Во всём виноват Колобок Часть III Глава X

Утречком, разумеется раненько, потому что Ботаник всегда просыпался рано и позавтракав тем, чем завтракал всегда – комбикормом, он отправился в лес.

Вчера,  вместо обещанных конфет, дядя Саша купил печенья и пряников, объяснив Ботанику, что это гораздо лучше:

– Конфеты, они разве что медведю твоему понравятся. – объяснял дядя Саша. – А Зайцу с Вороной вряд ли. Медведи, они жуткие сластены, за мед так вообще все, что угодно отдадут. А печенье с пряниками – хлеб, ну разве что сладкий. А хлебушек, он всему голова.
– Мне тоже пряники больше конфет нравятся, они мягкие. – согласился Ботаник. Он представил, что бы творила Ворона принеси он леденцов? Виноваты оказались бы все без исключения.

Кстати, легка на помине. Вчера Ворона отметилась неуёмной тягой к увеличению лесного библиотечного фонда. Она отыскала мирно гуляющего Ботаника и с криками:

- Там книга лежит, я видела! Иди быстрее, а то упрут! - кричала она показывая куда идти.

Книга оказалась справочником по металлообработке. Что такое металлообработка Ботаник представлял себе смутно, а если честно, то вообще не представлял. Открыв её он понял, книга для них абсолютно бесполезна. Но не всё так просто. Надо было как–то объяснить это Вороне которую мало заботило содержание книги. Для неё книга была книгой как таковой, а всё остальное во внимание не принималось.

Вообще–то Ворона считала библиотеку занятием пустым и даже мешающим нормально жить. Спрашивается, зачем нужны эти книги если и так всё понятно? И только из–за того, что она может совершенно спокойно прилететь в деревню, а то и в город, и найти там книгу, а Заяц с Мишкой такой возможности лишены Ворона вместо библиофоба стала библиофилом, хотя первое ей было ближе.  Она готова была, да хоть телеграфные столбы выкорчёвывать лишь бы подчеркнуть свою исключительность, потому что какие–то неизвестные и явно нездоровые гены легендарной птицы–говоруна накрепко засели в Вороне и не давали покоя. Так что задача перед Ботаником стояла практически невыполнимая: сделать так, чтобы Ворона забраковала книгу ей же найденную. И ему ничего не оставалось как врать:

– Ворона, это плохая книга.
– Почему плохая? – эффект был прямо противоположным. Ворона наоборот заинтересовалась.
– В ней про птиц всякие гадости пишут, – продолжал врать Ботаник. – а особенно про ворон.
– Да, действительно плохая. – сразу же согласилась Ворона. – И даже вредная, выброси её подальше. И зачем такие книги только разрешают?

Те, кто не приемлет  ложь и враньё во всех их формах и во всех случаях может попробовать объяснить ей, Вороне, что такое металлообработка, для чего она нужна и для чего этот справочник нужен тоже? Тогда сразу станет понятна вся прелесть вранья, в том числе и во имя спасения себя и своего рассудка.
 
***

К приходу Ботаника все ученики были в сборе, книжки были разложены. Если бы не отсутствие парт и школьной доски, то школа – один-в-один, а то что ученики несколько странно выглядят, так это мелочи, тяга к знаниям, она фейсконтролю не обучена.

– Здравствуйте дети. – поздоровался Ботаник.
– Почему дети? Привет. – удивился Мишка.
– Учителя так в школе здороваются. – объяснил Ботаник.
– Тогда привет. – поздоровался Заяц.
– Что принёс? – Ворона как всегда оказалась ближе всех к реальности. – Книжки?
– Ворона! – Заяц был тут как тут. – Что ты здесь делаешь?! Место Соловья–Разбойника свободно, это же как раз для тебя.
– Пряники это и печенье. – ответил Ботаник. – Вам принёс.
– Вот за это спасибо. – оживился Мишка. – Это то что надо.
– Я любое место занять могу, – как ни в чем ни бывало заявила Ворона. – потому как за порядок и справедливость!
– Ладно, потом займёшь. – согласился Заяц. – Давай пока что грамоте учиться, а пряники никуда не уйдут. Мишель, понял?
– Ага. – кивнул головой Мишка.

Вот так вот, самый главный баламут оказался самым серьезным учеником которого нисколько не смутили принесённые Ботаником пряники и печенье. Ботаник не то чтобы схитрил, хитростью это можно было назвать с натяжкой. Он распределил между учениками книги, кому из какой  заученные буквы показывать и приступил к проверке домашнего задания.

В каждой школе среди учеников есть: двоечники–троечники, хорошисты и отличники. Неизвестно кем, когда и для чего это придумано. Факт остается фактом, они есть и никуда деваться не собираются. Но это в тех школах, которые там. В лесной школе оказалось что все только отличники. Ну разве что Мишка один раз букву перепутал, а так все трое нашли и показали заученные буквы как будто они им были известны давным–давно. Мало того, все трое отыскивая и называя уже известные им, спрашивали: а это что за буква, и показывали на соседние буквы, пока им незнакомые.

Говорят: любому повару приятно, когда едят да нахваливают его стряпню. Без сомнения тоже самое можно сказать и об учителях. Во всяком случае Ботаник под такое определение подходит на все сто. Он вдруг поймал себя на мысли, что это гораздо приятнее чем даже рассказывать что–то разинувшим рот от внимания и удивления слушателям.

Сам Ботаник не знал, вернее, не испытал на себе процесс обучения грамоте и все прелести с этим связанные. Ему грамота досталась целиком и сразу, как этакий подарок и то что происходило сейчас для него самого было в новинку. А то что именно он показывал и рассказывал об этой премудрости, премудрость воспринималась и с благодарностью принималась делало Ботаника наверное самым счастливым учителем на свете, и это без учета конкретных обстоятельств.

– Молодцы! – похвалил учеников Ботаник. – Честно говоря, даже не ожидал.
– Да ладно тебе. – отмахнулся Мишка, хотя было видно, похвала ему была приятна и не только ему.

Вот ведь какая штука интересная: иной балбес, и не балбес тоже, приходит в школу чтобы получить знания необходимые ему в жизни и если уж не знает об этом наверняка, то догадывается, это уж точно. А вот когда начинается то ради чего он, собственно говоря, в школу–то и пришел – учёба, то начинает относится к ней как к чему–то скучному, ненужному, его молодой жизни мешающему. Конечно  же не все такие, но разговор сейчас не о тех, кто к учебе относится серьёзно, а о тех кто, ну в общем, шалтай–болтай. Со временем кто–то берётся за ум, а кто–то так и остаётся ярым сторонником и даже пропагандистом этакого вольного двоечно–троечного школьного житья–бытья путая его с отвагой, личной независимостью и свободой.

А по прошествии лет оказывается: работа хуже чем так себе, а зарплата ещё хуже. И что другие делами интересными занимаются, деньжищи за это огромные получают, на машинах ездят, квартиры покупают и отпуск проводят в таких странах о которых даже и не слышал. А тут, а тут сплошная тоска и безнадега да такая, что лучше не рассказывать.

В обоих случаях свобода присутствует, только в первом случае свобода находится в промежутке между двойкой в дневнике на одном конце и папкиным ремнем на другом, и с окончанием школы заканчивается, а во втором случае с окончанием школы начинается и ограничивается ну разве что самим собой.  И виноватых тут не сыщешь, каждый выбирает сам.

Все эти рассусоливания к тому, что вот взять: Зайца, Мишку да Ворону, то за каким, спрашивается, нужна им эта самая грамота? Они и без неё до этого прекрасно обходились и в дальнейшем обойдутся. Уж что–что, а голодными не останутся, это уж точно. Вот они, как раз наоборот, не знают зачем это всё нужно, а учатся, и учатся серьезно, хотят учиться. А может знают, но не говорят? Может быть и так, время покажет. Наверное потому что привыкли серьезно относится ко всему, что умеют и чему надо научиться, потому что от этого зависит их жизнь, ни больше и ни меньше.

Приблизительно так думал об этом Ботаник, если думал об этом вообще. Без сомнения одно: обучение в лесной школе началось, продолжается и будет продолжаться со всей серьезностью. Так что за них можно не переживать и не беспокоиться. А результаты не заставят себя ждать, хотелось бы посмотреть на эти результаты.

***

Кто–то придумал название – день «икс». Почему именно «икс» – неизвестно. Впрочем эту букву можно заменить любой другой, имеемой в алфавите, вряд ли что изменится. Наверное всё это шпионоподобие происходит потому, что событие которое в этот день должно произойти весьма велико по своей важности и не менее велико по своей неприятности в виде последствий. Скорее всего так, а зачем тогда шифровать–то?

Как Иван назвал и зашифровал  день выписки из больницы – неизвестно, вполне возможно что никак, потому что, положа руку на сердце, все уже произошло, причём без всяких там иксов с игреками и прочей клинописи. Поэтому когда Марья и дядя Саша зашли в палату Иван был  готов к выписке и ко всему что за этим последует. Дело оставалось за малым, переодеться.

– Здрасьте, приехали! – приветствовал дядю Сашу и Марью Иван.
– Здрасьте, поехали. – в тон ему ответила Марья, заодно поздоровавшись.
– Саш, ты объясни ей, – хоть Иван и дурачился, но настроение у него было хорошее, и наверное даже более чем хорошее. – что мне нельзя в таком виде на людях показываться. Там женщины ходят, а я в этой майке не такое сильное впечатление на них производить буду.
– Согласен. – поддержал Ивана дядя Саша. – Переодеться не мешало бы, хотя в трусах  и с гипсом тоже неплохо смотритшься.
– Да привезла я всё, не переживай ты так. – Марья принялась переодевать Ивана.
 
Стянула с него майку и вместо неё одела рубашку. Брюки тоже, с её помощью и несмотря на гипс, были одеты без особых проблем, потому что были летними, свободными. А вот ботинок пришлось одевать один, второй, ясно дело, на гипс не налазил. Когда Марья готовила Ивановы вещи, то ли от старания, то ли от волнения, то ли ещё от чего, забыла какую ногу он сломал, левую или правую, поэтому на всякий случай привезла в больницу два ботинка чтобы уж наверняка.

– Зачем два ботинка–то? – спросил Иван. – Не иначе как ещё кого забираешь?
– Ага, такого же паразита как ты. – сказала Марья одевая Ивану ботинок. – А то один мои нервы никак вымотать не может.
– Могу, ещё как могу! – по своему понял Марьины слова Иван.
– Молчи паразит, а то и один ботинок не понадобится. – пригрозила Марья видимо тоже поняв, что имеет ввиду Иван, но по вполне понятным причинам решившая перенести обсуждение этого вопроса на попозже.

И тут Ивана ждало очередное расстройство. Марья конечно же купила костыли, даже целых два, но вот как их использовать сразу два было непонятно, скорее всего никак. Дело в том, что Иван, как и всякий непутевый человек, сломал ногу с одной стороны, а руку с другой. Впрочем, если бы даже он, как путевый человек, переломал бы себе руки–ноги с одной стороны использовать сразу два костыля всё равно не получилось бы.

– Второй куда девать будешь? – ехидно спросил Иван.
– А спина твоя на что? – вопросом на вопрос ответила Марья.
– Ну разве что вместо ружья. – перспектива краткосрочных визитов костыля на его спину Ивана не прельщала да и вряд ли кого могла прельстить.
– Ага, чтобы не сутулился. – уточнила Марья.

«Примерка» костылей закончилась тем, что с одной стороны Иван опирался на костыль, а со второй его поддерживал дядя Саша. А Марья суетилась вокруг этаких вот не сиамских не близнецов, давала советы, предупреждала о якобы грозящих опасностях ну и так далее. А вообще–то на её долю выпала самая трудная задача – переживать за происходящее.

Конечно, сейчас передвижение Ивана было мало похоже на передвижение какого–нибудь там ухаря с гармошкой по деревне, но передвижение происходило и происходило хоть и медленно, но в нужном направлении, а не куда получится. Дядя Саша поддерживал Ивана, Иван поддерживал костыль, позволяя ему исполнять свои обязанности, а Марья кружила и хлопотала вокруг придавая происходящему ту значимость, которая присуща только выходу на люди очень важных персон, правда без торжественности. 

Выйдя на улицу Ивана погрузили в ожидавшее их такси. Дядя Саша сел рядом с водителем, а Марья, заставив Ивана изрядно поползать по салону, уселась рядом с ним. На гуляющих и якобы жаждущих Иванова внимания женщин никто внимания не обратил, даже Иван, не до того. Да и были ли они, ещё тот вопрос, теперь уже и не узнаешь. А вообще то даже если бы Иван и обратил на себя какое–то женское внимание и даже не одно, то шансов у этих «вниманий» на взаимность никаких не было. Само присутствие Марьи, даже если и не приглядываться, говорило за то, что «занято» и что, мол, ищите в другом месте, а здесь вам, внимательным, ничего не обломится, да и опасно это. Интересно, а почему женщины такие собственницы?

До деревни доехали быстро, а что там ехать, всего–то километров десять. Извлечь Ивана из машины оказалось сложнее, чем его туда засунуть, но с этим тоже справились и можно сказать что наконец–то Иван оказался у Марьи в доме.

Разумеется, и об этом невозможно не упомянуть, а то ещё обидятся: такси перед Марьиным домом и извлечение из него Ивана с последующим в дом препровождением не осталось без внимания со стороны деревенского общественного мнения. Поначалу, в общем–то ничем непримечательное событие, внимания к себе не привлекло, но это только поначалу.

Увидев Ивана, транспортируемого костылём и дядей Сашей в Марьин дом, и эскортируемого Марьей, свет в головах общественного мнения на мгновение померк, чтобы возродиться вновь, но уже совсем в других, более ярких красках. А как же, где же это видано, чтобы не спрося и не поставив в известность, творить такое – среди бела дня неженатого мужика к себе в дом тащить, пусть даже и загипсованного?!

Происходящее напоминало ядреный взрыв: сначала световая вспышка – увидели, потом ударная волна – обмен первыми впечатлениями. Но впечатления, тем более первые, сами по себе состоят только из того, что увидели потому безликие и неинтересные. И наконец проникающая радиация – слухи и домыслы, а это всерьёз и надолго. Так же как и при радиации, количеству и формам мутаций при этом нет числа, потому что одна мутация мутирует от другой, ну разве что в случае с Иваном да Марьей «зона поражения» ограничена деревней.

Кстати, некоторые деревенские жители, вернее жительницы, умудрились «домутироваться» до того, что начали путать популярную передачу Дом–2 c выпусками новостей. Правда, дабы не сваливать все грехи на Ивана с Марьей, произошло это задолго до того, как он даже под машину попал.

***

Разумеется стол в доме был уже накрыт. Не сказать чтобы обильно и торжественно, а как бы обыденно, как бы между прочим. Но в кажущейся обыденности сервировки присутствовала едва видимая и заметная торжественность, которая просто не могла быть незаметной. Это как с косметикой. Иная намажет на себя всё что под руку попадется и довольна. Выглядит конечно ярко и издалека заметно, а толку никакого. А другая возьмёт чего–то там, только ей известного, по чуть–чуть, а эффект – у мужиков ноги отказывают от такой красоты и валятся они перед такой женщиной в штабеля и кучи. Так и здесь, вроде бы ничего такого и нет, а вместе с тем есть, и такое что глаз не отвести.

– А где?! – разочаровано произнес Иван, когда все уселись за стол.
– Что где? – не поняла Марья.
– Самогонка где? – было непонятно, Иван опять дурачится или на самом деле расстроился из–за того, что на столе «пусто»?

Ни слова не говоря Марья сходила на кухню и принесла хрустальный графинчик наполненный не иначе как водкой. Скорее всего, в силу своего плебейского происхождения, самогонка к столу не была допущена. Правда и водка особой «знатностью рода» похвастаться не может, но всё равно, по «родовитости» она стоит выше самогонки, потому как ей доступны магазины, а самогонке нет. А вот если судить по древности рода, то здесь ещё надо смотреть и разбираться, кто кого…

Но не водка на Ивана произвела впечатление, кстати, на дядю Сашу тоже, а графин, да ещё хрустальный. На фоне повседневности он выглядел как член бригады работяг одетый во фрачную пару тогда как все остальные одеты кто во что. Вот вам и торжественность: вроде бы и нету, а вместе с тем и есть.

– Ну, давайте что ли за то что выписали? – разлив водку по рюмкам предложил дядя Саша.
– Не, Саш, за это не интересно. – отклонил предложенный дядей Сашей тост Иван. – Давай лучше за Марью выпьем. Если бы не она меня бы там разобрали на запчасти и продали.
– Молодец, Машенька, – поддержал Ивана дядя Саша. – Столько народу спасла. А то из–за Иванова языка передрались бы все. Ещё чего доброго поубивали бы друг друга. За тебя!
– За тебя, Марья! – Иван выпил стопку водки и выдыхая сказал. – А вообще–то мой язык только в комплекте со всем остальным работает.
– Закусывай, Комплект. – смутившись от похвалы, Марья немного пригубила, потому что была женщиной непьющей, ну если только за компанию, как сейчас, и то чуть–чуть. – Саш, ты бери что видишь. Специально не готовилась, так, всё на скорую руку. – как и любая другая хорошая хозяйка, Марья лукавила, потому что было видно, на скорую руку такое не приготовить.
– Тебе когда обещали гипс снять? – хрустя маринованным огурчиком спросил дядя Саша.
– Обещали недели через три.
– Ну, это недолго. – по законам жанра, дальше должны были последовать рассказы о том кто, когда и что ломал и сколько пришлось носить этот самый, такой неудобный, но очень даже нужный гипс.

Но дядя Саша, взяв на себя труд зачинателя застольного разговора, не собирался даже начинать эту тему. Тема была скучной, и в силу своей скучности начала бы перетекать в другие темы, не менее скучные и длилась бы до тех пор, покуда водка не закончится.

Такие вещи происходят в тех случаях, когда выпить есть, а поговорить нету и темой для разговора назначается то, что более всего цепляется за глаза, а дальше, куда кривая вывезет. Сегодня «поговорить», как раз, было и было в достатке, но оно, это «поговорить» было предназначено для двоих, для Ивана и Марьи, а дядя Саша, хоть и принявший во всём участие, был лишним.

Но приличия (и какой дурак их придумал?) требовали того, чтобы их соблюдали, поэтому надо было выпить и закусить ещё как минимум раза три, а уж потом сославшись на неотложные дела, да вообще на что угодно, а то и вовсе ни на что не ссылаясь, можно было со спокойной душой: благодарить хозяйку, желать всего хорошего, раскланиваться и отправляться по своим делам. Это и предстояло сделать дяде Саше, ничего не поделаешь – приличия, чтоб им…

Иван, не отказываясь от очередной стопки, уплетал за обе щеки. Марья больше смотрела на Ивана и за происходящим вообще, чем ела и пила, а дядя Саша соблюдал приличия. А разговор, как тот уголек, если подуть – станет ярче, а не подуть – золой подернется, но совсем не погасает. Ему, угольку, ещё предстояло разгореться и превратиться в огонь, но это уж после того как всем надоест соблюдать эти самые дурацкие приличия и всё происходящее вернётся к своему естеству, без всяких там выкрутасов.

– Марья, – дядя Саша встал из–за стола. – спасибо тебе за хлеб–соль, пойду я.
– Да ладно, – отмахнулась Марья. – тебе спасибо, за то что помог.
– Саш, посидел бы ещё. – как бы в расчёте на два варианта сразу: на то, что дядя Саша останется, и на то что уйдет, предложил Иван. – Выпить–то ещё есть.
– Нет, хватит. – отклонил и поддержал Иваново предложение дядя Саша. – Мне есть чем заняться. А ты давай, поскорее до единого целого срастайся.
– Срастусь, куда я денусь. – пообещал Иван.