О тех, кто брал Берлин 250 лет назад

Австрийская императрица Мария-Терезия (1717-1780) любила вальсы, а прусский король Фридрих II (1712-1786) предпочитал марши, под которые без объявления войны захватил часть Австрии и заставлял маршировать австрийцев. Этого Мария-Терезия вынести не могла и обещала продать последнюю юбку, лишь бы освободить соотечественников, а французская королева и российская императрица вместо того, чтобы поделиться с подругой юбками, прислали ей свои армии, чему Фридрих II даже обрадовался, потому что из агрессора немедленно превратился в жертву агрессии.
Хуже всех, конечно, было французским и русским солдатам, вынужденным воевать невесть где и за что, да еще и под началом Марии-Терезии. Командующие французской и русской армиями это учитывали и как могли уклонялись от крупных сражений, но без них все же не обошлось.
На западе Фридрих II, соответственно, разгромил французов при Росбахе, а русских на востоке велел остановить фельдмаршалу Левальду при Гросс-Егерсдорфе (19/30.08.1757), где встретились 40 тысяч хорошо подготовленных прусских солдат и 80 тысяч наспех собранных и вооруженных русских. В результате беспорядочной и ожесточенной схватки пруссаки, разумеется, были отброшены, но потеряли лишь 2337, а русские – 4494 человека.
Их главнокомандующий генерал-фельдмаршал Степан Федорович Апраксин (1702-1758) докладывал императрице: «Ваше Императорское Величество приметить изволите, колико они исполняли свою должность. Словом сказать: никто не пренебрег иной, а буде кто презирал что-либо, то только жизнь свою, ибо ни один из раненых с места не сошел, и раны перевязать не дал, пока победа не одержана и дело совсем не окончено. Буде кто из генералов сам не получил, то, конечно, под тем лошадь, а под иным две ранена». После этого главнокомандующий начал отступление, а императорской Высшей военной конференции в оправдание написал: «Воинское искусство не в том одном состоит, чтобы баталию дать и, выиграв, далее за неприятелем гнаться, но наставливает о следствиях часто переменяющихся обстоятельств более рассуждать, всякую предвидимую гибель благовременно отвращать и о целости войска неусыпное попечение иметь».
Конференция постановила: «Предпринятая единожды без указу нашим генералом-фельдмаршалом Апраксиным ретирада тем больше неприятные произвела по себе следствия, что мы оной предвидеть и потому предупредить не могли, наступившее же ныне паче всех лет рано суровое и почти самое уже зимнее время делают бесплодными все наши усиления поправить их в скорости… Дабы потому толь надежнее потребные меры взять можно было, то мы за нужно рассудили команду над армиею у фельдмаршала Апраксина взяв, поручить оную генералу Фермору, а его (Апраксина) сюда к ответу позвать». В Нарве он был арестован по обвинению в государственной измене, под конвоем доставлен в Петербург и умерщвлен в Петропавловской крепости.
Солдаты говорили: «В кои-то веки Бог нас было помиловал, одарив благочестивым фельдмаршалом, да за наши грехи опять его от нас взял. A от нечестивых немцев какого добра ждать?» Хотя граф Вилим Вилимович Фермор (1702-1771) был англичанином, родившимся в Росии, и военную службу начал бомбардиром, то есть рядовым артиллеристом. Во время русско-турецкой войны (1736-1739) участвовал в осаде и бомбардировании Азова, Крымском походе и взятии Перекопской линии (28.05.1736), штурме Очакова (12.07.1737) и Ставучанском сражении (28.08.1739). В Черной Долине в Крыму с 350 солдатами был окружен несколькими тысячами турок, но построил солдат в каре и продержался до подмоги. В русско-шведскую войну (1741-1743) за храбрость в сражении при Вильманстранде (23.08.1741) был награжден орденом Святого Александра Невского. С началом русско-прусской войны он командовал корпусом, занявшим Мемель, Тильзит и Рагнит, при Гросс-Егерсдорфе командовал правой колонной, а получив командование армией, взял Кенигсберг, Эльбинг, Торн, Мариенвердер, Познань и Ландсберг, то есть овладел как Восточной, так и Западной Пруссией.
Это заставило Фридриха II с его 33-тысячной армией повернуть против 44-тысячной русской, и между ними состоялась Цорндорфская битва (14/25.08.1758), длившаяся десять часов. Писатель Андрей Тимофеевич Болотов (1738-1833) вспоминал, что «многие, будучи прострелены насквозь, не переставали держаться на ногах и до тех пор драться, покуда могли их держать на себе ноги; иные, потеряв руку, лежали уже на земле, а не переставали еще другою рукою обороняться и вредить своим неприятелям». К сумеркам прусская пехота с поля битвы бежала, и оно осталось за русскими. Граф Фермор был контужен и, по мнению конференции, не сумел придать единства действиям армии, сократившейся в результате этого наполовину.
Ему на смену прибыл отец воевавшего в звании поручика лейб-гвардии Семеновского полка впоследствии Владимирского генерал-губернатора и Костромского наместника (1784-1787) графа Ивана Петровича Салтыкова (1739-1805), генерал-аншеф (1754) и командир Украинских ландмилицких полков (1756-1759) граф Петр Семенович Салтыков (1698-1772), которого Болотов описал так: «Старичок, седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких украшений и без всех пышностей, ходил он по улицам и не имел за собою более двух или трех человек. Привыкнувшим к пышностям и великолепиям в командирах, чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простенькому и, по всему видимому, ничего не значащему старичку можно было быть главным командиром столь великой армии и предводительствовать ей против такого короля, который удивлял всю Европу своим мужеством, проворством и знанием военного искусства».
А старичок между тем произвел смотр своей армии и осмотр местности, решив принять бой под прикрытием заболоченного ручья. Для пруссаков это оказалось полной неожиданностью. В ручье они потеряли убитыми 4269, ранеными 1394 и без вести пропавшими 1495 человек. Наши потери в Пальцигском сражении (12/23.07.1759) составили 900 убитых и 3904 раненых, а наши трофеи – 4 знамени, 3 штандарта, 14 орудий и 4000 ружей, «кроме другой амуниции».
«Победа сия, – свидетельствовал все тот же Андрей Тимофеевич Болотов, – произвела многие и разные по себе последствия, из которых некоторые были для нас в особливости выгодны. Из сих наиглавнейшим было то, что все войска наши сим одолением неприятеля ободрилися и стали получать более на старичка, своего предводителя, надежды, который имел счастие с самого уже начала приезда своего солдатам полюбиться; а теперь полюбили они его еще более, да и у всех нас сделался он уже в лучшем уважении».
После выигранного сражения главнокомандующий русской армией постарался развить успех, но это вызвало ревность и противодействие австрийцев. Сначала они направили на соединение с армией Салтыкова 50-тысячную армию фельдмаршала Лаудона и обязали русских навести мосты у Фирштенберга, затем Лаудон сообщил Салтыкову о непредвиденной задержке перехода, а узнав о занятии русской армией  Франкфурта, заявил, что ему велено взять с Франкфурта миллион талеров контрибуции и разделить с русскими, и просил Салтыкова … передать ему 500 тысяч талеров.
Путь на Берлин 41 тысяче русских солдат Фридрих II попытался преградить 48 тысячами своих при Куннерсдорфе (01/12.08.1759), приблизившись к которому, Салтыков, наоборот, развернул армию тылом к Одеру, окопался, укрыл обозы и стал ждать удара, чтобы «по неприятельским предприятиям распоряжения делать». В итоге все прусские атаки были отражены картечным и ружейным огнем, после чего русско-австрийская кавалерия довершила разгром, доведя прусские потери до 7627 человек, помимо раненых, а также 4542 пленных и 2055 дезертиров. Русскими было захвачено 172 орудия, 26 знамен и 2 штандарта, а потеряно 2416 человек убитыми и 10863 ранеными. Австрийцами – 893 и 1398 человек.
В отчаянии Фридрих II сложил с себя главное командование со словами: «Эти войска, плохо предводительствуемые и медленно двигающиеся, опасны по своему мужеству и несокрушимой выносливости. Легче перебить русских, чем победить… Я не вижу больше никаких надежд, думаю, что все погибло».
Но австрийцы его спасли. Неисполнение ими собственных обязательств по обеспечению русской армии продовольствием и боеприпасами вынудили ее вместо наступления на Берлин отступить за Одер. Петр Семенович Салтыков говорил, что ему легче бороться с Фридрихом, чем с коварством австрийцев и недоверием петербургской конференции, находившейся под влиянием тех же австрийцев, и перенес наступление на 1760 год.
Первый набег на Берлин русской кавалерии под командованием саксонского уроженца Готлиба Генриха Тотлебена (1710-1773), стоивший неприятелю пяти тысяч солдат и пятидесяти семи орудий, получился пробным, зато произведенный отдельным корпусом графа Захара Григорьевича Чернышева (1722-1784) завершился полной капитуляцией (27.09/08.10.1760) и контрибуцией в 1500000 талеров. Правда, и Чернышев, получив известие о том, что Фридрих II с новой армией спешит к Берлину, был вынужден покинуть столицу. «Успел исполнить порученную мне комиссию, – вспоминал он впоследствии, – Берлин взял, в нем был; контрибуция и прочее с него собрано». За взятие Берлина он получил польский орден Белого Орла, а после войны – орден Черного Орла от … Фридриха II.
Для Российской империи победоносная война вследствие предательства императора Петра III Федоровича, как известно, закончилась ничем, если не считать немецкого перепуга на полтора столетия. По выражению французского историка Альберта Вандаля, «Фридрих II во всю свою жизнь знал только один страх – перед русскими войсками», а сам Фридрих II в автобиографии под названием «История моей жизни» писал о России, что это «страшная держава, перед которою через полстолетие задрожит вся Европа».
Осталось добавить, что участниками Семилетней войны было немало известных и неизвестных костромичей, а участниками взятия Берлина – как минимум семеро, что подтверждается документами. Это уроженцы Костромского уезда Илья Степанович Аристов (около 1730-1785), впоследствии сподвижник Емельяна Пугачева, Семен Иванович Ашитков (1711-1798), впоследствии Кадыйский уездный судья, князь Николай Андрианович Вяземский (1729 - не ранее 1805), Луховский (1767-1774) и последний Костромской (1777-1778) воевода, председатель Костромской палаты уголовного суда (1778-1786) и предводитель дворянства Костромского уезда (1790-1792), Александр Иванович Исаков (1740 – не ранее 1792), впоследствии заседатель Макарьевского совестного суда, и уроженец Нерехтского уезда Николай Петрович Даудов (1741 – не ранее 1792), впоследствии председатель костромских верхних расправы и земского суда, а также Алексей Петрович Мельгунов (1722-1788), Ярославский генерал-губернатор (1777-1788) и первый Костромской наместник (1778-1779), и Иван Львович Чернышев (1736-1793), пра­витель Костромского наместничества (1781-1784).