Да не оставит тебя вера!

  Звёздное небо мерцало и переливалось, словно живое. Глядя в эту бесконечность, думалось о многом: сколько звёзд на небе, есть ли жизнь на Марсе, почему падающие метеориты не долетают до Земли, сколько лет этой вечности, откуда всё это… Закинув руки за голову, лёжа на картофельном поле и слушая стрекот кузнечиков в бабушкином огороде, я, мечтая, представляла себя парящей над Млечным Путём, плещущейся меж звёздными скоплениями. «Они бессмертны», - рассуждала я о далёких космических телах, - вот меня уже не станет, ещё сто лет пройдёт, а звёзды продолжат так же призывно светить, завораживать, и кто-то другой будет смотреть в яркое звёздное небо, мечтая о чём-то хорошем, как и я сейчас».

  Стало немного грустно оттого, что почувствовала себя песчинкой в огромных вселенских песочных часах.

 - Натуля, ты калитку закрыла?

 - Да-да, бабуль, я уже иду!

 Отряхнув платье, побежала в дом…

 Мимоходом думаю о том, будет ли ругать меня завтра дед за помятую ботву или не догадается, что это я?



  Пролог



 Родились мы с сестрой в Республике Казахстан, в засекреченном военном городке, на озере Балхаш. Здесь трагически погиб наш старший девятилетний брат Олежка; не понимая этого, я ещё долго спрашивала, когда же он вернётся из летнего лагеря. Мама не отвечала, однако я часто слышала её рыдания, видела красные опухшие глаза… Она нередко срывалась на меня по пустякам…

 А потом отца перевели служить в Россию, в город Козельск. Здесь я пошла в первый класс. Моя начальная школа, где я была почти отличницей, закончилась одновременно с папиным переводом в Сибирь в ещё один засекреченный военный городок в Красноярском крае.

 Там мы прожили три года. Больше всего мне запомнились снежные и морозные зимы. Помню построенные и вырезанные изо льда огромные сказочные фигуры: и домик Бабы-Яги с крутой ледяной горкой, и Снегурочка с Дедом Морозом, и узоры и фигурки, порой самые немыслимые. Мне казалось, что их могли создать только волшебники… Мы с сестрой всегда ходили в валенках, длинных шубках, нутриевых шапках, но приходили домой вечно все в снегу и мокрые насквозь, за что мне, как старшей, хорошо влетало.

 Я катала сестру на санках с горок просто на картонке, мы тонули в сугробах, и я представляла себя первопроходцем и покорителем снегов. Потом, уставшие, падали с сестрой на сугроб и смотрели на звёзды...

 В школе хорошо играла в командные игры: волейбол, баскетбол, позже  - гандбол. Хорошо ходила на лыжах – второй взрослый разряд. Но ужасно плохо бегала, не могла прыгнуть через гимнастического козла, и совершенно не получалось лазить по канату. Поболтаюсь, повишу на нём, и на этом все.  Разбила губу бедному физруку, пытавшемуся мне помочь... И кувырки не получались: все дети ровно, прямо, друг за другом  кувыркаются, а я – в сторону. Физрук и тут попытался помочь занять правильную позицию, я кувыркнулась, но опять разбила кедом ему губу. В итоге – твёрдая четвёрка по физкультуре у меня была только за счёт лыж (биатлон), помогли волейбол, баскетбол, кое-что из лёгкой и тяжёлой атлетики… А ещё ласточку на бревне делала лучше всех.

 Судьба детей военных – всего мне довелось сменить шесть школ…



  ***



 Сестра - это мой хвостик.

 - Ната, ты куда? Я с тобой! Или маме расскажууууу, - шантаж проходил удачно – и сестра всегда со мной.

Идём вместе из магазина, я несу в одном пакете хлеб, в другом - десяток яиц. Лёля прыгает рядом, мне захотелось рассмотреть куриное яйцо на свет,  достаю одно из пакета, желтка не видно:
 - Эх.

 - Оля, вот ты так рядом прыгаешь, я сейчас могла это яйцо нечаянно разбить просто об твою прыгающую голову.

 И в эту секунду сестра делает последний прыжок прямо в мою руку, ещё не успевшую положить яйцо обратно в пакет. И по голове замершей сестры медленно растекается и белок, и желток. Чем мы только ни вытирали волосы:  и платком носовым, и лопухом, но влага осталась.

 - Ты же маме не скажешь, Лёль? Мне так влетит....

 - Что ты, Нат, я не хочу, чтобы тебя наказывали, а то на улицу не пойдём.  Я не скажу!

 Всё бы прошло гладко, но перед прогулкой со мной на улицу мама решила расчесать волосы сестры и заплести ей косу.

 - Оленька, деточка, а что случилось с твоими волосиками? Почему они слиплись и не расчёсываются? - ласково спросила мама.

 Я замерла, потому что знала, что детей покоряет ласка и доброта.

 - Мамочка, а ты ведь не будешь ругаться?

- Что ты, деточка, конечно, нет!

 - Понимаешь, мамуля, мы шли из магазина и, ты только не ругай Нату, она не виновата, - просто она нечаянно на моей голове яйцо разбила...

 - Нечаянно?

 - Да, мамочка...

 - Иди, деточка, погуляй одна во дворе. Наташа!!!! Иди сюдаааа!!!!

Вот так, наши приключения, всегда весёлые с младшей сестрой, заканчивались не очень весело для меня.

 Перед сном я иногда притворялась, что уже сплю, похрапывала, сопела, чтобы не читать сказки. Но всегда побеждала сестра! И русские народные, и выдуманные прямо на ходу, и про партизан, и про войну... Главное,  добро всегда побеждало.

 …Лет пять назад я сказала сестре:

 - Смотри, ты стала профессиональным скаутом, педагогом-вожатым у детей, патриот ты мой!

 - Так не все же выросли на таких сказках!

 Мы с ней долго тогда смеялись, вспоминая одну из сказок-былей.



***



 Папу часто переводят по службе: Казахстан (Джезказганская область), Центральный округ (Козельск), Сибирь (Красноярский край), Урал (Челябинская область), снова Казахстан (Целиноградская область), где папа закончил службу командиром части. На несколько лет семья вернулась в Козельск, в забронированную государственную квартиру.

 А я уже не остаюсь с семьёй, у меня очень тяжёлые отношения с мамой. И в 13 лет папа отвозит меня на нашу родину к своей маме, моей любимой бабуле, в Беларусь, в посёлок Белыничи, где я и закончила десятый и одиннадцатый класс. Училась хорошо, а последние два года средней школы у меня было свободное посещение уроков: зачёты, контрольные - и на некоторые любимые предметы ходила.

 В свободное время (а его было много)  я читала, запоем просто. Жюль Верн, Ярослав Гашек и его «Бравый солдат Швейк», Джек Лондон, Чарльз Диккенс и ещё много зарубежной классики. Читала и наши произведения  о Великой Отечественной войне, плакала над рассказами об истерзанных партизанах, погибших лётчиках, смотрела военные фильмы… Мне даже сны снились, что я закрываю телом сестру и отстреливаюсь от врага. Обожала лирику: Лермонтов, Пушкин, в то время нравился Есенин. Ахматова, Цветаева, Берггольц...

 Немного писала и свои стихи.

 Легко поступаю в первый попавшийся техникум - химико-технологический, который бросаю, будучи отличницей, потому что выхожу замуж. Затем беременность, родился сын Леонид. Развод. С годовалым сыном еду к родителям в Козельск. Сына устраиваем в ясли, я работаю в магазине, затем папа оставляет мне свой небольшой бизнес, УАЗик, на котором я езжу за товаром, и торгую на рынке.
 
 А потом знакомлюсь со своим вторым мужем.



  ПЕРЕЛОМ



 - Тормози! Не входим ведь в поворот! - крикнула я мужу и вцепилась в поручень на панели.

 Последняя радостная мысль в уже летящей в ночь с обрыва перед мостом машине: «Хорошо, что сын остался дома».

 Очнулась я в полной темноте, с песком во рту, лёжа на животе, полностью прижатая к земле УАЗиком. Надо как-то встать, но не могу: не чувствую ноги и правую руку, не могу пошевелиться. Боль во всём теле до пояса, ниже будто и нет меня. Льющийся бензин кажется прямо на меня, крики людей, почему-то не видящих меня.

 - Где Наташа?

 Ничего не могу сказать, начинаю мычать, чтобы услышали меня. Люди подбегают и пытаются меня вытащить - не получается. Теряю сознание, не хватает воздуха. Голова прижата к земле, как и всё тело. Обкапывают руками вокруг, дышать легче… Но бензин!..

 - Сейчас вспыхнет, бежим!

 - Куда? Надо Наташу вытащить!

 Обрывки фраз, бегут за помощью, останавливают редко проезжающие машины… И УАЗ совместными усилиями удаётся наконец-то сдвинуть с места, вернее с меня. Несут на руках, как ребёнка… Привозят в больницу. Рентген, говорят про перелом позвоночника… Реанимация… Ниже пояса ничего не чувствую,  горит будто все огнём. Сильно болит выше пояса всё ушибленное тело. Когда теряю сознание, то уже не чувствую боль.

 Так началась моя вторая жизнь.



  ***



 Калуга, областная нейрохирургия.

 Врачи что-то тихо говорят, смотрят снимки: «Чувствуете ли здесь?.. А так?..». Ничего не чувствую, кроме сломанных трёх рёбер, синяков и боли выше пояса. Не понимаю, что за травма у меня. Радость, что с сыном и сестрой всё в порядке, а я справлюсь как-то. Надо!

 Операция на позвоночнике. Очнулась в палате и первые слова:

 - Найдите священника, окрестите меня!

 Мне двадцать три с половиной года, сыну пять лет, второй брак, очень хотелось родить малыша... Перелом позвоночника? Что это, разве так бывает? Ведь должно всё быть хорошо, сейчас пройдёт это онемение в ногах, я буду кататься на лыжах, ведь мурашки бегают, значит, и ноги начну чувствовать.

 Каждый день, как маленькая жизнь. В больнице сестра, муж, мама по очереди дежурили около меня, мыли, переворачивали через каждые тридцать  минут, кормили, обтирали. Закрывала лицо руками, когда меня мыл муж; отворачивала голову от мамы; с радостью ждала сестру и слушала её, она бросила институт, чтобы быть рядом со мной. Настроение в то время прыгало от спокойного до крайности: то прогоняла всех, не могла принять действительность и себя вот такую, то не отпускала мужа и сестру, держа их руки в своих.

 Каждый день – массаж бесчувственных ног: трут, мнут, растирают… Задают иногда раздражающие вопросы: «Ты вот здесь чувствуешь?  У тебя пальчик дёрнулся!» Не чувствую, по ногам и бёдрам бегают мурашки, и всё. Жду, ведь это не навсегда, это должно когда-то закончиться ведь у меня муж, он, наверное, бросит меня, ведь у меня сын,  его надо в садик водить, работать мне надо… А родить? Ведь мне так хотелось еще родить малыша... Значит, раз я осталась жива, то так надо,  я выжила. Я могла умереть, а я выжила, мне Бог оставил жизнь. Я тогда вообще не представляла, как можно жить, будучи замужем, с мужем (!), растить сына!  Как, если я ничего не могу: ни сесть, ни перевернуться. Болит всё, что чувствую, особенно сломанные рёбра при повороте и дыхании. Правая рука перебита и еле двигается.

 Бессонные ночи, разговоры с Богом. В голове - одни вопросы... Но внутри всё равно уверенность: раз выжила, раз меня Господь спас от смерти,  значит, так надо. От сильных лекарств перепады настроения: то плачу от бессилия, то опять возвращается уверенность, что я выжила, меня Бог спас.

 Врачи всем сказали: «Если выживет, то ходить не будет». Я об этом узнала через пару лет, а тогда просто боролась, понимая, что раз Бог не забрал, значит надо ещё жить, как-то, но надо. А зачем -  пойму потом!



  ***



 Выписали через шесть месяцев, лежачую, как куклу, с разрешением начинать присаживаться. Увезли в Могилёв. По обычному телефонному справочнику нашла НИИ травматологии и ортопедии в Минске, чтобы поехать туда на восстановление, реабилитацию. И вдруг ещё одна (экстренная) операция на позвоночнике. Оказывается, мне не убрали перелом позвонков, не сняли давление на спинной мозг,  а просто стерильной проволокой связали их между собой,  не верили, что выживу.

 Потом в Минске после операции профессор спросил, принести ли нам эту проволоку на память. Я бы взяла, а Оля не пошла за ней, сказала: «Себе для истории оставьте!»

 Муж и сестра чередуют уход за мной, сын идёт в первый  класс.

 Поставили титановую конструкцию: четыре болта можно и сейчас легко нащупать в моей спине. Загипсовали всю от шеи до паха на полгода. Выписали. Лежачую, меня отвезли домой на поезде с разрешением только присаживаться, да и то через две недели.

 И сказали уже тогда мне в глаза:

«Жива – и хорошо; сидишь – и радуйся… Чудеса бывают, конечно, но в вашем случае чудо, что вы живы».

 Скандал с мужем: «Как, ты всё знал и не сказал...уходи, зачем я тебе такая?....» И тому подобное. Но сила характера (а он на самом деле тяжёлый у меня)  на тот момент взяла верх. Муж рядом, говорит, что любит всё равно. Это тоже даёт стимул.

 Сын ещё не понимает, что с мамой – она просто болеет; но я  обязана выкарабкаться, чтобы быть с ним, водить потом в школу, встречать, провожать, кормить, одевать... Я плакала от мысли, что никогда не смогу взять его, как раньше, на руки и раскрутить, подбрасывать, а только прокатить на коляске, пока он ещё маленький. И катала….«Такси прибыло, Лёня едет на кухню кушать, а если хорошо поест, то такси привезёт его обратно», - говорила я, дурачась.



  ***



 Потом началась реабилитация. Как жить? Есть ли жизнь на коляске? Как живут такие, как я, и где они? Как научиться самой себя обслуживать, мыться,  пользоваться  ванной, пересаживаться на кровать и обратно, как ходить в туалет, как одеть себя самой - вопросов оказалось много, и я начала искать ответы.

 Нашла организации инвалидов-колясочников, знакомилась, задавала вопросы… В одних глазах я видела стремление к жизни,  в других было и отчаяние.. Стала заниматься инваспортом.  На все спортивные сборы я брала с собой сына, ведь  он кому-то поможет, поиграет с мячом с нами в спортзале, погоняет на спортивной коляске, играя с нами в баскетбол. Мне хотелось, чтобы он видел, как и я, что есть жизнь на коляске! ЕСТЬ!

 Занимаю призовые места на турнирах: спортивные танцы на коляске. У меня был высокий партнёр, я часто наезжала передними колёсиками на его танцевальные туфли, что немного его нервировало. Но мы старались, много работали. Ездили на Чемпионат России в Питер, вышли в финал. Это  наша первая маленькая победа! Лёгкая атлетика - каждый год. До сих пор в Москве проводятся гонки на колясках на Воробьёвых горах, заняла третье место… Тяжёлая атлетика: пробую ядро и жим, успехов особых нет, но участие, настроение, встречи с друзьями - это много. Армрестлинг, в две тысячи четвертом   или две тысячи пятом  году на Чемпионате России заняла третье место на левую и четвёртое место на правую руку. Этим надо заниматься, чтобы достичь успехов. Настольный теннис - и сейчас, при возможности, с удовольствием играю в него! Участвую во многих спортивных сборах и слётах, сначала курсантом, затем уже инструктором.

 Полностью научилась обслуживать себя: одеваться, мыться, ходить в туалет, пересаживаться, управлять коляской активного типа, на которой настолько легко – если нет навыка – перевернуться.

 Как не стать обузой?

 Начала искать работу и уже  год, сидя в коляске, изготавливаю на дому шнурки – появляются  первые маленькие, но деньги. Потом устраиваюсь диспетчером на дому и принимаю по телефону заказы на изготовление металлических дверей, даже не понимая поначалу, как и из чего они изготавливаются; зарплата тоже небольшая, но подспорье, и я очень хочу выжать максимум возможного в  моем  состояния.

 Не понимаю, зачем, но ведь Бог для чего-то же дал мне эту вторую жизнь?
 Именно эта мысль укрепляет и радость, что не пострадали в той аварии сестра и муж, и сын остался дома. Очень во многом помог мне спорт, вернее, инваспорт. Не только тренировками и соревнованиями,  встречами  и знакомствами с интересными и необычными людьми, но и путешествиями (уже на коляске) в разные города. На коляске и по городу не всегда проедешь беспрепятственно, а мы ездили и на поездах, и на автобусах, и машинах, показывая всем окружающим людям и, конечно, себе, что ЕСТЬ жизнь на коляске и ещё какая, если ты только не отчаялся, а хочешь жить, веришь в лучшее.

 В две тысячи четвертом  году по семейным обстоятельствам я прекратила заниматься инваспортом и вернулась в своё село под Козельском. Но брак всё равно не удалось сохранить. Мой второй брак всё-таки распался. Муж очень помог мне: и ухаживал все семь лет за мной, парализованной, и всегда говорил, что ему неважно, хожу я или нет, утверждал, что любит. Но у меня тяжелый характер, я не верила его словам, а значит, я была плохой женой.



 ***



 На старенькую машину с автоматической коробкой передач, купленную от продажи бабушкиного дома, мы поставили ручное управление, и я, спустя семь лет после аварии, в 2006 году, села за руль. И после развода еду в Козельский таксопарк устраиваться работать диспетчером. Однако увидев, сколько там ступенек перед входом (а меня на коляске придётся туда заносить) замялась…

 И пошутила: «Вот если бы вы меня водителем взяли!» Пошутила, как оказалось, удачно. С две тысячи шестого  года стала работать водителем такси.

 Машина, запчасти, ремонт, печка в частном домике, дрова, сын-школьник. Мытье полов и уборка на мне… Нужны физические упражнения, чтобы не ослабли руки и были силы пересаживать себя с кровати на коляску, с коляски - в машину. Я стираю - сын полощет и развешивает бельё. Мы на подхвате друг у друга. Залить машинное масло, тосол, омывающую жидкость - это уже он. Мытьё машины нравилось больше мне, но он всегда помогал. Это был трудный, но интересный период в моей жизни! Ранний подъём, потому что перед тем как сесть за руль машины, мне надо не только проверить уровень масла, тосола, тормозной жидкости и ещё чего-нибудь, но в первую очередь  привести в порядок себя, что не так быстро, когда парализована половина тела.

 «Отче наш» – единственная молитва, которую я знала тогда и постоянно про себя проговаривала, шептала. Чем длинней дорога, чем тяжелее в быту, тем чаще:  «Господи, помоги, пожалуйста»… И утром тоже, шепчу про себя  шепчу…

 Чтобы просто сесть на кровати (из-за болей в повреждённой спине это не всегда легко), умыться в принесённом мне сыном тазике, перевязать вечно повреждённые пятки (пролежни), по очереди поднимая руками ноги, надеть носки, ворочаясь на боках, натянуть, наконец-то, брюки. Пересесть на коляску. Таким же способом, как и носки, поднимая по очереди ноги, надеть обувь. Затем верхнюю одежду, а кофе с бутербродом – уже только сидя в прогревающейся машине, так как  уже пора выезжать на смену.

 Сутки через сутки, чтобы заработать на еду, на жизнь, на запчасти. Зимой всегда сложней: машину за ночь заметёт, или мороз прихватит, но с Божьей помощью (это я позже стала понимать, с Чьей помощью)  потихоньку начинался благополучно каждый день, продолжался, и я всегда возвращалась домой к сыну, к ждущей на улице коляске, к кошке Марусе, встречавшей меня ещё за сто метров от дома.



  ***



 У меня появляются постоянные клиенты, которые вызывают только мою машину, многим нравится, что я аккуратный водитель. Кому-то нравится, что за рулём именно женщина.

 Бывали и грубости:

 - О, меня сейчас баба повезёт! Ха-ха!

 Я молча, ещё спокойней, чем обычно, но чётко и, по ситуации на дороге, быстро довозила клиента до места назначения; и его уже спокойное «Спасибо!» или «А можно только Вас вызывать»  были лучшей наградой за мой труд. Встречалось и хамство, и, так как я не хожу и понимала, что не справлюсь в данном случае с конфликтной  ситуацией,  просто быстро останавливала машину, говоря: «Я  уже вызвала ребят со смены,  и вам бы выйти быстро сейчас из такси».

 А были и ухаживания со стороны мужчин, даже знавших, что я инвалид и не хожу: цветы, предложения… Наверное потому, что я стараюсь хорошо выглядеть, не опускать ни руки, не вешать нос.

 Много разных историй произошло почти за семь лет за рулём: и весёлых, особенно на Новый год, и грустных, и экстренных… И просто иногда надо постоять, заглушив машину, сказав диспетчеру: «Занята ещё». И  посидеть с плачущей пассажиркой, поговорить... За семь лет за рулем, сутки через сутки, стала профессиональным водителем.



  ***



 Возвращаясь с суточной смены, покупаю продукты, а готовить уже учится сын. Несколько раз ездим с ним на Чёрное море: я плаваю, моему парализованному телу очень полезно. И при этом  большой опыт получаю как водитель:   проехать столько километров          (первый раз мы ехали до Джубги ровно сутки, второй раз – восемнадцать часов). Стала уверенней чувствовать себя на дороге.

 Плавание много дает и в эмоциональном плане, и в физическом: ты почти недвижим, полтела парализовано, и вдруг - плывешь, ныряешь, перемещаешься в воде! Ведь на коляске ты только крутишь колёса или рулишь в машине, напрягая, конечно, мозг и руки, потом пересаживаешь за счёт рук своё тело…

 А тут – ты плывёшь! Это очень много: в воде можно делать разные движения, за счёт бёдер двигаются парализованные ноги, ныряешь, кувыркаешься, включаются в работу те мышцы, которые в обычной жизни не работают. И можно наконец-то расслабить руки,  просто лечь на спину и балансировать на воде. Плавание укрепляет во всех отношениях. А ощущение невесомости...Жизнь продолжается в каждой секунде! Есть огромное желание жить и любить.

 Каждый год ездим на машине навестить мою маму в Беларусь: «…дорога, дорога, ты знаешь так много»...

 Коляска – это не конец! Инвалидность - это возможность реализовать то, что ты никогда не сделал бы или не сказал, не узнал бы лучше этот мир, себя, других людей,  ближних…

 Возможно, я так и не пришла бы к Богу! Все это для чего-то надо — не знаю еще для чего. Но знаю точно, что Бог знает!



  ***



  Наташенька, ну пойдём, ты обещала, что исповедуешься и причастишься со мной, - всегда мягкий голос сестры.

 - А когда?

 - Коляску твою мы уже в Оптиной взяли, так что её нет около дома, приезжай сразу после смены.

 Разворачиваюсь.

 Первая исповедь. В тот момент мне виделось, что это Господь на меня так с любовью смотрит, а не батюшка… Первое причастие. Я так долго к этому шла, столько мусора в голове было. С «Отче наш» и жила, и за рулём ездила.

 А мой Батюшка стал мне настоящим ОТЦОМ. Не имея возможности в дальнейшем долгое время видеться, мы ведём переписку. Делюсь с ним своей болью, волнениями, открытиями. Перечитываю его ответы, стараюсь впитать каждое слово, осмыслить. Читаю передаваемые им мне книги Святых  Отцов, пересматриваю его фильмы и отдаю другим людям. Господь через отца А. спасает и продолжает спасать меня, непутёвую!!! НИЗКИЙ ЕМУ ПОКЛОН И МНОГАЯ ЛЕТА!



  ***



 В селе, где мы с сыном жили, покупаю торговую палатку и на три года становлюсь предпринимателем - хозяйкой маленькой такой торговой точки. Мне нравилось заниматься этим, организовывать труд продавцов, так как я на коляске, и не смогла бы там торговать сама (хотя несколько раз, из-за проблем с продавцами, приходилось и мне). Больше мне нравилось управлять машиной, то есть работать в такси. Потому что за счёт машины я тоже, как и в плавании, получала движение.  Да, другое, но я двигалась! Это может понять до конца только парализованный человек или человек, представивший себя таким: что такое плавать, что такое движение по дороге в машине пассажиром или водителем (!). Это ещё и независимость  («отвезите-привезите»). Сын в это время учится в радиотехническом техникуме недалеко от дома и раз в неделю приезжает ко мне.

 И в этот период, когда, казалось, жизнь начала как-то входить в свою колею, в 2012 году я получаю новую серьезную травму: желая помочь, перенося меня из машины в коляску, человек поскользнулся и рухнул на бетон. В итоге – открытый перелом голени, гипс от пальцев до колена и поначалу не замеченный перелом бедра.



  ***



 В 2012 году в Козельской реанимации я находилась неделю, до 7 марта, пролежав перед этим февраль в хирургии, декабрь-январь -  дома в гипсе на правой голени. В отделении хирургии сняли гипс. Перелом ноги зажил, но не спадавшая высокая температура, плохие анализы, слабость - всё указывало на скрытый от глаз и врачей воспалительный процесс. Хорошо помню утро 29 февраля, когда, лёжа под капельницей в палате отделения гнойной хирургии, почувствовала себя плохо… Острая нехватка воздуха… Закричала, позвала на помощь, попросила открыть окно и отключить капельницу, я задыхалась.

 Лысая голова заведующего реанимацией и его чёткий голос:

 - Быстро наверх!

 Вот несут меня санитарки на второй этаж на носилках. Страх от того, что уронят и что я задыхаюсь… Шепчу: «Быстрее!». Принесли, переложили, в глазах темно, воздуха нет, мозг борется и вслух просит подушку под голову и подышать кислородом. Потом опять лысая голова главного, выдёргивает подушку: «Это моя реанимация, не командуй тут! Слушай меня и всё будет хорошо, слышишь?» Слышу, но задыхаюсь… Господи, сделай что-нибудь! «Уколю вот сюда, - жмёт ниже ключицы, - не бойся, потерпи!»… Очень больно, но слушаюсь, не дёрнулась, - он сказал, что всё будет хорошо. «Молодец, следи за моим счётом, раааз, два, три…» И всё, провал. ТЕМНОТА.



  ***



  Всплывало детство:

 — Бабуля, а почему у наших курочек нет детей?

 — Потому, Натуля, что они ленивые, не хотят высиживать яйца, а цыпляткам тепло надо, чтобы родиться.

 — А сколько их высиживать надо?

 — Да как получится, то неделю, то две — чем теплей, тем быстрей цыплятки и появятся, — отвечала бабуля, разбивая яйца для омлета…»



  ***



 В голове хаос. Громкий писк где-то наверху отбивал ритм вместе с болью в голове. Почему-то темно и холодно. Хотелось пить, сглотнуть слюну и понять, кто я, где, и зачем? И почему эти трубки, которые мешали сглотнуть слюну и сделать глубокий вдох, идут изо рта. Потрогать бы их, снять, но привязаны руки. Пальцы нащупали хвостик верёвки, скрепляющей запястье, мозг без эмоций выдал ответ бегущей строкой, написанной крупными яркими буквами. Это бинт, потому что ты в больнице, здесь везде бинт. Это открытие взволновало, сердцебиение участилось, дышать стало труднее. Вместо «Помогите!» из гортани вырвался какой-то хрип. «Я в реанимации, - промелькнула мысль. - Где люди?» Руки оказались привязанными к железной трубе, и я начала вырывать руки, громко стуча. Ритмичный писк над головой запищал громче, и впереди в полумраке показались фигуры.

 - Смотрите, она очнулась, - сказал женский голос.

 - И что мы тут хулиганим? - как-то устало спросил мужской.

 Три фигуры казались мутными, без чётких границ, но уже успокоили своим присутствием. «Вицин, Никулин, Моргунов», - быстро выдал мозг вторую бегущую строку, глядя на очертания людей.

 Моргунов из «Кавказской пленницы» заговорил голосом знакомого доктора:

 - Ну, не буянь, не буянь. Что трубочки мешаются, знаю, вот будешь хорошо себя вести, завтра и снимем. Тебе сейчас просто дышать надо и не мешать нам помогать тебе. Ты поняла меня?

 Подобие кивка в ответ. Медсестра, в образе Вицина, бесшумно скользила рядом, выполняя указания врача, которых уже не слыхать. Тело начало терять вес, обмякло, подступала тошнота, головокружение. Мозг выдал третью строку: «Спать, не мешать. Я обязательно всё пойму завтра»… И уже потом, совсем в тумане, на грани сознания: «А где же сегодня, почему ночь, что произошло?»

Потом мне разъяснили: был септический шок, вследствие сепсиса, и клиническая смерть. Так Господь меня вернул ещё раз.



  ***



 «— Бабушкааа! Можно я ящик возьму? Вот этот, от посылки?

 — Бери, а тебе на что он?

 — Я сегодня ночью придумала, что надо спасать цыплят.

 — Это как так-то?

 — Вот соберу сейчас яйца у этих ленивых кур и буду греть их теплом своего тела, — я положила в старый посыльный ящик сена, куриные яйца и села сверху…»



  ***



 Трубочки ИВЛ действительно сняли на вторые сутки. На третьи сутки поняла, что вообще произошло, я выжила.

 — Ты теперь все выдержишь, раз такое пережила, — подбадривала реанимационная медсестра.

 Эта фраза актуальна до сих пор, особенно при обострениях. Но дышать стало легко – давали кислород, всегда хотелось спать, а вот когда снимали маску, начинали приставать: «Наташа, опять не хочешь дышать – опять трубочки поставим. Ну-ка, давай, два раза вдох глубокий, так, молодец, и три коротких». «Я же дышу, почему они дергают меня», — думала я, не понимая, что ни легкие, ни сердце - ничто во мне не боролось, все хотело заснуть и не проснуться, один воспаленный мозг, приходя в сознание на короткое время, пытался мыслить, вспомнить, выжить: «Господи, помоги».



  ***



 « - Натуля, ты куда с ящиком-то пошла? — бабуля немного растерялась, увидев, как я прижимаю ящик к попе и медленно мелкими шажками иду к выходу.

 — Я во двор, гулять, Алена зовет.

 — А ящик с яйцами-то зачем?

 — Он теперь всегда со мной будет, тепло должно быть у них постоянно, — ответила я.

 Так и провела тот день, высиживая яйца, прося друзей иногда посидеть вместо меня, пока я бегала в туалет. Дед, построже, чем бабуля, сначала подшучивал, но, увидев, что с ящиком я расставаться не собираюсь, принял меры:

 — Нат, а ты знаешь, что согреет твоих цыплят еще лучше?

 — Нееет.

 — А вот нужен большой пучок крапивы на яйца-то положить, а уж только потом сверху сесть самой… И только когда он увидел, что мои друзья наносили мне крапивы, а я действительно обложила ей яйца и, подложив удобней подол платья, чтобы не обстрекаться, села сверху,  терпение деда лопнуло. Оттащив меня, ревущую, за ухо от этого ящика, меня разлучили с так и не высиженными мной куриными яйцами».



  ***



 Неделя возвращения себя, памяти, событий.

 Врачи по покрасневшему бедру нашли причину моей болезни: не замеченный поначалу перелом бедра сделал дело - сепсис, септический шок, клиническая смерть; и поражение остеомиелитом уже всего таза, тазобедренных суставов, бедренных костей. Вскрыли бедро и так и оставили торчащую уже полугнилую кость. «Мы не знаем, что делать, она умирает, ей нужен только хороший уход», - говорили они сестре, приехавшей ухаживать за мной. Сестра ухаживала. Говорить было тяжело, язык не слушался, отекла сильно вся, ничего не могла: ни перевернуться, ни одеяло поправить - ни-че-го, слабость и полное отсутствие сил.

 Помню, сестра по ночам, когда я особенно тихо дышала, наклонялась и громким шепотом спрашивала: «Наташа, ты дышишь?» Недавно, вспоминая это, Оля засмеялась,  мол, всегда думала, что ты меня сейчас одёрнешь резко: «Да сплю я и ты давай спи, чего будишь меня?», а ты серьёзно так отвечала:  «Да-да, всё хорошо, спасибо, я дышу». Сестра держала мой мозг «в сознании»: предлагала вспомнить то одно, то другое. Иногда воспоминания приходили без всякой помощи.



  ***



 « — Папа, почему война бывает?

 — Потому что люди захватчики по своей натуре, им хочется всего больше, чем у них есть, вот и сражаются за свои интересы.

 — Так ведь смотри, сколько смертей, сколько горя от этого, почему нельзя мирно договориться обо всем?

 — Если бы все человечество мыслило как ты, дочь, то людям было бы скучно жить».



  ***



 Я медленно угасала. Врачи разводили руками: «Не перемещайте её, только перевязки, может оторваться тромб или повтор септического шока». Сестра плакала в туалете, а в палату заходила бодро, методично и спокойно продолжая ухаживать за мной. «Опасно перемещать» означало одно: «всё, просто ждем».

 Мы с сестрой молились. Про себя я молилась своими словами: «Господи, прости меня, пожалуйста, за всю мою жизнь бестолковую. Сделай что-нибудь, Господи, не оставь меня и сына моего не оставь!»

 Стало хуже ;– и снова реанимация. Только я уже не задыхалась, мне хорошо, я понимала, что это не в моей власти и силе и что Бог дал мне отсрочку, чтобы я переосмыслила свою жизнь и себя, и вот он меня сейчас наконец заберет, ведь я готова, и сил нет никаких: нет давления, ничего нет, дыхание еле-еле. Только Оленьки-то, сестры, рядом тоже нет, вот тут слезки покатились.

 Утром, на второй день в реанимации, меня раскрыли мыть, а до колен на обеих ногах у меня огромные ожоги,  горелую чёрную кожу снимали пинцетом. Я смотрела на эти новые раны, кое-где глубокие до кости, и думала: значит ещё не всё, ещё одно испытание, значит так надо. Я верила. Просто чтобы нарушить иногда тишину, спрашивала у перевязочных медсестёр: «А заживёт?» Мне отвечали: «Конечно, никуда не денется!» И забинтовывали эти ожоги.

 Только сестре я рассказала, какой той ночью в реанимации мне снился сон: я военный лётчик, прыгаю с парашютом, самолёт горит, я спасаюсь, но вот ноги и обгорели. Потом, через год, комбустиологи Могилёвской больницы, которые рискнули меня взять к себе в ожоговое отделение и сделать серию операций, чтобы спасти меня, сказали, что в тот момент сепсис метался по организму, как огонь, и очень хорошо, что последний удар он нанёс в ноги, а не поразил другие органы.

 У всех хирургов и военных хорошее чувство юмора, между прочим!

Ноги долго заживали, один год и два месяца, две пересадки кожи. Но это – мелочи, по сравнению с тем, что в мае 2012 года сестре сказали: «Мы подходим к финишу, оставьте её в покое, не транспортируйте никуда, дайте ей спокойно умереть». Это действительно было сказано с заботой обо мне, так как у них не оставалось сомнений: я угасала.



***



 - Хочу ещё сказку, ещё расскажи! - сестра Лёля дёргала меня за плечо и никак не засыпала, а мне очень хотелось спать.

 - Уже кончились все сказки, сколько можно, давай спать, завтра расскажу! - сопротивлялась напору я.

 - Нет, расскажи! - уже начинала ныть шестилетняя сестра, и проще было рассказать.

Но что? – коль всё уже рассказано!..

 - Слушай, я тебе расскажу настоящую сказку, честную, про войну, только если потом сразу заснёшь, договор?

Младшая сестра готова на всё, лишь бы слушать и не лежать в тишине.

 - В 1941 году началась Великая Отечественная война, фашистская Германия напала на нашу страну и все люди от мала до велика отправились на защиту нашей Родины, - я увлеклась рассказом и не заметила, как Оля заснула, держа мою руку в своей.



  ***



  Несмотря на запрет перемещений, сестра добилась, чтобы меня перевезли в Могилёв. И сестра стала ухаживать за мной, за уже фактически растением, мыслящим, молящимся, с высокой температурой каждый день, с этим вскрытым бедром и торчащей уже зеленой костью. Волосы вылезли, ногти тоже слезли, и на руках, и на ногах по два раза. Сестра молилась и ухаживала, я молилась и старалась при ней не плакать. Организм истощился настолько, что я теряла сознание при каждом перевороте меня на бок.

 — Оля, не двигай меня! — просила я, так велик был страх, что не очнусь больше.

А двигать меня надо было, чтобы не образовалось пролежней, чтобы не повторилась пневмония — и сестра осторожно ворочала меня, укладывая, как ребенка, на бок.

 — Ты глазки закрой, — успокаивала она меня, — молись и просто расслабься, и не будет так страшно.

 Я слушала ее, как солдат на войне слушает команды командира, отбросив свое «я», потому что в такие моменты нет этого «я». Перед очередным переворотом на другой бок я, как уже обычно, смотрела на висящую передо мной на стене икону Богородицы и молилась своими словами: «Пресвятая Богородице, родненькая, помоги мне! Забери меня к себе, видишь, нет уже меня… Или еще не все? Тогда прошу Тебя, помоги мне это все преодолеть, капельку помоги нам». И стоит мне глаза закрывать – ведь сознание при движении потеряю — как вдруг явственно вижу улыбку на лике Богородицы и как бы кивок и движение глаз: «Всё будет хорошо, ты держись!» Я замерла -  это был ответ. Рассказываю в волнении сестре, переворачиваюсь и сознание больше не теряю. Верю, что осень 2013 года — еще не конец.



  ***



 Вяжу, лежачая, носки и молюсь, от носка до носка целая жизнь – сотни молитв. Такой молитвы, как в те дни, у меня сейчас нет, я чувствовала себя уже на небесах. Такого раскаяния за каждое слово и дело, такого выворачивания своего нутра наизнанку  тоже сейчас нет. Чем хуже — тем ближе к Богу, это реальность.

 Но однажды попутал бес. Обхитрила маму, попросила купить лекарства от бессонницы. Скопила таблетки, и, еле дождавшись ночи, высыпала их перед собой.

 И зарыдала:

«Господи! Ты же знаешь меня, ты знаешь лучше всех меня, знаешь, как я люблю жизнь, и ТЫ всё видишь. Ты можешь всё, ты дал мне этот крест, спасибо, что мне, спасибо, что не близким моим людям. Я очень благодарна тебе за это! Ты видишь моё терпение, ты видишь терпение и любовь моей сестры. Ты видишь, что со мной стало, я прошу тебя, пожалей меня, помилуй, родненький! Я так люблю тебя, СПАСИБО, что ты рядом, ПРОСТИ, прости меня ещё раз за всё, в чём каюсь тебе постоянно. Я не буду пить эти таблетки, которые собирала, хочешь, ещё пошли что-нибудь мне, ведь значит, так и надо мне. ПРОШУ тебя, недостойная просить, мыслившая самоубийство, забери меня, Господи, пожалуйста, забери меня уже к себе. ПОМИЛУЙ! Или, пожалуйста, пошли мне врача, который бы не отказался от меня, как все, а который бы взялся, помог мне и выписал бы с зажившими ранами. Ты ведь ВСЁ МОЖЕШЬ»

 Плакала взахлёб, уткнувшись в подушку, чтобы никто не услышал. Таблетки сложила в пакет, размышляя, как их незаметно теперь выкинуть.

Ночи были тяжёлые, всегда - жар, горела, парацетомол, затем потела, надо было менять и простыню и мне майку, а в эту ночь я спала, как младенец, очень крепко.

 Через неделю после этой ночи моя температура с 39,5 падает до 38,5, стало легче дышать. Через две недели, 14 февраля, друзья предлагают съездить в ожоговый центр на консультацию. Зачем туда, ведь у меня кость поражена, но едем, так как в других местах от меня отказались. Ничего не ждала от осмотра, за этот год о моём состоянии и степени поражения организма мы с сестрой знали слишком много. Поехала для очистки совести, чтобы знать: если что, то мы сделали всё, что могли. Занесли меня на носилках, переложили, осмотр консилиума врачей-комбустиологов, бегло говорят, что надо бы сделать, ничего особо не спрашивают…

 И вдруг в конце консультации:

 - Вы готовы сегодня лечь в наше отделение?

 Мы с сестрой, находясь в противоположных углах смотрового кабинета, хором ответили «Да!».

 Это был прорыв!



  ***



 Две недели готовят к операции: капают кровь, глюкозу, антибиотики, ничего не обещают. Я ничего не спрашиваю, молюсь. И благодарю Бога! Он ВСЁ слышит, ВСЁ знает! Сестра проводила каталку со мной до двери в операционную, беспрерывно молится, мне не страшно, я знала: всё происходящее – под контролем Бога. На операции, чтобы отвлечься от противного звука отпиливания кости (общий наркоз мне давать нельзя), я то считала кафельную плитку на стене, то молилась.

 И вдруг голос внутри меня: «Вот тебе по твоим молитвам!»… ТАКАЯ РАДОСТЬ, такое утешение.

 И когда через день врач пришел на перевязку, осмотрел и сказал: «Теперь все будет хорошо», мне хотелось ответить: «А я уже знаю!»

 Ногу и меня спасли. Впереди ожидали другие операции: резекция левого тазобедренного сустава, пластика, резекция седалищных костей, снова пластика, пересадка кожи, гематома на операционном бедре, очень сложные послеоперационные периоды… Но у меня уже есть силы, Бог со мной! Бог со мной, - и я счастлива! Читаю, молюсь.

 Все ноги и бёдра в больших фигурных рубцах и шрамах, ниже колен всё в ожоговых следах.  «Боец невидимого фронта», – шутили мы с сестрой.
 
 - Я ещё станцую, да, Лёль?

 - Да, Нат.

 - А ещё поплаваем в море, ведь можно мне плавать?

 - Можно, Нат.

 - Оль, я ещё за руль сяду, правда?

 - Правда-правда.

 - А ведь если меня так Бог любит такую, то ведь может и человек полюбить, если Богу угодно будет, ведь да, Оля?

 - Да, Наташ, нет предела Его могуществу, молись только и верь.

 Сестра всегда рядом, ездила к детям домой и обратно ко мне в больницу.



  ***



 Приехал сын на несколько месяцев и, чередуясь с Олей, навещал меня в больнице, взял академический отпуск в техникуме. Войдя первый раз в палату, замер: я худая, бледная, перевязаны обе ноги до колен, два бедра, к катетеру на руке подсоединена капельница, с обоих сторон бёдер идут кровяные трубки - дренажи.

 — Мамуля, ты мой маленький Франки, — слабо улыбнулся он.

 — А кто такой Франки?

 — Фильм есть про Франкенштейна, но ты у меня круче.

 И в конце апреля 2013 года, через год лежачего умирающего состояния, мне разрешили присаживаться, а в мае, когда я окрепла, уже пересаживалась на коляску.

 Сейчас я понимаю, что именно тогда я начала учиться доверять Богу. А как много удивительных людей я встретила в тот период жизни — не передать. Все от Бога: и встречи, и происшествия — все.



  ***



 Меня выписали через пять месяцев и, вернувшись домой под Козельск, я устроилась работать в свой таксопарк диспетчером, только теперь в лежачем состоянии, так как сидеть мне нельзя почти полгода. В свободное время чистила картошку, крошила салаты, вязала носки — старалась делать все, что можно руками. Научилась жить полностью на животе и полубоках: и мыться, и одеваться. Папа, спасибо ему большое,  кормил меня вкусными кашами! И работа всегда даёт много сил, осознание своей нужности, тем более в таком положении. И хороший диспетчер получился, потому что, столько проездив за рулём, хорошо знала местность и направляла водителей. Наконец-то разрешили сесть на коляску и, Слава Богу, я съездила в Оптину Пустынь, там у меня духовник, и рассказала ему о всех своих испытаниях.



 ***



 А в июне 2014 мне становится хуже, кровотечение из операционного места, выходят осколки кости, повышение температуры, и я, по совету и благословению своего духовника, еду в Москву, в институт Вишневского на обследование. Ведущий хирург и профессор В. А. М. объявляет, что берет меня на операцию. Шестичасовая операция на бедре. «Всё сложно», - говорит профессор мне в реанимации. Не двигаться, не переворачиваться самостоятельно месяц. Очень в этот период помогла Владлена, организовав за мной послеоперационной уход.

 Новый 2015 год и Рождество – в палате. Несколько операций. Выписывают в январе, после пяти месяцев в больнице, живу у духовной сестры Этери некоторое время. Но воспаление, открытые раны, неоперабельна, только перевязки,  на дом из института приходит ординатор, делает сложные перевязки. Становится легче, температура спадает. Летом работаю в Москве по удалённой программе диспетчером в такси. Пару месяцев в гостях у Светочки, Царство ей Небесное, в Киржаче, работаю и там. Но осенью снова сильное ухудшение, повышение температуры, и экстренно я опять попадаю в больницу. Проводят серию чисток, обработок открытых очагов. Состояние улучшается. Но открытые раны нельзя закрывать, так как предыдущие операции показали, что при остеомиелите костей и в моём случае это не решение, не выход. Только перевязки, а при сильном ухудшении хирургические обработки очагов, антибактериальная терапия - и всё, вплоть до ампутации ноги. К новому 2016 году готовится выписка, но температура стабильно тридцать восемь  с плюсом, и мне назначают мощную антибактериальную терапию, а так как вены у меня плохие,  мне всегда ставят подключичку (катетер) для ввода лекарств непосредственно в вену. В этот раз что-то пошло не так, во время установки подключички нечаянно прокалывается моё правое лёгкое (пневмоторакс). И на несколько дней я отправляюсь в реанимацию, восстанавливать под наблюдением врачей лёгкое. Перед тридцать первым  декабря меня переводят в отделение.

 И новый 2016 год мы дружно отмечаем с оставшимися пациентами. Праздники в больницах всегда необычны: люди борются с болезнью, надеются на лучшее, но, понимая, что, если их не выписали, значит не всё так просто и не всё сейчас. У кого обморожены ноги-руки и частично ампутированы, кто-то разбился на мотоцикле и, перенеся одну ампутацию ноги, борется за сохранение второй. Много жизненных историй. А сколько пожилых людей, перенёсших шунтирование и воспаление шунтов, многочисленные операции и борьбу за жизнь.



 И Бог окружает меня любящими людьми



 Со Светочкой, медсестрой  отделения ран и раневых инфекций института Вишневского, мы и знакомимся именно в этом отделении. Она была рядом, помогала и навещала меня уже после выписки. И вот забрал ее Господь, на 4-й стадии рака, после почти 3-х недель мучений. Очень не хватает ее…



 Владлена и Алексей… В первый раз мы встретились в больничной палате в декабре 2014 года, когда после тяжёлой операции на бедре мне нельзя было двигаться. Ребята просто пришли познакомиться (у нас с Владой один батюшка, отец А.), поддержать меня. Разговаривали, улыбались, не хотелось их отпускать. В следующие визиты Владочка удивляла своей кулинарией. Навещала меня и у Этери, и очень помогла с платными и нужными в тот момент перевязками. Через год, зимой 2016-го, она же устраивает меня в Свято-Спиридоньевскую богадельню г. Москвы, где мне просто необходимо находиться в тот период.



 Этери – такое чисто грузинское имя (крещёная Елена). Батюшка предупредил о её приходе ко мне в больницу, ожидала увидеть кавказскую женщину, а в палату вошла женщина русская. Так и познакомились, подружились: один духовный отец, одна Оптина, одна вера в Божий Промысел. Этери, работая в московском ресторане, всегда приносила что-нибудь вкусное, баловала меня. После первой выписки из института Вишневского мы жили вместе в ее однокомнатной квартире. Общие вечерние молитвы, чтение Евангелия - это сильно!



 Игорь и Галина – молодая семейная пара недавно ставшая родителями! Помочь мне в посещении храма Игоря благословил наш батюшка. Так в феврале 2015 года мы познакомились, вместе ездим на службы, несколько раз в Оптину пустынь. Игорь заботился обо мне, как брат. Всё время заваливал едой, считая, что я мало ем, я ведь больная вся, всегда помогал, писал, звонил, навещал, а  я чувствовала себя ребёнком, хотя старше его на 12 лет. Общаясь со мной и Этери, он познакомился с Галечкой, милой и доброй девушкой, и осенью 2015 года они венчались. Жду их в гости, когда подрастёт их малыш, а Игорь уже навещал и возил меня в Оптину Пустынь.



 Олег и Женя – мои давние друзья. Алиса, дочка Жени, всегда рисует мне сама открытки, картинки, любит приезжать ко мне в деревню. Олег работает недалеко от института, где я часто лежу, навещает, а после операций и потери крови носит мне регулярно свежевыжатый гранатовый сок. Цитирует Св. Отцов, поддерживает и словом, и делом: «Ты только держись, и мы ещё полетаем!»

 И через год мы полетали!...

 Начала мечтать и о полёте в небе. А Женечка, ещё когда мы с сестрой спасали меня в Могилёве, писала мне письма, высылала посылки, в уголке которых пряталась обязательно денежка, которая очень помогала нам с сестрой в тот период. Жду скоро ребят к себе в гости, сказали, что везут мне благовоние из Греции. И привезли! (Правда, к сожалению, уже закончилось).



 В феврале поздравить меня с днем рождения пришла одна женщина, прочитав про меня статью на Facebook.  Это Тамарочка. Такая вся воздушная, с рыжими локонами волос, светящимися глазами и с каким-то своим неповторимым ароматом. Она принесла много подарков, нужные мне тёплые вещи, которые мы сразу начали на меня примерять, сладости, а главное, ещё она принесла с собой ЛЮБОВЬ. Да, незнакомый человек, захотевший проявить участие в моей жизни, стал мне другом и близким человеком, принеся свою любовь.

 Бог забрал к себе Светлану, которая стала мне как старшая сестра или даже мать, и послал ко мне Томочку. Мне просто тепло от одной мысли, что она есть. И когда она по буквам моих писем знает, что мне сейчас нелегко,  то повторяет, напоминая мне истину: «Наташенька, всё будет хорошо! У тебя всё получится». И отправила меня на море, и отремонтировала мою хижину, где нельзя было жить с моими открытыми ранами...



 Зина и Юра - мой шеф такси и его супруга. С шефом было всё просто: он руководитель, я - подчинённый. Ко мне все относились тепло и с уважением, наверное, потому, что женщина, инвалид и за рулём такси пять  лет. С Зиной подружились позже, постепенно, особенно сблизились после моего возвращения в лежачем состоянии домой из Могилёва; она одобрила моё желание работать, возила мне из офиса телефоны, очень поддерживая этим меня. Узнали друг друга лучше, вместе встретили Рождество 2014 года, вместе ездили в Оптину пустынь.



 ***



 Сколько друзей появилось в больнице, где я лежала по пять –шесть  месяцев. Мы поддерживаем до сих пор друг друга, а там мы были маленькой семьёй, где все радости и беды делили пополам. Антон, с переломанными обеими ногами, год в аппаратах Елизарова (сейчас потихоньку разрабатывает ноги, т.к. у него не сгибаются ступни, ходит на костылях) и его мама Светлана… Василий, потерявший одну ногу в ДТП (сейчас уже ходит на протезе) с бабушкой Ирой… Сергей, попавший в тот вагон в страшной аварии в метро пару лет назад, где погибло двадцать человек, потерявший ногу, но сейчас тоже уже на протезе и с маленькой палочкой, начал работать (!!!) с супругой Светланой… Владимир Львович, тяжело перенесший шунтирование, и я просто надеюсь и молюсь за него… Альберт, Галечка, Ирина, Оксана, Руслан, Даниял - СКОЛЬКО несчастий, сколько боли!

 Когда вам плохо, нет настроения, придите в отделение ран и раневых инфекций. Вы увидите не только калек и боль, но и СВЕТ в их глазах. Потому что они уже знают:  слава БОГУ, что они живы, что вот так всё, а не по-другому! ВСЕ записаны в помяннике о здравии. И врачи записаны, каждый. Отдельный поклон батюшкиному чаду Ольге А.! ВСЕМ.



  ***



 Когда меня выписывали через шесть месяцев во второй раз, я еще нуждалась в профессиональном уходе. Владлена, моя духовная сестра, подсказала обратиться в Свято-Спиридоньевскую богадельню в Москве, где я и прожила следующие полгода. После больницы это место оказалось раем на земле, в прямом смысле. Сестра милосердия — это не больничная медсестра, не санитарка, не врач, не родственник, который, предполагается, тебя любит, это всё в одном флаконе. Это любовь не на словах, это настоящая любовь-делание, о котором пишут святые. Я счастлива, что оказалась там, и теперь знаю, что есть это место на грешной земле, есть. Сёстры несут настоящее милосердие в своих делах по уходу за немощными людьми. Сюда не придёшь «работать». Сестрой милосердия можно стать, преодолев что-то в себе, наверное, каждая сестра прошла свой путь этого становления. Как и весь персонал, работающий там: от охранника и повара - до директора. После больничных стен, всех перенесенных с Божьей помощью сложностей, я немного напряглась в первое время, так непривычно это все казалось. Но наблюдать, с какой любовью сестры ухаживают круглосуточно за пожилыми беспомощными людьми,  —  стало наградой.

 В свой первый день в богадельне я знакомлюсь с Володей. Володя на коляске 8 лет, «шейник», — так называют колясочников с шейным переломом позвоночника. Он еле двигает руками, не чувствует и не может руководить не только телом, но и пальчиками на руках,  не может сам пересесть на коляску. Мы часто вместе гуляли и подружились. Мне не хватает наших бесед. Пусть он на коляске и парализован, но он настоящий!

 Оля, все сестрички зовут ее Ольга Геннадьевна, потому что она старшая сестра, при нашей первой встрече сказала просто: «Я Оля». — «Я Наташа». – «А я знаю, мы тебя уже ждём». И сразу стало тепло. Оля — это сердечко Богадельни, её душа. Она в прямом смысле, как моя родная сестра, выхаживала меня, делая перевязки, поддерживала одним своим присутствием.

 Наташенька, такая природная и женственная, с очень теплыми глазами и бездонным сердцем любви. «Моя любимая женщина», - говорю ей всегда при встрече.

 Маша, заботливая, как мама, любящая всех и каждого в отдельности, рядом с ней становишься ребенком. Светочка, от слова «свет», всегда уловит твое настроение, скажет прямо, что думает и поддержит теплыми словами. Танечка, Оля, Настя и еще Александра — моя вторая любимая женщина.

 Директор Евгений - замечательный человек, с необычным юмором. Это капитан корабля, ставший мне другом или братом, родным человеком, он до сих поддерживает меня и добрым словом, и шуткой, и делом.

 Со всей дружной командой мы отправляемся в паломнические поездки в Псков, Оптину Пустынь, ездим в Третьяковскую галерею, выезжаем в Подмосковье на природу, в кинотеатр… Например, посетили театр-студию Петра Фоменко (смотрели Шекспира «Сон в летнюю ночь»). Каждый человек, работающий в Свято-Спиридоньевской богадельне, — это лучик солнца и любви. Здесь в честь святителя Спиридона Тримифунтского домовый храм, каждые выходные - литургия. Богадельня — детище Епископа Пантелеймона (Шатова), по большим праздникам он тоже приезжает и служит у нас. «Хорошо читаешь, Наташенька, молодец», — благословляя всех и меня, сказал он перед уходом. На литургии я читаю Часы и Благодарственные молитвы, такое для меня доверие, утешение, такая радость…



  ***



 В мае мой старинный друг Олег, занимающийся парапланерным спортом, сдержал обещание и пригласил на фестиваль, где я поднялась в небо на параплане-тандеме с инструктором. Рекомендую всем, простите! Все страхи оторвались от меня одновременно с отрывом параплана от земли. 30 минут полёта над землей. «Господи, помилуй», - шептала я на земле. А в небе, ощутив победу и ликование, пела: «Христос воскресе из мертвых, Смертию смерть поправ, И сущим во гробех живот даровав». Весь полет — это восторг, торжество и победа.



  ***



 А в июне сбывается очередная мечта. Благодаря Томе  я с сыном еду на море и на долгожданную встречу с любимой сестрой, ее детьми и новорожденной Василисой, крёстной которой мне выпала честь стать. У меня теперь дочка, богоугодные мечты сбываются. Наконец-то мы вместе с сестрой рядом, просто рядом – и это уже счастье. И наши дети, и мы — все вместе.

 Плаваю. Получается прекрасно плавать, ведь почти четыре года больниц, много операций… Да, всё от Бога, и это счастье - плавать. Быть всей в шрамах, без каких-то там костей, столько пережить - и плыть... Я далеко плавала, к горизонту, ощутив себя песчинкой и ничем без Божьей Воли. Улыбаюсь постоянно, даже загораю на солнце.

 Напоследок решаемся, едем в дельфинарий, и я полчаса плаваю с этими удивительными существами, в присутствии инструктора, который показывает мне, как надо слушать дельфинов, разговаривающих под водой. Обнимаю их, глажу (они такие гладкие!), а потом держусь за плавники, и дельфины прокатили меня по бассейну! Нежнее дельфинов разве есть кто? И кто счастливей меня?



  ***



 После моря еду с добровольцем Евгением, который навещает Володю, колясочника, в богадельне, в Оптину пустынь. Еще один замечательный человек в моей жизни, многогранный, умный, терпеливый. Встречаюсь со своим духовником, отцом А.

 И, по возвращении в Богадельню, принимаю решение вернуться домой. Я уже научилась сама делать перевязки, которые нужны мне постоянно, и знаю, что много еще есть людей, которым нужней находиться под круглосуточным уходом сестёр милосердия, чем мне. Мне очень нравится свежий деревенский воздух, топить печку и смотреть на горящие дрова; довести до кипения на газу кашу, а потом настаивать её с маслом на тёплой печке. Выносить в старой кастрюле какую-нибудь еду собакам, пробегающим мимо (смотрю, и птички клюют). Зажигать несколько раз в день перед иконостасом лампаду с ладаном во время молитв. Рядом – Оптина Пустынь, двенадцать километров, отец А., и, может, когда-нибудь, если Богу будет угодно, у меня будет своя машина, я снова сяду за руль и смогу приезжать туда чаще, пока получается один или два раза в неделю.



***



 Бог никогда не оставляет. «От меня это всё было» — да, всё от Бога. На каждого человека у Господа свой план. Мы не можем знать эти планы, мы можем только верить Ему и уповать, надеяться, и так любить ближних, как Он заповедал нам. Так прощать, с любовью прощать, как Он простил распинающих Его на кресте. Так терпеть и смиряться, как Он муки нечеловеческие терпел. Я тоже не знаю Его план на мою жизнь дальше: сяду ли я за руль, выйду ли замуж, сбудутся ли еще мои мечты? Но твердо знаю одно, что если они не сбудутся, значит, для меня это лучше. Бог научил меня доверять Ему и учиться всю свою оставшуюся жизнь любить, прощать, терпеть и учиться ежеминутно, ежечасно,  сегодня, здесь и  сейчас. Я счастлива, что понимаю это. Я счастлива от присутствия каждого человека в моей жизни — они моя опора, поддержка от Бога. Счастлива, что многое поняла. Счастлива, что люблю.

 Счастлива, что сейчас на вопрос бабушки: «Что важнее, чтобы ты любила или тебя?» я бы ответила уже по-другому: «Чтобы я любила». Счастлива, что у меня есть это время, и я успела описать вкратце свой путь; счастлива, что у меня есть бесценный дар Божий — жизнь и эти секунды, в которые я могу сказать: «Слава Тебе, Господи, за все!»



 ***



  P.S: прочитав этот небольшой рассказ, моя сестра сказала:

 — Ты написала, что я плакала в туалете, а я ведь и не плакала, только один раз. Я была счастлива: счастлива, что мы наконец-то вместе, ведь тебя сложно «поймать», счастлива, что мы вместе проходим этот путь. Счастлива, что мы его прошли, вместе увидели чудо, могущество и промысел Божий.



  Лёля Якушева (СЕСТРА):



  В этом рассказе я хочу выделить период, когда мы с Наташей лежали в больнице. До отъезда в Могилев. Не только потому что я участник, а потому, что это были наши лучшие дни, проведенные вместе. Места для отчаяния почти не было у меня на душе. Была боевая готовность. Молитвенный настрой. И много смеха и шуток с сестрой. Когда ещё бы мы наговорились и нашутились вдоволь. Была вера, что всё будет хорошо. А про минуты отчаяния вспоминать не хочется. И не хочется вспоминать, как привозили Наташу после перевязок. Как мучительно она приходила в себя после них. Озноб, сильнейшая дрожь, температура, грелка, бутылки с тёплой водой, одеяла, трубочка для горячего чая - всё наготове. Трясёт. Лицо Наташи - это Страдание. А я не люблю, когда она страдает. Не люблю, когда плачут её красивые голубые глаза. Пик. Жар. Раскрываемся. Облегчение. И снова моя Наташа. Я с нетерпением жду этого возвращения. Это воспоминание после первой реанимации... Вообще их много, я тоже хочу всё записать. Я хочу засвидетельствовать чудо! После которого Наташа воцерковилась, а я укрепилась в Вере. Чудо, после которого становится стыдно за свои моменты уныния и сомнения. Читать в житиях о чуде исцеления – одно, а участвовать в этом чуде, быть свидетелем - совершенно другое!!! Когда врачи разных больниц и городов меня уверяли в смерти и угасании Наташи,  Господь явил  СВОЮ волю, показывая нам, что на всё Его воля Святая, что наши молитвы СЛЫШНЫ Ему!

  Укрепляйтесь! И никогда не ропщите!

  Если вы молитесь и верите, Господь управит. Не вы, не другие люди! С Богом!