил"…………………………………………...38
Шутка………………………………………………...40
Изик………………………………………………….42
Сайгаки………………………………………………47
На Карагаче…………………………………………52
SOS!………………………………………………….57
Королевский выстрел……………………………….59
Там, где цветут тюльпаны………………………….63
На гнездовье пеликанов…………………………….74

ЭКСПЕДИЦИЯ
Отъезд и дорога……………………………………..79
Обустройство………………………………………..81
На утиной зорьке……………………………………84
Жидели………………………………………………86
Удача…………………………………………………92
До свидания, сказка…………………………………94











 




Смирнов Игорь Павлович действительный член Петровской академии наук и ис-кусств, член Союза писателей России, кандидат технических наук, доцент, полковник Советской Армии. Автор более сотни научных трудов, двенадцати книг прозы и публицистики и многих публикаций в патриотической периодической печати. Область интересов – этика, морально-этическое состояние современного общества. Живёт в Пушкине.