Правильная жизнь Инсценировка по Шукшину

 


ПРАВИЛЬНАЯ  ЖИЗНЬ
( инсценировка по произведениям В.М. ШУКШИНА:
   киноповести  «Калина красная» 
   рассказам - «Петка Краснов рассказывает…»,
                - «Как зайка летал на воздушных шариках». На учебный  конкурс одно-актовых пьес в Университет Культуры СПб )
    


  За столом в деревенской избе сидят двое. Им прислуживает женщина,- то уходит, то появляется. Заходит еще один. Он прерывает отчаянный спор сидящих за столом:
- О! А где братан?
Один из сидящих, отмахивается будто: «не мешай!» : - В бане. Грехи отмывает…  - и снова о своем – Да ты че говоришь-то? Замуж она в Краюшкино выходила, ну!
- Правильно. За этого… Тьфу ты! Как его?
- За Митьку Хромова она выходила!
- Ну, за Митьку.
- А Хромовых раскулачили…
- Кого раскулачили? Громовых? Здорово живешь?
- Да не Громовых, а Хромовых!
- А-а... А то я слушаю, значит, Хромова раскулачили..
- Ты слушаешь, как Петька говорит. Дай, Федя, довспомнить... Че стоишь? Пришедший садится.
 -Да, вспомнил, Хромов маслобойку держал.
- Кто маслобойку держал? Это маслобойку-то Воиновы держали, ты че! А Хромов, сам-то, гурты вон перегонял с Монголии. Шерстобитку они держали, верно, а маслобойку – Воиновы. Их тоже раскулачили. А самого Хромова прямо от гурта взяли… Я помню, мать сказывала, анбар стали ломать, пимы искали, они пимы катали, вся деревня в них, видел мальцом, ходила…
- Нашли?
- Девять пар…
Входит Петка Краснов, распаренный, после бани.
 - А вот и курортник, ёшь твою…- говорит Федя, вынимает  бутылку из кармана, воровато оглядываясь отчего-то – Напарился?
 Петя устало садится,  крутит головой:
 - Зой! Ну, где ты там?  Тащи закуску… - Женщина опять входит с тарелкой капусты:
 - Ладно, шепелявить-то… Несу уж… - ставит тарелку, снова уходит.
Разливают  по стаканам. Федя говорит:
- Ну , со свиданьицем, Петя… Уж соскучились мы по тебе. Расскажи, как там? Никто ж по курортам  не ездил из наших…
Все внимательно приготовились слушать.
 - Ну че, рассказывать-то? Народу там, мля!.. Ни продыху. И все с иголочки, вежливые , мля…
 -  Купался хоть ?
 - А как же. На плязе… Идешь, мля – там баба голая, там… Валяются… Идес, переступаес через них…
- Совсем что ли голые?
-  Засем? В энтих, как их,  купальники… Но это ж, фикция…
-  А ты-то как ? Одетый?
-  Засем? Нет, я сперва в трусах ходил, а потом  там мне посоветовал один – купить плавки. Ну и я стал, как и все… Так они, мля: и по улице ходят в таких вот станисках (показывает) – сортики называются. Ну, идесь, ну – смотрис. Неудобно вообсе-то.
- Ну да. Другая по харе даст.
- Мне там один посоветовал – Ты, говорит, купи темные очки – ни черта, говорит, не разберес, куда смотрис.
- Как же это?..
- А вот они! – Петр берет с комода очки. – На , надень! Ну надень!
- Смотри вон на Зойку – баску не поворачивай! Ниже! Смотрис?
- Ну…
- Заметно, куда он смотрит??
 - Нет, правда. Во!..
- Заходис вечером в ресторан, берес саслык, а тут  наярывают, мля, так наярывают!.. Он поет, а тут танцуют. Ну танцуют,  я те скажу!.. Сердце заходится, сто они выделывают! Так поглядис – вроде совестно, а потом подумаес: нет, красиво! Если уж им не совестно, чего-то мне совестно? Атомный век, мля, - должна быть скорость. Нет, красиво. Там один стоял: бесстыдники, говорит. Ну его тут же обрили: не нравится – не смотри! Иди спать! А один раз – как дали «Очи черные», у меня  на глазах слезы навернулись. Такое оссюсение : полезь на меня пять человек – не страстно. Чуть не заплакал, мля. А полезли куда-то  в гору -  я чуть не   на карачках домой приполз, мля, ну, красота! Море!.. Пароходы… И главное, на каждом пароходе своя музыка. Такое оссюсение – все море поет, мля. Спускаемся – опять в ресторан...
- Так это ж сколько денег просадить можно!? Если тут ресторан, там ресторан…
- Там рестораны на каждом сагу, братка. Дорого, конечно. Мне там один говорит: первый и последний раз. Нет, можно без ресторанов, там пельменные на каждом  сагу.
- Пельмени?!
- Пельмени. Пожалста. Три порции и сыт целый день.
- То-то ты полторы сотни ухайдакал, - по  ресторанам-то – вставила Зойка, убирая пустую посуду
- Десевле нельзя. Но сто я вам скажу; нигде ни одного грубого слова. Стобы матерное слово - бозе упаси! Только суточки, суточки… Все смеются, сутят. Прямо сердце радуется. И пьяных нету. Так идес – видис: врезамсы, паразит! По глазам видно. Но, - не сатается… А вот хохма была. Посли домик Чехова смотреть. Ну надели какие-то тряпосные стуковины на ноги – стоб пол не портить. Ну , сагаем, слусаем… А там под стеклом кожаное пальто  висит. Ну, эта женщина, солидная такая, стояла рядом, как заорет : « Это он такой больсой был!» Да как брякнется! – Петька один долго смеется, потом продолжает, - Она на каблучках, а хотела подойти поблизе – поглядеть пальто, а запуталась, в этих стуках-то…Ну, мля, все за животики взялись…
- А че за пальто-то? Какое пальто?
- Пальто Чехова. Ну писателя. Он в ем на Сахалин ездил.
- Ссылали что ли?
- Да зачем! Сам ездил – посмотреть. От он тогда и простыл. Додуматься – в таком пальтишечке в Сибирь. Я ее спрасиваю: «А от чего  у него чахотка была?» Да, мол, от житухи трудной, от невзгод, вилять начала. Ты понял. Ну-ка, протрясись в таком кожанчике всю-то Сибирь…
- Да она и была – трудная жизнь, раз ему тулуп не на что купить было…
- Може, не знал, он, какие тут  у нас холода…
 Петька молчит. Потом говорит: - Я вот спросить ее забыл – он летом туда ездил или зимой? А знаешь, какой у него рост был?
- У кого?
- У Чехова. Метр восемьдесят семь!
- Ну , удивил… Вон у Пашки-кузнеца два метра аж…
- Да, но за то экскурсоводы сами удивлялись – закусывает Петька
-  Ну а радикулит-то свой? Вылечил? – это спрашивает сосед, Родион.
- Да , Парфен, почти не чую. Во, гляди: встал, нагнулся, выпрямился. – Петька встал, нагнулся.  выпрямился. – А раньше как встанешь, так и сядешь. И не выпрямисся.
- А ты ж говоришь, на гору на карачках приполз.
- Не на гору, а с горы, с устатку. А на гору мне и сичас тяжело…
- Ну, пора и нам, на боковую, - сказал Петькин тесть, Кондрат. – Завтра вставать рано. Пойдешь со мною покосить, зятек? Или отдохнешь, с дороги-то?
- Пойду, Кондрат Емельяныч, как не помочь?
- Ну добре. Идешь, Родион – обращается к соседу Петьки и тут же обращается к хозяину : - Тебе теперь, Петро, двойную норму ломать надо. Полторы сотни за месяц ухайдакал…
- А дорога? – встрела Зоя - это не считая дороги…
- Да, кусаются они, курортики-то- заключил Родион.
- Виноват я теперь – сокрушается Петька. – Если он ко мне привязался?
- Кто тебя винит? – тесть надевает  кепку, - никто не винит.  Хворь – она всегда дорого стоит. Только ты  уж берегись. А то ведь не бережешься никак! Потные – под машину  лезете. Рази можно? На сырую землю спиной. Возьми да куфайку постели, тогда и лезь. Руки-то, не отсохнут.
Родион и Кондрат ,вытащив цигарки, выходят. Зоя  пошумливает на кухне. Остались братья. Зоя выходит к ним, молча, с грохотом убирает оставшуюся посуду, обращается к зятю:
 - Федька, я те говорила, чтоб ты больше с бутылкой не заявлялся?
 - Ну…
 - А че опять принес? Еще раз притащишь – выволочу за порог…
 - Да ты че, Зоя, ты че. С курорту ведь вернулся…
 - А он еще получит! На пляже там высматривал. Голых…
 - Да ты сто, Зой! Для веселья я только говорил, для веселья!
 - Для веселья? – Зоя взвилась.- Так ты бы  про них только и говорил! Ничего другого не нашлось рассказывать, - только «бабы, бабы…»
- Ну если их много, чего я сделаю?
- Ты лечиться поехал, а не глаза пялить на баб! Очки ему  посоветовали. Страмец! Я прям весь вечер со стыда сгорала…
- Так взяла бы и подсказала!.. Не суми зря-то. Зря сумис.
- Сумис, сумис… Сюсюкалка чертова!
- Ну ладно ус, успокойся. Там в бане, белье не замочено… Посмотри.
Зоя выходит, с силой хлопнув дверью. Братья остаются одни. Петька оправдывается:
  - Вот дура-то, вот дура! Да кому я там нужен? Там без меня хватает. Специально этим делом занимаются. Их со мной, сто ли, сравнишь?
- Да ничего, братка, ничего, не обращай внимания-то. Она так настрадалась, одна-то… На огороде,  и по хозяйству, и на работе... И помощи не хочет. Гордая…
- А ты че смурной такой? Вижу ведь… Неприятности какие?
- А были они, приятности-то, в нашем крестьянском труде? Да что ты, Петюнь. Тому угоди, туда съезди, того ублажи… С уборочной этой… Устал я за эти дни. Изнервничался. Ну да ничего! Все хорошо…
- Дочка-то поступила учиться?
- Поступила…Да вот боится. Учиться-то…
- Да ничего нет страстного в учебе! – напористо сказал Петро. – Сто за дикость - учебы страситься. Уж насему-то народу не учиться? Давно пора…  А помнись бабку Феклу? «Федька, не дочитывай до конца книгу – спятишь». Черт его знает, откуда этот страх перед книгой? – смотрит на пустой стол, - Эх, унесла все… Пойдем, провожу тебя, сто ли…
Федор, кряхтя, встает:
- Вот так издергаешься за день, наорешься, а потом ночью лежишь и думаешь: «Да пошли вы все к чертям собачьим! Есть у меня Родина, вот перед ней одной я и ответчик. Правильно живу или нет… Пошли, брат…
                Уходят.

                МУЗЫКА. ЗАНАВЕС.