de omnibus dubitandum 95. 217

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ (1854-1856)

Глава 95.217. ПЛУГ ЗЕМЛЕДЕЛЬЦА СГЛАДИЛ ВСЕ СЛЕДЫ…

    Наступала ночь тихая, ясная. На безоблачномъ небе резко выделялась снеговая вершина Алагеза, облитая синеватымъ светомъ месяца. Слышался только протяжный окликъ сторожевой цепи, разставленный вокругъ Перевалей, да глухой топотъ возвращающагося разъезда. Линейные казаки, посланные за Карсечай, спокойно доходили до Караяла и Огузловъ: ни одинъ непріятельскій всадникъ не подсматривалъ тогда за движеніемъ нашего отряда.
   
    На другой день стали доноситься до насъ неясные звуки, сперва тихо, потомъ все громче и громче... Какъ не узнать было кавказскую песню!.. Все высыпало изъ лагеря, и скоро на горизонте показалось облако пыли. Мало помалу обрисовывались пехотныя колонны, то поднимавшіяся, то спускавшіяся въ ложбины, и тогда видны были только штыки, тянувшіеся длинною, извилистою лентою.
   
    Эта была первая колонна наша, перешедшая границу, подъ личнымъ начальствомъ корпуснаго командира, генералъ-лейтенанта Бриммера.
   
    Въ составе ея находились следующія войска:
   
    Пехота: Ряжскій пехотный полкъ - 4 баталіона, Белевскій егерскій полкъ - 4 баталіона. Тульскій егерскій полкъ - 4 баталіона.
   
    Артиллерія: три батареи 18 артиллерійской бригады - 24 орудія, легкая конная № 13 батарея Кавказскаго Линейнаго Казачьяго Войска, войсковаго старшины Есакова - 8 орудій, две ракетныя команды.
   
    Кавалерія: 2, 3, 4 и 5 дивизіоны Нижегородскаго драгунскаго наследнаго принца Виртембергскаго полка, подъ командою генералъ маіора князя Чавчавадзе - 8 эскадроновъ, 1-й Сборный линейный казачій полкъ флигель-адъютанта князя Витгенштейна - 6 сотенъ (см. фото), Донской казачій полкъ полковника Михайлова - 6 сотенъ, охотники, собранные изъ туземныхъ жителей, подъ командою гвардіи полковника Лорись-Меликова - три сотни.
   
    Всего 12 баталіоновъ пехоты, 8 эскадроновъ кавалеріи, 15 сотень казаковъ и милиціи, две ракетныя команды и 32 орудія.
   
    Вследъ за этою колонною выехалъ изъ Александраполя и Главнокомандующій, генералъ-адъютантъ Муравьевъ.
 
    Был уже май месяц, когда Бакланов выехал из Тифлиса, обгоняя по дороге войска, со всех сторон тянувшиеся к Александрополю. Из Петербурга торопили открытием кампании. Быстрые успехи союзников с каждым днем увеличивали необходимость в скорейших наступательных действиях со стороны Анатолии, чтобы уравновесить потери, понесенные нами в Крыму, на берегах Азовского и Черного морей.

    Чем ранее открыли бы мы кампанию, тем существеннее могло бы быть ее влияние на общее положение дел в Европе и на восстание Курдистана, на который у нас рассчитывали.

    Но прежде чем перейти границу, главнокомандующий должен был озаботиться внутренней обороною края, распоряжениями по лезгинской кордонной линии, учреждением резервов внутри страны и, наконец, поверкой состояния войск и положения дел в Гурийском отряде.

    Все это надолго задержало приезд главнокомандующего в Александрополь, и только в начале мая дало ему возможность остановить свое внимание исключительно на действующем корпусе; начальство над ним поручено было генерал-лейтенанту Бриммеру.

    Звание начальника всей кавалерии было упразднено. Драгунские полки, составившие особую дивизию, поручены были в команду генерал-майора графа Нирода. Начальником иррегулярной конницы назначен был генерал-майор Бакланов (иррегулярная кавалерия состояла из семи полков: два донские, два сборные линейные (Кубанской и Терской линии), два конно-мусульманские и один куртинский; кроме того к ней причислялись три сотни карапапахов и дивизион черкесской милиции).

    Итакъ, корпусъ собрался. Въ первый разъ мы имели числительный перевесъ надъ непріятелемъ; но, въ то же время, стали носиться слухи о возможности высадки противу насъ союзниковъ. Вообще переходъ за границу сопровождался не совсемъ благопріятными обстоятельствами. Въ прошломъ году мы перешли ее вследъ за торжественными выстрелами съ Александрапольской крепости, возвестившими намъ блистательную чолокскую победу генерала Андроникова; въ нынешнемъ мы узнали объ оставленіи крепости Новороссійска и Анапы. Вся передовая линія, стоившая въ свое время столько трудовъ и крови, была разрушена. Севастополь колебался. Мы рвались въ дело, чтобы паденіемъ Карса и взятіемъ Арзерума перетянутъ судьбу Крымской кампаніи на свою сторону.
   
    Корпусъ ночевалъ въ Перевалахъ. Ночью намъ не дали заснутъ постоянное ржаніе и топотъ жеребцовъ нашей милиціи. Ея-то и всею налицо пока несколько сотенъ: что же будетъ, когда придутъ мусульманскіе полки наши? А ведь придутъ на жеребцахъ. По невозможности уничтожитъ ихъ въ иррегулярной кавалеріи, Главнокомандующій отдалъ строжайшій приказъ о неименіи ихъ въ драгунскихъ полкахъ, впрочемъ, это вполн; было согласно и съ нашими кавалерійскими постановленіями. Съ жеребцами черезчуръ много хлопотъ, потому что ихъ нельзя ставить въ общія коновязи. Какое, напримеръ, обширное место занимаетъ бивуакь мусульманскаго полка, где лошади ставятся на довольно значительное разстояніе другъ отъ друга! {Все мусульмане нашихъ закавказскихъ провинцій, равно грузины и армяне, ездятъ на жеребцахь, вероятно, изъ желанія пощеголять ихъ форсомъ. Кавказскіе же горцы и линейные казаки употребляютъ подъ верхъ исключительно коней. Езда на кобылахъ на всемъ Кавказе влечетъ за собою безконечныя насмешки. Помню, какъ одинъ старый линеецъ, долго смотревшій на джигитовку нашего офицера, ловившаго съ седла мышь, покачалъ седою головой и сказалъ своимъ товарищамъ: "страшный джигитъ, да на кобыле ездитъ!"}
   
    Наконец все приготовления были окончены и действующий корпус, перейдя границу двумя колоннами, сосредоточился, 28-го мая, в с. Аджан-Кала, несколько севернее Карса. Здесь ожидали прибытия третьей колонны, которая, двигаясь со стороны Аджарии, должна была овладеть Ардаганом. Так как при этой колонне не было конницы, то для открытия с ней сообщения из главного лагеря отправили Линейный казачий полк и два дивизиона нижегородцев с четырьмя орудиями, под начальством Бакланова.

    Он выступил ночью и, бросив в стороне большой ардаганский тракт, пошел напрямик, через горы. Так как это было первое движение его в Азиатской Турции, то он с чрезвычайным вниманием присматривался к местности, столь не похожей на местность Чечни или кумыкской плоскости, изучал характер и быт мирного населения, собирал сведения о регулярных войсках противника, ездил с разъездами и по целым суткам не сходил с коня. Его неутомимость служила предметом общего удивления даже среди кавказцев, изведавших все трудности походов. С этого похода начинается та огромная популярность, которою Яков Петрович пользовался в войсках действующего корпуса.

    Войско шло, одетое запросто, по- походному. Офицеры ехали безъ эполетъ и лядунокъ, въ длинныхъ сапогахъ, тогда еще ревностно преследуемыхъ въ нашей арміи, а теперь введенныхъ въ нее окончательно. Шинели почти исчезли; ихъ заменили бурки, къ явному огорченію нашего полковаго командира, ненавид;вшаго ихъ, Богъ весть почему.

    Главнокомандующій уважилъ старинный обычаи носить одежду, введенную временемъ и опытомъ въ полки кавказскаго корпуса, и словеснымъ приказаніемъ разрешилъ офицерамъ отступленіе отъ установленной походной формы {Можетъ быть что-нибудь лучше бурки въ походное время? Никакой ветеръ, никакой дождикъ не пробьетъ и не промочит ея; не только всадникъ, и конь прикрывается ею. Пересталъ дождикъ, встряхнулъ бурку, и опять она суха и легка, какъ будто и не испытала ненастья. И цена ея божеская, какъ говорятъ казаки: за хорошую бурку надо заплатить 5 рублей, а заплатишь 7, такъ и вся домашность тебе въ бурке. Въ шинели человекъ промокнетъ насквозь, везетъ еще на плечахъ полупудовую тяжесть, а на привал; просушиваетъ ее целый день, да еще и высохнетъ ли она къ следующему переходу? Неудобство важное для техъ, кому шинель заменяетъ постель и одеяло}.
   
    “Оставив главный отряд, говорить один из офицеров-участников в этой экспедиции: мы шли напролет целые сутки, по незнакомым местам, без проводников, без карты и к ночи поднялись на горы, покрытая еще глубоким снегом. Мороз держался около 5 или 6 градусов. Люди, одетые по-летнему, сильно терпели от холоду. Я был дежурным по отряду и, забившись в палатку, старался отогреть свои окоченевшие члены, как вдруг на самом рассвете ординарец доложил мне, что генерал отправился в драгунские коновязи.
       
    “Накинув на себя теплую шинель, я вышел из палатки, и что же увидел? Яков Петрович босиком, в расстегнутой рубашке, поверх которой на-опаш накинуто было только одно холодное пальто, гулял по коновязи, пошучивая, как ни в чем не бывало, с драгунами, у которых зубы, что называется, выбивали барабанную дробь. Увидев меня, он полушутя заметил, что ночью холодно. “Только не вам!” — отвечал я, с удивлением огладывая легкий костюм генерала. Он засмеялся. “Что немцу смерть, то русскому здорово!” проговорил он громко и приказал ударить подъем...”
       
    Как ни торопился Бакланов к Ардагану, однако же верстах в пятнадцати от города с ним встретились милиционеры, ехавшие от Ковалевского (генерал-лейтенант, начальник 13-й пехотной дивизии) с известием, что Ардаган сдался без бою, и что колонна уже идет на соединение с главными силами: Бакланов спустился с гор и прикрыл ее движение со стороны карского лагеря, мимо которого она должна была проходить верстах в десяти или в двенадцати.
       
    На другой день, по прибытии колонны Ковалевского, из лагеря предпринята была рекогносцировка восточных укреплений Карса. Войска, ходившие с Яковом Петровичем в летучий отряд, оставлены были для отдыха, но сам он получил приказание находиться в свите главнокомандующего. Рекогносцировка убедила генерал-адъютанта Муравьева в невозможности овладеть Карадагом и заставила его перейти в Мугараджик, чтобы осмотреть южную сторону крепости.

    Мы перешли Карсъ-Чай у самаго селенія, гораздо выше джемушлинской переправы, черезъ которую переходилъ князь Бебутовъ, и вышли прямо на селеніе Кюрюкъ-Дара, обогнули Караялъ и на знакомомъ кюрюкъ-даринскомъ полъ остановились на ночлегъ. День былъ ясный, точно такой же, какъ во время знаменитой битвы.

    Главнокомандующій ездилъ осматривать поле, его сопровождали участники боя, пояснявшіе главные моменты сраженія. Къ сожаленію, мы не имели времени сделать того же, и даже не поклонились могиламъ нашихъ падшихъ товарищей. Впрочемъ, впечатленія битвы были тогда еще такъ свежи, что, мне кажется, мы безъ труда могли бы указать те места, где наши эскадроны ходили въ атаку, где гренадеры дружнымъ ударомъ разорвали надвое турецкую армію, где на левомъ фланге кипело горячее кавалерійское дело...
 
    А теперь узнали бы мы эту местность? Я думаю, нетъ… Много протекло времени надъ этимъ полемъ, заросло оно свежею травою, плугъ земледельца сгладилъ все следы минувшаго и заровнялъ могилы нашихъ сослуживцевъ, куда девались бедные деревянные кресты, поставленные надъ ними. Повалилъ ли ихъ ветеръ, или уничтожило мусульманское изуверство?..