Быть в строю роман

Быть в строю

Роман

Гелий Уралов








Москва – 2014











 
 
К читателю
Эта повесть об активных людях 70-х годов прошлого столетия. Они живут и работают в огромной советской империи, которая для них стала данностью. Та система: наличие парткомов, горкомов и обкомов наряду с министерствами и государственными учреждениями – это то, как все было устроено в стране. Главный герой начальник крупной стройки объединяющей строительство нового города и огромного химического комбината. Для героев главным в их жизни это дело, которым они занимаются. Для них не имеет значения, в какой системе в каком строе они находятся. Для них важно прилагать все свои знания и способности для достижения намеченных целей. Герои рады тому, что их невероятные усилия дают конкретный результат. Для них все, что делается, – все «по-честному», и не только работа, но и большая любовь.
В повествовании делается попытка согласовать интересы двух руководящих институтов того времени хозяйственного и партийного, что в  реальной жизни маловероятно.
Герои это люди огромного творчества. Принято считать, что творчество это для артистов, журналистов и других гуманитариев. Но разве можно сравнить творчество артиста, который зазубривает чужой текст и затем повторяет его в заданном исполнителю образе, с творчеством руководителя огромного коллектива, выполняющего конкретную задачу. Такой человек в ежесекундно изменяющейся обстановке вынужден мгновенно находить требуемые решения. Ему некому подсказать, у него нет режиссера, он обязан творить, находить такие меры воздействия на людей, которые приведут к намеченному результату. И это есть настоящее творчество. Решение, принятое неверно, приведет к провалу. И за каждое решение огромная ответственность, прежде всего перед самим собой.
Как и в любом обществе, встречаются и другие люди – низкие и подлые. Между первыми и вторыми естественно возникают конфликты. Однако побеждают творцы. Все содержание этого повествования написано на основе конкретного жизненного материала и той среды, в которой автор трудился и общался с людьми.
Гелий Уралов
Глава 1. Неожиданное предложение

Май не принес долгожданного тепла. Даже в солнечные ясные дни холодный воздух, нахлынувший откуда-то из Арктики, не прогревался на всю свои многокилометровую толщу, набухшие почки чуть-чуть приоткрыли щелочки своих клювов и замерли в ожидании потепления. Люди сдержанно и угрюмо поглядывали на тусклое неблагодарное солнце, которое лишь изредка появлялось в разрывах облаков, Было сыро и тоскливо. Только после второго праздника «Дня победы» ветер переменился, и по-настоящему летняя погода наконец-то пришла в столицу. Все ожило, распахнулись окна, раскрылись двери, из учреждений, жилых домов на площади и скверы, бульвары и проспекты хлынула многоликая, веселая и говорливая толпа.
Только два совершенно незнакомых друг другу человека были озабочены в этот день, делом одного и того же плана порядка и не ощущали общего весеннего настроения.
Первым был ответственный работник всесоюзного объединения «Промашимпорт» Сорокин, который только что получил письмо от американской корпорации «Эллис Пальморс». В письме в очень мягких и корректных выражениях сообщалось, что корпорация откладывает на неопределенней срок дальнейшее обсуждение проекта экспортного соглашения на поставку в 1972 году оборудования для строительства Нижнеречинского химического комбината и приносит свои извинения. Причины были несущественными. Только вчера в Министерстве внешней торговли Сорокин подтвердил возможность завизировать проект постановления по строительству этого комбината. Отношения с фирмой «Эллис Пальморс» как будто  бы складывались вполне нормально и не вызывали сомнений. И вот надо же такая досада! Это был не первый случай, когда в почти завершенную сделку вмешивался Госдепартамент Соединенных Штатов и относил к стратегическим предполагаемым поставкам оборудования. Так, очевидно обстояло дело и на сей раз.
Сорокин задумался. Перед глазами возникло хитрое лицо господина
Тамодзи Сано из японской кампании «Койо – Менка», с которым на одном из банкетов Торгово-промышленной палаты он встретился  на днях.
Тамодзи Сано улыбнулся белой щеточкой  сжатых зубов и напомнил Сорокину, что «Койо – Менка» выполняет крупные технологические контракты и согласна вновь вернуться к вопросу о поставках оборудования для Нижнереченского химического комбината.
При этом Тамодзи Сано оценил стоимость этого контракта на 20 миллионов долларов выше американских предложений. Сорокин вежливо поблагодарил.
– Очевидно «Койо – Менка» уже располагала информацией об американском отказе, – подумал Сорокин,  – иначе,  чем объяснить беспардонное взвинчивание цен.
Дело принимало серьезный оборот. Через час Сорокина принял заместитель министра внешней торговли.
Внимательно выслушав, он связался с министерством химии, и выяснил все о Нижнереченском комбинате.
– Время у нас еще есть, – сказал он на прощанье Сорокину,
– на первую очередь комбината оборудование будет поставляться по линии СЭВ, поэтому, чтобы успеть ко второй, немедленно войдите в контакт с «Койо – Менка», а я поработаю через МИД с американцами...
Второй человек, у которого также не было весеннего настроения, был заместитель министра строительства Петров Петр Егорович.
Петров расположился у большого министерского стола и, медленно поворачиваясь в удобном кресле, тщетно пытался сосредоточиться. Плотный, с коротко остриженными седеющими волосами на прямо посаженной крупной голове Петров был мрачен.
Он только что вернулся от Министра, где докладывал о состоянии дел на новой, недавно переданной им стройке Нижнереченского химической комбината.
– Необходимо принимать конкретные меры – думал Петров, – но, что со мной? Растерялся? – Нет!
Просто задачу подобрали слишком сложную и неожиданную.
– Построить в Нижнереченске крупнейший  нефтехимический  комплекс и уже в этой пятилетке дать продукцию. Причем все надо начинать с нуля, по сути, заново создавать коллектив.
В Старозаводском обкоме партии, куда он недавно ездил, первый секретарь Толоконников, и сопровождавший Петрова на стройку секретарь по промышленности Трофимов, возлагали на решение Совмина «о передаче» большие надежды и не скрывали своей радости. 
Они были правы: «Министерство ведет крупные стройки страны и всегда справляется с выполнением сложных заданий»  Он заверил секретарей обкома: «Необходимые меры будут приняты» – но, что это за меры, он даже сам еще не знал, и это тревожило.
Петров встал, прошелся по кабинету. На столе лежала нераспечатанная пачка сигарет.
Закурил.  После первой затяжки закружилась голова.
– Пора бы и бросать, – подумал он, – шестой десяток идет, не шутка.
Наиболее важный вопрос, который Петров не мог решить, состоял в том, кого назначить начальником Нижнереченской стройки. В кадровых делах Петров придерживался своей старой тактики.
Он считал, что на ответственные участки, пользуясь только анкетными данными, нельзя. И предпочитал назначать тех, кого лично знал и кто был уже проверен на деле. То, что такой подбор кадров истинные кадровики относили к Формулировке «Подбор по приятельским отношениям» его нисколько не смущало. Правда, теперь будучи зам министром, когда круг его влияния значительно расширился, принимать решения по кадровым вопросам  становилось сложней, но Петров не менял своего правила.
По Нижнереченской стройке управление кадров уже предлагало несколько кандидатур, но никого из них Петр Егорович не знал, и потому тянул, мучительно перебирая в памяти кого бы назначить.
Семенов, бывший работник аппарата ЦК – заместитель министра по кадрам, пытался нажать на Петрова, но безрезультатно. Пока, что он не соглашался ни на одну из предлагаемых кандидатур.
Дверь кабинета приоткрылась, в проеме показалась озабоченное лицо секретарши, Галины Николаевны.
– Что, Галя? Петров повернулся в ее сторону.
– Петр Егорович звонит какой-то Орлов. Настойчиво говорит:
– Очень необходимо встретиться.
– Орлов?!.. Да ведь это Евгений!  Соедини и быстрее.
– Петр Егорович! Здравствуйте!  Третий раз в  Москве и никак не могу повидаться. Завтра улетаю, хотел бы забежать.
– Евгений Николаевич, дорогой, здравствуй! Приезжай, жду...
– Сейчас посмотрим когда лучше …
Петров взял со стола страницу календаря, отпечатанную на машинке. Ежедневно такая страница, расписанная до минут, готовилась помощником и согласовывалась с ним с вечера.
Помощник был весьма пунктуальным человеком и с пристрастием следил за исполнением планов своего начальника.
На вторник 15 мая 1970 года значилось:
Пригласить: директора проектного института, начальника одной из пяти особо важных строек, находящихся у него под контролем, руководителей  ряда заводов. В 15:00 вызывали в ЦК, для информации по его поездке в Нижнереченск, далее шли согласования целого ряда важных документов, почта и ряд других дел. К листу календаря сбоку были приколоты краткие справки по каждому вопросу с необходимой информацией и цифровыми материалами.
Петров нажал кнопку переговорного устройства:
– Виталий Сергеевич, все вопросы профильтруйте до поездки в ЦК, после семнадцати я  буду занят.
– Но, Петр Егорович, – раздался просящий голос помощника... я ведь.., –
– Все Виталий! – Петров отключил переговорное устройство. Всякий раз, когда Петров вынужден был менять свои планы, ему было неловко. Он знал о той большой подготовительной работе, которую проделывал помощник.
– Я все слышал, Петр Егорович, понял, буду ровно в семнадцать, – радостно прокричал в трубку Орлов.
– А может, приедешь сейчас?
– Нет, мне удобней в семнадцать.
В Нижнереченск Петров выехал внезапно. Накануне, вызвал Министр. Охарактеризовав коротко задачи по Нижнереченску, сказал:
 – Слетайте, посмотрите. Отбиваться дольше бесполезно, в Совмине и ЦК решение принято. Знаю, что у вас большая загрузка, но вести стройку придется. Подберите кого-нибудь из наших, и поставьте начальником. Только учтите, ресурсы от отрасли не отрывать. Создайте хорошую базу, ну, а в общем, не мне Вас учить. Вот проект Постановления, возьмите с собой.
На стройку из областного центра вылетели вместе со вторым секретарем Обкома Трофимовым, на небольшом вертолете, выполняющем патрулирование нефтепроводов.
После часового перелета и дозаправки на попутном аэродроме, облетели и внимательно осмотрели с высоты птичьего полета будущую стройку. Пояснения давал Трофимов. Несколько зданий, дороги, поселок строителей – вот и все. Рядом большая река. Величественно извиваясь, она приглашала поваляться, и позагорать на своих песчаных отмелях, съездить на острова, заросшие мелким кустарником, погулять по раскинувшемуся по ее берегам сосновому бору.
Приземлились прямо на  территории будущего комбината.
Обошли площадку, осмотрели объекты. На небольшом совещании заслушали исполняющего обязанности начальника стройки.
План не выполнялся. Основная причина: нет материалов, цемента, кирпича, металла, машин, механизмов. Ссылки на объективные трудности, оторванность, отдаленность.
Вся эта безысходность была неприятна Петрову. Он умел бороться с проблемами,  решать вопросы, добиваться результатов:
– А тут, что? Болото!
Уезжая в Москву, после подробного разбора дел в Обкоме, он сказал:
– Чтобы  развернуться, нужен, и немедленно, новый, опытный, энергичный и решительный начальник. Без него нельзя начинать!..
Но где его найти? Всё такие люди занимают места на пусковых и особо важных стройках.  Взять сюда молодого парня, на рост, рискованно может свернуть шею; да и время будет потеряно.
Министр сказал: – Давай предложения.
Но предложений пока не было,  эти мысли и заботы найти нужного человека, не давали Петрову покоя и были прерваны звонком Орлова.
 – А если Орлов?
Кандидатура удивила своей невероятностью, и он сразу же отбросил ее в сторону. Но затем, еще раз внимательно подумав,  твердо решил.
– А ведь это самой подходящий работник, – и, обрадовавшись, что наконец-то пришло, с облегчением позвал помощника, чтобы начать намеченные дела.
Многие годы соединяли Петрова с Евгением, и началось все  с памятного эпизода на дороге. В ту осень, Петров,  тогда занимался строительством моторного завода, дождь беспрерывно лил сутками и, в короткие промежутки, когда он прекращался, казалось, что натруженное небо брало небольшую передышку, чтобы затем вновь и вновь обрушить на землю и людей тысячи тонн воды.
Тупорылые МАЗы  буксовали в непролазной топи разбитых дорог. Все бульдозеры, тракторы, тягачи были мобилизованы на дорогу, вытаскивать грузовики с бетоном, кирпичом, металлоконструкциями, и по  этой тоненькой ниточке шло ограниченное питание, способное еле-еле поддерживать жизнь в  почти парализованном организме.
Штаб стройки, бросив все силы и имеющиеся ресурсы на поддержание дорог, все же не приостанавливал ни на один час бетонирование фундаментов кузнечного цеха.
Шоферы после смены еле добирались до коек и мгновенно засыпали. Количество ездок все уменьшалось и уменьшалось. Просматривая очередную сводку за прошедшие сутки, начальник строительства не поверил своим глазам.
– Ни одного кубометра бетона! В чем дело?– Прокричал он в телефонную трубку, обращаясь к главному диспетчеру.
– Петр Егорович! Я считал, что с Вами..., что Вы сами распорядились…
Новый начальник участка Орлов, ссылаясь на Ваше указание, снял всех людей, технику, транспорт на восстановление дороги. Я полагал – это правильно.
– Какого черта! Он полагал! – завопил Петров, – Кто-то командует на стройке, а ты, главный диспетчер, для чего? Безо – бра –  зие! Немедленно вызвать ко мне, и бросил трубку на рычаг.
– Да, да! Это тот парень, – и мысленно представил себе их недавнюю встречу при приеме его на работу. Парень понравился, и Петров сам предложил ему работу на «кузнечном».
Зазвонил телефон, диспетчер докладывал:
– Начальник участка на дороге, явиться отказался и заявил, что если он нужен Петрову, то пусть тот сам приезжает на дорогу, а он занят и не может отлучиться ни на минуту.
– Что-то! – еще больше разъярился Петров, и с желанием немедленно отстранить за такие штучки там, на трассе, в назидание другим – он-то знает, как надо было поступить, натянув брезентовую робу, выбежал из управления и вскочил на подножку в поджидавший его вездеход «козел».
– На    кузнечный! – Приказал он водителю.
Уже в машине, несколько поостыв, он стал предсказывать возможные последствия точной задержки бетонирования.
– Если заштрабились, то еще ничего... ну, посмотрим, но этот новичок... Ишь ты, какая самостоятельность... хотя бы позвонил... Нет, его необходимо крепко наказать.
Подъезжая к «кузнечному», перед ним предстала неузнаваемая картина. Той грязи, сплошного месива на подъезде, не было, все вытолкали в сторону, откосы и канавы были заново спланированы, вода сошла с дороги. Самосвалы один за другим завозили щебень, бульдозеры разравнивали и укатывали его своими гусеницами, рабочие подравнивали отдельные выбоины.
Среди всего этого скопления техники и людей стоял парень насквозь промокший, но улыбающийся, и своим молодым голосом перекрикивая шум моторов и скрежет гусениц, руководил ходом работ.
Встречный самосвал притормозил, и из кабины высунулась смеющаяся Физиономия знакомого водителя, бывшего фронтовика
– Петр Егорович, спасибо, удружили   нам шоферам! Правильное решение приняли, теперь по такому бульвару по три нормы выполнять будем, да и парня хорошего прислали, вторые сутки пошли, не уходит с дороги.
– Причем тут я? – подумал Петров и направился к начальнику участка. Чем ближе он подходил, тем яснее представлял большой объем проделанной за сутки работы и радовался, что машины теперь пойдут по твердому основанию.
– Здравствуй, – Петров протянул руку.
– Здравствуете.
– Заштрабились? Да.
– Когда продолжите бетонирование?
– Через два часа.
Глядя на этого, насквозь промокшего, радостного парня, Петров улыбнулся и, возникшее прежде, желание отругать за самоуправство вместе с грубыми словами исчезли, а на смену им появились слова благодарности.
– Спасибо, инженер, молодец! Нужно во что б то ни стало войти в график.
– Войду! – начальник участка, не скрывал своей радости.
– Ну, будь здоров!
Петров повернулся и пошел к машине. С тех пор связала судьба молодого прораба Орлова с маститым управляющим  стройтреста Петром Егоровичем. Петров не имел сына, дочь, поступив в институт, уехала в Москву, и всю свою отцовскую привязанность он отдал молодому парню. Исподволь направлял он его действия, ставил на наиболее трудные участки, показывал и подсказывал как вести себя в той или иной ситуации. Как-то пригласил он Евгения к себе после работы и эти встречи, где Петров раскрывал перед ним новый прежде не изведанный для него мир, стали постоянными. Рассматривали разные строительные конструкции, способы возведения различных сооружений, вопросы хозяйственного руководства…
Через год Петров был уверен в знаниях молодого специалиста и смело выдвинул его главным инженером строительного управления. А еще через год Орлов стал начальником этого управления. Время шло,  и дела управления Орлова говорили сами за себя. Его признали не только на и стройке, но и в области. Когда же в другом городе потребовалось заменить управляющего трестом, и обком спросил мнение Петрова, тот не задумываясь, рекомендовал туда Евгения. Тридцатилетний управляющий дело  повел хорошо,   когда  же было трудно, приезжал к своему наставнику за советом. Встречаясь на областных активах, они всегда бывали вместе, делились своими заботами, подружились еще крепче. Через несколько лет Петров получил назначение заместителем министра и уехал в Москву.
Перед отъездом он провел с Евгением целый день, наставляя его на будущее,  еще раз раскрыл перед ним всю сложную сеть взаимоотношений, переплетающихся связей, приводил примеры из собственной жизни, пытаясь изложить всю  мудрость,  приобретенную за  долгие годы руководителем нескольких крупных строек.
– Я рад за Вас, Петр Егорович, – сказал на прощанье Орлов, – но мне грустно расставаться!
– Ничего, – ответил Петров, еще не раз  встретимся.
Но встречались они все-таки редко: работали в разных министерствах. Петров, конечно, знал кое-что. Слышал, что Орлов через три года сдал первую очередь, что в тресте у него подобрался дружный коллектив способных и настырных людей.
И вот теперь идея назначить Орлова, взволновала его.
Откладывая все на после встречи, Петров  не мог не думать про это:
– Возможно,  Евгений и согласится, он всегда стремился к большим делам, но имею ли я право перетягивать его сюда на эту совершенно новую стройплощадку в сложнейшую обстановку.
Совещание в ЦК началось ровно в 15 – 30. С заведующим отделом Петров уже прежде встречался. Тот  улыбнулся, пожал руку и пригласил садиться за длинный стол. Где, уже сидело много известных Петрову лиц, в том числе секретарь  Старозаводского Обкома Трофимов и вновь назначенный директор Нижнереченского химкомбината Николаев. Напротив Петрова расположились заместитель министра химии, директор головного проектного института и ряд других ответственных работников из Госплана, Госстроя и Совета Министров. Открыв совещание, заведующий отделом сказал, что после принятых решений по развитию химии за десять лет в стране проделана огромная работа ... В то же время потребности народного хозяйства химическая промышленность удовлетворяет не полностью... В ближайшее время намечено провести президиум Совета Министров, на котором будут рассмотрены вопросы увеличения капиталовложений и ускорения темпов роста химической промышленности ...
Страна вынуждена закупать большое количество естественного каучука за границей. Мы рассчитываем на создание в районе Нижнереченска крупного комплекса предприятий с выпуском продукции уже в ближайшие годы...
– Строительство комплекса поручено вашему Министерству – обратился он к Петрову – нас, интересует каковы принимаемые вами меры?
– Как дела с проектами, с заказами на оборудование? – вопрос, отнесся уже к заместителю Министра химии.
– Что намечено Обкомом?
– Прошу всех в течение месяца согласовать вопросы по проекту Постановления и представить его на утверждение.
– Совершенно очевидно, товарищи, – продолжал он, – через определенное время ЦК еще раз рассмотрит состояние дел на строительстве Нижнереченского комбината.
Затем директор проектного института подробно охарактеризовал будущий комбинат.
– Строительство, – говорил он, – рассчитано на десять – пятнадцать лет, к этому времени городское население Нижнереченска должно возрасти до трехсот тысяч человек...
Петров слушал выступления, одновременно рассматривая присутствующих и стараясь предугадать: кто «за» и кто «против» него?
– Возможно «химик» против. – Думал он, присвоив эту кличку замминистра химии.
Рядом сидел секретарь Обкома – Трофимов.
Петров посмотрел на него. Трофимов дружески улыбнулся, как бы сказав:
– Что? Вместе будем тянуть лямку? Ничего, одолеем.
Петров прислушался. Выступал "химик". Он говорил о том, что делает его Министерство, какие меры принимаются по созданию будущего коллектива, о том, что назначен директор, присутствующий здесь... В конце «химик» остановился на двух вопросах  заслуживающих внимания.
– Прежде всего, нас беспокоит, что министерство строительства еще не развернулось в достаточной степени на комбинате, об этом говорит хотя бы тот факт, что до настоящего времени еще не назначен начальник стройки.
– Да, это прямо в мой адрес – подумал Петров.
 – Во-вторых, по нашим данным, американцы до настоящего времени не подписали экспортное соглашение на поставку оборудования для производства наиболее дефицитного каучука и это обстоятельство не позволяет нам вести проектирование, я просил бы «Внешторг» ускорить решение вопросов.
Петрову дали слово к концу совещания.
– Будьте кратки, – предупредил заведующий отделом ЦК.
Петров в нескольких словах охарактеризовал состояние дел на строительстве Нижнереченского комбината,  добавив, что только вернулся оттуда.
– Министерство наметило оказать помощь транспортом и механизмами. На стройку направляется группа инженеров из наших институтов для подготовки проектов организации строительства. Через несколько дней туда выедет начальник главка, подбираем кандидатуру руководителя.
– Как бы попросить вас ускорить решение этого вопроса – вмешался заведующий отделом – кстати, у вас есть конкретные предложения? Кого намечаете?
Петров задумался: – Сказать или еще повременить? – и, решив, что убедит Орлова, ответил,
– Орлова, управляющего трестом из Сибири.
– Если нужна наша помощь, обращайтесь – предупредил заведующий отделом.
Когда Петров вернулся к себе в Министерство, было уже за шесть часов вечера, разговор предстоял сложный.
– Достаточно ли у меня сил и обаяния для того, чтобы убедить его? – думал он, поднимаясь на лифте, – события разворачиваются,  к сожалению так, что времени почти не остается.
По своему опыту он твердо знал, что выбор руководителя способного решать вопросы – это главная гарантия успеха всего дела.
И, уже сам, определившись, хотел доверить это новое большое дело только известному ему, проверенному человеку.
Встретились они прямо в приемной. Перед ним стоял все тот же Орлов, свежий, подтянутый. Высокий большой лоб, увенчанный аккуратно зачесанными, слега вьющимися русыми волосами. Острый взгляд карих глаз, мохнато нависающие брови, прямой нос, сжатая линия губ, твердый короткий подборок. Эти черты придавали Орлову вид человека волевого и целеустремленного.
В темно-синем в полоску костюме и красиво завязанным узлом бордового в крапинку галстука, он в свои тридцать пять лет, казался совсем еще молодым, и только сумрачный взгляд выдавал серьезность забот, лежавших на его плечах.
Крепко обнявшись прямо на глазах у изумленных посетителей, Петр Егорович отстранил Евгения, пристально посмотрел на него и сказал:
– А ты все такой же. Здравствуй!
И еще сильнее стиснув его, потащил за собой в кабинет.
– Ну, садись, рассказывай, – Петров указал на два кресла в углу.
– Дела заворачиваю, Петр Егорович – воодушевленно начал Орлов – с Вашей легкой руки выполняю самый  большой объем по Главку ...Народ подобрался крепкий задиристый. Второй год держу престижную премию Министерства. Недавно сдали крупный комбинат искусственного волокна. Приехал получать диплом.
Орлов с гордостью поднял руку – И вот я у Вас, очень хотелось встретиться. Как лучшее время вспоминаю нашу совместную работу.
– Ловлю на слове, с радостью отозвался Петров, – это можно поправить.
Евгений удивленно посмотрел и с сожалением ответил:
– Нет, Это невозможно. Слишком вжился там, крепкие корни пустил.
– Ну-ну, ладно, – испугавшись, что слишком рано начался это так необходимый для него разговор, промолвил Петров.
– А сам-то как живешь?
Дверь кабинета отворилась и вслед за Галиной Николаевной с папкой срочных бумаг, вошли еще два человека. Петров подошел к письменному столу, подписал,  не глядя, бумаги, затем, не приглашая сесть, переговорил с работниками и выпроводил их, говоря, – чрезвычайно занят. 
Зазвонил внутренний телефон,
– Слушаю... Да!.. Был... Семен Владимирович, я доложил в ЦК, что ты через два дня выезжаешь на стройку... Нет, откладывать нельзя!.. Завтра... Завтра будь у меня обязательно с утра... Ну, до свидания.
Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил снова. Отмахнувшись, как от назойливой мухи, и, не обращая внимания на продолжительные  настойчивые звонки, он подошел к Орлову и сел в кресло.
– Знаешь что, Евгений, не дадут нам тут нормально поговорить, давай-ка мы...
Петров встал, вышел в приемную
– Меня тут нет, – многозначительно сказал он секретарше,
– переключите все телефоны на себя и ...никого... ясно?
Затем закрыл дверь и захлопнул ее на внутренний замок.
– Вот так-то будет лучше.
Петров достал из сейфа бутылку коньяка и наполнил доверху две рюмки;
 – За встречу.
– За встречу, Петр Егорович.
– Десять лет прошло, и я очень рад, что ты все такой же молодец и сидишь вот так напротив – произнес Петров – рад очень рад нашей встрече... Как у вас там?  Да, видал недавно Воронцова.  «Ты, говорит, Петр Егорович, бросил нас. Хотя бы в гости приезжал, на хариуса, на тайменя свозили бы тебя. Такой рыбалки, как у нас, нигде нет»
– Полюбил я ваши края. Как он там, Василий Кириллович поживает?
– В расцвете сил, Петр Егорович. Большой человек – наш Хозяин. Помогает…
– Все хотел спросить тебя, Евгений, как же так случилось у тебя с Екатериной Васильевной, с Катей?
Волна воспоминаний накатилась на Орлова, он поперхнулся и нехотя задумчиво ответил: – не сошлись характерами… так, как-то...
Задумался, грустно добавил:
– Домой прихожу, тоска,  да и почти не бываю, все больше на стройке… так-то оно лучше...
Желая чем-то помочь и, не зная, что сделать, Петров встал, прошелся по кабинету.
Затем подошел к Евгению, сдержанно обнял:
– Ничего, у тебя все впереди Женя! Ты молод, полон сил. Давай выпьем за тебя, за твои успехи, за дело, которым руководишь. Будь здоров!
– Что- то смотрю я на Вас, Петр Егорович, и чувствую – есть у Вас какая-то задумка, которая не дает покоя, наверно что-то в ЦК?
– И, да и нет, а в общем да, есть у меня, Евгений, к тебе один разговор. Слушай и не торопись с выводами. Поручили нам большое дело, – и Петров рассказал о новой стройке, о своей поездке, о разговоре в ЦК.
– Я веду Нижнереченск , и мне совершенно не безразлично, кого туда поставить. Нужен опытный и проверенный человек.
– Петр Егорович!?
Орлов вжался в кресло, лукавая улыбка появилась на липе.
– Так вот Вы куда клоните? И этот надежный и проверенный человек должен быть я? Так я  Вас понял?
––Да, Евгений! – Твердо ответил Петров – именно ты.
– Более того, это очень серьезно и, если хочешь, это моя просьба к тебе. Я уже все продумал, у меня нет более достойной кандидатуры. Прошу тебя, отнесись с уважением к моей просьбе.
Орлов вскочил, хотел было сразу отказать, набегали слова:
– Это невозможно! обстановка... Бросить все... Новый завод заложили... Да и в области избрали в Бюро. Что скажут? Бросил, сбежал. Погнался за крупной стройкой.  Как я посмотрю им в глаза? – но он промолчал.
Затем посмотрев на Петра Егоровича, Орлов понял, как ему хочется поработать с ним вместе и чтобы задушить это появившееся желание, отвернулся и произнес,
– Нет! Я не могу! – и начал быстро ходить по кабинету.
Петров смотрел на бегающего Евгения, он знал его таким.
– Ничего, думал он, пусть выбегается, пусть выговорится, устанет, отойдет. В то же  время он понимал, что наступил момент, когда нужна выдержка и спокойствие, необходимо найти способ убедить Орлова, если этого не сделать сейчас, то другого такого случая больше не будет.
– Сядь, успокойся. Да перестань же ты бегать! Пойми, я тебе предлагаю не сахар, более того, это будет одна из труднейших строек, с которыми мне приходилось иметь дело. Край глухой, связь практически только самолетом, рабочих нет, жилья тоже, а специалистов сейчас, просто так, не заманишь. Все придется начинать с  нуля. В то же время сроки чрезвычайно сжаты. Пойми, это передний край, это те рубежи, на которых мы сегодня ведем ожесточенные бои за наш собственный каучук. Вспомни, как работали во время войны. Так вот – это именно то. Понимаю, бросить налаженное дело тяжело, жалко, несправедливо, все это я понимаю и, несмотря на это, прошу тебя, согласись. Если возьмешься, крупнейший комбинат, новый город, всё это будет создано твоими руками. Это ли не заслуга в жизни каждого строителя. Ну, а Обком я беру на себя.
Орлов сел, капли пота выступили на лбу.
– Ну и задачу Вы задали, Петр Егорович, к Вашим просьбам не могу относиться равнодушно, но и не могу дать согласие. А трудности есть трудности, – они меня никогда не смущали.
– Вот что, Евгений, прошу тебя, обдумай все... Это очень серьезно. Ответ дай завтра утром. Ну, а я, грешным делом, надеюсь, что поработаем еще вместе, а сейчас.
Он подошел к телефону, набрал номер.
– Клава, приехал Женя Орлов, ну-ка собери, что там есть у нас из министерских запасов, мы будем через полчаса. Кто дома?  Лиза с подругой, ну и отлично, пусть помогут...
– Одевайся, пошли, Евгений.
Петров жил недалеко, в высотном доме на набережной. Шли, молча, каждый думал о своем. И почему-то, как об уже потерянном дорогом для него событии, вспомнил Орлов недавний день, когда ему вручали престижный диплом. Выйдя, вперед он увидел в зале одобрительные взгляды.
– Как же они там будут без него дальше? Смогут ли так держать? Но почему они, а я? Что за поворот мыслей, зачем я об этом, как о прошлом? –
Дверь открыла Лиза – дочь Петра Егоровича.
– Вот и чудесно, папочка, а у нас все уже готово, – с этими словами Лиза встала на цыпочки, чтобы дотянуться и чмокнула отца. Затем она протянула руку Евгению Николаевичу. Орлов поклонился Лизе, взял ее округлую нежную руку и, слегка смутившись, по-мужски пожал.
– Ой, больно! – вскликнула Лиза, выдергивая руку, – мужчина должен нежно поцеловать, а Вы?
Но тут же заметив смущение Орлова, Лиза улыбнулась и доброжелательно добавила.
– Придется взять Вас на перевоспитание.
Небольшого роста, располневшая чуть больше, чем положено в ее возрасте, Лиза внимательно осмотрела этого крупного человека, с которым ей прежде встречаться не приходилось.
Когда Орлов работал с отцом, она училась в Москве в архитектурном институте. Домой приезжала только на каникулы и по окончании осталась в Москве.
– Что же вы стоите? Проходите, пожалуйста – сказала она, и сама первая прошла вперед.
Зайдя в комнату Орлов, увидел, показавшуюся из кухни Клавдию Семеновну, жену Петрова.
– Наконец-то Женечка! Сколько лет, сколько зим.
Они обнялись, как старые друзья.
– А Лиза-то у меня какова? Уже познакомилась? – продолжала она – Ты Женя великолепно выглядишь, правда, немного постарел, но все еще ничего, молодец.
Клавдии Семеновне было уже за пятьдесят, но она все еще сохраняла свою женственность, модно одевалась и очень не любила, если дочь называла ее бабушкой.
В гостиную вошла стройная молодая женщина. Ее белокурые волосы были собраны в высокую прическу, чуть заметный загар покрывал белую бархатистую кожу лица; особо выразительными были карие глаза – большие, лучистые; немного  приподняв уголки ярких губ, она улыбалась, и улыбка эта озаряла лицо ее добротой. Стройную фигуру молодой женщины красиво облегал светлый брючный костюм в сочетании с зеленой кофточкой и янтарными бусами. Подобранный с большим вкусом ансамбль еще более подчеркивал, сколь прелестна эта женщина.
– Знакомитесь!.. Светлана Архиповна Довжецкая, архитектор, моя любимая подруга... А это – друг папы, Евгений Николаевич, – представила их друг другу Лиза.
Необыкновенная красота Лизиной подруги поразила  Орлова. Ему вдруг захотелось взять ее руку и поцеловать, как только что учила Лиза. Но Светлана не подала руки, лишь слегка наклонила голову в знак приветствия.
– Папа!.. Мы сегодня организовали девичник, дело в том, что наши многоуважаемые мужья ушли на какую-то защиту, а затем на банкет. Нас, видите ли, они не соизволили взять с собой! Поэтому мы решили покутить сами! Вы будете нашими гостями, прошу Вас садиться. Евгений Николаевич, вы вот сюда, рядом со мной! А ты, папа, поухаживай за Светой. Мама, я надеюсь, ты не будешь ревновать?..
Рассадив всех и указав, матери, место во главе стола, Лиза удовлетворенно сказала:
– Ну вот, все получилось как нельзя лучше.
Орлов сидел напротив Светланы и не сводил с нее глаз. А она бросала короткие ответные взгляды своими широко раскрытыми прекрасными глазами. Выпили за встречу, за знакомство и разговор за столом вошел в свою размеренную  колею, каким он всегда бывает в таких случаях. Говорили о театре, о последних московских новостях.
Когда Лиза с мамой ушли на кухню готовить десерт, а Петр Егорович за ними, приготовить свой по особому рецепту коктейль, Евгений Николаевич и Светлана остались одни.
– Что Вы все так смотрите на меня? – спросила она, улыбнувшись своей мягкой улыбкой.
– Не могу налюбоваться Вашей красотой.
– Спасибо за комплимент, однако.
Домашняя обстановка отвлекла Орлова от тяжелых мыслей и он забыл на время о предложении Петрова и лишь теперь, разговорившись со Светой, поделился с ней своими заботами.
– Мне не хотелось бы отказать Петру Егоровичу, он для меня все равно, что отец, но и согласится тоже трудно, а ответ нужно дать завтра.
– А Вы знаете? – сказала Светлана,– я тоже слышала об этом городе, его кажется, проектируют в третьей мастерской нашего института, а я работаю в пятой, так что наши с Вами пути сходятся.
– Да что Вы?! – удивленно, воскликнул он – сегодня все сходятся на Нижнереченске. Но я, очевидно, откажусь. Хотя ... и он задумчиво посмотрел на Светлану.
После коктейля и десерта. Лиза пригласила мужчин потанцевать. Она не отпускала Орлова весь вечер и, когда он пытался направиться в сторону Светланы, говорила:
– Нет – нет! Вы сегодня мой.
Ей действительно понравился этот большой и сильный человек.
Вдруг посреди танца она остановилась, отвела Евгения Николаевича в сторону к креслу, захлопала в ладоши, и громко произнесла:
 – Коллективные танцы прекращаются! Давайте попросим Свету станцевать одну. Светочка, мы тебя очень просим, пожалуйста.
Переставили кассету. Раздалась ритмичная мелодия. Светлана ступила на средину ковра, сделала небольшой книксен, а потом, слегка наклонившись вперед и вытянув руки ладонями к зрителям, пошла выгибаясь, как индийская танцовщица, своим тонким станом, гибкая и легкая, по кругу.
Евгений Николаевич восхищенно смотрел на нее. Ему вдруг страстно захотелось сжать ее в своих объятьях... Музыка прекратилась...
Все зааплодировали. Лиза расцеловала Светлану. Было уже поздно. Вызвали такси. Орлов начал прощаться с хозяевами.
Петр Егорович, выйдя проводить на лестничную клетку, протянул ему руку.
– До завтра, Евгений. Жду твоего звонка.
Очутившись на улице, Лиза, а затем и Светлана протянули Орлову руки и с некоторой фамильярностью  подставили свои щечки, позволив себя поцеловать, уже выглядывая из такси, Светлана помахала ему рукой и сказала:
– Прощайте, а если, вдруг, надумаете ехать в Нижнереченск, – она быстро, записала номер на клочке бумаги и передала его Евгению  – то вот Вам мой телефон, сообщите.
Машина тронулась и растворилась в ночной прохладе московских улиц.
Придя в свой номер, Евгений долго сидел в кресле и перебирал в памяти события прошедшего дня. Неожиданное предложение, встреча с этой, сразу ставшей ему дорогой, женщиной... Обрывки мыслей вертелись в голове.
– Как быть? Что делать?
Достал начатую бутылку коньяка, налил четверть стакана.
Спать совершенно не хотелось. Неясный силуэт блестящего телефонного аппарата, привлек внимание.
Приезжая в Москву, он часто любил, вот так же в любое время звонить домой, поднимать среди ночи жену и рассказывать ей свои последние московские новости. Но сейчас звонить было некому и тоскливым холодом тянуло от телефона. Та его большая квартира теперь стала чужой, неуютной.
– Да, там дома у меня никого нет. И если бы не работа...
А может прислушаться к Петрову и принять его предложение? Нет! Это же мальчишество. Тебя, что гонят? Ну, а может согласиться.
И полет воображения унес его в тот неведомый край, на новые дела, в круговорот предстоящих событий.
Какая-то одержимость, радость принятого решения, которое пришло, вот так, неожиданно, под влиянием впечатлений сегодняшнего дня, появились в нем.
Позже, вспоминая об этой минуте, он так и не мог понять, что толкнуло его на этот шаг, то ли неприятное воспоминание о своем осиротевшем доме, то ли воображаемый размах будущего строительства, то ли надежда еще раз, когда-либо встретить эту прежде незнакомую чудесную женщину.
– Большие дела там затевают, а справлюсь ли? – И утвердительно махнув головой, решил.
– Справлюсь.
Орлов повернулся в кресле и схватил телефонную трубку. Было около двух часов ночи.
– Так вот из-за чего привлекал телефонный аппарат – пронеслось в голове.
Он набрал номер. В трубке долго шли позывные гудки. Затем раздался встревоженный голос.
– Алло, алло.
– Петр Егорович, это я. Я согласен, берусь. Но все решайте без меня, через верхи.  Не прощаюсь!  Жду ваших сообщений, – и резко положил трубку на рычаг.
А, Петров еще долго не выпускал из рук свою, не верил, что все свершилось, а из трубки непрерывно неслось: 
– Ту... ту... ту...



Глава 2. Светлана

Светлана проснулась. Она лежала высоко на подушке, заложив руки за голову, и всматривалась в темноту; где лишь по очертаниям угадывались отдельные предметы, принявшие какие-то загадочные и причудливые формы; наполовину зашторенное окно выделялось тусклым серым пятном; блики от уличного фонаря отсвечивались на потолке, отражаясь в зеркале туалетного столика.
Светлана прислушивалась … Ровное, спокойное дыхание Лизы доносилось с соседней кровати. В сонную тишину иногда врывались звуки хлопнувшей двери, передвигаемых предметов, чьих-то шагов, урчания автомобиля. Город просыпался. Близился рассвет.
Ей не спалось …
Приподнявшись на локтях она, напрягая зрение, всмотрелась в темноту: Лиза спала, свернувшись калачиком, подложив руку под щеку, и чему-то сладко улыбалась.
Вчера они были в театре, а затем поехали к ней ночевать. Долго болтали о всякой всячине, присущей лишь женщинам, и легли очень поздно.
Не спится …  Голова светлая, как стеклышко, и все мысли, мысли …
Последнее время мозг сверлит один и тот же вопрос: счастлива ли она?
Вот и сейчас …
Закрыв глаза, она представили себя в окружении ежедневных дел, дома с мужем и дочкой, в кругу друзей в архитектурной мастерской. Наверно она счастлива, почему бы нет? Муж – доцент; Наташа растет бодрым здоровым ребенком. Сама работает архитектором в ведущем институте, Что еще надо? Жизнь полна забот о муже, Наташа, с ее миром кукол и детских забав. Конечно, она счастлива! Что еще нужно для счастья? Дурацкий вопрос.
Почему же он возникает?
Словно два человека сидело в душе Светланы. Один говорил разумом, что все хорошо, что лучше не могло бы и быть, а второй где-то в глубине поддразнивал: 
– Нет, ты обманываешь себя, у тебя не все хорошо, тебе нужно большего, тебе нужно …
– Прочь проклятые мысли!  Зачем они вновь появляются? … Геннадий? … Но ведь прошло столько лет … Орлов? Но причем тут он, похож?  Есть что-то общее?
Не спится… Мысли бегут, унося куда-то в прошлое…

*      *      *
Светлана рано сформировалась из подростка в девушку, и потому быть может, за ней всегда увивался хвост мальчишек. Но в школе она поцеловалась только один раз с Колей одноклассником, в день выпуска. Тогда все на площади обнимались, целовались, и они тоже. Коля уехал с родителями на Север.
До встречи с Геннадием она только смеялась в лицо своим поклонникам. Ей действительно было смешно от их ухаживаний, неестественного поведения. Однокурсники, оставаясь с ней наедине, терялись, вели себя глупо, говорили какие-то жалкие слова, а ей  было смешно, и она хохотала  им в глаза.
А вот Геннадий. С ним все было по-другому.
… Тогда под Москвой, прошел густой крупный снег, очертания деревьев, просеки, по которой шла лыжня, все сразу изменилось,  стало новым и необычным. Светлана долго искала знакомый поворот, но, видно, свернула не там, где нужно и заблудилась. Пытаясь найти правильное направление, она начала кружить по одному и тому же месту. Теперь, потеряв всякую ориентацию, шла вперед с единственной надеждой встретить кого-нибудь. Мороз крепчал. Солнце садилось за лес. Когда она окончательно выбилась из сил и уже перестала верить в возможность найти свою просеку, из-за поворота показался лыжник. Он крупным шагом шел ей навстречу.
Светлана в изнеможении села прямо на лыжню и расплакалась.
– Что случилось? Что с Вами девушка? – спросил лыжник.
Стыдясь своих слез и одновременно радуясь встрече, она, всхлипывая, рассказала, что потеряла дорогу. Оказалось, ушла в сторону километров на пятнадцать. Он отдал ей свою куртку и, подбадривая громкими выкриками:
– Вперед! … Ну, еще немного! …– повел за собой. К месту добрались поздним вечером. Так они познакомились…
Когда через несколько дней он позвонил, чтобы пригласить на концерт, она сразу согласилась.
Выступал танцевальный ансамбль. Один номер сменялся другим: то танцы Севера, то индийские, то негритянские. Светлана была в восторге. Натянутость первых минут быстро прошла, и в перерыве они уже прогуливались по вестибюлю как старые друзья. Когда во втором отделении Геннадий взял ее руку, она не отняла, а ответила крепким пожатием.
Расставаясь, Геннадий спросил:
– В воскресенье на лыжах? 
– С тобой хоть на край света – смеясь, ответила она.
Время стремительно летело. Встречи, вначале редкие, участились, а затем стали постоянными. Весь окружающий мир, наполненный его присутствием, улыбками, делами, изменился для Светланы.
Геннадий был человеком увлекающимся. Особой его страстью были горы. Дома в его комнате вся стена была завешана фотографиями горных вершин, хребтов, отрогов, ледников. Среди всего этого нагромождения, совершенно неизвестных для Светланы форм, стояли улыбающиеся парни, обвитые веревками, в штормовках с рюкзаками за плечами и ледорубами в руках. Он много и увлекательно рассказывал о горах, о сложных восхождениях, о своих товарищах – альпинистах.
Светлана познакомилась с его друзьями. Это были мужественные и смелые люди.
Летом решили вместе поехать в альпинистский лагерь, где Геннадий будет работать инструктором, а затем в спортивной группе совершит ряд сложных восхождений.

Экзамены за третий курс позади, а впереди – встреча с неизвестным. Поезд мчит Светлану на юг. Мерно постукивают колеса. В окно купейного вагона врывается южное горячее солнце. Встречный ветер ласкает, приятно забираясь под полы одежды.
Светлана – сама свежесть … Ее все радует. Улыбка не сходит с уст. Как же, она впервые едет на юг к загадочным  и неизведанным горам, где ее ждет Геннадий. Вместе с ней радуются ее соседи по купе – молодые супруги Женя и Вера,  и агроном Ростовцев из Краснодарского края.
Вера старше Светланы на два года. Они подружились.
– Любишь? – спрашивает Вера, узнав от Светланы, что она едет к Геннадию
– Люблю,– признается Светлана.
Агроном отцовски поучает:
– И что в этом хорошего, лазать по горам? Вы к нам приезжайте. Простор. А когда хлеба созревают! Это же море! Смотришь и радуешься – вот он твой труд, твоя кровь.
Вечереет. Наступает ночь …
– Как вы?.. Я не представляю, как это вместе?.. – таинственно спрашивает Светлана, пристроившись рядышком с Верой, подоткнув разутые ноги байковым одеялом.
– Хорошо …– зажмурив глаза, отвечает Вера.
Минеральные Воды. Расталкивая пассажиров, Геннадий врывается в купе. У него букет красивых неизвестных цветов. Сам он – стройный, потемневший от горного солнца, в серой альпийской шляпе.
– Кто же так укладывает рюкзак? – бросает Геннадий и поднимая комковатый, как ватная подушка Светланин мешок.
– Ну, ничего научим – покровительственно говорит он, обнимая Светлану.
В Домбай – место альпинистского лагеря – добирались на лагерном автобусе. Геннадий в приподнятом настроении, рассказывал:
– Уже съехалась вся спортивная группа, приступили к тренировкам…
Из Карачаевска дорога, извиваясь по горной местности, бежала правым берегом реки Теберды, а затем по мосту перебросилась на левый.
– Смотри, – показывает Геннадий; на фоне зеленого леса хорошо выделялся красноватый утес, на котором прочно зацепился старинный храм.
– Это один из знаменитых христианских храмов. Видишь, вон там, у подножия горы белеют строения бывшего женского монастыря? Говорят, он построен без единого мужчины, самими монахинями. Вот и говори после этого, что женщины слабый пол.
Выросшая среди равнин, Светлана на все смотрела широко раскрытыми от удивления и радости глазами. Вон светлый орешник, за ним темная дубовая роща с могучими кряжистыми стволами, за которой встают голубые горы с их белоснежными вершинами.
– Вот и Теберда,– объявил Геннадий.
– Видишь вон эти причудливые изломы. Это Чертова гора или Шайтан Баши, а там…
Миновав мост через речку Гоначхир, дорога начала забирать круто вверх.
Домбай! Небольшая  окруженная горами зеленая поляна. Райский уголок, в центре которого три речки слились в один мощный поток. Солнце садилось, озарив белоснежные вершины ярким розовым пламенем.
Утром следующего дня, когда солнце только еще вышло из-за гор и все кругом искрилось ранним утренним блеском: лагерь проснулся; было прохладно; первые яркие лучи еще не грели, а только чуть ласкали; внизу под горой о чем-то монотонно говорила горная речка. Умывшись ледяной водой, позавтракав, Светлана с Геннадием отправились на обзорную площадку. Сквозь густой пихтовый лес, с его огромными гордо устремившими свои стволы в вышину деревьями. Сквозь густые заросли стелющегося можжевельника и рододендрона, тропа все круче и круче уходила вверх. Зона альпийских лугов. Высокая сочная трава в человеческий рост, тысячи разбросанных цветов: тут и васильки, и незабудки, и тюльпаны. Но вот лес оборвался, и перед глазами открылась величественная панорама раскинувшихся гор. Геннадий крепко сжимает руку Светланы.
– Ну как, нравится?
– Страшно красиво! Можно я буду здесь рисовать?..
– А теперь смотри.  Вон там проходит Главный Кавказский хребет. Наша Домбайская поляна находится на высоте тысяча шестьсот метров, горные вершины, окружающие ее, три – четыре километра высотой. Вот эта пирамида Бела – Лакая, а рядом с ней ослепительно сверкает вечно белая от снега Софруджу,  с вершины,  которой можно увидеть море.
Внизу перед ними расстилалось огромное пространство, всю ширь которого можно было ощутить лишь отсюда, сверху. Геннадий говорил еще и еще, рассказывал об альпинистских маршрутах, сложных восхождениях, но Светлана его уже не слушала, она просто смотрела на его загоревшее лицо, открытую шею, обнаженные сильные руки…
Ниже их, справа, была небольшая ровная площадка. Геннадий спустился туда и протянул руки Светлане. Всей тяжестью своего тела, поддавшись вперед, она обняла его за шею; он легко подхватил ее и понес. Очутившись на площадке, она так и не отнимала своих рук …
Они лежали в высокой траве альпийского луга. Пахло горячей травой. Жужжали, перелетая с цветка на цветок пчелы и осы. Над ними голубело лазурное бесконечное небо.
В лагере, оживленном от нахлынувших со всех концов страны молодыми, отчаянными парнями и девчатами, наступили учебные будни. Светлану определили во второй отряд. Начальником отряда был профессор Кирилл Павлович Лукьянов, который сам уже не совершал сложных спортивных восхождений, но по-прежнему, ежегодно приезжал в лагерь вместе со своей женой Софьей Владимировной и руководил подготовкой новичков на значок «Альпинист СССР».
Геннадий жил в инструкторском городке, в стороне от общего лагеря за столовой, чуть выше по склону. Светлана часто приходила к нему и здесь познакомилась с женой Лукьянова. Софья Владимировна стала приглашать ее к себе и, как сторожил лагеря, покровительствовала во многих делах.
За занятиями, тренировками проходило все время. Освобождались только после ужина. Из столовой с криками и присвистами вываливалась ватага второго отряда.
– Славик, вы куда? – кричала длинная Наташка, которую прозвали кочергой.
– Мы на речку.
– Подождите, мы с Галей забежим на минутку в палатку.
– Ребята, кто с нами? У нас две гитары.
– Серый, сбегай за Костей, пусть прихватит свистульку...
Постепенно толпа редела и все разбредались  небольшими компаниями в разные стороны. Но вот уже раздались первые аккорды, и под гитару звучат задорные альпинистские песни.
Светлана пошла к Софье Владимировне,  пить чай с конфетами «ассорти». Геннадий был занят, он с группой мастеров готовился к штурму Северной стены.
– Как, привыкаешь к горной жизни? – разливая чай в чашки на маленьком столике в углу, спросила Софья Владимировна.
– Мы с Кириллом не можем проводить отпуск по-другому, только в горах. А какая прелесть в феврале, настоящий зимний пляж. Кирилл говорит, что его научные труды не писались бы так плодотворно, если бы он не ездил в горы. Он здесь вдохновляется и получает зарядку на целый год. Кстати, Кирилл очень тепло отзывается о Гене. Ценит его способности, как будущего ученого. Здесь в лагере он самая популярная личность. Все с большим интересом ожидают их штурм. Парни подражают ему в манере держаться и говорить, а девушки не сводят глаз. Если бы не мои пятьдесят, я бы тоже влюбилась.
– А мне страшно, Софья Владимировна. Я просто боюсь, ведь это так опасно. Полтора километра почти отвесной стены, а если что-нибудь случится? Нет, нет! Я, конечно, желаю им успеха, но я боюсь за него. Зачем это так рисковать, зачем? Для чего он взял меня сюда? Я не знаю, как пережить эти три дня.
– Света, тебе нельзя так волноваться. Я тоже прежде была неспокойна, когда Кирилл уходил в горы, а потом поверила  в его силу, умение, осторожность. Мужчине риск необходим, он должен что-то совершать, покорять новые вершины, бороться с трудностями. Здесь, в горах ну… как на войне. Разве ты полюбила бы его другим?  Конечно, нет. Успокойся девочка, все будет нормально. Хочешь, мы поедем наблюдать за штурмом? У Кирилла есть большая подзорная труба.
Занятый подготовкой Геннадий почти не встречался со Светой. Лишь накануне, когда штурмовой группе дали день отдыха, вместе пошли к Большому водопаду.
В темной отшлифованной скале, отвесно нависавшей над глубоким ущельем,  из многочисленных расщелин вырывались мощные струи воды, то увеличивая, то уменьшая свой напор.
Казалось, что таинственный волшебник, спрятавшись где-то в глубине горы, расшалился и играет этими естественными фонтанами. Брызги от водопада подхватывались порывами легкого ветерка. На фоне темного горного неба горела яркая радуга. Светлана и Геннадий устроились на небольшой террасе и, прижавшись, друг к другу, грелись в лучах утреннего солнца. Каждый думал о своем. Ему впервые доверили руководство сложным восхождением. Она переживала за него.
– Я боюсь за тебя. Будь осторожней, родной. Ведь это очень опасно? Да? Скажи?..
Геннадий задумался. Маршрут действительно сложный,  две ночи на отвесной скале; три отрицательных угла; придется забить более сотни крючьев, ближе к вершине ледовый участок. Странно, но он не чувствовал опасности и не испытывал страха. Его тянуло туда на эту отвесную, как стена, скалу.
– Со мной отличные ребята. Мы сработались, и будем надежно страховать друг друга – ответил он.
Под ними ревела  и клокотала низвергающаяся в бездну вода.
– Пошли, надо еще раз все проверить и на отдых. Выезжаем завтра на рассвете, затем большой переход, послезавтра … Штурм.

… В эти дни лагерь жил известиями о спортивной группе. У столовой на специальном стенде вывесили схему прохождения маршрута. На схеме флажками отмечали точки, завоеванные у стены.
Альпинисты, обсуждая детали, всегда толпились у стенда.
– Здесь ночевка. Парень в серой вязаной шапочке с помпоном, ткнул пальцем в изображенный на схеме карниз.
– Ничего ты не знаешь, темнота, – презрительно вмешался другой в шляпе с пером, – на таких местах не ночуют …
– Ребята, а это восхождение какой категории? – спрашивал веснушчатый новичок.
Светлана подолгу стояла у стенда,  слушая, о чем говорят …
На второй день, когда Кирилл Павлович взял Светлану с собой, спортсмены должны были пройти две трети маршрута и зацепиться на ночевку перед наиболее сложным участком.
От места, куда подъехали на машине, пришлось идти часа два, поочередно неся тяжелую трубу с треногой.
Наконец, после изнурительного подъема, расположились на плоской площадке противоположного склона. Кирилл Павлович настроил трубу, Софья Владимировна вскинула бинокль.
C этого наблюдательного пункта хорошо просматривалась северная часть всего вздыбленного массива: с усеченной доской огромной стены. Суровая и неприступная, она вызывающе взирала на окружающий мир. Даже солнце только к вечеру осторожно притрагивалось к ней своими косыми лучами. Отсюда, c большого расстояния, отдельные детали рельефа сглаживались и лишь по белому снегу, приклеившемуся  между серых припорошенных скал, можно было различить кое-какие  неровности.
Светлана ничего не соображала, сердце тяжело стучало и гулко отдавалось в голове. Она с неприязнью смотрела на эту большую мрачную гору,  таящую в себе столько опасности.
– Вон там, куда показывают руками, четыре маленькие точки, но что они по сравнению с этим могучим исполином? Стоит ему чуть-чуть шевельнуть своим хребтом,  и он сбросит их прочь.
Ей дали глянуть в подзорную трубу. Между крестиками и делениями просматривались очертания отдельных деталей, и вот  четыре человеческие фигурки! Двое вверху, двое несколько ниже. Сердце замерло. В ярко оранжевых куртках они четко выделялись на общем сером фоне.
Она чутьем узнала Геннадия в верхнем альпинисте справа. Он стоял на небольшой полочке, отклонившись всем корпусом в сторону пропасти, очевидно, привязанный к вбитому крюку. Правой рукой делал какие-то движения.
Направив трубу вверх по предполагаемому ходу маршрута. Светлана замерла. Нависающие черные скалы!  Лед, снег! Ни одной площадки, где можно было стать, либо примоститься, а внизу – зияющая пропасть. Ей показалось,  будто бы он повернулся, и машет рукой. Помутилось в глазах, закружилась голова. Чтобы устоять, Светлана отошла и села на камень.
– Тяжело? – спросила Софья Владимировна, обняв Светлану за плечи.
– Будь мужественной, все идет по программе. Завтра решающий день, а послезавтра … вместе. Ну-ну, – и она поцеловала Светлану в щеку.
– Я должна сделать ему подарок, пусть это будет память о нашей встрече. Светлана взяла принесенный с собой мольберт, краски, бумагу: выбрала наиболее подходящую точку и начала рисовать.
– Надо схватить главное, остальное допишу дома, – решила она.
– Быстрее, быстрее, пока не наступил вечер.
Но как передать всю эту суровую красоту? Как найти верное соотношение красок, скал, неба, снега, чтобы рисунок зазвучал теми чувствами, которыми она полна?
Светлана, в своем воображении вместе  с альпинистами перебиралась с полки на полку, с карниза на карниз, забивала крючья. Она все время представляла эту отвесную стену со снегом и льдом и понимала;
– Отколись уступ, за который ты держишься рукой, или соскользни нога. Ты летишь в пропасть маятником на двойную длину веревки, хотя тебя и страхуют снизу.
Теперь она так же, как и все, а может еще больше, гордилась его мужеством, восхищалась его смелостью …

– Подтянуть животики! Сми – и – и – рна!  Все вместе, дружно! Так! Еще раз! – командовал дежурный по лагерю молодцеватый  разрядник Вася.
Стройная шеренга единым дыханием рвала:
– Привет участникам штурма.
– Не вижу улыбок! – грассируя, выговаривал Вася.
– Кто с цветами проходите вперед.
Лагерь всем своим много сотенным составом выстроился на торжественную линейку для встречи победителей. Вот и они. Отдается рапорт …
Светлана стоит в своей шеренге, и смотрит, смотрит:
– Боже! Как он похудел за эти дни. На обветренном лице солнечные ожоги. Губы с налетом розовой пленки. Быстрее, кончайте речи! Дайте мне, как следует взглянуть на него.
Геннадий ищет глазами Светлану, их взгляды встречаются. Официальная часть закончена, все бросаются к героям. Их качают, высоко подбрасывая вверх, кричат:
– Ур – Ра – Ааа.
Расталкивая толпу, Светлана добирается до него, и они вместе летят вверх.
– Жив? Здоров? Родной!.. Я так переживала. Ты устал?
Она, нисколько не стесняясь, обняла его; Они идут рядом радостные, возбужденные.
– Я написала для тебя маленькую картинку… с горами. Это мой подарок шепчет Светлана.
Он крепко прижимает ее к себе: и ласково говорит
– В сентябре сыграем свадьбу.
Светлане хорошо, комок подкатывается к горлу. Она гордится им, гордится своей любовью!
Вскоре они расстались. Геннадий уехал в Безынгийский  район для участия в ряде восхождений, Светлана с Кириллом Павловичем и Софьей Владимировной пошли через Клухорский перевал в Сухуми, завершить свой отпуск на море…
Светлана приехала домой черная от южного загара, свежая, окрепшая.
– Мамочка, письма есть? – Прямо с порога спросила она, обнимая и целуя мать.
– Есть два, – ответила мать. – Как ты отдыхала, доченька? Рассказывай, я уже соскучилась по тебе.
– Сейчас мамочка, дай прочитаю письма.
Ну конечно это были письма от него. Это его строгий и четкий почерк. Она прямо с дороги, не переодеваясь, схватила письма и пошла в свою комнату. В первом письме Геннадий писал, о том, как добрались, об организации долинного базового лагеря, о ребятах. « Скоро вверх, скучаю и жду встречи с тобой».
Второе письмо было написано за несколько дней до восхождения. Он писал: «Дорогая Света! Пользуясь отправкой наших вьючных ишаков в селение за продуктами, посылаю тебе второе письмо. Прошло пятнадцать дней, как мы расстались, а мне уже тоскливо без тебя. Мы разбили свой бивуачий лагерь в районе Безынгайского ледника. Устроились хорошо, даже с некоторым комфортом. Несколько раз выходили в двух - трехдневные походы для изучения обстановки. На днях начнем забрасывать промежуточные базы. Горы здесь несколько иные, более суровые, чем те, которые ты видела в Домбае. Предстоит много работать со льдом. На днях у нас с Сергеем произошел курьезный случай. Мы спустились вниз в зону лугов. Там познакомились с местным чабаном, который пас большую отару овец. В знак особого уважения он приготовил нам по-своему барана, зажарив его целиком на вертеле. Мясо было настолько вкусным, что мы съели барана вдвоем. Стало плохо. Пришлось лезть в ледяную горную речку. Этим и спаслись.
Все время думаю о тебе. Твоя картина со мной. Это для меня самый дорогой подарок.
Приеду примерно в 20-х числах. О нашем намерении написал своим родителям. Пообещал, сразу же после приезда, познакомить с тобой. Они у меня очень хорошие славные люди.
Ты наверно сейчас где-то на море, пляжишься и объедаешься  фруктами, но так как не знаю где, пишу тебе в Москву. До скорой встречи. Крепко целую, твой Геннадий».
Светлана окончила читать и взглянула на листок календаря: «Он приедет через три дня!»
Мамочка, – крикнула она, – иди сюда.
Мать зашла к ней в комнату.
– Света переодевайся быстрей. У меня сегодня пирог с яблоками, – сказала она.
– Мама! – просияла Светлана. – Мамочка! Я выхожу замуж! Он такой, такой хороший.
И она быстро, чтобы не дать матери опомнится, начала рассказывать ей про Геннадия. Об их встречах в Москве, об их поездке на Кавказ, о том какой он смелый и мужественный.
– Я люблю его.
Она достала его фотографию, поцеловала и отдала матери.
Мать, ничего не говоря, молча, смотрела на дочь. Такой возбужденной с сияющими глазами она прежде не видела ее.
– Как же так? Почему не посоветовалась?
Материнская обида, чуть не захлестнула ее, но она успокоилась, подумав, что это должно было когда-то произойти, просто казалось, что это еще нескоро. Но что поделаешь? Лишь бы были счастливы.
Светлана умылась, переоделась. Они пили чай с яблочным пирогом, а затем вместе целый день планировали, где будет свадьба, что необходимо приготовить, где они будут жить…
Счастливая, в ожидании больших перемен, с тревогами предстоящих хлопот, а главное с мыслями о скорой встрече, усталая Светлана заснула без сновидений.
Утром позавтракав, приняв освежающий душ, в приподнятом настроении, она поставила пластинку, и, подтанцовывая в такт музыке, разбирала свои наряды, решая, в чем его встретить…
В дверях раздался звонок. Кто бы это мог быть? Мурлыча под нос полюбившуюся мелодию, она пошла открывать.
В дверях стояли Кирилл Павлович и Софья Владимировна.
Из Сухуми супруги уехали в Крым, договорившись, что в Москве обязательно встретятся.
– Какая радость – вскрикнула  Светлана и бросилась обнимать Софью Владимировну.
– Заходите, заходите! Мамочка, иди я тебя познакомлю … Лица, гостей почему-то не выражали радости. Вошли в комнату. Сели.
– Мама, чем будем угощать?
– Подожди Светлана, – тихо сказал Кирилл Павлович и, дотянувшись до проигрывателя, выключил музыку. Мрачное, серое выражение его лица, навлекло на тревожные мысли:
– Что случилось? – посмотрела в его глаза, они выражали какую-то глубокую безраздельную скорбь.
– Не может быть. Нет! Нет! ...
Светлана встала, руки ее словно у провинившегося школьника сами собой легли по швам. Предчувствие  чего-то страшного, пригвоздило к месту.
– Светлана, – каким-то далеким холодным голосом  произнес он,
– Светлана, сядь, пожалуйста.
Она продолжала стоять.
– Светлана, будь мужественной, – приплыло издалека,
– мы пришли для того, чтобы сообщить, что Геннадий … погиб… спасая товарищей, что ...
Она уже поняла на мгновение раньше, поняла по выражению его глаз, по его помертвевшему голосу.
– А – а – а, – словно стон раненной птицы вырвалось из уст и, запрокинув голову, она начала падать назад.
… Когда очнулась, был вечер. Она лежала в постели, над ней склонилась мать, по ее щекам текли слезы. И тотчас в сознании восстановился весь ужас происшедшего.
 – Я еще жива? Зачем? А он, где-то там, под холодными камнями и снегом. Его нет… и, ничего от него не осталось. Почему тогда, не была с ним близкой во всем. Почему? Был бы ребенок. Я бы всю свою любовь отдала ему. А теперь?  Зачем жить. Для чего? – Она закрыла глаза.
– Доченька, родная, – доносились ласковые тихие слова матери, – ну что же  ты так?  Видно крепко полюбила.
Мать гладила ее по щекам, по лбу. Раскрытые глаза Светланы удивленно смотрели на мать: «Ну что она может  понять?»
– Вот и у меня так было в сорок четвертом, продолжал тихий ласковый голос, – приехали офицеры штаба и сказали:
«Отец твой погиб смертью храбрых».
Видно уж такая наша женская доля.
Мать зарыдала и прижалась к дочери. Светлана лежала в тупом оцепенении.
Потрясение было настолько сильным, что Светлана долго не могла оправиться. Приглашали лучших врачей. Приходили подруги, Софья Владимировна. Все о чем-то хлопотали, а ей было все безразлично. Она похудела, щеки ввалились. В институте пришлось взять административный отпуск.
Лишь через полгода начала приходить в себя, рана постепенно зарубцевалась …

     Арнольд познакомился с ней в период защиты. Он входил в состав экзаменационной комиссии, задавал вопросы.
– На какие группы делятся горные породы? – спрашивал он. И когда она в своем ответе спутала породы метаморфические и осадочные, а мрамор отнесла к изверженным, он укоризненно, но доброжелательно сказал:
– Архитектору надо разбираться в природных строительных материалах.
На этом их знакомство закончилось. Прежде она не встречала его, так как он преподавал недавно, и кафедра стройматериалов для архитекторов была неосновной. На выпускном вечере Арнольд Григорьевич подсел к ней за стол. Он не был теперь экзаменатором, выглядел не так строго, как на экзаменах, вел себя непринужденно и занятно, веселился вместе со всеми. Ей показалось, что он был ровесником.
– Вы узнаете меня Светлана? Я, правда, несколько смутил Вас на экзаменах, но прошу, простите меня. Уверяю, что это не повлияло на Вашу оценку. Теперь я с Вами равный и это дает мне право пригласить Вас на танец.
Они танцевали. Позже он попросил:
– Прошу Вас зовите меня просто Арнольд, так будет лучше.
Через несколько дней он уже хлопотал об ее назначении. Вскоре стал частым гостем в их доме, приносил цветы, интересовался здоровьем мамы.
Будучи весьма пунктуальным, приходил к ним по пятницам, к семи вечера. Мама привыкла к этому распорядку и уже накануне хлопотала на кухне, стряпала вкусные пироги, торты, печенья. Пили чай. Арнольд Григорьевич рассказывал о своих делах на кафедре.

Однажды, когда в очередную пятницу он не пришел, мать забеспокоилась, а когда Светлана пренебрежительно сказала:
– Не пришел ладно, пришел тоже ладно, какая разница, мама?
Мать с обидой ответила:
– Ты еще молода и глупа, ну чем плохой мужчина? Симпатичный, молодой, обходительный, кандидат наук. Я лучшего и не желаю для тебя, о таких говорят - блестящая партия. Ты присмотрись, дуреха, и призадумайся, мне кажется  у него серьезные намерения.
– Да ладно уж, мама – безразлично ответила дочь. Но случилось так, что после этого разговора, они стали чаще встречаться, вместе проводили время, ходили в гости.
Светлану удивляли его способности: всех знать, быть очень общительным: он мог достать билеты в любой театр, провести без очереди в ресторан, свободно вел себя с учеными и художниками, артистами и инженерами. Затем она привыкла к нему, и это стало в ее жизни чем-то постоянным и обязательным.
Новогодний праздник встречали в ресторане. От большого количества выпитого шампанского, было шумно и весело.
Когда Арнольд Григорьевич провожал Светлану, был уже четвертый час. Погода стояла безветренная, крупные хлопья снега, как маленькие парашюты, плавно падали, покрывая все своими сверкающими куполами. Яркая иллюминация, новогодние елки,  веселые компании, влюбленные пары – все это наполняло атмосферу особым праздничным гомоном.
В эту ночь он сказал ей, что жить без нее не может и предложил выйти замуж. Она согласилась.
В то же утро, когда они пришли домой, он сказал Светиной маме:
– Анна Петровна, я предложил Светлане выйти за меня замуж, она дала свое согласие, но естественно мы можем пойти на этот шаг только с вашего разрешения, поэтому я прошу руки вашей дочери.
– Что вы, что вы, Арнольд Григорьевич, сейчас не те времена, – радостно ответила мать, – ну и если вы оба решились на такой шаг, то я конечно согласна. Дайте же быстрее я вас обоих поцелую. Будьте счастливы.
Затем они поехали к матери Арнольда. Это была маленькая худая старушка. Она очень надменно и холодно приняла будущую невестку. Все свое внимание уделяла сыну, на нее же смотрела не более, чем как на красивую брошь, которую ее сын выбрал к своему галстуку. Ее поведение говорило о том большом влиянии, которое она имела на Арнольда.
Немного поговорив, продолжая рассматривать Светлану, она, наконец, пригласила их на чай, дав тем самым понять, что и она согласна на их брак.
Свадьбу сыграли в феврале. Зарегистрировались в лучшем Дворце бракосочетаний. Все шло хорошо, Въехали в новую  квартиру. Арнольд  был внимателен, предугадывал каждое ее желанию много делал по благоустройству квартиры, помогал ей во всем, не жалел денег на ее наряды.    Воспоминания о Геннадии ушли как-то сами собой.
Через год родилась Наташенька и заслонила собой все. Арнольд Григорьевич, хотя и считал, что все заботы по дому и воспитанию детей, должны ложиться на плечи жены, однако и сам развил бурную деятельность, что-то бесконечно приносил, теребил ее расспросами, проявлял внимание, копошился.
Но бабушка сразу же заняла передовые рубежи и никого не подпускала к внучке, она была без ума от нее.
Арнольд Григорьевич  писал докторскую, много работал.
Как-то у них дома организовали небольшую вечеринку. Были приглашены целая плеяда научных светил с женами  и конечно старик Тарасов – шеф Арнольда. После хорошего угощения, гости разбрелись по группкам и оживленно беседовали.
– Вы читали работу Герасимова? … Ну что вы! … Своими доводами он  полностью разбил Хирсанова …
– Да, Вы спрашиваете, защитился ли Семен Петрович. Ни одного черного шара. Правда, оппонент попался дрянной, все напирал на малое  практическое значение, на невозможность внедрения...
Включили магнитофон. Светлана станцевала так, как она умела. Все были в восторге, особенно старик. Он сидел со сверкающими глазами и не сводил  с неё глаз.
Подошел Арнольд:
– Светочка, я тебя очень прошу, побудь с ним поближе, даже если нетрудно, пококетничай – сказал он.
– Ну что тебе стоит? А для меня это очень важно. Мой шеф любит быть в компании красивых женщин.
Она, сморщившись, удивленно посмотрела на мужа.
– Раз тебе это неприятно … тогда не надо, – с обидой бросил Арнольд, – но для меня… это... и он махнул рукой. Она согласилась.
Остаток вечера провела рядом с профессором. Он говорил ей какие-то банальные вещи, теребил ее руку своими старческими пальцами, чмокал в локоть беззубым ртом, даже попытался пригласить на свидание.
Было противно, но, играя роль хозяйки и отдавая должное важному гостю, она терпела…
… Когда после нескольких лет разлуки, Светлана случайно встретилась с Лизой, (в институте они учились на разных курсах) Светлана обрадовалась. Они подружились. Общность интересов супругов, еще более сблизила …     Жизнь шла своим чередом. Проходили годы. Все знакомые и друзья считали, что их дом – полная чаша. Все хорошо, все у них есть, Но иногда, Светлана ощущала, что ей чего-то не хватает, между ней и мужем нет искренности, общих взаимных интересов…
На улице было уже совсем светло, а Лиза все еще спала. За окном шел мягкий снег, воздух в комнате был теплый, приятный. Светлана встала, немного приоткрыла форточку, вдохнула струю свежего воздуха и села на пуф у туалетного столика.
Воспоминания о прошлом встревожили. Всматриваясь в свое лицо, она начала расчесывать вьющиеся шелковистые волосы, затем сколола их большим узлом и разложила щеточки, кисточки, щипчики, приготовив их для работы.
– Что-то изменилось за последнее время, – думала она, – благополучие и ход жизни прежние, но все стало как-то уж слишком безоблачно, слишком пресно. Кроме Наташеньки меня ничего не волнует. Арнольд только и занят своей диссертацией, мои дела его совершенно не интересуют. Вся эта борьба у них на кафедре, подобна буре в чашке чая. Он любит брать меня на различные банкеты и приемы больше для себя, чтобы я выделяла его, и все говорили:
– Смотрите, какая красивая жена у Довжецкого, он и тут преуспел.
Нанося на кожу смягчающий крем и распределяя его легким поглаживающим движением, она машинально начала массировать лицо…
– Раз, два, три, четыре, – считала она в такт движениям своих пальцев.
– Для чего ты задаешь себе эти вопросы? Видно тот, второй человек, никак не успокоится. Пережив однажды, второго не бывает, …да и кто он такой, этот Орлов? Ты его совершенно не знаешь …  Похож на Геннадия? … Ну и что?  Просто, та старая рана немного заныла и ты взволновалась? … Перестань! Будь верной женой.
За мыслями Светлана не заметила, как Лиза проснулась, и когда та поцеловала ее в голую спину в разрезе ночного пеньюара, вздрогнула.
– Доброе утро, – прошептала Лиза, обняв Светлану за плечи.
– Ну и красивая ты, Светка, я просто завидую тебе. Что ж ты так? Сама встала, наводишь красоту, а про меня забыла? – продолжала она игриво.
– Нет, нет, что ты? Ты так сладко спала, что мне было совестно тебя будить.
– Света, я все хочу спросить, – загадочно прошептала Лиза, – как Вы живете с Арнольдом?
– Ты знаешь, – продолжала она, – я так люблю своего Костика, он такой славный и мне все хочется узнать, а как у других? Любишь ты его?
Светлана задумалась: – Мне трудно ответить на этот вопрос. Кажется, люблю ...
– Ну что ты, Света! Разве можно сомневаться. У тебя такой муж, скоро доктор наук. А если заскучала, заведи любовника, так многие сейчас делают.
– Да ты что, Лиза? О чем говоришь? И так спокойно, будто речь идет о домашней собачке. Ты что сама ...
– Ну, ну! – перебила Лиза и поднесла палец к губам, – об этом у женщин не спрашивают.
Они встали и, не одеваясь, в ночных рубашках пошли умываться и пить кофе.







Глава 3. Погружение

Пронизывающий февральский ветер забирался во все щели, нахально лез за воротники, срывал шапки, заметал снегом дороги.  Но народ на стройке был упрямый. Строители приспособились, привыкли к зиме. Научились греться в теплушках, прикрывать бетон  и раствор от мороза, долбить и грызть мёрзлую землю, бетонировать, варить, монтировать, прямо на холоде.
К зеленому вагону, стоящему на полозьях из труб, к которому были приставлены два щитовых домика так, что образовалась буква «П», подкатывали машины разных калибров: двухместные москвичи или как их здесь прозвали «шиньоны» и «полуботинки», грузовые уазики с самодельным надстроенным салоном, «козлы» – ГАЗ-69, просто грузовые «летучки».
Это начальники строительных управлений, специализированных участков, различных служб и подразделений съезжались сюда, в контору начальника СМУ-3 Киселева, где Орлов назначил совещание по общим вопросам всей стройки. С красными обветренными лицами, плотные и круглые в своих меховых дубленых куртках, валенках, унтах и сапогах они протискивались в двери, занимали места подальше от председательского стола, закуривали. Орлова еще не было …
С приездом нового начальника их жизнь круто изменилась. То, о чем прежде только говорили, как о далеком будущем, при нем становилось реальностью. Подготовительный период заканчивался, начинались дела по строительству основных объектов. Создавались новые управления, менялись люди.
Киселев – широколицый, обрюзгший, с первыми признаками появившегося брюшка, в шапке-ушанке и наброшенным на плечи меховым полупальто взволнованно топтался у входа, ожидая приезда начальника.
Он видел как черная «Волга» Орлова проскочила мимо управления  на стройку, но ехать за ней не решился.
На людях Киселев вел себя с Орловым достойно. Он вступал в пререкания, находя способы «надавить» на начальство, постоянно напирая на то, что такой-то вопрос остался нерешенным, что он во время докладывал, во время заказал, но ему не доставили то, что ему надо… ему не помогают, что он всей душой…
В действительности же под внешней наигранностью была пустота и, понимая это, Киселев чувствовал себя неважно. Чувство неуверенности росло с каждым днем, с тех пор как новый начальник стал ежедневно объезжать объекты, лазить во все «злачные» места, проверять, как выполняются его распоряжения. Правда последнюю неделю Орлов прекратил приезжать, это успокоило Киселева,  и он решил, что «компания прошла, можно работать без надзора».
Но сегодня Орлов опять проехал прямо на стройку, не захватив Киселева с собой. Месяц приближался к концу, подходило время подписывать процентовки. Киселев сосредоточил все свои силы на объектах, которые просил «заказчик». Орлов требовал строить другие. Киселев колебался, не зная, что делать.
Черная «Волга» выскочила с главной дороги и, взвизгнув тормозами, остановилась у входа в вагон. Не замечая Киселева, Орлов дернул за дверь и вместе с волной холодного воздуха вошел в помещение.
От раскаленных спиралей электрической печки в комнате было сухо и душно, пахло кислой овчиной и потом.
Орлов, на ходу сняв пальто, подошел к стоявшему в торце столу, затем обернулся ища крючок или гвоздь, куда бы пальто повесить, но не нашел и бросил его прямо на стол.
– Здравствуйте, товарищи!
Сизый табачный дым плыл над столом.
– Кончайте курить! Снимите свои тулупы и шапки. Что это вообще за хлев?! – раздраженно продолжил он, – даже некуда повесить пальто.
Все зашевелились, гася окурки, кто прямо пальцами, кто о подошву сапога, кто в кусочек бумажки. В углу на длинной деревянной скамейке образовалась куча курток, пальто, шапок.
– Киселев! Где Киселев?
Киселев сидел рядом, закинув ногу за ногу. С чувством собственного достоинства он смотрел на Орлова, приготовился дать отпор возмущенному начальнику.
– Что у вас творится на площадке? Проехать невозможно. Дороги не очищены, да и зачем чистить, когда все люди работают на стройке заводоуправления. На основных объектах работы прекращены. Вы что? Заигрываете с заказчиком? А как организована работа? Бетон принимается прямо в снег. Доски тешете топором не могли поставить простейшую циркулярку. Вместо трех рабочих, толкаются по десять. Конкретных заданий нет! … Что здесь творится? Почему не выполняются мои указания? … Я. Вас спрашиваю! … И это на строительстве комбината. Так дело не пойдет, товарищ Киселев. Я, не допущу! ...
Орлов действительно был возмущен. Намечая планы по развороту строительства, он понимал, что без привлечения внешних сил, задачу резкого увеличения объемов работ не поднять. Для этого требовалось пойти на определенные жертвы, выполнять невыгодные работы.
Главная задача, которую он поставил, это формировать объекты энергетики: подстанцию, азотно-кислородную и компрессорную станции, парораспределительное устройство. От их пуска зависел дальнейший успех и обеспечение площадки энергоресурсами. Только слепец не мог понять этого.
На протяжении нескольких месяцев он упорно стремился повернуть управление Киселева в нужном направлении. Киселев не менее упорно мешал этому, не желая менять старые методы работы. Такого упорства, такого нежелания Орлову прежде не доводилось встречать. Киселева ему рекомендовали как одного из наиболее сильных руководителей. Его управление всегда выполняло план. Вникнув в дела стройки Орлов, быстро установил причину этих, так называемых «успехов». Киселев работал по всему объекту,  выхватывал наиболее выгодный по объему участок, затем бросал его, переводил людей на другой участок, где опять делал то же самое. Такой метод заводил стройку в тупик и оттягивал конечный результат на неопределенное время.
При ломке установившейся традиции, Орлов встретил со стороны начальника полное непонимание и нежелание работать по иному, тупое упрямство, приправленное  ссылками на различные объективные причины. Начальник строительства вначале все это терпел, устанавливал ежедневный контроль, Неделю назад, казалось, он,  наконец, прошиб этого твердолобого человека, и стройка пошла по необходимому руслу. Но вот сейчас опять весь новый настрой смазан и обращен в нуль. В угоду дирекции будущего комбината, которая могла бы еще потерпеть и пожить в полевых условиях, начальник СМУ-3 перевел всех рабочих на строительство заводоуправления.
Киселев, не меняя позы, посмотрел на начальника строительства, затем спокойно опустил закинутую ногу и хотел сказать
«Мне нужно закрывать процентовки. Месяц кончается, и нечем будет платить зарплату». Но сказал другое.
– А что особенного? Да, я временно приостановил работы, но на это есть причины. Вы были заняты, я доложил главному.
И понимая, что лучший метод защиты это – нападение, повысив голос, обрушился на Орлова.
– Где металлоконструкции для подстанции? А экскаватор с клин-бабой? Я жду его неделю. Лучше спросите с товарища Гольдина, почему экскаватора нет? –
Гольдин – начальник управления механизации, вскочил:
– Евгений Николаевич! Экскаватор у Киселева трое суток стоит без дела!
– Так он же неисправен … – тем же повышенным тоном продолжал Киселев.
– А бетона я получаю всего семьдесят кубометров, вместо ста пятидесяти. Чем я обязан загружать рабочих на этих «важных» объектах? –
С бетоном было тяжело, Орлов это знал. Были конечно трудности, но было ясно и то, Киселев лгал, выкручивался. За неделю он не соизволил ни разу позвонить, приехать. Несмотря на всю свою занятость, Орлов нашел бы время помочь ему. И совершенно четко представляя, что такие вещи не прощаются, что если сейчас не поставить на место этого самонадеянного зарвавшегося человека, на стройке не будет дисциплины, мелкие местнические интересы будут идти в разрез общим, Орлов принял решение:
– Уходите, – тихо сказал он. – Уходите! И что бы духа вашего не было на стройке! – уже громко, с возмущением, глядя прямо в лицо Киселеву, прокричал Орлов.
От неожиданности Киселев опешил и как бы весь сжался, но все еще продолжал сидеть. Тогда Орлов нагнулся к нему, ткнул пальцем в его сторону и еще  с большим убеждением спокойно произнес:
– Вы лгун и бездельник. Ухо – ди – те. Не мешайте нам работать. Я отстраняю Вас от руководства управлением.
Киселев попятился, неловко вылез из-за стола и обмякший, неуверенный, тихо пошел к двери.
– Главный инженер управления Брагин Владимир Васильевич, здесь? – уже четким, звонким голосом спросил Орлов.
Брагин встал.
– Вы прибыли недавно, но Ваша анкета, которую я внимательно изучил, говорит, что Вы не новичок на стройке. Назначаю Вас начальником управления, немедленно принимайте дела. Приказ будет подписан сегодня.
Орлов, наконец сел. В вагоне стояла тишина. Некоторые сидели, опустив голову, большинство смотрело прямо на начальника стройки. Возникшая минутная пауза казалась вечностью. Монотонно жужжала электрическая печь.
– Товарищи, – обратился Орлов к присутствующим, – я собрал Вас здесь, чтобы  обсудить ту сложную обстановку, которая сложилась в настоящий момент на стройке. Если в ближайшее время мы не заложим основу для привлечения внешних субподрядчиков, не выполним работ по энергетическим объектам, то резкого увеличения объемов работ на комбинате нечего ожидать. Следовательно, мы не решим основную задачу этого года – втрое увеличить  освоение капиталовложений. Считаю необходимым на десять дней, сосредоточить силы всех управлений на химию и оказать помощь товарищу Брагину, – он повернулся в его сторону.
– СМУ-1, Прохоренко, Вы доведете азотно-кислородную.
– Вам, Нуреев, поручается компрессорная, распредустройство, подстанции.
– Вам, Брагин надо немедленно прекратить всякие работы  по заводоуправлению и все силы направить на технологические эстакады. Общую координацию оставляю за Вами.
Орлов встал и, прохаживаясь вдоль стола, продолжал:
– Нам выделили  достаточно техники и транспорта, которые уже поступают на стройку. Всеми необходимыми ресурсами мы обеспечены. Товарищи из Москвы обещают организовать их реализацию с опережением сроков. Подписан приказ об организации еще трех стройуправлений, автохозяйства, управления механизации. Но на стройке не хватает рабочих рук. Принимаются меры по форсированному направлению к нам рабочих по оргнабору, демобилизованных воинов. ЦК ВЛКСМ совместно с Обкомом Комсомола на днях объявили нашу стройку Всесоюзной – ударной. Формируются три комсомольских отряда. Однако расселять рабочих негде, жилья нет.
Орлов сделал небольшую паузу и затем продолжал:
–  Даю Вам срок в два дня, мобилизуйте все, что возможно использовать, как временное жилье, в том числе и этот вагон. Предлагаю каждому управлению взять и построить по жилому дому сверх основного плана.
Присутствующие внимательно слушали. Зазвонил телефон. По его непрерывному, настойчивому зову, было ясно – междугородний. Орлов снял трубку.
– Здравствуйте, Евгений Николаевич! – раздался голос знакомый телефонистки Вали, – с трудом Вас нашла, соединяю с Москвой, говорите …
Звонил Петров. После обычных приветствий, поинтересовался, как новый начальник осваивается, как идут дела?
– Трудностей много, – отвечал Орлов, – очень тяжело с рабочими, не хватает трех тысяч человек, да если они и прибудут, то их негде селить.
– Знаем, Евгений Николаевич, знаем. Потому решили вам помочь. Немедленно согласуйте место для размещения временного поселка из передвижных домиков. Поселок придет в комплекте с магазином,C:\Windows.old\Documents and Settings\Гелий Иосифович\Мои документы_old\Мои личные документы\Уралов Г.И\Воспоминания\Общий_редактируемый\Для печати\й баней и прочим культбытом. На завод приказ направлен, отгрузка начнется через несколько дней. Если быстро смонтируете, то разместите полторы тысячи человек.
– Спасибо за заботу, Петр Егорович, – обрадовано бросил Орлов, – принимаю немедленные меры.
– До свидания. Буду звонить.
Начальники управлений расходились с совещания возбужденные и встревоженные.
«Не круто ли  берет?» – думали одни про нового начальника.
 «Возможно так и надо», – считали другие. Но в одном все сходились:  «На стройке наступает новая эра!»
Машина мягко и плавно шла по накатанной дороге. Орлов, вдавив всю тяжесть тела в глубокие подушки сидения, испытывал наслажденье. Вчера немного бил правый задний амортизатор. Он отругал Николая – шофера и сегодня, ехали как по волнам. Манера Николая вести машину нравилась Орлову. Николай чувствовал дистанцию, с шиком шел на обгон, ездил быстро, но безопасно, словом был классным водителем.
В эти короткие минуты пути, находясь наедине с собой, Орлов мог подумать, оценить свое поведение, наметить ближайшие задачи. Правильно ли поступил он с Киселевым? Отстранить от работы на глазах всех – это крайняя мера. Но время … время,   неотвратимо, оно бежит вперед, его ничем не нагонишь и если слишком долго заниматься перевоспитанием таких людей, как Киселев, можно все потерять. С кадрами тяжело, с кадрами руководителей особенно. Ничего, подрастут. Ежедневно прибывают молодые инженеры, опыта конечно мало, зато есть задор, желание работать, проявить себя.
Многие считают, что принимая решение об отстранении своего подчиненного, руководитель не переживает. Это наверно. Каждый раз, когда ему приходится идти на такой крайний шаг,  решение приходит мгновенно, оно накапливается постепенно, проходит серию раздумий. Руководитель ставит себя на место этого  человека, предполагает, как бы с ним поступи ли другие.
Так думал и Орлов
– Имеет ли он право? Да, имеет. Что расчувствовался? Нет, слишком большая ответственность за порученное дело, а интересы дела превыше всего. Чувствительность? Её надо оставить там… дома.
– Прошло несколько месяцев, как быстро они пролетели. Еще рано делать выводы, но ниточка, за которую можно вытянуть стержень, а там и главное звено цепи, начинает прощупываться. Хотелось быстрей положить руку на пульт и чувствовать движения своих пальцев, отражающихся на конкретных делах. А пока он, парализованный человек. Он знает, как пошевелить ногой и рукой, как повернуть ее вправо или подать вверх. Но не ощущает ее, не может выполнить команду. Так ли уж не может? Да, может,  конечно! И эти возможности будут возрастать с каждым днем.
Он понимал это прекрасно.
–  Люди… Все зависит от людей, Изучил ли он их? Многих, пожалуй, большинство, уже да.  Разные, по своему характеру и способностям, знаниям и опыту. А раз знает:
– То направляй! Управляй! Заставляй! –
Обогнав группу машин, груженных кирпичом, свернули вправо.
«Главная контора», как ее тут называли, размещалась в длинном одноэтажном щитовом бараке.
Месяц назад сюда пришли штукатуры, маляры, плотники. Подмазали и подкрасили стены, подогнали столярку, настлали линолеум в шашечку под «паркет», и хотя стало светлей и просторней, барак остался бараком.
В управлении Орлов сразу же пригласил диспетчера. Главный диспетчер – Туганов Савелий Семенович с пачкой бумаг и сводок появился в двери и, осторожно вкрадчивой походкой, прошел к столу и сел на краешек стула, вопросительно глядя на начальника.
– Доложите обстановку, – приказал Орлов.
Туганов начал рыться в бумажках, перекладывая одну за другой. Он явно не мог найти того, что искал. По выражению его лица, дрожащим рукам было ясно, что обстановку он знал плохо.
– Значит так, – начал он, – бетона за сутки уложили 420, кирпича завезли пятьдесят четыре тысячи, кладка … данных нет, машин вышло на линию двести семьдесят, сборный железобетон...
– Постойте Савелий Семенович, – перебил Орлов, – давайте вместе, я задаю вопрос, а Вы отвечаете. Какое выполнение за сутки в целом и по отдельным управлениям? –
Диспетчер еще раз перебрал несколько бумажек и молча, посмотрел на Орлова, словно ученик,  не выучивший урок.
Он всегда робел перед начальством, а в этот раз тем более, так как чувствовал себя виновным, но не знал, за что и это полностью парализовало его волю. Единственное, о чем он думал в эту минуту: «Как бы быстрее уйти».
– Та-ак, – утвердительно произнес Орлов, – ну, а какой план? Тоже – не знаете? Плохо. Ну, а что мы должны ежесуточно выполнять по физ. объемам? Ну, скажем: бетон монолитный, кирпичная кладка, монтаж сборного бетона, земляные работы и так далее?
Туганов еще больше смутился:
– Так ведь, Евгений Николаевич, ну откуда мне знать? Я обращался к Пронину. Обращался в плановый, но они пока мне ничего не дали. Да и сводки из СМУ просто выдираем. Сообщают неверно, с большим  опозданием.
– Как же Вы собираетесь оперативно руководить стройкой? Чем Вы вообще занимаетесь, товарищ Туганов? – возмутился Орлов, вызвал секретаря и сказал:
– Пригласите начальника производственного отдела Пронина.
Через некоторое время появился Пронин, на ходу поправляя съехавший галстук и застегивая пиджак. Он еще не переключился от прежних занятий. Бесцветное лицо, глаза, глубоко сидящие под густыми бровями, выражали недоумение, словно он собирался спросить: «Что это Вы отрываете меня от важных дел?».
– Лукьян Федорович, почему диспетчерская служба не знает график работ? Я Вам поручал вместе с главным распределить план, ввести суточные задания, наладить учет. Туганов совершенно не разбирается в вопросах.
– Так ведь, Евгений Николаевич! Прежде у нас было принято так: диспетчера больше занимались транспортом, поэтому они обычно подчинялись заму по общим вопросам, а я в ведомстве главного инженера, – ответил Пронин, покосившись в сторону, и сел напротив диспетчера.
Орлов встал, крайне недовольный, прошелся, заложив руки за спину, снова сел.
– Ну, и дела. Вы еще оказывается, не убеждены в том, что нужно выполнять приказы? Правильно я вас понял, Пронин?
– Так ведь, я ...
– Подчиняюсь главному инженеру, – добавил за него Орлов. – Что ж пригласите его.
Сапожников Семен Константинович приехал на стройку раньше Орлова примерно на полгода. Грамотный инженер, уже в возрасте, он долго отказывался, но получив окончательное назначение, будучи человеком порядочным и пунктуальным службистом, подчинился, переехал и сразу же головой ушел в дела.
Работал он много, почти сутками. За это время приобрел к себе большое уважение. Многие проблемы прежде неясные с его приходом стали на свои места.
– Здравствуй, Евгений Николаевич, – с порога пробурчал Сапожников проглатывая «р» и «л», – мы тут с производственным отделом рассматриваем документацию газофракционирующей установки, первого нашего пускового объекта, ты его скоро отпустишь?
– Садитесь, садитесь, Семен Константинович, поговорим, – сказал Орлов, протягивая руку.
Сапожников осмотрелся, нашел пепельницу на столе для заседаний и задев ногою край стола, так что тот сдвинулся с места, грузно плюхнулся в кресло. Вынул пачку сигарет, закурил, глубоко затянулся, затем положил сигарету в пепельницу и стал рассматривать голубую струйку, медленно поднимающуюся от сигареты.
– Я просил доложить сводку за сутки, – раздраженно произнес Орлов, – но ничего вразумительного ни Туганов, ни Пронин мне не сообщили. Мы договорились, Семен Константинович, что этот вопрос Вы возьмете на себя, доработаете, установите определенную систему, наведете порядок.
Орлов откинулся на спинку кресла и продолжал.
– Время идет, а необходимой информации я не получаю, я не могу так работать. В чем дело?
Сапожников затушил сигарету, встал из-за стола, подошел к Орлову.
– Постой, Евгений Николаевич! Да действительно ты просил меня подготовить этот вопрос, но прежде чем начать его практическое воплощение, я должен был его обговорить.
Семен Константинович был человеком пунктуальным и, когда его обвиняли в какой-либо неаккуратности, очень волновался и переживал. На лбу выступила испарина, в такт словам своего объяснения он начал резко жестикулировать обеими руками.
– Я специально притормозил этот вопрос, так как считаю введение ежедневного учета делом преждевременным и ненужным! Вполне достаточно оперативки, которую мы проводим раз в декаду. Для чего же тогда начальники управлений?! Пусть они сами следят за выполнением. У нас все же функции треста. Да это и не завод, это – стройка, тут невозможно знать выполнение, нам процентовки закрывают по законченному объему. Другое дело распределить бетон, кирпич и другие материалы на сутки, тут я согласен, это нужно.
В необходимости введения ежедневного учета Орлов был убежден и не ожидал, что это встретит такое сопротивление со стороны главного инженера.
– Да, перестань ты махать руками, садись, – сказал Орлов примирительным тоном, перейдя на «ты». Тот сел, достал новую сигарету, но никак не мог прикурить, спички ломались.
– У нас конечно не завод, Семен Константинович! На заводе в стационарных цехах на постоянно установленном оборудовании и автоматических линиях двигаются детали, обрастая и увеличиваясь, в конце концов, выкатываются из ворот в новом качестве – готовых изделий: машин, механизмов. Здесь же обратная картина, предметы нашего труда – цеха, жилые дома, стоят на месте, а мы со своими механизмами и техникой, как муравьи, двигаемся, везем и тащим к ним материалы, и оставляем уже после себя законченную продукцию, а затем переходим в другое место. Но, скажи, разве мы имеем право в связи с этим на разгильдяйство, простои, несогласованность в своих действиях? Какая разница между нами и заводом? На заводе материалы и детали ежедневно подаются в определенное место в определенных количествах. Мы же обязаны ежедневно подавать разные детали и разные материалы в разные места. Нам сложней! Так почему же, если нам сложней, у нас должен быть беспорядок! И мы не должны знать, что ежедневно происходит и творится на стройке? Должны! И обязательно должны знать.
Орлов вышел из-за письменного стола, взял стул, сел рядом с главным инженером:
– Я хочу, чтобы Вы поняли это. С ростом наших объемов мы не имеем права терять ни одной минуты, а мы не знаем дел за сутки? Я уверен, что этого не знают и начальники управлений, так как мы не спрашиваем с них.
– Недавно мы вместе с Вами детально рассмотрели месячный план. Определили каждому ресурсы. Сделан шаг вперед, но этого еще очень мало. Необходимо четко определить тематику каждого месяца. Исходя из этой тематики, знать, что и когда, в какие сроки должно быть закончено. Только для достижения этих целей мы можем выдать материалы, конструкции, необходимый транспорт и механизмы. И во всей этой сложной цепочке дел, направленных на выполнение конкретных целей, наряду с правильным планированием, соседнее место занимает – контроль над исполнением, а контроль – это есть учет того, что сделано.
Пойми, Семен Константинович, если мы будем ежедневно учинять спрос за выполнение намеченных планов, то такой же спрос будут учинять начальники строительных управлений со своих исполнителей, а те соответственно организовывать исполнение.
Сапожников несколько отошел от натянутости  первых минут, в облике его появилась теплота, желание пойти навстречу.
– В общем ведь я не против учета, – одним дыханием произнес он, – пойми меня правильно, Евгений Николаевич. Я боюсь, что ежесуточный контроль оставит слишком мало времени начальнику стройуправления на исполнение полученных заданий. Мы свяжем его самостоятельность. А руководитель, потерявший самостоятельность и инициативу, превращается в бездумного исполнителя, и ждет указаний сверху. Вот чего я боюсь. Я работал начальником стройуправления и берег свою самостоятельность, как зеницу ока.
Орлов мягко стукнул ладонью по столу, встал:
– Ты тут ошибаешься, главный инженер! Я не собираюсь отнимать инициативу и тем более водить за руку ни одного из начальников управлений, но знать, что ежедневно должно быть сделано и, что фактически сделано, я обязан! Обязан для того, чтобы спросить или помочь! В этом вопросе я буду непреклонен. Прошу Вас, кончайте дела с Прониным, и немедленно садитесь, расписывайте план, суточные объемы. Подготовьте приказ о введении ежедневного диспетчерского часа, о передаче необходимой информации. Если требуется, усильте диспетчерскую службу. Разберитесь в вопросах связи, надо вводить радиотелефонную, подобрать хорошего специалиста для решения этой задачи. Как только будут наметки по всем вопросам, приходите, вместе доработаем.
Поняв, что это уже приказ и, что все рассуждения закончены, Сапожников встал и с видом человека, которому наступили на больную мозоль,  направился в свой кабинет.
– Пойдемте, – на ходу бросил он начальнику производственного отдела к диспетчеру, оказавшихся  невольными свидетелями спора двух первых лиц.
– Та – та – та – ух! Та – та – та – ух! – гремела и содрогалась бетономешалка старого  бетонного завода.
– Вззи – и… вззи – и... бум! – на более высоких тонах, подпевала ей вторая.
Каждые две минуты, пережевывая смесь цемента со щебнем и песком и запивая их водой, они попеременно выплевывали темную, серую жижу бетона. А самосвалы, как прожорливые птенцы, подставляли  и подставляли свои открытые клювы – кузова, требуя новой и новой пищи.
Отрыгнув очередную порцию бетона и запев свое «вззи – и», вторая прокричала своей подруге:
– Я устала, меня крутят непрерывно, а когда смесь застревает в моем горле, меня бьют по кожуху двадцатикилограммовой кувалдой, мне больно, я больше не могу! Я остановлюсь! Прошу тебя ...
Но в это время очередная порция щебня влетела в ее зев, и она захлебнулась, так и не договорив своей просьбы.
Серые, пропитанные цементной пылью люди метались с отметки на отметку, что-то орали в переговорные трубы, стучали по ним молотками, снова орали, затем дергали за рычажки. Пневматические цилиндры, произнося свое солидное: «П – ш – ш – и», – закрывали или открывали шибер, а стрелка циферблата весового дозатора медленно плыла до необходимого деления, показывая загрузки очередной вес.
Механизмы некогда было останавливать на ремонт, они работали на износ. А по телефонным проводам, через эфир, по радио, во встречах и на оперативках, неслись одни и тоже крылатые слова: «Бетон! «Дайте бетон!», «Нет бетона!», «Когда же будет бетон!». Как будто на свете исчезли все другие слова. Бетон воплощал в себе все потребности, бетон заменял собой все.
Старый бетонный завод работал в три смены, без выходных. «Старым» его называли потому, что на промплощадке строили новый, более мощный и современный. А пока что до пуска нового, он нес на своих плечах всю тяжесть обеспечения разворота работ. Ему помогали два небольших передвижных.
Поручив контролировать строительство нового бетонного завода главному инженеру, Орлов, все же через день наезжал сюда сам. Только здесь можно было отвлечься от бесконечных воплей и требований. Прибавить хотя бы двадцать кубов, добавить хотя бы одну машину бетона. Разбирательств, разгонов начальнику бетонного за срывы поставок.
Здесь намечались контуры недалекого будущего, когда новый завод заработает на все свои четыре секции.
Для того, чтобы приблизить это будущее, пришлось отдать строительство «бетонного» лучшему  управлению Брагина, посадить прорабом главного инженера, самому знать все, что делается на этой площадке ежечасно.
За прошедшие два дня работы стройка значительно подвинулась вперед, и опытный глаз говорил, что делать ему тут нечего, что здесь справятся без него, но уезжать не хотелось. Орлов стоял в стороне, внимательно уже в который раз всматривалось в очертания будущих строений.
Медленно, с чувством собственного достоинства, плыла вверх, зачаленная за гак монтажного крана, последняя секция наклонной галереи. Цементные силоса – тысячники, обстраивались площадками, переходными мостиками, обвязывались пневматическими системами. В главной башне, полным ходом, шел монтаж оборудования. Эстакада разгрузки щебня, способная принять целый железнодорожный эшелон в час, была почти готова.
А сколько было споров: каким строить новый завод? Проектировщики запроектировали его каким-то ублюдочным, недоразвитым. Орлов поддержал главного инженера, взял ответственность на себя; изменения в чертежи внесли прямо на месте; и вот теперь, ну еще два месяца, они будут иметь мощность, способную с избытком удовлетворить стройку на несколько лет вперед.
Орлову нравилось, как ведет дело Брагин. Назначая его на управление, он не мог точно знать, сколь достойной окажется эта кандидатура. Теперь Орлов чувствовал удовлетворение от того, что не ошибся. Брагин влился в  коллектив, стал его душой.
На третий день после отстранения Киселева, вечером к Орлову зашел секретарь парткома – Мурасов. Накануне он приехал из области, за делами так и не встретились.
Орлов только-только успокоился от впечатлений прошедшего дня, разбирал накопившуюся «почту».
А – а, Герман Леонидович! – приветствовал он, секретаря парткома закрывая папку.
– Заходи, заходи гостем будешь. Ты куда-то уезжал? Позвонил бы, проинформировал, а то ведь взял и просто исчез.
Мурасов, шел к столу с достоинством улыбаясь.
На стройку он приехал по рекомендации Обкома, где работал последнее время инструктором, это придавало ему дополнительную важность. Жизнь представлялась прямой дорогой с четко расставленными знаками, оставалось лишь неукоснительно выполнять правила и двигаться вперед. Этому была причина. Как активист и общественник, Мурасов, после института сразу попал на комсомольскую  работу. Проявив себя резкостью постановки вопросов, был направлен в город областного подчинения Краснодольск. Комсомольская организация Краснодольска была боевой и инициативной. Постепенно выработалась привычка командовать. Были и стычки на этой почве, но как молодому и задиристому, прощали, считая – наберется опыта, поостынет. В отделе Обкома часто бывали различные руководители, они приходили с просьбами, либо по вызову для отчета. Директора крупных заводов, управляющие  трестами, были  как бы на равных  с рядовым инструктором. Через инструкторов перед ними ставили различные задачи, требовали решения многих вопросов. Все это создало несколько искаженное понятие о роли хозяйственного руководителя, упрощало сложность его работы.
На стройку попросился сам. Просьбу удовлетворили. Примеры, когда секретари парткомов ходили в подчинении у руководителей  хозяйств, ему были известны. Мурасов был  человеком честолюбивым, он знал, что его поддержат  на верху,  и поэтому решил, ни в коем случае не попасть под влияние, быть независимым, проводить самостоятельную политику. Случая все не представлялось, и вот, наконец.
– Не позвонил и не проинформировал, Евгений Николаевич, – небрежно, а затем уже с более твердыми нотками, бросил Мурасов, – потому что не нахожусь у тебя в подчинении и зарплату получаю в другом месте.
Орлов удивленно посмотрел на секретаря, все его радушное настроение мгновенно исчезло. Однако конфликтовать с парторгом и ругаться не хотелось, он понимал важность поддержания контактов и единства во взглядах, но все же, чтобы как-то отпарировать, ответил:
– Это верно. Но и я не в твоем подчинении, и зарплату тоже получаю не у тебя, так что … – и протянул руку для пожатия.
Мурасов сел и нехотя начал рассказывать: – Оформляем перевод парткома на права райкома, учитывая важность стройки, перспективы роста организации, решение по этому вопросу будет принято в ближайшие дни.
– Но это чисто партийный вопрос, – продолжал Мурасов, тем самым как бы проводя границу между делами партийными и хозяйственными.
– Это как же понимать? – возмутился Орлов. – А я,  что,  по-твоему, не на ответственной партийной работе? Нет, ты глубоко заблуждаешься, для меня эти вопросы также чрезвычайно важны!
– Но я собственно, зашел ни по этому делу тут мы сами разберемся вместе с Горкомом, – сказал Мурасов, давая тем понять, что в эту специфическую область он не позволит вмешиваться хозяйственнику.
Мурасов, немного помолчал, затем вдруг спохватился и громко произнес:
– Я возмущен до глубины души тем, как обращаются с честными коммунистами!
Орлов насторожился:
– О ком речь?
– Как о ком? О Киселеве! Как будто бы ты не знаешь? Человек говорит правду, требует ликвидировать недостатки, выполнять те обязательства, которые перед ним брали. И это вызывает недовольство, и его отстраняют от руководства управлением! Я ведь знаю, сколько материалов было положено ему в этом месяце. А что он фактически имел? Я вынужден вмешаться в это дело.
Кровь ударила Орлову в голову, он ожидал чего угодно, но только не этого разговора:
– Да что Вы знаете? Откуда?
Хотелось закричать ему. Между тем секретарь парткома был глубоко убежден, что борется за справедливость. Киселев часто бывал в парткоме: жаловался на неурядицы, со всей, казалось принципиальностью, обрушивался на недостатки, особенно в работе аппарата, критиковал замов Орлова, главного инженера, звонил Мурасову по телефону, просил помочь, протолкнуть тот или иной вопрос. Мурасов вмешивался, давил авторитетом парткома, и это давление имело результаты, просьбы Киселева выполнялись. В то же время, те поручения, которые давал партком Киселеву, выполнялись немедленно, он сам лично докладывал об этом.
Между ними установился контакт: Мурасов в общении с Киселевым нашел путь, по которому он думал, что войдет в производственные заботы, узнает стройку и будет независимо влиять на ее дела. И вот, приехав, он узнает, что Киселева, этого принципиального коммуниста, отстранили, что он без работы, а на его место назначен какой-то Брагин, недавно приехавший в город.
Мурасов считал, что вот он тот самый момент, когда за критику, за правду расправляются, и его святая обязанность отстоять, защитить, проявить принципиальность и добиться отмены решения.
– Я буду настаивать, – Мурасов поднялся, – пересмотреть это решение, как принятое поспешно и необдуманно!
Орлов тоже вскочил, когда он волновался, то переходил на «Вы», стремясь тем самым придать больше твердости своим словам:
– Вы еще новичок на стройке, но в людях Вам пора бы давно научиться разбираться, товарищ Мурасов! И вообще, что это за новые порядки? Секретарь парткома начал проводить свою «особую» линию, решает, видите ли, отдельные вопросы, помогает начальнику стройуправления, который вконец заврался. Где Вы были, когда я более месяца находился в его СМУ?
– Мне поручено руководить строительством, и я буду проводить те решения, которые считаю необходимыми! А Вы! Мобилизуйте коллектив, на выполнение этих решений, помогайте мне, а не вставляйте палки в колеса. Ничего я пересматривать не буду! Киселев отстранен от руководства за срыв важнейших тематических задач. Приказ мною подписан.
Мурасов чувствовал, что возмущение и волнение, с которыми почти выкрикивал свои слова Орлов, имело под собой какую-то почву, что сам он, действительно, еще не знал фактической обстановки. Необходимо было что-то ответить. Повернуться и уйти, означало признать себя побежденным.
– Возможно, Киселев вел себя недостойно руководителю, – уверенно произнес он, – в чем я, как секретарь парткома, сомневаюсь, но подбор и расстановка кадров – вопрос,  прежде всего партийный. – Мурасов сел, показывая тем самым, что хотел бы продолжать разговор в более спокойных тонах. Руководителя – коммуниста освобождают от работы, не обсудив на партийном комитете, не дав партийной оценки его поведения – это вопрос принципиальный. Затем назначается другой – Брагин, кто его знает? И это опять делается без согласования с партийным комитетом.
– Дать партийную принципиальную оценку не поздно и сегодня.
– Поймите, Герман Леонидович, у нас слишком мало времени, особенно сейчас, когда необходимо быстро настроить коллектив на решение сложных задач. А поэтому секретарю парткома нужно работать совместно, согласованно с администрацией, тогда не будет подобных ситуаций. Впредь согласен. Прежде чем принимать какое-либо решение руководителей – коммунистов будем заслушивать на парткоме. Что касается Брагина – я назначил, а вы через месяц организуйте утверждение. Посмотрим, как будет работать. Теперь хочу поговорить о делах, которые стоят на повестке дня.
Орлов подробно начал рассказывать о принятых решениях, о необходимости расширить фронт работ.
Мурасов слушал. Многое, о чем говорил Орлов, проходило мимо, не задерживаясь в его памяти. Он сидел и ликовал:
– Хоть небольшая, но победа! Орлов признал необходимым считаться с ним! Это главное, а дела и заботы пусть останутся у начальника, – вот что его занимало в данную минуту.
Когда Орлов закончил Мурасов спросил.
– Ну, а как же с Киселевым?.
– Думаю, что он получил достаточный урок, – ответил Орлов.
– Я не возражаю, пусть пока поработает начальником монтажного отдела. Возьмем его к себе поближе, в центральный аппарат, а там будет видно. Проявит себя на новой работе возможно, и вновь вернем на производство.
Впоследствии, Орлов всегда стремился втянуть Мурасова в производственную жизнь, приглашал его на все совещания, но контакт почему-то так и не налаживался.
В правом крыле большого лабораторного корпуса временно расположилась дирекция будущего комбината. В больших лабораторных комнатах, рядом с не распакованной мебелью, прямо на полу лежали кучи технической документации, папки, пишущие машинки. По широким коридорам сновали девушки, парни в куртках спортивного покроя, стройные молодые люди при галстуках в отутюженных костюмах.
Комбинат был пока еще в схемах и чертежах, но здесь в первом помещении его штаба, с первых его шагов, начал зарождаться заводской порядок. На дверях прибивались таблички названий отделов и будущих цехов, красивые урны на длинных ножках расставлялись вдоль коридора.
Здание постепенно наполнялось особыми людьми. Особенность этих людей заключалась в том, что это были люди – будущего. Они двигались, разговаривали, выполняли свои обыденные дела в настоящем времени, а жили в будущем. И эта двухмерность наполняла их сердца особыми чувствами, наделяла их действия необычными качествам и, вселяла в их разум какое-то неестественное  состояние. Начальник будущего цеха, поднимаясь по обычной лестнице на второй этаж, в своем воображении шел по площадке тридцатиметровой отметки ректификационных колонн. Мастеру контрольно-измерительных приборов, казалось, что ручные часы окружающих его людей как в мультфильме, покидают своих хозяев и сливаются в единый пульт управления химических аппаратов. И ежедневно на территории вырубленного леса, вставал перед ними пока еще призрачный будущий химический комбинат.
В нескольких комнатах второго этажа уже шла обычная деловая жизнь. Там разместились директор, его заместители, производственный отдел и другие службы.
В приемной то и дело звонили междугородние телефоны, беспрерывно входили и выходили различные люди. Масштабы деятельности ежедневно расширялись. Центр тяжести по координации стратегических вопросов создания комбината находился здесь.
Заместитель директора Богданов с большой группой корреспондентов областных газет расположился в кабинете директора, так как его собственный кабинет еще не был закончен отделкой. Готовился очередной номер областной газеты, целиком посвященный Нижнереченску и его людям. На торцевой стене висел огромный аксонометрический план комбината. Столбцы цифр и диаграмм показывали его величину и сроки ввода отдельных производств.
Богданов рассказав все о комбинате, перешел на перспективы развития и строительства нового города. Перед ним лежал на столе генеральный план, и корреспонденты внимательно рассматривали проспекты и улицы будущего города.
– Вот с этого места мы начинаем строительство города, – сказал Богданов, уперев кончик длинной указки в пересечение двух бульваров. Затем он обвел несколько квадратов, с радиально исходящими от них линиями – улицами, и продолжал:
– это центральная часть, а здесь строятся наши первые жилые дома. Как видите, мы стремимся обеспечить первостроителям жилье рядом с будущим центром.
– Главное, что будет характерным для нашего города – это отсутствие окраин, бараков! Мы твердо решили не допускать строительства времянок. Помимо того, что решается крупная социальная проблема, это значительно дешевле и экономичней.
После того, как корреспонденты ушли, Богданов сел за директорский стол и начал рассматривать деловые бумаги. С различных бланков неслись требования: «Заключить договор!» «Выслать представителей!» «Согласовать вопрос!».
Зазвонил прямой внутренний телефон. Сняв трубку, Богданов сразу узнал громкий, уже охрипший к концу дня, голос Орлова.
– Василий Павлович! – Кричал в трубку Орлов – ну почему такое отношение к строителям? Вместо оказания помощи, вечные препятствия! Я что строю для себя?
Богданов прервал Орлова, объяснив, что Василия Павловича нет, что он в Москве, будет послезавтра, но он – Богданов, готов решать все вопросы. Тогда Орлов обрушился на него. Он требовал немедленно согласовать привязку временного поселка, обвинял в чем-то работников УКСа комбината, ругался, кричал. Казалось, что трубка вот-вот вырвется из рук ошеломленного Богданова и за счет реактивной струи выскакивающих звуков улетит. Постепенно Богданов и сам перешел на повышенные тона, а затем и на крик. Наоравшись вдоволь,  и толком не поняв друг друга, они замолчали.
Наконец, Богданов спросил:
– Евгений Николаевич, прошу Вас, объясните мне спокойно, что необходимо решать?
– Я не могу спокойно разговаривать на эту тему! – Опять завелся Орлов. – Мои работники вторую неделю не могут согласовать место для временного поселка. Мне негде селить людей!
Богданов, наконец-то понял о чем речь, и хотя всегда стремился решать положительно вопросы, связанные со строителями, здесь был непреклонен.
– С этим я согласиться не могу! Я категорически против! – Ответил он и начал объяснять, что город строится не на один год, что необходимо форсировать строительство постоянных жилых домов.
Разговор не состоялся. Орлов так и не выговорившись до конца, бросил трубку.
Все дни последней недели были заполнены решением одной проблемы: Размещение приезжающих на стройку людей. Уже были забиты, все общежития, конторы, вагончики.
Горком обязал директоров ближайших совхозов, председателей колхозов селить приезжающих на квартиры в деревнях. На перевозку рабочих привлекли дополнительные автобусы, специально оборудовали автомашины. Но этого было явно недостаточно.
Поездка по деревням, которую Орлов на днях совершил, не дала ожидаемых результатов. Председатели ближних колхозов, куда размещали людей, подошли к задаче с пониманием, откликнулись на просьбу хорошо, но брали людей столько, сколько можно было расселить. Орлов же стремился разместить в каждой деревне как можно больше. Председатели упирались. Он применял в переговорах все свое дипломатическое искусство: обещал помогать строительными материалами, тракторами, автотранспортом, кое-где давил своим авторитетом. Но они упорно сопротивлялись и лишь для приличия шли навстречу богатому соседу, уступали, но скупо.
Пришлось принять решение – размещать в дальних. Возвращаясь, уставший и неудовлетворенный, Орлов клевал носом на переднем сидении ГАЗ-69. Было темно, узкая полоска дороги, выхватываемая светом фар, то шла вверх после крутого поворота, то плавно текла по равнине.
– Сосновка! – объявил заместитель начальника строительства из темноты заднего сидения. – Здесь у нас пятьдесят механизаторов на постое.
Дома выступали темными силуэтами, лишь крайняя справа изба за палисадником, ярко светилась занавешенными окнами. Истратив все время на председателей, посмотреть,  как разместились строители, не пришлось, и Орлов велел притормозить. Калитка оказалась открытой. По небольшому двору прошли к дому.
Изнутри доносились звуки гитары, гул голосов. Тщательно вытерев ноги о половик у крыльца, Орлов первым открыл дверь. Большая электрическая лампа, низко свисавшая с потолка, окуталась сизой табачной дымкой. Трое сидели у стола, на котором в беспорядке недопитые бутылки, нарезанный хлеб, соленые огурцы, кислая капуста …Четвертый – чернявый в полосатом тельнике сидел поодаль, склонившись над гитарой, и вяло перебирал струны.
Появление незваных гостей вначале несколько смутило. Но затем,  узнав, кто приехал, люди оживились, стали приглашать к столу, разговорились. Все работали механизаторами.
Из разговора Орлов понял, что временное проживание в деревне люди восприняли терпеливо, надеясь пробыть здесь не более месяца. Но чем подробнее он вникал в их быт, тем мрачнее становилось его лицо.
На работу выезжали в четыре утра. Дорога была плохая, автобусы буксовали, преодолевая ползком тридцатикилометровое расстояние за полтора, два часа. Еще хуже было с питанием: купить что-либо в такое время, а приезжали тоже поздно, было негде, обходились куском хлеба, привезенным из города. Постельное белье получили в одном комплекте, его давно не меняли, а дали бы два, можно было отдать постирать хозяйке.
Чернявый с гитарой сидел молча, но к концу разговора встал и представился:
– Сашка, я, Пятаков – скреперист, позвольте мне. И улыбнулся, показав блестящую золотую фиксу на верхнем ряде зубов.
– Я в общем не возражаю жить в деревне, природа так сказать, молочко парное иногда, а там глядишь, и доярочку хорошенькую встретишь. Но мне нужно не это! Мне необходимо пораньше встать, прогреть машину, заправить, а затем дать на ней выработку. После смены, опять же просмотреть, подтянуть. А я?  Быстрей к автобусу! На мой взгляд,  механизаторов надо перевести в город.
– И вообще, почему так получилось? – Раздался из глубины голос пожилого мужчины, которого Орлов сразу не заметил. Приглашали, писали,  что будут благоустроенные общежития, а на деле что? Я человек семейный и думаю, уезжать надо. Пусть начальство вначале побеспокоится о рабочем человеке, а потом и приглашает с призывами.
До города Орлов со своим замом ехали, молча, каждый углубился в свои мысли. Впечатления от встреч с механизаторами расстроили Орлова. Слова пожилого рабочего как острым ножом врезались в память.
– Надо немедленно ставить жилой поселок!
Рабочие прибывали каждый день. Известие о большой стройке облетело всю страну, остановить поток добровольцев, приглашенных,  и направляемых на стройку людей было невозможно. Нарастить коллектив, увеличить его численность – главная задача.
– Теперь, когда этот процесс бурно развивается, остановить его – смерти подобно! – думал Орлов.
Сегодня, когда, наконец,  закончили проект привязки временного поселка, Орлов обрадовался. Но  узнав, что начальник техотдела до сих пор не согласовал со службой капитального строительства комбината место его привязки и, что в связи с этим приступить к строительству еще нельзя, готов был уничтожить своего нерасторопного подчиненного. Он кричал, стучал по столу кулаком, рвал и метал. Возбужденный он позвонил директору комбината, но попал на его заместителя Богданова, с которым и произошел неприятный разговор.
Теперь, когда Орлов получил отказ и когда понял, что шумом и криком тут не возьмешь, он сидел и внимательно осматривал присутствующих в кабинете, обдумывал, что делать?
«Дать команду начинать строить без согласований? Это в  моих силах и власти, но отношения и так обострены, а мне еще необходимо получить добро от директора на заселение всех строящихся для комбината жилых домов. Нет, так поступать нельзя! Необходимо добиться согласования».
Немного посидев молча, Орлов поднял трубку прямого междугороднего и попросил соединить с Обкомом. Ожидая связи Орлов, представил Трофимова, так у себя в кабинете. За время своей работы, он проникся уважением к этому человеку. Несмотря на свою огромную загрузку, всегда находил время разобраться в делах, пойти навстречу, помочь, защитить стройку в московских инстанциях. У Орлова его интересовало буквально все: от настроения людей, до количества уложенного бетона. Трофимов прошел большой жизненный путь от рабочего до директора крупного предприятия и с этой работы был выдвинут секретарем Обкома. Он тонко понимал заботы производства, на ходу улавливал самые сложные вопросы, моментально реагировал на изменение ситуации. Люди тянулись к нему, и у него для всех находилось доброе слово, нужный совет.
Ведая промышленностью области, равной по своим масштабам таким государствам как Финляндия или Австрия, он болел за стройку, жил ее интересами.
Наконец, Орлова соединили.
– Леонид Михайлович, здравствуйте, докладывает Орлов! – и он даже несколько привстал, а затем разговаривал уже стоя.
– А, партизан, здравствуй! Трофимов прозвал Орлова партизаном после того, как тот снял всех людей со строительства комбината, на строительство жилья ни с кем не согласовав и никому не сообщив об этом.
– Как у Вас дела с продуктами? Я вчера вызывал всех высших представителей торговли. Обещали улучшить, жалуются, правда, на то, что очень быстро растешь. Не успевают за твоими темпами. Ты им помогай, особенно транспортом. Форсируйте строительство пунктов питания на объектах. Скоро заслушаем Вас насчет рабочих столовых.
Заботы по организации питания и торговли тоже входили в функции начальника строительства. ОРС совсем недавно просил Орлова помочь  через Обком и вот, спасибо, Трофимов уже отреагировал.
– Благодарим, Леонид Михайлович, мы уже почувствовали. Что поделаешь, растем не по дням, а по часам, за месяц прибавили на две тысячи человек. Помогать обязательно буду, ненакормленный строитель или монтажник – это не боец на нашем строительном фронте.
– Доложите, пожалуйста, сколько сделали за последние три дня?
Орлов знал, что сводка лежит у Трофимова перед глазами, ее ежедневно передавали в отдел строительства Обкома. Но Трофимов любил, чтобы знал цифры руководитель и умел ими оперировать, и был всегда недоволен, если слышал сбивчивый доклад и чувствовал за этим незнание дела.
Орлов был спокоен, ему ничего не грозило. После объяснения с главным инженером, система ежедневного учета постепенно внедрялась в жизнь. Теперь он имел перед глазами четкую сводку и мог передать ее в любую инстанцию.
Он доложил Трофимову: Кривая выполнения упорно и непрерывно лезла вверх. Однако до плановых показателей несколько не дотягивали.
– Не хватает людей Леонид Михайлович, – объяснил Орлов, – Прибывают ежедневно, тяжело с размещением, возим до тридцати километров, использовали все ближайшие деревни. Сейчас придется размешать и за пятьдесят, но это не выход, необходимо немедленно ставить поселок, который я получил!
– Так зачем дело? – спросил Трофимов.
– Химики не согласовывают. – Орлов рассказал о тех осложнениях, которые у него возникли.
Трофимов внимательно слушал и затем сказал:
– А что, возможно они правы, мы строим с тобой город будущего и размещать поселок в городе негоже. Что нам скажут люди через некоторое время? Но строить надо!
– Где Василий? – Так он по имени называл директора будущего комбината.
– Приедет послезавтра.
– Тогда я тоже прилечу. На месте и решим. Ясно? Всего доброго!

Через два дня обошли все строящиеся объекты.
Николаев – директор комбината вел себя невозмутимо. Указывая на те, либо иные недочеты на стройке, он говорил об этом как бы с пониманием положения Орлова. Николаев был хорошо информирован, называл цифры, проценты. Делал это он в тот момент, когда Орлов начинал рассказывать о сдвигах в лучшую сторону, а на деле, после замечаний Николаева, получалось, что сдвиги сдвигами, а план по этому, или тому объекту не выполняется.
Орлов напротив, вел себя все время задиристо, шумел, возмущался. Эта своеобразная дуэль между директором и начальником строительства началась с первых дней появления на стройке Орлова. И почти всегда Николаев выигрывал ее, используя спокойные, но более веские доказательства.
После комбината, осмотрели место, где предполагали построить временный поселок и затем собрались в кабинете у Николаева. За всем внешним спокойствием чувствовалось  напряженная, натянутая обстановка.
Трофимов сел в кресло, в углу кабинета, остальные разместились за длинным столом.
– Как по Москве гулял Василий? Рассказывай. – Шутя, бросил Трофимов, стремясь разбавить гнетущее молчание.
– Заслушаем директора, – предложил он.
Николаев встал и начал спокойно, методично излагать свою позицию, подкрепляя наступление на Орлова цифровой аргументацией.
– План по химии срывается. Людей сняли. В Москве требуют выполнения постановления, а стройка еще не набрала необходимых темпов. Я понимаю, что у строителей еще много трудностей, но решения вышестоящих органов обязательны для всех.
– Хотя Вы и строите, Евгений Николаевич, – обратился он к Орлову, – но не Вам, а нам поручено определять, что строить и, что главное в данной ситуации.
Далее он доказал, что при таких темпах и порядках сроки вводов ставятся под сомнение. Он был прав.
Орлов начал волноваться, прерывал, бросал реплики, когда очередь дошла до него, доложил, показав, что стройка  ежедневно набирает темпы.
– Есть большие трудности, – которые мне видны лучше, – страстно говорил он, – поэтому, я форсирую строительство жилья, базы. Новый бетонный вот-вот будет пущен. Главное негде размещать людей и в этом вопросе вместо помощи я встречаю сопротивление заказчика.
Он потребовал передать ему все строящиеся дома, для заселения строителями.
Николаев все также невозмутимо посмотрел на Трофимова, затем на Орлова и своим  спокойным ровным голосом сказал:
– У меня тысяча пятьсот двадцать квалифицированных специалистов стажируются на родственных предприятиях. Многие из них обеспечены благоустроенными квартирами по прежнему месту жительства, и имеют не просто жилье, а квартиры на каждую семью. Если я не обеспечу их квартирами, они вообще не переедут. А без них пуск сложнейшего оборудования немыслим. Следовательно, такое решение не позволит пустить комбинат, даже если он будет построен в срок. Так как я отвечаю за конечный результат, то принять предложение многоуважаемого Евгения Николаевича не могу и категорически возражаю против подобных посягательств. Жильем необходимо заниматься своевременно. Тут горлом не возьмешь. Вот Вы, Леонид Михайлович, спросили, как я там гулял по столице? Отвечаю – гулял, исходя все длинные коридоры, был во многих кабинетах. И чем Вы думаете,  я там занимался? Решал вопросы выделения средств на строительство жилых домов, детских садов. То же я рекомендую и Евгению Николаевичу, пусть потрясет свое ведомство.
И уже более жестко добавил, обращаясь непосредственно к Орлову:
– На чужой каравай рот не разевай, Евгений Николаевич.
Трофимов спокойно сидел в своем углу, но в средине выступления Николаева встал и подошел к столу заседаний. Дослушав до конца его длинное заявление,  он с раздражением произнес:
– Вы, что это так себя ведете товарищи руководители! Вам поручили очень высокие и ответственные посты, а Вы набрасываетесь друг на друга один словно петух, второй жестко и холодно, как удав. Вы оба в равной мере отвечаете за дело и поэтому извольте находить общий язык!
Несколько успокоившись, он подробно разобрал обстановку. Объемы выполняемых работ, действительно, с каждым днем увеличивались и это обстоятельство обнадеживало.
– Ты, что же хочешь, – обратился он к Николаеву, – критиковать?! Разоблачать?! А где помощь?! Где участие твоего коллектива в строительстве? Жилье необходимо всем, но учти, что сегодняшние строители, получившие квартиры, после пуска придут к тебе. Строить необходимо, а людей нет. Следовательно, надо передать готовые дома Орлову, а себе оставить минимум для создания костяка коллектива, – и дальше продолжал.
– Я понимаю Ваше стремление строить город без временного поселка – это правильно. Однако в сегодняшней конкретной обстановке, без поселка нам не обойтись. Место, которое показывали, для поселка находится за городской чертой. Согласуйте его привязку немедленно!
Четкие, конкретные указания секретаря Обкома, прекратили дальнейшие споры, да и Николаев понял, что другого выхода нет. Он согласился на все, но чтобы выдержать характер сказал:
– Я понял. Я согласен удовлетворить просьбы строителей, но требую, чтобы на строительство завода было направлено столько рабочих, сколько необходимо для наверстывания упущенного и выполнения плана! Теперь у Орлова создаются для этого все условия.

Орлов возвращался в свою большую пустую квартиру большей частью поздно вечером. Оставаясь наедине со своими мыслями, он обычно долго не мог заснуть. Мозг, как электронная машина, получив за день чрезмерно много входной информации, не успевал переработать ее. Мысли – вспышками электрических импульсов, появлялись, пронизывая мозг, гасли, вновь возникали, и из общего потока различных восприятий, вырисовывалась картина предстоящих действий.
Руководитель, где бы он ни был: с друзьями, в театре, на природе, наконец, один сам с собой – не может отвлечься от своей работы, от того, что составляет основу его жизни. Голова даже во сне, продолжает работать: сравнивая, сопоставляя. Так подготавливается почва для выдачи в нужный момент окончательно правильного решения. И если со стороны кажется, что это решение принято моментально и даже непродуманно, на деле это не так – оно подготовлено длительными раздумьями, большим накопленным опытом.
Время имеет способность укорачиваться и удлиняться в зависимости от количества событий, происходящих в его четко отмеренные промежутки.
Так Орлову казалось, что прошла целая вечность, хотя на самом- то деле он проработал на новом месте всего ничего. И он чувствовал, что пульс стройки становится все более наполненным, удары более четкими.
Правда иногда, когда казалось все идет хорошо, вдруг происходили досадные срывы, и в только-только отрегулированном механизме слышался визг и скрежет остановившихся поломанных шестерен. Орлов бросался на выручку, «затыкал своим телом образовавшуюся пробоину», принимал меры, ликвидировал прорыв, и затем,  с трудом опять пускал стройку в ход.
А они, эти зловещие сбои вновь возникали, и не успевал он ликвидировать один, как следующие уже стояли где-то там за углом, притаившись в ожидании своего череда.
Еще недавно, слово «бетон» бросало всех в нервную дрожь. Новый бетонный завод был пущен в рекордно короткий срок. Теперь стала лихорадить от нехватки цемента. Понеслись телеграммы, команда толкачей срочно разъехалась в разные концы, чтобы ускорить отгрузку этого «хлеба строительства» вдруг сели на голодный паек с кирпичом, каменщики прекратили кладку на жилых домах. Затем появились другие, третьи, четвертые проблемы. И так без конца. Люди,  собранные с таким трудом, подчас оказывались без работы, не имея необходимых материалов.
«Снабжение» – этот всемогущественный Молох, как гигантский спрут, висящий над всеми, могло помиловать, а могло и схватить за горло своим жестким бесчувственным щупальцем. Орлов думал вечерами, ночами:
– Для успешной работы необходимы подготовка производства, сбалансированные планы,  точный расчет по технической документации, квалифицированная защита ресурсов.
Все это требовало создания мозгового центра стройки, где бы грамотно определялись и подготавливались задачи.
Он понимал, что этот год уже не изменить, что его так на  энтузиазме, требованиях, просьбах, выбивании придется кончать. Не за горами следующий год. Необходимо немедленно предпринимать меры по созиданию в работе.
Снабжение явно плелось в хвосте. Пора, заменить «снабжение» «комплектацией». Вся организационная структура, наличие различных подразделений, их взаимная увязка в работе, требовали изменений.
Эти и другие вопросы, вставали перед ним вечерами. Рождались мысли, идеи выливались в конкретные планы. Для воплощения этих планов, требовались люди – воодушевленные исполнением этих идей, соратники в борьбе, верящие в конечный успех. Днем круговорот событий затягивал, захватывал целиком, не оставляя ни секунды для размышлений.
И опять вечера, бессонные ночи.

Орлов вначале поселился в небольшой комнате для приезжающих, через некоторое время он переехал в квартиру бывшего до него начальника. Из мебели и вещей, почти ничего не привез. Кое-что собрал на месте.
Устройство гостиной состояло из четырех мягких кресел, стоящих у низкого стола, и пустого пока серванта. Обосновался Орлов во второй большой комнате, оборудованной под кабинет. Здесь был вместительный письменный стол с удобным креслом, шкаф и полки, набитые книгами, угловая раздвижная тахта. В углу лежали еще не распакованные охотничьи ружья разных калибров – страсть хозяина. Сюда же были заведены телефоны: прямой междугородний, местный и диспетчерской связи стройки.
В третьей комнате, предназначенной для спальни, Орлов не бывал, предпочитая свободное время проводить в кабинете. Вечером и ночью продолжали звонить, особенно было удобно с междугородними разговорами, легко проходящими в ночное время.
После продолжительных поисков шофер Коля нашел в соседней деревне пенсионерку бабу Фёклу, которая согласилась вести начальничье хозяйство – убирать, мало-помалу стирать, иногда что-либо приготовить на ужин. Коля ревностно следил за бытом начальника, когда был свободен, подбрасывал бабу Фёклу из деревни, подвозил из ОРСа кое-какие  продукты.
Иногда, когда Орлов разрешал себе немного расслабиться, в памяти возникали образы той прожитой, не совсем уютной, но семейной радостной жизни. Тогда он моментально ощущал весь холод и неприязнь этих одиноких стен, и чтобы забыться хватался за телефонный аппарат и требовал немедленных докладов сводок, был особенно привередлив. Он бежал сам от себя, он не хотел думать о том, что все возможно еще изменить, что жизнь еще где-то на полпути, и впереди еще  есть семейные радости.
В своем служебном кабинете он вел себя равно как с мужчинами, так и с женщинами, интересуясь только делами. Совершенно непроизвольно он заметил, что женщины, особенно молодые, как-то волнуются при встрече с ним, но посчитал это за робость перед начальством, присущую женщинам больше, чем мужчинам. Несколько позже обратил внимание на то, что женщины  из управления стали лучше выглядеть, нарядней одеваться.
О холостом начальнике строительства ходили разные слухи, особенно этот вопрос, волновал «слабую половину» Нижнереченска. Одни говорили, что он бросил жену и детей; другие, что приехал ненадолго и поэтому семью не взял; третьи, что вообще старый холостяк, имеет много любовниц, но ведет себя настолько скрытно, что об этом никто ничего не знает. В общем, к исследованию этого вопроса подходили с неослабевающим интересом. Но исследование – исследованием, а на работу женщины шли в лучших костюмах, вставали теперь раньше, чем прежде, чтобы привести себя в порядок, и никто из них уже не позволял себе явиться непричесанной и растрепанной. В связи с этим в приемной у секретарши Люды, появилось большое зеркало, спрятанное в столе, которое всегда вынималось прежде, чем очередная сотрудница должна войти в кабинет к Орлову. При этом задавался вопрос:  «Ну как?» Получив от Люды незначительные замечания, прихлопывая ладошкой прическу, сотрудница внимательно всматривалась в свое лицо в зеркале, и уже более уверенно шла на прием.

На протяжении дня, несколько раз заказывая разговор с Москвой, Орлов не смог соединиться с Петровым. То шла коллегия, то его вызывали в Совмин. Секретарша каждый раз обещала доложить и заказать встречный разговор, но ничего так и не состоялось. Переговорить было крайне необходимо: Шулихин – зам. Орлова, уже десятый день сидел в Москве. В его задачи входило срочно приблизить сроки поставок цемента. Вчера он позвонил и доложил, что все свои возможности исчерпал, решить вопрос не может. Орлов велел ему задержаться и должен был сегодня, после разговора с Петровым, позвонить ему в гостиницу с программой дальнейших действий.    
Петрова удалось найти только дома поздним вечером. Договорившись о путях решения вопроса, они начали было прощаться, но в это время трубку попросила Лиза.
– Здравствуйте, Евгений! – Звонко раздался ее голос. Куда же Вы запропастились. Это не к лицу старым друзьям. А мы со Светой часто о Вас вспоминаем. Она мне много рассказывала о Вашем новом городе. Кстати, она хлопочет о том, чтобы перейти в ту мастерскую, где проектируется Нижнереченск.
Орлов начал оправдываться тем, что очень занят, что как-то собирался позвонить. Просил передавать от него привет.
Этой ночью, ворочаясь в своей холостяцкой постели, он не мог заснуть. Мысли о делах появились какими-то обрывками, просто не шли. Напрягая волю, он пытался все же что-то обдумать, но все это при малейшем расслаблении уходило, проваливалось куда-то. Зато другое чувство, давно уже не испытываемое им, вызывало тревогу, беспокойство.
 «Неужели напоминание об этой женщине так взволновало» – спрашивал себя Орлов. Я давно уже не юноша, прожил длинную жизнь. Прежде он решил, что отдаст себя только работе, теперь вдруг ощутил потребность, тут, в своей квартире, с кем-то общаться. На него давила пустота и одиночество.
– Неужели так навсегда останется? – задал себе он вопрос. – Но почему, собственно, он обязан быть одиноким? Многие женятся повторно, и я могу, это совсем не трудно. Появись только желание. Почему-то определил для себя удел холостяка. Нет! Ты просто хитрил сам с собой, тебе хотелось позвонить, повидать ее. Другие дела вытеснили ее из воображения,  и ты сам способствовал этому. Зачем  запрещать себе думать о ней?
Так и не решив своих сомнений, он заснул только под утро. А завтра день навалился на него лавиной, и он вновь забыл о своей неустроенной личной жизни.
 
 
Глава 4. Генеральный план

Проект генерального плана Нижнереченска, над которым трудились архитекторы, нужно было в очень короткий срок завершить и представить на утверждение.
Начальником архитектурной мастерской проектного института был Олег Борисович Корнилов. Крупный породистый мужчина со спадающими на лоб прямыми черными волосами в массивных роговых очках, заметно выделялся среди сотрудников. Он ежедневно собирал в своем кабинете ведущих специалистов и подробно рассматривал итоги прошедшего дня. Корнилов был признанным авторитетом в архитектурных кругах. В институт он перешел недавно и за короткое время сумел собрать около себя способных исполнителей. Он не только
настраивал их выполнять ответственное задание, но и вызывал стремление работать творчески. Работа над генеральным планом находилась в той стадии, когда времени на воплощение нового, может и лучшего, не оставалось. Но, как  будто на зло, у сотрудников возникали все время новые очень интересные предложения.
– Все, коллеги, на сегодня достаточно. Все свободны!
Корнилов достал из ящика письменного стола трубку, набил ее табаком.
– Светлана Архиповна! Я сказал, на сегодня все закончено. У вас есть вопросы?
– Да, Олег Борисович, у меня есть предложение.
Корнилов сморщился.
– Я понимаю, Олег Борисович, что все уже решено. И все-таки я прошу, выслушайте меня, – Светлана волновалась.
Ей впервые приходилось выступать со своим собственным предложением.
– Слушаю Вас, – Корнилов подошел к окну, открыл форточку.
– Не возражаете? Закурю?
– Да, да, пожалуйста.
Корнилов чиркнул зажигалкой, сделал несколько коротких затяжек, раскуривая трубку. Выпустил в форточку струю голубого дыма. Облокотился на подоконник.
– Олег Борисович, город посадили не на то место, – выпалила Светлана.
– Я… Мы с ребятами, считаем, пока не поздно его следует сдвинуть к реке.
– Что – о – о? – встрепенулся Корнилов.
– Вы  представляете, о чем вы говорите?
– Да,  Олег Борисович, но ведь город на берегу реки это ...
– Прекратите! Знаете, лучшее враг «хорошего»? Я уж неоднократно говорил и повторю. Вам еще раз:
– Я запрещаю выдвигать новые идеи, иначе мы вообще ничего не сделаем.
– В городе будут жить триста тысяч человек. Мы заранее лишаем их прелести речных просторов, воздуха! Я не понимаю – горячо начала Светлана.
 – Специалисты считают, что пойма непригодна – оборвал Корнилов.
– Прошу вас, прекратить разговор на эту тему.
Светлана смутилась. Она не рассчитывала на такой отпор. Но идея была настолько заманчивой, что Светлана, отбросив страх перед авторитетом, попросила:
– Тогда разрешите нам оставаться после работы. Я, Игорь и Нина. Мы очень просим. Мы сделаем свой вариант.
Корнилов недовольно, как на непослушную ученицу посмотрел на Светлану и, чтобы отвязаться, сказал:
– Хорошо дерзайте.
Светлана уже несколько месяцев работала в третьей мастерской. Когда в институте объявили своеобразный конкурс на право вакансий у Корнилова, она предложила свою кандидатуру и была принята. В тот момент, да и теперь она не могла определенно сказать, что толкнуло ее на такой шаг. Стать руководителем группы, вести самостоятельный участок она не помышляла. Корнилов взял ее просто рядовым исполнителем.
– Недурно! – говорил он, просматривая ее первые работы.
– Попробуйте выполнить вот это – и он усложнил задание. Она аккуратно выполнила.
– У вас неплохая школа! – похвалил Корнилов и поручил ей отдельные детали целого проекта. Светлана успешно справилась и с этим. Корнилов был доволен. Он любил продвигать способных архитекторов и вскоре дал задание Светлане вместе с двумя другими молодыми специалистами самостоятельно разработать часть проекта.
Светлану назначили руководителем небольшой группы.
Прежняя ее жизнь, в которой основное место занимали муж и дочь. Жизнь, в которой,  ежедневно повторялось одно и то же:
– Утренние хлопоты по дому, сборы Наташи в школу, завтрак для Арнольда Григорьевича. Затем собственные сборы, поездка на автобусе и метро, бездумная работа, разговоры на лестничной клетке у места для курения. И наконец: магазины, ужин, вялый обмен новостями, телевизор, и постель, теперь закончилась.
Все изменилось. Она возвращалась домой полная впечатлений. И хотя по-прежнему приходилось везде поспевать, она делала все быстро и  с подъемом. Неравенство ее положения в семье изменилось в ее пользу.
Теперь Светлана Архиповна сама делилась своими мыслями, планами, тревогами, хотя Арнольд Григорьевич продолжал относиться к ней свысока, как старший и более умный.
Светлана чувствовала это, и ей было обидно:
– Почему на работе мужчины ведут себя с ней как равные, а он нет?
Ей захотелось доказать, что она тоже на что-то способна и может догнать его.
Работа захватила Светлану Архиповну. Проектировать свой город – несбыточная прежде мечта, теперь становилась явью. Она не представляла себе, как это увлекательно. Пришлось научиться планировать рабочий день, беречь каждую минутку. Времени все равно не хватало.
Корнилов часто ходил по рабочим местам. Всматривался, как продвигается работа, делал свои замечания.
– Город, – поучал Корнилов, – это не просто набор жилых и других сооружений, это – сложный социальный организм, это – будущий центр культуры, экономики целого географического района. Как важно, чтобы наши современники – рабочие, инженеры, учителя жили в хорошем городе, достойном своего поколения. Городов построено очень много, но есть среди них однообразные, плоские, унылые. Вы, всегда должны помнить об этом.
Наставления Корнилова не прошли даром.
– Светлана Архиповна, – как-то раз спросил Игорь, архитектор, работающий в ее группе, – Вы не знаете, почему город будет так далеко от реки? –
Светлана не знала: – Действительно, почему так далеко? А ведь можно рядом с рекой.
Эта идея взволновала. Они сделали первые прикидки. Получалось великолепно.
Тогда она обратилась с предложением к Корнилову.

Отказ Корнилова изменить проект не смутил Светлану. Напротив они допоздна просиживали в мастерской, и каждый с нетерпением ждал конца рабочего дня, чтобы пользуясь разрешением начальства быстрее приступить к разработке своего предложения.
В первый раз, когда они решили остаться, Светлана Архиповна позвонила мужу:
– Арнольд, у меня срочная работа, придется задержаться. Накорми Наташу и проверь, как она сделала уроки.
– А что случилось?
– Понимаешь, мы разрабатываем новый вариант, он лучше, чем тот, который принят. В общем, я потом расскажу, это сложно объяснить.
– Хорошо, – буркнул недовольно Арнольд Григорьевич.
На следующий день вновь пришлось задержаться. Игорь и Нина видели, что Светлана Архиповна часто звонит домой. Разговаривает с дочкой, мужем, беспокоится.
–  Вы идите, Светлана Архиповна, а мы с Ниной поработаем до одиннадцати, – просил Игорь.
Она уходила, Бежала домой. Дома что-то объясняла. Арнольд Григорьевич с неприязнью выслушивал. Дулся.
– Я не понимаю, почему в вашем институте не соблюдают трудовое законодательство? Это безобразие! Я позвоню директору! – грозился он.
Игорь съездил в Нижнереченск. После возвращения, он восторженно рассказывал:
– Левый берег пологий, с множеством озер и речных проток. Он выступает большим полуостровом. С трех сторон река – широкое русло. Правый берег крутой. Он мощно нависает над рекой. Порос лесом и кустарником. Город надо размещать на левом берегу.
Светлана Архиповна и Нина согласились с Игорем. Работы прибавилось, вышли в выходной.
Светлана переживала, ей было неловко перед мужем.
– Своими действиями я создаю для него такие неудобства, – думала она.
Арнольд Григорьевич сердился, но терпел:
– Бросила бы вообще свою работу и занялась воспитанием дочери да домашними делами, – говорил он.
Как-то вечером Корнилов зашел в чертежный зал. Светлана склонилась над планшетом. Игорь в углу делал расчеты. Нина ушла в булочную. Корнилова не заметили.
– Так ведь это прелесть! Здорово получается. А я думал, что у вас детские забавы.
На большом планшете прорисовывался город. Величественная набережная с пристанью. Гидропарк. Искусственные водоемы, каналы, мосты, защитные дамбы.
От неожиданности Светлана Архиповна отпрянула в сторону и молча, наблюдала за Корниловым.
– Каков грунт? – спросил Корнилов. 
– Придется намывать, – отозвался Игорь из своего угла.
– Все можно посадить на сваи!
– Сколько еще дней? – спросил Корнилов.
– Я думаю, что ...
– Нет! Мне это решительно нравится. Завтра же на этот вариант бросаю всю мастерскую.
Олег Борисович увлекся новой идеей. Работы по прежнему варианту приостановились. В институте назревал скандал. Директор собрал совещание. Экономисты в один голос заявили:
– Строительство на этой площадке обойдется значительно дороже, фундаментщики утверждали.
– Сроки возведения фундаментов затянутся на несколько лет, – Корнилов сердился, шумел, доказывал, что они неправы.
– Мы предлагаем намывать большие площади, применять сваи, строить мосты, – кричал он, – а пахотные земли, они что, ничего не стоят? Конечно земля – народное достояние, она бесплатна, но поймите, по первому варианту мы уничтожаем сотни гектаров.
Он уже отвергал первый вариант, хотя сам был его автором. Спорили много, но доказать целесообразность нового решения Корнилов не смог. Комбинат был уже заложен, точка строительства города указана, сроки определены. Вариант отклонили.
– Вдруг, видите ли, они обнаружили, что хорошие архитектурные решения стоят денег и стоят дороже, чем плохие, – ворчал он, вернувшись с совета.
– Вы сделали замечательную работу, – обратился он к Светлане. Я убежден, что со временем, лет через десять, пятнадцать, а для города это – небольшой срок, ваш проект пробьет себе дорогу. Считайте его третьей очередью строительства! – Высоко оценив работу, как бы в награду, Олег Борисович поручил группе Светланы разрабатывать центр Нижнереченска.
Деловая обстановка, которую создал в мастерской Корнилов, способствовала быстрому продвижению проекта к завершению. Город на глазах вырисовывался, и каждый работник считал его своим, полюбил, как долгожданного ребенка.
Жилой массив запроектировали на расстоянии десяти километров от химических заводов. С юга он приближался к лесу. Разбитый широкими улицами – бульварами на крупные микрорайоны город должен был быть очень удобным для будущих жителей. Намечалось создать скоростные транспортные магистрали с монорельсовыми дорогами, по которым возможно будет доехать из дома до работы не более чем за четверть часа.
Близость реки, большая зеленая полоса у берегов, позволяли разбить рядом базы для отдыха людей.
Работа не пропала даром. Светлана поверила в свои силы, приобрела признание. С увлечением принялась за новое дело.
То, что ей поручили разрабатывать центр – наиболее выразительную и ответственную часть города, до сих пор как-то не укладывалось в голове. Она – рядовой архитектор, которому максимум приходилось исполнять чужие идеи, теперь должна будет самостоятельно решать сложные задачи.
Центр, как его разместить? Здесь должны расположиться важнейшие административные и культурные учреждения, главные архитектурные ансамбли. Приходилось много читать, рыться в архиве, просматривать выполненные в прошлом проекты.
Сегодня, наконец, принималось окончательное решение по центру Нижнереченска.
Светлана Архиповна рано встала, поцеловала сладко спавшую дочь и, поручив все домашние заботы маме, впервые за несколько месяцев, тщательно занялась своим туалетом. Легкое волнение, которое появилось еще со вчерашнего дня, не унималось и отвлекало от основной мысли, как более убедительно защитить выполненный проект.
Спокойствие и уверенность пришли уже в метро, когда она вместе с потоком утренней свежей  толпы влилась в него по эскалатору, и поезд стал размеренно отмечать стройные линии сверкающих мрамором нарядных знакомых станций.
Игорь был уже в мастерской.
– Светлана Архиповна! – невольно вскрикнул он, – какая Вы сегодня красивая.
– Здравствуйте, а я вот подгоняю, привожу все в порядок.
Последние дни он много работал, заканчивая макет центра. Она отступила в сторону, осмотрела расставленные макеты, затем подозвала Игоря и, обняв его, радостно спросила:
– Ну,  как, нравится?
– Очень, Светлана Архиповна! – смущенно ответил он.
Начали сходиться сотрудники. Появился возбужденный Олег Борисович. Он еще с порога помахал рукой, а затем раскланялся, поцеловал руку у Светланы и лукаво подмигнул:
– Большому кораблю, большое плаванье. Желаю удачи! Ни пуха. Ни пера.
– К черту, к черту, Олег Борисович.
Наконец, пришел главный архитектор, собрались все члены совета.
Как только Светлана Архиповна начала свой доклад, волнение вновь вернулось к ней. Постепенно, по мере того, как она все более и более увлекалась, игра воображения уносила ее от этого нарисованного и составленного из кубиков игрушечного города, в  город настоящий, большой, реальный и она успокоилась.
Ей казалось, что вместе с присутствующими здесь людьми, она идет по широким бульварам города и показывает им архитектурные ансамбли. Сооружения образовывали входную площадь центра. Широкий бульвар выводил к комплексу с трехзальным кинотеатром и торговыми рядами. Завершался ансамбль вздыбленным куполом крытого рынка.
Двенадцатиэтажные дома – каскады, с противоположной стороны, создавали архитектурную композицию с административным зданием в центре.
Главный архитектор задал ряд вопросов, сделал незначительные замечания, затем одобрил проект и установил срок окончательного его завершения.
Светлана Архиповна пришла в себя уже после того, когда все члены совета ушли; радость наполнила ее; со всех сторон сыпались поздравления. Вернулся Олег Борисович.
– Друзья! – Громогласно заявил он. – Поздравляю с победой! Вечером заказываем столик в ресторане, Сегодня не грешно отметить это событие.

– Это я, – позвонила Светлана мужу, – можешь поздравить. Я так переживала. Ты сейчас очень занят? Нет? Тогда давай встретимся. Я все расскажу. Такая радость.
– Ладно, подъеду к Белорусскому, там, где стоянка такси. – Через пятнадцать минут они встретились.
– Родной – обняла мужа Светлана – у меня сегодня такое приподнятое настроение, мне хочется всем об этом говорить. Кричать! Хочешь, я отдам тебе кусочек своей радости? На, возьми.
Светлана поцеловала мужа.
– Где-нибудь пообедаем в приличном месте? – спросила Светлана, когда Арнольд Григорьевич выбрался со стоянки.
– «Националь», «Прага», «Центральный»?
– Лучше где-нибудь подальше.
– Хорошо, поедем на проспект Вернадского.
По пути Светлана Архиповна сбивчиво рассказывала:
– Я знала, что все сделано хорошо, но боялась, Вдруг раскритикуют. Представляешь, он задает вопрос, а я не могу слова сказать. Когда начала, язык, словно чурбачок во рту, еле поворачивался. Но Олег – прелесть. Улыбался, подбадривал.
Арнольд Григорьевич  по ходу выдавливал редкие фразы:
– Весьма рад. Присоединяюсь к всеобщему ликованию.
Был мрачным. Вся эта восторженность жены ему была неприятна. Но, Светлана не замечала его сдержанности.
– Сегодня мы на работе отмечаем это событие, – продолжала Светлана.
– Ты вечером обязательно пойдешь. Я познакомлю тебя с нашими ребятами.
–  Никуда я не пойду! – прорвало у Арнольда.
– Я, конечно, польщен, – продолжал он издевательски, – моя жена становится знаменитостью. Без нее не могут решать крупные проблемы градостроительства. Ей бесконечно звонят, ее ищут, без нее не могут обойтись. Она вечно занята и уже перестала встречаться с мужем! –
Он приподнялся за рулем, глаза яростно сверкнули под очками.
– И ей глубоко наплевать, что у него серьезная работа, что он тянет на своих плечах целую кафедру.
Его начало заносить. Он почувствовал, что жена пытается отнять его положенное ему по праву первенство в семье, принизить его роль и значение.
– Дочь где-то болтается у бабушки! Я так дальше не могу! Мы не в состоянии быть на равных, Светлана! Кто-то должен уступить. – Либо ты, либо я! –
И уже не в состоянии остановиться, он повысил голос до крика, и с чувством своего превосходства, продолжал:
– Я работаю над докторской, и сделать это должна ты! Мне нужна просто жена, а не выдающийся деятель! Мне нужен завтрак, ужин, домашний уют и жена в моем обществе, а не я в ее! Я занят и никуда не поеду! –
Светлана не ожидала подобного от мужа, кровь прилила к лицу.
– Останови машину! Немедленно останови! – выкрикнула она.
Слова мужа словно обварили ее. Стало душно. Она задыхалась.
Арнольд Григорьевич  прижал машину к бровке.
– Ты … ты… как тебе не стыдно, – уже сквозь слезы промолвила Светлана Архиповна и, хлопнув дверью, побежала прочь.

Вернулась на работу на такси, и теперь, сидела на своем рабочем месте с таким чувством, будто только что получила пощечину и  думала, думала:
– Что произошло? Почему? Когда она прозевала этот надвигающийся разрыв? Нет! Так невозможно. Они просто разные люди.
Слезы медленно текли по щекам.
– А,  может сама, виновата? Тут же оправдывала мужа.
– Он очень занят, как-то говорил, что Тарасов вот-вот уйдет на пенсию, и по всей вероятности, кафедру передадут ему. Я невнимательна. Но,  он-то … в такой день …, чего наговорил.
Подошла Нина:
– Светлана Архиповна!? Что с Вами, Вы чем-то расстроены?
– Нет, нет Ниночка, это я от счастья, – схитрила Светлана.
Осадок неприятного разговора растворился лишь к вечеру.
Опираясь на руку Олега Борисовича, Светлана с улыбкой поднималась по мраморным ступеням ресторана.
Друзья сказали много хорошего, было приятно. Когда очередь дошла до нее, она сказала просто:
– Дорогие мои, спасибо Вам за все, за то, что мы вместе живем и работаем. Я люблю вас всех! Выпьем за нашу дружбу.
Затем играл оркестр. Разбились по парам, танцевали.
Виктор Иванович, Игорь, Саша-генплан, все приглашали. Она чувствовала, что мужчины прижимают ее к себе больше чем положено, но не сопротивлялась.
Во время одного из танцев Корнилов сказал, впервые называя ее по имени:
– Света, Вы самая прелестная женщина сегодняшнего вечера, я Вас больше не отпущу.
Спустились в бар. Сидели рядом у стойки, Тихо играла приятная музыка.
– Вы мне очень нравитесь Светлана. Скажите, Вы не испытываете потребность иметь рядом близкого по духу человека, скажем Вашего друга? Встречаться с ним. Я знаю, Вы замужем.
– Кого же Вы предлагаете мне в друзья, Олег Борисович? Не себя ли?
– А почему бы и нет, я не очень стар, но чем я хуже вот того, нет,  скажем вот этого молодого человека? – И Корнилов указал на сидящую рядом пару.
– Вы не разочаруетесь во мне.
Светлана улыбнулась, взяла сигарету из лежащей на стойке пачки,
– Олег Борисович я очень уважаю Вас, вы большая умница. Хотите поволочиться за мной?! Разрешаю, но только на сегодняшний вечер. Я даже поцелую вас, – она затянулась, приподнялась и коснулась губами его щеки.
     Она облокотилась о стойку и длинным пронизывающим взглядом посмотрела на Корнилова.
– У меня замечательный муж, я люблю его.
И ей показалось, что с Арнольдом действительно все хорошо, что она простила его.
– Прошу Вас Олег Борисович проводите меня и давайте расстанемся  настоящими друзьями, –
Они вышли из бара.
Завершив дела на кафедре, Арнольд Григорьевич выбрал свободную минутку и поехал в Красногорск,  в свою лабораторию. Времени оставалось в обрез, но, не смотря на это, он не мог лишить себя удовольствия проехать лишние двадцать километров, выбрав кружной путь по кольцевой автомагистрали. Машина шла бесшумно и плавно, скрадывая  неровности дороги, двигатель быстро набирал обороты.
– Вот оно истинное удовольствие, – думал он, – какое успокаивающее действие производит дорога.
Давняя мечта стать владельцем новой, цвета морской волны, Волги, наконец-то сбылась.
– Молодец Кудрявцев, хороший парень, – продолжал он свои мысли, – если бы ни его помощь, не купил бы.
Указатели, съезды, мосты и путепроводы, постовые автоинспекторы, все это было давно знакомо и все же, каждый раз, проезжая по этим местам, он по-прежнему испытывал удовольствие.
Все заботы, бесконечные хлопоты, тревоги и переживания, оставались там, а здесь была стремительно набегающая дорога и наслаждение скорости.
Если бы откровенно разобраться в способностях Арнольда Григорьевича, то можно было бы точно сказать, что водителем он был классным, и в этом ремесле был лучше, чем в науке.
Лаборатория, куда ехал Арнольд Григорьевич, была плодом содружества кафедры с заводом, где главным инженером был Кудрявцев муж Лизы, дочери Петрова. За короткое время в результате неиссякаемой  энергии Арнольда Григорьевича, удалось оснастить ее всем необходимым: различными испытательными стендами, прессами, измерительной аппаратурой, небольшими лабораторными смесителями, термическими печами и многим другим оборудованием.
Несколько лет тому, когда на заводе Кудрявцева, осваивали новое изделие, лаборатория Тарасова, оказала им большую помощь. Тарасов считал честью для кафедры участвовать в решениях производственных задач. Арнольд был посредником между Кудрявцевым и Тарасовым и проводил все работы. Изделие внедрили, тему закончили, но взаимоотношения завода с институтом закрепились, стали постоянными.
– Связь науки с производством – дело большой государственной важности, – говорил Арнольд.
– Вы больше внедряйте, а мы все это затем научно обоснуем.
Когда на заводе отпала необходимость проводить исследовательские работы, Арнольд попросил Кудрявцева:
– Поддержи науку. Набрали штат сотрудников, не разгонишь ведь. Позже сочтемся, не останемся в долгу.
Приезжая на завод, Арнольд всегда начинал разговор о будущей диссертации главного инженера, возбуждая тем самым повышенный интерес Кости, который при этом загорался.
Кудрявцев всегда думал:
– Ну, все, с завтрашнего дня начну писать.
Но завтра производственные дела захватывали его, и он забывал о диссертации, вспоминая о ней только при очередном визите Довжецкого.
Арнольд иногда приглашал Кудрявцева в ресторан, либо на банкет очередного диссертанта. Костя делал ответы из квартальных премий.
Он поддержал Довжецкого, продлив прежний договор. Так существовала лаборатория.
Получить хорошую современную лабораторию Довжецкий стремился давно. Причин побуждавших его к этому было много. Главными были: проявить себя перед лицом институтского начальства, что было очень важно. В ближайшее время, ну максимум через год, полтора, будет объявлен «открытый» конкурс на замещение вакансии заведующего кафедрой вместо Тарасова, который уйдет на пенсию, и очевидно тогда его вклад будет достойно оценен; использовать сотрудников лаборатории для написания его диссертации, сбора материалов и проведения необходимых исследований; получить уже сегодня фактическую власть на кафедре, поскольку лаборатория становилась важнейшим звеном по всей работе, и наконец, некоторые материальные выгоды.
В точности выполняя пункты намеченного плана, Арнольд Григорьевич понимал:
– Время работает не на меня, надо торопиться. Тарасов давно поговаривает об уходе.
Он развернулся, выжимая из сотрудников лаборатории все, на что они были способны. Дело двигалось. В распоряжении был приличный штат. Все было бы хорошо, если бы имеющемуся в лаборатории техническому оснащению и штатам были бы еще и идеи, способные лечь в фундамент его диссертации, но их не было.
Он знал это и боялся, что они вообще не появятся.
Следовательно, необходимы чужие идеи, которые легко присвоить.
Он взял в лабораторию несколько способных аспирантов, трех молодых кандидатов. Написать учебник – вот тот спасательный круг, за который ухватился Арнольд, чтобы выплыть на «докторскую».
После длительных хлопот, связанных с доказательствами необходимости издания такого труда, он ринулся в бой. Но нужен был не просто учебник, а научный труд на правах монографии, написанный одним автором.
Характер деятельности лаборатории пришлось срочно перестроить, вместо исследований – сбор материалов.
Кроме  дел, которые вершились непосредственно в лаборатории, требовалось провести соответствующую подготовку, направленную на создание собственного научного авторитета, завоевание дополнительных сторонников и во внешнем мире.
Для этого Арнольд Григорьевич умножал свои обширные связи в Министерстве, в комиссиях по утверждению диссертаций, в соседних институтах. Принципиальная договоренность о его поддержке уже состоялась. Он не забывал и Костю Кудрявцева и, пользуясь его расположением, брал у него все, что было возможным.
– Только бы выдержал старик, дотянул до моей защиты, – думал Арнольд, обгоняя желтый Москвич,
– необходимо всячески укреплять его в мыслях, что он еще бодр, создавать видимость его дееспособности, ну, а с Мееровичем как-нибудь разделаемся.
То, что где-то рядом есть, существует настоящий ученый мир с фундаментальными исследованиями и крупными открытиями, Арнольд знал. Он и сам, когда-то прежде мечтал о своем пути в науке. По результатам его диссертации в области кислотостойких и жаропрочных материалов даже были изготовлены некоторые конструкции. Но это было очень давно, а теперь было одно, – любыми путями заполучить заведование кафедрой! Утвердиться однажды, и нет более забот о будущем.
Арнольд Григорьевич открыл ворота производственного корпуса лаборатории, загнал машину, заглушил двигатель и включил противоугонное устройство. В углу цеха работал сварщик. Голубое пламя периодически вспыхивало, ярко озаряя образцы, подготовленные к испытаниям. Он прошел через цех, поднялся на второй этаж. В просторной светлой приемной, на табличке у двери было выведено: «ДОЦЕНТ ДОВЖЕЦКИЙ А.Г.»
– Здравствуйте, Леночка, кто-нибудь звонил? – обратился он к миловидной голубоглазой девушке Лене, исполнявшей функции секретаря. Могу сегодня прокатить! Как настроение?
– Хорошо Арнольд Григорьевич, я задержусь. Звонил Сергей Львович, просил сразу же с ним связаться.
– Что это со стариком? Никогда  сюда прежде не звонил, – подумал Довжецкий и вошел в кабинет.
Говорить с Тарасовым не входило в его планы. Он наметил просмотреть готовую третью главу, определить сроки по четвертой, просил, чтобы все были на местах, а тут на тебе, что-то случилось. Арнольд Григорьевич сел в кресло, несколько минут не шевелился, затем набрал номер Тарасова.
У старика было явно плохое настроение. Он заявил, что совсем дрянно себя чувствует, что давно уже не появлялся в институте. Он стар, ему тяжело, поэтому он решил просить ректорат освободить его от заведования, немедленно.
– Прошу тебя Арнольд, возьми мое заявление и отвези ректору.
– Да, что Вы, Сергей Львович? Кто это допустит. Мы не можем без Вас вести научную работу, мы постоянно с Вами консультируемся. Считаю это совершенно преждевременным. Сейчас же выезжаю!
Довжецкий вскочил, нервно прошелся по кабинету.
– Что же делать? Нет, этого допустить нельзя. Ну, хотя бы еще год, ну шесть – семь месяцев и тогда я сам помогу тебе уйти, старая калоша. Только не сейчас!
Выбегая из кабинета, он на ходу крикнул Лене, что прокатит в следующий раз и, что бы сотрудников собрали завтра. Через несколько минут «Волга» – цвета морской волны, на предельной скорости уже шла по направлению к Москве.

Большую профессорскую квартиру Арнольд Григорьевич изучил во всех подробностях, часто бывая у Тарасова, особенно в последнее время.
Старик сидел в кожаном глубоком кресле, укрывшись сверху шерстяным пледом. Голова его, с редкими седыми волосами была неподвижна, глаза полузакрыты. Казалось, он совершенно не реагирует на появление постороннего человека. Через некоторое время, он, чуть шевельнувшись, повернул голову к безмолвно стоящему в двери Арнольду и довольно громко произнес:
– Ты что застрял там, стоишь как монумент, проходи, садись, – и показал на кресло у стеллажей с книгами.
Затем он ухмыльнулся, глаза приоткрылись.
– Быстро ты докатил, что на новой машине? Я тоже люблю быструю езду. Возьмешь как-нибудь по Москве?
Арнольд Григорьевич сел, внимательно посмотрел на старика. Он всегда робел в присутствии Тарасова. Это чувство не оставляло его  и сейчас.
– Взять инициативу в свои руки, иначе он еще уговорит меня – проскочила мысль.
Арнольд Григорьевич встал, подошел к Тарасову, напористо произнес:
– Вы выглядите вполне здоровым. Что за настроение? Никаких Ваших заявлений я не буду передавать. Бросьте хандрить! Вставайте! Быстрая езда будет сегодня! А завтра я отвезу Вас в институт, проведем заседание кафедры. И никаких отставок, слышите?
Настойчивость Арнольда Григорьевича, его действительное желание не допустить ухода Тарасова, передались старику. Он приободрился, для приличия немного поворчал, затем вылез из своего кресла, задиристо посмотрел на Арнольда. Вдруг лицо его изменилось,  и он заискивающе спросил:
– Ты и впрямь считаешь, что я могу работать? Ты это серьезно или врешь?
– Да, что Вы Сергей Львович? Мы никогда не считали, что Вы больны. Ваше появление на кафедре совершенно не вызовет удивления, – вполне искренне ответил Арнольд, подумав при этом: – да, плохи твои дела.
Слова Довжецкого подействовали на старика, как живительный бальзам. Он давно уже приготовился к смерти, понимал, что тело его постепенно отмирает, ум уже не такой ясный,  но каждая ниточка, связывающая его с жизнью, каждая капля сладкой лжи, вселяли надежду;
– Еще не все кончено, еще поработаю ...
И хотя он умом понимал, что это ложь, что Довжецкий специально льстит, однако это устраивало его, благодаря этому он действительно оживал.
На следующий день состоялось заседание кафедры. Арнольд привез Тарасова пораньше, сидел рядом, выслушивал приветствия и пожелания доброго здравия старику. Он важно кивал, будто имел к ним прямое отношение.
По повестке дня стояло обсуждение обычного учебного плана на семестр. Так как Тарасов долго отсутствовал, каждый пожелал доложить о проделанной за это время работе.
Когда профессор Меерович рассказал о наметках плана работы кафедры, Арнольд Григорьевич перебил его и заявил:
– Мы с Сергеем Львовичем считаем, что план необходимо построить по-другому – и начал излагать свою позицию.
– Кто собственно вас уполномочил? – возмутился Меерович.
– Сергей Львович! – с угрожающей ноткой произнес Довжецкий.
– Да, да, это я поручил Арнольду Григорьевичу доложить мой план, – спохватился старик, – и вообще, так, как мне необходимо много работать дома, все поручения я буду передавать через него.
Старик замолчал и уставился в какую-то неизвестную точку.
Все понимали, что Довжецкий, таким образом, окончательно утверждает за собой право вершить всеми делами и делает это, пользуясь расположением старика, грубыми недозволенными приемами. Арнольд Григорьевич победоносно посмотрел на окружающих.
– Это конечно не означает, что я беру на себя административные обязанности, Не поймите это приватно, Михаил Владимирович, – обратился он к Мееровичу, – безусловно, за Вами остаются все права, как второго лица. Я больше из уважения к вашей занятости, чтобы не отвлекать Вас от научной работы, беру на себя эту миссию заезжать к Сергею Львовичу и передавать его распоряжения. Но так-так он чувствует себя очень хорошо, это будет в исключительных случаях.
После заседания кафедры Тарасов стал чаще приезжать в институт. Однако делами не занимался, выполняя больше функции  почетного шефа. Фактическая власть все больше и больше переходила в руки Довжецкого.
Новое положение Арнольда Григорьевича вызвало разное к нему отношение со стороны научных работников, которые в своих мнениях разделились на две группы. В первую входили люди с большим стажем работы и более пожилые, и хотя они при встрече друг с другом возмущались, осуждая действия Довжецкого, однако на открытый конфликт не шли. Таким образом, они заняли соглашательскую позицию. Другая группа молодых аспирантов, ассистентов, старших научных сотрудников (их было большинство) поддерживали Арнольда Григорьевича. Они видели в нем новое веяние, что-то революционное и, наконец, образец своим честолюбивым - помыслам.
– Как поживает Светлана Архиповна? спросил как-то Тарасов, когда Довжецкий заехал к нему.
– Давненько что-то  ее не видно. Скрываешь свою красивую жену. Боишься показывать в обществе … это нехорошо.
– Ей теперь не до общества, Сергей Львович. Она очень занята, стала крупным архитектором. Я и сам ее редко вижу. Мне не повезло, вместо теплого домашнего уюта, свежей ласковой жены, встречающей на пороге с улыбкой и вкусного ужина, я прихожу в пустую квартиру.
Он задумался, и недовольство к жене начало перерастать в злобу. Сколько раз я говорил ей:
– Брось, перейди на другое место, либо вообще перестань работать. Нет! Она и слушать не хочет. Ну,  ничего, я еще выскажу ей все и заставлю кончить эту комедию. Либо будь женой, либо, – что должно следовать за этим « либо» Арнольд Григорьевич еще не знал и поэтому остановился.
– Успокойся, что-то ты воинственно настроен, видно твоя власть в доме кончилась.
Старик перелистал научный сборник, затем отложил его в сторону и лукаво посмотрел на Арнольда: 
– Такие женщины не любят, чтобы ими командовали. Ты не злобой бери, а лаской. Так-то будет лучше.
Домой Арнольд вернулся поздно. Он открыл квартиру и обнаружив, что дома никого нет, переоделся в шелковую пижаму, со злостью расшвыривая кругом верхнюю одежду. Холодильник был пуст. Пожевав несколько корок черствого хлеба с завалявшимся плавленым сыром, решил уйти. Потом раздумал, включил телевизор и, не вникая в суть, стал смотреть передачу.
Наконец пришла Светлана. Она вошла в комнату, увидела мрачную неподвижную фигуру мужа у телевизора, подошла к нему, и мягко дотронувшись до его спины, ласково спросила:
– Ты голодный?! Ну, сейчас, сейчас все будет.
Магазины закрывались, пришлось пойти в дежурный. Она вернулась, накрыла скатертью стол, вынула из серванта тарелки и начала быстро раскладывать жареную курицу, колбасу, свежий хлеб, поставила бутылку вина.
– Какая же я «дрянная» женщина: дочь у бабушки, муж голодный, – думала она,  раскладывая яства.
– Ну, ничего, миленький, потерпи немного, скоро мои дела войдут в нормальную колею... – продолжала она свои мысли, и с любовью обратилась к мужу.
– Садись же, садись быстрее. Кушай.
Арнольд Григорьевич, который минутой назад, когда сидел у телевизора, обдумал те слова,  что выскажет жене, обмяк слегка от ее ласкового обращения. Он стал колебаться начать или нет?
Между тем по комнате распространился раздражающий запах еды. Арнольд Григорьевич не устоял, вылез из своего кресла, расположился у обеденного стола и ни слова не говоря, начал уплетать приготовленную пищу. По мере насыщения мысли его приобрели прежнюю стройность, и он почувствовал жалость к самому себе. Ему было обидно, что вот он такой деятельный и, как он считал, целеустремленный человек, в сущности, не выполнял общественно полезную работу, копошился вокруг своих личных интересов и все это для того, чтобы создать их семейное благополучие. Эта обида постепенно начала перерастать в неприязнь к ней, к другим, тем, которые создают своими руками окружающий материальный мир и увлечены своим творчеством. Его мужское самолюбие требовало первенства. Он считал себя всегда выше ее, а на деле получилось по-другому. И чтобы как-то навредничать, отомстить, показать свое мужское я, Арнольд Григорьевич резко отодвинул тарелку и решил высказать то, что обдумал у телевизора.
– Ты что, так долго думаешь продолжать? Мне это надоело! Если тебе не нужна семья, скажи. Да, да! Ничего особенного, пожили и хватит. Либо твоя работа, либо семья – выбирай!
Светлана не ожидала такого разговора, ей казалось, что все уже уладилось  и разлад позади. Ей стало обидно, но она стерпела:
– Нет,  он не такой плохой, это пройдет, просто голодный, злой.
Арнольд Григорьевич посмотрел на жену и тем же тоном продолжил.
– Для чего это все? Я один в состоянии обеспечить нашу  жизнь. Тружусь день и ночь. Кафедра. Вот-вот назначат заведовать, и все это для нас, чтобы улучшить наш быт, нашу жизнь. Тебе безразлично, тебе нет до меня дела! Для чего эти твои старания, там в мастерской? Ты, что веришь в то, что по твоему проекту будут строить город? Глупости! Это игра для взрослых не более.
Тон любителя – резонера понравился, захотелось дальше развить эту тему: – он делает все для нее, он выбивается из сил, а с ее стороны такая черная неблагодарность.
Однако Светлана одернула:
– Хватит! Прекрати этот разговор! Лицо ее раскраснелось, в глазах появились искры негодования.
– Ты. Что же хочешь, чтобы я у тебя была домработницей?! Послушной домашней кошечкой? Нет! Я архитектор и у меня свой путь.
Она остановилась.
– Так нельзя, прекрати! Арнольд, дорогой, как ты себя ведешь? Ты ведь мужчина. В тяжелую минуту отвернулся, ревнуешь к моему делу, успехам. Опомнись! О чем ты говоришь? Тогда этот разговор в машине, и сейчас, Арнольд?
Она села рядом.
– Перестань. Зачем эти крайности? Ты умный, все поймешь. Помоги, поддержи меня, – глаза ее увлажнились – а ты говоришь, семья или ...
Что-то, пробурчав в свое оправдание, Арнольд задумался. Ему стало совестно, он понимал, что причиной его злости послужило не то, о чем он говорил.
– Я нагрубил, извини, – сказал он, – я расстроен, у меня неприятности.
– Что такое? – она встревожилась, обида на мужа сразу улетучилась.
– Ах, вот оно что! Вот главная причина, а я? Я совершенно перестала интересоваться его жизнью. Я эгоистка! – подумала она и еще ближе подсела к нему.
– Говори же, говори! Я вся во внимании.
Арнольд Григорьевич почувствовал искреннее участие, наклонил голову набок, затем посмотрел Светлане в глаза и начал рассказывать.
На прошлой неделе во вторник, его пригласили к ректору. Когда Арнольд Григорьевич зашел в ректорский большой неуютный кабинет, там находилось несколько человек.
Ректор – полногрудый здоровяк, с толстой шеей, редкими рыжеватыми волосами, был чем-то встревожен. Арнольда Григорьевича попросили сесть. Напротив его сидел незнакомый в сером костюме мужчина, со скульптурным лицом, на котором особенно выделялись щеки с двумя четко обозначенными линиями, опускающимися от переносицы к подбородку. Арнольда Григорьевича представили мужчине и затем объяснили, что он председатель комиссии назначенной министерством. Комиссия будет проверять состояние научно-исследовательской и учебной работы на их кафедре. Поводом к созданию такой комиссии послужила анонимная жалоба от сотрудников кафедры.
– Так, как Тарасов болен, – сказал ректор, – мы решили поручить Вам, содействовать работе комиссии.
– Но причем здесь я? – недоуменно произнес Арнольд Григорьевич, – ведь есть Михаил Владимирович.
– В том-то и дело, – продолжал ректор, одев свои в золотой оправе очки и рассматривая какой-то документ.
– Жалоба касается деятельности профессора Мееровича, поэтому мы не можем ему поручать. Ну, а Вас мы знаем только с положительной стороны.
Ректор прекратил читать, снял очки и, отложив в сторону просматриваемую бумагу, сказал, обращаясь к мужчине в сером костюме:
– Да, Вы знаете, в этом что-то есть, я давно уже задумывался: соответствует ли Меерович своему положению? Что же работа комиссии подскажет.
Тогда Арнольд Григорьевич начал более решительно отказываться, объясняя, что участие в работе комиссии, ставит его в очень неловкое положение по отношению ко всем остальным сотрудникам, тем более что лично он убежден, что доброе имя Михаила Владимировича будет немедленно восстановлено. Он попросил, чтобы от института в комиссию вошел кто- то из общественников, а он со своей стороны, окажет максимальную помощь.
Комиссия приступила к работе и, как всегда бывает, расследовала не только деятельность профессора Мееровича, но и всей кафедры. Председатель – мужчина в сером костюме, был сухарь сухарем. Он докапывался до мельчайших подробностей, выматывал каждому душу. Последние дни его очень заинтересовала Красногорская лаборатория, и он собирался туда поехать. Арнольд Григорьевич возмутился,  и в присутствии почти всех сотрудников у него произошла сцена с председателем. Он обвинил его в тенденциозности, в стремлении очернить Мееровича, хотя все о чем говорилось в анонимке, не подтверждается и Михаил Владимирович честный и настоящий ученый.
Вы ничего не обнаружили против Мееровича, – резко говорил он, – и теперь хотите обернуть все против остальных. Ставите под сомнение работу нашей лаборатории. Вам мало того, что Михаил Владимирович не выдержал этого издевательства и заболел, теперь Вы хотите травмировать и других ученых кафедры.
Но председатель своего мнения не изменил и на завтра решил съездить всей комиссией в Красногорск.
Арнольд Григорьевич не сказал, что именно это как раз встревожило его больше всего.
Светлана знала Мееровича и очень взволновалась.
– Кто же мог допустить такую подлость? – спросила она.
– Не знаю, жалоба подписана, но кем – неизвестно. Возможно кто-то из аспирантов, ума не приложу.
Прежняя натянутость отношений постепенно рассеялась и они, вдоволь наговорившись, легли спать.
– Да, ты знаешь, звонил Костя Кудрявцев, приглашал завтра в гости, у Лизы день рождения.
– Не может быть! – спохватилась Светлана, – а я ближайшая подруга, забыла! Ну, надо же? Как будем с подарком? –
– Все в порядке, – сказал Арнольд, – я днем заскочил в магазин.
Лиза была очень рада Светлане, они давно не виделись. Арнольд Григорьевич весь вечер, вел себя самым достойным образом, был предупредительным, внимательным. Светлана была довольна, благодарна мужу. За столом веселились, обменивались шутками, анекдотами. Улыбнувшись Петру Егоровичу, Светлана почему-то вспомнила тот вечер, когда была у них в гостях. И ей вдруг захотелось расспросить про Орлова, как он там, на новой стройке? Но не решилась. Уже к концу, когда они с Лизой стояли рядом, Петр Егорович, как бы сам догадался об ее желании, сказал:
– Помните, девочки, Евгения Николаевича, который был тогда у нас? Заправляет крупнейшей стройкой в Нижнереченске, я доволен им, не подводит. Вам большой привет.
– Конечно, помним, Петр Егорович – встрепенулась Светлана,
– расскажите, пожалуйста, подробней. Это очень интересно. Да, и Вы знаете,… Я проектирую этот город.
Светлана осеклась, поймав себя  на том, что судьба Орлова, как-то заинтересовала ее, покраснела и оглянулась по сторонам.
– Что же это я? А как же Арнольд? – подумала она.
Петр Егорович не заметил ее смущения:
– Могу и подробней Света. Трудится день и ночь, подбирает хороших помощников – и он стал рассказывать им об Орлове.
После для рождения Лизы жизнь Довжецких вошла в свою нормальную, прежнюю колею. Казалось, что ничто не в состоянии ее потревожить.

Монотонный рев двигателей самолета стал привычным. Нажав на рычаг откидного кресла, Светлана перевела его в наклонное положение и, закрыв глаза, откинулась назад. Полет всегда вызывал у нее ощущение чего-то большого, необъятного. Еще бы! Подняться высоко в небо, парить над землей над крошечными домами и маленькими людьми.
Однако на этот раз восторженности не было, тревожное чувство все более и более овладевало ею.
– Что это со мной? – удивлялась она.
– Я как перед экзаменом: трушу, боюсь! –
Немного поразмыслив, решила. – Так всегда бывает, когда на практике необходимо проверить, что фактически получается из твоих задумок, проектов.
Обрадовалась она найденному оправданию своего состояния.
Время шло, но тревога не проходила, более того, она росла с каждой минутой.
Внезапно ее озарила мысль:
– То хорошее, в чем она не желает признаться даже себе, может и не состояться, не произойти! Она летит к нему, она давно ждет встречи с ним.
Чувство любви, возникшее бессознательно, собиралось, накапливалось постепенно из мелочных разговоров, реплик, известий.
Его образ все время жил в ее сердце, которое жаждало любви, любви человека, вначале неопределенного не имеющего конкретных форм, расплывчатого как облако, не вылившегося в конкретное имя, и только сейчас она осознала, кто «он».
В самолете они летели целой группой во главе с Корниловым. Он все еще продолжал ухаживать за Светланой, так что сел рядом с ней. Несколько приоткрыв глаза, она искоса взглянула на него: Спокойное уверенное выражение лица; левой рукой держит журнал, правой облокотился на общий с ней подлокотник, и чуть наклонился в ее сторону.
Светлана отвернулась, посмотрела в иллюминатор. Под крылом проплывали пашня, лес, змейки небольших речушек. Широкие, озаренные солнцем просторы, отвлекали от тревожных мыслей. На душе стало спокойней.
– Я обязательно встречусь с ним! В конце концов, этого требуют дела. Посмотрю, поговорю. А может все пройдет? Тем и лучше, – твердо решила она.
Самолет пошел на посадку. Заложило уши, стало больно. Мягко коснувшись земли, самолет подскочил и застрекотал по травяному полю к небольшому зданию аэровокзала.
Спускаясь по трапу, Светлана слышала как сквозь вату, но постепенно слух восстанавливался, и она стала различать голоса.
– Привет москвичам! Наконец-то, Олег, ты привез свою гвардию, - кричал молодой человек, и быстро шел к ним навстречу. Прошу к автобусу! –
Он взял у нее портфель.
– Наш ведущий архитектор – представил ее Корнилов.
– Очень приятно, Богданов! Ваш заказчик, заместитель генерального директора, – представился он, – теперь буду знать, кого ругать, хотя с Вами это будет не совсем удобно, Вы не подходите для этого.
– Если по делу, почему же не поругаться, – задорно сказала Светлана.
Всю дорогу по пути в Нижнереченск Богданов не умолкал: Перед городом на водоразделе остановились. Вошли посмотреть открывающуюся панораму. Города, как такового, еще не было. Несколько домов, за ними школа. Но уже дальше торчал лес башенных кранов, вспыхивали огни электросварки, сновали грузовики. Чувствовалось приближение огромной стройки.
День прошел напряженно. Светлана, возбужденная впечатлениями после осмотра города, знакомствами с различными людьми, уставшая но наэлектризованная деловой обстановки стройки, только к вечеру попала в свой номер, расположенный на третьем этаже. Гостиница размещалась в жилом доме. Ее разместили в одной из комнат отдельной квартиры, во второй проживала другая женщина. Судя по оставленным вещам, соседка ее еще не приходила.
Светлана отряхнулась, умылась холодной водой, и, с наслаждением одев,  мягкий шелковый халат, прилегла на край постели, мысленно перебирая события прошедшего дня.
– Какие интересные люди, – думала она.
– Слава, архитектор исполкома, официально представился Вячеславом Александровичем. Соколов – бригадир отделочников. Забрызганное краской лицо, сверкающие белки глаз, улыбка, открывающая верхнюю десну. Здорово он нас поддел насчет планировки квартир, метко сказал: «Не квартира, а одни проемы, да углы!»
В дверях раздался звонок. Вот черти, не дают побыть наедине, наверно, Олег Борисович.
У входа стояла высокая девушка. Загоревшее, обветренное лицо, как-то не вязалось с курносым носом и крутыми дугами вздернутых бровей. Грубая одежда: ковбойская рубаха с закатанными рукавами, брюки, заправленные в резиновые полусапожки. Она посмотрела на Светлану и заговорила низким глубоким голосом, делая все время нажим на «а».
Здравствуйте, Нина Владимировна, я уже в третий раз прихожу и Вас все не застану. Светлана поняла, что девушка приняла ее за другую и несколько смутилась, затем, пригласив девушку пройти в комнату, объяснила, что она не Нина Владимировна и предложила присесть и подождать. Девушка села и уже с некоторой досадой, но тем же ровным и глубоким голосом спросила:
– А Вы, кто будете?
И не дав возможности ответить, протянула руку: – Вера! Я член штаба стройки. Каменщицей тут работаю, по путевке комсомола.
Узнав от Светланы, что та – архитектор из Москвы и проектирует их город, оживилась.
– Вот это здорово, архитектор! Я ведь тоже архитектором хочу стать. Только вот поработаю немного на стройке, а потом пойду учиться в строительный институт. 
Посмотрев на часы и решив, что время еще есть, она продолжала:
– Вы нам больницу быстрей проектируйте и роддом. Девушек у нас много, ребята хорошие, комсомольские свадьбы каждую неделю справляем, а рожать-то негде. Мы сейчас как раз на временном бараке работаем, приспосабливаем под роддом. Город новый начинаем, значит и поколение новое пойдет, – твердо закончила она.
– Знаете что Вера? Пока Вы ждать будете, давайте я Вас чаем напою с московскими пирогами.
Светлана достала из портфеля портативный кипятильник, дорожную кружку. Быстро вскипятила воду, заварила чай и стала угощать Веру привезенными с собой сладостями.
Вера, прихлебывая из стакана, еще раз посмотрела на Светлану,  и очевидно решив, что та заслуживает доверия, стала рассказывать, все более и более увлекаясь собственным повествованием:
– Нина Владимировна – врач, приехала из области к нашему Борису. Борис – это парень, мастером у нас работает. Такая с ним история произошла, что если бы ни Евгений Николаевич, все бы конец, не было бы уже Бориса. Евгений Николаевич – это Орлов, начальник нашей стройки, знаете, наверное. Вот это человек.
Лицо Веры озарилось восторгом.
– Строили они насосную станцию. Трубы по болоту зимой проложили, а станцию не успели. Туда ничем не доберешься, только узкая тропка ведет. Собрали тогда у нас в комитете добровольцев, сам Евгений Николаевич приходил. Забросили туда на островок десант из двадцати ребят. Пока, мол, дорогу строим, они должны были сделать там  много дел. Прямо там и жили в палатках. Борис старший, значит, среди них. И вот как-то вечером, уже поздно было, прибегает Сашка Дементьев. Весь мокрый от пота – всю дорогу бегом. Борис, говорит, умирает, живот схватило, глаза запали, дышит часто, от боли все губы искусал. Бросились мы поначалу за врачом, а кто туда через болото, да ночью пойдет? Что делать? Пошли к Евгению Николаевичу на квартиру. Час ночи. Выслушал он Сашку и давай звонить по междугородной связи. Куда только не звонил. На дворе ночь, а он звонит, ругается, требует. А время-то идет, но добился все же. Командующего округом, генерала поднял. Уже под утро, вертолет военный прилетел, здесь вот у города приземлился, вместе с нашим врачом туда улетели. В вертолете прямо операцию сделал военный хирург, еще час бы, говорит, и не было бы Бориса. Перитонит у него был, а он еще целый день работал до этого, боли терпел. Перевезли его в нашу больницу. Ребят мы собрали, у кого третья группа кровь сдавали. Дежурство круглосуточное. Евгений Николаевич, сам всем руководил, за лекарством каким-то в Москву нарочного посылал. Борис еще в больнице, а Нину Владимировну прислали из области  для после операционного ухода. Ну, а вот я к ней, узнать как там дела.
Вера допила чай, еще раз озабоченно посмотрела на часы.
– Пойду ка я лучше в больницу, что-то долго ее нет, как бы чего не случилось опять.
И уже встревоженная, Вера поблагодарила за чай и ушла.
Рассказ об этом неизвестном ей парне, в судьбе которого принимал такое непосредственное участие Орлов, взволновал Светлану. Целый день она мечтала увидеть его, случайно встретиться, но случайной встречи не получилось. Светлана спустилась на первый этаж к дежурной, попросила телефонный справочник. Ага, вот его домашний телефон! Звонить или не звонить? Рука напряженно стиснула трубку, не снимая с рычага. Ну, ну, где же твоя решительность? – и она уже не думая, схватила трубку, плотно прижав к уху.
Пятая, – отозвалась телефонистка.
2 – 36,  соедините,  пожалуйста.
– Евгения Николаевича еще нет дома, – монотонно ответила пятая, – он на водозаборе. Если хотите я попытаюсь его разыскать.
– Нет, нет! Спасибо, – взволнованно ответила Светлана. Сердце бешено заколотилось, рука, положившая трубку, дрожала.
То, что какая-то пятая, разговаривала с ней о нем, как бы разузнав ее тайну, было неожиданным и совершенно непредвиденным обстоятельством. Бывшая решительность уступила место взволнованной неловкости.
На следующий день, где бы она ни была, она ощущала его присутствие, но встретиться не смогла. Даже тогда, когда они всей группой  приехали к нему в управление, для разбора вопросов, связанных с проектированием города, вышел главный инженер и заявил, что Орлова не будет, его срочно вызвали в Обком, и главный инженер сам рассмотрит все вопросы.
Она совсем расстроилась, механически поясняла, механически отвечала на вопросы. День прошел, и им уже нужно было уезжать.
Возникшее первоначально робкое желание встретиться переросло в потребность, необходимость, в крик души и вот теперь осталось только досада.
– Почему ты сам не ищешь встреч со мной? – думала она.
– Почему ты улетел? Когда я здесь. Я приехала к тебе, ты знаешь об этом. Знаешь, что я нужна тебе, ты должен это чувствовать!
Светлана, Корнилов и другие москвичи стоят в аэропорту, ждут самолета. Они улетают через полчаса. Вот вдали на горизонте показалась маленькая точка, она постепенно увеличивается, растет и превращается в самолет. Он делает посадочный круг и, покачивая крыльями, словно гигантская большая стрекоза, приземляется и подруливает почти к ним. Из самолета выходят люди и в их числе Орлов. В этом самолете они должны улетать.
– Евгений Николаевич! – вдруг кричит Корнилов, выбегая за загородку.
– Нехорошо так хозяину встречать гостей! Здравствуйте, знакомьтесь, – и он,  с Орловым подходит к ней.
– Вы, здесь?! – Спрашивает Орлов, протягивая ей руку. Лицо его выражает  удивление и радость,
– Не может быть?
Светлана, широко раскрывшими глазами не мигая, смотрит на него, комок подкатывается к горлу, на глаза навертываются слезы. Собрав все свои силы, она улыбается.
– Вот и встретились, что же, Вы, не даете о себе знать? Наверно часто бываете в Москве? Звоните. Помните мой телефон?
– Да, да, помню.
Они направляются к ожидавшему их самолету, он провожает их. Корнилов о чем-то взбудоражено рассказывает. Орлов и Светлана не слушают его. Светлана не отрывает взгляда с любимого ею человека.
– Вот и состоялось то, чего ты так хотела, – мелькает в ее голове.
– Но, боже мой,  почему так? Почему эти несколько минут?
Позже, уже у входа в самолет, она поворачивается, ловит на себе его взгляд. Он стоит, высоко подняв руку, машет. На какое-то мгновение их взгляды встречаются. Что в них? Какие- то не высказанные слова? Не выраженные чувства?
Самолет медленно набирает высоту. Моторы ревут, пробивая толщу облаков, оставляя где-то внизу на земле неразделенную любовь, почему-то не соединившихся  сердец.

Глава 5. Правительственная комиссия

Борис Васильев, молодой широкоплечий, начальник генподрядного участка «Химстрой», тот самый, который чуть не умер от воспаления брюшины, в куртке зеленого цвета, одетой поверх белой рубашки с отложным воротником, с открытой головой и вьющимися каштановыми волосами, уже в третий раз поднимался на двадцать первую отметку. По работе делать здесь ему было нечего: этажерку, дней десять тому назад сдали под монтаж и первые ярко-оранжевые агрегаты устанавливались на свои места, но с этой высоты хорошо просматривалась дорога, откуда они должны были въехать на комбинат.
О том, что в Нижнереченск приезжает Высокая Правительственная комиссия, как ее называли, и, что она должна принять какие-то важные решения, слухи ходили давно. Действительно, как бы в подтверждение этих разговоров Орлов на прошлой неделе вместе с начальниками подчиненных управлений обошел всю стройку. Он жестикулировал, кричал, тыкал рукой в разные углы, показывая на кучи бесхозного металлолома, брошенные железобетонные детали, металлические балки и всякую другую дребедень, которая неизвестно откуда появилась и, никому ненужная ждала своей участи. После этого начальник управления Брагин собрал людей со всех участков, а когда кто-то бросил реплику о том, что мол:
– Зачем это мы наводим Потемкинскую деревню,–
Брагин ответил своим вразумительным, ровным тоном;
– А, ты Иван Матвеевич, когда гостей дома принимаешь, разве не прибираешься? Вот, чтобы главное они увидели в наших делах, ты, и наведи у себя должный порядок!
Борис сделал много. Переброска людей на уборку к удивлению не снизило дневной выработки, более того, все подтянулись и стали работать более слаженно.
Когда Орлов вместе с директором комбината еще раз осматривали объекты, он, за исключением некоторых замечаний, похвалил Бориса и сказал, похлопав его по плечу:
– Вот так всегда держать. На прощанье он спросил: – Ну как здоровье, смертник? –
Присвоили Васильеву эту кличку, после случая с операцией.
– Только бы не прозевать, – думал Борис, до боли всматриваясь в дорогу.
Борис знал, что сопровождает комиссию Орлов и, что сегодня Борис обязательно встретиться с ним. Мысли об Орлове всегда вызывали у Бориса чувство повышенной ответственности. Он как-то собирался, подтягивался, стремился показать себя перед Орловым с лучшей стороны.
Где-то в глубинах души Бориса затаилась мечта стать когда-то вот таким же руководителем крупной стройки и хотя он понимал, что для достижения такой вершины предстоит пройти тяжелую и длинную дорогу, преодолеть много сложных перевалов, мечта увлекала его.
Между Борисом и Орловым была дистанция, которая обычно существует в армии между младшим офицером и генералом.
Другое дело Брагин – с ним было проще. Когда Борис делал на стройке свои первые неуверенные шаги, он часто расстраивался оттого, что дело не клеилось, и работа не шла. Он приходил в общежитие в дурном настроении, молчал, а иногда, забивался в свой угол, смотрел куда-то, в одну, только ему ведомую точку. Тогда Брагин, который первое время жил с Борисом в одной комнате давал ему отдельные советы, разбирал ситуации, в которых Борис плохо ориентировался, разматывал клубок и постепенно наталкивал его на выбор правильного решения. Спокойный и рассудительный, в то же время принципиальный и требовательный Брагин вошел в жизнь Бориса, стал его наставником.
Нахлынувшая волна воспоминаний отвлекла внимание Бориса, и когда он вновь посмотрел на дорогу, то увидел, что группа машин на большой скорости уже проскочила к комбинату.
– Едут! Едут! – закричал сварщик, работающий на площадке. Бориса не надо было предупреждать, он бежал, вниз перепрыгивая через ступеньки, чтобы, как было условлено сообщить по телефону Брагину и другим.

Машины образовали своеобразный кортеж.
Орлов сидел в головной вместе с ответственным работником ЦК и секретарем Обкома Трофимовым и рассказывал в делах на стройке. Он находился в состоянии сжатой пружины, которую в течение последних дней медленно сжимали, чтобы теперь, в эти ответственные часы, привести в действие.
Дел было много: от наведения порядка, размещения прибывающих, составления различных просьб и деловых бумаг, письменного отчета с подробным разбором проделанной работы на пусковых комплексах, подбора места проведения совещания до приведения в порядок взлетно-посадочной полосы, на которую впервые принимался большой самолет. Теперь все это было позади. Час назад, прогуливаясь вместе с директором комбината и секретарем горкома, по летному полю, он немного волновался:
– Все ли предусмотрено? – и еще и еще раз, перебирал намеченную программу.
Здесь впервые заговорили о необходимости строить настоящий, современный аэропорт – воздушные ворота Нижнереченска. Поток людей, приезжающих на стройку  и комбинат, возрастал с каждым днем и этот, с грунтовой полосой и деревянными строениями, уже сегодня не соответствовал возросшим потребностям.
Начальник аэропорта, худощавый небольшого роста человек с выступающими скулами, в лихо сидящей на затылке форменной фуражке, все время кружил рядом. Он то и дело отлучался для наведения справок о вылете, пока, наконец, не сообщил, что оба самолета в воздухе: Один из Москвы, другой из областного города, – они вылетели с таким расчетом, чтобы люди со второго встретили москвичей уже в Нижнереченске.
Машина из Москвы приземлилась через несколько минут после областной, так что люди, не успев еще разобраться, кто и что, все вместе – прилетевшие из области и местные кучей пошли за трапом, подталкиваемым двумя рабочими к московскому самолету.
Орлов не узнал Дегтярева, заведующего отделом ЦК, и только когда тот помахал ему, спустившись вниз, память восстановила его таким, каким он был во время единственной встречи перед его назначением. Образ Дегтярева в воспоминаниях был несколько иным, чем он оказался на самом деле. Кроме Дегтярева, который был как бы арбитром между разными ведомствами, из Москвы прилетели высокие управленцы из Совета министров, Госплана, заместитель министра химии и начальник Главновостроя Министерства строительства.
Расселись по машинам. На выезде провожал начальник аэропорта, приложив руку к козырьку сидящей на затылке фуражки.
– Что интересного покажешь? – спросил Дегтярев, обернувшись с переднего сидения.
Орлов, по заранее намеченному плану, изложил весь порядок дня вплоть до завтрашнего отлета. Тот слушал внимательно.

В процессе подготовки к встрече высоких гостей долго не могли установить, где проводить совещание? В кабинете Орлова или генерального директора комбината Николаева? Где поместить такое количество приезжающих? Гостиница была еще не готова.
В один из дней заместитель Орлова по быту, встретив его утром еще дома, восторженно заявил:
– Все в порядке! Разместим гостей в пионерском лагере.
Орлов знал, что пионерского лагеря у них еще нет и считая, что зам его разыгрывает, возмутился.
– Мне некогда шутить, зачем ерунду плести.
Тогда зам. подмигнул Орлову, чем чуть было окончательно, не вывел его из равновесия, и умоляюще попросил:
– Поедемте, я Вам все покажу. Только не расспрашивайте, хочу, чтобы оценка была дана на месте.
Орлов согласился. Через некоторое время машина уже петляла между высокими стройными соснами «Корабельной» рощи.
– Стой! – приказал Орлов. Шофер резко затормозил.
– Еще далеко до места? – спросил он у заместителя.
– Нет, здесь совсем рядом.
– Тогда пройдемся, давно не был на природе.
Лето только вступило в свои права. Пьянящий запах сочного лесного луга, издававшего тонкий аромат распускающихся цветов, вызывал ощущение благостной тишины и спокойствия. Лес кончался густым разросшимся орешником. Листья еще были покрыты лаком ярко-зеленой молодой свежести. Дорога, по которой они ехали, плавно спускалась вниз от большой поляны к старому руслу реки. Спокойный ландшафт речной долины, музыка лесных звуков, прозрачный чистый воздух, простирающийся до голубого неба, некоторое время отвлекли Орлова от текущих дел. Захотелось,  как в детстве, лечь на траву и долго смотреть на плывущие над головой облака.
– Красота-то, какая, Харитонов! Спасибо, что вытащил и,  резво сбежал вниз к реке:
– Но, что это?
У берега, неизвестно откуда, стоял белоснежный пассажирский колесный пароход. По кожуху рабочего колеса было выведено золотыми буквами: «ПАМЯТЬ КОМПОЗИТОРУ ГЛИНКЕ».
С берега на нижнюю палубу трое плотников мастерили широкий трап.
Только тут Орлов вдруг вспомнил, что совсем недавно с ним согласовывали возможность покупки списанного пассажирского парохода для организации пионерского лагеря. Он дал согласие.
– Что, там, каюты приличные? Можно организовать гостиницу? – с живым интересом спросил Орлов.
– Еще какую! – воскликнул радостно зам.
– Пошли быстрее.
По закрепленным доскам взобрались на палубу.
Пароход был двухпалубный. Винтовая лестница, с вычурными перилами, вела к каютам первого класса. Отделка панелей полированным деревом еще сохранила свой прежний лоск. Коридор  освещался красивыми потолочными плафонами. Орлов открыл одну из дверей и попал в двухместную просторную каюту. Справа от входа черным лакированным лбом, выступала голландская печь,  слева небольшой умывальник с потускневшим зеркалом.
– Все каюты в таком состоянии?
– Есть и лучше. Каюты люкс!
– Ну и дела, – приговаривал Орлов, заглядывая чуть ли ни в каждое помещение. В просторном носовом салоне первого класса сохранились вся мебель, небольшая эстрада, стойка-бар.
– Столовая на корме, кухня в полном порядке – продолжал зам.
Лучшего места, где можно провести совещание, затем тут же накормить и разместить людей, чем это пароход не было.
– Чувствую, нравится. Пройдемте еще раз в салон, – попросил заместитель. Сели в удобные плетеные кресла.
– Выкладывай, что необходимо? По глазам вижу, обдерешь как липку. Пользуйся, пользуйся моментом.
Харитонов начал перечислять все, что потребуется для организации приема. Список был длинный, из двадцати восьми пунктов. Орлов со всеми согласился, и попросил немедленно проверить камбуз, обещая приехать сюда отобедать.
– Тащи сюда начальника снабжения, тут и решим все остальные вопросы.

Вот и сейчас он удовлетворенный тем, что проблемы размещения и встречи гостей  решены, продолжал.
– Мы развернули полным ходом работы на площадке завода каучука,  впрочем, вы сами убедитесь в этом. По строительству основных объектов у нас полная ясность.
Дегтярев внимательно слушал, затем повернулся к Орлову и спросил:
– А как выглядит площадка завода каучука «Б»?
«Б» это был второй завод по производству бутилкаучука.
Вопрос смутил и встревожил Орлова. На территории этого завода еще стоял лес, который собирались корчевать через несколько месяцев. Объект по предварительному плану относился ко второй очереди строительства. Только-только поступала первая документация.
– Там еще растет лес – ответил Орлов.
– Это плохо. Все же, вы покажите нам эту площадку.
Николай затормозил. Машины остановились у первого объекта.
– Начальник управления «Химстрой», – представил Орлов Брагина, который подъехал на своем «козлике» – ГАЗ-69, чтобы встретить гостей.
Борис Васильев, разгоряченный от быстрого спуска с этажерки, стоял несколько поодаль, часто дышал и внимательно рассматривал прибывшее начальство. Все направились на двадцать первую отметку для осмотра панорамы развернувшихся работ.
Борис поднялся вместе со всеми. Прежде он ежедневно бывал здесь, но только теперь, когда Орлов начал свой доклад стал внимательно рассматривать  стройку.
Огромная территория, ограниченная справа главной магистралью дороги и слева массивом леса, сходилась к центру, где вдали возвышалась дымовая труба ТЭЦ. Различные сооружения, эстакады, до предела заполнившие площадку, воспринимались как набор всевозможных геометрических фигур. Шаровые резервуары для газа, длинные параллелепипеды – здания технологических установок, семейство великанов – ректификационных колонн, усеченные цилиндры градирен, опирающихся на тоненькие железобетонные раскосы, карточные домики этажерок. Частокол стоек эстакад трубопроводов, пронизывал насквозь всю территорию и там, вдали, около теплоэнергоцентрали, уходил в лес узким коридором. Различные ответвления эстакад от главной магистрали, соединяли между собой здания, этажерки, установки. Завершая фланг левой оконечности, два ажурных козловых крана приподнялись над приземистым многопролетным корпусом ремонтно-механического цеха. По его торцу большими, еле различаемыми с этого расстояния буквами, было написано: «СДАДИМ РМЦ 7 НОЯБРЯ».
Монтажные мачты, клювы различных кранов, осветительные опоры с гирляндами прожекторов тянулись над прижатыми к земле сооружениями, а еще выше, рядом с дымовой трубой, на крайней точке задранной стрелы стотонного башенного крана, развивалось полотнище знамени стройки.
Этот, так знакомый для Бориса мир был не мертв, не являлся просто застывшим фотографическим отображением линий, начертанных людьми. Он жил, наполняя пространство различными звуками, сливающимися в единую мощную симфонию. Прислушиваясь к этой музыке, Борис отчетливо различал ухающие удары сваебоек, визг шлифовальных машин, захлебывающееся урчание тракторов.
Все внимательно смотрели на Орлова, который стоял у ограждения в центре плотного образованного людьми круга. Он докладывал о состоянии дел на стройке лишь изредка, когда высказанные им мысли требовали дополнительных подтверждений, обращался к Брагину с вопросом и получив утвердительный ответ, продолжал дальше.
Борис впервые оказался на таком совещании, когда докладывал начальник стройки. Он был искренне удивлен его знанию дела, умению броско крупными мазками излагать то главное, что составляло суть вопроса, заставлять окружающих придерживаться того же хода мыслей, которые сам им навязывал.
Борис внимательно слушал, стараясь не пропустить ни одного слова.
Газофракционирующая установка, – объяснял Орлов, – это первый пусковой объект непосредственно нефтехимического комбината. Для ввода всего комплекса в первом полугодии следующего года необходимо выполнить сорок три миллиона рублей строительно-монтажных работ. На сегодня сделано всего пятнадцать. Из двадцати восьми объектов в работе находятся двадцать три. Пятнадцать подготовлены под монтаж оборудования. Мы считаем, что заказчик занизил объемы. Для того, чтобы пустить установку предстоит дополнительно выполнить объем работ еще на семь, восемь миллионов рублей. Монтажников из «Главнефтемонтажа» сегодня недостаточно. Крайне плохо работают сантехники, они явно не справляются с заданием. Не все ясно с поставками технологического оборудования. Из 534 единиц недоукомплектовано 230. Наибольшую тревогу вызывает строительство очистных сооружений. Документацию получили только недавно.
Дегтярев повернулся в сторону, разыскивая кого-то глазами.
Наконец он увидел представителя «Главнефтемонтажа» и спросил:
– Почему не увеличиваете число монтажников?
– Зачем считать у мэна люды? Ий бо? Я немэдленно увеличу, как только расширится фронт. Мнэ сдавайте эстакады, трубопроводы! Вот гдэ моя главная работа, вот где дэнги, а обвязка насосов – мэлочь, – с грузинским акцентом ответил уполномоченный «Главнефтемонтажа».
– Послушай, Орлов! Гдэ общежитие? Куда размещать людэй? – продолжал он.
– Не шуми, не шуми, Валико Арамович! – примирительно ответил Орлов.
– Общежитие скоро получишь, а с людьми – увеличивай!
– С сантехниками, – обратился он уже к Дегтяреву, – необходимо разобраться позже.
– Покажите, где территория каучука «Б» – попросил еще раз Дегтярев.
– Вот, там, справа, где начинается лес, – показывал Орлов,
– туда мы только начали вклиниваться отдельными просеками. Организовываем энергоснабжение и прокладку коммуникаций.
И уже понимая, что необычный интерес к этому заводу связан, очевидно, с необходимостью переноса сроков его строительства, насторожился, и продолжал как о далеком будущем.
– Валку леса будем производить в следующем году. Тогда и развернем работы по нулевому циклу.
Дегтярев кивнул, как будто бы в знак согласия, но затем сказал:
– Прежде, чем расписывать сроки, посмотрим генплан.
– Золотов! – обратился он к директору проектного института.
 – Вы захватили чертежи? Разворачивайте прямо здесь.
Золотов протиснулся в центр группы приезжих. Он вытащил из папки лист чертежа и,  разложил его на двух ящиках из-под электродов. Чертеж трепыхался и заворачивался на ветру. Чьи-то четыре руки прижали его по углам. Все стали смотреть на переплетающиеся по синьке линии строений и дорог.
– Докладывайте, товарищ Золотов! – попросил Дегтярев.
Из доклада выяснилось, что завод действительно будет располагаться на территории еще не вырубленного леса. По своим размерам он был равен заводу каучука «И», но со значительным насыщением оборудованием и различными сооружениями.
– Да, задача сложная, – сказал Дегтярев, – но сроки придется пересмотреть. Об этом будем говорить позже, на совещании, а пока пойдемте, осмотрим стройку.
Внизу,  на площадке, у входа в пультовую, задержались.
Дегтярев позвал директора комбината.
– Как собираешься пускать? Эксплуатационники есть?
– До пуска еще далековато, Василий Сергеевич, но мои специалисты уже работают на родственных предприятиях. Здесь есть костяк, который хоть сегодня может приступить к наладочным работам, – ответил Николаев.
– Ну, а как обстоят дела с позиции непосредственных исполнителей, товарищ Орлов? Тут есть кто-нибудь? Хотелось бы получить информацию из первоисточников.
Дегтярев внимательно посмотрел на окружающих его людей, Орлов громко позвал:
– Брагин! Брагин!, – но его поблизости не оказалось, он отстал от основной группы.
Вдруг взгляд Орлова остановился на Борисе. Он видно оценивая можно ли ему поручить доложить обстановку и, очевидно решив, что да, сказал спешившему на зов Брагину.
– Отставить Брагин! Василий Сергеевич, вот начальник участка – Васильев, он и доложит.
Борис считал, что с его объектом уже все закончено, поэтому ни о чем не думал, и, когда Орлов вдруг назвал его фамилию, растерялся, и удивленно глядел на повернувшегося к нему Дегтярева.
– Здравствуйте, – сказал тот, и протянул Борису руку. Думаю, что молодой человек, совершенно объективно изложит нам положение дел?
Затем, не дав Борису вымолвить первого слова, спросил:
– На стройке сразу после института? Сколько Вам лет?
Дегтярев, узнав от Бориса, что ему двадцать пять и, что он после ВУЗа, уже работал два года в проектном институте, а сюда приехал по собственному желанию, заулыбался и сказал:
– Правильно, что приехал на стройку. Трудись, еще министром станешь! Это очень приятно, что здесь на переднем крае работает молодежь.
Разговор с Борисом разрядил официальную обстановку, царившую вокруг Дегтярева. Посыпались шутки, шлепки по плечу, пожелания быстрее стать министром. Все это позволило Борису, собраться и четко доложить обстановку. Он говорил:
– Работы выполняются по графику с опережением на три дня; все позиции сданы под монтаж оборудования. Для ускорения дела создана специальная бригада, обслуживающая смежников. Монтажники технологического оборудования несколько задерживают, но уже с сегодняшнего дня перешли на работу в три смены и должны наверстать упущенное. В бытовых помещениях в ближайшее время начнут работать отделочники.
– Если у вас, молодой человек, на самом деле все так хорошо как вы докладывали, – сказал на прощанье Дегтярев, – то это только радует. Желаю вам дальнейших успехов.
Борис возбужденный отошел в сторону.
Брагин подмигнул ему, показав  большой палец правой руки – дескать, все отлично, и, уже удаляясь вместе со всеми, крикнул:
– Молодец.

По бетонке измолоченной тяжелыми гусеницами, желтой от натасканных колесами комьев глины, комиссия пробиралась между будущими корпусами строящихся производств. Теперь директор завода Николаев взял на себя инициативу. Он рассказывал о назначении цехов, о сложных технологических процессах, которые уже через год, будут протекать в этих аппаратах, колоннах, переплетениях трубопроводов.
– Все наши производства энергоемки и требуют большого количества горячего пара. Очень важно своевременно пустить первые котлы на ТЭЦ. Дела там, мягко говоря, идут крайне плохо. Это обстоятельство вызывает у нас большую тревогу, – докладывал он.
– Медленно строятся градирни, а их по проекту одиннадцать. Только на двух дела идут удовлетворительно.
Дорога свернула направо и вывела их к двум градирням. В ажурных из труб лесах, в стройных ребрах металлической опалубки, они уже сегодня, в таком виде, представляли сложные инженерные сооружения.
Я слышал, – сказал секретарь Обкома Трофимов, обращаясь к Орлову, – у тебя тут работает одна из передовых бригад?
– Да, это наша лучшая бригада, – а бригадир – отличный парень.
И Орлов пригласил всех посмотреть как трудится прославленная бригада. Еще на полпути они услышали мерный гул лебедки гусеничного крана. На гаке висела бадья, наполненная бетоном. От соприкосновения с арматурой визжали вибраторы. Из щелей плотно пригнанной опалубки, сочилось цементное молоко. Шло бетонирование кольца верхнего пояса.
– Ребята, пригласите Кипенко! – крикнул Орлов.
– Кипенко! Ми – и – ша! Михаил Николаевич! – понеслось вверх. Через некоторое время с лесов спрыгнул высокого роста, широкоплечий, парень, лет тридцати. Комбинезон заправлен в резиновые сапоги, светлая рубашка, забрызгана бетоном.
– Бригадир первой на стройке комплексной бригады – Михаил Николаевич Кипенко, – представил Орлов.
Дегтярев и Трофимов протянули руки, поздоровались. Работу временно приостановили. Чуть ли ни вся бригада собралась около своего бригадира, послушать о чем пойдет речь с начальством. Кипенко сверкая черными украинскими глазами, рассказывал:
– Комплексную бригаду организовали впервые на этих градирнях. В бригаде шестьдесят семь человек, работаем хорошо. Спасибо за совет Евгению Николаевичу, это он подсказал нам. Ведь, у нас, что было раньше? То плотники задерживают, то арматурщики не поспевают, ну, а бетонщики и подавно срывали все сроки. А, сейчас? Почти каждый в бригаде имеет по две, а то и по три специальности. Все заинтересованы в общем деле и работа идет значительно быстрее.
Он посмотрел на собравшихся рядом рабочих:
– Видите какие орлы! Работаем на совесть. Образцы сварки каждый день предъявляем лаборатории. Решили: Наша работа только отличного качества.
– А, как заработки? – спросил кто-то.
– Высокие. В день закрываем по 17, 18 целковых.
– Ты, про конструкции, Михаил, скажи, – напомнил один из рабочих.
– Ведем мы сейчас две градирни потоками, – продолжал Кипенко, – на одной ставим опалубку и арматуру, на второй бетонируем. Взяли обязательства, кроме этих двух, сдать еще четыре в этом году. А могли бы еще быстрее, если бы инженеры кольцо запроектировали из сборных элементов.
– У нас есть разработки, – подключился Орлов, – только проектировщики боятся.
– Ответственное сооружение, требуется водонепроницаемость, большие нагрузки несет кольцо. Институт против такого варианта, – вставил директор института Золотов.
А, Вы все-таки подумайте, ведь правильно бригадир предлагает, – сказал Трофимов.
– Товарищ секретарь, разрешите мне? – молодой парень, судя по одежде, недавно демобилизованный из армии, приподнял руку и протиснулся вперед:
– Мы свои обязательства выполним, а вот по другим делам нашей жизни есть вопросы. Можно? Я, конечно не в порядке жалобы. Когда ехал на стройку, понимал, что будут трудности. Но все же с питанием у нас плоховато. Мяса нет, да и в столовых большие очереди, а после смены, если задержишься, не поешь.
– Надо улучшить снабжение, – вставил сварщик, с поднятой маской на голове.
– Моя хозяйка все жалуется: – Деньги есть, а купить нечего. – Может рынок какой-либо организовать? Деревень кругом полно, глядишь колхозники продадут излишки.
– Правильно говорят рабочие, Леонид Михайлович, – вмешался секретарь Горкома Коваленко,
– продуктов у нас явно недостаточно. Количество жителей в городе растет ежедневно, приезжают все новые и новые люди, а фонды нам планируют по уровню на первое января. Я неоднократно обращался в область, нельзя нам так планировать. Прошу, Вас, обязательно вмешаться и помочь.
– Хорошо, – ответил Трофимов, больше обращаясь к рабочим, чем к Коваленко, – обещаю Вам помочь в этом вопросе.
– Когда у нас телевиденье будет? – крикнул кто-то из задних рядов.
– Мы антенны ставим, целые сооружения, все равно плохо принимает из областного города.
– Гришин, проинформируйте рабочий класс! – сказал Трофимов, обратившись к начальнику управления связи области.
– Ввод ретранслятора намечен по плану через два года, но уже в этом году поставим временный.
Вопросы сыпались один за другим и уже вся бригада спустилась с лесов и окружила руководителей.
– А, я вот, легковую машину хочу купить и деньги уже заработал, а где купишь? Может можно распределять, так сказать, в порядке поощрения за хорошую работу? – спросил Витька Прохоров – машинист гусеничного крана и покраснел.
– Хорошее предложение. Как работает парень? – спросил Трофимов, обратившись в Кипенко.
– Отлично, Виктор у нас душа коллектива, – вставил Орлов.
– Считай, что получил машину, товарищ? ...
– товарищ Прохоров, – подсказали Трофимову хором.
– Евгений Николаевич, пришлите нам в область письмо на 7 – 10 легковых машин, для передовых рабочих, да побыстрее, поможем.
– Виктор, меня первого прокатишь! Урр – ра! Будем с машиной! – раздались возгласы и со смехом многие потянули руки к Виктору.
– Желаем вам успехов в работе, – громко сказал Дегтярев и в знак приветствия поднял вверх руку. Попрощавшись с Кипенко и рядом строящими рабочими, Дегтярев, Трофимов, Орлов и другие, направились дальше осматривать стройку.
Тревога по поводу возможных изменений сроков пуска нового завода, все время не покидала Орлова. Он стремился подробно ознакомить с объектами первой очереди, дать почувствовать, как он глубоко вклинился в ее территорию, развернулся по заделам, показать что даже здесь явно не хватало рабочих рук, техники. Дегтярев не возобновлял ранее начатый разговор. Только после осмотра ТЭЦ, когда все садились в подошедшие машины, все же попросил проехать по территории нового завода.
– Я понимаю тебя, Евгений Николаевич, ты хорошо организовался по каучуку «И» (изопрен) и чувствую, что здесь дело в руках, но все же «Б» придется форсировать, к этому есть определенные обстоятельства. Пока что помолчи, обдумай, отвечать будешь позже.
– Да, предчувствия меня не обманули, видимо возникли какие-то новые обстоятельства, которые требуют форсировать «Б» – мучительно размышлял Орлов.
   
А обстоятельства были следующими:
Намеченное расширение производства искусственных каучуков, заменяющих натуральный, задерживалось.
Опытная установка по производству каучука «Б» на отечественном оборудовании не достигала проектной производительности и выпускала продукцию не соответствующую стандартам. Это обстоятельство сдерживало выпуск головного промышленного образца. В то же время переговоры с фирмой «Койо – Менка» шли с переменным успехом. В результате длительное время никакой ясности по срокам поставки оборудования крупнотоннажной установки от этой фирмы не было достигнуто. Недавно, на одном из заседаний президиума Совмина, когда Министр химии потребовал дополнительной закупки натурального каучука, ему отказали. По балансу внешнеторгового оборота планировалось ежегодное сокращение закупок этого сырья за счет развития производства его заменителей. Положение со строительством в стране нового крупнотоннажного производства обострилось и несколько раз выносилась на рассмотрение в отдел ЦК. Наконец Министерству Внешней торговли в рамках двусторонних соглашений удалось включить строительство Нижнереченской крупнотоннажной установки на компенсационной основе.
– Поздравляю, господин Сорокин, – улыбнулся при очередной встрече Тамодзи Сано, сверкнув белой щеточкой сжатых зубов.
– Ждем от вас своевременный ввод Нижнереченской установки. Мы знаем, что русские умеют строить быстро.
Теперь, когда вопрос поставок оборудования был решен, требовалось в сжатые сроки организовать строительство завода по выпуску каучука «Б».
   
Орлов молча смотрел на зеленую полосу леса по просеке которого, подпрыгивая на кочках и рытвинах, ехали машины.
– Не зря, я зашел в Москве в проектный институт и познакомился с проектом этого завода, – думал он, – правда поверхностно, времени было мало, но получил представление. Необходимо сопротивляться! Доказывать, что это невозможно.
Москва... Последняя встреча со Светланой.
Перед глазами, вдруг появляется ее образ: с лукавинкой в глазах, с распущенными волосами, пахнущими тонкими французскими духами,
– Что со мной происходит? Казалось бы, пора успокоиться, после этой встречи, а я ? Это непростая встреча, видно серьезно.
Он, уставший, злой из-за массы дел, которые решались с трудом, шел тогда, ничего не замечая, по улице «25 лет Октября».
– Евгений Николаевич! – послышалось где-то рядом. Не придавая значения и полагая, что вряд ли это может относиться к нему, он продолжал свой путь по переполненной людьми, оживленной улице.
– Евгений Николаевич! Да, что же вы? Постойте! – послышалось вновь. Он, машинально повернулся и увидел Светлану. Улыбаясь и отрывисто дыша она догоняла его. Вместе с ней, крепко вцепившись в руку, почти бежала девочка лет восьми – девяти, в коричневом школьном платьице с кружевным воротничком, кремовым бантом на зачесанных шелковых волосах. Орлов сразу догадался, что это ее дочь.
Он остановился, радостно взмахнул руками и, действительно не ожидая кого-либо встретить из знакомых искренне произнес:
– Светлана Архиповна! Какая неожиданная встреча! Очень, очень рад.
– Знакомьтесь! Наташенька, моя дочь! Мы закончили первый класс и вместе отмечаем это торжество. Были в детском театре.
Наташа кокетливо посмотрела на Орлова и, протянув ему руку, сказала:
– Здравствуйте, а я про вас знаю, вы тот дядя, который строит мамин город.
– Ну раз, вы все обо мне знаете, то разрешите и мне присоединиться к вашей радости и торжественно поздравить с окончанием первого класса, – высокопарно произнес Орлов,
– я просто не знал этого прежде, поэтому мой подарок еще не куплен. Но мы сейчас же поправим эту ошибку. Пойдемте, – и он взяв Наташу за руку, потянул их вместе с мамой в сторону площади Дзержинского. Плохое настроение улетучилось и вслед за ним, пришло другое, давно забытое – приподнятое, игривое. Они перешли через площадь, зашли в магазин и вместе, с увлечением, выбирали подарок в этом огромном, полном для Наташи причудливых сказочных героев, дворце, который совершенно справедливо назван «ДЕТСКИМ МИРОМ».
Орлов купил самого большого плюшевого мишку и торжественно преподнес Наташе:
– Вот вам от дяди Евгения Николаевича, который строит мамин город.
Достоинством мишки было и то, что при поворотах в стороны он издавал глухое: – ы – э – э – э –.
– Спасибо, я буду его очень любить! Мамочка! Мама, когда построят новый город, мы с Мишей поедем туда жить?
– Я, Наташенька, к тому времени, когда вы вырастите, обязательно построю город, – подтвердил Орлов, – но вы приезжайте лучше с мамой раньше.
– Евгений Николаевич, не говорите мне «вы», я еще маленькая.
– Во-первых, мы еще не были знакомы, во-вторых ты, закончила первый класс. Теперь мы с тобой, я надеюсь, будем друзьями. Ты согласна?
– Согласна, согласна! – радуясь сказала Наташа, – а, ты мама?
– Я тоже, – ответила Светлана и посмотрела на Орлова, широко раскрыв свои большие карие глаза.
После «Детского мира» пошли на улицу Горького, зашли в кафе – мороженое. Наташа шалила, что-то болтала, задавала разные вопросы, в ней проявлялась настоящая женщина: она желала, чтобы все внимание уделяли только ей.
Им удалось лишь обмолвиться несколькими словами.
– Наши встречи так коротки и мимолетны, – Светлана Архиповна смотрела на пузырьки газа, беспрерывно поднимающиеся со дна бокала с шампанским.
– Тогда две минуты в аэропорту. В следующий раз, помните, вы опоздали на утверждение проекта города – (самолет задержался и он приехал только к концу заседания).
– Вы были победителем! Вы сказали: – Все это хорошо, но рассчитано на нереальные дома. Брать такие дома мне негде, надо немедленно приступить к строительству домостроительного комбината.
– Помните? А затем вы сразу улетели, не уделив мне даже двух минут. Мне так хотелось с вами поговорить. И вот вы в Москве. Если у вас есть даже очень много дел, обещайте оставить их на сегодня.
– Обещаю. Мне, честно говоря очень хорошо с вами.
– Вот и славно, мы отвезем Наталью к бабушке, и будем гулять хоть до утра, – радостно ответила Светлана Архиповна.

Машину резко занесло вправо и она забуксовала, выбрасывая фонтаны грязи из-под задних колес. Орлова тряхнуло, воспоминания моментально выскочили из головы и он снова вернулся к деловым будням.
– Ты, что, Коля? Куда смотришь? – прикрикнул он на водителя. – Нам теперь прикажешь выходить?
– Все будет в порядке, Евгений Николаевич, виноват, сейчас, выскочим.
И Николай отчаянно нажал на газ, поминутно переключая скорости. Газик, двигавшийся в колонне сзади, пропустили вперед, чтобы вытащить застрявшую «Волгу», и его шофер открыл дверку, подавая знак. В это время Николай раскачал машину и, с завыванием двигателя выскочил из канавы торжественно посмотрев на своих пассажиров.
– Молодец, – сказал Орлов, – только лучше без таких мастерских трюков.
По настоянию Николаева, завернули на базу оборудования. Там он показывал большое количество аппаратов, станков, барабанов с кабелем, двигателей, емкостей различных. Он говорил о том, что оборудования у него достаточно и Орлов не совсем правильно информировал.
– А, вот кое-что есть и для нового завода, – сказал он обращаясь к Дегтяреву. – По первому пусковому комплексу мы должны задействовать часть установок, затем они исключились, ну, а теперь при широком развороте работ на новом заводе, это сразу же пойдет в дело.
То, что Николаев, говорил о широком развороте работ по каучуку, как о вопросе давно решенном, возмутило Орлова.
– Ты, Василий, конечно здесь центральная фигура и, что ты заказываешь, то мы и строим, но зачем ты решаешь за всех? Я еще не высказал свою точку зрения.
– Причем тут вообще твоя точка зрения, – спокойно отпарировал Николаев, документацию я тебе обеспечу своевременно, оборудование укомплектую, а ты, строй, то, что прикажут. Какая тебе разница?
– Если бы не было разницы, я бы … – начал заводиться Орлов, но Дегтярев перебил его, предложив отложить разговор до совещания:
– В деловой обстановке примем правильное решение.

Салон парохода «ПАМЯТЬ КОМПОЗИТОРУ ГЛИНКЕ», оборудованный для совещания, заполнился до отказа. Свободных мест не было, так что кое-кому даже пришлось стоять в проходах. Пустовал лишь большой длинный стол. Вдоль окон были расставлены планшеты со схематическими планами объектов, по которым начальники управлений будут докладывать обстановку на строительстве.
Свежий речной воздух гулял ветерком через приоткрытые иллюминаторы. Курить запретили, важность предстоящего совещания, накладывала свой отпечаток на присутствующих. Было тихо, все разговаривали в полголоса. Приехавших размещали по каютам. Наконец появились Дегтярев, Трофимов и другие. Они повеселели, перебрасывались шутками и репликами. Расселись…
Дегтярев, встал, внимательно осмотрел присутствующих:
– Товарищи! Мы сегодня подробно познакомились со всеми объектами и почти со всеми кого пригласили сюда. Надо прямо сказать: вы очень много сделали и не буду скрывать, мы  удовлетворены состоянием дел на стройке. Но предстоит еще много раз больше. Если образно выразиться, то вы находитесь вначале большого пути.
Затем после небольшой паузы продолжил:
– Цель нашего приезда заключается  том, чтобы здесь на месте разобраться, определить какими ресурсами располагает стройка, достаточно ли обеспечена рабочими, материалами и конструкциями, как устроен ваш быт, в какой мере ведется жилищное строительство. По возвращении в Москву, оказать вам необходимую помощь. Потребовать и от вас, ликвидировать те недостатки, которые, мы, обнаружили; обеспечить безусловное выполнение намеченных планов и, поставить перед вами новые задачи.
– Не буду говорить о большом народнохозяйственном значении пуска строящегося комбината. Вы, все об этом прекрасно осведомлены. Так как времени у нас мало, прошу всех быть краткими и касаться только существа вопросов.
Дегтярев сел и первым попросил сделать информацию Николаева, как генерального заказчика строительства.
Николаев волновался, выступившая краска лица выдавала это. Его, человека привыкшего держать себя непринужденно в любой аудитории, видно что-то смущало, но постепенно овладев собой, он все более ровно и последовательно излагал свою позицию:
– Хотя, в целом, стройка вышла на выполнение плана, состояние строительства, особенно по пусковым объектам утвержденного комплекса, нас не удовлетворяет. Здесь освоение выделенных средств колеблется от 65 до 80 процентов.
– Накануне, мы просчитали количество работающих, цифры неутешительные. Так например: отделение ректификации – 27 человек,  дна смена, азотно-кислородная станция – 36 человек, насосная  3 – 18,  …
Перечень был длинный, начальники управлений в отдельных случаях бросали реплики, что сведения неправильные, но он, не обращая внимания, продолжал:
– В результате, если принять для расчета установившуюся норму выработки на одного человека, мы не досчитаемся около восьмисот человек. Необходимо, немедленно укомплектовать этих людей, за счет других объектов. Работы, в основном, ведутся в одну смену, кое-где в две. Мне непонятно почему, мы, не используем  благоприятный летний сезон?
Затем он обратился к начальнику Главка, в который входила стройка Орлова.
– Почему нельзя направить в  командировку несколько сот квалифицированных рабочих? Да, и техники, транспорта на стройке, явно недостаточно! Я, прошу вас, товарищ Бахтин, задержаться здесь подольше и разобраться более подробно, сказать необходимую помощь, Ваши возможности известны всей Стране.
–  Разберемся, обязательно, Василий Павлович, для этого и приехали, – ответил Бахтин, – только, ты, тоже помогай, а то критиковать мы все мастера, да, и свои вопросы решай пооперативнее, с укомплектованием оборудования не все выглядит блестяще.
– По укомплектованию оборудования мы принимаем меры, часть поставок уже перенесена – сказал Николаев, и продолжал  далее в этом же духе.
После доклада директора комбината заслушали всех начальников управлений. Первым выступил Брагин. Он сказал о том, что рабочих на площадке химии явно недостаточно,  а он вынужден отвлекать часть на очистные сооружения и другие объекты. В сложившейся ситуации он видел выход в совершенствовании системы комплектации, более четкой поставке строительных конструкций.
– Нас тут справедливо критиковал директор комбината, но как отнестись к такому факту – пусковые комплексы только недавно утверждены, а изменения в проекты вносятся и до сегодняшнего дня. Почему проектный институт не идет на увеличение сборности? Вам уже докладывали по предложениям на градирнях. Целый ряд зданий запроектирован в кирпиче вместо сборных панелей. Заказчик и проектный институт занимают тут явно консервативную позицию.
Выступление Брагина слушали с большим вниманием, задавали целый ряд вопросов.
– Вот так-то, Василий Павлович, – сказал Трофимов, – твое рыльце тоже в пушку, давай подключайся  и быстрее решай эти вопросы.
–  Хочу сказать и о том, – продолжал Брагин, – что мои рабочие много времени тратят на дорогу. Городской транспорт еще не организован.
Брагин почувствовал, что его выступление правильно воспринимается и попросил разрешить ему строить жилые дома для коллектива.
– Здесь тоже заложены большие резервы по увеличению производительности труда.
– Спасибо, товарищ Брагин, – сказал Дегтярев, – Вы подняли очень много важных и принципиальных вопросов. Прошу Обком – товарища Трофимова, горком – Коваленко, совместно с хозяйственными руководителями и в первую очередь с Орловым и Николаевым, в ближайшее время решить их. Необходимо поддержать просьбу Брагина и согласовать ему, да и другим управлениям, строительство жилых домов хозяйственным способом, это – очень важно.
Орлов, слушая выступления начальников управления, радовался:
– Молодцы! Растут на глазах! Правда есть еще много недоработок, но требования дня, жизнь повышает спрос и они тоже совершенствуются. У меня, как на фронте, когда полками командовали майоры, так и здесь бывшие начальники участков командуют управлениями.
Совещание затягивалось. Начальники управлений по строительству ТЭЦ, строительству  промышленности и другие, своими высказываниями показывали, что ведут они дело квалифицированно и разбираются в вопросах.
Неожиданно разговор относительно строительства города оказался весьма неприятным. Большаков – начальник строительства города, повел себя неправильно, сваливал все на других. Когда ему предъявили большие претензии по низкому качеству жилых домов, плохой отделке квартир, он сразу же все перенес на директора завода домостроения, на плохие столярные изделия – рамы, двери, поставляемые из соседней области, на отсутствие отделочных материалов.
В общем были виноваты все, кроме него.
– А, Вы встречались с руководителями этих предприятий, пытались решать с ними спорные вопросы? – спросил Дегтярев.
– Нет, – ответил Большаков, – они расположены в других городах и мне некогда туда ездить, а потом пусть каждый несет свой чемодан. Их дело выпускать качественные конструкции, а мое – строить.
Орлову было неприятно, он и прежде замечал за Большаковым потребительские настояния:
– Необходимо ломать этот стиль, либо менять начальника. Подумал он.
    
Дегтярев очень резко высказался в адрес всех руководителей строительства города, обвинив их в недальновидности, особенно досталось Орлову.
– Как же так, товарищи, – говорил он, – вы страдаете отсутствием рабочих, у Вас недостаточно кадровых специалистов, а строительство жилья ведете на таком низком уровне и по количеству, и по качеству. В чем дело, товарищ Орлов? Тот, кто отделяет строительство комбината от города, допускает большую политическую ошибку. Здесь виноваты и обком, и горком. Надо потребовать от коммунистов – руководителей резко изменить отношение. Кто, скажите пожалуйста, разрешил председателю исполкома принимать жилые дома с недоделками? Без благоустройства и постоянного электроснабжения? Вам государство выделяет деньги полным рублем, так будьте любезны создать все для нормальной жизни наших людей.
Досталось и заму Орлова и начальнику рабочего снабжения за плохую организацию питания и быта рабочих. Горкому было предложено разобрать этот вопрос в  партийном порядке.
Орлов, выступил последним. Все высказанное начальниками строительных управлений, субподрядчиками, представителями различных ведомств, еще раз обострило его мысли, позволило разложить все по полочкам, учесть ранее продуманное, наметить четкую программу действий:
– Мы, сделаем серьезные выводы из критики, высказанной на совещании, и в ближайшие дни еще раз внимательно проанализируем и наметим необходимые меры.
Заканчивая, Орлов заявил:
– Взятый курс на развитие собственной базы, ввод жилых домов для строителей, мы будем продолжать и пусть наш любимый заказчик, товарищ Николаев, не обижается, без решения этих вопросов мы не сможем продвинуться вперед ни на метр.
Во время перерыва, выйдя покурить (кто на палубу, кто на берег) начальники СМУ, монтажники обменивались мнениями, горячо обсуждая ход совещания. Понимали: «шел большой разговор»,  и с нетерпением ждали высказываний Дегтярева, который в заключении сказал:
– Считаю, товарищи, что у нас произошел нужный и очень серьезный обмен мнениями. Все, о чем мы тут договорились, зафиксировано в протоколе и мы попросим обком партии взять эти вопросы под ежедневный контроль, то, что необходимо решать в Москве рассмотрим в ЦК. Прошу каждого, очень ответственно подойти к выполнению взятых обязательств. Надеюсь, что мы еще  не раз с Вами встретимся. Сейчас на повестку поставлен вопрос о форсировании строительства завода каучука «Б». Подробности этого решения вам сообщат позже. А теперь прошу остаться тех товарищей, кого об этом известили. Остальным желаю всего доброго.
В опустевшем салоне широко открыли иллюминаторы, устанавливали на место сдвинутые стулья, наводили порядок. Большинство из тех, кого задержали, разбрелись покурить, размять отекшие ноги. Дегтярев, заложив руки за спину, прогуливался вдоль стола, Орлов стоял у выхода, отдавая какие-то распоряжения.
– Хозяин, иди-ка сюда, – позвал его Дегтярев.
– Думаю, что если ты организуешь нам кофейку или чаю, то мы тут, чаевничая, и продолжим разговор.
– Василий Сергеевич, думаю, следует накормить гостей полным обедом, рыба у меня свежая, специально наловили, а потом уж продолжим. Все с раннего утра на ногах, по-хорошему пора бы приглашать ужинать, время – половина седьмого.
– Нет, нет, не соблазняй. Обед или ужин это – хорошо, но я ведь знаю тебя, чего доброго и рюмку водки нальешь.
– А, как же, – улыбаясь ответил Орлов.
– Давай чай! Сделаем дело, а потом уж будем, как говорят, вечерять. Да, побыстрей.
Принесли кофе и крепко заваренный чай, острый кофейный аромат распространился по салону.
– Кто же у Вас додумался этот «дредноут» притащить? – спросил Трофимов, имея в виду пароход, и подвинул к себе чашку с кофе. – Выкрутиться-то вы выкрутились, а следующий раз, чтобы гостиницу закончили. И оборудовать ее надо не хуже, чем московские. По гостинице иной раз складывается впечатление о городе.
– Дай-ка, Леонид Михайлович, сигаретку, – попросил Дегтярев, – давно не курил, а тут этот речной простор, как-то расслабляет. Глядишь и захочется какую-нибудь захудалую цигарку на заре потянуть, вспомнить старые добрые времена.
Он взял у Трофимова сигарету, сладко затянулся, внимательно оглядел присутствующих:
– Ну как, отдохнули? – резко поменяв позу на строгую, подтянутую, произнес: – Продолжим товарищи! Вопрос, прямо скажу, более серьезный, чем я предполагал. Если в Москве мы формулировали задачу: Развернуть работы по каучуку «Б» и пустить его за счет сил и средств занятых на каучуке «И», то сейчас я формулирую ее следующим образом: Развернуть работы и пустить завод каучука «Б» не приостанавливая работ на каучуке «И» в те же сроки.
Дегтярев внимательно посмотрел на присутствующих: все сидели затаив дыхание, понимая чрезвычайную сложность поставленной задачи.
– Обстановка такова, что каучук «Б» нам необходим сегодня. Государство ежегодно закупает натуральный каучук за рубежом. Для экономии драгоценной для страны валюты, мы сознательно шли на такую меру, как временная задержка строительства «И». Однако, учитывая то, что вы широким фронтом развернулись на стройке, я считаю целесообразным изменить решение и доложить об этом в Москве.
– Прошу в короткие сроки подготовить ваши мероприятия и проект Постановления о помощи стройке, – закончил Дегтярев.
Орлов ожидал этот разговор, был к нему внутренне подготовлен, но то, что предложил Дегтярев, ошеломило. Он понимал, что возможно и возникло такое положение, которое потребовало ускорить пуск «Б».
– Но, что они там, в Госплане, думали прежде? Ведь не сложилась эта ситуация в течение месяца, недели. Легко сказать: Пустить в те же сроки.
Возникла неловкая пауза, все молчали ожидая, что скажет Орлов. Он тоже молчал, обдумывая ответ.
Дегтярев еще  раз посмотрел на присутствующих и сказал:
– Я понимаю всю сложность ситуации и если, Вы, Евгений Николаевич, не можете сразу доложить о тех мерах, какие необходимо принять, и что вам потребуется для этого, мы, можем подождать. Ну скажем неделю. Обдумайте все и приезжайте через неделю со своими предложениями.
– От меня требуют ответ, – думал Орлов, – и конечно положительный. Да, помощь нам окажут, и в этой ситуации можно много запросить, много получить, ну, а как выйдет с вводом будет видно. Мало ли случаев, когда намеченные сроки срываются. А если, я откажусь? Могут и поставить другого, кто возьмется за выполнение этого задания. Но ведь оно – нереальное! Лучше горькая правда.
Евгений поднял голову: напротив него сидел Трофимов. Их взгляды встретились. Трофимов словно подбадривал его: «Решайся, это чрезвычайно сложно, но почетно». За Трофимовым у стены сидел Мурасов – секретарь парткома, лицо его выражало восторг зрителя ожидавшего развязку в драматической сцене.
– Я не в состоянии пустить второй завод в такие сроки! – сказал Орлов и встал. – Даже если я сниму сегодня всех людей и всю технику с «И», все равно это нереально.
– Поймите, мне необходимо создать новые подразделения, резко увеличить численность, а главное, людям потребуется время, чтобы врасти в этот объект, свыкнуться, понять чего от них требуют. Недавно я прочел, что в одном из министерств для повышения производительности рядом со старым заводом решили построить новый с более совершенными машинами и перевести туда всех рабочих. Завод построили. Оборудование было более производительным, цеха просторней, а производительность не повысилась. Оказалось, что люди не смогли преодолеть психологический барьер. Они всю жизнь ходили на старый завод по одной и той же дорожке, имели дело с одними и теми же машинами, и не восприняли нового так, как это от них требовали. Пришлось заменить весь персонал, заново обучить его. Только после этого новый завод начал давать проектную производительность. А от нас  требуют чуть ли ни каждый день менять те «стежки – дорожки», к которым мы успели привыкнуть. Мы еще не знаем этого завода. Я не могу согласиться на такой шаг. Это приведет к полной дезорганизации того, что мы с большим трудом создали на стройке.
– Ну, ну, не надо так категорично! – с раздражением сказал Дегтярев. – А что скажет начальник главка, товарищ Бахтин?
Бахтин прежде руководил крупными стройками, был человеком прямым, на этот раз решил обойти сложный вопрос.
– Помощь стройке мы постараемся оказать, направим в командировку человек двести рабочих, особенно механизаторов и шоферов, добавим кое-что и из техники. К сожалению, все стройки нашего Главка особо важные, и я не могу где-то оголить, с тем, чтобы здесь усилить. Требуется расширять строительство жилья. Со своей стороны, я смогу добавить сюда 5 – 6 домов из крупных панелей. Что касается строительства нового завода, начальник стройки высказал здесь веские опасения, я доложу этот вопрос руководству в Москве, мы подготовим наши предложения.
– Значит, уходишь в сторону, Семен Владимирович, не ожидал от тебя – сердито сказал Дегтярев.
Обстановка накалялась, необходим был какой-то выход из создавшегося тупика. Трофимов, который до этого молчал, потушил сигарету и, посмотрев  в  сторону Дегтярева, сказал:
– Разрешите мне Василий Сергеевич!
Он понимал всю сложность ситуации и знал о той большой нагрузке, которая ляжет на Обком и лично на него. В постановлении ответственным за выполнение этой задачи, рядом с хозяйственными руководителями будет значиться и секретарь Обкома. Однако, расширение строительства имело свои преимущества для области. Форсированное строительство комбината, благоприятно скажется на увеличении промышленного потенциала области, а следовательно, потянет за собой другие отрасли, включая и сельское хозяйство. Он, также знал, что в соседней области вошли в Совмин с ходатайством строить у них подобное производство. Все эти соображения были за ускоренное развитие комбината. Что касается трудностей, придется крепко поработать.
– Областная Партийная Организация, – сказал он, четко отчеканивая каждое слово, – будет считать это задание ЦК – важнейшим партийным поручением! Мы примем все меры для его реализации. Товарищ Орлов проявляет некоторую поспешность в своих выводах, но, я полагаю, что он серьезно обдумает все и в ближайшие дни. Мы, совместно с руководством стройки войдем с  предложениями в ЦК. У нас есть определенные излишки сельского населения. Укомплектование рабочими кадрами Область возьмет на себя. На Бюро Обкома будет рассмотрен вопрос оказания помощи промышленными предприятиями, потрясем так сказать, немного наши заводы.
– В общем  будем строить, Василий Сергеевич! – закончил он.
Чувство нахлынувшей ярости, овладело Орловым. Ему хотелось вскочить и, как всегда бывало в таких случаях, бегать, размахивать руками и кричать всем в лицо, что это – противоестественно, это – нереально. Штурмовщина, непродуманные решения, вот, что ожидает стройку, и в ответе за все – он: ее начальник.
– На кой черт, я приехал сюда! – засвербела неприятная мыслишка, – может отказаться, уехать...
Но, в ту же секунду, понял, что ни сделает  этого никогда по своей инициативе: – Придется тянуть. Только как это выполнить с наименьшими потерями? Нет! Без потерь не обойтись. Жаль, что не смог приехать Петров, он возможно нашел бы какой-то выход.
Орлов не знал, что накануне Петров уже высказал свое категоричное мнение против такого поворота дела. Более того, он заявил, что не возьмется за пуск второго завода в предлагаемые сроки. Орлов не знал также, что Министр принял решение закрепить в связи с этим за его стройкой другого зама, но так как решение «какого» еще не было принято, «новый шеф» не выехал к нему.
Что касается Петрова, то его болезнь  была больше политической, чем физической. Наконец, Орлов не знал, что Петров разыскивал его, чтобы подготовить и предупредить, но так и не нашел. Сердце бешено колотилось. Куча мыслей, предложений, собравшись в один сжатый комок, словно в быстродействующем компьютере, сортировались и раскладывались по своим местам.
Когда Дегтярев, вновь обратился к нему с вопросом:
– Товарищ Орлов, Вы, я надеюсь, состоите на учете в Областной Партийной Организации? И не будете противоречить ее решениям?
Он ответил – Свою позицию, я изложил, а как коммунист обязан подчиниться. Хочу только добавить, что такой важный фактор, кок подготовку коллектива, мы напрасно сбрасываем со счетов. Даже в войну, дивизия перед важной операцией, направлялась в тыл для переформирования. Нам же придется сразу бросать ее в наступление, комплектуясь на марше. Во что это все обойдется? Только легковую машину можно так быстро перемещать с одного места на другое, уплатив лишь незначительные издержки за бензин. И если говорить языком экономистов, то обойдется такое строительство, значительно дороже!
– Вот вместе с Областной Партийной Организацией и решайте эту сложную задачу! – ответил Дегтярев на его длинное высказывание.
– А она у Вас сильная! Все, что мы здесь решаем, в равной степени относится ко всем организациям, участвующим в строительстве. Ваши предложения, совместно со стройкой, заслушаем в Москве через десять, двенадцать дней.
   
Солнце уже садилось за холмами высокого противоположного берега, когда, наконец, сели обедать. Ветра почти не было, по зеркальной глади воды шли круги от заигравшей на вечерней зорьке рыбы. Все устали после длинного, насыщенного событиями дня и стремились сбросить напряжение завершившегося трудного разговора. Сидели в подтяжках, оставив в каютах пиджаки и сняв галстуки, не стесняясь. Многие, махнув рукой на запрещение врачей, налили себе, как в молодости, большие рюмки водки, но не хмелели.
Тосты придавали ужину форму официального приема. Трофимов поднял бокал, за постоянное внимание, которое оказывает стройке Центральный Комитет и Правительство, за гостей области. Произносили тосты за строителей будущего города, комбината. Когда официальная  часть закончилась, улеглась, пошли воспоминания о бывших стройках, больших прежних делах. Трофимов, уловив затишье в разговорах, встал, попросил минуту внимания и вдруг совершенно необычно и неожиданно для многих, стал читать стихи: – Шагане, ты моя, Шагане! ... Никогда я не был на Босфоре ....
Забытые для многих Есенинские строки, их плавный лирический напев, уводили на широкие Русские просторы, наполняли душу радостным очарованием.
Дегтярев встал, подошел к Трофимову:
– Спасибо тебе за лирику! Ой, как нам она нужна, порой. Как-то очищаешься от будничных забот. Я поднимаю тост за то, чтобы мы не забывали обо всем прекрасном, что окружает нас, за поэзию, за наш великий русский народ! И то, что секретарь Обкома, любит и читает стихи, вселяет надежду, что он способен понять душу каждого человека! За Ваш передний край.
   
Орлов незаметно вышел из салона на палубу и, встав у поручня, долго смотрел на черную, лакированную водную гладь. Звезды, отражаясь в воде, плыли своими неведомыми путями. На душе было склизко и тревожно.
– Какое совпадение, она тоже читала ему именно эти стихи.
Наташу отвезли к бабушке. Они расстались друзьями.
– Приезжайте почаще в Москву, дядя Евгений Николаевич! – сказала она на прощанье и придерживая одной рукой Мишку, другой махала ему до двери подъезда. Он ждал внизу. Затем, долго, не могли попасть в ресторан. Солидные швейцары с золотыми галунами участливо показывали на таблицу «свободных мест нет». Только когда он догадался сунуть «адмиралу» трехрублевую бумажку, их пустили в «Метрополь» и даже усадили на хорошее место – общий диван с высокой спинкой и отдельным столиком у фонтана.
– Я хочу выпить за нашу с Вами встречу! – сказала Светлана.
– Пейте же, пейте до дна! – и сама осушила бокал.
– А, еще, я хочу выпить за то, чтобы эти встречи были еще и еще! Мне так хорошо с Вами Евгений. Не спрашивайте меня ни о чем, давайте пить и танцевать!
Оркестр играл модный танец. Они пошли в круг.
– Нет, не так, – сказала Светлана, когда он взял ее за талию.– Я, Вас научу!
Она отошла несколько в сторону, согнула руки в локтях и стала ритмично двигать ими, извиваясь перед ним всем своим гибким телом, вызывающе приглашая его. Он неловко топтался на месте.
– Представьте, что Вы, обтираетесь полотенцем. Ну, смелее! Уже почти хорошо.
Оркестр заиграл плавную мелодию. Она положила ему обе руки на плечи. Нежно прижалась. Сквозь тонкое платье он ощущал ее упругое тело.
– Поцелуйте меня. Нет не в щеку, в губы! – и приподнявшись на носки, раскрыла свои, несколько вспухшие, с нежным пушком над ними, губы, и сама крепко поцеловала его.
– Почему так получается? – говорила она, когда они уже вновь сидели за столом.
– Живет на свете человек, пьет, ест, делает свои обыденные дела. И не знает, он, что где-то рядом есть, другой, так ему нужный, и, что они обязательно,  когда-то встретятся.
Она немного захмелела, раскраснелась.
– Вы, наверно, осуждаете меня, Евгений!
Несколько раз, называя его по имени, она поймала себя на этом.
– Прошу Вас, зовите меня тоже, просто, Света.
– У меня есть муж, – лицо ее досадливо искривилось.
– Я считаю, что люблю его! Я пытаюсь. Но, нет, нет, я верна ему! Не подумайте …  Я просто… Я думала, что это пройдет.
Орлов взял ее руки в свои и глядел в эти карие большие глаза и не мог насмотреться. Он больше ничего не слышал, он только чувствовал сердцем, что она ему бесконечно дорога и необходима.
– Давайте разберемся в своих чувствах, поразмыслим и тогда… Пойдемте, Евгений.
Они вышли. По ночной Москве она шла и тогда читала ему эти стихи. Вдруг она остановилась:
– Прошу Вас, не провожайте меня дальше!..
Он возвратился в свой номер и не мог уснуть до утра… От возникшего воспоминания стало хорошо на душе. Захотелось быстрей увидать Светлану.
– Да надо решать …, – думал он, рассматривая темный силуэт противоположного берега. Где-то, по основному руслу, мигали огни, ночных пароходов.
– Что раздумывать? Она нужна мне здесь, рядом!

Кто-то положил руку на его плечо. Орлов обернулся. Это был Дегтярев.
– Задумался, командарм? Трудную задачу поставили? А приехал разве решать легкие? Ничего, выдюжишь! Трудновато будет, обращайся, звони. – И уже другим тоном, глубоко втянув в себя свежий речной воздух,  сказал:
– А красота-то, какая! … Воздух!.. Волжанин я, на реке родился. Ух, как люблю большую реку! Да, редко вот так приходится. Смотри, сереет, скоро светать начнет.
– Тут рядом на косе, колхозная бригада, неводом рыбачит. Поедете? – спросил Орлов.
– А как же, обязательно!
Николаев в салоне расписывал «пульку». С ними поехал Трофимов. Теплый, влажный речной воздух, бил в лицо. Быстроходный катер, с зажженными огнями, миновал старицу. Выехали на основное русло. Начало светать. К заброду поспели в самый раз.
На двух лодках заводили невод к берегу. Сошли. Бригадир рыбаков в высоких резиновых сапогах, поздоровался. Орлов спросил:
– Тимофей, когда брать будете?
– Самое время поспели, сейчас, – и подал команду.
Шестеро здоровенных парней изо всей силы потащили подвязанный конец.
– Мотню-то, мотню, не задеть бы! – крикнул кто-то.
Невод тянули и,  вдруг между двумя его крыльями забурлила, закипела вода.
– Хороший улов взяли, – сказал Тимофей.
Дегтярева и Трофимова, посадили на лодку и они вместе с рыбаками, вычерпывали подсечками, крупную, бьющуюся рыбу. Когда взяли всю тонь, Дегтярев, рассматривая в руках живых судаков, жерехов, щук, подбрасывая их от восторга, кричал:
– Ну, и красавица! Надо же, какая прелесть!
На завтрак отобрали несколько штук.
– Это Вам за участие, – улыбаясь,  сказал Тимофей.
Уже на аэродроме, прощаясь, Дегтярев еще раз предупредил, что ждет с конкретными предложениями через десять дней в Москве.






Глава 6. Решение принято

Прежде, после любого важного для стройки события, Орлов всегда назначал совещания, в этот раз, однако, хотя прошли целые сутки с момента отъезда москвичей, почему-то никого не собирал. Причин такого поведения Орлова никто не знал, и по городу, в управлениях, на участках, поползли самые невероятные слухи.
Одни говорили: – Орлов не согласен с ЦК и его снимают, –
другие: – Работы на комбинате приостановят в связи с крупными просчетами,
третьи: – Николаев развернул строительство не тех объектов –…
Многие видели Орлова в разных местах: в городе он ходил и осматривал строящиеся дома, на площадке нового завода он что-то измерял шагами, в своем кабинете он вызывал подчиненных, отдавал команды, наводил справки, требовал для себя массу различных документов. Однако везде и со всеми был холоден и сух, в разговоры, тем более откровенные, не вступал, а всякие попытки других что-либо у него выведать пресекал.
Вращаясь среди людей, он не замечал их. Между тем в душе  его происходила колоссальная  напряженная работа, которая захватила всего его и не прекращалась ни днем, ни ночью. Прежде, чем говорить с людьми, Орлов во-первых хотел преодолеть собственный психологический барьер и настроиться на выполнение поставленной задачи, а это, пожалуй, было, самое сложное.
Во-вторых, найти, как настроить других, что тоже давалось нелегко, и наконец, в третьих в этом заключалось (самое главное), предстояло наметить директивно, хотя бы в общих чертах, как, какими путями осуществить то, на что нацелил его Дегтярев.
Орлов понимал, что решение им уже принято, и он не в силах его изменить. Он уже дал свое окончательное согласие, так что был обязан немедленно подчиниться и перестроиться, но чувство неудовлетворенности, как брошенный костер, то разгоралось и вспыхивало ярким пламенем, то еле-еле тлело, но угасать совсем не угасало.
– Что это за несобранность какая-то – думал он, – от других ты требуешь дисциплины, а сам ведешь себя, как обиженный хлюпик. Прежде такого не бывало: после принятых распоряжений ты не ставил их  под сомнение, а приступал к выполнению. В чем дело? Тебе дали достаточно времени на разговоры, коллективно обсуждали вопрос и если ты не смог убедить в правильности своей линии, то подчиняйся.
– Ах, ты оказывается, не согласен? – продолжал он этот странный диалог с самим собой.
– Ты считаешь, что это невозможно? Тебя, видите ли, выслушали невнимательно. Но ведь это в самом деле невыполнимо, я бы мог доказать.
– А почему собственно невыполнимо? Все это пока эмоции, мнение, а где трезвый расчет? Дегтярев назвал тебя «командармом». Представь, тебе дан приказ разгромить сильную группировку противника и, чтобы его выполнить ты должен разработать план операции, затем получить необходимые материальные и людские подкрепления. Далее в приказе указывается на важность этой операции для всего фронта, а может и компании. Так, что? Будешь отказываться, убеждать, что это невыполнимо? Да тебя и одного дня держать не ... Так это же в армии. Ну а тут разве не фронт?! Фронт, фронт – трудовой. Так имеешь ли ты право рассуждать?
Почему-то в памяти возникли строчки из устава партии:
– Членом КПСС может быть любой гражданин Советского Союза, выполняющий решения партии… – Орлову стало неловко за свои колебания.
– Не на словах, а на деле покажи, как ты признаешь «Устав», – и он твердо себе приказал: – Искать пути решения поставленной задачи.
Облегчение наступило сразу, как избавился от сомнений. Он мысленно наметил свои первые шаги.
– Успокойся, прежде всего, еще раз внимательно разберись с карандашом в руках. И Орлов начал прикидывать, раскладывать, записывать свои пометки. Он поехал на стройку, чтобы лучше, зримей представить будущий завод, взял чертежи, просмотрел справочники, специальную литературу. Решений пока не было. Иногда возникали отдельные мысли. Он цеплялся за них, затем отбрасывал. Когда какая-то идея захватывала, он останавливал себя:
– Не торопись с выводами, подожди, еще ни вечер.
Люди, окружавшие Орлова, своими вопросительными взглядами, поведением, всем своим видом ждали и требовали от него указаний. Он понимал их нетерпение, но все-таки окончательно решил выйти к людям только с определенной уже намеченной конкретной программой действий.
Первые строчки будущего плана, на чистом листе белой глянцевой бумаги, он написал уже дома. Вначале это были всего четыре пункта:
1. Что делать?
2. Как делать?
3. Кем и чем делать?
4. Под чьим руководством делать?
Немного подумав, Орлов обвел их вместе и в правом верхнем углу добавил:
– Стратегия.
В эти короткие и простые вопросы вкладывался глубокий смысл, и требовалось на каждый дать правильный ответ.
– Всего лишь – правильный ответ, как мало, – думал Орлов, – но как много, если ошибиться.
Итак: – Что делать? Составить четкий план действий по годам. Подробнейше изучить проект. Определить объемы работ. Наметить очередность, установить сроки.
Орлов быстро писал, еле успевая за опережающими мыслями. В конце добавил:
– Составление плана поручить главному инженеру.
Второй пункт оказался сложней: Как делать? Какими методами?
Тут требуется иная, чем сейчас, организация всего дела, организация, способная достигнуть поставленных целей. Придется изменить структуру, оставив за центральным штабом управления лишь решение основных стратегических задач. Всю текущую оперативную работу передать во вновь создаваемые тресты.
– Изучить все лучшее, что есть в Союзе. Побывать на ряде передовых строек – записал он.
Третий пункт касался таких важнейших вопросов, как наличие рабочих, инженеров, специалистов, машин и механизмов, материалов и конструкций. Орлов произвел некоторые предварительные расчеты. Цифры показывали, что потребуется столько рабочих, сколько он не сможет задействовать, даже если рабочие будут выделены.
– Крайне необходимо обойтись меньшим количеством людей! Только новые методы строительства позволят решить эту проблему.
Приступив к четвертому пункту, Орлов составил длинный список работников, которым он доверял и которые могли быть кандидатами на возможные перемещения. Против каждой фамилии он записал краткую характеристику из двух, трех слов: «энергичен», «технически грамотен», «отсутствует инициатива».
Затем он вычеркнул отдельные фамилии, список сократился. Несколько фамилий он обвел жирными линиями, некоторые просто подчеркнул.
– Да, требуются «вожди», специалисты, возможно, более сильные, чем он. Специалисты способные по-новому повести дело.
Теперь предстояло наметить тактическую линию. Было уже поздно. Орлов встал, прошелся по комнате. Резко зазвонил прямой междугородний. На линии связи что-то трещало, затем появился все время возрастающий гудящий фон. Он- то затухал, то вновь нарастал и между его промежутками пытался прорваться чей-то далекий голос. Орлов постучал по рычажку. Только после вмешательства телефонистки связь наладилась.
Звонил Петров. Еще днем узнав о том, что Петров выехал на одну из строек министерства и, что по каким-то причинам курирование нижнереченских дел передали другому заместителю министра – Дубову, которого Орлов не знал, он расстроился. Теперь появилась возможность, выяснить все обстоятельства, поделиться своими планами. Они долго разговаривали. Петров передал подробности своего, как он сказал: «временного отступления» и пообещал, что через некоторый срок вновь попросит себе Нижнереченск. Он настаивал, чтобы Орлов держал его все время в курсе. В конце Петров посоветовал выехать на ту стройку, где он сейчас находился, ознакомиться, как ведут там дела и особенно рекомендовал поговорить с главным инженером Дронем, человеком волевым, целеустремленным, смелым.
– Приезжай сразу же после Москвы, – говорил Петров, – здесь ты найдешь то, что тебе крайне необходимо: новые методы и принципы организации, скоростные пуски крупных установок.
Телефонный разговор ободрил Орлова, и он вновь сел за прерванную работу. Наконец план был готов, он сводился к следующему:
– Не снижать, а напротив, увеличивать темпы работ  по заводу каучука «И». На площадку «Б» крупными силами, пока не входить. В этот период изменить всю организацию, улучшить структуру, разыскать нужных специалистов. Затем, высвободив людей и технику, перебросить всех на площадку каучука «Б», и, в сжатые сроки, завершить их строительство.
Намеченная очередность выполнения работ противоречила традиционной системе планирования и в случае провала грозила неприятностями. Орлов понимал, это. Предусмотреть неравномерное распределение ресурсов – исключалось. Поэтому придется иметь два плана: Первый, по которому осуществляться финансирование, выделяются ресурсы, ведется отчетность и второй, по которому он будет строить. Наступило утро.
Орлов побрился, умылся холодной водой, и поехал в управление с намерением тотчас приступить к выполнению разработанной программы.

Когда Орлов вошел в кабинет, пригласив к себе секретаря парткома и главного инженера, он не отдал распоряжений о «большом сборе», а предложил сегодня, в пересменок, собрать всех бригадиров. Он и сам в этот момент не смог бы объяснить, почему так резко переменил свое желание немедленно изложить намеченный план. Это решение пришло мгновенно. Что-то в его замысле еще не сошлось, требовало уточнений.
Если Орлову было тяжело, он всегда встречался с бригадирами, искал у рабочего класса ответа на многие волнующие вопросы. Так произошло и на сей раз. Казалось, нет никакой связи между тем, что могли сказать бригадиры и тем, что предстояло решать, но его тянуло к ним: широкоплечим, застенчивым, молодым и пожилым. Эти встречи всегда давали дополнительную силу, позволяли правильно оценить обстановку, нащупать те узкие места, которые яснее всего проявлялись из их высказываний.
В большой «красный уголок» люди собрались дружно, свободных мест не было. Бригадиры, чувствуя поддержку Орлова, всегда высказывались резко, а он, не щадил самолюбия их непосредственных начальников и при бригадирах, часто жестко их критиковал. Ходить на такие собрания начальники не любили, изыскивая любые поводы, чтобы увильнуть, но в этот раз сошлись все.
Когда Орлов вместе с секретарем парткома и главным инженером прошел в конец зала, к длинному столу президиума, и посмотрел на бригадиров, в помещении  наступила тишина. Из глубины зала в предчувствии чего-то важного и значительного на него смотрели десятки  доверчивых глаз.
И чтобы не обмануть ожидания бригадиров – этих главных на стройке людей, Орлов начал рассказывать им о сложных задачах, поставленных теперь перед стройкой, стремился увязать то, что предстояло с сегодняшним днем, передать бригадирам свои мысли, сомнения, увлечь их, заставить откровенно поговорить.
– Я думал так, – говорил Орлов, – предстоит нам с вами наращивать численность людей, создавать новые бригады. Ну, а специалистов, опытных, квалифицированных, где взять? Приедет к нам молодежь, не имеющая строительных профессий. Как и где их обучать? Конечно, мы создадим курсы, все как полагается. Но разве курсы в состоянии передать ваш опыт, научить трудиться так, как умеете вы? Нет! Следовательно, к вам  придется вливать новых рабочих. Может, кто из бригадиров пожелает создать бригады из новичков, а в своих оставить достойных преемников. Мы будем поощрять такие поступки. Но на все потребуется время, которого у нас нет, поэтому уже сегодня каждому коллективу необходимо установить более высокие, чем прежде задания и выполнять их. Как это сделать? Есть два пути. Первый, просто увеличить число рабочих. Второй, путь более сложный – повысить выработку на каждого выполнять большие объемы работ тем же коллективом людей. Вот об этом я бы и хотел поговорить с вами.
– Да, что там говорить, – донеслась реплика из зала. Орлов глянул в глубину зала. Примерно в шестом ряду привстал бригадир штукатуров Ванин. Был он небольшого роста, сухощавый, с рыжеватой прядью густых волос. На его продолговатом, изъеденном морщинами лице, мощно выделялся большой нос. Ванин обладал сильным густым голосом, который помогал ему перекричать три десятка горластых женщин, много лет работавших в его бригаде.
– И так, по полдня без работы сидим, этим-то делать нечего – прогромыхал Ванин.
В своей бригаде Ванин добился неслыханной прежде производительности. Сделал это на штукатурных работах за счет хорошей организации, плотного рабочего дня.
Работу без простоев, обеспечивал частью и своим «горлом» поэтому иногда любил сгустить краски, несколько преувеличить трудности.
– Вот вы, Михаил Матвеевич, – подхватил Орлов, – первым и расскажите, как организовать дело с меньшим количеством людей.
В рядах послышалось движение. Затронутая тема волновала. Тогда Орлов, уловив минуту, когда между ним, председательствующим на собрании, и аудиторией установился контакт, обратился к недостаткам. Он разделил их на две категории. Первые касались управленческих недочетов, связанных с деятельностью инженерно-технических работников присутствующих здесь, вторые – организации труда в самих бригадах. Здесь уже нельзя было сослаться на «начальство», плохое обеспечение. Орлов располагал данными о каждой бригаде, мог сопоставлять, сравнивать, и сравнения говорили о том, что если отстающих подтянуть до передовых, то благодаря этому можно сделать столько, сколько в состоянии выполнить пятьсот новых рабочих. Орлов понимал, акцентировать внимание на первой категории неполадок неправильно, этим методом иногда  пользуются, чтобы завоевать авторитет у рабочего класса. Поэтому, подробно разбирал каждую бригаду, задевал бригадиров за живое. Выступления посыпались одно за другим.
Первым высказался Ванин. Он не мог не поплакаться в жилетку и не покритиковать начальство, ну, а когда дело зашло о бригаде, сказал:
– Когда работы много, первая простая мысль: добавить рабочих. Вместо усовершенствований и предложения новых технических решений, тебе дают новых людей. Я работаю по-другому.
– Вот говорят производительность труда, – это сказал Аксенов – бригадир монтажников. Он отрывисто произносил каждое слово и жестикулировал руками так, словно эти слова бросал в сторону Орлова.
– Привозят к нам на стройку доски толщиной 30 мм, а нам необходимо 20 мм. Ну, я беру рубанок и начинаю строгать и делаю я это в два раза быстрее, чем у Соколова. Следовательно, у меня производительность труда в два раза выше, чем у него, так ведь? Вроде бы так, а на самом деле не так. Доски надо сразу завозить не 30 мм, а 20, вот тогда и у меня и у Соколова производительность будет высокой.
Бригадиры разгорячились. Высказалось человек восемь. У выхода встал Кипенко и начал говорить, как бы ему хотелось организовать работы на градирнях: – Я не могу так. Я должен знать, что и сколько буду строить в будущем году и уже сегодня готовить задел. А у нас что? Дают мне сразу несколько градирен, и давай, гони. Разве это работа?
– Почему так много неурядиц? – думал Орлов, – Все мы копошимся, с утра до ночи заняты, решаем массу вопросов и все это сложно, с трудностями. А причина видно в одном: задачи наши и объемы работ ежегодно увеличиваются, и мы не успеваем перестроить методы управления к возросшим объемам.
Встреча с бригадирами возымела то действие, на которое Орлов рассчитывал. Мысли стали ясными, очистились от накипи сомнений, они словно галька на дне оврага обнажились после прошедшего дождя, оставив только одну суть. Так бывает, когда прочтешь хорошую книгу или послушаешь серьезную музыку. И Орлов понял, почему его тянуло к бригадирам. Бригадиры с их бригадами это первичная ячейка рабочего класса, где непосредственно создаются материальные ценности. Здесь действуют бескомпромиссные законы. Если что-то сделал, то сделал, и это сделанное будет физически ощущаться. Тут все честно, все правдиво и нет обстоятельств,  которые бы позволяли хитрить, заискивать перед кем-то если ты лучше организовал и больше сделал, то и больше заработал.
Многие соображения, высказанные бригадирами, подтверждали выработанную тактику.
– Совершенно верно, – думал он, – только предварительная подготовка позволит скоростными методами задействовать новый завод.
– Кипенко прав: Вначале небольшими силами задел, затем завершающий удар. Только так! И Аксенов, метко подметил: Доски надо сразу завозить нужного размера.
 «Большой сбор», был коротким. К концу недели Орлов собрал узкий круг руководителей и изложил свои предложения. Мнения разделялись. Противников оказалось больше, чем союзников и наиболее рьяными оппонентами стали главный инженер и секретарь парткома.
– Ты меня извини, Евгений Николаевич, – резко говорил Сапожников, волнуясь и ломая спички в попытках прикурить, – это ведь самое настоящее прожектерство. Ну, кому удавалось за счет подготовительных работ, затем в два раза сократить сроки строительства? Ты думаешь, что я консерватор и не понимаю важности выполнения задела, не понимаю, что прежде, чем зайти на площадку, необходимо проложить коммуникации, сделать все дороги и подъезды. Я все это понимаю, да, да! Но кто нам изменит систему планирования? Ведь все планируют на год, а не на два или три. И в результате документацию дают на год, материалы на год. Субподрядчики также все планируют на год. А прежде чем выполнить проект коммуникаций, проектируют цехи, к которым эти коммуникации прокладывать. И кто же это будет ждать коммуникаций, имея проекты цехов и установок. Мы на проектировщиков не можем повлиять, для этого есть заказчик. И пока мы будем бороться за эти идеи, время пройдет и придется опять штурмовать. Так лучше уж сразу не менять установившегося порядка. Нет, ты меня извини, я не могу согласиться с эти планом.
Орлов слушал, не перебивая, и когда Сапожников закончил, он стукнул по столу карандашом и встал.
– А что же вы предлагаете, уважаемый Семен Константинович? Не выполнить установку ЦК, сорвать строительство нового завода? Ведь совершенно очевидно, что прямым ударом у нас ничего не получится.
Сапожников сидел, опустив голову и, не желая вступать в дальнейшие споры, невнятно пробурчал: – Я уже высказал свое мнение.
– А я считаю, что должно получиться, – произнес Мурасов. Он смотрел на Орлова, выдерживая тяжелый встречный взгляд.
– Проведем актив, мобилизуем коммунистов, а как же иначе? Нет, раз перед нами поставлена задача, мы не имеем права решать ее какими-то неизвестными методами.
Обстановка складывалась неблагоприятная. И все-таки, несмотря на все возможные трудности, Орлов остался при своем мнении, и действовать решил только по намеченному плану.

Выходной день всегда наступал неожиданно, часто захватывая Орлова врасплох. Он боялся его приближения, боялся момента, когда проснувшись не надо стремиться к назначенному совещанию, не требуется заглядывать накануне в намеченный план, чтобы не упустить чего-то, быть уже с утра заряженным энергией на весь день. По прежнему тянуло на стройку и, незаметно, исподволь, выработалась привычка  посещать комбинат, ходить в одиночестве по тихим замершим объектам, что-то высматривать, прикидывать, подмечать, а затем ехать к себе в кабинет и спокойно обдумывать то, на что не хватало времени в будничные дни.
В этот раз произошло непредвиденное обстоятельство:  накануне позвонил Николаев и пригласил к себе на дачу.
– И не думай  отказываться, – спокойно и уверенно говорил он.
– Не приедешь сам, силой вывезу. Изольда говорит: – Некрасиво с его стороны так уединяться. Так что, давай, … жду ...
Теперь собираясь, Орлов в растерянности долго не мог сообразить, что взять, во что одеться.
Дачу директора комбината шофер Орлова знал отлично. Николай быстро довез. Орлов прежде не бывал здесь. Ему не захотелось подъезжать к дому, и он попросил притормозить.
Было еще рано, но солнце уже стояло высоко, и его жаркие лучи слепили, согревая легким приятным утренним теплом. Кругом стояла необычная размеренная тишина, и Орлов, сразу выйдя из машины, настроился на спокойный домашний лад. По узкой тропке, через огороды, он незаметно подошел к дачному дому и осмотрелся.
На небольшой поляне, перед верандой, стояли: вкопанный в землю стол с двумя дощатыми скамьями, чуть поодаль – железная печка «буржуйка», с кривой трубой. На одной из конфорок «буржуйки»  расположилась ведерная алюминиевая кастрюля, покрытая белой эмалированной крышкой. Из трубы валил редкий голубоватый дымок.
От поляны, вниз к озеру спускалась деревянная лестница, огражденная перилами: у берега на привязи покачивались две лодки. Рядом на соседнем участке стоял недостроенный домик, с выступающими ребрами, непокрытых досками стропил.
Орлов, рассматривая окружающие предметы, не заметил, как на веранду вышла миловидная женщина, в зеленом в черточку бумажном халатике и обернулся только после того, как она окликнула. Это была Изольда Трофимовна – жена Николаева.
– Евгений Николаевич, что же это вы, – пропела она своим контральто, – тихонько подкрались и не подаете голоса? Ну, здравствуйте, здравствуйте! – И она сошла с веранды, направляясь к Орлову.
– А Василий с Коваленко и нашим Сашкой, рано поутру уехали на рыбалку. Вот. Вот должны вернуться. Да вы проходите, располагайтесь, – Изольда Трофимовна взяла Орлова и потянула за собой в домик, – мы вам и комнату специально приготовили.
Орлов, чувствуя неловкость, поплелся за ней. До этого он был знаком с ней только наглядно. Не успели они дойти до дома, как с озера раздался звук приближающейся моторной лодки. Изольда Трофимовна обрадовалась.
– Это они, –  отпустила руку Орлова  и побежала к берегу.
– Пойдемте, пойдемте! Будем встречать на причале.
– Торопились, нажимали, гостя прозевали – продекламировал Николаев и первым вылез из лодки, – зато улов. Ну-ка Сашка, похвались!
Саша – сын Николаева четырнадцати лет, сияя от восторга, двумя руками поднял большой, доверху набитый крупной рыбой, садок.
– Сашка у нас результативный, добрая половина его, – вставил Коваленко продолжая сидеть в лодке. Он помахал Орлову рукой и обратившись к Изольде Трофимовне добавил: – Гордись мать!
Орлов еще по дороге в машине, да и потом, когда шел к даче, никак не мог определить истинную причину, зачем его пригласили. Прошедшая неделя ушла на подготовку материалов в Москву. Готовили свои предложения и у Николаева. В понедельник – вторник договорились встретиться в горкоме, чтобы выработать совместную платформу. А разногласия, как знал Орлов, появились сразу же, с первых шагов. Поэтому Орлов считал, что приглашение было связано со стремлением согласовать разные позиции стройки и комбината и, возможно, уговорить Орлова принять сторону Николаева, а тут еще и Коваленко – секретарь горкома.
– Не такой уж он, простачек, чтобы так, попить чаек да половить рыбку, пригласил вдруг меня – думал Орлов о Николаеве.
Возбужденные лица рыбаков, радость, вызванная их приездом, теплое солнечное утро, спокойное ласкающее озеро, все это благоприятно подействовало на Орлова, и он, отбросив в сторону возникшие сомнения, вместе со всеми по колено в воде чистил рыбу, помогал носить воду для ухи, резвился, шумел. За завтраком выпили водки, рассказали несколько смешных историй. Ходили выбирать место будущей дачи Орлова, которую он решил поставить обязательно тут, невдалеке. Купались, ныряли, плавали по озеру, плескались, балагурили.
Разговор, о котором Орлов и думать перестал, все-таки состоялся. Ближе к полудню, когда наконец приехали жена Ковалева с дочкой, и женщины начали вместе хлопотать по хозяйству, а Орлов с Николаевым и Коваленко, водрузившись на небольшую лодчонку, выплыли на середину озера и подставили под жгучее солнце свои спины и бока. Николаев вдруг спросил у Орлова: – Ну, как? Все подготовил?
–  Все кроме согласованных с тобой сроков. Только не здесь ведь их обсуждать? – попытался отмахнуться Орлов и подумал, что вот и начинается этот главный разговор.
Коваленко, лежавший, загорая на носу лодки, плескаясь руками в теплой зеленоватой воде, повернулся и сел на свободное место:
– А почему бы и не здесь? – сказал он.
– Говорят, голые люди всегда себя чувствуют более раскованно. Действительно, не скажешь, глядя на тебя, кто ты есть: начальник стройки или просто крепкий мужик? А про меня, что я секретарь горкома. Скажешь, пожалуй, что я слабее тебя, ну, а Василий должен сбросить жирок слишком ухоженный. Так давайте поговорим.
– Боюсь,  испортим, друг другу настроение и разругаемся, – сказал Орлов и задиристо посмотрел на Николаева.
– А ты спокойно, не заводись с пол-оборота. Ведь лучше места и не придумать, как ввести меня в курс дела, – сказал Коваленко, доверчиво посмотрев на Орлова.
Орлов понял, что в лице директора комбината и секретаря горкома будет гораздо лучше иметь союзников. Он перестал артачиться и подробно изложил свои планы.
Неожиданно стратегическая линия Орлова нашла у слушателей поддержку.
– Единственное, что меня беспокоит – это отсутствие гарантий. Где они? – спросил Николаев.
– Гарантии? – переспросил Орлов. – Вот они, – и он провел ладонью у своего горла.

Главный инженер стройки Семен Константинович Сапожников любил проводить выходные дни на дикой природе, и, несмотря на возраст (ему шел пятьдесят седьмой год), каждый раз вместе с женой Марией Гавриловной выезжали на новое, ранее незнакомое им место.
В это воскресенье свою гордость – оранжевую палатку Семен Константинович расположил на небольшом песчаном пляже речки Кривуши, куда добрались на лодке с подвесным мотором, взятый у знакомого речника. Оставив Марию Гавриловну в палатке, Сапожников поспешил к месту, которое по признакам, ведомым только ему одному, должно было быть очень удачливым для рыбной ловли. Заякорив лодку поперек течения, Сапожников приготовил сачок, размотал свои нехитрые снасти, забросил несколько выше по течению от места лова в двух мешочках приваду. Сложные устройства: спиннинги, катушки с тормозами Семен Константинович не признавал, применяя для ловли лесу с несколькими поводками и грузом на конце, чтобы поводки свободно трепыхались по течению. Забросив семь «закидушек», он закрепил их на концах гибких прутиков и сел на корму так, чтобы одновременно следить за ними всеми.
Поначалу не клевало, но вскоре третье от него удилище чуть задрожало, а затем три раза подряд сильно дернуло лесу. Он сразу же схватил ее рукой и, затаив дыхание, ждал новой поклевки. И как только ладонью почувствовал, что клюет, быстро, особым им самим проверенным способом подсек рыбу и потянул лесу на себя. На лбу выступила испарина. Лесу повело и,  он понял: – что-то есть, причем не просто что-то, а попалась крупная.
Теперь все зависело от искусства вываживания. Он, вначале слегка отпустив, начал потихоньку тянуть, затем вновь отпустил. Все вышло как нельзя лучше. Лещ был с килограмма полтора. Подхватив его сачком, Семен Константинович наконец-то сделал глубокий вздох и, рассматривая большую бьющуюся рыбину, сел передохнуть.
– Да, вот это место! – подумал он – Повезло. Удивлю сегодня Машу.
И действительно, в течение получаса он поймал еще пять хотя и крупных, но чуть поменьше, чем первая, рыбин.
Насаживая свежую приманку и забрасывая удочки, Семен Константинович прикидывал: сколько еще наловит и, что будет делать с рыбой? Вдруг клев прекратился. Все как бритвой обрезало. Что только он не делал: и менял места забросов, подтягивал приваду, плевал на червяков – все было бесполезно. Когда азарт рыбной ловли утих, Семен Константинович удобно пристроился на корме, и мысли постепенно увели к тому, что уже давно его беспокоило.
– Что-то не так, – думал он, – никак я не найду общего языка с Орловым.
С прежними начальниками строек Сапожников занимался только производством, оставляя для своих шефов общие хозяйственные дела, снабжение и все остальное, чем они вообще интересовались. Это устраивало обе стороны. Лично он не любил, чтобы вмешивались в его дела. Единственное, что он обычно просил – четко поставить перед ним задачу, а техника исполнения – это уже его дело.
Здесь, на новом месте, Орлов работал иными методами и своими действиями выбил Сапожникова из привычной для него колеи. Орлов сам хотел заниматься производством. Он хотел знать все, что происходит на стройке и это обижало Сапожникова, который считал, что ему не доверяют. В результате дело доходило до курьезов: Орлов отдавал распоряжения поставить механизмы (автокраны, бульдозеры, грейдеры) на один объект, а Сапожников эти же механизмы направлял на другой. Семен Константинович стал противником всех начинаний Орлова. Это тревожило его, так как он чувствовал, что не всегда был прав в своих решениях.
– В чем дело? – размышлял Сапожников. – Почему я так ревниво отношусь к действиям молодого человека? Неужели старый багаж не позволяет взглянуть на все по-новому. Может объясниться, поговорить по душам? Но как?
Принимая решения по производственным делам, Семен Константинович считал, что самое главное это на любой поставленный вопрос обязательно сразу, немедленно дать ответ, принять по нему мгновенно решение. Это правильное по своей сути поведение превратилось у него,  как всегда бывает, когда переходят разумные границы в отрицательную черту. Целыми днями в его кабинете не унимался звонить телефон. Звонили все, от бригадира до начальников СМУ. Он всех внимательно выслушивал, и одновременно тут же по другому телефону соединял одну службу с другой, сам отвечал, пытаясь решить поставленный вопрос, отдавал распоряжения. Звонки следовали подряд и то, что только что было предметом разговора, забывалось, заслоняясь следующим уже в данную минуту более важным вопросом,  так что для контроля над тем, о чем он раньше отдал распоряжение, времени не оставалось. Эффективность таких распоряжений была низкой. Раз, не выполнив указаний главного инженера, люди знали, что об этом он уже давно забыл, поэтому шли на подобное и в следующий раз. Постепенно сложилось мнение: «выполнять команды главного не обязательно». Но звонить, звонили, так как с Орловым разговаривать было сложней: он все помнил и в первую очередь всегда спрашивал о выполнении прежних указаний. За бесконечными звонками, вечно занятый Сапожников был не в состоянии решать другие более важные дела, вникать в содержание бумаг, которые шли на подпись. Он считал: – раз производственник просит, значит это необходимо, – и, выслушав кое-как пояснения, говорил: – Хорошо, ладно – и подписывал.
При всех своих недостатках, о которых он не догадывался, Сапожников трудился честно, выполнял большую по объему работу. Однако время и новые более сложные задачи, вставшие перед стройкой, предъявляли к главному инженеру и новые  требования, но он этого не понимал.
Все воскресенье в лодке, когда он внимательно, затаив дыхание, всматривался на поводки. Позже, когда они вместе с женой переживали радость удачливой рыбалки и готовили свежую рыбу. После обеда, когда он делился с женой своими производственными заботами, и весь обратный путь  домой, – чувство обиды, не признанности, увеличивающихся расхождений во взглядах на производство между ним и Орловым, не покидало его.

В воскресенье Мурасов всей семьей со своими ближайшими друзьями: Киселевым, Фроловым, Ахметзяновым и еще с двумя рабочими плотниками – инструментальщиками, которые больше работали по левым нарядам, вышли на работу. Строили дачу для Мурасова.
Полина, жена Мурасова, полная дородная женщина – преподавательница начальной школы, с двумя сыновьями: семилетним Сережей и двенадцатилетним Колей, устраивали из камней очаг, приготавливали дрова, делали все, чтобы сварить во время обед.
Мужчины, голые по пояс, в рукавицах, укладывали бетон в фундамент и в стены большого погреба. Мурасов задумал строить дачу капитально: не какую-нибудь там времянку, а каменную, с верандой, с погребом.
Мурасов старался. Работа кипела полным ходом.
Уложив весь бетон, сели перекурить в ожидании следующей машины. Мурасов сплюнул окурок, и по-хозяйски осмотревшись, сказал:
– Нехорошо как-то, открытое место, кто захочет, тот и пройдет. Надо огородить.
– Огородим, огородим, Герм Леонидочь – подхватил мысль Фролов, – на неделе ребят пришлю, поставим штакетник.
И уже другим, властным тоном обратился к плотникам-инструментальщикам: – Вы вот что, измерьте все и, чтобы к среде было готово! Дам машину.
– Во вторник и землю вспашем, трактор пришлю, – добавил он, повернувшись к Мурасову.
Полина сварила большую кастрюлю мяса. Из навара сделала шурпу, вторую часть мяса потушила отдельно с картошкой. Обедать расположились тремя группами: дети с Полиной в одном месте, Мурасов с друзьями во втором, и в третьем, в сторонке, плотники – инструментальщики, которым отдельно поднесли по стакану водки.
Киселев удобно расположился на расстеленном брезенте.
– Дела у нас заворачиваются крепкие – потянувшись, сказал он, – еду в проектный институт, изучать химию. Тут выговорить-то сложно, язык изломаешь, ну например, полибутадиен, или вот еще крилонитри… тьфу, проклятье, забыл, а тут весь процесс изучай, точно знай, где какие аппараты стоять будут. Так, что я теперь буду не строителем, а химиком.
– Сломает голову наш «Орел», – вставил скептически Мурасов, – какие-то два плана придумал, для стройки один, для Москвы другой.
– Ну, и быстрей бы – взбодрился Киселев. – Все что-то мудрит, придумывает, какие-то новшества хочет ввести, а их никто не воспринимает. Качество, видите ли, управления его не устраивает, главного почти устранил, везде сует свой нос.
– Мне, конечно, сложно судить, – пытаясь поддержать разговор, вставил Фролов. – Но я думаю гнет он куда-то не туда, уж очень круто берет.
– Ничего, направим на истинный путь, а не захочет ... Мурасов сложил губы трубочкой и присвистнув, произнес: «Фию - ть».
– Вот что, Фролов. В партком требуется доизбрать одного члена. Я тебе скажу кого, а вы у себя его выдвинете … ясно?
– Герман, – крикнула Полина, дожевывая последний кусок, – мне думается, нишу в погребе вы маленькую сделали. Я прикидывала: варенья банок будет пятьдесят. Да компот еще! Нет, нет, давайте расширяйте нишу, эта не пойдет.
– Чего ты там со своими компотами, – озлился Герман Леонидович, – у нас тут серьезные разговоры, а она ниша,  …ниша, … помолчи.
Но чувство того, что вдруг сделают что-то не так, как это нужно в его хозяйстве, на собственной даче, стало тревожить Германа Леонидовича, и он, бросив компанию, подошел к погребу, внимательно посмотрел и прикинув, что, пожалуй, Полина права, сказал: – Ладно, расширим несколько, – но затем опять с недовольством буркнул, – встревает тут со своими вареньями.
Разговор с Фроловым о выдвижении кандидатуры в состав парткома вместо бульдозериста Васянина, уехавшего на строительство зарубежной гидростанции, был очень важным для Мурасова. Он входил в план обновления состава парткома.
Этот план заключался в том, чтобы постепенно ввести людей, безоговорочно подчиняющихся секретарю и в чем-то даже находящихся от него в зависимости.
Вместо Васянина, Мурасов наметил шофера Копейкина. С этим человеком Мурасова свел случай. Однажды, Копейкин вместе с женой пришли в партком и попросили помочь им жильем, так как жена – Катюша в положении, но все еще живет в общежитии. Мурасов навел справки, Копейкин характеризовался положительно. Он помог. Им выделили комнату в трехкомнатной квартире. Позже Мурасов встречал Копейкиных. Они были благодарны и пригласили на новоселье.
Как-то довелось Мурасову быть на дальнем карьере во вторую смену. Экскаватор поломался, машинист с помощником копались в двигателе, все автосамосвалы ушли в гараж, лишь один КРАЗ одиноко маячил у диспетчерского вагончика. Мурасов подошел к КРАЗу, кабина была пуста. Ничего не предполагая, он, подойдя к вагончику открыл дверь и вошел внутрь. Было темно, – но что это? – из глубины доносился шепот. Мурасов, затаив дыхание, нащупал выключатель. Яркий свет от трехсотватки вкрученной в настенный плафон, неожиданно заполнил вагончик. Мужчина, видно шофер, сидел в – обнимку с женщиной. От резкого толчка он отлетел в угол, в растерянности осматриваясь по сторонам. Женщина – отметчица путевых листов, приняв Мурасова за кого-то знакомого, крикнула низким надрывным голосом:
– Ты что, Коля, подглядываешь? А ну катись отсюда ...
Мурасову стало не по себе, он попятился к двери, но в этот момент узнал Копейкина! Он, быстро захлопнув дверь, уже с улицы крикнул:
– Копейкин, выходите.
Дверь медленно отворилась, и помятый, какой-то весь опустившийся вышел Копейкин.
– Вы что же это, в рабочее время, – а еще коммунист!
– Да я, – начал было оправдываться Копейкин.
Не дослушав, Мурасов повернулся и на ходу произнес:
– Завтра в девять ноль – ноль  чтобы был в парткоме!
На следующий день Копейкин сидел у Мурасова. Лицо Копейкина выражало страдание. По его виду можно было понять как он переживает, так что, его отчитав немного, можно было бы отпустить. Однако Мурасов сделал иначе. Он встал, прошелся по кабинету и глядя в глаза Копейкину, четко произнес:
– Завтра на парткоме вторым вопросом повестки дня разберем: «аморальное поведение коммуниста Копейкина – с приглашением его супруги Екатерины Васильевны».
– Герман Леонидович! – взмолился Копейкин, – прошу Вас не надо… да это так, ничего и не было, а Катя еще только из больницы, после родов, такой позор, Герман Леонидович.
Но Мурасов давил на психику еще и еще и только когда Копейкин, весь потный, с наворачивающимися слезами на глазах, был полностью изничтожен, стал потихоньку отпускать. Копейкин уходил с чувством преданности, огромной признательности Мурасову, за то, что избежал позора и не нанес удара жене. С тех пор Копейкин стал у Мурасова своим человеком. Мурасов больше не напоминал ему об этом случае, но Копейкин по взгляду секретаря чувствовал, что тот все помнит, и он всегда аккуратно выполнял поручения Мурасова. Задания были простые: вначале информация о делах в автохозяйстве, затем, когда появился Фролов, выдвинуть его кандидатуру в партбюро и другие. Вот и сегодня бетон на дачу Мурасова возил также  он. Парень старался, стал передовиком, его занесли на доску почета. Все было хорошо, только при встрече с секретарем он чувствовал себя неуютно.
Так, постепенно намечая подобрать в партком нужных людей, одного не знал Мурасов, что делать с Брагиным? Из всех членов парткома Брагин был самым трудным, всегда высказывал только то, что думает и в большинстве случаев, держал сторону Орлова. Как быть с ним Мурасов не знал.
А еще, неприятный осадок остался после недавнего разговора с Орловым. Орлов пригласил к себе и вместо того, чтобы говорить, как обычно о производственных делах, завел беседу о первичных партийных организациях, партийных группах.
Говорил Орлов о вещах вроде и элементарных: как через партийные группы и первичные организации вести работу, ставить задачи перед коммунистами. Но Мурасову казалось, что в этом есть какой-то подвох.
– Наверное, проверяет, – думал он, – ну что же, давай, давай, только все равно мы с тобой каши не сварим, зря стараешься.
Орлов даже нарисовал на листе бумаги схему: вверху в большом квадрате был партком, ниже уже в меньших, шли первичные организации, а еще ниже, в совсем маленьких кружочках – партийные группы. Затем часть организаций и групп он обвел красным карандашом и соединив сверху вниз красной стрелкой, написал:
– направление главного удара.
– Для тебя оно главное, а для меня нет, – думал Мурасов.
– Для меня все коммунисты равны, для всех один устав, одна программа, да и вообще в мои дела нечего тебе соваться, сам разберусь.
Так и разошлись, в который раз не поняв друг друга.

Поезд набирал скорость. Сутолока вокзала, группки  провожатых на перроне, песни студентов под гитару, разговоры влюбленных с глазу на глаз, запоздавшие потные пассажиры, последние поцелуи и прощальные взмахи рукой – все это осталось позади.
Орлов ездить поездом любил больше, чем летать самолетом, хотя чаще из-за недостатка времени приходилось прибегать к услугам аэрофлота. Но когда вот так, как в этот раз, выпадала удача ехать поездом – испытывал истинное наслаждение. Тогда он спокойно, не торопясь, переодевался, заводил знакомства с попутчиками, устраивался по-домашнему и когда все вынимали свои припасы, он тоже  доставал обязательно приготовленные к этому случаю вкусные вещи и бутылочку «столичной».
Купе спального вагона, куда ему забронировали билеты, было двухместным, уютным и удобным.
Попутчиком оказался знакомый по областным совещаниям директор машиностроительного завода Поляков. Стройный, чуть худощавый, атлетического сложения (он все еще играл в теннис), с седеющей головой, был очень похож на одного знаменитого киноартиста. О нем ходили слухи как о человеке придирчивом, педантичном, а в вопросах чистоты и порядка – беспощадном. У Полякова впервые внедрили промышленную эстетику. Вначале это привело к различным кривотолкам, а затем – к бесконечным делегациям по изучению опыта. В свободные дни Поляков возился в саду, всерьез занимался селекцией, вывел для этих мест морозоустойчивый вид яблони.
После отхода поезда, пассажиры обычно любят стоять, либо сидеть у окон и смотреть за пролетающими мимо вагона пейзажами.
Вот за полянкой надвинулся небольшой лесок, у опушки играют, а вот куда-то по тропке идут мужчина с женщиной, под руку и нет им дела до тех нескольких сотен человек, которые в металлических скорлупах вагонов мчатся неизвестно куда. А вот там …
Купе Орлова не было исключением. Поляков щелкнув выключателем, оставил слабый свет ночника, но в темные окна ничего не было видно. Пришлось полностью гасить свет.
– Не возражаешь? – спросил он у Орлова, – мы сейчас проезжать будем, хочу посмотреть.
Орлов не возражал. Мимо окон проплывали плохо различаемые пакгаузы, склады, какие-то строения. Поезд вполз на высокую дамбу. Проехали мост.
– Вот! Наконец-то смотри! – воскликнул Поляков и не без гордости показал на медленно приближающийся, залитый яркими огнями, большой корпус из стекла и бетона. На крыше, со стороны железной дороги, сияла неоном огромная эмблема завода: Серп и молот в переплетении крыльев.
– Корпус сборки. Пустили в этом году, – тем же восторженным голосом добавил Поляков.
Зажгли свет. После темноты в купе стало как-то уютней, просторней. 
Ну что, будем располагаться – спросил Поляков и не дожидаясь ответа взял портфель и стал доставать необходимые вещи.
– Не было повода ближе познакомиться, да вот случай свел, – говорил Поляков, снимая брюки и вешая их на деревянные плечики.
– Ладно одни едем, без женщин, удобно.
Орлов так же, как было у него заранее продумано и приготовлено, достал свой синий шерстяной с белыми полосами на манжетах тренировочный костюм. Сбросил на пол шлепанцы, выложил бритву и другие принадлежности. Переоделся.
– Ты уж меня извини, – обратился он к Полякову, – знаю, что Дмитрием, а отчество не запомнил.
– Дмитрий Фролович, – улыбаясь, ответил Поляков и протянул свою широкую ладонь. Он успел уже переодеться, взял свой портфель и присел на краешек кресла.
– Пора и перекусить. Как чувствовал, пузырек с собой на всякий случай прихватил. Поляков начал доставать и разворачивать различную домашнюю снедь. В купе вкусно запахло. Орлов не отставал, вынул свое, поставил «Столичную».
– Ой, как хорошо, – сказал Поляков, – а мне тут коньяк жена сунула. Он повертел бутылку и внимательно, вслух прочитал: – «Азвинтрест». Азербайджанский, пять звездочек. По мне, правда, лучше наша – русская.
Ужин придал бодрости. Им казалось, что ни уже давно близко знакомы друг с другом и рады теперь после долгой разлуки высказать все то, что накопилось на душе.
– А ты знаешь, Евгений, чего я еду в Москву? – спросил загадочно Поляков, и с какой-то ухмылочкой на лице, сам же ответил, – план корректировать.
– Тот, кто считает, что план необходимо выполнять – святая простота. План нужно выполнить, когда он составляется, вот в чем заключается главная мудрость. И для того, чтобы это осуществить, директор должен обладать следующими свойствами: во-первых, точно знать до какого предела можно торговаться и в каких соглашаться; во-вторых, быть этаким дипломатом, уметь произносить речи или высказываться «за» в соответствующем кругу, но думать совершенно по другому, в-третьих, пить водку стаканами; в-четвертых, уметь улыбаться и говорить разные банальности, вроде вот этой.
Тут Поляков вылез из своего места у окна, встал в совершенно несвойственную для него позу и произнес с умилением:
– Марья Васильевна! Душечка, вы так прелестно выглядите, вы помолодели после нашей последней встречи. Вам большой привет от наших краев. Это Вам, возьмите. Ну что вы, что вы, это маленький скромный презент. Нет, нет, вы не должны отказываться. За что спасибо, это так. Зайду обязательно, хотя я по другим вопросам.
Или затем уже позже у начальника Главка:
– Поляков, возьми еще пару миллионов в план.
– Не могу, у меня не потянет инструментальный.
– Так поможем с другого завода. Возьми...
– Да нет, что вы, хватит с меня прошлого года, когда мне помогли с оснасткой, знаем.
– А что, разве не помогли?
– Спросите у своих помощников.
– Хорошо Поляков, ты не согласен по-доброму, тогда я буду приказывать.
– Приказывайте, приказывайте, я конечно буду выполнять, но где взять рабочих? Дайте деньги на 80-квартирный дом, а? Можете только на шестидесяти квартирный? А может, подумаете? Нет. Тогда, я тоже нет.
– Поляков, вы забываетесь?
– Ну, хорошо беру миллион и шестидесяти квартирный дом. Либо два и дом, либо ничего, ясно. Николай Максимович, режешь, режешь без ножа, но что делать, согласен.
Окончив, Поляков вопросительно посмотрел на Орлова, сел в кресло: – Ну как?
– Учусь, учусь, Дмитрий Фролович. Мне предстоит то же что-то в этом роде.
Та – та – та … та – та – та … стучали колеса: поезд набрал курьерскую скорость, белой лентой проносились встречные, повизгивала дверца настенного шкафчика.
– Если разобраться, – продолжал Поляков, – то права и возможности у нас, директоров, крайне ограниченные. Скажи простому рабочему, – не поверит, скажет, врешь, директор. Вот и высказывается каждый и говорит: – Если бы я был директором, то сделал бы вот то-то, а я бы сделал то-то.
И не могут они даже себе представить, что «то-то» и «то-то» не в правах и не в компетенции директора. В прошлую поезду я выколачивал профтехучилище и поликлинику. Сколько пришлось исходить коридоров в Министерстве, Стройбанке, Госбанке – две недели ходил. Поликлинику так и не выходил.
– Средства на здравоохранение идут у нас через местные бюджеты, – говорят.
– А почему наш коллектив не имеет право на поликлинику, которая бы на высоком медицинском уровне обслуживала рабочих? Имеет!..
В голосе Полякова зазвучали угрожающие нотки, – Поликлинику я, конечно, все равно выхожу, добьюсь. Обидно другое. Почему мне, доверяя многотысячный коллектив, многомиллионный объем производства, не доверяют в малых вопросах? Казалось бы, даешь прибыль, получи с этой прибыли часть на так называемое расширенное воспроизводство и решай вместе с коллективом, что на сегодня важнее строить: новый корпус, или поликлинику, или жилой дом. Ведь нам на местах всегда виднее, что делать – так нет, все только в централизованном порядке. Или взять, к примеру, вопрос, как право самостоятельно устанавливать численность административно-управленческого персонала, не говоря о фонде заработной платы. Ведь удельный вес этих расходов равен всего лишь 3,5 процентам от общих затрат. Так нет, не имеешь право. Вот и ездим туда – сюда. Бессмысленность такой мелочной опеки совершенно очевидна. Но что поделаешь – сила традиции. Когда-то, лет двадцать – тридцать тому назад установили систему показателей, тогда понятно промышленность не имела современных масштабов, опыта руководства еще не было. Теперь казалось бы,  настала пора пересмотреть это, ведь то, что было хорошим прежде, завтра становится плохим. Нет, сила традиции. Из-за этой традиции с одной стороны загружаются высшие государственные органы и Министерства мелкими вопросами, с другой стороны мы, хозяйственники, не имеем необходимых прав для решения дел на месте – вот и ездим туда – сюда.
Поляков встал, сделал шаг в сторону двери купе, затем повернулся назад.
– Тяжела ты директорская ноша – бросил бы все, да что-то засосало так, что и думать об этом страшно. Как же тогда я и как они?
Было уже поздно. Орлов лежал на полке, закрыв глаза и заложив руки за голову. Мысли о возможных вариантах решения его вопросов возникали одна за другой. Прошедшее совещание в обкоме его удовлетворило. Орлову казалось, что он в этот раз, сумел удачно доложить, хотя Трофимов был несколько рассеянным и возможно суть пропустил, но в главном, в мерах по оказанию помощи стройке и наращиванию ее мощи, была выработана единая платформа. Все это радовало.
Постепенно перемещалось реальное и вымышленное и мысли его спутались, и Орлов заснул, но еще долго продолжал ворочаться во сне с бока на бок, что-то бормоча себе под нос.

Каждый раз, бывая в Министерстве, Орлов испытывал разные чувства. С одной стороны он преклонялся перед этим огромным учреждением, где вершились дела отрасли, где можно было найти необходимую поддержку и получить нужную помощь, с другой – он никогда не мог привыкнуть к тем бюрократическим порядкам и плавно, без особого напряжения, проходящим дням в среднем звене аппарата. Здесь то, что возможно было решать сегодня, спокойно переносили на завтра. Некоторые сотрудники задавали Орлову массу вопросов с тем, чтобы только занести эти сведения в какую-то сводку, хотя могли бы и не отвлекать его по этим пустякам, а получить необходимые справки по телефону.
Эти сотрудники как-то не понимали, что приехал он не для того, чтобы отвечать на их вопросы, а совсем по другим более важным делам. Им было совершенно безразлично, как он тратит свое время, с какой эффективностью решает вопросы, они делали свое дело, и складывалось впечатление, что не они существуют для того, чтобы быстро решать вопросы строек, а наоборот стройки существуют для них, обеспечивают им возможность создавать потоки  бумажных рек.
Иногда проще было побывать у заместителя министра или начальника главка, чем продвинуть в каком-либо отделе.
Памятуя напутствия директора машиностроительного завода Полякова, Орлов в этот раз сразу забежал в нужный отдел и любезно раскланялся со всеми персонально. Он только собрался уходить и уже взялся за дверную ручку, но не тут-то было, яркая дама, бальзаковского возраста, громко провозгласила:
– Евгений Николаевич, куда же вы! Вы мне очень нужны.
Орлов был едва с ней знаком, помнил, что она главный специалист, но чем она занимается конкретно не знал. Пришлось вернуться в отдел.
Когда он сел рядом, она приятельски посмотрела и, очевидно решив, что он заслуживает доверия, сказала: – Вы знаете, я вчера была на даче у … – и дама назвала имя отчество, но затем видимо для большей убедительности добавила и фамилию одного из членов правительства, – нас угощали.
Для чего она рассказала ему об этом, Орлов из дальнейшего разговора не понял, так как к делу это не имело никакого отношения. Уходил он несколько смущенным.
– Ишь ты, с кем якшаешься, – думал он, – что для тебя какой-то там  Орлов. А может, врет, специально придумала?
Орлов пошел в другой отдел, где ему требовалось переговорить об изменении показателей по автотранспорту.
Человек, к которому он обратился и, от которого зависело решение данного вопроса, был полный с одутловатыми щеками и маленькими голубыми бегающими глазками. На его лысой голове, где то в средней части, осталась еще небольшая прядка волос, которые он тщательно зачесывал. Одет он был в темно-серый, в мелкую клетку костюм с галстуком – регат, какого-то болотного цвета. Орлову почему-то захотелось потянуть за этот галстук и резко его отпустить, чтобы он щелкнул, как выстрел из рогатки.
Оторвавшись от чтения бумаг, полный человечек глянул на Орлова и буркнул ему в ответ свое «з – с – те» и опять опустил взор к бумагам. Затем он достал счеты и, шевеля губами, начал считать: лицо его в этот момент представляло верх мудрости и сосредоточенности. Орлов терпеливо ждал. Когда, наконец, «толстячок» закончил свои дела и внимательно посмотрел на Орлова своими маленькими глазами, Орлов объяснил ему суть своего вопроса. Дело состояло в том, что после введения на стройке более жесткого учета работы автотранспорта и ликвидации, имевших место приписок, автохозяйство перестало выполнять план перевозок по тонно-километрам, фактически же грузов стало перевозить значительно больше, чем прежде. Орлов просил откорректировать, снизить план по этому показателю.
Выслушав Орлова «толстяк» достал объемистый журнал, открыл нужную страницу и стал внимательно изучать цифры. Затем он понимающе улыбнулся Орлову и сказал:
– Молодцы правильно сделали, я бы очень просил вас поделиться своим опытом, правильное использование автотранспорта очень важный вопрос.
– Так значит,  договорились? – с облегчением спросил Орлов.
– Нет! – все с той же улыбкой ответил «толстяк», – я очень хочу помочь вам, но это не в моих силах. Вы ведь знаете, что планы у нас устанавливаются по достигнутым показателям. Если вам снизить план, то мне необходимо кому-то его увеличить. Но, простите, кто же добровольно возьмет на себя дополнительный план? Таких дураков нет. Так, что ничего не могу … – и он даже несколько смутился, его маленькие глазки подобрели.
– Так что же мне делать? – возмущаясь, спросил Орлов? – люди улучшили свою работу и сразу же перестали получать премии? Это несправедливо, в конце концов.
– Ничего сделать нельзя. Можно только одно: в этом году  завалить план, а уж в следующем мы его вам установим по результатам этого. Только так. – И он более доверчиво посмотрел на Орлова.
– Ну, а насчет премий решайте сами на месте. Вы ведь руководитель. А я, буквально ничем не могу помочь.
Разных дел в Министерстве у Орлова было еще много, он шагал по длинным коридорам, заходил из одного кабинета в другой. Кое-где были и удачи. До встречи с новым «куратором» заместителем министра Дубовым, Орлов обязательно хотел повидаться с Петром Егоровичем, но его все не было, а из приемной Дубова Орлова уже разыскивали. Наконец-то появился и Петров.
– Я уже доложила, Петр Егорович вас ждет, – сказала секретарша.
Петров действительно ждал Орлова и сразу без лишних фраз перешел к делам, ради которых Орлов приехал.
–  С Дубовым встречался? Нет. Тогда слушай. Дубов человек прямой, не любит всяких уклончивых рассуждений и маневров. Твой вопрос для него предельно ясен. Поручили форсировать новый завод, следовательно, необходимо его формировано строить. От тебя он потребует четкие графики выполнения этой задачи. Мелкие подробности он не любит, а вот что касается крупных узловых задач и наших просьб в другие министерства, тут он тебе большой помощник – загружай. Обо мне и ранее принятых мною решениях не вспоминай, вызовешь ревность. Ну, а в остальном ориентируйся по ходу дела.
– Теперь по поводу Дроня, – и Петров напомнил о его предложении поехать на соседнюю стройку, где Дронь работал главным инженером.
– Дронь уже перерос главного инженера ему нужно дать свое, самостоятельное дело, но на пару лет он для тебя был бы большой находкой. Поезжай, уговори, я помогу. Предупреждаю, что работать с ним будет тяжело, но, несмотря на это бери. Сапожникова мы не обидим, возьмем на работу в Москву, пусть поработает в центральном аппарате, его опыт нам очень пригодится. Заберем его в ближайшее время, чтобы место освободилось.
Предложения Петра Егоровича совпали с намерениями Орлова, он сам хотел поговорить о Сапожникове.
К Дроню Орлов решить ехать через неделю после возвращения к себе на стройку. Затем обсудили главный вопрос.
– У Дегтярева смело выкладывай свой план, – продолжал Петров, – он верит людям. Если будешь убежден в своих действиях, найдешь поддержку, ну а если подведешь,  то пеняй на себя.
Уже пора было идти к Дубову.
Дубов встретил Орлова весьма недоброжелательно.
– Где это вы шляетесь, товарищ Орлов, – грубо сказал он, рассматривая Орлова сквозь очки в золотой оправе, когда тот вошел в кабинет после доклада секретарши.
– И вообще, что это за дисциплина? – более вызывающе продолжил он, – вы прекрасно знаете, что мы с вами завтра докладываем в ЦК. Почему сразу же не заявились и не представились? Предупреждаю, если так пойдет дальше, мы с вами не сработаемся. Садитесь.
Дубов показал Орлову на свободное кресло напротив присутствующего при разговоре незнакомого Орлову мужчины. Начало было неудачным. Дубов был прав: Орлову ничего не оставалось,  как сказать, что впредь такого не произойдет. Вопреки предупреждениям Петра Егоровича, Дубов потребовал от Орлова подробнейший доклад о состоянии дел на стройке. Слушал внимательно, иногда перебивал, задавая наводящие вопросы.
Докладывая, Орлов рассматривал Дубова. Выглядел он лет на пятьдесят пять. Свою крупную голову с высоким лбом держал прямо, властно, несколько откидывая назад, когда произносил отдельные фразы рот его, кривился вниз, выдавливая слова с явным пренебрежением к собеседнику, пробуравливая его насквозь своими карими блестящими глазами.
Выслушав доклад, Дубов  разобрал те меры помощи, которые просил Орлов и записал вопросы в толстую книгу с мягким переплетом.
– Учтите товарищ Орлов, – кончая аудиенцию сказал Дубов, так ни разу не назвав Орлова по имени и отчеству, – мне эти ваши маневры не очень нравятся, завод начинайте строить немедленно, мне докладывайте обстановку еженедельно, лично.
Расстались сухо и холодно.
Только на следующий день, когда Орлов после удачного, как он считал, совещания в ЦК у Дегтярева, возвращался к себе в гостиницу, он смог правильно оценить Дубова. В ЦК Дубов переменился, был с Орловым заодно, поддержал его предложения.
Точку над «и» поставил Дегтярев, предоставив Орлову самостоятельно выполнять намеченный план. Сроки пуска нового завода были окончательно оговорены и установлены. Теперь все зависело от Орлова и его ближайших помощников.
















Глава 7. Большая любовь

Прошел месяц  с того дня, как Светлана последний раз видела Орлова, он ничего не сообщал о себе, и она не знала, что с ним.
Как-то Светлане сказали, что Орлов должен приехать в Москву, она ждала встречи, каждый раз с трепетом подходила к телефону, но он почему-то не звонил. Светлана затаила обиду.
К тому, что между ними произошло тогда, она относилась по-разному. Первое время, после отъезда Орлова, она не осуждала себя.
– Правильно ли она поступила, нравственно ли это, к чему это может привести?
Все эти вопросы не стояли перед ней. Ей было хорошо, ей хотелось, как она сказала ему тогда в ресторане, чтобы эти встречи были еще и еще. В это же время Светлана решила:
– следующее свидание должно быть подготовлено мной.
Где и как это произойдет, она не знала. Воображение рисовало то лесную сторожку, то шатер на берегу реки, то белоснежную яхту на голубых морских просторах.
Случайный разговор двух женщин, осуждавших третью, который она услышала в метро, подсказал место.
– Ты знаешь, где они проводят время? – с возмущением говорила одна из них.
– Он берет каюту на экскурсионный теплоход, на один день.
Чужая, ворованная мысль, нисколько не смутила. Река, ресторан и отдельная каюта на теплоходе, овеянная тайной, выглядели весьма романтично. Она съездила в речной порт, переписала в свою маленькую записную книжечку расписание.
– Когда накануне он позвонит, я закажу билеты.
То, что она – жена и мать так изощряется, обдумывая каждый шаг будущей измены, ее не тревожило.
Душа Светланы была полна приятными воспоминаниями, радужно рисовалось будущее. Но она не могла больше удерживать все в себе, ей хотелось кому-нибудь рассказать, излить свою душу, встретив Лизу, она тотчас пригласила ее к себе. Сидели друг против друга, пили кофе. Лиза нагнулась к своей сумочке и, открыв ее, достала пачку американских сигарет «Уинстон».
– Ого, это откуда? – с удивлением спросила Светлана.
– Есть тут один человек, – с некоторой загадочностью ответила Лиза, – дарит иногда. И, знаешь как? –
Лиза привстала, взяла пачку двумя пальцами и протянула Светлане:
– Лизочка, прошу вас, очень прошу, … нет, нет,   не отказывайтесь, я знаю, это вам будет очень приятно… так что, пожалуйста.
А сам смотрит так, ты себе просто не представишь, как.
Подруги закурили. Голубой дымок медленно тянулся с конца сигареты.
– Слушай Лиз, ты помнишь, тот вечер у вас, когда приехал Евгений?
– Конечно, помню, а что? – Ответила Лиза и с интересом посмотрела на подругу. Под ее пристальным взглядом Светлана покраснела.
– Да что ты, девонька, неужели … влюбилась? А я-то, а я давно предполагала. Ну, давай, давай, рассказывай! – и Лиза с нетерпением потянулась к ней.
Светлана, специально пригласила подругу, чтобы поделиться с ней, но теперь ей стало как-то неловко, и она безразличием ответила: – Да нет, я просто так вспомнила о нем.
Но Лизе ничего уже не надо было объяснять, она как заядлый охотник, почуявший крупную добычу, бросила в бой все свои способности. Светлана сдалась и, постепенно, сама того не замечая, стала рассказывать подруге все о своих встречах с Орловым, о чувствах к нему.
Но странное дело, чем больше она рассказывала, тем больше начинала понимать, куда она катится, на краю какой пропасти она удержалась. Особенно больно ее поразила мысль о том, что встречи с Евгением приведут ее к разрыву со своей семьей, с Арнольдом, Наташей. Готова ли она к этому шагу? А может еще не поздно отойти от края?
– Почему так? Я встретила наконец-то свою любовь и должна немедленно от нее отказаться? Как это несправедливо,– думала она.
– Знаешь, Лиз, – обратилась она к подруге, – я запуталась, мне необходимо сделать правильный выбор.
– Светлана, ты совершенно не современная женщина, да разве можно так, как ты? Ну, нравится, так и погуляй. Причем тут твоя семья? Сейчас на эти вещи все смотрят значительно проще.
– Нет, ты пойми, мне не нужна мимолетная встреча, или даже встречи, если хочешь. Мне он нужен весь, целиком, навсегда! Вот что происходит со мной. И всю сложность моего положения я поняла только сейчас, когда рассказала тебе все. Что делать, Лизка, что?
– Если это так серьезно, тогда брось его. Немедленно прекрати думать о нем, Светлана, ты умная. Да это немыслимо … Арнольд – отличный муж. Так что ты перестань.
Лиза ушла. Светлана впервые, за прошедшее время, трезво оценила то, что с ней происходит, и долго неподвижно сидела, пытаясь найти выход из того сложного положения, в которое она попала.
– Выбросить его из головы? Больше не встречаться?
Но она  не могла этого сделать, ей еще больше захотелось видеть его.

Влечение Светланы Архиповны к Орлову проросло на благоприятной почве – почве ее отчужденности к мужу. Но, как только Арнольд Григорьевич изменился, она лишилась того спасательного круга, с помощью которого можно было как-то оправдывать свои поступки. Теперь она не могла думать об Орлове, забывая про мужа. С каждым днем ее отношения с мужем улучшались. Произошло это так.
Арнольд Григорьевич давно почувствовал, что с женой происходит что-то неладное, и что это очень серьезно. Он испугался и каким-то шестым чувством понял, что если немедленно не переменит своего отношения к ней, то потеряет ее навсегда.
Однажды он неожиданно для Светланы, зашел за ней на работу. Это было первый раз за их супружескую жизнь, и она естественно испугалась, увидев его – плотного, солидного, с трудом протискивающегося между шкафов, набитых папками документов и чертежными столами.
– Арнольд, что-нибудь случилось? – с тревогой вскрикнула она. Но в то же мгновение, взглянув на его добродушную улыбающуюся физиономию, поняла: – Все нормально.
– Все в порядке, – ответил он, – я был по делам тут неподалеку и решил заехать за тобой, ну и, в конце концов, познакомиться с твоей работой. Ты  не возражаешь?
– Нет, нет, что ты? – почему-то обрадовавшись, ответила она.
– Проходи вот сюда, – Светлана взяла его за руку и, маневрируя в узких проходах, повела к своему месту.
Время подходило к концу рабочего дня, многие сотрудники, работающие в одной комнате со Светланой, приводили в порядок свои рабочие столы, складывали чертежные принадлежности. Появление Арнольда Григорьевича привлекло всеобщее внимание. Он подвергался самому тщательному изучению, как себя держит, в чем одет, насколько подходит к Светлане Архиповне, стар или молод, как говорит?
Когда он шел за Светланой, то чувствовал, как десятки глаз буквально пробуравливают его насквозь, и ему стало как-то не по себе. Чтобы рассеять возникшую неловкость, Арнольду Григорьевичу захотелось тотчас же о чем-нибудь спросить ее, и он начал быстро искать предмет для разговора.
– Интересно, какой современный жилой район, – сказал Арнольд, живо рассматривая расположенный поодаль, рядом с местом Светланы, макет города.
– Это наш город, – восторженно объявила Светлана и рассказала, где и когда этот город будет возведен. Арнольд Григорьевич внимательно слушал.
В машине ее ожидал новый сюрприз. На заднем сидении полу обернутый в белую бумагу лежал великолепный букет алых роз.
– Это тебе, – сказал Арнольд Григорьевич.
Что в сравнении с неожиданно преподнесенным букетом прекрасных цветов может более повлиять на женщину? Ничто…
Светлана была счастлива. Она сидела в машине как королева на троне, ее восторженный взгляд, бросал вызов всем окружающим: водителям машин, пешеходам на перекрестках:
– Вот я какая, смотрите.
Однако, постепенно прежнее чувство недоверия к мужу вернулось к ней и она задумалась:
– В чем дело? Чем вызвана такая перемена в его поведении?
Несмотря на то, что их семейная жизнь в последнее время нормализовалась, и внешне все выглядело благопристойно, они продолжали жить каждый своими заботами.
Арнольд Григорьевич, успешно защитив диссертацию, наконец-то получил долгожданное место заведующего кафедрой. Все это поднимало его в собственных глазах и давало повод вести себя по отношению к ней и окружающим людям с некоторым оттенком  превосходства. Светлана, получив признание на работе, считала, что может наконец-то быть с мужем на равных. Но он не признавал этого.
Арнольд Григорьевич притормозил у небольшого дворового садика.
– Светлана, – примирительно  сказал он, – ты удивлена и не знаешь истинной причины моего посещения. Потерпи, я постараюсь все объяснить.
Арнольд Григорьевич положил руку ей на плечо:
– Я понял, что вел себя по-хамски, как черствый эгоист. Прошу тебя, прости! Мы еще молоды, здоровы, полны энергией. В нашей жизни все должно быть красиво. Я больше не допущу размолвок. Зачем это нам?
Объяснение было неожиданным. И хотя оно приятно задело ее самолюбие, воспоминания того времени, когда они были в ссоре, тяжелым грузом лежало на сердце. Обида за те потерянные дни, несправедливость с его стороны, стремление задавить своим авторитетом, не допустить, чтобы она заняла равное с ним положение, сжало грудь, сдавило дыхание. Чтобы не выдать своего состояния она закашлялась и отвернулась. Но тотчас же вспомнила, раньше ей хотелось вот такой минуты, когда с его стороны будет полное взаимное доверие, откровенность. Она посмотрела на мужа, все еще пытаясь найти в нем те черты, которые вызывали неприязнь.
Арнольд Григорьевич улыбался. Если прежде его мясистый круглый подбородок, нос, несколько приплюснутый в ноздрях,  придавали его лицу вид бездушного, коварного человека, теперь выглядели добродушно, имели вполне нормальный вид.
– Света, родная, – сказал он и прижал ее к себе, – я хочу, чтобы все было хорошо. Согласна?
Она, молча, кивнула. Время шло, воспоминания об Орлове потускнели,  и ей казалось, что то, что произошло между ними, было глупым увлечением с ее стороны и больше никогда не повторится.

Голубое ласкающее море, которое обнимало и баюкало Светлану своими добрыми, нежными руками, жаркое южное солнце, приятная вечерняя прохлада роскошных парков с тонкими ароматами ночных цветов, белоснежные накрахмаленные салфетки в ресторане, тяжелые гроздья сочного винограда, – все было великолепно и радовало глаз.
Прежде они обычно проводили свой отпуск в доме отдыха или санатории, на этот раз Арнольд Григорьевич, снял номер в гостинице. Две комнаты: спальня и гостиная, большая, отделанная черным кафелем ванная, широкий, с видом на городской парк, балкон – лоджия, создавали комфорт и способствовали приподнятому настроению. С гостиницей им случайно повезло. Сезон находился в самом разгаре, и снять хотя бы небольшую комнату было невозможно. Правда, номер – люкс обходился дорого, по десять рублей в сутки, но они решили шикануть. Пользуясь отсутствием каких-либо расписаний и распорядков, Довжецкие вели совершенно привольный образ жизни, подчиняясь только собственным настроениям.
Они валялись на пляже, плавали к заградительным буям,  катались на шлюпке и даже пытались освоить водные лыжи, но у Светланы не получилось, она не смогла удержать буксирный трос.
Быстро загорев,  Светлана, шоколадно-коричневая, в специально привезенном для этого случая желтом купальном костюме, с удовольствием разгуливала по пляжу. Она замечала, что большинство мужчин беспрерывно бросали в ее сторону косые томные взгляды, а женщины завистливо отворачивались. Рассматривая в зеркале номера свое тело, она чувствовала, что приобрела особую женственную привлекательность. Это радовало. Арнольд Григорьевич сильный со своей спортивной фигурой, был всегда рядом, ходил в обнимку, готов был носить на руках. А вечерами Светлана, нарядившись в свое длинное темно-вишневое вечернее платье, любила танцевать в одном из ночных ресторанов. Их уже многие ждали везде – в гостинице, на пляже, в ресторане, встречали улыбками, радостно приветствовали.
В этот вечер Светлана Архиповна с мужем сидели в компании из четырех супружеских пар, которая постепенно сложилась вокруг них: Алексей Александрович Прянишников и его жена Нина, оба москвичи, работающие в Большом гастрономе, доцент философии Стариков из Днепропетровска, который вместе с супругой Анной Павловной познакомились с Довжецкими, обедая за одним столом, и Саше Переверзев – полярный летчик, страстный любитель водных лыж, с невестой Галей, приехавший из Волгограда. Прянишниковы  жили с Довжецкими на одном этаже через два номера: Алексей Александрович, в противоположность своей жене, был человеком спокойным рассудительным, любившим больше делать, чем говорить. Он смотрел с высоты положения, позволяющего все иметь и пользоваться благами, недоступными другим. Сегодня принимали, согласно очередности, которая установилась между новыми знакомыми, Прянишниковы. Алексей Александрович, с удовольствием наблюдал, какое впечатление производит на гостей стол из набора редких вин и закусок, который он организовал в чужом городе, и который очевидно, мог бы быть гордостью местного гастронома.
Нина, считала себя страстной театралкой, и любительницей различных искусств.  Всем она говорила, что совершенно случайно попала в торговлю, где работала кассиршей и, что ее удел – сцена. Она сидела подле Старикова, разряженная, с большими золотыми серьгами – кольцами в ушах и темно-алыми накрашенными помадой губами, полная здоровья и загоревшая. Не мигая длинными, приклеенными ресницами Нина победоносно смотрела на него.
– Нет, вы только подумайте, Паша, – покровительственно говорила она, распространяя на философа аромат тончайших французских духов, – вы человек тонкой души, вы должны это правильно воспринять. Этот ублюдок вышел вместе с Лавровой. (Речь шла о пьесе, которую вчера смотрели всей компанией, в находившемся на гастролях известном московском театре).
– Какой из него Антоний, он жалкий раб, а не римский царь… какие жалкие движения…
– Простите, Нина, – попытался уточнить Стариков, – Антоний не царь, а триумвир.
– Ах, какая разница, – возмутилась Нина, – дело ни в том. А как он упал на меч в пятом акте? – оправившись, продолжала она.
– Он просто облокотился на свою трость,  а не убил себя. Но она, Лаврова, умерла великолепно. Настоящая Клеопатра! Нет, вы только подумайте, я этого от них не ожидала.
Старикову не хотелось слушать Нину. Он мучительно ждал, когда же, наконец, она закончит и отпустит его. Он даже попытался встать и перейти в другую, мужскую компанию; но Нина так испытывающее посмотрела на него так, что Старикову стало неловко,  он покорился и остался сидеть рядом. Он слушал Нину, совершенно не вникая в смысл ее слов, и думал о своей работе. Ему, как он считал, удалось найти правильное соотношение между теоретическими и эмпирическими исследованиями и дать этому соотношению правильное философское толкование. Мысль эта пришла недавно и,  Старикову очень хотелось поделиться с Арнольдом Григорьевичем, но Нина не отпускала.
– Вы не видели «Горящую жирафу» Дали? – теперь уже перейдя на живопись, пыталась ошеломить Старикова Нина.
– Это потрясающее! Обезображенный торс Венеры, искаженное от ненависти лицо. Это новое, параноидно-аллегорическое направление в живописи, мне импонирует.
– Но, простите, – еще раз перебил ее Стариков, – параноидно-аллегорические направление, в переводе на простой язык, означает «бред сумасшедшего».
– Да, да, все вы так говорите, когда слышите о чем-то новом, – возмутилась Нина и даже отвернулась от него.
Светлана Архиповна сидела напротив молодой пары, любовалась ими, и слушала рассказ Саши о полете в полярную ночь.
– Летчик – ночник не испытывает сомнений, летчик – ночник привык подавлять свои чувства, верить приборам, сохранять спокойствие даже тогда, когда доверять светящимся стрелочкам делается, вдруг прямо-таки невозможно, – рассказывал Саша, ощущая на себе осторожный, влюбленный взгляд Гали.
Светлане было приятно смотреть на молодую пару. Влюбленность, выраженная в каждом движении Гали, в ее восторженных глазах, мимике лица, передалось Светлане, и она как бы трансформировала это состояние. Слова Саши доносились откуда-то издалека и не доходили до ее сознания.
– Облака, сплошная чернотища, ни горизонта, ни звезд, ни верха, ни низа.
Чувство, наполнившее Светлану, было неопределенным. Она посмотрела на мужа, который о чем-то беседовал с Прянишниковым, он понравился ей. Последнее время, особенно здесь на курорте, Арнольд Григорьевич доставлял ей только радость. Он переменился, предупреждая каждое ее  желание, был очень внимательным – и это сыграло свою роль.
На какую-то долю секунды Светлана вспомнила Орлова, но тотчас, отбросив мысли о нем, вновь посмотрела на мужа.
– Только он! Он хороший и милый человек. Он заслуживает моей любви, – подумала она об Арнольде, и ей стало стыдно за только что промелькнувшее воспоминание. Чтобы подтвердить свое расположение к мужу, Светлана подошла к нему и, став за спиной его кресла, обняла за плечи.
Арнольд Григорьевич,  очень увлеченный беседой с Прянишниковым, удивленно оглянулся, на его лице появилась досада на то, что кто-то помешал их разговору, но узнав жену, он переменился и прижал ее руки к себе.
– Это ты? А мы с Алексеем Александровичем беседуем. Ты знаешь, у Алексея такие связи, он обещал мне помочь войти в гаражный кооператив, строящийся недалеко от нас. Ты ведь знаешь, я несколько раз пытался, но безуспешно. А вот он, обещает.
– Я не обещаю, я точно устрою, – самодовольно, удовлетворенный тем, что он и для этих людей может все сделать, ответил Прянишников.
– Так, вы Алексей Александрович, тоже автомобилист? – не снимая рук с плеч мужа, спросила Светлана.
– Нет, у меня нет собственной машины, ответил Прянишников, – зато машина есть у моего племянника и этого для меня достаточно.
– К сожалению, по некоторым соображениям я не могу быть автовладельцем, – продолжал он.
– Ну да ладно, что-то мы все разбрелись. Прошу Вас, – Алексей Александрович обратился ко всем, жестом приглашая выпить и закусить.
Стариков, обрадовавшись возможности наконец-то отвязаться от Нины, сел рядом с Арнольдом Григорьевичем. Выбрав, подходящий момент он обратился к нему с вопросом:
– Скажите, Арнольд Григорьевич, как вы относитесь к проблеме теоретических и эмпирических исследований в современной науке? Какому направлению вы придаете большее предпочтение?
Арнольд Григорьевич задумался. Что он мог сказать? Он не относил себя ни к первому ни ко второму направлению. Он был делец, организатор. Но чтобы не упасть лицом в грязь, ответил:
– Теоретические исследования являются более характерными для настоящей науки, и я придаю им большее значение.
Павел Лукич Стариков оживился:
– Видите ли, взаимодействие мыслительных и чувственных механизмов отражения действительности не противоречат друг другу. Хотя для диалектико-материалистической гносеологии непреложным принципам является тезис материалистического сенсуализма, источник всякого знания есть ощущение, восприятие, чувственность.
Стариков говорил, его мысль еще более отточилась, он торжествовал, и чтобы его не прервали, говорил быстро, без пауз:
– Специфика всякого исследования, связанна не с  тем, что теоретически представляет собой уровень некого «чистого интеллекта», а эмпирика – уровень чувственного отражения.
– Все-таки хорошо, что меня не беспокоит подобные вопросы, – думал Арнольд. – Надо же вокруг простой истины, что практика всегда дополняет теорию и наоборот, разводить такие антимонии.
– Дело в том, что эмпирические исследования, – продолжал Стариков, – направлены непосредственно на ...
– Что это вы мужчины, – вмешалась в разговор жена Старикова, – всегда, как выпьете, разговариваете о работе, а на работе, разговариваете о футболе. Прекратите, нам это не интересно.
– Пойдемте гулять, сегодня такой прелестный вечер, – предложила Нина.
Светлана шла, опершись на руку Арнольда. Стоял прелестный южный вечер. Радость от того, что все хорошо, что все устроилось, и у нее наступило душевное спокойствие, казалось, перешли в окружающий мир. Светлана посмотрела на мужа. Он поймал ее взгляд. В его глазах она прочла желание угодить ей, сделать все, чего она захочет. Ей стало как-то неловко за свое прежнее отношение к нему и чтобы освободиться от мучавших переживаний, Светлана сказала:
– Арнольд, я была несправедлива, я виновата перед тобой. Мне казалось, что для тебя безразлична моя жизнь, мои успехи по работе, и я дурно думала о тебе. Прошу тебя, прости меня.
Арнольд Григорьевич, вместо ответа, ближе прижал ее к себе.
Но, как и все на свете, отпуск вскоре кончился, и Довжецкие вернулись в Москву.

Орлов много работал. Требовалось наладить огромный механизм стройки, раскинувшейся на десятки квадратных километров.
Ежедневно принималось множество решений, издавались приказы, давались указания, проводилась большая организаторская работа с различными людьми.
Орлов только вернулся от  Семенова, где наконец-то удалось сколотить костяк для нового управления инженерно-техническими работниками из действующих подразделений.
Он пригласил всех в вагончик Семенова, и целый час объяснял людям их служебные обязанности, а также общие задачи управления. Инженеры внимательно слушали, понимающе кивали, но, как ему показалось, еще очень слабо представляли свою будущую работу. Особенно запомнилась женщина лет тридцати пяти – старший инженер производственного отдела. Она сидела напротив Орлова и каждый раз, когда он спрашивал – Ясно? – Старательно наклоняла свою гривастую голову и убедительно отвечала: – Да.
Но по ее голубым глазам, затянутым туманной поволокой Орлов понимал, что она витала где-то в небесах.
– Ничего, жизнь быстро заставит во всем разобраться, – думал Орлов, размешивая сахар в стакане чая, который принесла и аккуратно поставила перед ним секретарша, подложив под стакан кусочек белой  бумаги.
Орлов по окончании совещания, подумал, что Семенов, в общем, мужик не плохой, потянет.
В кабинете стояла необычная тишина: телефоны молчали, посетителей не было, начальник строительства, обрадовавшись этой небольшой паузе, позволил себе несколько расслабиться.
В такие минуты он всегда думал о Светлане:
– Как он относится к ней? Что эта за связь? Следует ли ее продолжить?
Они давно не встречались, В прошлый раз, когда он приезжал в Москву он вечером, после совещания в ЦК, улетел спецрейсом.
Задребезжал телефон. Орлов вздрогнул, и еще не успев переключиться от захвативших его воспоминаний, нервно схватил трубку ближнего к нему черного аппарата:
– Орлов, – невнятно промолвил он, но никто не отвечал. Звонок телефона, но уже более настойчивый раздался вновь. Тогда окончательно очнувшись, Орлов угадал, откуда идут эти требовательные сигналы и уже уверенно снял трубку с белого аппарата. Звонил начальник главка – Бахтин.
– Завтра в «Минхиме» рассматривают план будущего года, приглашают меня, – откуда-то издалека кричал Бахтин.
– Мне нужен кто-то из вас. Пришли главного или зама по химии. Бахтин знал, что сейчас у Орлова много забот и тревожить его лично не хотел.
Но Орлов решил иначе:
– Я прилечу сам. Будущий год для меня очень важен.
То, как спланируют будущий год, было действительно очень важно, но наряду с этим было и другое, желание встретить Светлану. Об этом Орлов естественно ничего не сказал Бахтину.
На следующий день Орлов прилетел в Москву, Едва устроившись в гостиницу, он позвонил к Светлане в институт. Но ни в первый, ни во второй день своего пребывания в Москве застать ее на работе не смог.
Теперь, когда все дела были позади, Орлову захотелось повидать Светлану без предупреждения.
Справившись как найти «Гипрогорпроект», Орлов шагал по улице Горького, минуя одну за другой остановки транспорта. Лезть в переполненные троллейбусы не хотелось. Встречная, по-столичному нарядная, толпа лишь частично отвлекала его внимание, мысли его сосредоточились на предстоящем свидании. В том, что он сегодня обязательно увидит Светлану, Орлов не сомневался. Он настолько сильно желал этого, что даже и помыслить не мог, что встреча не состоится.
Миновав гостиницу «Центральная», он вышел на Пушкинскую площадь. Здесь на бульваре у кинотеатра «Россия», столпилось много людей. Некоторые стояли у памятника, очевидно в ожидании свидания, другие, оживленно беседовали, или молча, сидели на парковых скамейках.
Орлов намеренно, чтобы успокоится от навязчивых мыслей, выбрал свободное место и осмотрелся. Внимание привлекла молодая пара с мальчиком лет шести, все время крутившимся у их ног. Ребенок – бутуз в коротеньких голубых штанишках и белых в черную поперечную полоску гольфах, то дергал за полу мать, то залезал на колени к отцу, то отбегал от них далеко в сторону, то кормил хлебом сизых голубей и затем топал на них ножкой, пытаясь поймать взлетающую птицу. Мать, иногда больше для приличия, покрикивала на него. Оба, муж и жена, видно очень любили друг друга. Пара эта взволновала Орлова. Он вдруг представил себе на месте молодой женщины Светлану и на месте резвящегося  бутуза, ее дочь – Наташу. Мальчик в это время, стоял на скамейке между своими родителями, обнимал их обоих за шею и притягивал друг к другу. Орлов отвернулся.
– Вот так-то, дорогой мой, хочешь угрызений совести? Брось, прекрати думать о ней.
Он чуть вытянул ноги и закрыл глаза. И тот час, как наваждение, перед ним встал образ Светланы. Тогда Орлов открыл глаза, и все исчезло. Он вновь, закрыл, открыл. Видение то появлялось, то исчезало.
– Нет! Это невозможно, надо все прекратить! А ты попробуй, распрощайся, – поддразнивал внутренний голос.
Вся сложность взаимоотношений Орлова к Светлане заключалась в том, что для Орлова это были не случайные встречи. Если бы так, то все было бы просто: встретились, погуляли, переспали, и все прошло. Так с ним было несколько раз до женитьбы. Теперь только одна мысль о физической близости со Светланой вызывала у него чувство отвращения к себе. Следовательно, он хотел большего. Но это «большее» сразу же возводило  между ними непреодолимую стену. Этой стеной была семья Светланы, ее муж и дочь. О том, что у нее есть реальный муж, он прежде как-то не задумывался. Теперь эта мысль раздражала,  выводила его из себя, приносила душевные страдания. Дело заключалось не столько в том, что этот реальный муж жил с ней вместе, ел, пил из одной посуды, спал, наконец, с ней в одной постели, сколько в том, что он – муж был отцом ее дочери, человеком возможно порядочным, совершенно не подозревающим того, что Орлов готовит против него.
– А что, и попробую! Вот посмотришь.
Орлов встал и, боязливо озираясь,  не разгадал ли кто его черных намерений, ушел. Он сел в первое такси, назвал нужный адрес и через несколько минут, мчался на встречу со Светланой.

Несколько дней, которые остались от отпуска, Светлана Архиповна собиралась посвятить Наташе и приведению в порядок, накопившихся после длительного отсутствия, домашних дел. В четверг позвонил Корнилов и, как всегда наговорив кучу любезностей, попросил заехать в мастерскую.
– Светлана Архиповна, я задержу вас, буквально, на несколько минут. Вы обязательно должны посмотреть новое компоновочное ядро квартала «Е». Завтра я отправляю проект на экспертизу, – сказал он.
Светлана обрадовалась и на следующий день, одев свой новый светлый костюм, так хорошо оттеняющий ее темную от загара фигуру, приехала во второй половине дня.
Было много радости, восторгов, «Ох» и «Ах». Она посмотрела компоновку, которую Корнилов мог отправить и без нее, встретилась со всеми друзьями, и  закончив дела,  в превосходном настроении, вышла из института, направляясь в сторону, полюбившейся булочной-кондитерской, где всегда торговали пирожными «Безе».
Визг таксомотора затормозившего перед ней напугал ее. Она, вздрогнула, остановилась. Передняя дверка открылась, и из машины с шумом выскочил Орлов.
– Светлана! Как здорово, а я ведь к вам. Просто повезло, а то бы и не застал! – громко восторженно говорил он.
Почему-то перебирая ногами Орлов сиял и ему незачем было объяснять, как он рад этой встрече.
Застигнутая врасплох, совершенно не подготовленная, Светлана стояла, широко раскрыв глаза, смотрела на него, такого оживленного, веселого не зная, что и говорить. То, что она еще совсем недавно решила прекратить с ним всякие контакты мгновенно улетучились. Ей вновь захотелось быть рядом.
– Но, что это? Как я могу, после этого, когда с Арнольдом все наладилось? – Легкая тень пробежала по лицу. Орлов заметил ее смущение и, не дав опомниться, посадил в такси.
– Поехали, – отрывисто сказал он водителю и повернулся к Светлане.
– Нам нужно поговорить, давайте уедем куда-нибудь, где бы мы были одни.
Машина тронулась. Шофер – мужчина лет тридцати, одетый в шестиугольную кожаную фуражку, и джинсовую рубаху с закатанными рукавами, повернулся к  пассажирам и спросил:
– Так куда едем?
– В Ботанический, пожалуйста, – ответила Светлана.
За эти несколько секунд, она успела оправиться и уже более трезво оценила обстановку:
– Да, да, очень хорошо, нам действительно пора объясниться.
Но его смеющиеся, радостные глаза притягивали и, чтобы навести преграду, уйти из-под их влияния, Светлана сказала:
– Я только, только приехала из отпуска. Мы с мужем очень хорошо провели время, великолепно отдохнули.
Она особенно подчеркнула слова «мы с мужем». Орлов почувствовал это: «мы с мужем» больно резанули его, он растерялся, глаза потускнели.
– Ты будешь либо со мной, либо с ним, – подумал он, – сегодня все решится.
В ботаническом саду, куда они быстро доехали, было пустынно. Лишь отдельные пары мелькали вдали, какая-то пожилая женщина укачивала в коляске младенца. Был конец августа, время, когда лето еще не кончилось, но во всем уже чувствуется приближение осени. Шли молча. Чтобы как-то прервать неловкое молчание, Орлов показал на голубую ель и спросил:
– Интересно, а что там написано на табличке?
– Наверное «ель голубая»,– в тон ему ответила Светлана. Она догадывалась, о чем хочет говорить Орлов, в ней боролись противоречивые чувства.
С одной стороны ей хотелось (еще больше, чем прежде), чтобы он признался, что любит ее, но было страшно: – необходимо тогда что-то сказать в ответ?
О том, что можно не отвечать, она не думала. Она чувствовала, что сама любит его, что он ей необходим. С другой стороны она понимала: все надо кончать, все зашло слишком далеко.
– Сядем, – сказал Орлов, – показывая на большую садовую скамейку, которая стояла в некотором отдалении от главной аллеи. Светлана села. Орлов, вначале стоял, затем тоже сел.
– Светлана, – каким-то глубоким не своим голосом сказал он, и затем, уже более твердо добавил, – нам необходимо объясниться! В прошлый раз мы договорились о встрече и вот, наконец,  встретились, только через четыре месяца. За это время я много передумал о тебе. Ты мне нужна.
– Боже мой – мелькнуло в голове Светланы, – Милый, родной, возьми меня, я вся твоя, – и она подалась к нему.
Не догадываясь о ее чувствах,  Орлов продолжал:
– Наши взаимоотношения очень сложны. Я понимаю. Только что, когда я ехал к тебе, я решил: на этом все, я ставлю точку. У тебя есть муж. Кто он? Какой? Хороший или плохой я не знаю и не хочу знать! Давеча я решил, что не имею права на тебя, … но теперь, когда вновь вижу тебя, чувствую, что это не так, что это не правда.
Он говорил медленно, с расстановкой. Каждое слово давалось с трудом.
– Ты нужна мне вся. Нужна навсегда. Может это и глупо, но это так. Решайся, и я увезу тебя.
Светлана сидела, питаясь, сжавшись в комочек, какое-то наваждение нашло на нее и ей захотелось тот час же броситься в его объятия, она еще ближе подалась к нему, взяла за руку. Он быстрым рывком притянул ее к себе, но она в какую-то последнюю долю секунды вспомнила про мужа и дочь с силой оттолкнула его. Не в состоянии справиться с нахлынувшими чувствами, она, закрыв обеими руками лицо, вдруг заплакала навзрыд.
– Это невозможно, сквозь слезы говорила она, – я очень, очень вас ...
Она остановилась, она не могла  произнести это слово «люблю».
– Нет, нет, я очень виновата перед вами… я сама,… но прошу вас … это невозможно … прошу вас, … уходите! Простите меня.
Она отвернулась от Орлова, обняла обеими руками спинку скамьи, ее плечи продолжали подергиваться.
Орлов встал. Он понял, что она отвергла его, и на это у нее есть веские причины. Он понял, что спорить бесполезно: он не имеет прав на это. – Что же, хорошо! Значит все закончено. Все! Баста.
Орлов тихо, вначале медленно несколько раз обернувшись, а затем все быстрее и быстрее, уже не оглядываясь, зашагал к выходу.
Светлана почувствовала, что он уходит и уходит навсегда. Ей хотелось посмотреть в сторону Орлова и крикнуть:
– Постой! Куда же ты! Вернись.
Но она не сделала этого и еще крепче вцепилась в решетки садовой скамьи.

Довжецкие всегда завтракала по воскресеньям вместе в большой комнате, служившей одновременно гостиной и столовой. Это событие, традиционное для их небольшой семьи, в течение недели ожидалось, к нему готовились. В эти дни стол накрывался белой накрахмаленной скатертью; каждому члену семьи ставился полный набор: блюд подавались, красиво приготовленные и уложенные, на больших сервизных тарелках, с которых уже затем еда перекладывалась каждому в его прибор. Все вкусное, что удавалось достать за неделю, складывалось и сохранялось к воскресному дню. Словом, воскресный завтрак, превратился в своеобразный семейный праздник.
–  Что у тебя нового на кафедре? – спросила Светлана Архиповна, подкладывая мужу кусок жареной осетрины и заливая его сверху белым ароматным соусом.
–  Наталья, перестань вертеться, сядь прямо.
Наташа, чистенькая, свеженькая, все время поворачивалась в сторону игрушечного столика, расположенного тут же в гостиной, где так же, как и за большим столом, все было сервировано и две ее куклы важно восседали на маленьких стульчиках.
– Как тебе сказать, – ответил Арнольд Григорьевич, намазывая хлеб печеночным паштетом, – нового как будто ничего нет. Хотя пожалуй есть – двигаю вперед молодые кадры … ты, наверное, помнишь Воронина, Берестова.
Арнольд Григорьевич несколько призадумался, Берестов и Воронин, которых он сейчас продвигал, были для него, удобными людьми. Он видел как они, особенно Берестов, стремятся угодить ему. Он тут же вспомнил, как накануне Берестов, зашел и от самой двери, мягко ступая на носки, подошел к нему, преданно посмотрел и попросил:
– Арнольд Григорьевич, позвольте. –
Затем наклонился и двумя пальцами снял ниточку с его пиджака. Сложилось впечатление, что он специально пришел за этим,  и других вопросов у него нет.
И хотя Арнольд Григорьевич понимал, что такая чрезмерная учтивость это чистейший подхалимаж, ему было приятно.
– Так вот, Берестов подал на конкурс старших научных сотрудников, и я поддерживаю его – закончил Арнольд.
– Мама! –
Наташа застенчиво посмотрела на мать и отодвинув стул, встала, – ты помнишь вчера … 
Она гордо выпрямилась и продекламировала:
– Убейте меня! –  сказал бедняжка и опустил голову, ожидая смерти, но что же он увидел в чистой, как зеркало, воде? Свое собственное отражение! Он был уже не безобразною темно-серою птицей, а лебедем.
– Браво, ты умничка, – радостно сказала Светлана Архиповна, повернув свои прекрасные глаза в сторону дочери, – так хорошо запомнила.
Вчера они, читали сказки Андерсена, и Наташе особенно полюбился «Гадкий утенок».
– Ты кушай, что же ты ничего не ешь, так нельзя. – Светлана Архиповна с любовью смотрела на дочь, которая за лето выросла, похорошела, на ее пухленьких щечках появились две привлекательные ямочки.
– Папа, а куда мы сегодня поедем? – спросила Наташа, отправляя маленькие кусочки к себе в рот и делая вид, что она обратила внимание на замечание матери. Ты ведь обещал свезти нас в Архангельское?
– Нет, сегодня я не могу, я занят, – ответил Арнольд Григорьевич, – вы сегодня без меня, с мамой сходите в кино.
Светлана удивленно посмотрела на мужа, о поездке в Архангельское договорились еще в середине недели.
– Что это, такое важное произошло, что ты не можешь выполнить данного обещания? – с некоторым раздражением спросила она.
– Дело в том, что мне обязательно нужно встретиться с Алексеем, я ведь дал слово.
– Ах, вот оно в чем дело! – Вспыхнула Светлана.
– Поездка с женой и дочкой уже не так важна, а встреча с каким-то проходимцем, да, да, я не боюсь этого слова, превыше всего. Ты не поедешь к Прянишникову!
– Я поеду, – твердо сказал Арнольд, – и вообще, прошу тебя, не вмешивайся в мои дела.
– Нет, ты не поедешь! – между супругами назревал скандал, Светлана чувствовала, что глаза ее влажнеют, и чтобы не показать этого дочери, она отвернулась.
Знакомство с Прянишниковым продолжилось и здесь, в Москве. Знакомство это, было неприятно Светлане Архиповне. Она не находила в этом ничего интересного, напротив, считала Прянишниковых людьми совершенно иного не их круга. Но Арнольд Григорьевич сошелся с Алексеем Александровичем, часто с ним встречался, приглашал Прянишникова к себе, возил Светлану к ним на загородную дачу. Светлана видела, что Прянишниковы живут не по карману. Что всю ту роскошь: китайские золоченые сервизы, персидские ковры во всех комнатах двух этажной дачи, инкрустированную мебель на гнутых ножках – достойную выставочных залов музеев, драгоценности пышногрудой Нины, – нельзя приобрести на трудовые доходы. Побывав у Прянишниковых, Светлана и себя считала соучастницей этой их нечестной, как ей представлялось, жизни. Арнольд Григорьевич, напротив, ничего преступного в этом не видел, он считал что Прянишников умеет делать дела, и в этом нужно у него учиться.
Прянишников устроил ему гаражный кооператив, затем ни без его помощи Арнольд Григорьевич, продав свою старую, приобрел новую машину. Они подружились. Светлане было странно, она не понимала, что может быть общего между доктором наук и заведующим отделом гастронома, и ей не хотелось, чтобы эти встречи продолжались.
Арнольд Григорьевич, решил пойти на уступку.
– Не будем спорить, – примирительно сказал он, – я постараюсь съездить на пару часов, быстро вернусь, и мы поедем в Архангельское.
Воскресный праздник был испорчен и Светлана, занимаясь с дочерью, в ожидании возвращения мужа, не могла расстаться с мучившими неприятными мыслями. Та иллюзия в их семейной жизни, за прошедшие несколько месяцев после отпуска, постепенно начала рассеиваться. Она делала все, чтобы этого не произошло: не обращала внимания на его отдельные выпады, не придавала значения некоторому охлаждению в их отношениях, выполняла все его просьбы, соглашалась даже на поездки к Прянишниковым, стремилась потакать ему, но все оказалось напрасным.
И вот теперь этот последний случай. В который раз Арнольд Григорьевич нарушает ранее данные им же обещания, и в угоду собственным развлечениям, оставляет ее одну.
– Ну да ладно, бог с ним, надо как-то приспосабливаться  и смириться. У других бывает еще хуже, – пыталась успокоить она себя.
Прошли обещанные два часа, а Арнольда все еще не было. Светлана подошла к окну, пытаясь в каждой проезжающей машине, отыскать Арнольда.
Позвонили. Ну, наконец-то – подумала она и пошла, открывать дверь.
– Но как же я прозевала? Звонок раздался вновь.
– Да ведь это телефон! – с досадой на то, что перепутала и только сейчас поняла, вскрикнула Светлана. Подошла к телефону, сняла трубку.
– Это я, видишь ли, обстоятельства сложились так, что я не смогу приехать.
В разговоре наступила пауза. Арнольд, очевидно, подбирал следующую фразу. Светлана молчала.
– Прошу тебя, сходи с Наташей в кино, – попросил он после минутного молчания. – Я приеду позже и тогда все объясню.
– Но ведь ты во второй раз обещал! – вырвалось у Светланы. – Как ты смеешь так обманывать. – И тот час же поняла, что дальнейшие вопросы только унизят ее, осеклась.
– Я ведь сразу сказал, что не смогу, – повышая тон, произнес Арнольд. – И вообще, в конце концов, – уже раздраженно продолжил он, – могу я иметь какую-нибудь свободу.
 Светлана не ответила. Подержав немного трубку, она положила ее на рычаг. Она чувствовала себя униженной, ей было больно и до слез обидно.

Арнольд Григорьевич, пообещав жене вернуться через два часа, сделал это не с кандачка. Он точно рассчитал свое время: дорога от дома до Доброва, за которым он должен заехать, займет 15 минут. Поставить машину, подняться на восьмой этаж в лифте пять минут, сборы Доброва и спуск к машине десять минут, дорога от Доброва до гастронома Алексея Александровича двадцать минут, разговор с Прянишниковым двадцать минут, обратный путь домой тридцать минут. Итого получалось один час сорок минут.
Причиной столь срочного отъезда Арнольда Григорьевича, было обещание, данное им Алексею Александровичу.
Дело состояло в следующем. Прянишников, занимая известное положение в торговом мире и имея достаточные связи, чтобы занять еще большее, не имел высшего образования. А в данный момент в ход шли люди только с высшим образованием, либо, на худой конец, те, которые учились в высшем учебном заведении и имели так называемое «незаконченное высшее». Прянишников обратился к Арнольду Григорьевичу с просьбой, найти ему человека, который помог ему поступить в институт. Арнольд Григорьевич пообещал это сделать. Он навел справки о работающих в вузе, нужном для Прянишникова, и натолкнулся на Доброва, с которым вместе учился еще в аспирантуре.
Когда Довжецкий позвонил к Доброву, он все еще сомневался: – тот ли это Добров?
Телефонный разговор рассеял все сомнения. Добров сразу же вспомнил Арнольда Григорьевича.
– Арнольд!.. Виктор! – кричали они в телефонную трубку, перебивая друг друга, – сколько лет, сколько зим? –
Высказав приятелю существо своей просьбы, Арнольд Григорьевич договорился о встрече, не забыв предупредить, чтобы тот захватил пустой портфель.
– Отоваримся, –  многозначительно сказал он, – все же центральный гастроном, есть все, что душе угодно.
К Доброву, Арнольд Григорьевич доехал, точно по графику. Но уже на втором этапе, несмотря на попытки унять страсти старого приятеля и ускорить его сборы, было потеряно лишних полчаса. На улице по дороге в гастроном они, попав в зеленую волну, шли хорошо, но на Октябрьской площади движение закрыли (встречали какую-то делегацию), и пришлось ехать в объезд. Образовалась пробка. Все усилия Арнольда Григорьевича, проскользнуть между сигналившими легковыми машинами, такси, грузовиками, ни к чему не привели. Когда в объезд, миновав, в конце концов, рассосавшуюся пробку, добрались до места, на весь путь от Доброва до Прянишникова ушло пятьдесят минут, вместо полчаса. Спускаясь в подвал гастронома, где размещались склад и конторка Прянишникова, Арнольд Григорьевич с досадой посмотрел на часы. Два часа были на исходе.
Подвальный этаж, расположенный под торговыми залами, представлял собой огромную мастерскую – склад, где беспрерывно разгружались автомобили, расфасовывались товары, разделывались мясные туши, перевозились из секции в секцию тележки и контейнера, нагруженные картонными коробками, деревянными ящиками, пустыми и полными бутылками. Тут работало много людей, чем-то занятых, снующие взад-вперед, одни в белых, другие в темных халатах. Среди всей этой суеты и деловитости, Арнольд Григорьевич, с трудом разыскал конторку Прянишникова. Алексей Александрович, в больших квадратных роговых очках, которых прежде он не носил, сидел за письменным столом и что-то писал.
– Наконец-то, – сказал он, увидев входящих Довжецкого и Доброва, – здравствуйте, я вас жду. Присаживайтесь.
Он первый протянул руку Доброву:
– Очень приятно познакомиться. Я задержу вас здесь на несколько минут, о делах поговорим в другом, более приятном и, укромном местечке.
– Толик, – крикнул Алексей Александрович, обращаясь куда-то внутрь склада. Через минуту перед ними стоял огромный детина в белом халате, подпоясанном ремнем, в узбекской тюбетейке на затылке.
Алексей Александрович протянул ему портфели гостей и приказал:
– По полному набору и, чтобы быстро! Детина понимающе кивнул и исчез.
– Свежайшие балычки, колбаса сырокопченая, икорка и еще кое-что, по мелочам, – разъяснил Прянишников.
– Алексей, я очень тороплюсь, – сказал Арнольд Григорьевич, взглянув на часы и увидев, что два часа, обещанные жене, уже прошли и нужно срочно возвращаться домой, – может вы с Виктором Константиновичем сами...
– Арнольд! – обиделся Прянишников, – я не ожидал от тебя этого. В такой важный момент.
Арнольд Григорьевич опять вспомнил о том, как много сделал для него Прянишников, ему стало неловко, и он решил: – ладно задержусь.
Подошел Толик с двумя набитыми портфелями.
– Куда? – Отнеси в свою, поедем вместе. Потом развезешь по домам, – сказал Анатолий Александрович.
– Постой, еще вот что, – задержал он Толика, – возьми ключи у Арнольда Григорьевича и отгонишь его машину.
– Придется немного … ради знакомства, – обратился он к Арнольду. – А на него – он кивнул на Толика, – можешь положиться, сделает по первому классу.
Прянишников нагнулся к ящику письменного стола и достал красивую коробку французского коньяка «Камю»
– Это вам, – обратился он к Доброву, – мой небольшой презент!
– Отнести туда же, Толик. –  Тот ушел.
– Простите, сколько с меня? – как-то неловко, спросил Добров и полез в карман за бумажником.
– Ах, да! – Прянишников достал счеты, щелкнул несколько раз костяшками, что-то бурча под нос.
– По восемь сорок, – не моргнув глазом, сказал Прянишников.
Добров недоуменно посмотрел на Арнольда, сопоставляя эту небольшую сумму с набитыми портфелями дорогих продуктов, как бы призывая его разъяснить: – в чем дело?
– Не камни ведь он туда положил? – подумал Добров.
– Да, да – утвердительно, как нив чем не бывало, ответил Арнольд.
В небольшом отдельном кабинете ресторана, в котором был накрыт стол, обслуживала миловидная официантка по имени Мила. Анатолий Александрович вел себя здесь как свой человек: приглашал самого «хозяина», – директора ресторана, отдавал распоряжения, не заглядывая в меню, фамильярно похлопывал Милу, поглаживал ее руку, когда она подходила близко к нему.
Арнольд, отдавшись полностью во власть Прянишникова, все еще надеялся быстро освободиться, но после первой рюмки, понял, что задержится надолго (прошло уже три часа после его отъезда из дома). Оставив новых знакомых наедине, он вышел позвонить о том, что задерживается и приедет не скоро.
Когда он вернулся, Анатолий Александрович и Добров, вели себя как закадычные друзья, уже перейдя на «Ты».
– Нет, ты не беспокойся, – громко говорил разгорячившийся Добров, – я все тебе сделаю. Тебе не потребуется даже приходить на экзамены, кто будет нужен, пришлем, дома проэкзаменует. Ну, действительно, не стоять же такому солидному человеку с сопляками студентами. Ты милый  человек, Алексей.
– У них, кажется дело пошло на лад, – подумал Арнольд и спокойно сел в свое кресло.

Наташа находилась в соседней квартире у своей подружки Леночки. Она не знала, что отец звонил и сказал, что не придет.
– Папа приехал? – спросила она с порога, когда мать открыла дверь.
– Ты знаешь, доченька, – соврала Светлана, – папа звонил, что-то случилось с машиной, вроде бы заклинило мотор. Он ищет, как отбуксировать ее в ремонт и не приедет. Такая жалость – добавила она.
На личике Наташеньки вначале появилось выражение горького разочарования, затем тревоги, и она спросила:
– С папой все в порядке? Он не ушибся?
– Нет, нет все в порядке – успокоила мама.
Наташа о чем-то вспомнила, задумалась и вдруг обрадовано сказала:
– У Лениной мамы есть лишний билет в цирк. С ними должна была пойти бабушка, но она плохо себя чувствует, и тетя Нина предложила мне. Мамочка, можно я пойду с ними в цирк?
– Да, доченька, – обрадовалась Светлана, – иди.
Она тут же собрала Наташу и та ушла. Светлана знала, что единственное средство, которое позволит избавиться от неприятных мыслей: – это организовать какое-то полезное занятие. Она подумала и наметила уйму разных дел.
Поставила варить обед и параллельно начала прибирать комнату мужа. Полки с книгами давно не обрабатывались пылесосом, Перебирая книги и тщательно очищая их от пыли, Светлана вначале не обратила внимания на выпавшую на пол бумагу с отпечатанным на машинке текстом, затем подняла ее и хотела выкинуть. Но все же решила вначале посмотреть, может, что-то нужное?
Не может быть! Что такое?! Перед ней была копия жалобы на профессора Мееровича. Отдельные строчки были подчеркнуты, слова и выражения исправлены синими чернилами. Почерк внесенных изменений, был очень знаком. В конце, подпись «Ассистент кафедры ВОРОНИН», была заштрихована. Бумага как раскаленный лист железа, обжигала руки. Не веря своим глазам, Светлана Архиповна подошла к окну и стала внимательно читать:
– МИНИСТРУ СРЕДНЕГО И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВНИЯ…
Обращаюсь к Вам по поручению группы аспирантов и преподавателей кафедры строительных материалов Института имени Фрунзе. Мы глубоко возмущены создавшимся положением на нашей кафедре. Профессор Меерович окружил себя подхалимами, бесталанными и бездарными людьми. На своих лекциях он проповедает устаревшие идеи, критикует признанное в настоящее время направление в науке. Аспирантам Амилову и Дуловой вообще не место в нашем ВУЗе. Дулова Зинаида, учится в аспирантуре только потому, что она невеста сына Мееровича, а Амилов – сын друга профессора. Экзамены и работы принимаются у них формально. Пользуясь своим авторитетом, он хочет досрочно подвести их к защите.
Ежемесячно Меерович получает по НИСу сто пятьдесят рублей, фактически не выполняя никакой работы. Так, например: по работе «Исследование прочностных характеристик полимерных материалов», он только один раз встречался с непосредственными исполнителями. Целый ряд работ, вышедших последнее время под его именем, являются плагиатом, в них использованы работы профессоров Тарасова и Дмитриева.
Методика проведения его лекций такова, что записывать их студенты не успевают, а источники, на которые он ссылается, требуют собирать массу литературы. Наглядную информацию он не использует.
В дополнение ко всему, Меерович морально разложился. Лаборантка – его любовница, хотя разница у них в тридцать лет. Меерович груб со своими коллегами, не выдержан, излишне требователен. Вместо того, чтобы дать ему должный отпор, некоторые сотрудники кафедры, например доцент Довжецкий А.Г., его поддерживают.
Мы, молодые учены, крайне возмущены поведением Мееровича и считаем, что таким людям не место в советском ВУЗе. Просим Вас разобраться и принять меры.
– Ассистент кафедры ВОРОНИН –
Вместо зачеркнутых слов «Ассистент кафедры Воронин» хорошо знакомым Светлане почерком. – Да, это точно его почерк, я не могу ошибиться, – было дописано Арнольдом: – Мы не можем поставить свои подписи, так как боимся гонений, МОЛОДЫЕ АССИСТЕНТЫ И АСПИРАНТЫ.
Светлана со слов мужа, слышала всю историю с Мееровичем. Как-то раз, она случайно встретила профессора на улице и узнала только, тогда, когда он окликнул ее, так он изменился. Зашли в кафе. Он рассказал ей, что целый месяц работала комиссия, проверяла, собирала факты, но ничего не подтвердилось. Он много пережил, здоровье его пошатнулось и теперь вот уходит в другой институт. Меерович тепло отозвался об Арнольде, благодарил его за поддержку в трудную минуту.
– Невероятно! – думала она. – Чудовищно.
Появились смутные предположения:
– Может, он снял копию с подлинного документа? Он не причем, он ведь защищал его.
Однако события тех дней, постепенно восстанавливались в памяти. Факты говорили о том, что автор этой бумаги – сам доцент Довжецкий.
– Валерий Воронин, такой бодренький  ассистент с желтым портфелем, теперь уже защитился, это он был у них дома, месяца за полтора до комиссии. Они с Арнольдом закрылись в комнате и были вместе целый день. Во время обеда у Воронина, глаза, почему-то, блудливо бегали. Это ей запомнилось.
Светлана Архиповна открыла окно, расстегнула кофточку. Ее подташнивало, будто бы дотронулась до чего-то липкого, противного и завязла в нем. Она могла предполагать все, что угодно, но только ни то, что ее муж подлец, что он такими методами: рассчитав все заранее, изобразив из себя борца справедливости, расчистил себе дорогу.
И многое то, на что она прежде не обращала внимания, проявилось как на фотографическом отпечатке:
– Тарасов? Как он  влез в его доверие, заставлял ее ухаживать за стариком.
А Костя Кудрявцев? Водил его за нос, используя в своих целях.
– Что теперь делать? Что? Мысли в ее голове путались.
– Он мой муж, он отец моей дочери. Как дальше жить? Нет! Она этого не выдержит! Это выше ее сил.
Если прежде она еще как-то его уважала, то сейчас он стал ей противен. Она чувствовала, что от одного его вида ее стошнит.
Вернулась Наташа – радостная и возбужденная. Она расцеловала мать и рассказала о том, как было интересно и какой смешной дядя-клоун.
Светлана, молча, кивала, пытаясь проявить к дочери интерес. Наступил вечер. Наташа легла спать. Арнольд все еще не возвращался. Светлане казалось, что за эти несколько часов, она вновь пережила всю свою жизнь. Она ждала мужа, она хотела объясниться.
Арнольд Григорьевич приехал поздно. Когда он открыл двери своего подъезда, было уже около одиннадцати вечера. Толик развез всех из ресторана и теперь нес за Арнольдом Григорьевичем его туго набитый портфель. Сам Арнольд, мурлыкая что-то под нос, в очень хорошем расположении духа поднимался по лестнице. После того как он нагрузился, идти было тяжеловато, и Арнольд про себя благодарил Толика за оказываемую услугу. Где-то в глубине души, Арнольда мучили угрызения по поводу не выполненных им обещаний. На всякий случай он приготовился к самозащите, сняв пальто, и тихо ступая в домашних туфлях, Арнольд прошел в кабинет. Светлана еще не ложилась; она вздремнула, облокотившись на высокую спинку кресла, но как только муж зашел, открыла глаза.
– А мы оказывается баиньки, баиньки, – игривым добродушным тоном пропел Арнольд.
– Я немного задержался, – продолжал он и посмотрел на стенные часы, будто речь шла о незначительном времени.
– Так ведь бывает, ничего не попишешь, да, да, – и он протянул руку в сторону Светланы.
Почувствовав, что он приближается, она как ужаленная выскочила из кресла и, сверкнув в его сторону глазами, так что Арнольд даже чуть протрезвел, почти выкрикнула:
– Брось кривляться! Мне не нужны твои телячьи нежности.
Арнольд попятился к двери, повернулся, взял принесенный им портфель и, раскрыв его, потянул вверх за ручку так, что из него на пол, стали вываливаться разные свертки.
–  Вот ведь, стараюсь для семьи, для дома.
Вся искривленная фигура мужа с этим открытым, туго набитым портфелем  и вываливающимися из него свертками в промасленной бумаге, выражение раболепия на его лице перед этими свертками, его жалкие слова о том, что он старается, вызвали у Светланы чувство омерзения.
– Убери эту гадость, – шепотом сказала она. – Ты негодяй, я ненавижу тебя! Вот, вот, твое истинное лицо!
Она схватила с журнального столика лежавшую там «анонимку», и помахала ею перед носом Арнольда.
Он понял, в чем дело, и моментально совсем протрезвел.
– Не сердись, я просто отплатил внимание Алексею за то, что он сделал для меня, задержался, ну и что же? Бывает с каждым, – говорил Арнольд, считая, что это объяснение смягчит размолвку с женой.
Тон жены задел его и он пробурчал:
– Ты все-таки выбирай выражения, я виноват, но не настолько, чтобы обзывать меня всякими словами.
Светлана больше не слушала, положив перед собой на столик белый исписанный листок, она села в кресло и отвращением смотрела на мужа. Затем, указав на листок, она сказала:
– После того как я прочитала содержание этого пасквиля, тебя следует еще не так обозвать. Ты вел себя, как двуличная тварь, когда рассказывал о своих ратных подвигах в защиту Мееровича.
– А, я-то дура, – продолжала она, – верила.
– На поверку оказалось, что когда ты делал вид, что одним пальцем спасаешь его, на самом деле ты всей пятерней топил. Ты играл в благородство, фактически поступая как отпетый предатель. Теперь я впервые узнала, кто ты есть на самом деле. Все эти твои друзья Алексеи Александровичи, Воронины все они достойны тебя.
Арнольд постепенно начал понимать смысл всего происходящего:
– Неужели это та копия, которую я потерял и, перерыв все, решил,  что она уничтожена. Она узнала мой секрет. Что же делать? Она может рассказать, и тогда конец, конец всему, этого нельзя допустить.
Злоба на Светлану за то, что она случайно открыла его тайну, застелила глаза. Он осмотрелся, инстинктивно разыскивая тяжелый предмет, которым можно нанести удар. Внимание привлек листок белой бумаги на столе перед Светланой. Он встрепенулся, подскочил к столику и,  схватив бумагу, стал рвать ее на мелкие кусочки, бросать их себе под ноги, втаптывая в ковер.
– Вот, вот, – в ярости кричал он, – вот где твоя, правда! Была и, нет, попробуй кому-нибудь ее открыть. Я скажу, что ты ревнуешь, что ты наговариваешь, никто не поверит.
Светлана смотрела на его крупный, мясистый подбородок, нос, приплюснутый в ноздрях. Он продолжал, что-то говорить, отдельные слова смутно доходили до ее сознания.
– Ты хочешь быть чистенькой, наивное дитя, жизнь это же борьба – главное достичь поставленной цели, а какими методами, неважно.
Она больше не могла слушать. Он был ей жалок и противен. Светлана встала и гордо прошла мимо, закрыла за собой дверь. Не включая света, она сидела на кухне, зажав голову обеими руками, не зная, что теперь предпринимать.
–Уйти! Уехать! Бросить все! – эта мысль придала бодрости.
– Но куда? –

























Глава 8. Дронь

Орлов уже несколько дней находился на родственной стройке, куда он приехал по рекомендации Петрова. Выехать сразу, как намечал ему, не удалось, и теперь он был  доволен тем, что все-таки вырвался, несмотря на кучу, навалившихся на него дома дел.
Главный инженер стройки – Дронь Иван Васильевич, большой, грузный человек, лет на пять моложе Орлова, радушно встретил и сопровождал его повсюду, охотно разъясняя и показывая свое хозяйство. По его поведению, манере держаться, знанию вопросов, чувствовалось, что здесь он ведет все дела. Он не только по виду выделяется от своего управляющего трестом (тот, в противоположность Дроню, был худощав, низкого роста), но и по существу является главным на стройке. С Орловым управляющий встретился только раз, в первый день приезда
Дронь обладал тонким и принципиальным умом, умел ясно и четко излагать свои мысли, своевременно принимал правильные решения и, несмотря на свою, доходящую иногда до жестокости нетерпимость к людям изворотливым и лживым, был прост в обращении с подчиненными.
Последнее обстоятельство дало ему возможность привлечь умных инженеров, способных разработать и внедрить на стройке методы, значительно, отличающие ее от других, на что и обратил внимание Петров.
Орлов столько интересного и нового увидел здесь, что решил задержаться на всю неделю. То, о чем он прежде только догадывался, либо позволял себе помечтать, нашло воплощение в жизнь у Дроня, тот не на словах, а на деле осуществлял принцип: «Все что можно перенести со стройки в мастерские, либо на завод должно быть перенесено. На строительстве, нужно выполнять только монтажные работы по сборке отдельных узлов и агрегатов».
Так у него на участке санитарно-технических заготовок выпускали готовые санитарные кабины, полностью отделанные, со всем оборудованием; в другой мастерской сваривали линолеум по размерам комнат и уже готовыми рулонами отправляли на площадку, на третьем участке в специальных кондукторах собирали сложные узлы трубопроводов.
Наиболее важным звеном в цепи различных подразделений (Дронь с гордостью знакомил с ним Орлова) было управление инженерной комплектации. На воротах этого подразделения крупными буквами было написано «Управление комплектации – сердце Тяжстроя». Когда Орлов детально познакомился с работой управления, он понял, что это действительно так.
В систему своей работы Дронь ввел серию различных приказов – планов укомплектований, которые тщательно разрабатывались и даже были отпечатаны типографским способом. На строительстве Орлов увидал слаженную работу разных организаций, работающих по сетевому графику. При управлении строительством действовал вычислительный центр, оснащенный двумя ЭВМ Минск-32. Аппарат управления слился воедино с ВЦ и функционировал только на основании информации, поступившей с вычислительных машин; ручная документация была отменена. Орлов, прежде не придавал серьезного значения внедрению вычислительных машин и считал это очередной компанией. Теперь он был удивлен и потратил на изучение использования ЭВМ целый день. Дронь сам давал все пояснения, чувствовалось, что система разрабатывалась под его непосредственным руководством и при его личном участии.
Более всего Орлова поразило то, что строители и монтажники Дроня имели вдвое большую производительность труда, чем на его стройке.
Вечером четвертого дня Орлов решил поговорить с Иваном Васильевичем и попытаться склонить его к переходу.
После ужина они сидели у  дубового стола против камина в охотничьей комнате небольшого «лесного» домика, предназначенного для приема почетных гостей. Дронь сам взялся приготовить для гостя шашлыки. Шашлыки удались. Дронь был в хорошем настроении, смеялся, шутил. Из камина, комната освещалась красным пламенем потрескивающих поленьев. Свет погасили.
Когда Дронь и Орлов, наконец-то, остались одни, Орлов загадочно посмотрел на хозяина и сказал: – А ведь я не только за опытом к тебе приехал, Иван Васильевич. Мне этого мало, мне требуется еще кое-что.
– «Кое-что» я сам хотел у тебя попросить, Евгений Николаевич, да у гостя не положено, ну, а уж если тебе чего надо, не откажу, помогу – а как же иначе, проси!
Орлов привстал, потянулся к Дроню и облокотившись о стол, прямо посмотрел в Дронины большие глаза.
– Ты  мне нужен, вот что, Иван Васильевич! И в этом заключается главная цель моего приезда.
Дронь не ожидал такого оборота в разговоре:
– Да ты что, Евгений, – густо прорычал он, – просить, проси, да не заговаривайся. Зачем я тебе? Два медведя в одной берлоге не живут.
Иван Васильевич задумался и теперь разговор с Петровым, который состоялся у него накануне приезда Орлова, стал понятен. Петр Егорович просил его: хорошо принять гостя, все показать и, между прочим, сказал, что и ему пора бы перебираться на такую же крупнейшую, как у Орлова, стройку. Дронь тогда не придал этому значения и только теперь понял, на что намекал Петров.
Орлов понравился Дроню, он видел в нем единомышленника, волевого человека и подсознательно не возражал поработать рядом. Сильные натуры всегда влечет друг к другу. Однако, привыкнув к самостоятельной работе, Дроню уже давно хотелось полностью отвечать за все дело. Он знал, что это ему по плечу, что он потянет и, вполне, заслуживает такого доверия. После предложения Орлова он тут же понял смысл намеков Петрова и чувство досады на то, что его недооценили, захлестнуло его. Не в состоянии сдержаться он грубо, со злостью бросил Орлову:
– На смотрины значит приехал? Выбираешь? Нет! Ни… у вас не выйдет. Я отсюда никуда не поеду! Точка! – и яростно ударил кулаком по столу. Разговор не получился.
Орлов уехал к себе, так и не решив главного вопроса, уехал без всякой надежды когда-либо заполучить Дроня.

Утро. Скоро пять. Вот-вот зазвонит будильник. Орлов проснулся и, всматриваясь в черноту зашторенной комнаты, лежал в ожидании сигнала. После ухода Сапожникова пришлось еще больше уплотнить рабочий день.
– Сапожников … – Орлов вспомнил недавнее прощание в аэропорту. Тогда Сапожников сказал:
– Евгений Николаевич, я не в обиде на тебя. Я понимаю – мое выдвижение в Министерство вызвано необходимостью освободить место. Ты, очевидно, прав: тебе нужен главный – человек более современный, да и помоложе. Ну, что ж, желаю тебе удачи.
Теперь Орлова мучила совесть, что он не поговорил напрямую с Сапожниковым и организовал перевод за его спиной.
С Дронем ничего не получилось (прошел месяц, как Орлов приехал от  него) – уж пусть бы Сапожников, чем никого.
– Терпи, – говорил себе Орлов.
– Сам хотел этого, теперь терпи. И вообще, все ты придумываешь. Надо радоваться: претворяешь в жизнь свой план – хорошо. А ты «терпи». Не забыть бы, посмотреть работу новых бульдозеров. Что же будильник? Так проваляешься и не успеешь к концу третьей смены. Может, поломался? Нельзя опоздать? А почему. Сам знаешь – конец года. Тебя должны видеть везде и не сомневаться в том, что ты обо всем осведомлен. Но почему я должен брать палку и махать ею у всех над головами? Где сознательность? Брось, люди, когда создается напряжение, делают во много раз больше, у них шарики быстрее крутятся. Так, что – необходимо. Но, что же будильник?
Орлов сбросил одеяло, нащупал в темноте домашние тапочки, включил свет. Было без пяти пять.
И сразу же волна заведенного распорядка, когда все выполняется механически, подчиняясь выработанным условным рефлексам, захватила его.
– Двадцать семь, двадцать восемь, – отсчитывал он быстрые приседания, стараясь сдержать рвущееся наружу дыхание, и делать вдохи примерно через пять отсчетов. Взвинчивать темп утренней гимнастики было хорошо: тело моментально прогревалось, кровь от бешеных ударов сердца разгонялась по всем членам, и чувствовалось, как мускулы набухали, а в суставах появлялась дополнительная смазка.
Разогревшись, Орлов побежал в ванную и, задернув занавеску, включил ледяной душ. Было немного боязливо, но он, отбросив это секундное сомнение, подставил под колючие брызги спину, грудь и уже ощущал не холод, а жжение всей кожи.
– Вон как порозовел, – отметил он, когда, стоя перед зеркалом, начал намыливать отросшую за ночь щетину на подбородке.
Проглотив завтрак – яичницу с колбасой и запив его чашкою кофе, Орлов ровно в пятнадцать минут седьмого вышел из дома и сел в поджидавший его автомобиль.
Было еще совсем темно. По основной магистрали темные силуэты грузовиков медленно тянулись за снегоочистителем, который только еще пробивал первые проходы. Мощная струя снега, выбрасываемая за обочину, попадала в прожекторные дорожки зажженных фар и косо разлеталась белой метелью.
Виталий, второй шофер Орлова, был сменщиком Николая. Он воткнул «передок» и, набирая скорость, погнал свой вездеход. Автомобиль как танк врезался, в наметанные за ночь снежные сугробы.
Орлов откинулся на сиденье, несколько расслабился и начал перебирать намеченные на сегодня дела. День предстоял напряженный, и мысленно охватывая его, он ощущал весь этот большой объем, разграниченный отдельными будущими событиями, в каждое из которых необходимо было вложить смысл и направление, требуемое для решения общей задачи.
За короткое время, после отъезда Дегтярева план Орлова постепенно начал проводиться в жизнь. В этом плане особое внимание уделялось на быстрое завершение работ текущего года. Для того, чтобы  в будущем году как можно раньше перебросить людей и технику на строительство нового завода требовалось выполнить в этом максимально большие объемы работ. И Орлов нажимал вовсю.
На повороте у растворного цеха Виталий спросил: – На «Бутил»?
– Нет, – ответил Орлов, – едем на «Азотку».
Такое решение начальника было необычным для Виталия. Он знал, что Орлов всегда ездит на новый завод, а затем уже на другие объекты. И чтобы уточнить спросил:
– Так значит, на бутил вообще не поедем?
– Поедем, – улыбнулся Орлов, – а ты, Виталий, за «Бутил» тоже переживаешь?
– А как же. Мы с Колей знаем – это особое задание и хотим, чтобы его ускорили, а то ведь разные слухи ходят.
На «Азотке» Орлова уже ждали.
– Дубровский и Прохоренко, – сказал Виталий, показывая на два  УАЗа, стоящих с зажженными подфарниками.
На утреннем морозе от машин исходили курчавые дымящиеся выхлопы. Только Орлов взялся за ручку дверцы, как из радиотелефона, установленного в машине, раздался скрипучий с треском голос: «Ответьте, «Кедр-1». «Кедр-1», ответьте, Вас вызывает «Кедр-6», прием»
Вызывал диспетчер. Орлов снял трубку и, нажав на тумблер переговорного устройства, сказал «Вас слушаю, прием».
Диспетчер докладывал, что третья смена в основном сработала удовлетворительно – больших срывов не наблюдалось. Однако, на участке Курочки в СМУ-2 от 2-х часов ночи отказались принимать бетон.
Найдите Нуриева, пусть разберется, – сказал Орлов и слушал дальше:
– На площадке бутила, – трещал диспетчер, – обесточена линия, в начале третьей смены произошла авария – сгорел трансформатор. Ночью вызвали главного энергетика, о причине аварии он еще не сообщил, но сказал, что трансформатор меняют, а линию за ночь переключили на другой фидер.
Затем диспетчер докладывал о разгрузке вагонов и просил разрешения снять туда людей со стройки, о прибытии новых рабочих. Затем о том, что из соседнего города, откуда должны были привезти «шпунтовку» для полов, машины вернулись пустыми, что на заправке на исходе горючее и еще о целом ряде обыденных, но не мелочных вопросов.
Орлов слушал: поступающие сообщения постепенно создавали общую картину происходящих событий, вводили в курс дела, открывали перед ним панораму всей стройки, от ее тылов до участков главного направления. Эти сухие, скучные фразы голой информации были для него камертонами, по которым он настраивался и по отдельным интонациям узнавал, где плохо, а где хорошо, на что нужно обратить внимание,  а что пропустить мимо.
Выслушав доклад, Орлов отдал требуемые распоряжения и посмотрел на часы. Было без десяти семь. Он, против назначенного времени для Дубровского и Прохоренко, опаздывал на пять минут. Недовольный за опоздание, Орлов быстро открыл дверцу машины и направился в «Азотку». В ярко освещенном зале машинного отделения было тепло и сухо. У сверкающих свежей краской аппаратов, Прохоренко и Дубровский о чем-то беседовали с монтажниками третьей смены. Орлов подошел к ним.
    
После «Азотки» поехали на площадку «Б». Там сегодня начали работать два мощных бульдозера, которые на днях получили из резерва Совмина.
– Ну, как техника? – спросил он у плотного широкоплечего, в ватнике и подшитых валенках, бульдозериста, который, увидев Орлова, вылез из кабины ему навстречу.
– Чудо, сейчас увидите, Евгений Николаевич, – ответил бульдозерист, показывая в улыбке ряд белых зубов на темном обветренном лице.
– Давай, Валя! – крикнул он напарнику со второй машины и, лихо, вскочив на гусеницу, сел в кабину за штурвал.
Бульдозер, вдавил свои клыки – рыхлители в мерзлоту и, взревев мотором, пополз, как крот, по расчищенной от снега земле. Когда первая машина ушла несколько вперед, вторая, дрогнув на месте, все глубже и глубже вгрызаясь в толщу мерзлого грунта, погнала его перед собой на всю ширину огромного ножа.
Около Орлова сгрудились толпой.
– Побольше бы такой техники, Евгений Николаевич, – произнес Гольдин – начальник управления механизации, – ни тебе клиновать не надо, на костры жечь, оттаивать мерзлый грунт; прут себе и все, словно по маслу.
Орлов посмотрел на Гольдина и улыбнулся. Удовлетворение от силы и мощи этих машин подняло настроение, и ему самому захотелось вот так же без всяких препятствий двигаться вперед, расчищая дорогу ото всего, что мешает нормально жить и работать.
На строительстве нового завода широко развернулись земляные работы. Ехать по времянке между экскаваторами, сваебойками, кранами приходилось медленно с зажженными фарами.
– Почему не следите за дорогой? – спросил Орлов у начальника управления механизации, которого посадил к себе в машину.
– Это не моя обязанность и кто мне за это уплатит? – сразу нашелся Гольдин.
– Организуйте уход за дорогой! У вас вся техника, как вам не стыдно. Затраты найдем кому предъявить.
– Виталий, соедини с диспетчером. –
Виталий вызвал «Кедр-6».
– Разыщите главного энергетика, пусть приезжает на площадку, посмотрит, что тут творится и усилит освещение. Даю срок два дня.
Орлов, выполняя свой план, делал все, чтобы пока обходиться только механизмами. Однако, по ходу строительства требовались и люди. Это беспокоило Орлова. Он поддерживал любые предложения, направленные на сокращение людей. Таким предложением было перейти на свайные основания, сваи заколачивали полным ходом,  а проектировщики и заказчик все еще торговались, считая, что против обычных фундаментов, это приведет к удорожанию.
У сваебойки вышли из машины. С каждым ударом молота, пыхтящая дизель-баба со свистом подскакивала ввысь, а затем, обессилив, падала, загоняя все глубже и глубже белую железобетонную сваю.
– Поскольку забиваете? – спросил Орлов у прораба спецработ.
Прораб – лихой парень, в ушанке с опущенными клапанами и в темном овчинном полушубке, доложил, что в смену забивает по 25.
– Мало, – сказал Орлов, – когда выйдешь на 35?
– А чего нам надрываться, – ответил прораб, – вчера были из стройбанка с контрольным обмером и за эти платить не будут.
– Нажимайте, мы этот вопрос отрегулируем, – ответил Орлов, решив, что сегодня же заедет в стройбанк.
Еле вкладываясь в положенное время, Орлов осмотрел еще ряд объектов и, приказав добавить самосвалы на вывоз грунта, уехал на ремонтно-механический, где в 9:15 собиралась государственная комиссия. Принимать участие в работе комиссии ему было не обязательно, но там что-то не ладилось, и он решил заехать, чтобы двинуть застрявшую комиссию.
Когда Орлов вошел в кабинет, комиссия в полном сборе сидела за длинным столом, все слушали спор между председателем – главным инженером комбината и главным инженером строительного управления.
– Я не могу принимать пятый пролет без акта на вентиляционную систему,
– запальчиво говорил очень подвижный среднего роста человек с внимательным взглядом круглых совиных глаз, с черными, чуть поседевшими на кончиках усами и с длинной шеей, на которой бегал костлявый кадык. Это был Павлов – главный инженер комбината. Его уважали и вполне заслуженно, считая грамотнейшим специалистом.
Представитель «Промвентиляции» со своей стороны доказывал, что он все сделал и сдал заказчику.
– Пусть теперь начальник цеха расхлебывается – шумел он.
– Вот видите, Николай Александрович, – поддакивал главный инженер строителей, показывая на представителя «Промвентиляции», – он все сделал!
Орлов присел на краешек стула и, молча, не выражая никаких эмоций, наблюдал за спорщиками. Все оглядывались на него, и не могли понять, чью сторону он занимает. Помолчав, Орлов резко перебил промвентиляционника:  – Ты, что это, Зыкин, ведешь себя как махровый бюрократ? Почему не выполняешь указаний председателя комиссии?
– Вы знаете, товарищи, – обратился он теперь уже ко всем, – что такое бюрократ? Бюрократ – это человек, который может сделать, но не хочет, и Зыкин яркий его экспонат.
Зыкин, который до Орлова имел боевой вид и отражал любые попытки заставить его что-либо сделать, теперь сник. Он боялся Орлова, так как однажды был уличен им во лжи. Зыкин что-то пробурчал и затем с видом оскорбленного человека, причем незаслуженно оскорбленного, сказал
– Хорошо, сделаю за шесть дней, – но, поймав строгий взгляд Орлова, исправился: – за пять.
И затем, хотя его никто об этом не спрашивал, стал доказывать, что быстрее, чем за пять не сделает. Орлов прервал его:
– Зыкин, надо сделать за два.
– Не могу, хоть стреляйте.
– Ну что же, Зыкин, раз ты не можешь, я вызову из Москвы твоего управляющего трестом пусть он делает, – и Орлов взялся за телефон.
– Нет, не надо! Я сделаю за два.
Павлов улыбнулся и попросил Орлова рассмотреть еще ряд вопросов, которые сдерживали приемку РМЗ. Вопросов было много. Часть из них действительно были серьезными и требовали немедленного выполнения. Часть были незначительными и являлись, как это понял Орлов, прихотью начальника РМЗ. Такие вопросы можно было выдвигать до бесконечности. Орлов, распорядившись выполнить первую категорию вопросов, вторую выполнять отказался.
– По рукам? – спросил он у Павлова.
– По рукам!
Затрезвонил телефон. Павлов снял трубку.
– Это тебя, – возьми.
Звонили из областного города, на проводе был Шулихин – заместитель Орлова.
– Все решил, – кричал Шулихин, – олифу привезу завтра. Много работы … пришлось нанять на месте пять рабочих!
– Каких рабочих? Почему завтра? Олифа нужна сегодня, – возмущался Орлов.
– Не управляюсь, олифу взял в хозмагазине ресторана в пол-литровых бутылках, надо каждую раскупорить и перелить, сегодня не управлюсь.
12 тысяч бутылок, – кричал Шулихин, – еле достал, завтра привезу.
Олифа была очень необходима, и теперь Орлов знал, что есть шесть тонн олифы и на  жилых домах можно приступать к покраске полов.
– Ты на химию? – спросил Павлов, обращаясь к Орлову.
– Да, мне еще кое-что нужно посмотреть, а затем на город.
– Тогда поехали, по дороге поговорим. У меня есть к тебе предложение.

Вместе с Павловым, побывав на многих объектах, переговорив с рабочими, бригадирами, прорабами и начальниками разных рангов, приняв на месте множество всяких решений, которые еще требовалось доводить в течение дня, Орлов, наполненный массой разных впечатлений, выехал на строительство города. После города, до оперативки, которую он ежедневно проводил, еще предстояло заехать в стройбанк (отрегулировать вопрос оплаты за свайные основания) и успеть встретиться с молодыми специалистами. В стройбанк можно было послать и зама, но так как он давно собирался, а времени все не выходило, решил заехать сам.
В городе, экономя время, Орлов не захотел выходить из машины. Однако, в пятом квартале он не удержался и, у девятиэтажного корпуса № 19 все-таки вышел.
Этот дом был самым тяжелым для стройки. Без сдачи его о выполнении годового плана нечего было и мечтать.
На корпусе одновременно монтировался седьмой этаж, и велись отделочные работы. Опытный взгляд сразу же определил, что дела здесь плохи: шестой этаж не был герметизирован и подготовлен к приему тепла, монтаж панелей седьмого этажа велся медленно.
– Где Большаков? – с возмущением спросил Орлов у плотника, работающего на крыльце. Фамилию лопоухого прораба, отвечающего за этот корпус, он забыл и теперь досадливо напрягал память, понимая, что начальнику «Жилстроя» не обязательно находиться на этом корпусе.
– А мне почем знать, – равнодушно ответил рабочий.
– Тогда … Пименов? – обрадовался Орлов тому, что вспомнил фамилию прораба.
– Он здесь, в этом подъезде, – ответил плотник.
В лестничной клетке было темно от тусклого освещения и сыро от еще не просохших стен.
На шестом этаже Пименова не было, да и работ по герметизации фактически не велось. Встретил его Орлов уже внизу, когда спускался к машине.
– Почему такое безобразие?
– Какое безобразие? – не мигая глазами, ответил Пименов, – людей у меня вчера одних сняли, а других еще не прислали. Да и что страшного, все равно дом сдать не успеем.
То, что человек, отвечающий за сдачу дома, был так безразличен, ( а сдать дом до 15 января с определенными условиями было возможно), взбесило Орлова. Он в гневе схватил за козырек шапку Пименова и, дернув вниз, натянул ее ему на глаза.
– Для чего шапка, если головы нет?
– Да это что? Да это… рукоприкладство… да, как Вы …, – донесся до Орлова пискливый голос Пименова ...
– В стройбанк, – крикнул Орлов и так хлопнул дверкой, что Виталий удивленно посмотрел на начальника.
– Найдите мне Большакова! – сам вызвав диспетчера, кричал Орлов в трубку радиотелефона, – и пусть он лично, лично организует работу на 19 корпусе и оттуда позвонит мне на оперативку с докладом!
В стройбанке его встретили управляющая Оля Праведникова и ее подруга старший кредитный инспектор Галя Светова. Они прибыли по направлению как молодые специалисты, недавно закончившие финансовый институт, свежие симпатичные девушки, были крайне удивлены такому неожиданному визиту.
– Проходите, проходите, – смущенно говорила Оля, судорожно соображая, что же могло послужить поводом для приезда Орлова. Смутно она увязала это с недавним контрольным обмером, но по ее прежним представлениям должен был прийти кто угодно, только не Орлов. Она даже заранее приготовила страстную  обвинительную речь, содержание которой сейчас забыла.
Немного успокоившись, Оля приняла позу и придала своему лицу такое (как ей казалось) выражение, которое должно было соответствовать ее положению. Она, по случаю назначенная на такую высокую должность, как всякая женщина, получившая власть, находилась в состоянии  самолюбования.
Орлов, рассматривая Олю, улыбался. Он видел на ее лице отражение всех тех противоречивых чувств, которые происходили в ее душе. Ему не хотелось ее огорчать, либо чем-то расстраивать.
– Как устроились, Ольга Ивановна? – почтительно спросил Орлов, – я уже давно собирался к Вам, да все не приводилось случая. Есть ли ко мне какие-либо просьбы, пожелания?
– Устроились мы очень хорошо, – еще более смутилась Ольга Ивановна.
Она по-прежнему, была готова произнести  свою обвинительную речь в адрес строителей.
Галя Светова, напротив, будучи человеком, более практичным, немедленно пожаловалась Орлову на то, что живут они вчетвером в одной комнате и что быт их не совсем благоустроен. Орлов тотчас же позвонил коменданту и распорядился перевести Олю и Галю в отдельную комнату, а когда комендант стал ссылаться на то, что сейчас это невозможно, устроил ему хорошую вздрючку.
– Ничего, девочки, потерпите немного, вот сдадим жилье и обеспечим каждую отдельной квартирой. Вы ведь «строй», а не госбанк, поэтому и забота о вас лежит на строителях.
Ольга Ивановна, очень недовольная поведением подруги, все время бросала на нее строгие косые взгляды.
Наконец, Орлов изложил суть вопроса и попросил до окончательного оформления всех согласований на свайные основания снятия объемов не производить, сделать отсрочку.
– Нет, я так не могу, это – нарушение, – строго сказала Оля.
– Ну, а если я Вас очень попрошу?
Праведникова молчала, опустив глаза.
– А, я, как старший кредитный инспектор, считаю, что это возможно, – вмешалась более практичная Галя,
– Мы деловые люди и поэтому направим вам официальные предупреждения со сроком. Если в указанный срок вы не выполните наши требования, мы безоговорочно снимем объемы.
Оля по-прежнему молчала, но теперь ее молчание явилось знаком согласия и благодарности подруге, что нашла выход из затруднительного положения.
Орлов, поблагодарив, попрощался и уехал к себе в управление.
Более часа Орлов беседовал с молодыми инженерами, которые только приехали на стройку. Их было одиннадцать: две девушки и девять парней.
Молодые инженеры сидели на расставленных вдоль стен стульях, неуклюже поворачивались, прятали свои не занятые делом руки, стеснительно поглядывали на Орлова. Ближе всех к нему сидела девица с розовыми, словно напомаженными щеками в белой трикотажной  кофточке. Она улыбалась, открывая стройный ряд остреньких зубов, посматривала то на Орлова, то на своих сверстников, очевидно пытаясь  привлечь к себе всеобщее внимание. Делала она это настолько навязчиво, что Орлову было неприятно, и он все время смотрел мимо нее. Вторая девушка, более строгая, в темной с разрезами юбке, сидела у самого выхода и внимательно слушала Орлова.
Среди  парней выделялся один – стройный с глубоко посаженными умными глазами. Парень этот был как бы центром всей группы и Орлов невольно, рассказывая для всех, обращался к нему.
Уже было сказано и о грандиозности стройки, о ее месте в Союзе, и о сроках и о больших задачах, поставленных перед коллективом. Наконец и еще о многом другом, о чем обычно говорят впервые приезжающим в Нижнереченск.
Завершив эту часть, Орлов перешел к более конкретным вопросам.
– На строительстве жилых домов мы собираемся внедрить поточность, монтаж с колес, четкую работу по графикам. Этот вид строительства наиболее поддается современным принципам организации, – говорил Орлов, пытаясь склонить молодых специалистов попроситься в «Жилстрой».
Когда Орлов достаточно полно изложил все аргументы в пользу жилищного строительства, он первым спросил стройного парня:
– Вот, вы, например, как относитесь к предложению строить жилье?
Парень встал, тихо представился:
– Абрамов Александр, – затем более уверенно продолжил:
– Вы, Евгений Николаевич, все очень хорошо нам рассказали, но извините, я лично хочу строить промышленные объекты.
Ребята уже давно слышали о строительстве крупного химического комбината, были довольны своим направлением на эту стройку, заранее договорились, что будут проситься только на промышленные объекты.
Поэтому когда Орлов начал опрашивать остальных, все настойчиво отказывались от предложения Орлова.
Девушка, в темной с разрезами юбке, протянула руку:
– Можно мне?
– Да, да, пожалуйста, – разрешил Орлов.
– А я бы хотела работать с отделочниками.
– Очень хорошо, – обрадовался Орлов. Как Ваша фамилия?
– Егорова Надежда.
– Удовлетворяем вашу просьбу Надежда Николаевна, – сказал Орлов и в списке, где он прочитал ее отчество, против фамилии Егорова написал: «Отделстрой».
– А, вы – обратился Орлов к другой девушке.
– Я вас очень прошу, – девица направила на Орлова свои желтые кошачьи глаза, и взгляд ее был настолько откровенен, что Орлов смутился. Она сделала небольшую паузу.
– Возьмите меня инженером в технический отдел управления.
– У нас нет мест в технический отдел, товарищ Шокальская, – перебил Орлов – поработаете вначале на производстве.
И сам, понимая, что поступил с ней резко и, что толку от нее на производстве будет мало, досадливо отвернулся. Та обиженно скривила губки, в глазах потухли игривые огоньки.
Орлов встал, внимательно посмотрел на молодых инженеров. Они были нужны на строительстве города.
«Насиловать не буду, как решат» – подумал он. Но все же на прощание сказал:
– Мне нужны способные, грамотные инженеры на строительстве города. От того, как мы поведем в городе дело, зависит успех всей нашей стройки. Поэтому прошу вас, ребята, еще раз подумать о моем предложении и завтра дайте ответ товарищу Масленникову – начальнику отдела кадров.
Пока Орлов разговаривал с молодыми специалистами, Мурасов позвонил его секретарю – Гале.
– Кто у Орлова? – спросил он как всегда в последнее время, неотступно наблюдая за деятельностью начальника.
– Масленников с молодыми инженерами,  – ответила Галя.
– Передай Масленникову пусть после Орлова они зайдут в партком.
Он мог бы сейчас и сам зайти к Орлову и принять совместно участие в разговоре.  Накануне Орлов говорил, что до оперативки встречается с молодыми инженерами, но делать этого не захотел и решил самостоятельно провести вторую беседу.
Молодые инженеры еще более смущенные тем, что им оказывают такое внимание зашли за Масленниковым в партком и расселись вокруг длинного стола перед Мурасовым. Шокальская опять попыталась протиснуться на первый от Мурасова стул, но ее на этот раз не пропустили.
Мурасов поднял от бумаг самодовольное лицо и не приветствуя снисходительно заметил: – Что новое пополнение прибыло? Хорошо, хорошо. Комсомольцы есть?
Ребята закивали и вперемешку на разные голоса ответили:
– Да, есть, пока еще.
– А я уже выбыла по возрасту, – вставила из своего угла Шокальская.
– Да, да – протянул Мурасов.
– Хорошо.
Было не ясно, что хорошо. То ли, что есть среди них комсомольцы, то ли, что Шокальская уже выбыла. Все сидели, молча, притаились. Возникла пауза. Первым неловкое молчание прервал Масленников.
– Евгений Николаевич предлагал молодым инженерам пойти на город, но они не согласны, раздумывают.
– А … Орлов… он у нас такой. Не согласны?
– Правильно не согласны, – взбодрился Мурасов.
– Город – что, однообразие. А молодому инженеру лучше на химии, на сложных комплексах. Хотя у нас особенно не принято выбирать. Работаем там, куда посылает партия. Но вы ничего, не робейте. Если здорово будет на вас давить наш начальник, заходите в партком, помогу.
Шокальская, почувствовав, что тут можно поплакаться и попросить удовлетворить ее просьбу привстала.
– У меня, товарищ секретарь, большое желание работать в техническом отделе, помогите, – начала она, подключив искорки в своих глазах, – а то мне отказали.
– Устрой, – обратился к Масленникову Мурасов.
– Евгений Николаевич отказал.
– Ничего устрой, а я договорюсь. 
Шокальская победоносно посмотрела на ребят, обнажив в усмешке свои остренькие зубки.
– Разрешите вопрос, товарищ секретарь, – обратился к Мурасову Саша Абрамов.
– А у вас на строительстве жилых домов потоками, о которых нам говорил сегодня Евгений Николаевич, уже работают?
– Потоками? – переспросил Мурасов, соображая, что это за потоки и чтобы не посрамиться перед молодым инженером уклончиво ответил:
– Готовим вопрос на партком, разные тут мнения есть. Да это больше вопрос технический, а не партийный. Хочу с вами поговорить, послушать, чем вы дышите, как идеологически подкованы?
Мурасов потянулся к тумбочке у стены, взял газету, развернул:
– Читали? Нет наверно еще?
И начал громко читать: «Доблестным трудом встречает комсомол свой большой праздник. Уже около двухсот тысяч комсомольско-молодежных коллективов доложили о выполнении трех лет пятилетки. А впереди – новые высоты. Молодежи чужда самоуспокоенность, сама жизнь предъявляет к ней все более высокие требования»
Зачитав очередной абзац, Мурасов отодвигал газету и в каждый раз несколько секунд внимательно рассматривал молодых инженеров. В эти моменты он как бы поднимался над ними, показывая: «Вот я какой» и продолжал.
«Молодые ленинцы не вправе оставаться равнодушными, когда встречаются с чуждыми нам проявлениями мещанства, потребительской психологии. В трудовых коллективах есть еще люди, которые не выполняют норм, допускают брак, бесхозяйственно относятся к народному добру, нарушают дисциплину. Равнодушию и формализму, прогулам и пьянству, всем поступкам порочащим достоинство советского человека, должен быть дан решительный бой!»
Мурасов кончил читать, откинулся на спинку кресла.
– Все ясно?
Ребята молчали.
– Если нет вопросов, тогда желаю вам всего…
Мурасов снисходительно улыбнулся. 
– Будет, что не так – заходите, всегда приму.
Масленников, а за ним и все остальные встали и направились к выходу. Уже в коридоре Саша Абрамов задержал за локоть Масленникова.
– Я решил, – сказал он, – пойду строить город.

Шло круговое диспетчерское совещание. Круговым оно называлось потому, что каждый начальник управления, разные службы, находясь в своих кабинетах, по селекторной радиотелефонной связи подключались к общей оперативке, слушали, о чем говорили другие, сами докладывали. Все они как бы располагались по кругу, в центре которого находился пульт управления Орлова.
В кабинете Орлова за длинным столом заседания сидели замы и начальники отделов, внимательно вслушивались в оперативные доклады, с рабочими блокнотами, готовые всегда дать нужный отпор, защитить свои интересы.
Только что Орлов учинил настоящий разнос начальнику строительства города за срыв работ на 19 корпусе и присутствующие с облегчением вздохнули, когда он перешел к «Химтстрою». Начальник производственного отдела, написав на листе бумаги «шеф не в духе!!», поставил два восклицательных знака и пустил вдоль стола. Все утвердительно закивали.
– Виктор Иванович, когда, в конце концов, я добьюсь от Вас четких, коротких, но содержательных докладов? – говорил Орлов в микрофон, но уже более ровным тоном.
– Если у Вас слабая память, так заставляйте своих помощников напоминать Вам то, о чем Вы прежде обещали.
Речь шла о сроках окончания работ на объекте Б-8, по которому их уже неоднократно пересматривали.
Прохоренко – начальник «Химстроя» сбивался, путался в докладе, и это вызывало ответную реакцию Орлова.
Орлов, зная состояние дел на всех объектах и сочетая свой опыт и интуицию с внешними впечатлениями от утренних обходов, всегда находил самые больные места. Ни один промах не оставался незамеченным, и это начальников управлений заставляло быть в предельном напряжении.
Методы работы, применяемые Орловым, давали несомненные успехи. Дело двигалось. Однако в его системе были и серьезные недостатки. Недостатки заключались в том, что подчиненные (сами по себе довольно крупные руководители) теряли собственную инициативу, уходили от ответственности, желали теперь получать указания сверху. Орлов понимал, что принципы управления, применяемые им, тяжелые, основанные на насилии, но как применить другие, которые пробудили бы каждого, не знал. Длительный опыт работы учил, подсказывал только такой способ управления. Он, этот способ – был борьбой, в которой выдерживали сильные, а слабые уходили.
Разные люди находились в подчинении Орлова. Вот Виктор Иванович, он был крепким орешком – возражал, доказывал свою правоту, имел свое собственное мнение.
– Вам неверно доложили …
– Я считаю, что необходимо сделать по-другому …
– Вы заблуждаетесь в этом вопросе …
Очень часто стоял на своем Виктор Иванович.
И он не был просто спорщиком, а человеком, отстаивающим свою точку зрения. Виктор Иванович очень дорожил данным словом, взятыми обязательствами. Он мог сутками сидеть на участках, беспощадно «гонять» своих подчиненных, но данное обещание выполнял. А когда не получалось, тогда терялся, не зная, что делать. Орлов уважал в нем эти качества, чувствовал равного по силе и, готовясь вступать в дебаты, заранее сжимался, как перед схваткой.
Сегодня схватка была в пользу Орлова. Среди начальников управлений был человек и другого плана – Приходько Иван Петрович. Этот за похвалу, хорошее к нему отношение мог сделать значительно больше, чем, если его отругали. И Орлов старался с ним вести себя мягче.
– Я видел, сегодня как бьют сваи, – говорил в микрофон Орлов, – есть сдвиги против прошлой недели. Темпы увеличились, за это вас можно похвалить, но сегодня они нас не устраивают.
Дверь отворилась и в кабинет, не обращая внимания на не одобряющие взгляды присутствующих, так как во время оперативки входить к начальнику воспрещалось, плавно вплыла главный бухгалтер Евдокия Петровна по прозвищу «Дунька».
«Дунька», женщина за 35, полная и дородная, была чистой крестьянской душой, умевшей беречь копейку. Бережливость – основная черта ее характера, привела ее вначале на бухгалтерские курсы, а затем и в финансово-экономический институт, который она закончила с отличием. Честная не только в своей личной жизни, но и по отношению к делу, которому посвятила - свою жизнь, Дунька на все смотрела через призму бухгалтерских отчетов, что часто ставило в тупик ее начальника. Орлов, понимая, что бухгалтерия хотя и является зеркалом всех свершений, но не всегда на дела влияет, вынужден был уважать и считаться с ней.
Главный бухгалтер положила перед Орловым листок плотной серой бумаги, на которой было написано:
«Прошу Вас после оперативки принять меня, У меня куча нерешенных вопросов».
Орлов прочел записку и утвердительно кивнул.
– И еще, – глухо сказала «Дунька», – подпишите вот это срочно, – и положила перед Орловым пачку каких-то не терпящих отлагательства финансовых документов.
– Не могу, – Орлов умоляюще посмотрел на «Дуньку», показывая на микрофон, как на спасательный круг.
– Нет, нет, банк! – твердо сказала женщина.
Орлов смирился и начал подписывать пачку каких-то счетов, совершенно не заглядывая в их содержание.
В это время докладывал начальник УПТК – Абросян.
– Я не могу так, Евгений Николаевич, у Павлова третьи сутки стоят вагоны!
– Вот глупость, – думал Орлов, – все должен подписывать первый руководитель, хотя времени у него не то, что вникнуть, а даже прочитать, что подписываешь, нет. Поручить бы начфину и все, так нет – все должен делать распорядитель кредитов.
Павлов еще не отчитывался и, Орлов переключил селектор на него. Лампочка загорелась, что означало: «Павлов на линии».
– Почему не организовали разгрузку вагонов? – раздраженно спросил Орлов, продолжая подписывать счета.
– У меня нет для этой цели специальных рабочих, а со стройки снимать я не буду, пусть помогает Абросян.
– Прекратите дурацкие разговоры и немедленно поставьте людей на разгрузку. Иначе будете платить за простои из собственного кармана.
Павлову явно не везло. Начав с вагонов, Орлов затем перешел на недостатки на его участках, подкрепляя цифровой материал впечатлениями сегодняшнего дня.
– Сколько раз вы будете давать обещания по бетонированию блока «В», – кричал Орлов.
– Там и сегодня ничего не сделано! Я не прощу вам этого упрямства! Я поручаю начальнику производственного отдела (он здесь присутствует и слышит) два раза в день проверять состояние дел а, вы Павлов, докладывайте мне утром и вечером!

Вошла секретарша и показала на междугородний телефон. Во время оперативки все телефоны переключались на секретаря и соединялись только в экстренных случаях. Сейчас был именно такой – звонил заместитель министра Дубов.
Орлов посмотрел на часы. После начала оперативки прошел час пятнадцать, Оперативка затягивалась. Еще не были заслушаны три подразделения. И вот этот звонок. Максимум, что удавалось Орлову – сократить оперативку до часа двадцати вместо желаемого одного часа.
Дубов потребовал доложить обстановку.
– У меня оперативка, – ответил Орлов, – разрешите доложить через полчаса, я сам выйду на связь.
– Нет, я не буду ждать. И вообще, что это у вас за манера всегда пререкаться со мной. Вы кончайте такой порочный стиль!
Орлов, имея перед глазами все цифры, быстро докладывал Дубову. Все слушали через не отключенный селектор.
– А почему так безобразны дела по новому заводу? Почему недовыполняются планы? Я уже предупреждал вас товарищ Орлов! Я вам, что бобик, или вы думаете, что мы здесь дураки, ничего не понимаем?
Дубов разошелся и продолжал все в той же манере распекать Орлова.
– Вот, что, кто у вас там начальник СМУ?
– Павлов, – ответил Орлов.
– Так за невыполнение моего приказа я требую снять его немедленно с работы и перевести в прорабы? Затем…
– Я не выполню вашего указания, – спокойно ответил Орлов.
– Павлов один из лучших начальников управлений,
– и несмотря на то, что пять минут назад Орлов разделал Павлова «под орех», теперь перед заместителем министра расхваливал его, как самого лучшего работника.
Павлов весь в красных пятнах впервые вместе со своими сотрудниками слушал хвалебные речи в свой адрес и чувствовал себя словно кусок раскаленного металла, опущенный в холодную воду.
– Отключите, – сказал он, показывая на селектор, и вышел из комнаты.
Потратив на разговор с Дубовым более десяти минут, Орлов продолжил оперативку. На закуску оставалось управление отделочников. В конце года каждый отделочник был на вес золота и все с нетерпением ждали разбора их работы в надежде вырвать что-нибудь и для себя.
Отделочники были на связи. Оперативка шла в своем обычном ритме. Сигнальная лампочка Приходько беспрерывно мигала, что означало:
«Прошу слово».
Орлов не выдержал и нажал на тумблер:
– Ну, что тебе еще, Виктор Иванович?
– Что тут за деятель какой-то прибыл на площадку, лезет во все дела, ругается. Я прошу Вас …
Вошла секретарша и еще раз попросила Орлова взять трубку. Орлов отключил Приходько на полуслове. Звонил секретарь горкома Коваленко.
– Евгений Николаевич, здравствуй, прошу тебя, подъезжай сейчас ко мне. Есть ряд вопросов. Без тебя не решим.
– Ах, у тебя оперативка, сейчас не можешь? Ну, тогда, как закончишь, сразу приезжай!
Неожиданный вызов путал все планы.
– А, что за вопрос, – спросил Орлов.
– Плохо с вводами в совхозе Первомайском. У меня директор совхоза, жалуется, так что приезжай, разберемся.
Вопросами сельского строительства ведал заместитель Орлова. Работы в этом совхозе вел начальник мехколонны Мансуров, который несколько дней находился в городе и об этом все знали.
Однако, как всегда, по всем вопросам горком вызывал только его.
– В конце концов, можно было прислать ко мне директора совхоза и обо всем договориться по телефону. Но нет,  не положено.
Последнее время различных мероприятий, совещаний, сборов, куда приглашали только первого руководителя, стали проводить очень много. Кроме обкома, горкома эту практику на вооружение взял и горисполком. Все эти вызовы, отнимая много времени, и отвлекая от непосредственного руководства строительством, всегда раздражали Орлова.
–Ну ладно бы раз в неделю. Еще понятны приглашения в обком по крупным проблемным задачам, – размышлял Орлов, – а тут по каждому пустяку, требуется пять – десять минут и решить его можно по телефону, тратить час, полтора – очень обидно.
Постепенно практику решения вопросов с первым руководителем освоили все инструкторы, инспекторы различных учреждений, просто мелкие чиновники.
Отдельные звонки выводили из себя:
– Товарищ Орлов, – как-то раздался требовательный женский голос,
– я звоню из области. Прошу Вас немедленно сообщить процент производительности труда по каждому подразделению, я не кладу трубку.
– Но почему вы звоните прямо ко мне, а не в плановый отдел? – возмутился Орлов.
– Я работник областного масштаба и говорю только с первыми руководителями, – ответил настойчивый женский голос, – лишний раз загляните в цифры, они и вам тоже нужны.
– Цифры действительно нужны, но я вам не справочное бюро. Звоните в плановый, телефон 35 – 44, – и Орлов повесил трубку.
К сожалению, ранг учреждений не всегда позволял бросать трубку.
Как-то в Москве Орлов пожаловался на обилие различных «вышестоящих совещаний» своему знакомому – управляющему трестом.
– Да у тебя, что? Мелочь, – улыбнулся в ответ его приятель, – а вот у меня. Я строю в пятнадцати районах Москвы, это 15 райкомов, 15 райисполкомов и попробуй, только не явись. Так что порой сам не успеваешь запомнить, какие давал обещания, не то, чтобы передать их исполнителям.
– Николай Максимович, – обратился Орлов к Коваленко, – я закончу оперативку через полчаса, затем у меня назначено совещание, разрешите прислать Семенова?
– Нет, приезжай сам, совещание отложи.
– А что просит директор Первомайского?
– Не выполняешь обещаний … – одну минуту, тут у меня прямой из области, подожди.
Коваленко переключил телефон на другой канал, не рассоединяясь с Орловым. Звонили из обкома, просили отпустить заведующего организационным отделом Малова на выдвижение в другой город. Коваленко сопротивлялся, ссылаясь на то, что некем заменить.
– Вот случай, – подумал Орлов, а что если вместо Малова я предложу Мурасова.
По окончании их разговора Орлов бодро сказал Коваленко:
 – Ждите, обязательно приеду!
 
















Глава 9. Руководить по-разному

От здания управления строительством до горкома расстояние было езды минут пятнадцать – восемнадцать. Основная магистраль, по которой ехал Орлов, теперь во второй половине дня, была хорошо очищена от снега и заполнена потоком груженых автомашин. Утреннюю мглу разогнал северо-восточный ветер, изменившийся с утра. Заметно подморозило. За обочиной дороги свежевыпавший снег, лежал накрахмаленной слегка подсиненной белой, чуть смятой скатертью, искрился от косых солнечных лучей, а вдали, на косогоре, ярко сверкал малиновыми огнями.
Орлов задумался. В памяти один за другим возникали эпизоды совместной работы с Мурасовым. После возвращения из Москвы, когда мероприятия по строительству завода каучука «Б» были полностью разработаны, Орлов зашел в партком и сказал Мурасову:
– Герман Леонидович, я прошу, не затягивая провести партком и закрепить партийным решением только что намеченные меры по строительству завода.
– Мы уже провели партком, следующий будет через две недели, – ответил Мурасов.
– Но ведь я не присутствовал, а вопрос имеет чрезвычайное значение. И, вообще, Герман Леонидович, почему вы редко приглашаете меня на заседание парткома?
Мурасов удивленно посмотрел на Орлова и недовольно ответил:
– У меня есть план работы, и я не могу заседания парткома подстраивать под вас, а вас часто не бывает на месте.
– Тогда покажите мне последнее постановление, – попросил Орлов.
Мурасов порылся в ящике стола, достал постановление и протянул его Орлову.
– Читай, думаешь Мурасов, идет не в ногу? Все рассмотрено и определены меры партийной ответственности, – подумал он.
Орлов взял постановление, сел за стол и начал читать.
«Рассмотрев и заслушав сообщение секретаря парткома тов. Мурасова Г.Л. о задачах партийной организации стройки по строительству завода каучука «Б» партийный комитет отмечает…»
Орлов бегло просмотрел  констатирующую часть и подумал.
– Слишком общие и обтекаемые фразы. Нет конкретных директивных сроков. Задачи вообще не сформулированы. Так не годится! Зато уже в первых строк постановления изобиловали обвинительные выражения: … не подготовлены. … Преступно-халатное отношение, … не сконцентрированы силы и так далее. Фамилия Орлова в этой части постановления не упоминалась, но он понял: – это в мой адрес. Результативная часть была еще более расплывчатой и общей.
«Партийный комитет постановляет:
1. Обязать коммунистов: руководителей т.т. Орлова Е.Н., Сапожникова…, Брагина  (в перечислении значилось девять фамилий) принять неотложные меры по обеспечению безусловного выполнения в установленные сроки строительства и пуска завода каучука «Б»
2. Партийному комитету периодически заслушивать коммунистов – руководителей о состоянии дел».
Закончив читать, Орлов отложил постановление:
– Не годится, Герман Леонидович.
– Это почему - же? – вызывающе спросил Мурасов.
– Потому, что не конкретно и слишком общо, я как начальник строительства и член парткома настаиваю на проведении повторного заседания.
– Не вижу оснований, – сопротивлялся Мурасов.
– Необходимо создать несколько комиссий, принять за основу разработанные мероприятия, привлечь к подготовке лучший партийный актив, – не обращая внимания на реплику Мурасова, сказал Орлов.
– Ну что же, раз вы настаиваете, – протянул недовольно Мурасов, – можно и провести повторно.
–  Договорились, – сказал Орлов, – завтра продумаем, как получше это выполнить.
На другой день Орлов пригласил Мурасова и изложил свои предложения. Были созданы четыре комиссии. Каждую комиссию возглавил коммунист – производственник.
Предложения комиссий, Орловым, Мурасовым и еще двумя членами парткома заслушивались через день.
– Здесь, товарищи, я думаю надо поступить иначе, не следует передавать участок спецработ в подчинение управления номер 2, это не дает ощутимого эффекта – говорил Орлов на одном из заседаний.
– Да, да я тоже думаю, что не следует, – тут же поддержал Орлова Мурасов. Не имея собственных мнений, Мурасов все время повторял мысли Орлова. Это было некрасиво, и Мурасов решил при случае исправить положение.
Обсуждался вопрос о создании мобильного отряда по выполнению всех видов свайных оснований. Целесообразность создания такого участка была для всех очевидной.
Не так давно Мурасов слышал от монтажников нелестные отзывы о специализированных работах и, чтобы показать свою осведомленность высказался первым.
– Наспециализировались до того, что за конечный результат и спросить не с кого, – повторил он чужую мысль, – теперь только и будут друг на друга ссылаться. Каждому надо поручать забивать сваи.
Присутствовавший при обсуждении начальник управления Приходько – рьяный сторонник натурального хозяйства, удивленно посмотрел на Мурасова.
– Извини, Герман Леонидович, но здесь ты не прав. На что уж я против передачи самых выгодных работ специализированным организациям, но здесь с тобой не согласен.
По недоуменным взглядам остальных членов комиссии Мурасов понял, что сказал невпопад. Больше он уже не выходил со своими предложениями.
Партком провели с большой пользой. После парткома Мурасов еще дальше отошел от производственных дел.
– Пришел вагон с импортной мебелью.
– Нам выделили два контейнера ковров.
– С областной базы привезли югославскую обувь на десять тысяч рублей. Подобная информация часто поступала от Мурасова к Орлову.
Первое время, Орлов не придавал этому значения. Несколько позже, проходя мимо парткома, он обратил внимание на большое количество людей в ожидании расхаживающих по коридору.
– Что за мероприятие? – спросил Орлов у знакомого сероглазого водителя самосвала.
– Ковры, – лаконично ответил тот.
– Какие ковры? Причем здесь партком?
– Как же, Герман Леонидович  сами делят, вот мы и пришли на прием, – разъяснил водитель.
После этого случая Орлов узнал, что на все дефицитные товары в парткоме составляются списки, и секретарь лично рассматривает их, уделяя этому вопросу первостепенное внимание.
Когда сдавали жилой дом Лодейщиков – председатель постройкома зашел к Орлову. Он был недоволен, почесывал быстро прогрессирующую залысину на затылке.
– Это что же происходит, – возмущенно начал Лодейщиков.
– Мурасов передал мне подготовленный список на распределение квартир и потребовал, чтобы я его подписал. А как же наша жилищная комиссия? Постройком? Что это за порядки? Я буду протестовать. Они не нужны?
Конфликт еле отрегулировали, но Мурасов не изменился. Там, где касалось какого либо распределения он был, тут как тут.
В один из будних дней, когда Орлов разбирал почту, к нему, миновав заслон секретаря, прошла знакомая ему нормировщица Нина из 3-го управления – смуглая молодящаяся женщина.
– Как же так, получается, – взволновано говорила Нина, – мне сказали, что холодильников нет и ждать нечего, а посторонние люди через знакомство с Мурасовым купили. Где же справедливость?
И она рассказала, как у нее был отгул. Она убралась в квартире, начала стряпать. Как на грех кончился лук. Нина постучалась к соседке Мане Котовой – жене инспектора районного финансового отдела, Степана Федоровича.
– Заходи, заходи, – сказала Маня и повела Нину рассматривать новенький орехового дерева, спальный гарнитур.
– Где достала? – завистливо спросила Нина.
– Как же, – с гордостью отвечала Маня, любовно протирая лакированную спинку широченной кровати и поправляя съехавшую на бок косынку, – Герман Леонидович помог, они со Степой старые друзья. К ним на стройку все дефицитное присылают, и распределяет все партком. Вот и холодильник – ЗИЛ на днях привезли.
– Покажи, – у Нины захватило дух.
Маня Котова гордо провела ее на кухню. 
В правом углу стоял белоснежный прямоугольный холодильный шкаф. Точно такой, о котором Нина мечтала. Они с мужем давно собрали деньги, но холодильник достать не могли. Нине сказали, что достать можно через партком. Она ходила на прием, но там ей объяснили, что дефицитные товары в первую очередь выделяют рабочим строителям, а служащим, что останется, ей вообще нечего ждать.
А тут, Котовы, не имеющие отношения к стройке, достали.
– Нет, этого я так не оставлю, – подумала Нина. Она в этот же день пошла на прием к Орлову.
Орлов успокоил Нину, пообещал выяснить. Это был не первый сигнал о том, что через Мурасова дефицитные товары уплывали не по назначению. Орлов пригласил Мурасова.
– Герман Леонидович, – сказал Орлов, – я знаю, что через партком происходит распределение дефицитных товаров. Прежде я считал, что это правильно, дополнительный контроль.
Однако, поступило ряд сигналов о том, что эти товары уходят не по назначению. Очевидно, в парткоме некому заниматься такими вопросами, поэтому я уже распорядился в ОРСе, чтобы все распределение шло через моего зама и профсоюз.
Мурасов побагровел, словно ему нанесли личное оскорбление.
– Это как же понимать? – возмущенно промямлил он. – Недоверие к парткому, ко мне лично? Нет, я не допущу, чтобы такие важные вопросы ушли из-под партийного контроля! Вы не имеет право, вы …
– В этом вопросе выявлена нечистоплотность, товарищ Мурасов!
– Факты, где они? – Мурасов вскочил и окатил Орлова негодующим злым взглядом.
– Факты, говоришь? Вот они. Как получил холодильник ЗИЛ Котов – инспектор РайФО? Этого достаточно. Все, я отдал распоряжение. – Если не согласен – выноси на партком!
– Ну ладно, – холодно выдавил Мурасов и не прощаясь ушел от Орлова. После этого случая Мурасов перестал лично распределять дефицитные товары, но все равно требовал, чтобы ему показывали списки работников тех подразделений,  куда эти товары направляли. Он утверждал либо отвергал подготовленные предложения в зависимости от взаимоотношений с руководителями этих организаций.
Оценивая поведение Мурасова, Орлов понял, что ведет он себя так неспроста, а преследуя определенную цель. А цель была простая. Тому хотелось заполучить рычаги воздействия на людей, поставить их в зависимость от себя. Распределять всегда проще, чем производить, критиковать легче, чем самому делать.
Особую позицию Мурасов занял и в вопросах кадровой политики. Тех способных и толковых людей, которых Орлов замечал и выдвигал, он обязательно осуждал, находя различные предлоги для их дискриминации. Так было с главным инженером СМУ Тюменевым, признанным хорошим специалистом. Как-то Тюменев на партийном собрании СМУ резко высказался в адрес парткома. Мурасову доложили об этом. Он выжидал, пристально всматривался в деятельность СМУ и его главного инженера, но компрометирующих фактов не было. Тогда Мурасов стал приглашать отдельных недовольных лиц и с ними тенденциозно подбирал факты.
На партком вынесли вопрос о трудовой и производственной дисциплине, об уровне организации труда в СМУ.
Орлов, как всегда, зная хорошо обстановку в этом управлении, и не имея задней мысли, выступил на парткоме с резкой критикой.
– Где инженерная подготовка? – возбужденно говорил Орлов, – вы только посмотрите, как выполняются установленные графики, как используются механизмы.
С критикой выступи ли другие члены комиссии и парткома. Мурасов взяв за основу высказывания Орлова, его же словами осудил работу главного инженера и предложил снять его с работы со строгим выговором. Дело обострилось и выливалось в большую неприятность для Тюменева.
После парткома Орлов специально задержался и зло спросил у Мурасова: – Ты что же делаешь? Это называется гробить молодые кадры. Если бы ни выступление Брагина и ни моя поддержка, парня, после такого парткома, действительно нужно было снимать. А кто же тогда будет работать? Может быть, ты пойдешь в СМУ?
– Я считаю и глубоко в этом убежден, что необходимо подтягивать партийную и государственную дисциплину, – ответил Мурасов. – И в этих вопросах требуется быть беспощадным. Пусть на примерах таких вот Тюменевых учатся другие. В подборе и расстановке кадров не все делается по принципу лицеприятных отношений.
– Более того, партия резко осудила подбор кадров по приятельским и родственным принципам, – сказал он, намекая тем самым на заступничество Орлова.
– Зато мы с тобой довольно неприятны друг другу, – вспыхнул Орлов.
– Партия всегда поддерживает принципиальные деловые взаимоотношения, высокую идейность и преданность делу. Так, что ничего особенного нет в том, что мы не друзья, – ответил Мурасов.
– Смотрю я на тебя, Герман Леонидович, и думаю: и откуда у тебя эдакая газетная оболочка из передовых статей? А, что внутри? Все тебе кажется, что ты один и тебе подобные, являетесь единственно истинными проводниками дел партии, а другие так … неразумная масса. Всякие там руководители, инженеришки. Осмотрись, не только ведь со мной, но и с другими работать придется.
Мурасов встревожился, лицо его выразило явное удивление и возмущение, он встал.
– Вы … вы, заговариваетесь, товарищ Орлов! Вы… много на себя берете … Вас могут неправильно понять …, а такой безыдейный подход к вопросам кадровой политики – он давно осужден, как вредный! Что же касается нашей совместной работы, то об этом позаботятся вышестоящие партийные органы… Мне тоже не совсем приятно вместе, но я вынужден… и еще неизвестно, кто из нас останется. А кто уйдет!  Предупреждаю, я не собираюсь спокойно смотреть на те безобразия и нарушения, которые творятся вокруг. Я вынужден буду докладывать! Да!
Орлов смотрел на Мурасова, внимательно рассматривая,  лицо этого неприятного для него человека и вся его «мурасовская» внутренняя сущность, покрытая сверху парадной оболочкой, еще раз обнажилась перед ним.
– Давай, давай! Докладывай, делай, что хочешь! Только катись отсюда, со стройки, на все четыре стороны, не мешай нам работать! – Орлов резко повернулся и ушел.
Казалось, после этого разговора между начальником и секретарем парткома должен был произойти окончательный разрыв, но разрыва не произошло. Мурасов как-то успокоился, и Орлову показалось, что все образовалось.
Однако мирный период взаимоотношений продолжался недолго, несколько дней тому начальник и секретарь парткома вновь крупно повздорили. Выговаривая себе равное положение с начальником, Мурасов сказал Орлову: – У меня имеется право контроля за деятельностью администрации. Следовательно, я могу контролировать тебя во всем.
Свою роль он понимал по-своему.
– Раз партия руководящая, – думал Мурасов, – то и он, как секретарь парткома должен быть главным лицом на стройке.
И поэтому он хотел признания этого первенства со стороны Орлова так, чтобы Орлов все свои решения согласовывал с ним и он, Мурасов, давал на это свое добро, либо отклонял эти решения.
Иногда забываясь от повседневных дел, Мурасов мечтал о том, как он вызовет к себе Орлова. Орлов с большим почтением доложит ему о чем-то, он отвергнет его решение и предложит другое. Но так как самой темы о чем, что должен был докладывать Орлов и, что он – Мурасов – должен был отвергать, не было, то Мурасов каждый раз с досадой отодвигал эти мечты.
Не в состоянии влиять на Орлова, Мурасов решил вредить ему. Делать это в открытую было невозможно, и он выработал особую линию поведения: хитрил и, чтобы быть на уровне современных требований, тщательно заучивал фразы из передовиц, выступая от имени и по поручению коллектива.
– Во-первых, это право контроля имеется не у тебя, а у партийного комитета, членом которого я также являюсь, – ответил Орлов.
– Во-вторых, организуй соответствующие комиссии из коммунистов, пусть они и проверяют, а затем я отчитаюсь перед парткомом по этому вопросу. А вот секретарю лично не следовало бы подменять и комиссии и партком.
– Говори да не заговаривайся товарищ Орлов, – ответил Мурасов, – я честный и преданный коммунист и нет ничего зазорного, если ты будешь подотчетен передо мной.
– Перед тобой? Никогда! – запальчиво ответил Орлов, – а вот как коммунист перед парткомом – да. Отчитаюсь. Тебе же скажу:
– Не тем путем себе авторитет завоевываешь. Ты не власть со мной дели, а практическую работу, направленную на выполнение поставленных задач среди коммунистов организуй. А. впрочем, мы уже однажды объяснились, и скажу тебе откровенно, Герман Леонидович, разойтись бы нам, было бы к лучшему.
– Ах, вот как, партийного контроля испугался … разойтись, говоришь. Нет! Не разойдемся, я последовательно и принципиально буду проводить предписываемую мне линию!
Да, поводов для несовместимости у Орлова и Мурасова было много. Во всем поведении Мурасова, подлакированном под идею, под борьбу за решение задач поставленных партией крылась махровая обывательщина, стремление, чем-то повредить Орлову, поднять выше интересов дело свое собственное – я.
Все это чувствовал, и понимал Орлов, и все это послужило поводом его поездки в горком.

Присаживайся, – сказал Коваленко Орлову и посмотрел на часы, давая понять, что уже давно его ждет. Директор совхоза Краснощеков был тут же, при появлении Орлова радостно просиял, встал из своего угла и, широко расставляя ноги, подошел к Орлову, высоко поднял руку и хлопнул Орлова в протянутую, раскрытую для рукопожатия, ладонь.
– Здорово, давно уже ждем, – сказал он, объединяя себя вместе с Ковалевым и показывая, что дело у них общее. Орлов сел.
Дело к Орлову у Коваленко было сложное. Накануне из области позвонил первый и, очевидно, с чьей-то подачи потребовал от Коваленко, во что бы то ни стало закончить коровник в совхозе Первомайский. Коровник строил сам совхоз хозспособом. Директор совхоза Краснощеков уже поднимал перед ним вопрос о помощи. Коваленко отказал.
Теперь Краснощеков нашел другой путь и через кого-то вышел на первого секретаря. То, что Краснощеков сделал это без его ведома, не понравилось Коваленко и он эту, его самостоятельность, засек на будущее. Делать было нечего, указание сверху требовалось выполнять. Коваленко вызвал Краснощекова, но из него ничего не выжал. Оставался единственный выход: просить Орлова.
Краснощеков первый начал разговор:
– Не выполняешь обязательств Евгений Николаевич!
Орлов удивленно посмотрел на Краснощекова, затем на Коваленко. Коваленко молчал. Орлов знал, что в этом Первомайском он ничего не строит.
– Какие еще обязательства? – спросил он.
– Как же, две недели назад Герман Леонидович приезжал к нам пообещал труженикам села достроить коровник, а раз пообещал, то помогайте…
Орлов возмущенно посмотрел на директора и громко выпалил:
– Никаких обязательств я не давал, а если кто и давал, то я их отменяю. Надо же какая наглость.
Орлов так взбудоражился, что забыл с какой целью приехал в Горком.
– Ну. Ну, – сказал директор совхоза, – а хлеб-то ешь, мясо небось тоже любишь, нехорошо так, все должны помогать поднимать сельское хозяйство, а ты наглость.
– Причем тут хлеб? Да и вообще. Я на свой зарабатываю, и ты бы, Краснощеков, на свой зарабатывал. Каждому свое. Твое дело хлеб сеять, а мое строить и нечего чуть – что хлебом попрекать. Даром не ем. И вообще. Что за манера, чуть тебя прижало сразу в город. Технику дай, машины дай, людей на прополку дай, на уборку дай. Вспаши, посей, а вы для чего там сидите. Работать пора начинать. Скоро все твои поля по предприятиям поделят, вот для тебя лафа наступить.
– Тебе вон, какую технику государство выделяет … вон, сколько материалов… вон, сколько домов понастроили … – обиженно сказал Краснощеков и привстал, –  ты крестьянина не тронь.
Ковалев понял, что наступил момент, когда требуется его вмешательство.
 – Прекратите спор, – сказал он и изложил свою просьбу.
Орлов вспомнил то, ради чего он приехал, прикинул, где снять людей и, какой объект заморозить, затем для видимости немного посопротивлялся и в конце согласился помочь. Тут же из кабинета, он отдал необходимые распоряжения и, закончив телефонные переговоры сел на прежнее место.
– Спасибо, Евгений Николаевич, я другого от тебя и не ожидал, – сказал Коваленко и подумал: – уж очень быстро Орлов согласился помочь совхозу, видно сам что-то просить собирается. Ну что же пусть попросит, и я ему помогу.
– У меня к тебе дело, – сказал Орлов и вопросительно посмотрел на Краснощекова, как бы показывая тем самым, что ему необходимо поговорить с секретарем горкома с глазу на глаз. Краснощеков понял, кивнул головой и вышел.
Орлов взглянул на секретаря горкома, лицо Коваленко выражало ожидание и интерес к тому, о чем собирался говорить Орлов.
– Сразу выложить все, – подумал Орлов, – или начать издалека? – и решил: – начну сразу.
– Ты меня извини, – сказал Орлов, – сегодня случайно подслушал твой разговор с обкомом о Малове и хочу сделать дельное предложение. Давай выдвинем на организационный отдел Мурасова.
Коваленко ожидал чего угодно, только не этой просьбы, он удивленно посмотрел на Орлова.
– Так какое же это выдвижение? Это понижение. Ваш партком на правах райкома и его секретарь, как партийный руководитель крупной организации, по рангу значительно выше заведующего отделом.
– Ну, это по делу, а формально все-таки подчиняется горкому, – отпарировал Орлов.
– Да, но ни это главное, – сказал секретарь горкома.
– Что случилось? Мурасов у нас на хорошем счету, я удивлен твоему предложению.
– Я не могу с ним работать, – жестко ответил Орлов,
– Он возможно и на хорошем счету, а подход к делу у нас разный, противоположный, Мы мешаем друг другу!
– Зачем так? Давай вызовем и поговорим. Все же разговор на моем уровне как-то сблизит ваши интересы.
– Вот, что, Николай Максимович, – сказал Орлов и встал, – я редко обращаюсь с просьбами в горком, но эта моя просьба должна быть удовлетворена! Сегодня перед стройкой поставлены настолько серьезные задачи, что мы не имеем права ошибаться. Поэтому у партийного руля должен стоять человек, живущий интересами коллектива, знающий строительство, а не Мурасов. И я в данном случае, как коммунист, как член горкома, прошу поверить мне, пойти навстречу. Это не моя прихоть, так будет лучше для дела.
Коваленко откинулся на спинку кресла, пристально посмотрел на Орлова.
– А, что скажут рядовые члены партии? Каково их мнение? Я этого не знаю. Возможно, ты сам, Евгений Николаевич, виноват. Высокомерно, неправильно себя повел с секретарем, давишь на него своим авторитетом и не считаешься с ним. Я этого не знаю.
– Нет, я в этом не виноват, – сказал Орлов и подумал, что если сейчас он не решит вопроса с Мурасовым, то затем будет поздно.
– Работать с ним я не могу – более решительно добавил он, – я пытался найти общий язык, но все безрезультатно. Внешне у него все хорошо и нет оснований делать ему какие-либо замечания, а по делу он далек от людей, от строительства. Считаю мою дальнейшую работу вместе вредной и если его нельзя переместить, то уходить необходимо мне. Либо я, либо он. Другого не надо. Я настаиваю на немедленном решении этого вопроса!
Коваленко задумался, возникшая сложная ситуация была первой в его практике, требовалось принимать решение.
– А может затянуть, отложить. Время самый лучший лекарь. Как то само собой утрясется, уладится, – подумал Коваленко и, не глядя на Орлова, сказал: – Вопрос очень серьезный, его необходимо всесторонне обдумать, посоветоваться. В конце концов, есть члены горкома, секретари.
Орлов, почувствовав колебания Коваленко, уверенно произнес:
– Нарыв созрел его необходимо срочно разрезать! Иначе инфекция пойдет по всему организму.
– Да, это, кажется серьезно, – думал Коваленко, наблюдая за Орловым, – видно откладывать нельзя.
– Орлов или Мурасов? – на одну секунду задумался он и тут же утвердился: – Здесь вопросов не может быть, конечно, Орлов. А раз так, то…
И чтобы оставить за собой еще какое-то право на окончательное решение, Коваленко спросил: – А кого предлагаешь на секретаря?
– Брагина не задумываясь, ответил Орлов.
 – Он опытный строитель, как начальник управления пользуется заслуженным авторитетом, член парткома.
– А согласится?
– Уверен, что да, согласится, если вместе предложим.
Тогда Коваленко с характерной для него решительностью ответил:
– Хорошо, договорились. Но, учти, Евгений, (он впервые назвал Орлова по имени) за тобой теперь двойная ответственность. Малова забирают через два месяца, так что с Мурасовым разговаривать пока воздержись. Все остальное беру на себя.

Из горкома Орлов вышел с хорошим настроением. То, что мешало работать, отнимало много нервной энергии, было предрешено.
– Обедать, сказал Орлов и захлопнул за собой дверку машины. Виктор быстро связался с диспетчером, попросил передать в столовую, что они едут.
Обедал Орлов в пристрое к общей столовой, где в небольшой комнате всегда стояло четыре накрытых стола. Можно было бы обедать и в общей столовой и это было бы вроде демократичней, но Орлов предпочитал обедать отдельно, так как, во-первых, на это уходило значительно меньше времени и во-вторых, здесь было единственное место, где для него готовили вареную пищу, которую хотя бы один раз в сутки необходимо было принимать.
Орлов разделся, помыл руки у рукомойника в прихожей, и затем громко спросил у вошедшей молодой краснощекой, как пышка заведующей производством:
– Чем сегодня кормишь, Маша?
– Сегодня, Евгений Николаевич, борщ московский и отбивные, все уже на столе.
Орлов не любил долго ждать, на обед уходило всего не более пятнадцати минут, поэтому хорошо подогретую пищу, заранее разлитую в тарелки, ставили на стол, как только машина Орлова подъезжала к крыльцу.
Но и тут, за эти короткие 15 минут, дела не покидали Орлова.
Начальник ОРСа здесь всегда решал или согласовывал с ним свои вопросы.
Быстро пообедав, Орлов приехал в управление.
– Евгений Николаевич, – встретила его секретарша Галя, – вы не забыли? Сегодня прием по личным вопросам.
– Да, к вам приехал какой-то инженер из Москвы, звонил, требовал Вас разыскать и немедленно с ним соединить.
Целая группа сотрудников, ожидавших в приемной, не дав Гале договорить, что инженер требовал Орлова, набросилась на него.
– Входите, – сказал Орлов и широко открыл дверь своего кабинета, приглашая всех вместе. Настенные часы показывали, что до приема осталось немногим больше часа.
– Времени у меня мало, – сказал Орлов, сегодня прием, поэтому прошу каждого коротко изложить суть вопроса, и мы быстро определим, с кем я займусь сегодня, а с кем разговор перенесем на завтра.
– Евдокия Петровна? – первым вызвал он главного бухгалтера.
– У меня очень много вопросов и вы должны обязательно заняться со мной, – безапелляционно заявила Дунька и, не дав Орлову открыть рот, скороговоркой продолжала:
– Я не согласна с Павлом Петровичем, вы должны выслушать нас вместе, мы много потеряем на этом мероприятии.
Речь шла о заме Орлова по экономике, который накануне согласовал с Орловым новую систему организации расчетов.
– Еще что? – спросил Орлов.
– Очень много: сверхнормативные остатки, непроизводительные расходы в «Промстрое», акт ревизии по «Химстрою», приказы по инвентаризации … Евдокия Петровна торопилась, чтобы что-то не упустить.
– Приказы сейчас, остальное на завтра в 7 утра, – ответил Орлов.
Главный бухгалтер недовольно подала на подпись ряд приказов и демонстративно удалилась.
– У вас что, Игорь Семенович? – обратился Орлов к подтянутому высокому мужчине в коричневом костюме, главному механику Харитонову.
– Списание механизмов и автотранспорта.
– Давайте.
Затем Орлов выслушал главного маркшейдера Вешина, начальника контрольной лаборатории Лазарева, начальника сметно-договорного отдела, подписал еще ряд документов и ободряюще посмотрел на начальника производственного отдела, терпеливо дожидающегося своей очереди.
– Терпи, Лукьян Федорович, тебя я оставил на закуску.
Начальник производственного отдела Пронин уже был более двух месяцев отключен от всех текущих вопросов, занимаясь только будущим годом.
От того насколько правильно и грамотно он сумеет выполнить эту работу, зависело благополучие наступающего года.
Отпустив всех, Орлов пригласил его к столу и начал внимательно рассматривать бумаги. Через некоторое время зашла секретарь, до приема 15 минут, – сказала она.
– Сколько на прием? – спросил Орлов.
– Тридцать, – ответила секретарша.

Закончив с Прониным, Орлов встал и внимательно осмотрел кабинет, все как будто бы было на месте.
– Можно начинать, – подумал он, подошел к приставному столику и отодвинул стул для первого посетителя.
Прежде на приемы Орлов приглашал зама по быту, председателя постройкома, секретаря парткома, которые находились тут же в его кабинете. Но, наблюдая за людьми, он понял, что откровенного разговора не получалось. Люди волновались, оглядывались по сторонам, стеснялись в выражениях. Тогда Орлов предложил всем находиться на своих рабочих местах, и в случае необходимости подключал их по селектору.
И это было правильно. К нему шли как на исповедь, с разными вопросами и доверительный тон, разговор с глазу на глаз, позволяли людям раскрыться, более откровенно излагать, то ради чего они пришли.
– Галя, пожалуйста, пригласите Нину Филипповну и Александра Григорьевича, – мягко сказал Орлов в переговорное устройство, предварительно заглянув в приготовленный список людей, где значились фамилии и имена отчества, а также вопросы, по которым пришли записавшиеся.
Затем он пошел к входной двери, навстречу приглашенным. Это был также отработанный прием, позволяющий, на то короткое время пока они шли по его длинному кабинету, снимать напряжение у посетителей.
Дверь отворилась и на пороге, подталкивая перед собой не молодую, средних лет краснощекую женщину, небольшого росточка, появился высокий коренастый мужчина с взъерошенными волосами.
– Здравствуйте, – сказал Орлов и протянул руку вначале женщине, а затем мужчине, как своим старым знакомым,
– Проходите, пожалуйста, – и проводил их к месту.
Супруги Федоровы целую неделю готовились к приему, ежедневно обсуждая, о чем будут говорить с очень страшным для них начальником.
– Нет, ты подожди, Лександр, я лучше.
– Как же такое дело, поймет, небось, хоть и строгий, я первая начну, – говорила Нина.
И они опять, еще в который раз обсуждали все сначала.
Позже, рассказывая товаркам, как они с мужем были на приеме, Нина Филипповна говорила:
– Сам руку подал, из-за стола вышел, вот он какой у нас.
Дело Федоровых было простое.
– Тут вот как, получается, ждем мы, значит, – начал мужчина, – работаю я,  значит, каменщиком … в этом … СМУ …
– Постой Лександр, – перебила его жена, – ничаво никогда толком не объяснишь, помолчал бы, уж …
– Старший у нас Генка из армии скоро придет, а нам очередь подошла на квартиру, так вот положена на яво площадь либо нет? – спросила Нина Филипповна и доверчиво посмотрела на Орлова.
– А работать на стройке будет? – спросил Орлов.
– А как же, вот и письмо прислал, он это… по моей пойдет… каменщиком хочет,
– и Федоров для большей убедительности достал из кармана армейский конверт, вынул письмо и начал разворачивать.
– Всем семейством, значит, решили закрепиться, это хорошо, – сказал Орлов и стал наводить справки о Федоровых. Характеристики были положительными.
– Тут у меня супруги Федоровы, – соединился с Ладейщиковым, председателем постройкома.
– А, знаю, – ответил Ладейщиков, – так у них все в порядке, на первой очереди и трехкомнатную квартиру им дадим.
Нина Филипповна, услышав в переговорное устройство голос Ладейщикова, заулыбалась и утвердительно начала кивать головой.
– Значит, дадите? – переспросила она у Орлова.
– Да.
– Ну, спасибо вам, Генку поженим, вместе будем.
Все вопросы на этом были разрешены, но Федоровы не уходили и с почтением смотрели на Орлова. Чтобы заполнить возникшую паузу, Орлов начал расспрашивать  их о работе, как обстоят дела.
Неразговорчивый Федоров разошелся: – Увеличить бы можно, – говорил он про количество кубов кладки.
Орлову было интересно, ибо разговаривая с рабочими, он получал дополнительную информацию, узнавал, чем живут и дышат простые люди. Он не перебивал Федорова. Однако время шло.
– Если так с каждым, – подумал Орлов, то до девяти не управлюсь.
И в знак окончания приема встал. Супруги тоже встали.
– Спасибо Вам, – уважительно сказала Нина Филипповна.
Они пошли к выходу еще несколько раз, оборачиваясь, оба кивая в знак признательности.
Последующие шесть человек проходили быстрее, и Орлов про себя отметил, что укладывается в положенный час. 
Не успел он еще нажать на переговорное устройство, чтобы вызвать следующего посетителя, как дверь отворилась и в кабинет вкрадчивой походкой, все время, озираясь по сторонам, вошел остроносенький, с маленькой головой и рыжими волосами мужчина лет тридцати пяти.
Кожа на его лбу все время двигалась, образуя большие длинные складки. Убедившись, что в кабинете никого нет, он сам доверительно протянул руку Орлову и тонким заискивающим голоском произнес:
– Здравствуйте, Евгений Николаевич.
Орлов смутно припоминал его. Как будто бы он работал нормировщиком в пятом управлении.
– Но фамилия?
Орлов заглянул в список. Восьмым был по очереди Романов Петр Игнатьевич. Отметив, что такая великолепная фамилия никак не подходит к внешнему облику этого человека и уж лучше бы было Лакейщиков или – Ябедников, Орлов сухо сказал:
– Слушаю Вас.
Чутье не изменило. Романов еще несколько раз оглянулся и, почти нагибаясь, к самому столу Орлова, приготовился говорить.
– Вы, что ищите кого-то? – спросил Орлов.
– Ну, видите ли, Евгений Николаевич, мало ли что, а дело у меня щекотливое. Считаю необходимым своим долгом доложить.
И он начал говорить о том, что видел, как их начальник СМУ возил на служебной машине свою жену, что у них допускают приписки в нарядах, что главный инженер СМУ заглядывается на их сметчицу Машу.
В конце Романов совсем тихо сказал:
– Максимов на днях, ой, как нехорошо высказался о них.
Он вытащил из-под стола руку и вытянув вперед указательный палец, потянулся вместе с ним вверх.
Орлову было противно, он с отвращением смотрел на этого типа и когда тот закончил свою операцию с пальцем, жестко, смотря ему прямо в глаза, выпалил:
– Хорошо! Идите!
Романов, почему-то приободренный этим звонким приказом,  встал, и полу прогибаясь, пошел к выходу, приговаривая:
– Надо, надо все знать … так вот ведь…
Орлов взял список. Следующим стоял Ванин.
– Да не уж-то Михаил Матвеевич? Да, это был он – известный бригадир.
– Ванина, пожалуйста, Михаила Матвеевича.
И уже встречая его и крепко пожимая руку, Орлов говорил:
– Ты что же это Михаил Матвеевич, на прием записался, вроде и без приема не встречаемся? Для тебя мои двери всегда открыты. Заходи, заходи.
– У меня личный вопрос, Евгений Николаевич, – сказал Ванин и сел на предложенный ему стул.
– Что же это за проблема у тебя такая, – спросил Орлов и приготовился внимательно слушать.
– Обидели меня, ой как крепко, – сказал Ванин.
– Скажи, Евгений Николаевич, кто школу отштукатурил за неделю?
– Бригада Ванина, – ответил Орлов, все еще не зная, зачем пришел бригадир.
– А кто два фасада штурмом взял?
– Бригада Ванина, – улыбаясь, ответил Орлов.
– А кто на химии два корпуса взялся? – и сам же ответил:
– Бригада Ванина.
– Так, почему, Евгений Николаевич, к ордену представили Вострякова?! Ванин даже привстал от досады.
– Как, что так Ванин, а как к ордену, так Вострякова. Нехорошо, это, несправедливо. У меня все есть, что вот этими руками заработать можно и машину покупаю. А вот в душу то зачем …а? Уйду я. Стыдно мне теперь людям в лицо глядеть!
Орлов не ожидал такого вопроса, он, в общем-то, и сам не знал, почему представили Вострякова, а не Ванина. Вопросами представления занимался отдел кадров и партком.
– Да ты садись, Михаил Матвеевич, чего вскочил, сейчас разберемся, – и Орлов соединился с начальником отдела кадров.
– Товарищ Масленников, – спросил он, – как у нас дела со знаками?
– Позавчера все отправили, Евгений Николаевич, с горкомом согласовали.
– Ясно, – сказал Орлов и нажал на тумблер Мурасова.
– Герман Леонидович, у меня сидит Ванин, – специально сказал он, – как же так получилось, что на орден представили Вострякова, а ведь бригада Ванина лучшая?
– Во-первых, я не понимаю, почему этот вопрос прежде времени получил огласку, – ответил Мурасов, – еще неизвестно, как там пройдет.
– А чего тут скрывать, раз кого-то представили, пусть народ знает, да и они – это теперь главное.
– Во-вторых, такая была разнарядка сверху. На орден нужен был бригадир, беспартийный, до тридцати лет, а Ванин член партии и уже в возрасте, да с молодежью у него плохо, слабо воспитывает.
– Разнарядка, разнарядка, – с досадой сказал Орлов, – такое важное дело, как награждение и то формализм развели. Так нельзя, за цифрами да сводками о людях забыли.
Орлов срочно связался с Министерством и стал доказывать, что ему нужен еще один знак.
– Что угодно сделайте, – просил он, –– только знак найдите, несправедливость тут у нас произошла. Куда смотрел?
– Правильно, виноват. Уже поздно? Я очень прошу. Позвоню.
Ванин, встал: – Ладно, Евгений Николаевич, брось хлопотать, я ведь не выпрашивать орден пришел, несправедливо все это. Ну, до свидания, я пошел.
В это время дверь из приемной с треском открылась и в кабинет вбежала молодая женщина, неся перед собой завернутого в одеяло ребенка.
Женщина была растрепана, толстый платок развязался и сполз на плечи, лицо ее выражало решительность, глаза горели. Стремительно подойдя к столу, она положила ребенка прямо перед Орловым и громко выкрикнула:
– Берите! Что хотите, то и делайте! – и также быстро, как появилась, выбежал вон.
Одеяло развернулось и,  в нем выпутываясь из мешавших ему пеленок, дрыгая ножками и ручками, пискливо заявило о себе маленькое существо.
– А – а – а – а, – плакал ребенок, все больше и больше,  повышая голос.
Орлов стоял в растерянности, не зная, как быть: то ли бежать за ушедшей матерью, то ли делать что-то с ребенком.
– Сейчас догоним, – сказал тоже растерявшийся Ванин и выбежал из кабинета.
Ребенок, почувствовав необычную обстановку, плакал уже с надрывом.
Орлов, осторожно, боясь как бы чего не повредить, взял ребенка за одеяло и неумело начал качать.
– Ну, ну, что же ты плачешь, дурачок, сейчас мама придет.
Секретарша Галя, расстроенная, стояла у входа, пытаясь что-то объяснить: – А, я … говорила, нельзя … А она ворвалась.
– Ты умеешь водиться? – спросил Орлов, протягивая ребенка,
– нет, я боюсь, – чистосердечно призналась Галя.
– А женщины, на прием есть там кто-нибудь?
– Есть, – обрадовалась Галя и вышла в приемную.
Средних лет, плотная женщина, крановщица с башенного крана, вошла, забрала у Орлова ребенка и, положив его на стол для заседаний, начала разворачивать.
– Да, он, родненький, мокрый. Нет ли у Вас тут чего, перепеленать? спросила она у Орлова.
Орлов, осмотрелся вокруг. Ничего подходящего не было. Тогда он подошел к занавешенному окну, схватил рукой шелковую штору и с силой дернул вниз.
– Пойдет? – спросил он у крановщицы.
– Пойдет, только разорвите на полоски.
Запеленав ребенка в сухую штору, крановщица взяла его умелыми руками и начала качать.
– Ну и дура мать, надо же, надо же, – приговаривала она.
Через несколько минут Ванин, втолкнул перед собой мокрую от слез, всхлипывающую мать.
– Иди, иди, дура, ты, что же это додумалась: дитя бросить, – говорил Ванин.
Молодая женщина еще больше разревелась. Из ее слов, прорывающихся сквозь слезы, Орлов понял, что она мать – одиночка, что ее не пустили в общежитие, руководствуясь каким-то приказом, и что в детский сад места нет.
– Зачем он мне такой, – всхлипывала женщина, – одно горе, горемычное.
Ребенок на руках крановщицы заплакал. Мать подбежала к ней, выхватила ребенка и начала целовать его в маленькое личико.
– Вот так бы давно, – сказала крановщица.
Орлов быстро уладил все дела.
– Что у вас башки нет на плечах, – кричал он на коменданта общежития.
– Приказ?! Да приказ был освободить общежитие от семейных. Выделите отдельную комнату и без разговоров!
Председатель постройкома Ладейщиков взялся отрегулировать вопрос с детским садом.
– Я провожу ее, – сказал Ванин и вместе с молодой женщиной ушел.
Прием продолжался. После случая с ребенком Орлов ощущал какую-то тяжесть в голове. Прошло еще человек десять. К концу года намечался большой ввод жилых домов и поэтому многие пришли относительно жилья и очередности на квартиры.
– Вот, что Сережа, – говорил Орлов молодому специалисту Михайлову, – отпустить тебя раньше времени я не имею права. Сколько еще до трех лет?
– Полтора года?
– Вот видишь.
– Так уйдешь? Напрасно. А может,  переведем тебя в другое СМУ, раз тут у тебя не получается, а? Какие твои годы, поработай мастером, это очень полезно.
Орлов звонил в СМУ, договаривался о делах молодого специалиста, ругал начальника СМУ, что не дорожит молодыми кадрами.
Затем были просьбы:
еще о жилье;
о детских садах;
об организации танцев в клубе;
о переводе на другую стройку;
о неправильной выдаче спецпитания;
об организации транспорта по доставке рабочих на работу;
о садовых участках;
о выдаче материалов для строительства индивидуальных жилых домов.
Оставалось принять еще несколько человек.
– Богатырев Семен Федорович, слушаю Вас, – приветствовал Орлов очередного посетителя.
– В рабочее время к вам трудно попасть, Евгений Николаевич, решил воспользоваться приемом по личным вопросам. У меня предложение в корне изменить всю систему организации строительства. Разрешите, я зачитаю.
И Богатырев начал звонко, быстро читать заранее заготовленный текст.
Орлов слушал, пытаясь вникнуть в смысл предложений Богатырева,  и чувствовал, что голова его разламывается на две части.
– Семен Федорович, – перебил Орлов Богатырева, я сейчас направлю Вас к моему заму по экономике, а затем через него вы встретитесь со мной в другое время и я внимательно выслушаю Вас. Договорились. Ну,  вот и хорошо.
Орлов пригласил Галю и попросил сделать пятиминутный перерыв. Широко открыв окно, он вдохнул свежий морозный воздух, сделал несколько приседаний. Голов посвежела.
– Полегчало, – подумал Орлов и вновь приступил к прерванному делу.
Последней на прием была та самая крановщица – Вера Максимова, которая помогала Орлову пеленать ребенка.
– Что же, Вы, Вера, раньше не зашли, я принял бы Вас вне очереди, – сказал Орлов.
– Что Вы, что Вы, Евгений Николаевич, – ответила Вера и смущенно присела на краешек стула.
– Дело-то у меня такое щекотливое, стыдно даже.
– А Вы ничего не стесняйтесь, рассказывайте.
– Мужик у меня Виктор, вот такой, – сказала Вера и  показала большой палец радостно,  улыбнувшись.
– Да вот дура я – баба ревную его, ой как ревную, – и Вера расплакалась.
– Вы уж извините меня. В автоколонне он работает шофером, на дальних рейсах.  Уезжает, когда на наделю, когда на две. А я не могу, сил у меня уже никаких нет. Все думаю и думаю, ночами не сплю.
Вера вновь расплакалась.
– Вы мне пособите его перевести на другую работу, но чтобы никто не знал. Очень прошу Вас.
– Любишь? – спросил Орлов.
– Как еще, – ответила Вера.
– Тогда доверяй. Ну, а я помогу, – и Орлов записал фамилию мужа Веры.
Закончив с последним посетителем, Орлов потянулся, затем включил по селектору всех своих помощников и объявил:
– Все закончил, можете быть свободными.
Настенные часы показывали без пяти девять.
– Вот и прошел еще один день, – подумал Орлов.
Каким он был этот день? Орлов закрыл глаза, и отдельные эпизоды прошедшего дня промелькнули, как в телевизионном повторном показе.
– Здорово, начальник! – рявкнул густой бас над его головой. Орлов открыл глаза.
– Что такое, – промелькнула мысль, – галлюцинация? Видно, совсем свихнулся.
Он потер веки, закрыл и вновь открыл глаза. Но нет, видение не исчезло. Перед ним стоял улыбающийся суровой усмешкой Дронь.
– Иван Васильевич! – вырвалось у Орлова, – откуда?
– Ну и порядки у тебя, – грозно сказал Дронь. – Нет четкой координации между разными подразделениями. Я распорядился, чтобы с завтрашнего дня каждый начальник, прежде всего, знал, что у него должен делать смежник. И работать только по согласованным графикам!
– Так вот о каком инженере шла речь, а я как-то пропустил мимо ушей, – подумал Орлов, вспоминая о тех коротких известиях, доходивших до него.
– Но что это он так выражается? Я распорядился…
– Неужели приехал? – и Орлов выскочил из-за стола, тиснул Дроня, сел против него прямо на стол.
– Приехал? возбужденно спросил Орлов.
– Решился?
– Насовсем?
– Наберешься ты со мной беды, Евгений Николаевич, – ответил Дронь.
– Зря радуешься. Ну, пошли. Где поместишь меня? А то сегодня из тебя с этим приемом все соки выжали. Завтра во всем разберемся.
– Побольше бы мне таких бед, – весело ответил Орлов.
– Пошли. Сегодня переночуешь у меня, там обо всем и поговорим.












Глава 10. Два дня вместе

На следующий день, после размолвки с мужем, Светлана, сославшись на недомогание, не пошла на работу.
Она долго сидела, не зная, к какому берегу  ей плыть. В этом доме оставаться дальше невыносимо, а идти некуда. Вчерашнее желание все бросить и уехать было также  невыполнимо. Единственное, что оставалось – это забрать Наташу и уйти к маме.
– Но, что она ей скажет? Как она объяснит этот шаг? И поймет ли мать?
Светлане было плохо, ей не хотелось с кем-либо встречаться, кого-либо видеть, кого-либо слышать. Она, как гордая вольная чайка, посаженная в тесную клетку, бросалась из одной крайности в другую, пытаясь найти выход из создавшегося положения, ничего не находила.
Перебирая в памяти все, что произошло, было больно за напрасно потерянные годы, прожитые вместе с мужем. Так, ничего и не придумав, Светлана Архиповна решила уехать к маме.
– Мамочка, – позвонила она, – я очень соскучилась, не возражаешь, если я ненадолго поживу у тебя?
– Что ты, что ты? – живо откликнулась мать, – я буду очень рада, а как Арнольд?
– Ничего, поживет один. Он умеет, – отвечала Светлана.
– Забери, пожалуйста, Наташу, а я приду вечером.
Вечером, когда Наташу уложили спать, а Светлана с матерью сидели за чаем, мать вдруг сказала.
– Чует мое материнское сердце, что у вас не все ладно. 
– Светлана, что-нибудь случилось?
– Да, мамочка, – призналась Светлана, – у меня все скверно: и жить дальше вместе нельзя и идти некуда.

Прежде на работе она увлекалась делом, теперь все было безразлично и приходилось делать усилие, чтобы говорить об архитектуре, с улыбкой на что-то отвечать.
– Довжецкую приглашают к директору, – сообщила старший инженер Галя из соседнего отдела.
Светлана машинально поправила прическу, провела помадой по губам и пошла, совершенно не интересуясь, зачем ее приглашают.
– Очень рад, – сказал директор, поднимаясь навстречу и подавая руку.
– Вам необходимо выехать в «Госстрой», будете представлять наш институт. Вопросы: качество строительства.
– Меня на это же время приглашают в ЦК, – разъяснил он и добавил, – пропуск для вас уже заказали. Держитесь. Будьте на уровне.
Пока, Светлана доехала до «Госстроя», оформила пропуск и, предъявив документы дежурному милиционеру, поднялась в указанную ей комнату, совещание уже началось.
– Проходите, проходите, – сказал молодой человек в очках и, отметив ее в списке, любезно открыл дверь кабинета, где происходило совещание, показав на свободное место.
Светлана села и осмотрелась. В кабинете было человек двадцать пять – тридцать. Одни сидели за длинным столом, другие, как и она, в отдельно, расставленных креслах. Председательствовал сравнительно молодой, в сером костюме мужчина. Другой стоял сбоку и что-то докладывал. Светлана вынула блокнот и начала внимательно вслушиваться, чтобы уловить смысл речи докладчика.
… – столярные изделия, материалы для полов, – говорил докладчик, не соответствуют …
Но, что это? Рядом с докладчиком к ней спиной сидел… Орлов.
– Не может быть, – почему-то решила она и начала внимательно всматриваться.
– Да, конечно, он.
С этой минуты Светлана уже не могла и не старалась вникать в смысл происходящего. Закончил докладывать первый, затем выступали еще двое, затем задавали вопросы, затем о чем-то говорил Орлов, и все это пролетело как одно мгновение. Светлана из своего угла смотрела в одну точку, на одного очень дорогого ей человека.
– Уйти раньше или дождаться, – думала Светлана, – нужно уйти, нам нельзя встречаться, а может только на одну минутку?
Потом ей вдруг захотелось подойти и дотронуться до него рукой.
– Я уйду раньше, хорошо что он меня не заметил, – окончательно решила Светлана и, как только закончилось совещание, встала и, не оглядываясь, пошла. В приемной ее опять задержал молодой человек в очках, попросив расписаться в какой-то ведомости, и выдал решение. Светлана нервничала, торопилась.
Но в это время почувствовала прикосновение к своему локтю и услышала знакомый голос:
– Светлана Архиповна, неужели вы! Ну, конечно, Вы. Как я рад!
Светлана поднялась от ведомости и посмотрела на Орлова немигающими расширенными глазами, ей было очень неловко. Они вышли из приемной. Орлов увел ее в конец коридора, там стояло два кресла. Они сели. Он расспрашивал ее, о чем-то, возбужденно говорил, волновался.
– Вы что-то не очень хорошо выглядите, – сказал он, – вам бы надо встряхнуться. Слушайте, приезжайте к нам на пару дней, поедем в глухое место.
– Да, что Вы, – отвечала Светлана, – как я могу?
– Да, очень просто: садитесь на самолет и приезжайте, – говорил Орлов. – Я сегодня вечером уже дома, приезжайте завтра.
Они вместе через стеклянную вращающуюся дверь прошли под аркой, и вышли на улицу Горького. Ей нужно было направо, ему налево.
– Так вас жду – сказал на прощание Орлов.
– Вы шутите, прощайте, – сказала она. Они разошлись.
В институте, а затем уже и дома у мамы она еще и еще перебирала в памяти подробности этой случайной встречи и невольно сравнивала этих двух человек – мужа и Евгения.
Когда она вспоминала мужа, ей становилось неприятно, мысли же об Орлове, напротив, вызывали какую-то затаенную радость, отдавая чем-то хорошим.
– А может, действительно, поехать? – подумала Светлана, и с этой минуты эта неожиданная идея овладела ею.
– Сейчас на два дня, а затем. Да, я уеду! Но у меня очень мало денег. Как быть? Лиза! Ну, конечно, Лиза! Да и поговорю – ей так захотелось поделиться, рассказать все подруге.
Светлана начала собираться.
– Ты куда? – спросила мать. Наташа уже спала.
– Мама, я завтра уезжаю в командировку на два дня, – сказала Светлана, – но мне обязательно нужно побывать у Лизы. Мамочка, ты уж тут два денька.
Светлана подошла к телефону, набрала номер:
– Лиза, это ты? Прости, что так поздно (было около одиннадцати вечера), но мне необходимо поговорить с тобой. Я завтра уезжаю, а сейчас хочу приехать к тебе. Да, да, это очень важно, жди.
– Что случилось? – спросила Лиза, открывая дверь.
Она была в новом шелковом халате, который специально одела, чтобы похвастаться перед подругой. Ниже халата в его отвороты и разрезы выбивались оборки и кружева длинной до самых пят ночной рубашки.
– На тебе лица нет, Светлана.
– Да пусти же ты меня быстрее. Я так замерзла. У метро не было такси, пришлось идти пешком. У тебя найдется что-нибудь выпить? Водка, коньяк, чтобы покрепче, – говорила Светлана, входя в прихожую и снимая пальто.
– Ты вся дрожишь, быстрее, быстрее!
Лиза взяла подругу за руку и повела в гостиную.
– Сейчас, сейчас, тараторила она, открывая бар серванта.
– Вот только водка, – Лиза поставила бутылку на стол, достала из серванта маленькую рюмку.
– Сейчас я принесу что-нибудь закусить.
– Дай покрупнее, – сказала Светлана, показывая на рюмку, – и не надо закуски.
Она сама подошла к серванту, вынула из него хрустальный стакан для коктейлей, налила примерно на одну треть, залпом выпила.
Лиза удивленно смотрела на подругу: Этот нежданный звонок, затем появление среди ночи, теперь выпитая залпом водка.
– Ну, слава богу, согреваюсь, – сказала Светлана, осматривая комнату.
– Где у тебя телефон? Ах, вот, закрой, пожалуйста, дверь, чтобы не разбудить Костю.
– Все-таки, ты скажешь мне, в чем дело? – настойчиво спросила Лиза.
– Сейчас, вот только позвоню, дай справочник.
– Алло. Алло! Это справочная аэропорта? Скажите, когда улетают самолеты в Нижнереченск? Одну минуточку, запишу. Так. Два рейса: в восемь и двенадцать тридцать. А билеты? О билетах справок не даете. Спасибо.
– Нет, ты все-таки, наконец, объяснишь, в чем дело? – уже начала раздражаться Лиза. – Я полагаю, что не звонить по телефону ты пришла?
– Я уезжаю, – сказала Светлана. Да, ведь у меня нет ни копейки. У тебя найдется рублей сто?
Лиза, как завороженная, открыла ящик, достала кошелек.
– Возьми, тут всего семьдесят, – протянула Светлане деньги.
– Я верну после возвращения.
– Так, все-таки?
– Ах, извини, он негодяй, ты себе не представляешь, какой он негодяй. Я разведусь, я брошу его, я еду к Орлову, я люблю только одного Орлова. Но как он отнесется после того, что было. Все равно, еду!
– Я совершенно ничего не понимаю. Кто негодяй? Почему?
Что случилось? Неужели Арнольд тебе изменил?
– Да нет, он не изменил мне, он просто негодяй, подлец!
Он изменял всем. Он выдавал себя за другого человека. Это сложно, вряд ли ты поймешь, Лиза.
Лиза еще долго слушала сбивчивый рассказ подруги и толком ничего не поняв, сказала:
– Я думала, что Арнольд изменял тебе с другой. Ан – нет. Так зачем ты вмешиваешься в мужские дела, мало ли, что они там делают, ну и пусть. Ну, уехал без тебя, ну и что? К мужчине надо относиться как к собаке: вовремя хорошо накормить, напоить и отпустить иногда, погулять – и он всегда будет в твоих руках, запомни это правило. Одумайся, ты просто возбуждена, ты делаешь глупый шаг. Арнольд! Да он, таких как ты, только свистни, десяток найдет.
Светлана не вняла советам подруги и, переночевав у нее, уехала в шесть утра.
Арнольд Григорьевич, вначале никак не реагировал на выходку жены. Но уже с середины четвертого дня его начали мучить угрызения совести и, он захотел разыскать ее, чтобы объясниться.
На работе ее не оказалось, более того, ему сказали, что ее не будет несколько дней, так как она взяла отгулы за свой счет. Мать сообщила, что она вчера вечером уехала к Лизе, а от нее в командировку. Тогда Арнольд Григорьевич позвонил Лизе:
– Скажи, пожалуйста, где Светлана? Она вчера ушла от мамы, и я не могу ее найти. Что с ней?
– Это тебя необходимо спросить: что с ней? – ответила Лиза. – Она уехала и больше не вернется. Ты потерял великолепную женщину, Арнольд, мне жаль тебя.
– Что значит уехала? Куда уехала? Жди меня, я сейчас приеду, – Арнольд помчался к Лизе.
Лиза, хотя и дала обещание подруге никому не говорить, куда та уехала, считала, что Светлана совершает глупость, и несмотря на данное обещание, решила рассказать обо всем Арнольду Григорьевичу.
– Садись, – сказала она, когда Довжецкий приехал, – и слушай меня внимательно. Ты совершаешь на каждом шагу тысячи глупостей. Ты невнимателен к жене, ты не придаешь достаточно значения воспитанию дочери, ты не заботишься о ведении домашнего хозяйства. То, что у вас там произошел какой-то крупный разговор, меня это не касается и мне, кажется, что главное не в этом. Главное, то, что ты не уделял ей внимания, как женщине.
Арнольд, проглатывая горькие Лизины нравоучения, с нетерпением ждал, когда же она скажет основное и, не выдержав, перебил:
– Но где же она? Куда уехала?
Лиза со своей стороны, полагая, что это единственный случай, когда она может высказать ему все, что считает нужным, не торопилась:
 – Подожди, еще обо всем узнаешь, в свое время.
Она начала перебирать его по косточкам, кое-что, придумывая от себя, тут же воображая, что перед нею не Арнольд, а ее муж Костя. Выговорившись, она сказала:
– Светлана полюбила другого мужчину. Она уехала к нему.
– Кто он! – завопил Арнольд и вскочил с места, совершенно не предполагая, что такое известие так выведет его из себя.
– Скажи мне, кто он и я убью его! – кричал он.
– Успокойся, сядь. Пока ты не сможешь нормально мыслить, я ничего тебе не скажу.
Арнольд сел и умоляюще посмотрел на Лизу.
– Думаю, что еще не все потеряно. Я предлагаю следующий план.
И Лиза начала фантазировать, придумывая какие-то невероятные ситуации, вплоть до найма частных детективов.
Арнольд с тоской смотрел на нее. В конце концов, после ряда наводящих вопросов ему удалось выяснить, что Светлана уехала в Нижнереченск к Орлову. Он также выяснил, что Орлов работает начальником строительства и, что познакомились они у Лизиного отца, и затем несколько раз встречались.
– Ты должен сделать все, чтобы вернуть ее! – сказала на прощание Лиза.
– Рассчитывай на меня.
Арнольд не знал еще, что он должен предпринимать, когда ушел от Лизы. Постепенно, восстанавливая в памяти подробности того памятного дня, он вдруг понял, что то, что произошло, произошло к лучшему для него и теперь ни он и его поступки являются причиной их разрыва, а она, ее измена, наиболее важное звено во всей цепи случившихся событий.
– Теперь она не сможет ничего говорить обо мне, все это будет выглядеть как наговор, как оправдание ее собственных поступков, – думал он.
Первое желание бросить все и поехать за ней исчезло и появилось другое: Показать всем, как бессердечно она отнеслась к нему, вывести на чистую воду ее и этого Орлова.
– Это он, негодяй, разбил их семью, соблазнил и увел от меня жену! – думал Арнольд.
– Надо опозорить, обвинить его в моральном разложении. Нужен большой скандал! Их пребывание вместе необходимо сделать невозможным. Тогда она, ославленная, с поникшей головой вернется назад.
И чувство попранного личного достоинства, чувство отмщения овладело Арнольдом.
Два дня он метался в поисках узнать что-нибудь об Орлове. Через третьи руки, выйдя на Министерство Орлова, под видом сбора сведений на возможных кандидатов на высшие инженерные курсы, Арнольд заполучил автобиографию и личный листок по учету кадров Орлова.
Он перечитывал по несколько раз эти важные для него сведения и из сухих анкетных данных передним возник образ его соперника, его врага.
Это достойный человек, не какая-нибудь там малявка, – рассуждал Арнольд, – тем выгодней и благородней моя позиция.
– Посмотрим, как ты шлепнешься прямо в грязь.
Моральный облик, аморальное поведение, различные случаи с разводами. Свод законов о семье и браке, статьи под рубрикой персональное дело, все это с жадностью впитывал Арнольд Григорьевич.
Наконец, легенда  о поведении Орлова, которая должна была скомпрометировать его, была сложена:
Орлов, часто приезжая в Москву, ведет разгульный образ жизни, пьянствует, развратничает. По приятельским отношениям через Петрова он попадает на стройку в Нижнереченск. В Москве случайно он знакомится с его женой и склоняет ее, имея на это дальний прицел, перейти в архитектурную мастерскую, проектирующую Нижнереченск.
Затем пользуясь своим служебным положением, Орлов специально для встреч с его женой сам приезжает в Москву и организует ей вызовы в Нижнереченск. Он всяческими путями пытается войти к ней в доверие, делает дорогие подарки, в том числе и для дочери и все это из государственного кармана. Он склоняет жену Арнольда на измену, и они за спиной обманутого мужа, встречаются. Подруга жены случайно узнает о встречах Орлова и Светланы, дело пахнет скандальным разоблачением. Тогда Орлов шантажирует Светлану и требует от нее бросить своего законного мужа. На днях его жена, взяв отпуск за свой счет, опять поехала в Нижнереченск к Орлову.
Вот в таком примерно плане, сдобрив это им самим придуманными подробностями, Арнольд Григорьевич закончил свое письмо в партийные органы.
– Очень хорошо, – решил он, – теперь остается найти правильную точку приложения и двинуть в действие рычаг. Но пусть события развиваются сами, подождем.
Через три дня Светлана вернулась и пришла домой. Он увидел ее свежей, радостной, сияющей.
– Я подаю на развод, – сказала она, – и прощу Вас, Арнольд Григорьевич, не препятствовать мне в этом. Я буду жить у мамы. Наташа останется у меня. Я надеюсь, вы позволите взять мои личные вещи?
– Никакого развода я тебе не дам! Ты развратница, ты спуталась с грязным типом! Одумайся, иначе будет хуже! – крикнул Арнольд Григорьевич. – Я знаю этого человека, его фамилия – Орлов.
– Не смейте произносить это имя, вы недостойны даже следов его ног, – вскрикнула Светлана и добавила – Арнольд Григорьевич, прошу Вас, разойдемся спокойно без шума, это только в ваших интересах.
– Ты меня пугаешь! Ты намекаешь! Ну, нет! Учти, я даю тебе срок три дня, если ты не утихомиришься и не вернешься, то ни тебе, ни твоему Орлову несдобровать!
Светлана собралась и ушла.
Арнольд Григорьевич ждал три дня. Светлана не вернулась. Довжецкий начал действовать. Он заказал город Нижнереченск и попросил соединить с Горкомом партии.
– Вас слушают, – ответил ровный мужской голос.
– Видите ли, у меня очень щекотливый вопрос, – начал Довжецкий, – и касается он начальника строительства Орлова. Далее он в общих чертах изложил суть своей просьбы.
– Вы очень сбивчиво все объяснили, – ответил мужской голос, – если вы хотите, чтобы мы занялись эти делом, изложите в письменном виде и пришлите в горком на имя товарища Мурасова.
– Хорошо, – ответил Довжецкий.

Дронь, разъяренный, ходил по кабинету Орлова и в роли учителя, недовольного поведения своего ученика, отчитывал его:
– Я приехал сюда, чтобы работать, – громыхал Дронь раскатистым басом с явным оттенком раздражения, – а что получается на деле? Я не Ра – бо – та – ю! Неразбериха, систематические простои из-за отсутствия материалов. Как, какими методами я могу заставлять людей мыслить по-инженерному? Нет, вы мне подскажите, Евгений Николаевич, как, если они больше простаивают, чем работают. И все, от мастера до начальника СМУ, суетятся, что-то достают, выколачивают.
– Снабжением необходимо заниматься всем! – зло вставил Орлов.
– Ты меня не учи, я уже не только обучен, но и переучен. Да, всем! Но каждому на своей стадии и в свое время, а не всем в одной куче! А мы похожи на жильцов горящего дома, которые собрались на площади и хором кричат Пожар! Горим! Я так работать не могу и не буду!
– Это уже вы слишком! – воскликнул Орлов.
Подобного рода обмен мнениями между начальником и главным, когда один из них или оба одновременно, спорили, повышали голос, стучали по столу кулаками, стали после прихода Ивана Васильевича частыми явлениями.
В управлении уже знали, что в такое время заходить к ним противопоказано. Как-то Пронин – начальник производственного отдела, пользуясь, последнее время особым расположением, попытался сунуться в кабинет Дроня, когда там был Орлов, но тотчас же получив соответствующую «оплеуху», выскочил, как ошпаренный.
– Закройте дверь! – кричал в след Дронь,
– И впредь без разрешения не входите!
Складывалось впечатление, что между начальником и главным не все ладно, что они  не уважают друг друга, что они не нашли общего языка.
Два сильных и властных человека, так подходящих друг к другу по своему мышлению, образу действий, смелости и решительности, не срабатывались. Что-то мешало Дроню нормально вести себя с Орловым.
Возможно, Иван Васильевич перезрел в главных инженерах, и у него была потребность работать самостоятельно, не оглядываясь по сторонам. Возможно, он считал, что Орлов, несмотря на отказ Дроня, настоял перед Петровым о его переводе и был виновником его перемещения.
Отказать Петрову, Дронь не смог и был недоволен собой из-за этого. Несколько раз, будучи наедине с собой, Иван Васильевич решал, что все, что это в последний раз и что впредь он будет вести себя с Орловым иначе, но в следующий раз он вновь и вновь держал себя грубо и вызывающе.
Орлов, вначале более тактичный и доброжелательный, через некоторое время также начал раздражаться, грубить, прерывать Дроня.
Он вскакивал при разговоре, жестикулировал, а иногда переходил на крик. Позже он жалел об этом и, также как и Дронь давал себе слово терпеть, сдерживать себя, но срывы все равно продолжались.
– Что происходит? Почему у них такие взаимоотношения, в чем причина?
– Орлов не понимал. Насупив брови, он выжидал и обычно в последнюю минуту уступал. Если бы с кем другим, то он давно бы порвал, а тут терпеливо ждал, помня напутствие Петрова, что переломится:
– Смотри, наберись терпения, – и если будет совсем невмоготу, все равно терпи. Он не срабатывался ни с одним начальником, а с тобой должен.
Пригласив зама по снабжению, который сразу нагромоздил кучу причин,  срыва поставок Орлов вместе с Дронем еще раз обсудили все связанные со снабжением вопросы и определились, как быть.
– Взял я тебя проклятого на свою голову, – зло думал Орлов, когда Дронь вышел от него, – вот и выворачиваешь теперь все кишки на изнанку.
Но одновременно он понимал, что все предложения Дроня правильные, так что решил вопросы снабжения взять на себя.
Иван Васильевич наедине, без Орлова, работал вдохновенно. Он был настоящий импровизатор, способный моментально перевоплощаться и в зависимости от складывающейся ситуации менять свое поведение. Все его поступки, все оттенки настроений, все это было целенаправленно и, как маленькие ручейки, стекают в бурные потоки  и затем впадают в реку, так затеваемые им дела сливались в одном направлении – упорядочения организации всей стройки.
Уже через месяц он ввел недельно-суточное планирование и улучшил начатый Орловым учет и контроль. Когда он куда-то приходил или приезжал, он не мог уйти, чтобы не сделать чего-то: он предлагал, менял, переставлял, учил, если требовалось – ругал.
В первую неделю своей работы Иван Васильевич без предупреждения зашел в диспетчерскую. Три женщины и мужчина в армейской гимнастерке, одновременно разговаривали по четырем телефонам. В общем крике особенно выделялась женщина с острым заточенным носом в очках и с растрепанными волосами. Прижав трубку плечом, она записывала что-то в журнал и, жестикулируя свободной рукой орала:
– Анечка, солнышко мое! Что же ты?! Я просила тебя передавать нарастающим итогом! Ты, что думаешь, мне делать нечего?
– Как третья? Как третья? – визгливо вопрошала ее соседка в желтом платье.
– Федор Игнатьевич, у меня крана нет! Посылай свой, посылай свой! – бубнил диспетчер с серым невзрачным лицом.
– Повтори, повтори, Женя? Что? Это неприлично, это нахальство, если хочешь знать, – поучала третья, на голове которой горел красный платок.
Никто не обращал внимания на нового главного инженера, и Дроню казалось, что это один громко вопит: Караул! Ка – ра – ул!
– Прекратить! – гаркнул Дронь так, что задребезжали стекла.
Команда, словно выстрел, подействовала: все замолкли.
Та, что была растрепанная, сделала сильную затяжку, положила папиросу в самодельную пепельницу из консервной банки и выдохнула дым прямо в сторону Дроня, и удивленно замерла, рассматривая его.
– Это бескультурье и свинство, – сказал Дронь, – Откройте окна, проветрите помещение и немедленно поднимитесь ко мне в кабинет!
– Что, и это все? – спросила растрепанная в очках.
– Да, все, – ответил Дронь.
Через несколько дней под диспетчерскую была выделена еще одна комната, установлен телетайп для приемки информации, помещение обито материей для звукопоглощения, на стенке повесили табличку: «У нас не курят».
А остроносая в очках – диспетчер Людмила теперь уже всегда приходила причесанной.
В управлении Брагина новый главный в первый день своего появления сразу завоевал непререкаемый авторитет. Полдня Брагин вместе с ним осматривали объекты.
Главный не шумел, все вопросы изучил подробно и только изредка рассказывал, как требуется сделать то-то и как это лучше и проще организовать. Люди задумывались, прикидывали, а затем соглашались, удивляясь тому, как они раньше своим умом не дошли до этого, ведь все было так просто.
В конторе Иван Васильевич рассадил всех вокруг и незаметно, так что каждый чувствовал себя непосредственным участником, составил целый ряд новых положений и инструкций, изложил принципы иной системы управления производством.
– Бригадный подряд – дело новое, – рассказывал Иван Васильевич, – и поэтому внедрять его нужно хорошо подготовившись, с полной верой в успех, с тем, чтобы не опошлить это важное мероприятие.
– А чтобы этого не вышло, требуется, – и Дронь подробно излагал, что необходимо проделать.
Борис Васильев, недавно назначенный начальником производственно-технического отдела, своими вопросами и дельными предложениями очень понравился Дроню.
– Значит, организуем? – прощаясь, спросил Дронь, особенно выделяя Бориса из всех присутствующих.
– Обязательно, – за всех ответил Борис.
С заказчиком Дронь срабатывался тяжелее. Директор комбината Николаев, привыкший все решать на высшем уровне с Орловым, вначале не признавал Дроня. Они поругались. Но тонкий и проницательный человек – Николаев не мог не оценить достоинств нового главного инженера. Николаев, умевший всегда глубоким знанием дела, достоверностью своей информации, спокойствием, одержать верх, тут сам часто оказывался в положении побежденного.
Разбирался пусковой комплекс новой установки. Так как дело технически было сложным и только узкие специалисты могли точно знать, что требуется, чтобы пустить установку, строителей на такой разбор приглашали чисто формально.
Дронь приехал на совещание. Он сидел, слушая различные доводы и расчеты главного инженера проекта Московского института, затем будущего технолога этой установки, затем еще двух специалистов и, наконец, самого Николаева, который посчитав, что все уже решено, сугубо формально спросил: – Есть ли у кого еще замечания по данному проекту?
Дронь поднялся, взял  указку и, заглядывая в свои записи, шаг за шагом начал менять только что почти утвержденную схему запуска. Он уменьшил наполовину длину трубопроводов, доказав, что этого будет достаточно, сократил часть вспомогательных объектов. Делал он это с большим знанием и Николаев и другие специалисты вынуждены были с ним соглашаться.
– Реакция в этом аппарате, – четко говорил Дронь, – возможна и без дополнительной подкачки воздуха. Для этого вот этот трехходовой кран необходимо врезать не сюда – он ткнул указкой в узел «К» и мы сможем…
– Иван Васильевич, задержитесь, пожалуйста, – сказал Николаев, когда все начали расходиться. – Посоветоваться с Вами решил.
Николаев редко с кем советовался, а тут решил показать Дроню свое расположение.
Только с Орловым по-прежнему все подвигалось туго. Притирка друг к другу требовала снимать стружку со слишком большого поверхностного слоя.
– Мне необходима полная свобода! – огрызался Дронь на Орлова, – Я не привык оглядываться назад!
Он предъявлял к Орлову все новые и новые требования:
– Действенный хозрасчет, финансовый план – вот, что должно влиять на ход строительства, и я требую, чтобы экономисты и сметчики жили едиными задачами с инженерными службами.
И Орлов вызывал экономистов, проводил совещания.
– Что это такое, что он крутит мной, как хочет? – думал Орлов.
И чтобы показать свое я, он разворачивал какое-то направление и пытался вовлечь в него Дроня, но Дронь, жесткий и колючий, не поддавался и продолжал гнуть свою линию.
Так они и работали, как два противоположных заряда, отталкивающихся друг от друга.
Хотя на людях Орлов и Дронь вели прилично, без ругани, однако, слухи о разногласиях между начальником и главным инженером поползли по стройке.
Когда между первым и вторым лицом идет драчка, все нижестоящие обязательно делятся на две группировки: одна примыкает к первому, другая ко второму руководителю.
– Вот вам и подтверждение, – злорадно говорил Мурасов, обращаясь к Киселеву. – Не сработались.
– А с кем он сработается? Я доволен, что перехожу в Горком. Ничего, потерпи немного. Скажу по секрету: недавно был в отделе строительства, Галлиев сказал: – Ваш, не на месте.
– Я, между прочим, там просветил, что грызутся.
– Так что, там знают.
Между тем, колоссальная организационная работа, проделываемая Дронем, не могла остаться без результатов.
Орлов первый почувствовал это – у него высвободилось больше времени на другие дела.
Постепенно, сфера деятельности начальника и главного разделились и в едином движении вперед они, сами не замечая того, подпирали друг друга, и каждый, еще не отдавая себе в этом отчета, проникся большим внутренним уважением к другому. Они притирались, но чувство неудовлетворенности, досады не покидало Орлова. Ему было пока еще неуютно вместе с Иваном Васильевичем.

Когда Светлана приехала в аэропорт, уже шла регистрация.
– Девушка, я Вас очень прошу, посадите меня на этот самолет, мне крайне нужно, – обратилась она к дежурной по регистрации.
Но на этот рейс мест не было. С большим трудом, уговорив диспетчера по транзиту, ей выписали билет на двенадцать тридцать.
По метеоусловиям, вылеты на восток задерживались. Зал ожидания был полностью забит пассажирами, так что свободных мест, где бы можно было присесть, не было. Пробираясь между рядами кресел, расставленными чемоданами, сумками, рюкзаками, Светлана безнадежно оглядывалась кругом, пытаясь хоть где-то приютится. Наконец, у большого витража, через который хорошо просматривалось летное поле, ей удалось присесть на краешек низкого подоконника. Длинные сигарообразные машины выстроились ровными рядами и своей элегантной строгостью призывали к порядку и свежести мысли. Светлана задумалась:
– Боже мой, а вдруг его нет на месте или он очень занят?
Светлана машинально открыла сумочку, достала зеркальце и посмотрела на себя.
– И вид у меня какой-то неприбранный. А я расселась в ожидании…
До вылета оставалось три часа. Заняв очередь в парикмахерской, Светлана побежала на переговорную телефонную станцию.
– Только в течение полутора часов, раньше ваш заказ не пройдет.
– Тогда примите по срочному разговору.
Светлана присела, но тут же встала. Спокойно сидеть и ждать она уже не могла.
– Нижнереченск – третья кабина! – объявил громкоговоритель.
За эти прошедшие двадцать минут, Светлана настолько изнервничалась, что теперь, открывая дверь кабины, никак не могла уверенно ухватиться за ручку.
– Москва, Москва, соединяю, говорите.
– Нижнереченск, пятая, – ответила телефонистка знакомым голосом.
– Здравствуйте, – сказала Светлана, вспомнив, что в прошлый раз та же пятая точно знала, где находится Орлов.
– Я вас убедительно прошу: разыщите Евгения Николаевича, он мне нужен по весьма срочному делу.
– Одну минуточку, – ответила пятая и куда-то на время исчезла.
– Москва. Говорите, товарищ Орлов на линии.
– Алло, алло, вы меня слышите, – вскрикнула Светлана.
– Светлана Архиповна! Это Вы? Ваш голос я бы узнал из тысячи.
– Я вылетаю в двенадцать тридцать.
– Не может быть! Какая радость! Я встречаю! – крикнул Орлов.
– Ждите, – сказала Светлана и повесила трубку.
Орлов, приглашая Светлану приехать в глухое место, имел в виду бакенщика дядю Мишу, с которым он сдружился, часто заезжая к нему в гости.
Дяди Мишина большая пятистенная изба стояла в очень живописном и красивом месте. Фронтон избы был украшен резными нащельниками. Окна – кружевными резными наличниками. Вторая половина дома, в которой теперь не жили (сыновья дяди Миши переехали в город) смотрела окнами на реку, а чуть ниже на террасе стояла рубленная опрятная банька.
Дядя Миша, бывший армейский офицер, давно сразу же после войны вышел в запас, приехал в эти места, построился, работал в колхозе бригадиром, а последние десять лет устроился бакенщиком на речной дистанции.
Лет шестидесяти пяти он был еще крепким стариком, среднего роста.
Лицо его, словно вырезанное резцом скульптора, было рельефным и мужественным. Волосы – черные с проседью, а умные голубые глаза смотрели с какой-то усмешкой, но очень тепло, рот его был с чуть припухшей верхней губой, над которой торчали пучком седые усы, кожа, овеянная колючими речными ветрами, была словно дубленной.
– Приезжай, Николаевич, особенно, если кто прибудет из гостей, – говорил дядя Миша в последний раз, – только заранее дай знать, вторую половину истоплю, баньку приготовлю.
Орлов, получив известие от Светланы, послал к дяде Мише нарочного и просил:
– Все сделать.
– Пусть ждет, – передал Орлов, – скоро будем.
Весь в заботах, чтобы достойным образом встретить Светлану Архиповну, Орлов метался с места на место, то припасая полушубки и валенки, то выколачивая из начальника рабочего снабжения самые дефицитные продукты.
– Иван Васильевич, – сказал Орлов, весь сияя от радости, – я исчезаю на два дня, не ищите.
– Ничего не понимаю, – ответил Дронь, – в том числе и восторг, который нарисован на твоей физиономии.
– Позже, все узнаешь! – и Орлов уехал встречать Светлану.
Подкатив на машине прямо к трапу самолета, Орлов почти,  что на руках унес Светлану к машине и усадил на переднее сиденье. Захлопнув дверки, он приказал шоферу:
– Давай, Коля, гони! Прокати Светлану Архиповну, как королеву, не жалей машины!
И Коля, зараженный  этим порывом своего шефа, погнал, обгоняя весь транспорт, делая виртуозные повороты и объезды.
– Ой, ой! Да что это? – вскрикнула Светлана, крепко, вцепившись в сиденье, и в страхе глядела на мелькающие, встречные и обгоняемые машины.
Разгоряченная быстрой ездой, она даже не пыталась попросить, ехать потише, ей самой нравился этот стремительный залихватский рейс.
Миновав большак, не сбавляя скорости, выехали на проселочную хорошо прокатанную дорогу. И только, спустившись к реке, поехали тише.
– Стой! – приказал Орлов. Дорога пошла по льду, это было опасно.
Взяв припасенные валенки, Орлов открыл переднюю дверку, попросил Светлану подать одну, затем вторую ногу и переобул ее.
– Идите сюда, – сказал Орлов и протянул ей руки.
– Пошел! – крикнул он Николаю и, приняв Светлану, понес ее за машиной.
– Что Вы! Вам тяжело! – кричала Светлана, – опустите меня, я сама, – и захватывалась громким смехом.
Улучшив момент, Светлана высвободилась из объятий Орлова, нагнулась, прихватила с обочины пригоршню снега и бросила ему в лицо.
– Догоняйте! – крикнула она и побежала за машиной.
Какой-то безудержный детский порыв овладел Светланой. Она бежала, он догонял, затем она вырвалась и опять бежала вперед, он опять догонял.
– Ха, ха, ха! Ха, ха, ха! – неслись по реке, теперь уже два голоса Светланы и Орлова.
Перебравшись по льду через реку, поехали в гору по петляющей дороге, миновали деревню и уже по узкой санной тропке опять двинулись вдоль реки к стоящей отдельным хуторком избе дяди Миши.
Хозяин дома, заранее отворив ворота, в светлом овчинном полушубке стоял тут же, встречая гостей.
– Вот, знакомьтесь, дядя Миша, – сказал Орлов, и подвел к нему Светлану Архиповну.
– Жена моя, из Москвы приехала!
Светлана встрепенулась, посмотрела на Орлова и вдруг весь настоящий смысл сказанного, дошел до ее сознания.
– Ну, конечно же, жена, – пронеслось у Светланы и она в знак согласия, тут же на глазах удивленного дяди Миши (он знал, что Орлов вдовец), ни говоря, ни слова, потянулась вверх к Орлову, обняла его и поцеловала крепко, долгим предолгим поцелуем.
В избе было жарко натоплено.
– Перекусим с дороги, сказал Орлов,
– Давай Коля, тащи, что там привезли!
– Надо же, – думала Светлана, помогая Орлову и дяде Мише собирать на стол, – не поговорили, не объяснились, а все уже решено. А может он это так, чтобы выглядело прилично перед дядей Мишей? Нет, не может быть, он смотрит такими влюбленными глазами.
На столе появились дорогие продукты, которые Орлов достал с трудом: коньяк, икра, какие-то консервы, колбаса.
– Значит, жена? – многозначительно спросил дядя Миша, одновременно посмотрев на Светлану и Орлова.
– Так можно я Вас по этакому случаю своим деревенским настоящим угощу?
– Можно? – спросил Орлов и посмотрел на Светлану.
– Конечно, – сказала она.
Дядя Миша взял скатерть за края и затем ловким быстрым движением стянул все на рядом стоящую кровать.
– К ядреной матери, вот так-то, удовлетворенно сказал он, – можно и убрать, а мы сейчас на клеенке организуем.
– Пойдем, доченька, помоги, – обратился он к Светлане.
Вскоре в избе запахло острыми своеобразными запахами моченых яблок, квашеной капусты, соленых огурцов, помидор, принесенных из погреба.
Стол, украшенный копченой и валяной рыбой, свежим деревенским салом, копченым гусем, блюдом с сотовым медом – выглядел по-царски.
– И вот, – в довершение сказал дядя Миша, первач чистейший, хлебный, не побрезгуете?
– Горит, – добавил он и разлил по рюмкам.
– Как с баней? – спросил дядя Миша, когда выпили и закусили.
– Мы пойдем, погуляем пока светло, – сказал Орлов, – места тут у Вас красивые.
– Пойдем? – спросил он у Светланы.
– Конечно, – ответила она, ей так хотелось побыть с ним наедине. Они надели валенки и полушубки, и вышли на улицу.
Стоял тихий морозный февральский вечер. Небо было чистое, на востоке уже загорелась первая звезда.
– Родной мой, – сказала Светлана, – нам необходимо поговорить, все так сложно, так неожиданно.
– После, – сказал он, – подожди, еще успеем.
– Хочешь на санках, – спросил Орлов, – и показал на деревенские деревянные сани, стоящие у дома, на которых очевидно возили воду.
– Хочу!
Он поставил санки, посадил Светлану, и, взяв за веревку, потащил ее за дом к откосу. Затем разбежался, бросил повод Светлане и сам, подталкивая сани, впрыгнул сзади.
По смерзшемуся снегу, овеянного ветром откоса, сани покатились вниз с бешеной скоростью.
– У – У – У – У, – завывал ветер в ушах.
Орлов обеими руками крепко прижал Светлану и закричал:
– А – а – а – а! Ля – ля – ля – ля!
Санки врезались в пушистый снег пологого берега и резко затормозили.
Светлана, а за ней и Орлов, как при катапультировании, вылетели из саней и зарылись головой в мягкий снег.
Светлана лежала, раскинув руки, и смотрела вверх на уже начавшее темнеть небо. Пролежав так несколько секунд, она пошевелила рукой, нащупала где-то рядом лежавшего Орлова  и, дотронувшись до него, тих сказала:
– Я люблю тебя, люблю больше всего на свете, ах, если б ты знал, как я тебя люблю!
Орлову захотелось быстро подняться к Светлане. Он повернулся, попытался облокотиться и еще больше со всей головой провалился в глубокий пушистый снег. Затем все-таки как-то изловчившись, он подполз к ней, схватил ее за воротник и своим мокрым от растаявшего снега, лицом начал целовать ее в губы, глаза, нос, шею.
В баню пошли раздельно.
Пока Светлана парилась, дядя Миша с Орловым сидели за накрытым столом и мирно беседовали. Ведерный латунный самовар подсвистывал им в знак своего полного одобрения.
– Видишь ли, Николаевич, – говорил дядя Миша, – если любишь, так любись, баба она хорошая, ядреная. Не знаю, правда, какой хозяйкой будет? Тут уж говорят: Хочешь жениться, расспроси соседей, а потом женись.
Дядя Миша взял пачку Прибоя, вынул папиросу.
– Не возражаешь? – спросил он и добавил:
– Люблю, зараза, покрепче!
Ночью ветер переменился. Запуржило. Колючий снег, подгоняемый ветром, рвался во все щели, кружил вокруг, завывал звериным воем в трубе.
Еще было темно. Орлов спал, заложив обе руки за голову, и ровно дышал. Светлана проснулась.
Тихонько, чтобы  не разбудить, она повернулась к нему и нежно, едва касаясь, поцеловала в губы.
Орлов открыл глаза.
– Ты? – шепотом спросил он.
– Я, – ответила Светлана, – спи.
– Нет, я уже не буду.
– Тогда давай зажжем керосиновую лампу на маленький огонь, – попросила Светлана, – и тихонько поговорим.
Орлов встал, зажег лампу. В хорошо протопленной избе было тепло и сухо.
Светлана, сбросив с себя одеяло, лежала, совершенно не стесняясь своей наготы. Орлов сидел на кровати возле ее ног и слушал.
– Я ведь не только архитектор, – шепотом говорила Светлана, – я и художник, меня влечет монументальная живопись, интерьер. Организуем художественную мастерскую, привлечем молодых художников. Я хочу отобразить подвиг людей, строящих новый город.
    
В каждом большом или маленьком городе, районном либо крупном областном центре, есть здание, попав в которое всякий человек, будь то мужчина или женщина, военный или штатский, член партии или беспартийный, рабочий или колхозник, руководитель или просто рядовой труженик, вне зависимости от его настроения и характера, меняется, как внутренне, так и внешне.
Он как бы очищается внутренне, оставляя за порогом этого здания низкие поступки такие как: ложь, обман и прочее.
Он преображается внешне: подтягивается, принимает более стройную осанку, одергивает свое платье и стряхивает пыль, приводит в порядок прическу.
В этом здании находится высший для данного района, города, области, республики, руководящий орган.
В области,  здание обкома находилось на одной из центральных городских площадей. Оно было облицовано естественным светло-серым камнем, выразительно смотрелось большими зеркальными окнами и широким парадным входом.
На противоположной стороне площади раскинулся большой парк и,  чуть выступая перед ним, стоял памятник вождю с трибунами для праздничных демонстраций.
Трофимов по своему обыкновению приехал на работу значительно раньше положенного времени. Поприветствовав дежурного милиционера, он поднялся на третий этаж и по длинному широкому коридору направился в кабинет. Техничка, чистившая пылесосом ковровую дорожку, приветливо улыбнулась ему, как старому знакомому.
Трофимов уже много лет, работавший секретарем обкома, да и прежде часто бывавший здесь, каждый раз ощущал чувство высокой ответственности и внутренней собранности, когда заходил в это здание.
Зная по опыту, что подобные чувства возникают и у других людей, он наиболее важные и ответственные совещания всегда проводил в обкоме. Такое совещание намечалось и на сегодня.
Он открыл дверь своего кабинета. Комната была хорошо прибрана, проветрена, на письменном столе уже лежала стопка свежих утренних газет.
Секретарь обкома сел и начал внимательно просматривать вначале центральные, а затем и местные газеты. Требовалось всегда чувствовать пульс времени, знать, что делается в стране, у соседей и в своей области.
Передовая «Правды» была хлесткой и очень злободневной. Трофимов подчеркнул отдельные фразы и решил взять их на вооружение.
В областной газете он внимательно прочитал статью под заголовком «Опыт удался. А дальше? (о внедрении передовых методов труда на кабельном заводе)». Статья заинтересовала и чтобы позже переговорить с директором кабельного завода, он отложил областную газету.
Время шло. Вот уже пришла секретарша – Анна Павловна.
Трофимов, прекратив читать, откинулся в кресле: необходимо было еще раз собраться с мыслями перед предстоящим совещанием.
Сегодня он пригласил к себе директора машиностроительного завода Полякова вместе с секретарем парткома и главным конструктором. Завод работал хорошо, на протяжении последних  лет систематически завоевывал переходящие знамена, слава о его продукции выходила далеко за пределы области. Казалось, не было причин для беспокойства: коллектив на заводе был дружным, руководство сплоченным и высококвалифицированным. Однако  недавно отдел ЦК провел совещание, на котором обратил внимание секретарей обкомов и руководителей министерств на отставание в выпуске отдельных видов станков и различного оборудования от лучших зарубежных образцов. Трофимов был на этом совещании.
Заводчане пришли в точно назначенное время.
– Присаживайтесь, – приветствовал их Трофимов и пригласил заведующего отделом, который готовил материал к сегодняшней встрече.
– Как дела, Дмитрий Фролович? – обратился Трофимов к Полякову.
– Я просил вас проинформировать обком о продукции, выпускаемой заводом, дать ее основные характеристики в сравнении с лучшими образцами.
– Мы готовы, – сказал Поляков.
– Вячеслав Григорьевич, – обратился он  к главному конструктору, – дайте, пожалуйста, альбом, – и положил на стол Трофимова большой альбом с фотографиями, выпускаемых станков и их основными характеристиками.
– Разрешите мне, – сказал главный конструктор и, вынув складную указку начал докладывать Трофимову, став сбоку стола.
Станки, выпускаемые заводом, отвечали современным требованиям, большинству был присвоен государственный знак качества, однако, все они были с ручным управлением.
– Все это очень хорошо, – сказал Трофимов, когда главный конструктор закончил свой доклад, – но я хочу обратить ваше внимание на следующие данные.
Трофимов взял приготовленную для него справку и начал читать:
«На последней выставке в Париже приняло участие 1615 фирм из 29 стран мира. Из представленного оборудования имели электронные системы с программным управлением 75% фрезерных станков, 68 – 70% токарных автоматов, 40% cтанков шлифовальной группы. Предполагается, что в ближайшие шесть – десять лет станки с ручным управлением в большинстве случаев уступят место станкам новых поколений, оснащенных компактными и надежными средствами электронного управления и контроля, которые будут способны частично или полностью заменить труд станочника».
– Как вы относитесь к этой проблеме, – спросил Трофимов и внимательно посмотрел на заводчан.
– Каждому свое – ответил главный конструктор, – потребность в станках с ручным управлением пока еще очень велика, поэтому нам не поручалось заниматься…
– Нам необходимо не только обеспечивать потребности своего народного хозяйства, но и завоевывать позиции на международном рынке, – перебил его Трофимов, – а там успехи не определяются показателем присвоения знака качества. Определяются соответствием уровню требований сегодняшнего дня – выпуску и продаже станков с числовым программным управлением.
– Не спорь, Вячеслав Григорьевич, – сказал Поляков, – мы действительно отстаем в этом вопросе.
– Вон Ярославцы уже дали первую модель, хотя им никто этого не планировал, а мы собираемся приступить к таким проработкам лишь в следующем году.
– А, что скажет по этому поводу секретарь парткома? – спросил Трофимов.
– Да мы как-то не занимались, это технический вопрос, – ответил секретарь парткома.
– Не похоже на тебя, Василий Сергеевич, – сказал Трофимов, – прежде мы знали тебя, как прогрессивного инженера. Ты что же считаешь: если стал партийным работником, то технические вопросы тебя не касаются? Нет, ошибаешься, для нас, партийных работников, все важно, мы за все в отчете и чем сложнее и масштабнее ставятся задачи перед нашей промышленностью, тем выше требования к нам партийным руководителям.
После того, как договорились подготовить соответствующие предложения и представить их обкому. Поляков задержался у Трофимова.
Они давно знали друг друга. Когда Трофимов был директором моторостроительного, Поляков был главным инженером машиностроительного. Еще тогда они подружились семьями.
– Как Клава? – спросил Поляков, – когда они остались вместе.
– Все у Алешки…, помогает, со дня на день внука ждем. Ну, а у Вас, что нового? Давно что-то не встречались. Теннис не бросил?
– А ты, давай, приезжай, сыграем пару сетов.
– Знаешь, Леня, – сказал Поляков, после того как обменялись последними семейными новостями, – что-то с каждым годом все сложней и сложней работать, может, и ты заметил, а может, просто я стареть стал, не знаю.
– Как-то прежде и жили хуже, а дисциплина выше была, местом своим каждый дорожил. У нас на заводе: жилье строим ежегодно, детские сады, базы отдыха. Поликлинику свою задумали, да и зарплата не низкая, а текучесть все равновелика. С народом как-то говорить трудней стало, одними лозунгами его не возьмешь.
– Ты прав, Дмитрий, – немного подумав, ответил Трофимов, – жизнь идет вперед и, со старыми мерками за ней не угонишься. Народ намного лучше живет, чем прежде. Помнишь, когда-то холодильник, телевизор и во сне не снились. А теперь каждый третий норовит машину купить. Да и духовно народ вырос, другие запросы, другие требования, действительно, одними лозунгами его теперь не возьмешь.
Поток информации увеличился, осведомленность каждого возросла и жить хотят еще лучше, чем живется. Поэтому в постановке всего дела воспитания мы должны подняться на голову выше, комплексно подходить к решению задач. Сегодня жизнь требует тесно совмещать идейно-политическое, трудовое и нравственное воспитание, а нам коммунистам – руководителям следует быть не только проводниками этих идей, но и своим личным поведением показывать, что это такое на практике.
–Все хотел спросить, как Егоров?
– Мне большая помощь и поддержка, – ответил Поляков, – отличный секретарь парткома. Такого через год другой можно сразу директором выдвигать.
В кабинет к Трофимову без стука вошел заведующий отделом строительства – Галлиев.
– Сводка по Нижнереченску, – сказал он и положил перед Трофимовым листок бумаги, заполненный цифрами.
– Ну, ладно, Дмитрий, – сказал Трофимов, встал и протянул руку Полякову, – счастливо.
Поляков ушел. Галлиев сел в глубокое мягкое кресло в ожидании, пока Трофимов изучит сводку.
Трофимов не то чтобы не любил Галлиева, но и особой симпатии к нему не испытывал. Галлиев был очень исполнительным, подчеркнуто вежливым, но по многим вопросам имел свою точку зрения. В обкоме работал очень давно, еще до прихода Трофимова и всегда стремился подчеркнуть это. Пользуясь старыми связями, он был вхож к первому секретарю и очевидно вел с ним доверительные разговоры. Поэтому Трофимов в его присутствии не позволял себе излишней откровенности.
– Что-то уровень выполнения никак не может подняться, – говорил Трофимов, просматривая сводку.
Галлиев молчал, так как считал, что вникать в такие подробности секретарю обкома не обязательно, но раз требует, то пусть занимается – это его дело.
– Николаев просит, – сказала секретарь, войдя в кабинет.
– Соедините, Анна Павловна, и переключите все аппараты на меня, – сказал Трофимов и взял трубку.
– Василий?! Привет. Что же это у тебя строители не набирают требуемых темпов? Занимаешься? Слабо занимаешься. Что у тебя? Давай записываю.
Трофимов взял блокнот – еженедельник и начал писать.
Большие и маленькие дела секретарю обкома приходилось решать, и хотя в партийную работу не входил вопросы хозяйственного плана – они отнимали основную массу времени. Особенно важно было увязать между собой работу различных  ведомств: железной дороги, промышленных предприятий, автомобилистов и сельских строителей, химиков и машиностроителей и многих других, – чьи интересы переплетались в пределах области, а порой и за ее пределами.
Когда требовалось решать вопросы в других областях, особенно по поставкам металла, комплектующих деталей и т.д., то приходилось использовать связи с другими секретарями обкомов: звонить, договариваться, самому выполнять встречные просьбы. Многие дела требовали выхода в Правительство, в союзные Министерства.
Трофимов иногда задумывался над тем, что без такого вмешательства со стороны обкомов многие вопросы остались бы не решенными, а это в свою очередь привело бы к хозяйственной неразберихе, серьезным просчетам в работе промышленности.
Жизнь настоятельно требует, считал он, значительного повышения ответственности всех организаций за выполнение обязательств по хозяйственным договорам.
– Вот, что Василий, давай приезжай послезавтра, посидим, внимательно рассмотрим все вопросы. Время идет, а ответственность, прежде всего на наших плечах. Будь здоров. Жду.

Мурасов ждал нового назначения. Разговор о его переводе состоялся на прошлой неделе и был тяжелым, и для Ковалева, и для Мурасова.
Мурасов и до сих пор не мог понять истинной причины своего перемещения, во всем обвинил Орлова. Их взаимная неприязнь достигла своей кульминационной точки. Поэтому, когда совершенно случайно у Мурасова во время его дежурства в Горкоме состоялся разговор с мужем Светланы, Мурасов был в высшей степени обрадован. Он с нетерпением ждал письменной жалобы от Довжецкого, а пока готовился нанести Орлову решающий удар. Слухи о том, что к Орлову прилетела женщина, и он ездил с ней куда-то на два дня, дошли до Мурасова.
Старинная мудрость гласит: или не делай тайны или, задумав ее, знай ее только сам. Так было с приездом Светланы. Одни видели, как Орлов ее встречал, другие – как провожал.
Мурасов вызвал Фролова – заместителя начальника автохозяйства своего надежного сторонника.
– Во что, – сказал он, – слухи тут разные ходят насчет Орлова. Вроде приезжала какая-то к нему, и их два дня не было. Ты бы узнал как-то у шоферов, только осторожно, куда они…   Понял?
– Хорошо, Герман Леонидович, – сказал Фролов, – попробую.
Но ни Николай, ни Виктор ничего Фролову не открыли, сказав, что ездили на соседнюю стройку.
Наконец, долгожданная жалоба пришла.
– Я возьму, – сказал Мурасов в Горкоме, – поговорю. Может так доверительным обсуждением и ограничимся, а то ведь вон какое кадило раздуть можно. Вы не регистрируйте, так как прислали на мое имя.
На самом деле Мурасов и не думал разговаривать с Орловым в доверительной беседе, а решил провести партком.
Членов парткома одиннадцать. На заседании будут присутствовать максимум девять, следовательно, чтобы обеспечить требуемое постановление необходимо, кроме меня, гарантированных четыре голоса, – решил Мурасов.
Первым Мурасов пригласил Копейкина.
– Ну как поживаете? – спросил он.
– Хорошо, Герман Леонидович, жена вышла на работу, сына в ясли определили.
– А тот случай не забыл? – недвусмысленно заметил Мурасов.
Копейкин знал, что раз Мурасов напоминает о том случае, следовательно, что-то будет требовать. Копейкину это изрядно надоело, мешало жить. Прошел слух, что Мурасова будут менять, и он воспротивился.
– Что это вы меня все случаем попрекаете, – хватит, отработал уже.
– Отработал, говоришь, – сказал Мурасов и глаза его сузились, – нет, такое пятно долго стирать придется, учти.
– А пригласил я тебя как неустойчивый элемент по женской части.
– Уже давно устойчивый, – огрызнулся Копейкин.
– Так, вот, – продолжал Мурасов, не обращая внимания на реплику Копейкина, – разбирать тут будем персональное дело. Один тут чужую семью разбивает. Мы ему хотели по всей строгости. Смотри, чтобы не дрогнул, проголосовал. А то и тебя можем.
Следующими участниками  Мурасов пригласил Масленникова – начальника отдела кадров и Ахметзянова – секретаря по организационным вопросам. Оба были дисциплинированными, принципиальными, верили на слово первому секретарю парткома.
– Товарищи, – сказал Мурасов и принял официально-строгую позу, – поступила очень серьезная жалоба. Рекомендуется, свыше, – Мурасов посмотрел вверх,
– разобрать ее по всей строгости на закрытом заседании. Дело касается нашего уважаемого начальника товарища Орлова.
Мурасов достал жалобу и, не читая подряд, ознакомил Масленникова и Ахметзянова с ее содержанием.
– Факты, изложенные здесь, подтверждаются. Довжецкая и прежде неоднократно приезжала, а недавно они вновь вместе провели два дня, он встречал ее, а затем провожал в аэропорту. Оба, он и она, ведут чуждый нашему обществу и морали образ жизни. Она жена, мать, регулярно изменяет мужу, ведет себя недостойно. Для нас главное, что член нашей партийной организации, ответственный руководитель, сам вместо того, чтобы пресечь подобные проявления, явился в этом случае первопричиной и заслуживает строго порицания.
– Вы с Орловым уже беседовали? – спросил Масленников и посмотрел на Мурасова.
– Нет, я не могу этого делать, не рекомендуют; мы должны разобрать все на парткоме, – и Мурасов вновь многозначительно посмотрел вверх. Масленников понимающе кивнул.
– Вы должны проявить необходимую принципиальность и не дрогнуть перед авторитетом, – продолжал Мурасов, – от нас требуют конкретного четкого решения. Думаю, что придется с занесением.
– Еще вам даю поручение: Щеглову ознакомьте, предупредите о серьезности вопроса, пусть подготовится по женской линии, выступит. Все ясно? Прошу, никому ни слова – и Мурасов отпустил приглашенных членов парткома.
Четыре гарантированных голоса были намечены. На всякий случай перед парткомом Мурасов решил переговорить с Ладейщиковым – председателем постройкома. Партком был назначен на четверг. Все были на месте, ожидали Орлова.
Как и предполагал Мурасов, на парткоме присутствовало 9 человек (бригадир Татаринов, заболел, Брагина Мурасов не предупреждал специально).
Арматурщица Катя Сашина, с пышной прической, в белой красивой кофточке с кружевными напускными оборками на воротничке и манжетах рукавов, чему-то улыбалась и непринужденно беседовала с Марией Петровной Перепелкиной – бригадиром штукатуров, миловидной женщиной уже в годах.
Щеглова – автозаправщица, которую подготовил к этому парткому второй секретарь, была суровой и мрачной, о чем-то задумалась, видно переживая предстоящие события.
Масленников и Ахметзянов опустили головы.
Мурасов также волновался.
Наконец, появился Орлов,  и заседание было открыто.
Первым вопросом шел прием, затем рассматривали состояние агитационно-массовой работы в трех управлениях. Когда эти вопросы были закончены, Орлов заглянул в повестку дня, в которой третьим вопросом значилось: Персональное дело, тихо сказал Мурасову:
– Ну, уж это вы без меня разберете, – и хотел уходить.
– Одну минуточку, – строго сказал Мурасов,
– это касается лично вас так, что подождите.
Орлов не понял и удивленно посмотрел на секретаря.
– Товарищи члены парткома, – официально объявил Мурасов, – на повестку выносится персональное дело Орлова Евгения Николаевича.
Орлов откинулся на спинку стула и, полагая, что это какой-то розыгрыш, еще более удивленно посмотрел на Мурасова.
Все притихли. В это время дверь из приемной отворилась, вошел Брагин, сел на свое место.
– Приношу извинения, – сказал он, – мне почему-то не передали, что сегодня партком.
– Как же, мы всех оповещали, – произнес Мурасов и зло выругался про себя. Приход Брагина не входил в его планы.
– Товарищи, наша партия всегда придавала и придает большое значение моральному облику каждого коммуниста, его нравственности, – начал издалека Мурасов, все никак не решаясь приступить к главному. После нескольких общих фраз, он откашлялся и сказал: – В городской комитет партии поступила жалоба от Довжецкого Арнольда Григорьевича, в которой он просит…
Мурасов огляделся вокруг и начал читать жалобу.
Орлов, потрясенный, ошеломленный, вскочил и, решительно сжав кулак, вскрикнул:
– Да это же клевета! Как склонил к переходу?
– Подождите, товарищ Орлов, – спокойно произнес Мурасов, – не перебивайте! Между прочим, факты проверены.
И продолжил читать дальше.
То, что святая святых, в его большое чувство, которое подарила ему Светлана, в его душу, переполненную этим чувством, кто-то собирается лезть и ковыряться там своими грязными руками, шокировало, и он, все еще стоя, оглядел присутствующих, не понимая, чего они хотят.
Все смотрели на Орлова. Орлов сел, затем вновь встал:
– Это гадко и низко, писать такие кляузы. И вообще, по какому праву?
– А по такому, – ответил Мурасов, – что поступила жалоба. И если вы, товарищ Орлов, считаете, что писать гадко и низко, то разбивать здоровую советскую семью – это как называется? И сам же ответил:
– Это аморально!
– Ах, так, – вскипел Орлов, – тогда разбирайте, а я пойду. Как-нибудь... без меня. –
И Орлов направился к выходу.
Брагин Владимир Васильевич следил за происходящим с большим интересом. За всей этой трагической формой в содержании чувствовалась фальшь.
– Как это так, – думал он, – мужчина решает свои семейные дела через партийные органы?
– Ну,  встретился бы в конце концов, дал разок по морде, если хочет защитить свою честь. А Орлов, зачем ему надо было разбивать семью? Жди, пока разведутся, а как же иначе? А то взял бы себе в жены молодую, холостую. Мало ли их ходит кругом?
– Стой! – вскрикнул Брагин и встал Орлову навстречу, – стой, Евгений Николаевич! Зачем так? Уж коли попал этот вопрос на партком, давай разберемся. Вместе работаем, не враги мы тебе. А потом устав у нас одинаковый для всех членов партии, как для рядовых, так и для руководителей.
Орлов остановился. Внимательно посмотрел на Брагина, повернулся, подошел к своему месту и сказал: – Что ж, давайте. Мне рассказывать или вопросы будете задавать?
– У кого будут вопросы к товарищу Орлову? – подхватил Мурасов.
– Разрешите, – поднял руку Щеглова.
– А Вы, Евгений Николаевич, собственно в каких отношениях с этой женщиной?
– В самых близких, Елизавета Васильевна, – вызывающе сказал Орлов и вместе со своим стулом отодвинулся чуть в сторону,
– Может подробности хотите, – издевательски продолжил он, – так я пожалуйста!
–  Нет, нет, что Вы! – испугалась Щеглова.
– У меня вопрос, – сказал Ахметзянов.
– Скажите, Довжецкая действительно приезжала и по каким вопросам?
– Приезжала, – прохрипел Орлов, с такой силой сжимая стул, что хвати он им по полу, стул бы разлетелся вдребезги.
– В гости ко мне лично приезжала. Как вы считаете, товарищ Ахметзянов, ко мне в гости можно приезжать или мне гостей принимать не положено? – от гнева глаза Орлова стали красными, навыкате, казалось, что они вот-вот выскочат из орбит.
– А Вы говорили клевета, Евгений Николаевич, – вставил Мурасов, – а сами же подтверждаете, что в близких отношениях, что да, приезжала, значит правильно все написано. Как же так, вы  – крупный руководитель, коммунист, имеете дело с замужней женщиной, так ведь далеко можно зайти. Вчера с ней, завтра может вам захочется с моей женой, а послезавтра с его, – Мурасов издевательски показал на Брагина.
Теперь Орлов приподнял стул, казалось еще мгновение и он раздробит его о голову Мурасова.
– Товарищи, дорогие, – примирительно сказал Брагин. – Дело-то щекотливое, тонкое. Здесь нужен такт, спокойствие, а вы сразу в крайности. Так нельзя. У меня вопрос и предложение к членам парткома и к Вам, Евгений Николаевич. Скажите, кто занимался с этой жалобой? Почему проявляется такая поспешность? Где подтверждение фактов? Там говорится, что Орлов склонил Светлану Архиповну к разводу. Так возможно у них самые серьезные намерения, кто это знает? Евгений Николаевич, Вы ответьте на этот вопрос, это очень важно.
– Я со своей стороны скажу, что знаю Светлану Архиповну, встречался с ней, когда она приезжала. Это очень серьезный, обаятельный человек и в легкомыслии ее не обвинишь. Предлагаю отложить рассмотрение по данному вопросу, как неподготовленное.
Не зря говорят: «Кроткое слово укрощает гнев». Орлов несколько успокоился, облокотился на спинку стула. Добрые слова, сказанные в адрес Светланы, смирили.
– Да, товарищи, – сказал Орлов, отвернувшись от Мурасова, – у нас со Светланой Архиповной самые серьезные намерения и тебя, Владимир Васильевич, я приглашаю на свадьбу, а остальные придете – буду рад. Что касается бывшего мужа Светланы. Позвольте мне самому с ним разобраться.
Мурасов, почувствовал, что дело начало крениться в другую сторону, решил действовать смелей и напористей.
– Товарищи, члены парткома, – сказал он и прежде всего, обвел взглядом своих надежных людей. – Поступила жалоба, мы обязаны ее рассмотреть, отреагировать, так сказать, принять меры. То, что мы предварительно назначили комиссию, так дело щекотливое, касается нашего руководителя, зачем разводить лишние разговоры. Он здесь и мы все уже выяснили, факты изложенные в жалобе, подтверждаются. Что касается серьезных намерений товарища Орлова, то это еще когда будет, а пока Довжецкая не разведена со своим мужем. Более того, муж ее просит помочь сохранить семью. А семья у нас находится под защитой государства. Каким мы примером можем быть в лице нашей молодежи, если сами нравственно будем себя так вести. Поэтому, товарищи, есть такая необходимость принять по данному вопросу, – Мурасов посмотрел вверх, – соответствующее принципиальное решение. Я предлагаю оценить поведение коммуниста товарища Орлова, как аморальное и вынести ему выговор с занесением.
Орлов опять встрепенулся.
– Подождите, – сказал Брагин и махнул рукой в сторону Орлова, – да садись ты, Евгений Николаевич, а ведь я уже предложил отложить вопрос, как неподготовленный. Прошу поставить на голосование в порядке поступления.
– Чего уж тут откладывать, хочешь дать оценку? Давай голосуй, за мой выговор, – громко сказал Орлов с некоторой наигранностью.
– Кто за выговор с занесением, Мурасов еще раз внимательно посмотрел на членов парткома, – прошу поднять…
Стояла тишина, все молчали, потупив взоры.
– Товарищ Копейкин. Вы? – Копейкин медленно поднял руку.
– Щеглова?..
Автозаправщица Щеглова знакомилась с жалобой сегодня во второй раз. Зная мужчин больше всего по шоферне, она всегда возмущалась, когда они буквально раздевали взглядом ее напарницу, Надю. Щеглова прожила со своим мужем Геннадием Васильевичем уже семнадцать лет, и у нее и в мыслях не было того, чтобы кто-то из них изменил. Это она считала противоестественным и даже в кино, когда показывали измены, она брала мужа за рукав и говорила:
– Пошли, Гена, нечего нам тут смотреть!
Щеглова осмотрелась:
– Я за выговор, – сказала она и подняла руку.
– Масленников? – За.
– Ахметзянов? – Мурасов повернул голову в его сторону.
По выражению Ахметзянова, его неловкой фигуре, чувствовалось, что он колеблется. Зная его несколько робкий характер, Мурасов еще раз, обращаясь к нему, придал интонации своего голоса определенную направленность и сказал:
– Товарищ Ахметзянов, так вы – вы, что?
– Я – а, я считаю, Ахметзянов посмотрел на Мурасова и, не выдержав его пронизывающего взгляда, отвернулся в сторону и поднял руку.
– Я…  «За», – сказал он.
Теперь кроме Мурасова нужен был еще один голос и тогда постановление пройдет. Мурасов еще раз посмотрел на членов парткома, кроме четырех, остальные рук не поднимали.
– Вы, что Мария Петровна?
Мария Петровна Перепелкина, считала, что во всех любовных историях всегда виноваты мужчины. Считала она это потому, что еще впервые годы своего супружества, когда она была в доме отдыха, у нее был роман с одним парнем. Ни кому не раскрывая этой тайны, она мучилась всю жизнь, оправдывая себя в этом поступке и обвиняя во всем того парня. Сейчас, вспомнив свою старую историю, Марии Петровне стало стыдно. А если бы меня так, – подумала она, – такие вопросы нельзя выносить на общественное обсуждение.
– Я против, – сказала Перепелкина, – я считаю …
– Подождите, Мария Петровна, – перебил Мурасов. Дальше действовать нужно было наверняка.
Сашина? – подумал Мурасов и посмотрел в ее сторону.
Катя Сашина, немигающим взглядом с выражением то ли, восторга, то ли ужаса смотрела на Орлова.
– Вот эта история, вот это да! – захватывающе думала она, – такой мужчина достался! Вот, если бы мне!
То, что Орлов мужчина и мужчина холостой, красивый прежде как-то не приходило ей в голову. Теперь, узнав всю эту историю, она как всегда начала фантазировать и ставить себя на место Светланы.
– Нет, мужик не виноват, всегда виновата баба, – окончательно решила она, и не подняла руку.
Лучше бы Ладейщикова, я его предварительно обрабатывал, подумал Мурасов.
– А вы, Семен Петрович? Уважительно спросил Мурасов. Вы, надеюсь, правильно понимаете линию…
Ладейщиков очень уважал Орлова, ему было неприятно все это разбирательство. И хотя Мурасов перед парткомом беседовал с ним, он ничего ему не ответил, и еще раньше решил воздержаться от обсуждения.
– Я, против, – сказал Ладейщиков и встал. На его высоком лбу с первыми признаками облысения, появилась испарина: лицо его выражало решительность.
 – Считаю, что товарищ Орлов безусловно допустил определенную бестактность, выразившуюся в том, что он здесь на парткоме во всеуслышание заявляет о своих близких отношениях с замужней женщиной. Пока она сама не отрегулирует с мужем, Вы, Евгений Николаевич, не имеете на нее никаких прав и свои чувства придержите при себе. Но, товарищи, нельзя по одной жалобе мужа квалифицировать поведение Орлова как аморальное. Он заслуживает порицания и я, голосуя против выговора, вношу предложение ограничиться данным обсуждением.
– Выслуживаешься перед начальством, видно, разнюхал, что я ухожу, – подумал Мурасов.
– Ситуация сложная, с моим голосом всего пять, пять «Против», так на так, следовательно, голосование придется перенести до полного кворума.
– Кто еще «За»? – спросил Мурасов.
– Я поддерживаю предложение Ладейщикова, – сказал Брагин, – и снимаю свое первое о переносе. Думаю, что и Вам товарищ, Мурасов, следовало бы его поддержать, оно наиболее справедливо.
Мурасов задумался: – Перенос не сулит ничего хорошего, следующее рассмотрение будет вести другой секретарь, а удар все-таки нанесен.
– Я голосую против своего первого предложения и поддерживаю товарища Ладейщикова, – сказал он.
Предложение Ладейщикова прошло при одном воздержавшемся и двух «Против».



















Глава 11. Попытка примирения
Лиза ждала Светлану. В гостиной у тахты против телевизора она поставила низкий журнальный столик, накрыла его два прибора.
– Все ли у меня готово? – в который раз подумала Лиза. – Ах, лед! Я забыла поставить лед!
Лиза забежала на кухню, открыла холодильник. В морозильном шкафу ванночка со льдом была полностью наморожена.
– Слава богу, – отлегло у Лизы.
– Итак, вначале мы выпьем аперитив. Вермут есть, лимон есть, лед есть, … потом немного закусим, кажется тут все в порядке, затем по рюмочке коньяка и в завершение – кофе и по кусочку, конечно, маленькому, торта.
Необычное волнение Лизы было вызвано двумя обстоятельствами.
Во-первых, после мимолетной встречи со Светланой, когда та приехала от Орлова, и нескольких незначительных разговоров по телефону, Лизе очень хотелось пооткровенничать с подругой. Они давно не встречались.
Во-вторых, и это более всего тревожило Лизу, к ним сегодня должен придти Арнольд.
Лиза все еще надеялась на примирение супругов, и предстоящий визит Довжецкого был специально подстроен с ее стороны.
Арнольд Григорьевич появится вместе с Кудрявцевым как бы невзначай. Образуется новая компания и, Лиза вместе с мужем попытается повлиять на Светлану. Лиза посмотрела на себя в трюмо. На ней был новый английский ансамбль из тонкой вязаной шерсти синего цвета с красивым, белое с красным, рисунком на рукавах и безрукавке. Она считала, что ансамбль ей очень идет. Глядя на себя в зеркало, она чуть поправила на груди большой, тонкой работы кулон.
Зазвонили, Лиза вздрогнула и, отбросив мучавшие ее сомнения о возможных непредвиденных обстоятельствах при встрече Светланы с Арнольдом, побежала открывать дверь.
– Я так счастлива, – хлопотала вокруг Светланы Лиза, раздевая и вновь и вновь целуя ее.
– Подожди, посмотри на меня, что ты наделала, я вся в помаде! Ты заработаешь у меня! – говорила Светлана, рассматривая себя в зеркале в прихожей и вытирая щеки батистовым платочком.
Немного подправив губы, Светлана повернулась к Лизе:
– Какой великолепный ансамбль, он так тебе идет!
Лиза зарделась, ей было приятно, что Светлана обратила внимание на ее обновку.
– Давай, давай, показывай! – продолжала Светлана.
Подруги вошли в гостиную.
– А еще есть что-нибудь новенькое?
– Потом, потом, Светик, садись я буду тебя угощать, – сказала Лиза и посадила ее к столу.
– Вначале аперитив, – Лизе очень нравилось слово «аперитив», в нем таилось что-то необычное, и заграничное.
– Я пошла за льдом.
– Я вместе с тобой. Ты так навалилась на меня, что даже не дала вымыть руки. Пойдем.
Когда они вернулись, Лиза посадила Светлану за стол, а сама, примостившись рядом, зажмурила глаза и шепотом попросила:
– Ну, рассказывай, как ты?
После последней встречи с Орловым, когда они вместе провели два дня в гостях у бакенщика, Светлана находилась в состоянии человека, у которого произошла большая, прежде им не испытанная радость.
Теперь Орлов в ее мыслях всегда был Женя, так она его называла. Чем бы она ни занималась, что бы она ни делала, она все время думала о нем.
Светлана не связывала произошедшее с разрывом между ней и мужем, она понимала, что не будь этого разрыва, с ней все равно бы произошло то же. Это было неизбежно. Она полюбила, полюбила страстно, всем своим существом, полюбила Орлова так, что теперь жить без него не могла.
В ней вновь загорелась любовь, и ей хотелось быстрее покончить с мучавшим ее злом – с жизнью, которую она вела многие годы с нелюбимым человеком. Теперь все ее помыслы сводилось к одному:
– Скорее навсегда соединиться  с Евгением!
Заявив мужу о своем намерении расторгнуть брак, и окончательно переехав к матери, она тотчас же подала на развод. Но по закону, без согласия одной из сторон, требовалось ожидать целых шесть месяцев. Светлана позвонила Довжецкому. Она просила, умоляла его дать согласие на развод, но он и слышать об этом не хотел и от встречи с ней отказался.
– Я рекомендую тебе, Светлана, бросить этого человека, пока не поздно, иначе он вскоре сам бросит тебя! – угрожал Арнольд Григорьевич.
Тогда она решила немедленно уехать в Нижнереченск и там ждать. Но Евгений сказал, что этого делать нельзя, необходимо набраться терпения. Они разговаривали по телефону каждый день, иногда через день.
– Родной, я приеду, и буду жить в гостинице или сниму квартиру. Дай мне возможность только смотреть на тебя! – просила Светлана.
– Светлана, дорогая, ты сама не вынесешь такого положения, я не могу допустить, чтобы тебе было больно! Терпи, я скоро буду в Москве, – отвечал Евгений.
Через некоторое время Светлана все-таки вынудила Довжецкого встретиться с ней.
– Хорошо, я заеду за тобой на работу, – сказал Арнольд Григорьевич. Он заехал за ней к концу рабочего дня. Светлана вышла из института взволнованная.
– Зачем я иду на это унижение? – думала она. – Все равно бесполезно. Он не пойдет мне навстречу. Он будет делать все, чтобы навредить, притормозить.
Но отказаться от встречи было уже поздно.
Светлана, обгоняя сотрудников института, сжалась в комочек и, не оглядываясь, словно ей было стыдно за этот поступок, направилась к машине Арнольда, которая стояла в стороне от главного входа.
Арнольд Григорьевич вышел, услужливо открыл дверку.
– Здравствуй Света, садись, – сказал он и попытался изобразить нечто подобное улыбке.
– Здравствуй, – Светлана подняла голову и посмотрела на него. Выглядел неважно. Он был сутулый, даже немного сгорбленный. Затаенная обида проглядывала сквозь застывшую на лице улыбку.
Светлана остановилась у открытой дверцы.
– Арнольд Григорьевич, я хочу еще раз, – начала Светлана, но Довжецкий жестом остановил ее.
– Садись! Здесь ни место для объяснений!
Светлана села в машину.
– Куда же мы поедем? – спросила она.
– Куда хочешь, я предлагаю где-нибудь поужинать. Там и поговорим. – Светлана согласилась.
В кафе, куда привез ее Арнольд Григорьевич, было шумно, посетители долго не засиживались, в зале женщин почти не было. Возбужденные, прилично одетые мужики, заговорщически оглядываясь, доставали из портфелей бутылки с водкой, разливали по стаканам, затем прятали их обратно в портфели, закусывали шашлыками. На столах бутылок с вином не было, но все были пьяными.
Арнольд Григорьевич и Светлана заняли свободный столик в углу, с которого хорошо просматривался прокуренный зал.
– Я знаю, чего ты хочешь, – начал Арнольд Григорьевич, заказав шашлыки и бутылку сухого. – Ты хочешь, чтобы я ускорил с разводом? Не так ли?
– Да, – тихо ответила Светлана.
– Светлана, одумайся. В который раз прошу! Забудем все, что произошло. Наташа любит меня, ей будет тяжело без отца.
– Арнольд, для чего кривить душой? Я не люблю тебя, да и поправде никогда не любила. Ты мне чужой, чего ты упрямишься, я полюбила другого, я никогда не вернусь к тебе, зачем нам мучить друг друга, не лучше ли быстрее все разрешить?
– Светлана, я прошу тебя! – Арнольд Григорьевич схватил ее за руку, нежно пожал, – вернись! Прошу тебя, вернись ради дочери!
Светлана медленно отвела его руку, на какое-то мгновение задумалась.
– Наташенька – ее любимое существо, что может быть дороже?
Она вспомнила, как объясняла дочери свой уход от ее отца. Дочь верила ей, внимательно смотрела в ее глаза, пытаясь что-то понять, но так ничего не поняла.
– Когда ты вырастешь, ты поймешь, моя маленькая. Я не могу жить с твоим отцом, мне плохо с ним. Умоляю тебя, не осуждай меня!
Наташа обвила своими ручками шею матери:
– Я буду с тобой мамочка! – сквозь слезы прошептала она.
Светлана посмотрела на Довжецкого, он был жалкий, смущенный, умоляюще смотрел на нее.
– Я не вернусь, перестань, – повторила Светлана.
Арнольд Григорьевич будто от удара отпрянул назад, в его глазах появились злые огоньки.
– Ты заблуждаешься в своих силах, дорогая. Твой этот, как его, вот здесь в моих руках!
Арнольд сжал кулак и угрожающе показал его Светлане.
– Смотри, не просчитайся!
Светлане стало неприятно, она отвернулась, хотела тотчас же уйти, но сдержала себя.
– Зачем эти угрозы, Арнольд? Уже ничего не воротишь! Еще раз, прошу тебя, дай согласие, не сопротивляйся.
– Хорошо, я подумаю. Звони, – выдавил Арнольд, встал, подошел к официанту, рассчитался за ужин и, не простившись со Светланой,  ушел.
После этой встречи Светлана Архиповна несколько раз звонила мужу. Он отвечал неопределенно, она ждала, надеялась.

Уже более часа подруги оживленно беседовали. Они выпили по две рюмки коньяка, разрумянились, были в хорошем настроении.  Из прихожей послышался шум открываемой двери, приглушенный мужской разговор.
– Это Костя! – воскликнула Лиза, посмотрела на подругу и тотчас же осеклась. В гостиную вошли Костя и Арнольд Григорьевич.
– Вот это встреча! – сказал Кудрявцев, – не ожидал.
По глупым выражениям лиц, хлопотливой суетливости Лизы, Светлана сразу догадалась, что это не случайная встреча. И действительно, Костя Кудрявцев тотчас же признался:
– Ребята, – примирительно сказал он, когда все расселись у журнального столика,
– мы давно хотели свести вас вместе и вот случай, мы так устроили, что же вы делаете, одумайтесь! Ну, мало ли, что бывает? Поругались и ладно, теперь помиритесь!
– Да, да, – подхватила Лиза, – простите друг друга!
– Я согласен, – сказал Арнольд Григорьевич и посмотрел на Светлану.
Она молчала. Ей была неприятна эта встреча. Хотелось высказать что-то резкое, но она сдерживала себя. Она чувствовала, что Кудрявцевы свели их, исходя из добрых побуждений. Все ждали, что скажет она.
– Я вам очень благодарна за внимание ко мне, к нам, – начала Светлана. – Но все уже решено! Мы фактически разошлись, остались одни формальности, и не будем об этом больше говорить, я, я вас очень прошу!

По случаю выборов нового секретаря, в малом зале управления строительством, был созван расширенный партком, Ахметзянов, после ухода Мурасова занявший его пост, вел заседание неуверенно. Его невыразительное лицо было бледным, под глазами набрякли болезненные мешки. По всем его движениям, интонации голоса чувствовалось, что он человек временный.
Шло обсуждение по первому вопросу, но все присутствующие с нетерпением ожидали второго – выборы нового секретаря. Уход Мурасова был для многих неожиданностью.
Слева от председателя за столом президиума сидели Орлов и чуть дальше Коваленко, справа сидел Брагин. Коваленко подвинулся к Орлову и, не отводя взгляда, от  присутствующих в зале тихо одними губами спросил: – Как считаешь, примет народ нового секретаря?
Орлов вместо ответа уверенно кивнул и посмотрел в сторону Брагина. Брагин был сосредоточен, подтянут, более тщательно, чем обычно одет. Он волновался, хотя внешне это ничем не проявлялось. Иногда лишь изредка он поднимал руку, проводил согнутыми пальцами по щеке, затем опускал ее и, опираясь на локоть, перебирал пальцами страницы тетради.
По второму вопросу слово предоставили Коваленко.
– Товарищи, в связи с тем, что ваш бывший секретарь парткома переведен на работу в Городской Комитет партии, нам необходимо избрать нового секретаря. Мы специально пригласили широкий актив, чтобы совместно обсудить и решить этот вопрос. Я предлагаю избрать секретарем парткома Брагина Владимира Васильевича, руководство стройки также придерживается этого мнения. Будут ли вопросы у присутствующих здесь товарищей?
– Правильно, годится! – послышались возгласы из зала.
– Пусть расскажет о себе! – Брагин встал.
– Давай, Владимир Васильевич, – подбодрил его Коваленко.
Брагин посмотрел в зал. На него внимательно глядели десятки глаз, одни с одобрением, другие с недоверием. С тех пор как ему предложили перейти на партийную работу, он все еще не ощущал реальности происходящего. Ему казалось, что это пока так, одни разговоры. Только теперь, когда он поднялся перед партийным активом и должен был отвечать на вопросы, рассказывать свою биографию, он наконец-то почувствовал, что да, что это действительность. Он сделал глубокий вдох, словно собирался нырнуть в воду и тут же выдохнув, начал говорить.
– Биография у меня простая. Родился и вырос я в этих краях, в деревне Ступино Белевского района. Тут окончил школу механизации сельского хозяйства, вступил в комсомол. Со строительным делом меня породнила армия. На действительной службе попал в стройбат.
Брагин на секунду задумался, слегка улыбнулся одними губами и уже более уверенно, смело продолжил.
– В армии приобрел пять строительных профессий, хорошее было время. После армии остался в Иркутске, работал мастером, прорабом. Там приняли в партию. Поступил в вечерний строительный институт.
Брагин рассказывал легко просто, и его немудреная биография заинтересовала слушателей. Он был свой, его знали, и это обстоятельство располагало, вызывало у них симпатию к нему.
– Когда услышал про эту стройку, потянуло в родные края. Ну, а здесь вы все обо мне знаете, – закончил Брагин.
– А на партийной работе приходилось бывать? – спросил  Медунов секретарь организации Жилстроя.
– Нет, я производственник.
– Ничего справитесь, – послышались одобрительные возгласы.
– Еще будут вопросы? – спросил Коваленко.
Вопросов не было. Брагина избрали единогласно.

В просторном кабинете секретаря парткома было тихо. Брагин медленно ходил вдоль декоративной стенки со встроенными шкафами, книжными полками. Стенка из полированных, облицованных березовым шпоном щитов, сверкала как огромное зеркало. Брагин остановился. Провел по полировке ладонью.
– Хороша работа, – подумал он, отошел к письменному столу, сел в кресло.
Электронные часы ярко высвечивали зеленые цифры 9:35. Брагин открыл, затем закрыл пустой ящик письменного стола, вновь поднялся и стал бесцельно ходить по кабинету. Он явно не знал с чего начинать. Там, на его прежней работе, все было ясно. Там само производство заставляло что-то немедленно предпринимать, кому-то звонить, что-то требовать. Здесь стояла тишина. Брагин почувствовал себя одиноким, отгороженным от бурных событий внешнего мира какой-то невидимой перегородкой.
– И на черта я дал согласие? Какой с меня партийный работник?
– выругался в сердцах Брагин.
– Уйти из кабинета! Быстрее на стройку! Нет, подождать, подумать, как работать, что делать?
Брагин открыл дверь в приемную.
– Слушаю Вас, Владимир Васильевич, – пожилая, опрятно одетая женщина была вся во внимании.
– Лидия Сергеевна, дайте мне, пожалуйста, чистой бумаги или какую-нибудь тетрадь.
– Возьмите Владимир Васильевич! 
Она услужливо с некоторой несвойственно для ее возраста поспешностью, открыла шкаф, протянула Брагину стопку бумаги и толстую тетрадь.
– Спасибо, – Брагин вернулся в кабинет.
Прежде он не задумывался, в чем заключается партийная работа. Он был членом парткома, участвовал в заседаниях, выступал, высказывал свои мнения. Все было естественно. Он даже не обращал внимания на детали этого кабинета, где раньше так часто приходилось бывать. Теперь, когда он сам сел в это кресло, он растерялся. Конечно, можно было поехать в горком, там встретиться с Коваленко, поговорить с Орловым, но Брагин решил, что вначале нужно определиться самому.
Мысли не шли. Чистая страница бумаги оставалась не тронутой. Брагин встал и опять начал вышагивать вдоль полированной стенки.
– Что ты расстраиваешься? – думал Брагин.
– Есть план работы: годовой, месячный, квартальный. Чего маяться? Возьми план и начинай работать. Поезжай в подразделения, вызывай людей.
Но не это беспокоило Брагина. Он понимал, что с этим он справится. Это просто. А вот в чем суть профессиональной партийной работы, какую такую особую роль на стройке должен он выполнять – этого он еще не понимал.
Внимание привлекла книжная полка. Брагин подошел, отодвинул стекло. Взял книгу в красном переплете.
«ПАРТИЙНОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО» – прочитал Брагин.
Он просмотрел оглавление.
– Ага, вот то самое, что мне необходимо.
– Основные задачи партийного руководства хозяйством
– Да, да!
– Единство политической и хозяйственной работы. Разграничение функций партийных, государственных и хозяйственных органов.
Брагин отложил книгу:
– Над этим надо подумать!
Затем из ровного строя, темно-синих с золотым теснением переплетов, взял один том наугад. Открыл, страницы были не разрезаны. Брагин аккуратно разделил их, начал читать со средины текста.
– Побольше знания фактов, поменьше претендующих на коммунистическую принципиальность словопрений.
С другой стороны, если коммунист – администратор, его первый долг – остерегаться увлечениями командованием, уметь сначала посчитаться с тем, что наука уже выработала, сначала спросить, проверены ли факты, сначала добиться изучения (в докладах, в печати, на собраниях и прочих) – изучения того, где именно мы сделали ошибку, и лишь на этой основе исправлять делаемое. Поменьше приемов Тит Титыча – я могу утвердить, могу не утвердить, побольше изучения наших практических ошибок.
Давно уже замечено, что недостатки людей большей частью связаны с их достоинствами. Таковы недостатки многих из руководящих  коммунистов. Десятки лет делали мы великое дело, проповедовали свержение буржуазии, учили недоверию к буржуазным спецам, разоблачали их, отнимали у них власть, подавляли их сопротивление. Великое, всемирно-историческое дело. Но стоит чуточку преувеличить, и получается подтверждение истины, что от великого до смешного один только шаг. Мы Россию убедили, мы Россию отвоевали от эксплуататоров для трудящихся, мы эксплуататоров подавили, мы должны научиться, Россией управлять.
Брагин посмотрел – название статьи.
– Но когда я смогу все это прочитать? И зачем полное собрание сочинений В.В.Ленина держать в кабинете секретаря парткома? Распоряжусь чтобы перенесли в партийный кабинет.
Статья В.И. Ленина «О едином хозяйственном плане» увлекла Брагина, он взял книгу, сел за стол и прочитал ее теперь уже с начала. Закончив читать,  аккуратно поставил том в свой ряд.
– Не зря говорят, что Ленина надо читать постоянно, – подумал Брагин. Как все актуально и как подходит к практике нынешнего дня.
– Не буду торопиться с выводами, – продолжал он свои мысли, вышагивая вдоль стенки, – жизнь подскажет сама. В конце концов, я ни первый, следует больше с людьми.
– остерегаться увлечением командованием – вспомнил он Ленинские слова.
Зазвонил телефон. Он резко разрезал размеренную тишину кабинета. Брагин от неожиданности вздрогнул. Но затем, обрадовавшись тому, что вот началось, и для меня есть дела, быстро подошел к аппарату. Звонили из горкома.
Владимир Васильевич, поздравляю – инструктор Егоркин, ваш куратор. Убедительная просьба, дай машину до аэропорта – надо встретить тещу.
– Какая машина? – Брагин все еще не мог перестроиться от волновавших его мыслей.
– А тут машина, теща.
– Ах, да, ведь у меня есть персональная машина. Шофер предупреждал, что ждет у подъезда, – вспомнил Брагин.
Егоркин молчал, затем видно для убедительности своей просьбы добавил:
– Герман Леонидович прежде нам всегда помогал, ну, а ты думаю не изменишь этого правила?
– Изменю! – зло ответил Брагин.
Брагин был настроен на творческий лад, глубоко переживал свое новое назначение. Звонок Егоркина с такой прозаической просьбой вывел его из себя. Конечно, в другой раз он возможно бы и помог Егоркину, но сейчас не захотел.
Мне машина нужна самому, сейчас выезжаю на стройку, – объяснил он Егоркину.
– А как же быть? – с обидой спросил Егоркин.
– Ехать на городском автобусе – ответил Брагин и положил трубку.
Через несколько минут он действительно выехал на строительную площадку.

*      *      *
В этот вечер Светлана была дома, она сидела в кресле под торшером и просматривала очередной номер журнала «Архитектура СССР». То о чем там было написано, совершенно не укладывалось в голове, и она механически перелистывала страницы.
– Когда же ты, наконец, приедешь? Измучалась без тебя, я больше не могу так, – думала она.
Мать сидела напротив на небольшом диванчике и подшивала на руках Наташину юбку.
– Что ты такая грустная, Света? – спросила мать, сняла очки и отложила шитье.
Светлана подняла глаза от журнала, с худощавого, испещренного морщинками, особенно у висков, лица матери, на нее смотрели добрые серые глаза.
– Не могу я без него, мама, – призналась Светлана.
– А он все не едет. Вчера звонил, обещал, что скоро будет, но когда?
– Эх, доченька и что ты затеяла? Зачем сама мучаешься и меня маешь? Думаешь, не переживаю? Еще как.
– Люблю я его, мама.
– Поначалу все говорят, а потом проходит.
– Нет, это на всю жизнь, не пройдет!
Светлана вспомнила, как впервые сказала маме о своем намерении разойтись с Арнольдом, как мать расстроилась и не приняла ее слов всерьез.
– Она и теперь считает, что я не права, – подумала Светлана – всю жизнь она желала мне добра и так была рада, что у меня все устроилось с Довжецким.
Ей захотелось обласкать успокоить мать. Светлана поднялась, подошла к матери, крепко обняла ее, прижалась к ней щекой.
– Мам, родная, поверь мне, так будет лучше. Мне было плохо с Арнольдом, он не любит меня.
Светлана чуть задумалась.
– А сейчас пристает, просит вернуться, говорит, что простит. Но я знаю, все это неискренне, у него просто больное самолюбие.
Светлана вновь прижалась к матери.
– Он не честный, страшный человек, он способен на любой гадкий поступок. Я боюсь его, мамочка! Мы будем хорошо жить с Женей, ты будешь рада!
Светлана несколько раз провела ладонью по седеющим материнским волосам, поцеловала их.
– Вот увидишь, мама!
Зазвонил телефон. Светлана быстро подошла и сняла трубку.
– Москва! 250 – 13 – 43? Соединяю с Нижнереченском.
– Это он, мама! – радостно объявила Светлана, прикрыв микрофон свободной рукой.
Мать смотрела на ее лучистое от радости лицо, восхищенную широкую улыбку и ей тоже стало радостно.
– Раз ей так хорошо, значит, действительно любит, – думала мать, ну, а коли так, то все – к лучшему.
В это время Светлану соединили.
– Света, родная, – говорил Орлов, – приеду послезавтра, дела у нас заворачиваются крепкие, избрали нового секретаря парткома, я заказал гостиницу. Где ты будешь, как тебя найти послезавтра?
Он хочет в гостиницу. Пусть останавливается у нас, мамочка,– сказала Светлана, вопросительно посмотрев на мать, вновь прикрыв микрофон ладонью.
Мать утвердительно кивнула головой.
– Никаких гостиниц, слышишь, Женя! Приезжай прямо к нам. Мама очень хочет с тобой познакомиться! Ты зайдешь, но вернешься в гостиницу?
– Говорит, что ему неудобно у нас ночевать. Ну, что это такое мама? – с досадой сказала Светлана.
– Нет, ты будешь ночевать! Ты останешься у меня! Жду! Жду! – разговор окончился.
Светлана свободной рукой нажала на рычаг и поцеловала трубку, затем схватила аппарат и вместе с ним начала танцевать около матери.
– Все же не гоже, еще не развелась, а уже с другим, – подумала мать, но потом вдруг махнула про себя рукой.
– Ну и пусть любится, жизнь-то коротка!
– Послушай, доченька, что я решила, – сказала мать.
– Я возьму Наташеньку, и мы уедем на два дня в гости к тете Лене. А ты тут принимай гостя.
– Что это она, видно обиделась? – подумала Светлана.
– Поедут в гости к тете Лене? Да ведь это хорошо, пусть едут, а я постараюсь, приму моего любимого!
– Спасибо тебе мама, езжайте! – сказала Светлана и поцеловала мать.
В день приезда Евгения, Светлана встала чуть свет и начала готовиться к встрече. Она зажарила курицу, смазала ее сверху маслом и, чтобы образовалась румяная корочка, поставила доходить в духовой шкаф. Сделала заливную рыбу. Приготовила все для салата. Стол покрыла белой скатертью, сервировала двумя приборами, принесла купленную накануне бутылку коньяка.
– Надо же, – думала Светлана, – я и не знаю хорошо, что он любит, чем бы его угостить?
Она проверила радиолу, достала из шкафчика несколько любимых пластинок, положила рядом. Подошла к зеркалу, нарядилась в приготовленный с вечера костюм, серую удлиненную юбку с разрезом и яркую желтую с фиолетовыми цветами кофточку. Все было хорошо, ладно сидело на ее стройной фигуре.
– Кажется все! – подумала Светлана и еще раз пошла, проверить приготовленную для него постель. Взбила подушки и в который раз расправила застеленное сверху одеяло.
На работе она была очень возбуждена, беспрерывно подходила к телефону, наводила справки о вылете самолетов, звонила в Главк Орлова, справлялась, не приехал ли еще.
Светлана ушла раньше обычного, отпросилась у Корнилова. Бежала домой на крыльях. Вновь все проверила. Приготовила холодные закуски, салаты. Когда все было сделано, и Светлана убедилась, что сама выглядит хорошо, одета красиво, она села около телефона и поставила рядом электрический будильник. В квартире стояла тишина, мама с Наташей уехали, вчера в гости к тете Лене, часы размеренно потикивали, неторопливо отсчитывая медленные минуты. Время шло, а Евгения все не было. Уже давно прошел контрольный срок, который Светлана наметила для его приезда. Она было хотела позвонить, навести справки, но сразу же подумала:
– Нет, не буду занимать телефон.
Сидеть в ожидании было неудобно, и Светлана перешла на маленький диванчик, сняла туфли и подтянула под себя ноги. Потом встала, включила радиолу и под звуки плавной мелодии, вновь прилегла. Она закрыла глаза, задремала, тихая музыка убаюкала ее.
Приснилось Светлане, что идет она по ровной пустыне. Хочется идти быстрее, но ноги еле,  еле отрываются от песка, словно ватные, совершенно непослушные. Светлана машет руками, но это нисколько не помогает. Ей тяжело – она устала. Но, что это? Справа, совсем недалеко, вместе с яркой зеленью, будто выросший из земли, появился небольшой белый домик. Светлана обрадовалась, она направилась к домику, но ноги не идут, совсем не идут. Уже солнце садится, а она все еще не дошла. Сумерки, темнеет. Еле,  еле добралась она домика, вошла в большой широкий коридор.
– Где же выключатель? – думает Светлана и начинает шарить по стенке.
– Ах, вот какой-то провод! Она берется за провод, но в это время ее с силой притягивает к стене, сжимает дыхание, она напрягает последние силы, чтобы оторваться от стенки, но ничего сделать не может.
– Это конец! Высокое напряжение! – проносится в голове, в ушах что-то звенит.
Светлана в ужасе просыпается. Радость от того, что она жива, что это был просто кошмарный сон, наполняет ее. Она еще полностью не очнулась ото сна и не слышит, что в дверь кто-то настойчиво звонит. Наконец, до нее доходит смысл происходящего, она вскакивает и без туфель бежит в прихожую.
– Я заснула, ну какая же я дуреха! Это Женя! Это действительно был он. В беличьей шапке-ушанке, сером демисезонном пальто, он стоял перед ней в тесной узкой прихожей с сияющими от счастья глазами.
– Раздевайся, проходи. Извини меня, я немного задремала.
Светлана, мельком взглянув в овальное зеркало и, поправив сбившуюся прическу, прошла за ним  в комнаты.
– Самолет посадили в Горьком, там проторчали целых два часа. Москва открылась только недавно, – сказал Евгений, неотрывно глядя на Светлану.
– Ох, как я соскучился по тебе. У нас столько событий, как мне хочется, чтобы ты участвовала в них вместе со мной, жила рядом одной жизнью! Вечерами, когда я прихожу домой, я мысленно рассказываю тебе о прошедшем дне, делюсь с тобой своими переживаниями. Да, ты знаешь, для тебя уже есть работа. У нас намечено создать отделение художественного фонда, требуется руководитель. Я просил, чтобы подождали тебя! Закладываем фундаменты третьего микрорайона. Помнишь, ты говорила мне про угловой дом? С него и начали. Ты сегодня такая нарядная. Я так рад, что мы вместе.
– Сними пиджак, – говорит Светлана, – тебе так будет удобней. Она берет его пиджак, вешает на спинку стула.
– И галстук, – говорит она и развязывает Орлову галстук.
– Подвинься, так мне неудобно.
Светлана отодвигает Евгения вместе со стулом, садится к нему на колени, руки ее заплетаются где-то в его шее и затем смыкаются у него на спине. Она целует его, прижимается к нему всем своим истомленным от долгой разлуки телом.
– Устал? Ты знаешь, мы одни. Мама с Наташей уехали в гости, – шепотом, заговорщически сообщает Светлана.
– Сейчас я тебя уложу, ты будешь мой, весь, весь!
Сквозь тонкое шелковое полотно Орлов ощущает упругость и податливость ее тела, он еще крепче прижимает Светлану.
– Мы так редко встречаемся, дорогая, – искренне говорит Евгений. Если бы ты знала, как ты мне нужна.
– Пойдем, – Светлана разжимает его руки встает и ведет его к приготовленной и разобранной постели.
– Раздевайся, я сейчас.
Через несколько минут Светлана вернулась в длинном до самых пят ночном пеньюаре. Сквозь прозрачное батистовое полотно розово просвечивало ее тело. Светлана остановилась перед Евгением, развязала шелковую бечевку на плече, и пеньюар  начал медленно сползать, обнажая грудь, живот, и, как парашют, плавно опустился к ее ногам. Светлана бросилась к нему в объятья.
– Мой! – отчаянным возгласом выкрикнула она и свалила Евгения на постель.
Он ощущал чуть пряный терпкий запах ее тела.
– Теперь я узнаю его – этот родной из сотен и тысяч запахов, – думал Евгений, целуя Светлану в шею, в белую алебастровую твердую грудь, поглаживая упругий, мягкий живот.
Он дотронулся пальцем до розового бархатистого соска, сосок затвердел от  его прикосновения.
– Давай немного выпьем, – предложила Светлана и выпорхнула из постели. Она принесла бутылку, две маленькие рюмки, разлила ароматный янтарный коньяк.
––За нас, за нашу любовь! – сказала Светлана и первая выпила. Она влезла под одеяло, прижалась к его широкой, чуть волосатой груди.
– Ты любишь меня, Женя? – шепотом спросила Светлана и, стала водить кончиком пальца по его шее, щекам.
– Очень! – ответил Евгений, замирая от счастья.
– Скажи, а ты любил свою первую жену?
Нет! – ответил Евгений, вырвался от Светланы и, схватив ее к себе на руки, стал кружить с ней по комнате.
– Я люблю только тебя! Только тебя одну! – выкрикивал он.

В числе многочисленных дел в Москве, которые в этот приезд должен был решить Орлов, была и встреча с руководителем московского строительного главка.  По договоренности через ЦК Москвичи должны были создать в Нижнереченске участок по строительству крупнопанельных жилых домов. Встречу с начальником московского Главка Орлов отложил на последний день своей командировке, о чем предварительно договорился с ним по телефону.
В назначенное время Орлов приехал в Главк. В просторной приемной на стульях, расставленных вдоль стен, сидели двое мужчин, секретарь начальника о чем-то разговаривала по телефону. Орлов подошел к секретарю, тихо представился и попросил доложить о себе.
– Подождите одну минуточку, – попросила секретарь – женщина лет сорока с чрезмерно сильно подкрашенными веками, в седом, с синевой, парике и быстрым цепким взглядом.
– Я сейчас, доложу.
Орлов отошел от стола и в ожидании приема, стал рассматривать посетителей. Первый, на котором остановился взгляд Орлова, был сухощав с землистым измятым лицом и не вызывал никакого интереса. Орлов перевел взгляд на второго. Это был солидный холеный мужчина. Он держался с присущим всей его фигуре достоинством. Его мясистый круглый подбородок, нос несколько приплюснутый в ноздрях, вызывали у Орлова чувство какой-то неприязни. Орлов отвернулся и стал рассматривать большую видовую фотографию на противоположной от секретаря стене. На фотографии был изображен ход строительства многоэтажного, видимо административного здания.
– Товарищ Орлов, заходите, пожалуйста, Павел Николаевич вас ждет! – Объявила секретарь, выйдя от начальника главка.
– А вам, товарищ Довжецкий, придется немного подождать. Павел Николаевич вас обязательно примет, но чуть позже.
Орлов вздрогнул, – Неужели муж Светланы?
Он посмотрел в сторону мужчины с мясистым подбородком и, уже проходя мимо него в кабинет к начальнику главка, понял, – да – это он!
Довжецкий, как и Орлов, был шокирован услышанной фамилией своего соперника. Он привстал и пристально смотрел на Орлова, пытаясь внутренним чутьем определить: он или не он.
– Возможно однофамилец, – успокоился Довжецкий, сел на прежнее место, провожая взглядом Орлова, который в это время также смотрел на него. Когда дверь кабинета начальника главка закрылась за Орловым, Арнольд Григорьевич не выдержал и спросил у секретаря:
– Скажите, что это за такая важная персона, что его принимают вне очереди?
– Это начальник нижнереченской стройки, – ответила секретарь. Сомнений больше не было, это был его соперник.
Арнольд Григорьевич вынул носовой платок и вытер со лба холодный пот.
Теперь только двух соперников разделяла небольшая тонкая перегородка, каждый из них, находясь по разные стороны от нее, чувствовал, что встреча неизбежна. 
Когда Орлов, закончив свои дела, вышел от начальника главка, Арнольд Григорьевич привстал и загородил ему дорогу.
– Я не искал с вами встречи, – холодно обратился он к Орлову, – но коль так произошло, нам необходимо объясниться. Прошу вас подождите меня несколько минут.
– Хорошо, я буду вас ждать в коридоре.
– О чем нам говорить? – думал Орлов, прохаживаясь по коридору в ожидании Довжецкого. Мысль о необходимости встретиться прежде была у Орлова, но затем он выбросил ее из головы.
– Ускорить развод? Может быть. Нет, я не буду унижаться, пусть сам решает, – размышлял Орлов.
Через несколько минут появился Довжецкий.
– Быстро решает вопросы, подумал Орлов.
Довжецкий шел решительно, и смело, с откровенной неприязнью рассматривая Орлова. Он остановился, учащенно дышал.
– Я хочу вам сказать, что вы негодяй! – выпалил Довжецкий.
– Вы разбили мою семью, отнимаете любимую дочь. Прекратите, бросьте Светлану! Неужели для вас тесен мир!
Орлова смутил напор Довжецкого. Но вдруг, как от электрического разряда, его передернуло, он вспомнил о том, что этот человек был причиной его недавних унижений, что он стоит ему поперек дороги. Ему захотелось произнести что-то грубое, но он сдержался.
– Что вам сказать? – Орлов задумался.
– Лучше нам больше не встречаться.
Орлов повернулся и пошел к выходу.
– Я вам так этого не прощу! Еще все впереди! – неслись ему вслед угрозы Довжецкого.

*      *      *
Опасения Брагина в том, что он не найдет чем ему заниматься, были напрасными. Он уже пятый день секретарствовал, и прошедшее время посвятил знакомству со всей стройкой. Бывая на разных участках, он на все теперь смотрел другими глазами, стараясь осмыслить происходящее с позиции партийного лидера.
– Главное это люди, надо выяснить, понять, чем они живут, каким воздухом дышат, – думал Брагин.
И действительно, встречи, которые состоялись в эти дни, были весьма полезными, заложили в его будущей работе крепкий фундамент. Сама жизнь подсказывала Брагину, что делать. Вчера Брагин посетил газокомпрессорную станцию, где должны были завершаться монтажные работы. В просторном, светлом цехе гулко работали передвижные компрессора, пулеметными очередями стучали отбойные молотки. Два из пяти огромных газовых компрессора, покрытые полиэтиленовой пленкой, стояли сдвинутые со своих оснований. У фундаментов работало несколько рабочих, поочередно вгрызаясь в бетон пиками отбойных молотков. Брагин подошел к ним. Один из рабочих, в шерстяной водолазной шапочке, только передал молоток своему напарнику и отошел в сторону, вытирая тыльной стороной рукавицы вспотевший лоб. Он обратился к Брагину.
– Ну и бетон, лучше бы взорвать, чем вот так маяться. Как вы считаете, взорвать можно?
Лицо рабочего было знакомо Брагину, но он не мог припомнить, где прежде его видал.
– Нет, в помещении взрывать нельзя, да и специалистов на стройке таких нет, – ответил Брагин, перекрикивая дробь отбойных молотков.
– А в чем дело? Что за необходимость разбивать фундаменты?
– А, вы, кто будете? В ответ прокричал рабочий. А, то тут посторонним не особенно полагается, да и работа у нас сдельная. Некогда на разговоры время тратить!
– Я секретарь парткома стройки.
Рабочий с недоверием посмотрел на испачканные грязью брагинские сапоги, простую ватную телогрейку и еще раз переспросил:
– Всей стройки?
– Да, – кивнул в ответ Брагин.
– Ребята, перекур, – замахал руками рабочий, – высокое начальство к нам пожаловало! Митрий, выключай!
Компрессора замолкли. Двое рабочих, работавших на молотках, и третий, видно Дмитрий, подошли к Брагину.
– Что отпала необходимость? А то его не разгрызешь проклятого, – сказал парень со второго молотка. На его лице, бровях и кончиках ресниц лежала серая цементная пыль.
– Да нет, Витя, –  ответил рабочий в водолазной шапочке.
– Вот, знакомьтесь – это наша бригада, – обратился он к Брагину.
– Митрий Хвыля, Виталий Тихонов, Сергей Боровсков, – представил он рабочих, – вернее часть бригады, я – Аксенов Александр Гаврилович – бригадир.
– А я ведь Вас признал, Владимир Васильевич, – улыбаясь, сказал Аксенов, – Вы начальник «Химстроя»!
– Да, бывший, теперь уже не начальник, а секретарь парткома. На прошлой неделе избрали!
Брагин поздоровался со всеми за руки.
– Вас Александр Гаврилович, я тоже признал, Вы ведь – монтажник, «Металломонтажа»?
– Так точно. Владимир Васильевич, – Аксенов улыбнулся, и его широкое в скулах лицо подобрело. Вот вместо монтажа бетон разбиваем.
– Эх! – Аксенов с досадой махнул рукой, – обещал не шуметь, но уж, коль так пришлось с вами повстречаться, Владимир Васильевич, скажу. Набросили мы компрессора, заанкерили, стали готовить к подключению коммуникаций. Представляете, ни один фундамент не подходит! Думали, соображали – ничего нельзя сделать, только разбивать! Прораб Бывших, говорит:
– Не шуми, исправлю. Вчера прислал компрессор и двух бабенок с отбойными молотками. Надо же, додумался!
– Посмотрели мы на их бедных, и договорились с Бывших – сами будем долбать. Да и плату нам неплохую установил. А у нас фронт работ пока везде закрыт. Не хочется на Бывших валить, парень он вроде не плохой, но обидно за такой просчет. Это теперь на полгода, как минимум, отодвинет пуск компрессоров! А ведь если бы грамотно разобрались в чертежах, такого-то ляпсуса не допустили!
Аксенов задумался, и в сердцах добавил:
– Как бы нам не платили, а мы два фундамента разобьем и уйдем!
– Митрий, принеси-ка чертежи! – попросил Аксенов.
Дмитрий сходил в угол цеха, принес несколько чертежей.
– Смотрите, Владимир Васильевич, – Аксенов развернул перед Брагиным чертеж. Вот здесь написано:
– Окончательное устройство отверстий для прохода коммуникаций сверять с заводскими чертежами оборудования.
Бывших, говорит, что когда делали фундаменты, компрессора еще не подошли, а план нужно было выполнять. Теперь вроде и виновного не найдешь. А я считаю, неправильно! Во сколько обойдется государству переделка этих фундаментов? По делу следовало бы наказать виновных!
– Я бы того, кто виноват, заставил бы бесплатно эти фундаменты долбать! Он бы тогда запомнил, как разбираться в чертежах! – Язвительно вставил Витя Тихонов.
А мы говорим:
– В поход за экономию, за эффективность производства!
– Какая тут эффективность? Нам монтажникам с этими огрехами часто приходиться встречаться, – сказал, прежде не вступивший в разговор, Сергей Боровсков.
– Вот так, Владимир Васильевич, – с сожалением промолвил Аксенов и укоризненно посмотрел на Брагина, словно и он тоже был виноват в этом нелепом случае, – разберитесь, а нам пора вкалывать.
– Разберемся, – ответил Брагин и попрощался с рабочими.
Низкое качество выполняемых работ, брак в строительстве, все это встречалось часто. Брагин это знал по делам своего прежнего управления. Он решил тотчас же разобраться в этом случае и на его примере повести широкую борьбу с бракоделами.
Брагин поехал в «Промстрой». Павлов – начальник «Промстроя» и его бывший коллега, приветливо встретил Брагина.
– Заходи, заходи, Владимир Васильевич! Гордимся тем, что наш бывший собрат теперь секретарь парткома. Какие есть вопросы? Брагин рассказал ему про компрессорную станцию.
– Да, знаю, – ответил Павлов, – такая неприятность.
Так вот, чтобы этого не повторилось впредь, думаю этот случай вынести на партком. Пригласи секретаря партбюро и председателя группы народного контроля, надо им поручить подробно, разобраться и найти виновного.
Павлов смутился, сузил свои серые глаза. Для чего это, ты, хочешь сделать из меня позорище на всю стройку? Не надо, прошу тебя, я сам разберусь!
– Нет, – твердо сказал Брагин. Я пообещал рабочим. Рассмотрим на парткоме обязательно.
– Если по делу, то я виноват и ничего тут разбирать, – зло ответил Павлов. – Цепочка тут длинная. На меня давил Орлов, требовал сразу после вскрытия котлована выполнить все фундаменты. Я давил на начальника участка, он на прораба. План есть план! Да что тебе объяснять, сам знаешь!
– Всю цепочку и заслушаем на парткоме. Умеете командовать, умейте и отвечать! Приглашай людей.
Когда Брагин уезжал от Павлова, Павлов на прощанье холодно сказал:
– Напрасно, Владимир Васильевич, ссоришься с нами, тебе это пользы не принесет!

Орлов только что вернулся из Москвы и во второй половине дня Брагин должен был встретиться с ним, чтобы наметить пути своей дальнейшей работы. Орлов принял его радушно, приказал секретарю ни с кем его не соединять, сел за стол напротив парторга.
– Ну, как, Владимир Васильевич, вживаешься в новую роль? Приветливо спросил он. Давай выкладывай свои планы!
– Планов у меня пока что нет, а вот посоветоваться с вами по целому ряду вопросов нужно. Много впечатлений от знакомства со всей стройкой. Есть замечания.
В лице Орлова  Брагин видел все еще своего начальника, и это чувство закрепощало, не давало ему свободно себя вести. Орлов заметил это и чтобы дать Брагину возможность освоиться в новой роли, первый начал разговор.
– Теперь я не твой начальник, Владимир Васильевич, а ты не мой подчиненный. Я хозяйственный, а ты партийный руководитель на стройке. Давай перейдем на «Ты», как принято в нашей среде, думаю, мы сработаемся. Лучше если у нас не будет разногласий. Я со своей стороны буду стремиться к этому.
Орлов говорил просто, откровенно, расположив тем Брагина, который почувствовал себя намного свободней. У меня уже есть некоторые соображения по организации конкретной работы партийной организации, но в целом я пока в растерянности. Есть вопрос, который волнует меня, на который я еще не нашел правильный ответ.
Брагин немного задумался.
– Вот всегда говорят, на собраниях, на конференциях:
– под руководством партийной организации наше управление, цех, завод, добились того-то и того-то, и перечисляют успехи и недостатки этого предприятия. А в чем конкретно, как осуществляется это руководство? Хотел бы узнать выше мнение. Я. конечно, понимаю все это по-своему. Все мы коммунисты работаем по директивам вышестоящих партийных органов, выполняем решения съездов, а вот конкретно, как должна работать наша партийная организация, вот что я хотел бы услышать от вас? Прежде я был начальником управления, наше партийное бюро систематически заседало, мы заслушивали на бюро много разнообразных вопросов, но ведь не бюро руководило управлением, а я и главный инженер. Безусловно, партком это не партийное бюро, поэтому я хотел бы, со своих первых шагов, занять правильную позицию в этом вопросе.
Орлов внимательно слушал Брагина.
– Брагин прав, надо сразу и четко распределить меру ответственности каждого из нас. Продумать работу так, чтобы не мешать, а наоборот дополнять друг друга.
– Ты прав. Владимир Васильевич, что ставишь передо мной этот вопрос, – сказал Орлов и посмотрел Брагину в лицо.
– Давай высказываться!
Он встал, прошелся по кабинету, обдумывая как наиболее правильно ответить.
– Мы уже установили, что мы оба, как руководители, отвечаем за все на нашей стройке, но разница в нашей работе есть. Я отвечаю за дела как хозяйственник, мне административно подчинены все организации и путем приказов и распоряжений я влияю на эти организации, понуждаю делать то, либо другое. За каждым большим или маленьким делом стоят живые люди, разные по характеру, уму, деловитости. Всех этих людей надо сплотить, направить на выполнение единой цели. Вот здесь-то и необходима кропотливая повседневная работа нашей партийной организации, парткома и его секретаря. Требуется подойти ко всему вопросу нашей деятельности с большим кругозором, с позиции политики нашей партии. Секретарь парткома это, прежде всего руководитель политический. Каждый рабочий, каждый инженер должны знать, для чего все это мы строим, в чем смысл нашей работы, как это важно для всей Страны.
– А чтобы все это знали, требуется организовать коммунистов, партийные организации, правильно построить их работу. У тебя для этого больше времени, больше возможностей. Что касается меня, то я коммунист и подотчетен парткому, партийному собранию и поэтому решения этих органов для меня обязательны.
Брагин внимательно слушал, что-то записывал в свой блокнот.
– Спрос, ответственность, – продолжал Орлов, – высокая партийная дисциплина, личный пример каждого коммуниста, вот за что надо бороться и все это не отвлеченно, а исходя из этих конкретных задач, которые стоят перед нами, наконец, соревнование. Вот, пожалуй, все, что я хотел сказать!
Орлов прекратил ходить, вновь сел напротив Брагина.
– Спасибо, Евгений Николаевич, я полностью согласен, – сказал Брагин.
– Есть еще вопрос! А как, ты, относишься к критике? – спросил Брагин, впервые перейдя на «Ты».
– По совести?
– Да!
– Очень плохо, болезненно переношу, – откровенно ответил Орлов и рассмеялся.
– И я, тоже! – ответил Брагин.
– А ведь придется критиковать!

*      *      *
Генеральный директор комбината Николаев, часто бывал в Старогорске, всегда останавливался в лучшей гостинице, снимал один и тот же номер – люкс из двух комнат, приглашал многих знакомых. У него можно было встретить разных людей, казалось не имевших отношения друг к другу. Это были деловые люди, врачи, ученые, военные, некоторые деятели искусств. Личные контакты позволяли Николаеву быстро, без лишних хлопот, решать вопросы в области. Его номер превращался в штаб где, прямо либо косвенно, вершились дела, связанные с комбинатом.
В области Николаев пользовался популярностью. Этому способствовало то, что о строительстве комбината говорили на областных, городских активах и конференциях, вели передачи по радио и телевидению, писали в центральных и местных газетах.
В этот вечер у Николаева собрались его старые друзья: Алексей Петухов – начальник управления областного транспорта, общительный, темпераментный человек – главный врач областной клиники, хирург – Сергей Константинович Михайлов, Богомолов – ректор технологического института, начальник территориального управления снабжения Лев Потемкин.
За круглым столом посредине обширного номера, расписывали – пульку. Меньший стол был накрыт скатертью, на нем стояли несколько бутылок и закуска. Играли на интерес – по маленькой. Михайлов без пиджака и галстука с расстегнутым воротом рубашки, азартно следил за игрой.
– Алексей! Сколько раз говорено: – Под игрока с семака! Ты, что? Специально, что ли? – говорил он Петухову, который зашел под Николаева с червонного короля.
Петухов виновато посмотрел на Михайлова и в оправдание произнес:
– Так взятка же.
Играл Николаев. Он объявил – семерную на крестях.  Михайлов по своим картам считал, что Василий сидит без двух. Ход Петухова раздосадовал Михайлова.
– Ты не о себе думай, дурья голова, – поучал он Петухова, – а о том, чтобы игрока посадить! Ну, соображай. Петухов вновь зашел неудачно, подмостил Василию.
– Тьфу, ты, – выругался Михайлов.
– Под козыря надо было, под козыря!
– Игра своя, – сказал Василий и открыл карты.
Потемкин не играл, он сидел в кресле и рассматривал рекламный проспект японской химической корпорации. Проспект привез с собой Николаев.
– Вот годы, эти фирмачи! – громко воскликнул Потемкин. Суют везде голых баб!
– Смотри, – обратился он к Богомолову и показал проспект.
– Все шло хорошо: промышленные пейзажи, стройная эстетика и вот те «На»! Почти голая красавица сыпет какой-то порошок.
– А ты бы иначе и не обратил внимания на этот порошок, – буркнул Богомолов и уткнулся в раскрытые карты Николаева.
– Да. Игра твоя, – сказал он Николаеву. – Все, перерыв! Предлагаю перекусить!
Потемкин первым подошел к маленькому столу, разлил водку. Подошли  остальные, стоя выпили.
– Садитесь, – предложил Николаев. – Поговорим о делах.
– Завтра меня приглашает  Трофимов, – сказал Петухов и посмотрел на Николаева.
– Видно по твоей просьбе. У тебя что, вопросы по транспорту?
Он специально нашел Николаева и приехал сюда накануне встречи, чтобы разведать, в чем дело.
– Да! Не на чем оборудование со станции возить, одна надежда на тебя. Направь с десяток машин на месяц.
– Это очень сложно, все распределено, взять негде, – чистосердечно признался Петухов. Но на всякий случай подумал где снять эти десять машин, если обком очень сильно поднажмет.
– Других проблем нет?
– Нет. А машины все-таки пришли.
– Для тебя Василий Павлович, все отдал бы, знаешь ведь меня, но сейчас ничего не смогу, хоть стреляй, – сказал Петухов.
– А, ты подумай, до утра время есть, возможно что и придумаешь.
– Петр Петрович, наступило время открыть В Нижнереченске факультет твоего института, мне кадры уже сегодня требуются, а готовить негде – обратился к Богомолову Николаев.
– Зачем это тебе? – возмутился ректор.
– Ты не представляешь, что такое профессорско-преподавательский состав. Кто туда поедет? Это тебе не просто инженеры. Постой, так ведь меня завтра тоже в обком приглашают. Вон оно что? Знай заранее – буду категорически «Против»! Вообще, Василий Павлович ведешь ты себя как-то: и дайте то, сделайте другое, откройте институт, постройте дворец. Заносишься!
– Бросьте спорить, – вставил главный врач, – он захотел и сделает. Я с ним не спорил, а напротив, мы вместе наметили построить лучшую в области больницу.
– У Коровина неприятность, – сказал Петухов и направил на Николаева взгляд своих черных, быстрых глаз, – погорел. Уже согласован новый директор, едет из Омска.
– Я ему сколько раз говорил: – Павел не задирайся с начальством! Твоей независимости надолго не хватит. И вот, пожалуйста: групповой несчастный случай. Вел бы себя по-другому, возможно и обошлось.
– И правильно делают, что снимают, – зло промолвил Михайлов. Я, как главный врач, знаю кое-что по несчастным случаям. И все из-за расхлябанности и низкой дисциплины на производстве. Война давно закончилась, а мы все еще людей калечим.
– Это в тебе профессиональная нотка заговорила, – подключился Потемкин.
– Разве директор в состоянии сам уследить за каждым рабочим? Нет. Есть мастера, начальник цеха.
– Получаю новую партию «Волг», учтите, между прочим, – заметил Петухов.
– Не забудь меня, – моментально отреагировал Потемкин и бросил просящий взгляд на Петухова, – в прошлый раз…
– Ты мне фонды приблизь на первое полугодие, я подумаю.
Богомолов взял Николаева за локоть и повернув в свою сторону тихо сказал:
– Собираюсь к тебе подъехать, был недавно в Комитете по науке: рассматривали предложения по второй очереди твоего комбината. Считаю, что слишком малы единичные мощности. Я там им так сказал. Вот и тебе надо бы открыть глаза.
– Поехали завтра, прямо после Обкома, – обрадовался Николаев, – бери Марью Васильевну, лучшими гостями будете.
– В том-то и беда, заболела она, исследования проходит. Вот кончит, тогда уж …
Зазвонил телефон.
– Василий Павлович, тебя, – главный врач протянул Николаеву трубку.
– Да, слушаю. А, привет. Сидим, ужинаем … Богомолов, Потемкин, Петухов. Вам всем привет от Коваленко, завтра в обкоме? Первым самолетом… хорошо, жду.
– Василий, выпьем на посошок. Я пойду, а вы тут – пульку продолжите, – обратился к Николаеву Потемкин.
– Да, ты мне скажи все-таки, что на завтра для меня готовишь?
– Да тут вот кое-какие мелочи по твоему департаменту, возьми, – и протянул небольшую пластиковую папку, а я не буду завтра ставить вопросы.
– Решишь?
 – Постараюсь.
Утром следующего дня Николаев появился у Трофимова за полчаса до начала совещания. Трофимов, просматривая просьбы директора комбината, делал в бумагах отметки большим красным карандашом:
 – Это ты сам решай, достаточно власти и деловых контактов. Так машины просишь? А с Петуховым говорил?
– Говорил. Он пообещал подумать, но как-то неуверенно. Поднажмите на него, Леонид Михайлович, он найдет.
– А, что ректор? «Против» или «За»?
– «Против», Леонид Михайлович, и я думаю напрасно сопротивляется. На организацию факультета, а затем и филиала института потребуются годы. Чем быстрее, тем лучше. Помещение, я уже наметил. Жилье будем давать в первую очередь.
– Хорошо, здесь я тебя поддержу.
Трофимов, просматривал следующие документы, Николаев объяснял. Они понимали друг друга с полуслова, и это способствовало быстрому разрешению сложных запутанных дел. В этот раз, как и всегда, Николаев был удовлетворен тем, что сумел заранее обговорить свои вопросы с теми людьми, от которых зависело их решение.
В конце совещания, когда Трофимов рассмотрел все, он попросил задержаться Коваленко и Николаева. Чувствовалось, что он чем-то встревожен и есть вопрос, по которому он хочет поговорить с ними наедине.
– Давайте подробно о ходе строительства, – попросил Трофимов, – меня беспокоят ваши дела. Последние сводки неудовлетворительны. В чем дело?
Николаев достал необходимые бумаги, подробно рассказал о ходе строительных работ.
– Дела двигаются, – констатировал он, – это заметно на месте, особенно после прихода нового главного инженера – Дроня, но принятые темпы пока еще недостаточны. Мне представляется, что так мы не сдадим новый завод в этом году.
– Это очень тревожно. Жаль, что я завтра уезжаю на месяц по делам Верховного Совета. Как приеду, сразу к вам. Предупредите Орлова, пусть готовится. Ты, Коваленко, пригласи его в горком, расскажи о моем беспокойстве. Да, что это у него там за история? На парткоме, говорят, обсуждали, с какой-то бабой связался. А на днях Галлиев сказал, что у него с новым главным не ладится. Вы разберитесь, Николай Максимович.














Глава 12. Авария

Два года назад, когда составлялись планы по строительству Нижнереченского комбината, Николаев приехал в министерство и два часа сидел в кабинете начальника управления подрядных работ. Хозяин кабинета, Ашот Арутянович Зурабян, красивый статный армянин лет пятидесяти пяти, гордо восседал в своем кресле, откинув назад гривастую с седеющими волосами голову. Он покровительственно смотрел на Николаева сквозь большие, в тонкой металлической оправе очки с цейсовскими стеклами.
– Что ты возмущаешься, Василий, – выговаривал он Николаеву.
– Я тебе отдал все. Понимаешь все. В прошлом году ты тоже возмущался, а какие результаты? Вот смотри, – Зурабян взял со стола справку.
По отрасли «Химия» – 87 %, по соцкультбыту – 74%, по здравоохранению – 64%, правда, по жилью некоторое перевыполнение, но в целом-то не осваиваешь. Что ты хочешь от меня, дорогой? Слушай, перевыполняй план, пожалуйста. В конце года я всегда добавлю.
– Ашот, ты ведь умный человек. Ну как я могу сшить брюки, если материал ты даешь мне только на одну штанину? А вторую хочешь, чтобы я дошил в следующем году. Я не могу так. Мне брюки нужны в этом году!
– Слушай, нет у меня денег, понимаешь не - е - ту! Не веришь? Вот, выискался Фома неверующий. Хочешь, при тебе в Госплан позвоню?
– Алло Лидия Петровна? Здравствуйте, дорогая, Зурабян говорит. Как поживаете, Лидия Петровна? Вчера виделись? Целые сутки прошли, соскучился. По делу? Да вот, понимаешь, Лидия Петровна, Николаев тут у меня – директор Нижнереченского комбината. Второй час сидит, денег просит, требует, не верит, что Министерству на сто миллионов уменьшили капиталовложения. Привет тебе, Василий Павлович.
– Может,  добавите, Лидия Петровна? Все ему отдам. Не можете?
Зурабян кончил говорить, положил трубку.
– Слышал? Ну, что ты хочешь от меня? Все приходят, говорят: Дай, Зурабян! А Зурабяну взять негде! Где я тебе найду! Вас, директоров много, а я, Зурабян – один!
Он победоносно посмотрел на Николаева, сжал губы и с миной сожаления на своем благородном лице развел руками.
– Ладно, Ашот Арутянович, давай перейдем к делу.
Николаев взял портфель, достал и положил перед Зурабяном сброшюрованную книжечку, открыл нужную страницу.
– Вот здесь черным по белому написано: Министерству, Госплану СССР обеспечить в 1970 – 1974 г.г. выделение капиталовложений в соответствии с приложением № 1, – Николаев пролистнул страницы.
– А вот здесь. Смотри! Сколько записано на это год? А ты мне даешь на двадцать миллионов меньше!
– Это, что? – наивно спросил Зурабян, делая вид, что он впервые видит этот документ, и прежде о нем ничего не знал.
– Постановление Правительства о создании нефтехимических мощностей в Нижнереченске и по строительству комбината, – ответил Николаев и улыбнулся.
– В первый раз видишь?
– Ну, и что, Постановление? – Зурабян нисколько не смутился.
– Если все постановления учесть, знаешь, сколько мне на министерство должны отвалить? На двести миллионов больше, чем в прошлом году. А дали? Слыхал, на сто миллионов меньше.
– Да если бы все постановления выполнялись, мы бы с тобой, дорогой, давно при коммунизме жили, а США далеко оставили бы позади, понял.
– Ухмыльнулся Зурабян
– Нет, ты не финти, Ашот. Я не знаю, что там у тебя по Министерству, а мне вынь и положи все, что мне записано. Я за Министерство не отвечаю, я отвечаю за свой участок – строительство Нижнереченского комбината!
Николаев и Зурабян долго спорили. Прошел еще час, но каждый из них оставался при своем мнении, не сдвинувшись ни на один шаг вперед. И Зурабян и Николаев были по-своему правы. Дело состояло в том, что по Министерству на будущий год, действительно были урезаны капиталовложения на значительную сумму. А так как у Министерства своих прорех и без Нижнереченского комбината было много, были заводы, большие и малые, где нужно было что-то реконструировать, достраивать, то Зурабян в первую очередь выделяемые средства направлял на эти заводы. Ну, а что оставалось, отдавал Николаеву.
– Раз Нижнереченск проходит по Постановлению, то деньги найдут! – считал Зурабян.
– Не сегодня, так завтра, но все равно найдут!
Госплан со своей стороны считал, что Министерство, получив в целом N–ную сумму, должно, в том числе обеспечить в первую очередь строительство Нижнереченского комбината.
Николаев также был прав – он требовал положенного, иначе пуск комбината в установленные сроки срывался. Ничего не доказав друг другу, Зурабян и Николаев пошли к министру.
– Зурабян прав, – сказал министр.
– Больше выделить не можем. Понимаю, что не достаточно. Добивайся, а я поддержу. Сходи вначале сам, затем вместе поедем в Госплан. Работай, товарищ директор! А пока обходись тем, что есть.
Когда Николаев и Зурабян вернулись от министра, Николаев вопросительно посмотрел на Зурабяна и спросил:
– Так, что будем делать, Ашот Арутянович?
– А ты не знаешь? – лукавые искорки играли в глазах Зурабяна.
Первый год директорствуешь?
– Николаев, конечно, знал, он был готов к этому и все же хотел, чтобы на этот вопрос ответил Зурабян.
– Не знаю, – сказал Николаев.
– Ишь ты! Обеспечь вводы под выделяемые средства. Обходись тем, что есть. Составляй пусковые схемы по сокращенной технологии. Все просто, – сказал Зурабян.
И Николаев стал обходиться. Он составлял сокращенные пусковые комплексы, урезал, кроил, вычеркивал. На эти урезанные объемы заключал договора с подрядчиком. Подрядчик со своей стороны (это был Орлов), под эти сокращенные комплексы получал материалы (большего ему никто не выделял), заказывал конструкции.
В проектном институте, который проектировал Нижнереченский комбинат, также были свои трудности. При проектировании завода каучука «И» перед проектировщиками была поставлена совершенно определенная задача – ни в коем случае не превышать установленного норматива на единицу выпускаемой продукции.
Когда проектирование было завершено, и сметчики просчитали стоимость завода, оказалось, что на каждую тонну мощности он обошелся на десять рублей дороже. При производительности в сто двадцать тысяч тонн, это составляло кругленькую сумму в двенадцать миллионов рублей. То ли нормативы были установлены неверно, то ли неправильно было запроектировано, теперь по прошествии времени, судить было трудно. Но тогда была дана жесткая команда:
– Сокращать! Урезать!
Заточили карандаши, заскрипели перья. Главный инженер проекта – крупный специалист по каучукам, кандидат наук Доброхотов был не согласен.
– Я не буду ничего сокращать! – возмущался Доброхотов в  разговоре с директором института Золотовым.
– Это волюнтаризм! Без этих коммуникаций и так называемых вспомогательных объектов завода не пустить!
– Успокойтесь, Владимир Терентьевич. Я не говорю, что можно пустить на полную мощность. Но для начала этого вполне будет достаточно. Поймите, без сокращения завод не пропустят. Мы сорвем сроки выдачи документации. Неужели вам не дорога честь нашего коллектива!
Доброхотов не соглашался. Тогда его срочно направили в зарубежную поездку, а на завод «И» посадили другого более покладистого руководителя проекта.
В конце концов, урезанный в сметах и чертежах, сокращенный в пусковых комплексах завод каучука «И» был рожден в проекте и в утвержденных планах.
В таком виде он предстал два года назад перед Орловым. Когда, после приезда Дегтярева Орлов принял решение завершить строительство завода каучука «И» в ускоренные сроки он, сам того не представляя, совершил грубую ошибку.
Все то, что было сокращено и урезано все равно требовалось строить. Эксплуатационники во главе с главным инженером комбината Павловым все время добивались изменений и увеличивали объем пуска, добавляя все новые и новые строительные работы. Прошлый год давно ушел, а Орлов все еще не мог снять людей и технику с завода каучука «И», с тем, чтобы максимально усилить работы на заводе каучука «Б».
На последнем заседании штаба стройки Орлов категорически заявил:
– Все, никаких изменений больше не принимать!
Изменений не принимали. Конец строительства был ощутим, он был не далеко, где-то рядом. Но люди застряли, выполняя мелкие различные работы, без которых пуск невозможен.
План – это закон. План, дается, чтобы его выполнять. Но мера ответственности между теми, кто его составляет, и теми, кто его выполняет, к сожалению, оказалась не равной. Небольшие, казалось бы, незначительные, погрешности в плане, которые впоследствии приходиться корректировать, слишком дорого обходятся исполнителям такого плана. А ответственность, как правило, ложится только на плечи последних. Те, кто участвовал в составлении планов, остаются в стороне.
Так произошло с Орловым, Он вместе со своим коллективом теперь остался один на один с реальной действительностью – строить завод в ранее установленные сроки. Скидок на плановые погрешности никто не принимал.
Положение стало критическим. Стройка, словно грузовик, с разгону попавший в трясину, забуксовала. Основные силы, выполняя план Орлова, все еще находились на строительстве завода «И» В то же время на сооружение нового завода, при огромном развороте работ, требовались значительные подкрепления. Взять их было негде. Казалось, что на каучуке «И», вот-вот все будет завершено и появится возможность свернуть производство работ, но ежедневно технологи предъявляли дополнительные требования, и на это заказчик оформлял свежие заказ-наряды.
А время бежало вперед, не делая скидок на неорганизованность, желание перегруппировать силы с одного направления на другое. Время не считалось с планами Орлова и беспощадно таяло на глазах.
До пуска нового завода оставалось всего семь месяцев.
Орлов, Иван Васильевич Дронь и, недавно заменивший Мурасова Брагин, в узком кругу, обсуждали задачи текущего момента.
– Расчеты показывают, – говорил Дронь, разложив перед Орловым и Брагиным большой лист, испещренный колонками цифр, – на критическом пути находятся работы по монтажу конструкций и трубопроводов. Здесь мы не имеем права терять ни одного дня. В то же время строительные работы по бетонированию стыков каркаса сдерживают создание широкого фронта для монтажников.
Если мы в ближайшие дни не переведем на новый завод целый ряд подразделений, свои соображения по этому вопросу я также подготовил, – Иван Васильевич открыл папку и положил перед Орловым список подразделений, подлежащих переводу, – то выполнить задание в установленные сроки будет уже невозможно.
Орлов взял список, подготовленный Дронем, быстро пробежал глазами. Это было заманчиво и смело. Иван Васильевич предлагал перевести на строительство нового завода почти всех, включая и подразделения, работающие на строительстве города. И хотя Орлов прежде и сам думал об этом, сейчас ему было как-то страшновато согласиться с таким предложением. Он взял карандаш и перед некоторыми стройуправлениями поставил вопросительные знаки.
– Мы теряем ежедневно сто двадцать, сто пятьдесят тысяч выполнения, – продолжал Иван Васильевич, – а то, что потеряно уже не наверстаешь! Сейчас, как никогда, следует поднять дисциплину и ответственность каждого руководителя, а за нерадивость применять самые строгие меры наказания.
Орлов еще раз внимательно изучил список, передал его Брагину. Брагин взял лист, просмотрел, затем положил его на середину стола.
– Это крайняя мера, необходимо найти какой-то компромисс. Приостановить все: жилье, соцкультбыт, прикрыть часть подсобных предприятий?! Мы будем рубить сук, на который еле-еле взобрались!
– Предлагаю на стройке ввести особое положение: создать дисциплинарные штабы. Запретить руководителям без доклада и разрешения уходить с работы, перейти на шестидневную рабочую неделю, – перебив Брагина, упорно продолжал Дронь.
– Это называется штурмовщина! – воскликнул Брагин.
– Практика показывает, что кроме неразберихи и выполнения работ с плохим качеством, это ничего не дает.
На лице Ивана Васильевича появилось недоумение. Он взял листок со своими предложениями, посмотрел на Брагина затем на Орлова. Начальник строительства, не высказывал своего отношения к предложению: он сидел и молчал, что–то чертил на листке бумаги.
Дронь начал раздражаться.
– Штурм и штурмовщина, совершенно разные понятия, Владимир Васильевич. То о чем я говорю, к штурмовщине не имеет никакого отношения. Я предлагаю широкое, хорошо продуманное и спланированное наступление всеми наличными силами на новый завод. Если мы не предпримем такое наступление теперь, то позже будет уже бесполезно!
– В конце концов, – вспыхнул Дронь, – я не брал обязательств по этим дурацким срокам! Что ты молчишь, Евгений Николаевич?
Орлов обдумывал возможные варианты, и по мере того, как сравнивал их между собой, он все больше и больше убеждался, что предложения Ивана Васильевича, единственно правильные. Оклик Дроня вывел его из задумчивости, он перестал чертить на бумаге, поднял голову и уверенно сказал:
– Я поддерживаю предложения главного инженера, они наиболее правильные!
Затем, немного подумав, добавил.
– Переброску сил будем выполнять не сразу, а по мере появления фронта работ, а вот эти подразделения, – Орлов показал на отмеченные им в списке, – в последнюю очередь.
–  А я, пока  еще не согласен, – вмешался Брагин.
– По этому плану, мы должны прикрыть, либо резко сократить строительство жилых домов и соцкультбыта! Я вас правильно понял, Иван Васильевич?
– Совершенно верно!
– А, что будет, если мы не тронем «Жилстрой»?
– Мы задержимся против установленного срока на три - шесть месяцев, – твердо ответил главный инженер.
– Думаю, что такая задержка оправдает себя. Без квалифицированных рабочих, а они не появятся без жилых домов, завод эксплуатировать нельзя. Понимаю, сроки установлены высшими государственными органами, но попытаться изменить их тоже возможный вариант, – предложил Брагин.
– Владимир Васильевич, ты прав, – заявил Орлов, – но о каком изменении сроков можно сейчас говорить, когда мы находимся в начале пути? Нас никто не поймет. Только коренной перелом на строительстве нового завода, позволит нам выйти с такими предложениями.
– А теперь, – сказал Орлов, – предлагаю немедленно приступить к исполнению плана Ивана Васильевича! Партийный комитет прошу поддержать это решение. Что касается строительства жилых домов, то со временем все новые силы, прибывшие на стройку, будем направлять только туда.
Они еще долго расписывали, как и что необходимо проделать, кому, что поручить, какие активы и совещания провести, кого, когда и куда вызывать.
– Главное поднять людей! Я надеюсь на твою помощь, Владимир Васильевич, – произнес на прощание Орлов и крепко пожал руку Брагину.
Дома, вскрыв почтовый ящик, Орлов, среди журналов и газет, обнаружил письмо Светланы. Письмо было очень важным, оно должно было определить их судьбу и пролить свет на затянувшееся дело о разводе. Он ждал его.
Орлов распечатал конверт.
– Дорогой мой, – коротко писала Светлана, – в разлуке с тобой я считаю не только дни, но и часы. Мне казалось, что все пойдет хорошо, так как А.Г. пообещал мне встретиться и все решить положительно. Я жила надеждой, я думала ну вот-вот. Он тянул, ссылаясь на свою занятость. Но я напрасно надеялась в порядочности этого человека. Вчера, наконец, мы встретились в последний раз. Он категорически отказал мне в разводе, уговаривал одуматься и т.д. Теперь придется ждать долгие шесть месяцев. Я не могу без тебя! Я рвусь к тебе! Я в ужасе от того, что этого нельзя сделать до официального развода, и мы вынуждены жить в разных городах. Родной, мой, умоляю тебя, придумай что-нибудь! Твоя Светлана.
Орлов несколько раз перечитал письмо. Оно было каким-то тревожным. Он закрыл глаза, представил Светлану.
– Как ты мне нужна сейчас, родная! – подумал Орлов. Он решительно подошел к столу, набросил текст телеграммы. «Бросай все зпт приезжай немедленно тчк нужна как воздух».
Задумался, затем скомкал бумажку, бросил под стол.
– Нельзя! Предупредили на парткоме! Нужен развод.
Орлов не раздеваясь, бросился на диван, повернулся к стенке…

Решение перевести стройку на особое положение претворялось в жизнь. Разделившись по трем направлениям Орлов, Дронь и Брагин сутками не уходили домой, вытягивая то одно, то другое. Дни перемещались с ночами, зори с вечерами, будни с выходными днями. Несмотря на то, что перемещение подразделений на строительство нового завода и их обеспечение необходимыми материалами и конструкциями были тщательно проработаны Дронем, на практике не все шло гладко. Часть рабочих и руководителей не совсем правильно понимали поставленные задачи, болезненно переживали переход с насиженных на новые места.

Все произошло неожиданно. Было около одиннадцати вечера. Орлов только вернулся домой, поужинал и  перед сном решил просмотреть газеты. Удобно пристроившись на диване, он развернул «Комсомольскую Правду», и начал как всегда, читать с последней страницы. Зазвонил телефон.
– Кто бы это мог быть? – подумал Орлов и нехотя подошел к аппарату.
Евгений Николаевич, – раздался тревожный голос диспетчера, – на комбинате у третьего аппарата произошел взрыв! Жертв нет. Имеются значительные повреждения конструкций. Какие будут ваши дальнейшие распоряжения?
Орлов на какую-то долю секунды задумался: Третий аппарат, там только приступили к наладочным операциям и заполнили систему газом, неужели взорвался аппарат? Это очень серьезно, такая махина!
– Срочно машину! – приказал Орлов.
– Дежурную уже выслал, – ответил диспетчер.
– Передайте в гараж, чтобы на мою машину, которая с радиотелефоном, посадили любого шофера и прислали к месту аварии! Немедленно поднимите всех начальников управлений, организуйте транспорт и направьте ко мне. Позвоните Ивану Васильевичу, пусть одевается, я заеду за ним. Начальников монтажных управлений – так же. Транспортникам, два любых вагончика перевезти к месту аварии и подтянуть к ним связь! Я выезжаю!
В минуты особой ответственности, Орлов, несмотря на свой вспыльчивый характер, никогда не терял самообладания. Мысли становились более четкими, распоряжения отдавались в более спокойном тоне. Так было и сейчас.
Одевшись Орлов, спускаясь к машине, обдумывал, что необходимо предпринять, как в наиболее короткие сроки восстановить аварию.
– Взрыв, выход из строя третьего аппарата, все это намного задержит пуск, которого мы с таким нетерпением ждали! – Думал Орлов.
– Сейчас, не увидев всего на месте, сложно судить о том, что произошло, но ясно одно, – следует принять все от меня зависящее, чтобы быстро провести восстановительные работы!
Через полчаса Орлов вместе с Дронем подъехали к месту аварии. Ночь была темная, морозная. Северный ветер гнал низкие, слабо различаемые во тьме облака, дул порывисто с посвистом. При слабом освещении мигающей лампы (видно от ветра замыкало провода), мрачно высвечивался темный силуэт чуть покосившегося, похожего на огромную бочку, третьего аппарата.
Сразу за ними приехал Павлов – главный инженер комбината.
– А ну-ка, ребята, попробуйте осветить место аварии фарами! – попросил шоферов Орлов.
При свете фар подобрались ближе. Рванные, развороченные и перекореженные взрывом металлические конструкции грудой лежали вокруг аппарата. Сам аппарат был цел, но один, из поддерживающих стальных пилонов был сильно поврежден, и погнут. Аппарат, словно хромой великан, припадал на одну ногу.
– Здорово садануло, – приглушено сказал Павлов.
Лицо его было бледным, голос чуть вздрагивал.
– Хорошо, что до аппарата не дошло, рвануло в подводящих трубопроводах. Но все равно это очень опасно! Требуется все внимательно проверить!
– Ситуация критическая, – сказал Дронь, – необходимо немедленно разобрать перекореженные конструкции, освободить аппарат от погнутого пилона, временно чем-то подкрепить и затем начать восстанавливать. Если он не удержится на трех уцелевших пилонах и упадет, беда будет во стократ большая.
– Действуем! – сказал Орлов и, повернувшись, пошел к машинам.
– Николай Александрович, – обратился он на ходу к Павлову, – организуй срочно освещение, чтобы было как днем, а ты Иван Васильевич, соображай, как крепить. Где тут по близости телефон?
– Черт возьми! – выругался Орлов. – Застряла где-то моя машина!
Через несколько минут подошла долгожданная машина и Орлов начал командовать по радиотелефону.
– Балки двутавровые, самые крупные, пусть погрузят на базе тонн десять! Две машины леса. Мобилизовать десять газорезчиков! – кричал диспетчеру Орлов.
Часам к двум ночи у места аварии в металлическом вагончике, уже действовал своеобразный штаб. Поднятые по тревоге нужные люди толпились у входа, получали указания, уходили. Подтянули связь.
– Теплую одежду! – распоряжался Орлов.
– Валенки, несколько ящиков водки! Еще два, три вагончика, чтобы было, где обогреваться!
Восстановительные работы начались ближе к утру. Заметно посерело. Словно огромные лапы сказочных чудовищ, тянулись по небу мрачные облака. Пронизывающий морозный ветер, какой бывает иногда в марте, обжигал лицо, лез во все щели под ватники и брезентовые куртки. Люди быстро замерзли.
Орлов организовал три смены. Менялись через час работы. По эскизам, которые тут же рисовал Иван Васильевич, на месте сваривали необходимые крепления. Положение было критическим. Три уцелевших пилона могли не выдержать, и аппарат мог обрушиться в любую минуту. Лишь ко второй половине дня под аппарат подвели бревенчатую клеть и освободили его от поврежденной опоры.
Орлов отдавал какие-то распоряжения, когда в вагончик пришел Дронь и радостно доложил:
– Все, аппарат закреплен! Теперь можно работать спокойней!
– Может, поедешь передохнуть? – предложил он Орлову.
– Нет, буду до конца, пока полностью не ликвидируем аварию.
– Садись, сейчас сообразим что-нибудь перекусить.
Орлов взял телефон, попросил соединить с начальником ОРСа.
– Ты людей кормить собираешься? Вези сюда горячую пищу и, чтобы вкусно было! – распорядился Орлов.
– Людей накормим и сами поедим.
– На вот, выпей грамм сто, – Орлов достал из ящика бутылку водки, налил полстакана.
– Немного разогреешься. Я уже отошел. Народ здорово работает, так бы всегда. Аксенов со своими ребятами уже три смены отстоял. Дронь взял стакан, залпом выпил.
– Хороша, зараза, ух как берет!
В шапке с опущенными клапанами, побуревший от ветра и мороза вошел бригадир монтажников Аксенов.
– Евгений Николаевич, нам бы еще три, четыре автогена, через час все площадки разрежем. И еще я думаю, надо, как обрежем, хорошо застропить и стянуть в сторону все это хламье бульдозерами. Тогда подход сразу расчистится, можно быстрее восстанавливать.
– Пойдем, посмотрим, – сказал Орлов, и они вместе с Иваном Васильевичем и Аксеновым пошли к месту аварии.
Несмотря на большое скопление техники и людей район восстановительных работ выглядел организовано. Площадку огородили и выставили посты, чтобы не допускать любознательных зевак. Каждый занимался своим делом. Беспрерывно вспыхивали огни электросварки, с двух трейлеров разгружали лебедки и монтажные мачты.
– Опаздываешь с такелажем, Акимов, – сказал Орлов начальнику участка «Нефтехиммонтажа», который распоряжался по разгрузке мачт.
– Завтра к утру аппарат будет на месте, Евгений Николаевич! Новый пилон варят полным ходом!
– Смотри, не подведи, Акимов!
Подошел Павлов. Он, как и все, не спал всю ночь, осунулся, под глазами появились голубые тени.
– Евгений Николаевич, – обратился он к Орлову.
– За делами я еще не успел сообщить об аварии. Собираюсь идти звонить. Что сказать? Твое мнение?
– Скажи, незначительные повреждения к утру восстановим. Желательно без комиссий обойтись. Думаю, сам расследуешь и найдешь причину.
– А успеешь к утру?
Орлов, как бы вновь оценивая обстановку, посмотрел в сторону аппарата. Работы было еще много. В нормальных условиях для его выполнения потребовалось бы дней десять.
– Надо быстрей  увезти этот металлический хлам и расчистить площадку, – подумал Орлов, – смотреть неприятно, как после бомбежки.
– Аксенов, – крикнул он бригадира, – давай действуй! Газорезчиков сейчас добавлю и пришлю бульдозер.
– Иван Васильевич, просмотри лично, чтобы ничего не задеть или зацепить. Затем он обратился к Павлову:
– К утру не сделать. К вечеру будет готово. Так и доложи в Министерство. Василий – то где?
– Был в Москве, сегодня должен прилететь в Старогорск.
– Если его найдешь, сообщи.
Павлов ушел.
Восстановительные работы закончили на следующий день поздно вечером. Последние часы Дронь и Орлов находились у аппарата и только, когда заварили последний стык на трубопроводе, они ушли погреться  вагончик. В вагончике ждал начальник производственного отдела – Пронин. Днем сообщили, что завтра прилетает секретарь Обкома Трофимов. Пронину поручили подготовить материал.
– Откуда нелегкая его взяла, – выругался про себя Орлов, когда узнал о приезде Трофимова. Он знал, что Трофимов находится в Москве.
– Мог бы на день позже! Так нет, приезжает в самый момент!
Орлов сел за дощатый стол, взял у Пронина бумаги.
– Давай, давай, что ты тут подготовил! – сказал Орлов и начал читать первую страницу. Но фразы сливались воедино, слова перескакивали из строчки в строчку. Он попытался произносить то, что читал вслух, но язык заплетался, а веки слипались сами собой. Не в состоянии перебороть нахлынувший откуда-то сон, Орлов склонился над бумагами и заснул. Сказались две бессонные ночи и напряжение последних дней.
– Пусть поспит с полчаса, – сказал Дронь Пронину.
– Ты вот, что, езжай в управление. Вот ключи от моего кабинета, вскипяти чайник, приедем, дам ему тройную дозу кофе.
Через полчаса, Иван Васильевич с большим трудом растолкал Орлова.
– А? Что? Где я? – Не мог сразу сообразить, произнес Орлов, но потом понял, улыбнулся и виновато сказал:
– Фу, ты, заснул, дурак?
– Поехали в управление, – сказал Дронь.
– Там Пронин, я послал его приготовить кофе.
В управлении, выпив крепкий кофе, Орлов начал готовиться к появлению Трофимова. Тот давно не был на стройке, поэтому Орлову хотелось рассказать ему о том, как сейчас стройка набирает темпы, что сделано в направлении усиления работ по заводу каучука «Б»

*      *      *
Чем больше вникал Брагин в тонкости работы партийного вожака, тем больше увлекался. Ему нравилось работать с людьми, вести с ними беседы, разбираться в сложных переплетениях человеческих судеб, сталкиваться с различными характерами.
На въезде в город строили общежитие. Его современный ввод был очень важен и свою очередную поездку по объектам Брагин посвятил общежитию. В корпусе велись отделочные работы.
Для ускорения штукатурки на общежитие перевели бригаду Вострикова. Бригада была известной. Вострикова недавно приняли кандидатом в партию. По лестнице, огороженной временными, дощатыми перилами, Брагин поднялся на третий этаж. Вдоль коридора стояли шаткие деревянные подмостки. Женщины в испачканных известкой комбинезонах, в глухо завязанных платках, полутерками заглаживали потолки. Брагин прошел до следующей лестничной клетки. Только он свернул в проем, как из коридора послышался звук хлопнувшей двери и зычный мужской голос заорал:
– Гадюка паршивая, все откосы испортила! Кто теперь переделывать будет?! Катись отселева! – по коридору кто-то от сильного толчка пролетел мимо проема, а вслед раздался такой трехэтажный мат, которого Брагин давно не слыхал.
Дверь вновь хлопнула, и до Брагина донесся приглушенный женский плач. Брагин возвратился. У дверного косяка спиной к проходу стояла и голосила немолодая женщина. Одной рукой она держалась за бок, второй утирала слезы.
– Ой! –У – у – у, – всхлипывала женщина.
– Что с вами? – спросил Брагин.
Женщина повернулась и, признав в Брагине какого-то начальника, зажала руками свой подергивающийся рот и, плача глухими внутренними звуками, в ужасе смотрела на него.
– Да, кто это вас? – Еще раз спросил Брагин.
Не – э – э, – не отнимая рук ото рта, замахала головой женщина и еще больше испугалась.
Она пыталась сдержать себя, но ее лицо все равно продолжало кривиться. Брагин повернулся и пошел в сторону хлопнувшей двери.
– Стойте, – вскрикнула женщина. – Прошу Вас, не ходите! Он, прогонит меня!
Она подбежала к Брагину, вцепилась в его пальто, потянула к себе.
– Успокойтесь, все будет в порядке, – Брагин взял ее руку, отстранил.
В помещении с четырьмя окнами, куда он зашел, работали две девушки. У среднего окна стоял бригадир Востриков. (Брагин сразу его признал) и яростно отдирал штукатурку с только, что отработанного откоса оконного проема.
Когда Брагин вошел, Востриков повернулся, лицо его было злым, прядь серых волос выбилась из берета.
– Что за скандал, Востриков? – спросил Брагин.
– Да вот, вертихвостка рыжая, весь откос испортила! Говорил, учил, все бесполезно!
– Кто ее обидел? Женщине больно! Объясните Востриков?
– Обидел? Ее гнать, стервозу в три шеи надо. А она жалуется! – отвечал Востриков и, нервно вздрагивающими руками, шарил по карманам комбинезона. Он вытащил пачку сигарет, закурил, сплюнул попавшую в рот из мундштука табачину, и заносчиво посмотрел на Брагина.
Тогда Брагин обратился к женщинам-штукатурам. – Скажите, что здесь случилось?
Женщины молчали. Брагин посмотрел на часы, время приближалось к обеду. Он знал, что у бригады есть комната-бытовка, где они обычно обедают.
– Собирай бригаду, – сказал Брагин, чувствуя, что произошло что-то нехорошее.
– Зачем это? – оскорбился Востриков.
Бригаду собрали. На вопросы Брагина никто не отвечал. Штукатуры сидели, тупо понурив головы, молчали. Брагин так и ушел, ничего не узнав.
Все выяснилось через несколько дней. Пришла одна из рабочих бригады Вострикова и рассказала все о нем. Со слов этой женщины Брагин узнал, что Востриков хам, крайне грубый человек, и, что он, хотя это было и не часто, пускает в ход свои кулаки.
– Молчим потому, что хорошо зарабатываем. А чуть, что скажешь, выгонит или ишо так сделает, что сама уйдешь. Так и с Катей получилось. Выгонит он ее. Теперь, как он орден получил, совсем возгордился. Вы уж извините меня, но сил больше нет терпеть. – Сказала штукатур из бригады Вострикова Вера Полупанова.
– Другой раз так дернет или толкнет, неделями синяки не проходят.
Когда Полупанова ушла, Брагин взял в отделе кадров личное дело Вострикова. Высокие показатели в работе, орденоносец, хорошая характеристика. В ряды КПСС он был рекомендован начальником СМУ и старшим прорабом.
– Как поступить, – думал Брагин. – С одной стороны бригада Вострикова, гремит своими успехами на всю стройку, всегда выполняет задания, имеет самые лучшие показатели. Рабочие бригады не хотят переходить на другие места по причине высоких заработков у Вострикова. Но с другой стороны оказывается, все успехи достигнуты через хамское поведение грубость бригадира, даже рукоприкладство. Уберем Вострикова, бригада развалится. 
– Да, но в этой бригаде высокая дисциплина, – продолжал он свои мысли, – а это очень важно и, вроде бы какая разница для всей стройки за счет чего она достигнута. А разница большая. У нас не воровская малина. Мы не бандиты, где заправляют «паханы» и за счет страха заставляют работать всех на себя. А ты для этого и возглавляешь организацию, чтобы разделять людей на хороших и плохих.
– Только по одним показателям в графе выполнения плана и судили о человеке, – думал Брагин. Переживания по поводу необходимости принять правильное решение переполняли его.
– Вот и получается, что на деле в передовиках ходил рвач, деляга, морально нечистоплотный тип, а мы его поощряли.
На очередной партком Брагин вынес вопрос
– О воспитательной работе в рабочих бригадах.
И поставил на обсуждение дело Вострикова.
– Людям, подобным Вострикову, не место в рядах нашей партии, – говорил на парткоме Брагин. – Нам не безразлично, какими методами Востриков вышел в передовики.
Брагин предложил исключить Вострикова из кандидатов в члены КПСС и освободить его от бригадирства. Предложение прошло единогласно. Затем заслушали коммунистов, рекомендовавших Вострикова.
– Как же так, товарищ Ахмеров? – спрашивал Брагин у начальника СМУ, давшего рекомендацию.
– Вы ежедневно встречались с Востриковым и не могли разобраться, чем дышит и как ведет себя этот в кавычках передовик?
– План бригада всегда выполняла. Жалоб никогда не поступало. Откуда мне было знать? – мялся Ахмеров.
За недооценку к вопросам воспитательной работы Ахмерову вынесли партийное взыскание.
Вторым вопросом заслушивали состояние качества строительства. Здесь в порядке примера, группой народного контроля управления «Промстрой», был подготовлен материал по браку при бетонировании и установке анкеров в фундаментах газокомпрессорной станции.
Председатель комиссии народного контроля – начальник планового отдела «Промстроя» – Хворостенко, хитрый и косноязычный украинец, был под влиянием своего начальника и до того запутал вопрос, что виновных найти было невозможно.
– Хиба ж вин знав, шо фундаменты нэ пидойдуть, – говорил Хворостенко про прораба Бывших. – Колы бы знав, то не робыв бы.
– Вы не виляйте и не уходите от основной темы, Федор Гаврилович, – вмешался Брагин.
– Скажите лучше, во что обойдется государству эта переделка?
– Цэ мы подсчиталы, – ответил Хворостенко, – одной зарплаты прыйдется мабудь рублей пять – шесть тысяч, да и час, то есть время.
Начальник «Промстроя» – Павлов в своем выступлении заявил, что виноват во всем заказчик, так как не предоставил во время правильную документацию и поэтому он – заказчик теперь полностью оплачивает все работы, а управление «Промстрой» от этого никаких убытков не несет.
– И вообще, – говорил Павлов, – если теперь партком по каждому поводу будет вести расследования, куда это приведет?
Орлов поддержал Брагина.
– Меня здесь правильно критиковали, как начальника строительства. Я дал команду бетонировать фундаменты, но до конца не проверил, как это выполняют, а надо бы. Но и товарищ Павлов, непосредственно отвечающий за этот участок, повел себя не верно. Он хорошо знал, что если так заливать фундаменты, то после придется потратить уйму времени на переделки. И тем ни менее ответственный руководитель пошел на нарушение. Почему? Потому, что это ему было выгодно!
– Можно спросить: – а как же соревнование за экономию и бережливость? Разве оно не ведется в управлении «Промстрой»? Утверждаю: – ведется формально и показатели экономии, чувствуется, находятся где-то на третьем месте. А то, что теперь мы сорвали плановый срок пуска компрессорной станции, это его не беспокоит! Прошу партком поручить администрации произвести денежный начет на виновных в этом браке.
После парткома к Брагину подошел бригадир Аксенов. – Спасибо, Владимир Васильевич, сдержали свое слово!
Так постепенно партийный комитет стройки стал центром, где закреплялись производственные задачи. Вступив в должность секретаря, Брагин много раздумывал и о том, как построить свою работу.
– Партийная работа не может вестись в отрыве от тех задач, которые стоят перед стройкой, – размышлял Брагин, – а раз так, то линия, вырабатываемая ее руководством, должна быть единой. Следовательно, мне, как партийному секретарю, необходимо делать все, чтобы закреплять эту линию, проводить ее в жизнь.
Однако все это сделать было не так просто: формализм, долго насаждаемый Мурасовым, пустил глубокие корни.
– Что вы сделали, – спрашивал Брагин у Сводкина – секретаря партийной организации управления «Спецстрой», – чтобы выполнять суточное задание?
Тот мялся, молчал. Он не мог ответить на этот сложный для него вопрос. Он много лет сидел на кадрах, а так как считалось, что у него больше свободного времени, его всегда выдвигали в секретари.
– Да вот проводим партбюро, собрания. Заслушивали начальника, главного инженера. Ну, что еще? Газету регулярно выпускаем.
– Каковы же результаты? Суточное задание выполняется?
Сводкин не знал этого. Брагин попросил данные. Оказалось, что нет.
– А вы говорите, что проводите работу. Как же так?
– Конечно, может, недостаточно спрашиваем с руководителей, – мялся Сводкин.
– В конце концов, не понимаю, почему вы требуете от меня выполнения, для этого есть начальники. Вот вы и спросите с них на парткоме. А, я … мое дело политические вопросы, партийная учеба, подбор кадров, соцсоревнование.
– Мерилом успеха в нашей политической работе являются конкретные дела на производстве, – отвечал Брагин, – а раз на производстве плохо, то это говорит о том, что и партийная работа в вашем управлении находится на низком уровне!
Между многочисленными субподрядными организациями и строителями, которые работали на одних и тех же объектах, чувствовалась разобщенность. Беседуя с коммунистами этих организаций, Брагин видел, что все они по-своему правы, у каждого есть справедливые претензии к смежникам.
– А, что если на этих объектах создать временные партийные группы, в состав которых вошли бы коммунисты со всех организаций?
Возникшая мысль заинтересовала Брагина.
– Но как к этому отнесется Горком?
Парторг поделился с Орловым, вместе поехали к секретарю горкома.
–Это хорошая идея, – поддержал их Коваленко. Готовьте, рассмотрим на бюро.








Глава 13. Только вперед

Короткие сообщения о нижнереченских делах, которые Трофимов получал, находясь в Москве по делам Верховного Совета, были тревожными. Они оценивались заведующим отделом Обкома – Галлиевым: в полтора месяца отставания от директивных графиков.
Сразу же, по возвращению из Москвы, Трофимов решил выехать в Нижнереченск и на месте разобраться с состоянием дел на строительстве.
Потемкин, начальник территориального Главка снабжения, приехал в аэропорт одним из первых и, успев вдоволь наговориться со своими коллегами по поездке, вышел на крыльцо депутатской комнаты, чтобы подышать свежим воздухом. Ждали Трофимова.
Привет снабжению! – вскрикнул Петухов, вываливаясь из, взвизгнувшей тормозами новенькой блестящей «Волги», только подскочившей к аэропорту.
– Сам-то уже здесь? – спросил боязливо Петухов и показал на дверь.
– Нет.
– Нет? ну, слава богу, а то он не любит. Боялся, опоздаю, выжимал под сто. В двух места проскочил на красный! Петухов подмигнул Потемкину: – ничего, инспектора-то все свои ребята. Много там собралось?
– Человек двенадцать.
– Вот и подтверждение. Слыхал? Говорят у Орлова дела неважнецкие, поэтому и гонят нас всех туда на помощь. Ну, пошли, пошли, чего это ты тут в одиночестве? Новый анекдот расскажу.
В депутатской комнате в небольшом уютном зале,  на расставленных вдоль стен мягких, удобных креслах сидели группа работников из различных областных организаций, отлетающих вместе с Трофимовым.
Петухов с порога громко поприветствовал всех, сел в кресло и жестом пригласил всех послушать:
– Про одного ответственного работника, – многозначительно сказал Петухов.
В это время появилась дежурная Люся и, не дав Петухову открыть рта, любезно объявила:
– Товарищи, посадка объявлена! Борт 74715, прошу за мной. Люся повернула свою белокурую головку в синей форменной пилотке и заметила Алексея.
– Товарищ Петухов, вы опять опоздали? Быстро давайте деньги!
Трофимов вместе с Николаевым, который случайно или специально находился в это время в Обкоме, приехали в последнюю минуту и подкатили на машине прямо к трапу самолета.
– Ничего себе команда, привет! – весело воскликнул Трофимов, обращаясь к областным работникам, занявшим пять первых рядов кресел.
По улыбке и бодрому голосу чувствовалось, что у Трофимова хорошее настроение. Он пожал протянутые руки и направился к оставленным для него и Николаева креслам. Из пилотской кабины вышел командир корабля.
– Когда подлетим к Нижнереченску, пожалуйста, сделайте пару кругов над комбинатом, а меня с директором пригласите к себе в пилотскую, – попросил Трофимов.
– Хорошо, Леонид Михайлович, сделаю, – ответил командир.
Самолет шел на второй круг над комбинатом, Трофимов, держась руками за кресло первого пилота, кричал в ухо, стоящему тут же рядом, Николаеву:
– А развернулся ведь черт! Смотри, все как на ладони. Лес вырублен. Уже все объекты. А техники-то, техники сколько нагнал!
– Все это так, – кричал Николаев, – но сроки…
Когда они вернулись на свои места в пассажирский салон и самолет, взревев своими двумя двигателями, пошел на посадку, Трофимов упрекнул Николаева: – Ты всегда, Василий, строителей хаешь!
В этот раз смотрели все очень подробно: объект за объектом, установку за установкой, корпус за корпусом. Орлов как всегда, бодро докладывал; Николаев тоже, как всегда, спокойно оспаривал и излагал свою точку зрения, В начале, Трофимов не очень прислушивался к репликам Николаева. Но постепенно, по мере того, как они побывали на объектах первой очереди и перешли на вторую, и Николаев стал более остро вклиниваться в доклады Орлова Трофимов задумался.
В целом он был доволен. На площадке работало много механизмов, кранов, экскаваторов. Везде были люди, занятые делом, во всем чувствовался определенный заданный ритм.
Но цифры, которыми располагал Николаев, заставили Трофимова несколько изменить свою позицию.
– Когда же по вашим расчетам будет завершен этот объект? – спрашивал он у Орлова.
– Тогда-то, – отвечал Орлов.
– А ты, что скажешь? – обращался он к Николаеву.
Николаев называл совершенно другие сроки.
Эта двойственность и противоречивость начала раздражать Трофимова. Теперь уже, чтобы более верно разобраться, требовалось самому сделать вывод кто из них прав, а следовательно более подробно уяснить каждый вопрос, переспрашивать, просить повторять ранее высказанные соображения.
Орлов докладывал четко, но более эмоционально. Часть его доводов строилась на предположительных факторах, которые еще не были достигнуты. Николаев, напротив,  основывался на уже достигнутых реальных показателях.
– Вот, полюбуйся, Леонид Михайлович, – спокойно тянул Николаев, когда они подошли к большой площадке, обнесенной сетчатой оградой.
– Все еще не вышли из земли, а здесь находится главная установка всего комплекса.
– Агрегаты из Японии уже начинают прибывать, – вставил кто-то из сопровождающих Николаева.
Орлов чувствовал, как тугой комок подходит к горлу:
– Да, здесь действительно главная установка. Да, она определяет пуск комплекса, но оборудования еще нет! Я делаю все, чтобы позволить монтажникам работать в полную силу там, где есть оборудование. А здесь? Здесь к приходу оборудования все будет подготовлено, – мысленно оппонировал он.
Наконец, он не выдержал:
– Надо иметь элементарную совесть, Василий Павлович, – вскипел он.
– Оборудование еще только начинает поступать и придет не раньше, чем через месяц. Так, где же мне форсировать, здесь или в другом месте? Смотрите, работает шесть сваебойных машин. Забивка свай опережает графики и сокращает первоначальные сроки в два раза. А заказчик, кстати, вместо того, чтобы помогать, все время тормозил решение вопроса применения свай!
– Уже давно решено, – откликнулся Николаев, – что вспоминать?
– Редьков! – позвал Орлов.
Парень в оранжевом пластиковом шлеме, брезентовой куртке быстро подошел к начальству.
– Когда кончаешь? Через неделю, Евгений Николаевич, – бодро ответил парень.
– К приходу оборудования все будет готово, – промолвил Орлов.
– А он, пусть лучше беспокоится о своих поставках. – Продолжал Орлов, показывая на директора комбината. – Я уверен, что оборудование не поступит через месяц!
– Я обеспечу. – Сказал Николаев.
– Первый транспорт прибыл в Ленинград, слыхали? При таком состоянии, кладу голову на отсечение, ничего не будет готово!
– Будет! – крикнул Орлов, дернувшись в сторону Николаева.
– Не шуми. Здесь не базар, – Трофимов жестко перебил Орлова.
– Прошу позже подробней доложить по этой установке.
Трофимова обуревали противоречивые чувства, и он как иногда бывает в подобных случаях, решил: «лучше перегнуть», чем «не догнуть», и со слов и подачи Николаева, стал все больше и больше указывать Орлову на различные просчеты и недостатки.
Переехали на город, там стояла тишина, и лишь в отдельных местах чуть-чуть шевелился небольшой монтаж. Здесь к недовольному голосу Николаева присоединился и секретарь горкома – Коваленко.
– Да, плохо, – признавал Орлов, – но людей у меня нет и брать мне их негде! Не хватает полторы тысячи.
Мрачный и осунувшийся, словно с подрезанными крыльями, шел Орлов на совещание в Горком, где Трофимов назначил подведение итогов.
Чинно и спокойно рассаживались по местам приехавшие с Трофимовым работники, неуклюже, бочком садился Орлов.
Николаев, почувствовав перемену в поведении секретаря Обкома, был доволен. Он был заказчиком и, хотя отвечал за пуск нового завода наравне с Орловым, имел свои конкретные обязанности, по которым, как он считал, все было благополучно. Что касается строительства в целом, то здесь требовалось беспощадно вскрывать недостатки, жестко говорить об отставании и чем больше нагнетать, тем сильнее будет его позиция.
Николаев сел рядом с Коваленко, разложил перед собой различные справки, отчеты, обзоры.
Коваленко в душе был на стороне Орлова, часто посещал объекты, он видел, какие перемены произошли за последнее время, и верил в то, что Орлов вытянет завод. Но по городу было очень плохо и допускать, чтобы одно делали в ущерб другому, он не мог, поэтому приготовился отстаивать город.
Трофимов сел во главе стола и на листе чистой бумаги набросал перечень вопросов, которые он хотел бы рассмотреть. Он был не доволен. Мысленно охватывая весь тот объем работ, который предстояло выполнять, чувствовал, что Орлов  находится на грани провала и лишь какие-то особые меры могут спасти его. И он воспринимал все то, что ему показали совершенно иначе, чем Орлов.
Орлов, как художник, который показывает свою незаконченную работу, знал в ней каждый штрих, каждый мазок. Он понимал, что хотя еще картина и далека до совершенства и над ней предстоит много работать, им уже найден определяющий мотив, заложена правильная композиция. Он радовался продвижению работ вперед. Сравнивая прошедший день с новым, он ощущал все как есть, и для него это было большое, начатое, но далеко не законченное полотно.
Потемкин сидел чуть в стороне, напротив Орлова, он судорожно листал свои бумаги, определял, что еще не укомплектовано им для стройки.
– Раз такая сложная ситуация, то естественно Орлов будет обороняться и в первую голову свалит все на снабжение, следовательно, мне необходимо быть на чеку, – думал Потемкин.
Петухов, захватывающе, во все глаза, следил за присутствующими.
– Куда же повернут события? – думал он.
Установилась томительная тишина.
– Товарищ Орлов, пожалуйста, – Трофимов оторвал голову от бумаг, и посмотрел на Орлова.
Орлов встал, задумался.
Работа последних месяцев, когда на карту было поставлено все, что было в его силах и, что было выше его сил. Штабы, драконовские меры к исполнителям, срабатывание с Дронем, и  первые результаты деятельности нового главного инженера. Избрание Брагина секретарем парткома. Круглосуточный рабочий день, бессонные ночи во время аварии. Весь этот сгусток переплетающихся событий, за какое-то мгновение предстало перед ним.
– Нет, не напрасно мы работали! Это уже дает, и даст еще большие результаты! А тут стремятся обвинить, смешать с дерьмом. Не пройдет номер!
И вместо того, чтобы доложить свой, подготовленный со вчерашнего дня доклад, полностью раскрывавший его планы, он, под воздействием нахлынувшей на него волны горечи и обиды, начал совсем о другом.
– Мне не ясно, Леонид Михайлович, почему это вы, все воспринимаете только со слов Николаева, который не разобрался в состоянии дел? – выпалил он.
– Что вы все тыкаете нас, как несмышленышей и первоклассников. Вы тенденциозно… вы, вы преднамеренно… и завзято... Мы день и ночь вкалываем на этой проклятой площадке. Если я говорю, что будет сделано и подготовлено под монтаж, то мне не верят. Если он говорит, то ему заглядывают в рот. Почему так!? – Орлова прорвало и уже ничего не сдерживало рвущиеся наружу колкие слова.
В начале Трофимов решил: – Забрало, это хорошо, пусть немного растревожится.
Но по мере того, как выступление Орлова перешло на отдельные выкрики с обвинениями в адрес его и Николаева, Трофимов начал все более и более раздражаться и шквал возмущения, вскипевший внутри, мгновенно вырвался наружу.
– Прекратите! – крикнул Трофимов. – Вы потеряли чувство меры.
Где-то подсознательно Орлов ощущал, что его занесло, что вместо дела он перешел на личные оскорбления, но сдержать себя он уже не мог, сказалось напряжение последних дней.
– Рот затыкаете, – задыхаясь, выдавил Орлов и до боли свел брови в переносье, – а мне теперь все равно, я…
Трофимов видел, что Орлов ведет себя грубо, бестактно. Заносчиво. Он ничего не знал об аварии и не находил объяснений для такого поведения Орлова.
– Зазнался, – подумал Трофимов. Дальше разговаривать бесполезно!
Он встал, посмотрел на приехавших с ним людей и как бы призывал их в свидетели, громко сказал: – Ну, я вижу, нам, тут делать больше нечего!
Секретарь Обкома встал и вошел в заднюю комнату отдыха, где раздевался, взял полушубок и мимо ошеломленных и оцепеневших обкомовских и областных работников, Орлова, Николаева и Коваленко, направился к выходу.
Первым спохватился Галлиев – заведующий отделом Обкома, он со злостью посмотрел на Орлова и, быстро встав, пошел за секретарем. Это послужило своеобразным сигналом и уже как лавина, повскакав со своих мест, громко отодвигая и сталкивая стулья и путаясь в дверях, все ринулись к выходу.
– Ну, брат, что же ты так? – выпалил Петухов и пожал плечами, показывая в сторону выходящих из кабинета. Он как бы говорил: – Я бы и не прочь с тобой, но в этой ситуации, оставаться не могу.
Орлов, опустив голову, сидел за длинным столом. Чуть поодаль от него остались Брагин и Иван Васильевич. Они, пытаясь что-то сообразить, смотрели друг на друга.
– Товарищи! Освободите кабинет! – раздался чей-то голос.
Орлов оторвался от тупых мыслей и поднял голову. В проходе, широко раскрыв дверь, стоял Мурасов, который теперь работал в Горкоме. Он изо всех сил пытался придать строгость своей физиономии, но ничего с ней не мог поделать, каждая черточка, складочка его лица торжествовала.
– Вот и расплата! – кричали они.

По обыкновению, о поездках в область всегда докладывали первому секретарю. Толоконников – член ЦК, депутат Верховного Совета СССР, был человеком прямым, решительным и справедливым. Выслушав доклад Трофимова, он задумался.
– Хочу добавить, Сергей Николаевич, – вставил присутствующий тут же Галлиев, – такое поведение Орлова это не первый случай. Он не срабатывается с людьми. Недавно настоял, чтобы поменяли секретаря парткома, с главным инженером живет как кошка с собакой, груб и неотесан.
– Так что, будем менять? – вышел из задумчивости Толоконников.
– Или подождем? Как-то у меня не сходится два понятия, Леонид Михайлович. С одной стороны вы говорите, что дело сдвинулось, что на стройке налаженный ритм, с другой, что своевременный пуск нового завода под угрозой срыва. Возможно, ему следует помочь?
– Да это так, сил у него недостаточно.
– Тогда подключайте министерство. Если потребуется, я позвоню министру, доложу в ЦК. И вот что давайте пригласим товарища Орлова сюда. Готовьте вопрос на бюро  «О неудовлетворительном ходе строительства».
– Вы, Галлиев, прощупайте каковы его позиции в Министерстве. Есть ли замена?
Галлиев был человеком пунктуальным и исполнительным. На следующий день к Орлову, почему-то выехал злой на язык и задиристый, корреспондент областной газеты – Крюков. Инструктору Обкома, опекавшему Нижнереченскую стройку, было предписано впредь, с Орловым не общаться, и иметь дело только с главным инженером Дронем.
Замминистра Дубова, Галлиев также взял на себя и соединился с ним по прямому проводу.
– Готовится бюро Обкома «О неудовлетворительном ходе строительства Нижнереченского комбината», – говорил он Дубову. Как ваше мнение об Орлове? Здесь он повел себя весьма нетактично по отношению к секретарю Обкома, и вообще у нас считают, что Орлов не на месте.
Галлиев недолюбливал Орлова за его слишком строптивый нрав и теперь, когда дело попало в его руки, считал, что судьба его предрешена.
Дубову же надоело возиться с Орловым, он сказал, что и сам о нем не высокого мнения и подтвердил, что если потребуется, то поддержит решение Обкома.
– Что касается замены, то Дронь готовый управляющий, – закончил Дубов.

Погожие апрельские дни, стоящие в Нижнереченске, кончились. Ветер, поменявшись на северный, пригнал тяжелые свинцовые тучи. Они прижали, придавили, все к земле. Неистовые порывы ветра разрывали тучи на клочья и, бросая,  их друг на друга вываливали на землю снег  вперемешку с дождем.
Черная тоска грызла Орлова и, как далеко загнанную занозу, он не мог вырвать из сердца воспоминаний о том злом и кошмарном дне, когда разошлись они с Трофимовым. Досада на себя за то, что не смог объяснить, что сорвался, не покидала ни днем, ни ночью.
Вчера из области прибыл корреспондент и целый день приставал со своими вопросами. Сегодня он вызвался побыть вместе с Орловым с самого утра и теперь пристроился на заднем сидении Орловской «Волги». Встретились у дома в шесть утра, молча, ехали на объекты.
Корреспондент – юркий вертлявый человек, с черными сверлящими глазами, был неприятен Орлову, он и сейчас ощущал сзади этот пронизывающий взгляд  и, чтобы прервать неловкое молчание спросил:
– Каковы ваши впечатления о стройке?
– О, стройка грандиозная! – отвечал корреспондент.
– Меня здесь поражает все своим размахом и масштабами. Но больше всего это люди. Все они какие-то озабоченные, встревоженные.
– Да, разрешите задать вам один вопрос. Скажите, это верно говорят, что вы так рано объезжаете объекты, чтобы все увидеть своими глазами, а затем по возникшим впечатлениям учиняете спрос со своих подчиненных?
– Начальник строительства должен знать все, – нехотя объяснил Орлов.
– Да, но ведь есть помощники, заместители, разве возможно влезать во все дыры. Это архаично, это все равно, что опорочившее себя стремление командиров идти в атаку впереди цепи.
В это время, прервав корреспондента, пошла утренняя сводка по селекторной связи, а затем Орлова захлестнули его обыденные дела так, что он забыл про него.

Статья появилась через три дня после отъезда Крюкова и называлась: «Передовой стройке передовые методы»
Орлов прочитал ее во время обеда.
Описывая вначале грандиозность и важность стройки. Лучшие бригады, которые работают здесь. Крюков незаметно перешел на Орлова и, начав с того, как он много работает, рано встает, везде бывает, все знает, закончил резкой критикой в его адрес.
– Современный уровень производства требует и новых методов управления, – писал Крюков.
– Может ли человек со старыми мерками и убеждениями, не меняя их, руководить такой огромной стройкой? Об этом следует задуматься, как товарищу Орлову, так  и Нижнереченскому Горкому партии.
Последняя фраза была довольно недвусмысленной. Орлов задумался  и понял, почему в последние дни он оказался в какой-то изоляции. Ему никто не звонил, с него ничего не требовали. Прежде телефон разрывался от беспрерывных переговоров то с областью, то с Москвой, то с другими организациями, теперь словно обрезали провода.
Приехав со стройки, Орлов долго и бессмысленно ходил по кабинету.
– Что загрустил? – Прогромыхал за его спиной голос Дроня.
– Из-за этого что ли?
И он с размаху бросил на стол вчетверо сложенную газету.
– Или ты считал, что тебя на руках носить будут после скандала с секретарем Обкома?
– С Трофимовым уже говорил?
– Нет.
– Напрасно. Сам кашу заварил, сам и расхлебывай. Чего еще ждать? Езжай в Обком, объяснись. Извинись, в конце концов. Тут под шумок пошли, некоторые поползновения сделать небольшой дворцовый переворот, – многозначительно продолжал он.
– Так я тебе, Евгений Николаевич, вот что скажу: без тебя я тут не проработаю ни одного часа. Мне нравится с тобой и я, за тебя, а если кто попадется против, глотку перегрызу. Так, что на! Держи мою руку! И знай, что Иван Дронь в твоем активе! – и Дронь крепко пожал жесткую, протянутую ему орловскую руку.
Час назад Иван Васильевич выгнал от себя Мурасова и Киселева, пришедших к нему как к будущему управляющему. Только что поругался по телефону с Галлиевым из Обкома.

Мурасов пришел к Ивану Васильевичу не один. Многозначительно улыбаясь, он подталкивал впереди также чем-то обрадованного Киселева.
– Иван Васильевич наконец-то! И прошу запомнить, кто первый принес к вам эту радостную весть.
– Какую весть? – не понял Дронь.
– Разрешите? – Мурасов подтолкнул Киселева и сел с ним рядом у приставного столика.
– Принято решение, сведения из достоверных источников, поэтому сугубо конфиденциально, нашего лучшего друга,
– Мурасов ткнул жестом в направлении кабинета Орлова, – от занимаемой должности освободить. Далее начальником строительства назначить, вас, Иван Васильевич!
– Готовится бюро Обкома, – продолжал Мурасов с видом заговорщика. – Ему все припомнят: и расправу с отдельными неугодными людьми, и аморальное поведение, и, самое главное, неисполнение указаний вышестоящих партийных органов, что привело к срыву сроков строительства нового завода.
Иван Васильевич молчал, он сдерживал себя: – Пусть выговорится до конца.
То, что конфликт между Орловым и Трофимовым должен был как-то разрядиться, было естественным, но о снятии и замене Орлова не могло быть и речи, это было бы нелепостью.
Следовательно, есть силы, которые подталкивают на этот глупейший шаг. Кто они? Необходимо выяснить и бороться, драться за Орлова. То, что его причислили к противникам и врагам Орлова, было также невероятным, и теперь он с досадой вспомнил свое грубое поведение, которое стало поводом подробных измышлений.
– Есть много фактов, которые могут дополнить список его проступков.
– Вот, – и Мурасов показал на клетчатую тетрадь в руках у Киселева.
– Да, здесь кое-что зарегистрировано, – подтвердил Киселев.
– С месяц назад ко мне приходил прораб Пименов, он такое рассказал, – Мурасов скривился и приподнял плечи.
– Так, что если потребуется, мы можем дополнить материал.
Дронь тихонько вылез из-за стола, подошел к двери кабинета, щелкнул замком, ключ бросил в карман.
Мурасов продолжал: – Есть надежные люди.
– А откуда сведения? – спокойно спросил Дронь и сел напротив Мурасова с Киселевым.
– От Галлиева, – шепотом ответил Мурасов, сложив рупором ладонь у рта.
Иван Васильевич приободрился: 
– Герман Леонидович, я очень признателен, что вы первыми принесли мне такое важное известие. Скажите, этот ваш поступок я должен расценить, как стремление улучшить дело и помочь мне, или как-то по-другому?
– Конечно, улучшить дело, – живо откликнулся Мурасов.
– Ах, вон как? – весело бросил Дронь и положил на стол перед Мурасовым два своих огромных кулачища.
– Значит помочь? Хм – хм…– хмыкнул Иван Васильевич, добродушное выражение на его лице исчезло.
Мурасов, уловил что-то неладное, заволновался:
– Запер дверь, (прежде он посчитал, что Дронь запер дверь для конфиденциальности разговора), эти два кулачища.
– А я расцениваю ваш визит по-другому! Это донос, это клевета! Стремитесь войти в контакт. Ах, вы гады, – глаза Ивана Васильевича налились кровью, он больше не владел собой, потянувшись вперед, он привстал и схватил за ворот обоих так, что у Мурасова отскочило несколько пуговиц, а у Киселева затрещала рубаха.
– Ну, – с огромной силой приподняв кверху ошеломленных Мурасова и Киселева, Дронь потащил их к выходу.
– Запомните хорошенько: для Дроня Ивана нет более уважаемого и близкого человека, чем Орлов, и учтите, за него я еще поборюсь! А теперь вон отсюда! – щелкнул открытым замком и с силой вытолкал их за дверь.
Через некоторое время Ивана Васильевича соединили с Галлиевым.
– Готовится бюро Обкома «О неудовлетворительном ходе строительства Нижнереченского комбината». Прошу вас, подготовьте  необходимый материал и, через неделю ждем вас в Обкоме.
Обычно поручения подобного рода давались только Орлову, в редких случаях, когда его не было на месте, обращались к Дроню. Орлов был у себя, Иван Васильевич это знал точно. Сведения изложенные, Мурасовым подтверждались.
Дронь возмущенно закричал: – Орлов у себя, почему вы даете мне такое поручение?
Вопрос задел Галлиева: – Когда вам дают задания из Обкома их не принято обсуждать!
Затем несколько ослабив свой тон, Галлиев конфиденциально добавил: – Это не телефонный разговор, когда приедете, вам все объяснят. Газету читали?
– Делайте любые выводы, – раздраженно ответил Дронь, – но я не хочу и ничего не буду готовить. У меня есть начальник, я выполню только его указание!
– Вы недостойно себя ведете со мной, – возмутился Галлиев.
– Возможно, – ответил Дронь и повесил трубку.
Дронь решил поговорить с Орловым. Он зашел к нему с тем, чтобы поддержать и подбодрить:
– Еще раз настаиваю, езжай в Обком к Трофимову, а еще лучше к Толоконникову. С Галлиевым по делу говорить не стоит. Что-то они там замышляют, и ждать дальше не следует.

Брагин также как и Орлов, был в неведении о тех действиях, которые предпринимал Галлиев. Прочитав статью, где его очень смутила последняя фраза, он понял, что Орлова ждут неприятности, и долго обдумывал, как помочь. Он несколько раз перечитывал это место и не мог сообразить, как объяснить его коллективу. Но, в конце концов, определился: – Чего бояться? – думал он. – Напротив, используем статью, чтобы поговорить в подразделениях о стиле и методах работы, о дисциплине, о честном исполнении своих служебных обязанностей.
С этими мыслями он пришел к Орлову, развернул газету и положил перед ним.
– Думаю, что отмалчиваться нельзя. Следует провести широкое обсуждение. Это поможет на данном этапе.
– А что обсуждать? – с обидой спросил Орлов.
– Как я работаю?
– Нет, обсудим работу каждого руководителя и на вашем примере, подтянем дисциплину всех. Понимаю, что это неприятно, но по правде говоря, тут много толковых мыслей и было бы лучше, если бы вы, Евгений Николаевич, правильно их восприняли, а не обижались.
– Трофимов не звонил? – перешел на другую тему Брагин.
– Нет.
– Евгений Николаевич, вы допускаете ошибку, время не ждет.
Орлову следовало уже давно на что-то решиться: позвонить или съездить в Обком, а он все чего-то тянул, не в состоянии справиться со своими чувствами. Разные мысли бродили в голове. Не только личная обида мучила: В эти дни он понял, что, несмотря на принимаемые им меры, говорить об успехе еще рано, Трофимов все-таки был прав и, что, если не добиться подкрепления извне, сражение будет проиграно. Газетная статья смутила. Появилась дохленькая мыслишка: «Бросить все и уехать», но он справился с этой минутной слабостью. Дронь и Брагин подбодрили.
В одиночестве мотался он по объектам, пытаясь работой захлестнуть свой как-то развезший внутренний мир, но и это не помогало.
На второй день, после статьи, Орлов приказал шоферу ехать за город, в лес на природу. Куда ехать он не сказал и Николай сам, выбирая дорогу, привез Орлова на берег хрустального, берущего воды из ключей озера.  В стороне в тени деревьев стояли два новеньких «Жигуленка» – ярко оранжевый и голубой. Орлов вышел к озеру.
– Евгений Николаевич, доброго здоровья, – донося сзади знакомый голос. Орлов обернулся. У «Жигулей» стоял бригадир Кипенко с термосом и приветливо махал рукой. Орлов подошел.
– Тезка, Михаил, второй термос с кофе возьми, – выкрикнул Ванин – бригадир штукатуров, выглядывая из-за редких кустов на берегу.
– У вас вся гвардия, – пошутил Орлов и посмотрел на часы. Было 12 часов дня.
– Что бригады на отдыхе?
– Сегодня во вторую, – смутился Ванин, – тут у нас еще Саня Аксенов и Петро Савостьянов, они тоже во вторую.
– Мы не только соревнуемся, но и вместе иногда проводим свободное время. Так что прямо с природы на работу.
– Ребята, – позвал он, и к Орлову подошли и поздоровались Аксенов и Савостьянов – два известных на стройке бригадира.
– Евгений Николаевич, не побрезгуйте, давайте с нами к столу, – гостеприимно пригласил Кипенко, показывая за куст.
– Давайте, давайте, милости просим, – подхватили бригадиры.
Орлов, у которого на языке вертелся отказ, посмотрел на их открытые светлые лица и почувствовал, что ему необходимо побыть в их компании. Он еще раз взглянул на часы и, махнув рукой, согласился:
– Принимайте в компанию, тоже пойду во вторую.
На большой светлой поляне, на проталине с первой свежей травой расстелили скатерть и, рассевшись кружком, принялись, есть вкусную домашнюю стряпню. Пили чай с пахучим медом. Орлов сбросил ботинки и блаженно растянулся на брезенте.
Ванин как-то замялся, вопросительно посмотрел на Орлова:
– Хоть и на работу, а по сто грамм можно?
– Давай, – улыбнулся Орлов.
Ванин потянулся к углу, отвернул полог, достал холодную, вдавленную в сырую землю бутылку. Разлил по стаканам: «Будем здоровы! « и первым опрокинул стакан. Закусили острой домашней колбасой. Лица раскраснелись, подобрели.
– Читали мы вчера статью, много спорили сегодня, и уж коль так пришлось, то можно, Евгений Николаевич, задать вам несколько вопросов? – начал издалека Кипенко и уважительно посмотрел на Орлова.
– Спор у нас зашел, – добавил Ванин.
– Права ли газета, когда говорит, что не следует начальнику во все дырки лезть. По мне так, если я в своей бригаде за работой каждого не услежу, да во всех сменах не побываю, дело куда хуже идет.
– Дура ты, Михаил, – ввязался Аксенов, – так то – ты, а то – стройка.
– Порешили мы с утра, когда спорили, права газета, – опять вступил Кипенко, – вы уж простите нас.
– Вон Николаев – директор комбината. Говорят, его почти на месте не бывает, то в Москве, то в области, то за границу. На внешний мир работает, следовательно. А здесь у него главный инженер, заместители. Так может оно так и нужно? А вы все с нами, с утра до ночи. А ведь теперь главный – твердая рука, да и секретарь парткома – наш производственник. Так может лучше вам, Евгений Николаевич, на внешний мир больше: в министерство, в область, чтобы лучше снабжали, больше отпускали? А мы уж тут, будьте уверены, не подведем.
– Да, ты постой, зачем все в кучу валишь, Михаил? Тут ведь дело не простое, – промолвил Саша Аксенов, – дай подумать Евгению Николаевичу.
Слушая бригадиров, Орлову стало легко, вместе с тяжелым настроением улетучились и мучавшие сомнения.
– Тут слух прошел, что поругались вы с обкомовским секретарем, – говорил Ванин и сам же отвечал.
– Так-то оно наверно негоже.
– Много вопросов задавали, – сказал Орлов, – да и сами на многие уже ответили.
– А дело вот как обстоит: – и он рассказал бригадирам все, что случилось и, что беспокоило его: и про новый завод и, про то – что следует ехать и собирать дополнительные силы, чтобы уложиться в срок и еще о многом другом.
Бодрый и свежий приехал Орлов к себе в управление. Решительность, появившаяся после встречи с бригадирами, требовала немедленных действий.
С намерением связаться с Обкомом и попросить первого секретаря о встрече, зашел Орлов в свой кабинет. Было четверть шестого. Рабочий день закончился.
На столе лежала записка:
«Завтра бюро Обкома. Заслушивают Вас о состоянии строительства жилых и соцкультбытовых объектов. Вылет спецрейсом в 8 – 00. Передал Коваленко. Секретарь – Галя».
Рядом с запиской лежала стопка справок для доклада на бюро.
Никого, не дожидаясь, Орлов забрал бумаги и поехал домой. Дома, просмотрев приготовленные справки, Орлов взял давно, заброшенный детектив и удобно пристроившись на диване, углубился в чтение. Он и прежде пользовался таким приемом, чтобы освежить и прочистить утомленные мозги.
В дверь позвонили.
– Кто бы это мог быть? – чертыхнулся Орлов и недовольный на того, кто помешал его тихому занятию, пошел открывать. Спокойно, не торопись, повернул ручку в замке и потянул дверь на себя. На  лестничной клетке с большой белой дорожной сумкой, стояла Светлана. Милое прелестное лицо, которого так не хватало в эти тяжелые дни, было встревожено. Она сделала шаг вперед, опустила дорожную сумку и бросилась к нему в объятия.
– Жив, здоров, – шептали ее влажные уста, а глаза искрились слезинками счастья.
– Я все знаю, – поспешно говорила она, уже присев на диване напротив. Я в командировку, по делам. Вчера была с Лизой у Петра Егоровича, и он мне рассказал, что у тебя неприятности, обижается, что не звонишь. Говорил, что он был в ЦК и ему вновь поручают нашу стройку. Я летела и переживала. Скажи – это очень серьезно? Но я уверена, ты сильный, ты должен устоять, выдержать, добиться своего.
– Родной! – И Светлана вновь прижалась к нему.
Успокойся, завтра я улетаю первым рейсом в областной центр, надеюсь, что все устроится.
– Да, да, лети, я буду очень переживать, – поспешила Светлана.
– Я не стану тебе помехой?
– Что ты? – возмутился Орлов.
– Ты помехой? Ты тоже полетишь, будешь в гостинице. Сразу же после Обкома я приду к тебе, согласна?
– Конечно, если это не помешает тебе.
– Ты? Помешаешь? Я вообще тебя больше никуда не отпущу! Мне так не хватает тебя.

На бюро Обкома из Нижнереченска пригласили многих руководителей. В ожидании спецрейса, отлетающие кучей стояли у здания аэровокзала. Некоторые покуривали, другие обменивались шутками.
Орлову не хотелось быть вместе со всеми, и он дошел до конца рулежной площадки и там, заложив руки за спину, прогуливался вдоль трех, расположившихся на стоянке, небольших самолетов.
Вдали, на противоположной стороне летного поля, зеленела березовая роща. По бледно-голубому небу ползли барашки кучевых облаков. С утра прошел дождь и еще, не просохшая трава смачивала и лакировала туфли Орлова. Он был задумчив, передирал возможные варианты своего доклада. Вопрос о строительстве жилья и соцкультбытовых объектов, по которому предстояло отчитываться на бюро, был для него крайне нежелателен и ставил его в невыгодное положение. Уже около месяца, большинство рабочих с города были переведены на строительство завода каучука «Б», план по строительству города не выполнялся.
– О чем мне говорить? – думал Орлов.
– Увязать все в целом? Объяснить, что без этой меры невозможно поправить дела на строительстве завода каучука «Б»? Да меня и слушать не станут! Вопрос поставлен конкретно – только о городе. И очевидно не зря, а специально.
Орлов чувствовал себя словно в ловушке. Вернуть всех рабочих со строительства нового завода на город, означало провал. Оставить, все как есть, означал полный провал по городу! Он вспомнил о том, что гарантией успеха по осуществляемому им плану, назначал свою голову.
– Вот видно и пришла пора рассчитываться, – подумал Орлов. – Взял на себя ответственность, теперь отвечай. Деваться некуда!
Орлов посмотрел на взлетно-посадочную полосу. По ней, серебристо блестя, к ним навстречу, бежал приземлившийся самолет.
– Пора! – Орлов повернулся и по черному, еще не просохшему асфальту, пошел к группе отлетающих с ним на бюро.
– Другого выхода у него не было. – Услышал он отрывок фразы Коваленко, о чем-то спорившего с Николаевым.
Увидав приближающегося к ним Орлова, Коваленко, осекся, посмотрел в сторону Орлова и пригласил его жестом в самолет.
– Пошли, – кивнул Орлов, взял свой портфель и вместе со всеми направился к трапу.
В Обкоме, куда приехали прямо с аэропорта, уже шло заседание бюро по первому вопросу. В ожидании, расположились в большом холле, рядом с залом заседаний. Орлов вынул из портфеля приготовленные справки, положил перед собой.
– Волнуешься? – спросил Брагин, присаживаясь рядом с Орловым.
– Как тебе сказать, Владимир Васильевич, конечно волнуюсь. Дело серьезное.
Лицо Орлова было сосредоточенным, немного побледнело.
Закончились обсуждения первого пункта повестки, и из зала, на ходу обмениваясь своими впечатлениями, вышли потные, побуревшие люди.
– Я же говорил тебе, Сергей Прокопьевич, ни с этого надо было начинать, а ты свое! Вот и обернулось все против нас, – жестикулируя, спорил – плотный седой человек своему товарищу, проходя мимо Орлова. Через некоторое время пригласили прибывших из Нижнереченска.

Зал заседаний, с окнами, зашторенными шелковыми тяжелыми портьерами, освещался боковыми бра из ламп дневного света и выглядел торжественно. Члены бюро сидели за столиками, похожими на шахматные, с вращающимися креслами. Вел заседание первый секретарь – Толоконников. В правом углу расположились две стенографистки.
Рассматривается вопрос о состоянии строительства жилищных, социально-культурных и бытовых объектов города Нижнереченска, – объявил Толоконников.
Товарищ Николаев, вам первое слово.
Николаев вышел к кафедре, надел очки и начал монотонно читать текст, подготовленной справки. Он перечислял все объекты, назвал проценты работающих на стройке рабочих, охарактеризовал состояние с организацией труда.
– Совершенно очевидно, что при существующем положении дел, ввод перечисленных объектов и выполнение плана по жилищному строительству находятся под угрозой срыва, – закончил он свое выступление.
– Товарищ Орлов, – вызвал Толоконников.
Орлов вышел к кафедре, взглянул в зал. На него смотрели с заметным интересом: «Что же он скажет в оправдание такого серьезного положения?».
Ближе всех был Трофимов. Он внимательно, но холодно осматривал Орлова. Чуть в стороне сидел Галлиев. Тот сурово и осуждающе помахивал головой. Но вот сверкнули знакомые глаза директора машиностроительного, Полякова, он показал сжатый кулак и как бы подбадривающие, кивал,
– Дескать, держись!
– Сколько вам нужно минут? – спросил Толоконников.
Орлов повернулся в его сторону и спокойно ответил: – Три минуты.
По залу пробежал шумок неодобрения. Многие восприняли это как вызов.
– Что же, докладывайте, если вам этого достаточно, – сказал Толоконников. Орлов посмотрел ему прямо в глаза и начал говорить:
– Я не буду повторять цифры, о которых доложил здесь Василий Павлович, они совершенно справедливы и отображают фактическое состояние дел на строительстве городских объектов. На строительство города, действительно, не хватает полторы тысячи человек. В прошлом месяце было принято решение о сокращении темпов строительства городских объектов и о переводе трех строительных управлений на завод каучука «Б». Принимая это решение, я понимал всю ответственность, которую я беру на себя, но другого выхода у меня не было.
– Каковы дальнейшие планы. Сегодня все вновь прибывающие люди направляются только на город. Через месяц начнет действовать участок московских строителей. Сейчас комплектуются три бригады каменщиков и две бригады монтажников. Я обратился в Министерство с просьбой оказать нам помощь рабочими. Однако положение на строительстве городских объектов пока еще остается сложным, и я не могу заверить бюро Областного Комитета партии, что оно выправится в ближайшие дни. Довести количество рабочих до нужного числа мы сможем только через три месяца.
– У меня все.
Орлов кончил говорить. В зале стояла мертвая тишина, напряжение еще больше обострилось.
– Садитесь, – холодно сказал Толоконников.
– Что скажет отдел строительства?
Галлиев встал и начал выступать с места.
– Товарищи члены бюро, положение на Нижнереченской стройке крайне неудовлетворительное. Вы уже слышали о состоянии строительства на городе, но не лучше обстоит дело на промышленности. И все это происходит потому, что начальник стройки – коммунист Орлов зазнался, ведет себя вызывающе. Это подтверждается и его сегодняшним выступлением. Зная, что вопросам жилищного строительства наша партия придает первостепенное значение, что этот вопрос выносится на бюро Обкома, товарищ Орлов не нашел ничего лучшего, чем заявить о том, что и впредь он будет срывать строительство жилых домов, школ, детских садов. Товарищ Орлов не выдержан, ведет себя грубо не только по отношению к своим подчиненным, о чем неоднократно ему указывалось, но и по отношению к вышестоящим партийным руководителям. Так на прошлой неделе Леонид Михайлович вынужден был прекратить совещание из-за грубого поведения Орлова.
Галлиев замолчал, посмотрел на присутствующих.
– Отдел строительства считает, что коммунист Орлов заслуживает строго партийного взыскания. Более того, ему не место на такой ответственной работе, и я выношу предложение освободить Орлова от занимаемой должности начальника стройки и вынести ему строгий выговор с занесением в учетную карточку.
Орлов сидел, опустив голову. Только теперь до него начал доходить весь смысл предложения Галлиева.
– Так могут и исключить, – думал он.
Галлиев говорит: – Не выдержан, груб. Снял людей с города.
– Но ведь я стремился, чтобы лучше. Неужели неясно, что у меня не было другого выхода!
После Галлиева выступили еще трое: председатель Облисполкома Кипарисов, секретарь по идеологии Пришвин, заведующий организационным отделом Мишин. Все осуждали поведение Орлова, требовали для него строгого партийного наказания. Трофимов пока молчал.
– Разрешите мне, Сергей Николаевич, – протянул руку Трофимов.
– Я знаю товарища Орлова, как дельного и вдумчивого руководителя, – начал Трофимов и посмотрел в сторону Орлова.
– Нет слов, продолжал он, – стройка по целому ряду объективных причин попала в тяжелейшее положение. И виноват в этом не только Орлов. Серьезные трудности вызваны тем, что директор комбината товарищ Николаев допустил грубые просчеты в планировании и вынудил Орлова затратить значительные силы на дополнительных работах по заводу «И».
– Я был недавно в Нижнереченске. На промышленных объектах еще не все благополучно, но там чувствуется накал, ежедневное наращивание темпов работ. Но на стройке города дела провальные. Вместо того, чтобы посоветоваться, продумать, как поступить вместе с Обкомом, Орлов принимает самостоятельное решение – оголить город.
– Правильно ли это? Это грубейшая ошибка. Без жилья и соцкультбыта нам невозможно дальше наращивать коллектив строителей, укомплектовывать рабочими новый завод.
– Что касается предложений товарища Галлиева, то я поддерживаю их. Орлов заслуживает строгого партийного взыскания! Давайте посоветуемся и примем окончательное решение.
Орлову стало как-то неуютно, тоскливо. Он внутренне сжался, приготовился получить окончательное осуждение своим действиям.
– Обидно! Не справедливо! – думал Орлов.
– Освободить от работы, за что? За то, что вкалывал день и ночь. Нет ни за это. За то, что действовал неправильно! А вот как правильно, до сих пор не осознал. Взял на себя ответственность – теперь отвечай.
– А как же ты хотел? Понимал ведь это прежде, только считал, что вытянешь, что решишь задачу! Ну и поделом. Что буду делать? Уеду, возьму Светлану.
– А куда? И зачем? Нет, никуда не уеду! Останусь здесь. Все должно закончиться на моих глазах. Пойду прорабом, поработаю. Не откажут прорабом, оставят.
В это время Толоконников встал, видно сам решил сказать несколько слов.
– Так, что, товарищ Орлов? Вы поняли серьезность допущенных вами ошибок?
– Да, – ответил Орлов, – я понял.
– Ответственность за состояние дел полностью принимаю на себя.
– Нет, вы не поняли, раз так отвечаете. Ответственность за состояние дел несет также и городская и областная партийные организации. А вы хотите единолично за все отвечать и поэтому принимаете самостоятельные неверные решения. Чем выше руководитель, тем больше с него спрос. Вы заслуживаете самого строгого партийного взыскания! Невыдержанность, заносчивость, самостоятельные неверные решения – это порочный стиль руководства!
– Да. Все закончено! Готовься работать прорабом. Ну и что? Прямо здесь и попрошусь. Осмотрюсь, успокоюсь. Поживу спокойно. Светлана приехала насовсем, не отпущу, – Орлов не слушал о чем говорил Толоконников.
– Но, что это?
– Думаю, товарищи, что Орлов должен верно воспринять серьезную критику в его адрес. Правильно ли будет, если мы освободим его от занимаемой должности? Думаю, что нет! Он еще не потерян для нашей партийной организации. Поэтому предлагаю, ограничиться выговором и обязать Орлова в недельный срок восстановить положение на городском строительстве. Принять неотложные меры по пополнению необходимого количества рабочих на стройке. В этом ему следует помочь. Немедленно выехать в министерство, привлечь нужные силы извне.
Орлов чувствовал себя, как раскаленный кусок металла, который вдруг опустили в холодную воду. Он сидел, обливаясь холодным потом. Благодарность за то, что поверили, что дают возможность вновь руководить, довести начатое дело до конца, наполнила его.
– Какая глупость! – думал Орлов. – Конечно, совместно с Обкомом можно было решить как-то иначе! Выйти на первого секретаря.
Когда бюро завершилось, Толоконников попросил Орлова задержаться.
– Садись, рассказывай, – сказал Толоконников, когда Орлов вошел за ним в кабинет. Раньше не заходил, так может теперь, после бюро введешь в курс дел?
– Допустил грубейшую ошибку, Сергей Николаевич. Теперь понял!
– Давно бы пора, а то небось воображал, что к тебе на поклон приедем. – Слушаю, рассказывай!
– Я переоценил свои успехи, вел себя недостойно, это и привело к конфликту с Леонидом Михайловичем. Я глубоко переживаю это! У себя на стройке мы обсудили ситуацию и пришли к выводу, что своими наличными силами мы в состоянии обеспечить только строительные работы по раскрытию фронтов для монтажников. С монтажниками дела плохие! Прошу, вас, Сергей Николаевич, помочь. Требуется привлечение людей из внешнего мира.
– Знаю, уже разговаривал с министром, обещает. Ты мне еще раз поподробней раскрой всю картину.
– Одну минуту, – Толоконников снял трубку с большого белого аппарата. – Здравствуйте, Алексей Николаевич!
– Слушаю, да, да, будем считать за честь. Что, вы? Наша партийная организация никогда не подводила! Обязательно доложу. Как с комбинатом? – Надо кое-чем помочь, министров заставить повернуться лицом. Усиливать надо монтажников. Завтра же вышлю, доложу. До свидания.
– Правительство интересуется, Орлов, а ты тут распустился, в чувства ударился. Завтра же выезжай к министру и четко изложи наши просьбы, безусловно обеспечивающие своевременный пуск! Я слушаю, продолжай! – Толоконников оперся рукой о подбородок и приготовился слушать. Орлов вынул из портфеля генплан комбината, разложил у Толоконникова на столе и начал подробно излагать состояние дел.
– Со строительством жилья доигрался, – перебил его Толоконников. – Это если хочешь, – это политический просчет. Изучал решения съезда? Так вот, за это тебе как следует, и всыпали на бюро. Сколько не хватает людей?
– Полторы тысячи, Сергей Николаевич!
– Ничего себе игрушечки, полторы тысячи. Толоконников нажал тумблер портативного коммутатора.
– Слушаю, Сергей Николаевич, – прозвучал звонкий голос.
Санеев, куда и сколько готовишь комсомольских отрядов из области?
– Два по восемьсот, Сергей Николаевич. Один в Коми, второй на строительство газопровода.
– Оба отряда направь в Нижнереченск к Орлову, я договорюсь. Орлов у меня, жильем и бытом обеспечит.
– Ну, что ж, – заканчивал свое ознакомление Толоконников, дослушав до конца объяснения Орлова.
– Планы твои поддерживаю, жми на комбинат, но учти, по жилью не простим ни одного метра. Да, у Трофимова еще не был? Нет? Зайди немедленно.

По трапу вниз, по бетонным плитам к челноку – автобусу, по длинной галерее, выбросившейся на летное поле, Светлана шла, плотно прижавшись к Орлову.
Москва встретила мелким моросящим дождем, воющим гулом реактивных моторов и светящимся названием аэропорта: «Домодедово».
Что-то новое, прежде неизведанное, появилось в их взаимоотношениях и, чувствуя это новое, Светлана искрилась радостью и счастьем. Только уже в самом здании аэровокзала, переполненном пассажирами, звуками шаркающих ног, обрывками разговоров, ярким неоновым светом, она наконец-то поняла, что новое это единство мыслей и чувств, которые превратили их в одно существо. В одного человека и теперь нет на свете силы, способной разъединить их.
– Теперь, чтобы не случилось, мы будем всегда вместе! – подумала Светлана и еще ближе прижалась к нему, к своему мужу.
– Да. Он мой муж! Нас соединила сама жизнь!
День склонялся ко второй половине. Вдоль зала направились к выходу.
У телефонных автоматов со списками номеров московских гостиниц, аэро- и железнодорожных вокзалов, остановились.
Позвоню Петру Егоровичу, – сказал Орлов и бросил в щель таксофона пятнадцатикопеечную монету. Необходимо сразу договориться насчет завтрашнего дня.
– Приехал?– обрадовался Петров.
– Немедленно ко мне!
– Я из аэропорта и не один. Я с женой, со Светланой!
Светлана с благодарностью посмотрела на него, их мысли совпали.
– Тогда вот что, езжайте ко мне домой, нам следует обязательно поговорить.– Было бы неплохо, если бы вы захватили Лизу, им вместе будет лучше.
Через час, предварительно созвонившись и завернув за Лизой, они вместе, обрадованные неожиданной встрече, ехали в такси на квартиру к Петру Егоровичу.
– Рассказывай, – попросил Петров, усадив Орлова в кресло, сам расположившись на софе.
Женщинам предоставили заниматься устройством стола.
Орлов рассказывал. Петр Егорович слушал. Его интересовало все, он перебивал, просил повторить.
– Это было мальчишеством, – возмущался он, – не встретиться с Трофимовым.
– Как поставки оборудования из Японии?
– Министру докладывай коротко. Проси без запроса. Время еще не горячее, поэтому монтажников подбросить можно.
– Как Иван Васильевич? Сработались. Очень хорошо. Пустите завод, заберу на новую стройку. Не отдашь? Будет не честно.
– Что с Трофимовым? Помирились? И правильно, очень хороший человек. – На бюро, думаю, взгрели тебя по делам.
– Запомни, главное – всегда быть в строю!

Клавдия Семеновна задержалась у портнихи, и Лиза со Светланой сами хозяйничали на кухне.
– Чуть, чуть подсолить? – спрашивала Лиза, схватив в рот щепоть нарезанных овощей.
– Меня научили делать острый…
Она вдруг остановилась на полуслове.
– Смотрю я на тебя Светка, ты просто расцвела как весенний бутон. И откуда такое берется? Ты любишь? – уже шепотом спросила она.
Светлана, нарезая острым ножом, красивые кружочки сухой копченой колбасы, кивнула в ответ и ярко зарделась.
– Я почему-то завидую тебе. Будем с майонезом или со сметаной. Я люблю с майонезом, посмотри в холодильнике. Там, у мамы всегда бывает.
– Ты уедешь к нему? Да?
– Да. Я ничего здесь не нахожу в холодильнике.
– Дай, я сама. А что с Наташей? Возьмешь?
– Да, возьму.
– Ну вот, кажется все в порядке, можно накрывать. Я сейчас еще немного украшу, а ты иди, готовь стол, Скатерть в серванте.
Светлана вошла в гостиную. Здесь все напоминало о первой встрече: «Вот так – стол, вот так – сидела я, вот так – сидел он».
– Евгений, помоги раздвинуть стол, – позвала она и, схватив за руку, утащила Орлова от Петра Егоровича.
– Садись, – показала Светлана и сама села напротив.
– Что вы все так смотрите на меня? – улыбаясь, спросила она, вспомнив тот, двухгодичной давности, вопрос, который здесь же задала Евгению.
Орлов, всматриваясь в блеск ее горящих глаз, тоже вспомнил, осмотрелся: «Все также, никаких перемен, словно и не было этих двух лет». И смеясь, сказал:
– Не могу налюбоваться Вашей красотой.
– Ну, что Вы? Вы просто делаете мне комплимент.
И уже вместе, дружно расхохотались. Светлана не выдержав, вскочила со своего места и нежно прижалась к его щеке. Это маленькое, легкое воспоминание, радостно впорхнуло в их открытые души, еще больше сблизило.
Позже был красивый стол, музыка, немного выпитого вина, танцы под радиолу, веселые разговоры.
Теперь уже и Орлов ощущал, что наступил совершенно новый этап его жизни. И те трудности, которые еще предстояло преодолеть, уже не представлялись ему такими сложными.
Встреча с министром, пуск нового завода – все это будет, но будет и другое, будет их большое настоящее счастье.
Главное: БЫТЬ ВСЕГДА В СТРОЮ!

Конец.
Москва 2014 г.