Всегда было Слово

Содержание.

Часть первая: Друзья и враги бессмертия (морально – нравственное возрождение и возвращение к добродетели - единственный путь к спасению человечества в конце времён и наступившей с 2014 года новой эре - эре сверхчеловеков).

Часть вторая: Утешитель Христа по Фрейду и Ницше: Сверхчеловек & Утешитель (новая эра встречает восход солнца с Востока: начинается новый день - люди поймут, что такое настоящие «интересы цивилизации», ибо в России загорается небывалая и неслыханная возможность разрешения судеб человечества).

Часть третья: Явление Сверхчеловека – утешителя Христа народу (пришло время исполнить последнюю волю созидающих: «Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил Сверхчеловек! В том и есть божественность, что есть боги, но нет никакого Бога!»).

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

«В конце времён появится маленький человек, который напишет книги,
призывая  мудрых вернуть человечество  к жизни «в Боге»,
но вокруг будут лукавые; они сделают вид, что не слышат.
После захотят услышать, да будет поздно - зло убьёт мир».
(Митар Тарабич, 1890 год).

Вы утверждаете, что нет бессмертия? И вся ценность жизни – в наслаждении? А вы в глаза своей смерти лишь на секунду загляните, чтобы понять бессмертия всю истинную ценность.

Действующие лица: Кант, Екклесиаст, Гегель, Ницше и Лев Толстой (текст пьесы – прямые цитаты из их произведений).

Сцену освещает утренний солнечный свет. Вдалеке тихо перекликаются птицы, изредка раскатисто ударяет колокол.
На авансцену выходит обычный человек, каких сейчас миллиарды и миллиарды уж ушли … навеки.

ЧЕЛОВЕК (обращаясь к залу):
- Здравствуйте, я – Кант. Многие из вас впервые имя это слышат, но значения это не имеет: сейчас и здесь, впервые от рождения земли, мы, ушедшие, мнение своё о вашей жизни выскажем и предупредим о том, что вам нужно сделать, чтобы не совершить ошибок и от гибели себя спасти – и это, согласитесь, интересней и важнее. Возможности такой вы удивились? Зря! Сказал же вам уж целый век назад сербский безграмотный крестьянин – Митар Тарабич его имя - что изобретёте ящик вы … с картинками внутри, который как волос к волосу на голове будет близок к тому – т. е. нашему, умерших, свету. Уразумели? Нет? Да что вы! А ещё пыжитесь, назло богам, копию личности создать! Ну - ну, дерзайте! Однако разговаривать нам сложно будет с вами: ваш разум - ваше гордое «айкью», как вы все сегодня лайкаете … это в смысле собачьей своры тявканья и лая? не похоже, нет? а как поразительно напоминает! Так вот, для нас, увы, технически безграмотных, эта ваша, простите, смайликовая тявкатьня находится на уровне общения племён дремучих, первобытных, полудиких, освоивших всего с десяток слов. И виноваты в этом сами вы: понятие о жизненных законах на земле вы настолько умудрились упростить, что при своей жизни вернётесь к разуму и истине едва ли. Вы перестали задумываться над тем, что ваша уверенность в бесконечном прогрессе и в его неизменности для постоянного движения вперёд обеспечивает не что иное, как добродетель. Опомнитесь! Не блага земные, а только добродетель есть самое высшее, чего может достичь конечный практический разум, который сам, в свою очередь, никогда не может быть завершённым.
ЕККЛЕСИАСТ (выходя из боковой двери зала и направляясь к сцене):
- Кант, да и моё имя – Екклесиаст вернувшимся в варварство ни о чём не скажет. Не интересен им тысячелетний мудрости запас лишь только потому, что у них одна извилина в мозгах: где бы себе еды побольше да вкуснее раздобыть. И прав ты, Кант, сравнив хвалёный их «айкью» с узколобостью древних и убогих: их общий интерес объединяет – набить себе живот. А вот понятие «добродетель» в число значков их … разговорных (в набор их скудных смартфонных мыслей – смайлов) разработчик (по их понятиям – Творец общения!) включить для вас, … биороботы, нужным не считает. Грустно, право. А что людям скажет душ человеческих знаток - великий Лев Толстой?
ТОЛСТОЙ (выходя на сцену из – за кулис):
- Что говорить? Вы думаете, они услышат нас? Люди, а вы готовы душой открытой нас послушать? В ответ лишь гробовая тишина. Что, не страшно, люди, вам в своей мертвецкой тишине оглохших душ? А вот за вас нам страшно: из вас ведь каждый лишь себя готов услышать, гордится лишь своим так называемым «айкью». Позволь, я тебя слегка поправлю, Кант: нам сверху их общение напоминает бездумную сорочью свадьбу с приглашённым сводным хором ворон и галок. В этом карканье и трескотне люди до безмозглости беспечны, ужель не осознают: отсутствие души делает их тело легковесным и по божественным законам земля их скоро отлучит от своего святого притяженья … ибо в безумном вихре слепого эгоизма раскручиваетесь, люди, вы, доколе с земной орбиты не слетите, как улетают в безжизненный космос ваши спутники, незримой пылью становясь, в лучшем случае - выброшенным мусором.
КАНТ:
- Да, Толстой, счастье чужих существ могло бы быть объектом воли разумного существа. Но если бы это счастье было определяющим основанием жизни, то следовало бы предположить, что в благополучии других люди бы находили не только естественное удовольствие, но и потребность. Но такую потребность трудно предполагать у каждого существа разумного (у бога её вовсе нет). А границы между нравственностью и себялюбием столько четко и резко проведены, что даже самый простой глаз не ошибётся и определит, к чему относится то или другое.
НИЦШЕ (проходя по залу на сцену):
- Кант, о каких границах ты речь свою ведёшь? Уж все границы стёрты себялюбием давно, а твой … «самый простой глаз» закрыт навеки и заменён на открытый жадно ненасытный рот. Обмельчали люди. Ведь они живут как пустые их железки: гаджеты и  роботы, да и те – решают всё за них. Мы же с вами думали о жизни, они лишь, как здесь угодно было вам определить, о самом для них ценном – о ЕДЕ. Однако это их … микросхемного ума проблемы, а вот того из вас, друзья, кто назовёт меня скромнягой – того я, Ницше, отправлю на тот свет, на землю значит. Шучу. Так вот, ЛЮДИ, мои мысли и идеи вашу сегодняшнюю жизнь предвосхитили – уж целый век всё происходит по моим шаблонам. Да, горжусь - все предсказания мои сбылись: в поступках, в мыслях и делах вы достигли самой низости. А дальше что? Согласитесь, пред вами два пути: либо свалиться ещё ниже и погибнуть, либо начать подниматься ввысь, обратно, где жили предки, где нравственность и добродетель вернутся к вам. И вот тогда не варварской безумною толпой, но разумными людьми вновь назвать вас сможем мы.
КАНТ:
- Да, Ницше, с прискорбием и я скажу: люди в 21 веке окончательно потеряли не только нравственность, но и благоразумие. А ведь ещё в конце 20 века они задумывались над тем, что благоразумие только советует, нравственность - повелевает. Люди ясно понимали, что есть большая разница между тем, что только советуется, и тем, что вменяется в обязанность. Человечество подразумевало, что суждение о том, что надо делать сообразно нравственности, должно быть достаточно простым, дабы самый обыденный и неискушённый рассудок умел обращаться с ним, даже не будучи умудрён житейским опытом.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Кант, ты идеалист известный, а потому скажу тебе: напрасно ты эту тему развиваешь. Всё прозаичней: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Ответь, где людям отыскать твою нравственную сообразность, да и бывает ли она для всех едина? Конечно, бывает нечто, о чём говорят: «смотри, вот, это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде. Однако нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после: дети не часто учитывают нравственный опыт родителей. А как законы нравственности смогут повелевать утратившим её? Пусть - ка мудрый Гегель нас рассудит.
ГЕГЕЛЬ (выйдя из задника сцены):
- Друзья, вы слишком к людям строги. Взгляните - они ведь словно дети малые: куда за ручку их не поведи – пойдут как безропотные слепые агнцы на заклание. Мы же с вами развенчать должны и за ноги подвесить их дьявольских поводырей и послушных им безнравственных правителей. Давайте же людям глаза попробуем открыть, чтобы увидели они: уж к краю пропасти тысячелетних  предсказаний подошли и балансируют едва, сегодня – завтра рискуя слететь с земли, как ты, Толстой, им предсказал. А вот тебе мы рукоплещем, Ницше, – ты всех библейских коней рыжих, красных и гнедых объединил в табун единый и выдал результат: от низменного падения души в конце времён человечество погибнет, словно стадо бесов в свиней оборотившихся и сброшенных Христом с обрыва.   
КАНТ:
- Гегель, ты мысль мою прервал. Екклесиасту я хотел ответить: люди рано или поздно, но всё равно должны заранее определить для себя значение того, что должно называться нравственным долгом; определить силу морального закона и его ценность - вот тогда каждый  человек будет ощущать удовлетворённость в своих собственных глазах от соблюдения этого закона, от сознания сообразности своих поступков с долгом и горечью выговора, когда есть за что упрекать себя в нарушении этого закона.
ГЕГЕЛЬ:
- Пусть так, давай обсудим. Эти законы, Кант, так и будут сохраняться на уровне благодеяния, которое до сих пор остаётся только в значении совершенно единичного действования, некоторой помощи в случае нужды, которая столь же случайна, как и кратковременна. Моральный закон, тобой провозглашённый, должен в таком случае предполагать деятельность на благо других, но ведь эта деятельность такова, что она может, пожалуй, существовать, а может и не существовать. А знаешь почему? Подобного рода законы застревают только на долженствовании, но не обладают действительностью; они - не законы, а только заповеди, которые сегодня вообще никто не соблюдает, более того – напрочь отсутствуют они.
ТОЛСТОЙ:
- Именно поэтому я всегда утверждал: никакие философские построения никогда не могли доказать человеку, что ему выгоднее и разумнее жить не для своего желательного, понятного и возможного блага или для блага своего общества, а для чужого, нежелательного, непонятного и недостижимого человеческими ничтожными средствами блага. Поэтому философия, основанная на понимании жизни, заключающемся в благе человека, никогда не будет в состоянии доказать разумному человеку, знающему, что он всякую минуту может умереть, того, что ему хорошо и должно отказаться от своего желательного, понятного и несомненного блага даже не для блага других, потому что он никогда не может знать, какие последствия будут от его жертвы, а для того только, что это должно или хорошо, что это обязательный к исполнению нравственный закон, как ты, Кант, определил.
КАНТ:
- Смотри, вдвоём напали на меня! Я же говорю вам о другом. Уважение к моральному закону есть чувство, которое возникает на интеллектуальной основе, а само уважение к закону есть не побуждение к нравственности, а сама нравственность. И если бы разумное существо могло когда - нибудь дойти до того, чтобы совершенно охотно исполнять все моральные законы, то это, собственно, означало бы, что у людей не было бы даже и возможности появления желания, которое побуждало бы его отступить от этих законов. Ведь преодоление такого желания всегда требует от человека самоотверженности, следовательно, нуждается в самопринуждении - во внутреннем принуждении к тому, что делают не очень - то охотно. И тут согласен с вами я: никогда ни одно существо не может дойти до такой ступени морального убеждения.
ГЕГЕЛЬ:
- В то же время следует признать, что совершение моральных поступков есть не что иное, как сознание, претворяющее себя в действительность, стало быть, сообщающее себе форму не только самопринуждения, но и некоторого побуждения, т. е. оно есть непосредственно наличествующая гармония между побуждением и моральностью. Но, простите, каким образом эта гармония проявит себя в сегодняшней … микросхемной жизни, если о возможном её существовании не только простые люди, но и их так называемые интеллектуалы даже не рассуждают?
КАНТ:
- А всё потому, что для людей моральная необходимость есть в большей степени принуждение, т. е. обязательность, и каждый основанный на ней поступок должен быть представлен как долг, а не как образ действий, который нравится людям сам по себе. Долг и обязанность - только так люди должны понимать своё отношение к моральному закону, если они хотят отличаться от биороботов … с интеллектом микросхемным.
ТОЛСТОЙ:
- Но если в обществе и появится такой закон, по которому люди будут жертвовать своими выгодами для соблюдения целости своего общества, то этот закон не есть закон этический, а большею частью напротив - закон, противный всякой этике, тот же закон борьбы за существование, только в скрытом состоянии. Это та же борьба за существование, только перенесённая из единиц в совокупности их. Это не прекращение драки, а размах руки для того только, чтобы сильнее ударить.
КАНТ:
- Я не спорю: добро и зло переплетены как день и ночь. Рассудите: тот, кто решается на хирургическую операцию ощущает её как зло, но разумом он признаёт её чем - то добрым. Если человек, который охотно дразнит и беспокоит мирных людей, когда - нибудь наконец наткнётся на кого - то, кто как следует поколотит его, то это, несомненно, для него зло, но каждый одобрит это и сочтёт это самим по себе добрым.
ЕККЛИСИАСТ:
- Много таких вещей, друг Кант, которые умножают суету: что же для человека лучше? Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень разумного существа?
НИЦШЕ:
- Заметьте: при этом то, что служит пищей или усладой высшему роду людей, должно быть почти ядом для слишком отличного от них и низшего рода.
ГЕГЕЛЬ:
- Но, с другой стороны, гений, талант, особые способности вообще принадлежат миру действительности, поскольку у этого мира есть ещё одна сторона - быть духовным животным царством, которое во взаимно применяемом насилии и в хаосе борется за существа реального мира и обманывается.
ЕККЛИСИАСТ:
- И сказал я в сердце своём о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные; потому что участь сынов человеческих и участь животных - участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что всё - суета!
КАНТ:
- Вы, скептики, совсем всё очернили. А не подумали, что перед простым, скромным гражданином, в котором люди видят столько честности характера, сколько не сознают и в себе самих, даже и сегодня! склоняется их дух. Почему это? Его пример напоминает о законе, который сокрушает самомнение, когда люди сопоставляют его с своим поведением и видят, что на деле доказано соблюдение этого закона, стало быть, его исполнимость.
ГЕГЕЛЬ:
- Кант, а давай допустим, что неморальное сознание какого – нибудь человека, быть может, случайно найдёт себе претворение в действительность там, где само по себе моральное сознание видит только повод к совершению благородных поступков, но видит также, что благодаря этому на его долю не выпадает счастья исполнения и наслаждения осуществлением, как Толстой подметил. Поэтому этот человек скорее найдёт основание пожаловаться на состояние несоответствия между моральным сознанием и наличным бытием и на несправедливость, ограничивающую его тем, что его моральность имеет свой предмет только в качестве чистого долга; эта несправедливость отказывает ему в том, чтобы увидеть моральный долг и себя претворенными в действительность.
КАНТ:
- Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь подчинения, хотя, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что внушало бы естественное отвращение в душе и пугало бы; ты только устанавливаешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли может снискать уважение к себе (хотя и не всегда исполнение).
ГЕГЕЛЬ:
- Ты за слогом высоком о долге не прячься, хитрец, а лучше согласись с тем, что моральное сознание не может отказаться от блаженства снискать уважение к себе из своей абсолютной цели. Эта цель по существу, заключая в себе индивидуальное убеждение, и должна составлять момент моральности. Иначе говоря, есть наслаждение, которое в силу этого содержится хотя и не непосредственно в понятии моральности, рассматриваемой как образ мыслей, но в понятии претворения её в действительность.
КАНТ:
- В самом деле, Гегель, так как мудрость, рассматриваемая теоретически, означает познание высшего блага, а рассматриваемая практически — соответствие воли с высшим благом, то мудрости нельзя приписывать цель, которая была бы основана только на благости. Ведь результат этой благости в отношении счастья разумных существ можно мыслить только при ограничивающих условиях соответствия со святостью воли как с сообразной высшему первоначальному благу. Если высшее благо по практическим правилам невозможно, то и моральный закон, который предписывает содействовать этому благу, фантастичен и направлен на пустые воображаемые цели, стало быть, сам по себе ложен. Ведь так?
ТОЛСТОЙ:
- Наш с вами известный, но ныне людьми незаслуженно забытый, а потому несчастный Ницше особенно драгоценен обличением этого противоречия. Ты воистину неопровержим … на небесах, наш незабвенный друг, сказав, что все правила нравственности, с точки зрения существующей нехристианской философии, суть только ложь и лицемерие и что человеку гораздо выгоднее и приятнее и разумнее составить сообщество сверхчеловеков и быть одним из них, чем тою толпой, которая должна служить подмостками для этих сверхчеловеков.
КАНТ:
- Тем не менее, Толстой, святость нравов указывается людям в качестве путеводной нити в этой жизни, а соразмерное с ней благо, блаженство представлено как достижимое только в вечности. Дело в том, что святость нравов всегда должна быть прообразом поведения в каждом состоянии и продвижение к ней возможно и необходимо уже в этой жизни; блаженства же нельзя достигнуть в этом мире под именем счастья и потому оно делается лишь предметом надежды.
НИЦШЕ:
- Надежда на что, дорогой Кант? Человечество за последние двести лет не  развивается в направлении лучшего, высшего, более сильного. «Прогресс» - это просто ложная идея. Люди, а не кажется ли вам, что вы по своей ценности несравненно ниже не только европейца Ренессанса, но и европейца середины двадцатого века? Не кажется? Мозги включите: для вселенной ваши сверхчеловеки по человеческому своему достоинству даже для плебеев древнего Рима в подмостки не годятся. Тогда для нас - кто вы? Вселенная вас и живыми – то не наблюдает. Ведь ваше … наноразвитие отнюдь не влечёт за собой непременно возрастания, возвышения, умножения сил, поскольку рушится сама основа человечества - добродетель.
ТОЛСТОЙ:
- Да, Ницше, утверждать, что социальный прогресс производит нравственность, всё равно что утверждать, что постройка печей производит тепло. Социальные же формы жизни производят нравственность только тогда, когда в эти формы жизни вложены последствия религиозного воздействия на людей - нравственность.
ЕККЛЕСИАСТ:
- И обратился я, чтобы взглянуть на мудрость и безумие и глупость: ибо что может сделать человек после царя сверх того, что уже сделано? Послушайте притчу. Жили два человека: Иван да Пётр. У Ивана родился сын, у Петра – дочь. Семья Петра жила честным трудом. Иван хитростью и обманом скопил огромное богатство. Пришло время, дочь Петра вышла замуж; нарожали они в счастливом браке с мужем полно детей. Сын Ивана загулял на деньги отца и сложил свою бестолковую голову. Пётр в достатке радостно прожил столько, сколько ему было положено в окружении друзей, внуков, правнуков и почти в один день со своей женой легко ушёл из жизни. Иван тяжело и одиноко умирал среди безмолвного богатства, проклинаемый людьми, ежедневно пополам распиливаемый своей одуревшей от чрезмерной роскоши женой. Истинно: человеку, который добр пред лицем Божиим, даётся мудрость и радость; а грешнику даётся лишь одна забота - собирать и копить, чтобы после отдать радость доброму … пред лицем Божиим.       
ГЕГЕЛЬ:
- Я бы из твоей притчи сделал такой вывод. Всё дело - в счастье в себе и для себя, поэтому в суждении о том, что неморальному живётся хорошо, не имеется в виду какая - либо несправедливость, которая бы имела место. Характеристика индивида как неморального сама по себе отпадает, так как моральность вообще не завершена, следовательно, имеет лишь произвольное основание. Поэтому смысл и содержание суждения состоит единственно в том, что на долю некоторых не должно выпадать счастье, т. е. в этом суждении выражена зависть, прикрывающаяся моральностью. Основанием же, почему на долю других должно выпадать так называемое счастье, служит благорасположение, которое удостаивает их и себя этой милостью.
КАНТ:
- Но, друзья, моральный закон сам по себе ведь не обещает счастья и оно не обязательно связано с соблюдением этого закона. Следуя за Екклесиастом отметим, что христианское учение о нравственности говорит о мире, в котором разумные существа всей душой отдаются нравственному закону, как о царстве божьем, где природа и нравственность приводятся святым творцом в гармонию и этот творец делает возможным высшее производное благо. А значит, долгом людей является содействие этому высшему благу. Стало быть, люди имеют не только право, но и связанную с долгом возможность этого высшего блага, которое, поскольку оно возможно только при условии бытия божьего, неразрывно связывает предположение этого бытия с долгом, т. е. морально, именно морально! необходимо признавать бытие божье. Именно это бытие божье, видимо, и посылает благорасположение, о котором сказал Гегель, которое и удостаивает людей милостью, т. е. счастьем.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Кант, вернись на землю … в смысле приземлись. Умножается имущество, умножаются и потребляющие его; и какое такое высшее благо для владеющего им: разве только смотреть своими глазами? Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение же богатого не даёт ему уснуть, сколько бы он не съел. Есть мучительный недуг, который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владетелем его во вред ему.
ТОЛСТОЙ:
- Но людям присуще стремление к получению наибольших благ за счёт других. Поэтому чтобы доказать то, что люди все равны, все имеют одинаковые права на счастье и что человеку лучше отдать свою жизнь для служения другим, чем заставить других людей служить себе, нужно иначе определить своё отношение к миру. Нужно показать, следуя тебе, Кант, что положение человека таково, что смысл его жизни только в исполнении воли пославшего его; воля же пославшего его в том, чтоб он отдавал свою жизнь для служения людям. Конечно же, такое изменение отношения человека к миру даёт только религия.
КАНТ:
- Вот почему и мораль, собственно говоря, есть учение не о том, как люди должны сделать себя счастливыми, а о том, как они должны стать достойными счастья. Тут согласен я с тобой, Толстой: только в том случае, если к морали присоединяется религия, появляется надежда когда - нибудь достигнуть счастья в той мере, в какой люди должны заботиться о том, чтобы не быть недостойными его. Отсюда следует, что мораль никогда нельзя трактовать как учение о счастье, т. е. как указание на то, каким образом можно стать счастливым. Она имеет дело исключительно с сообразным разуму условием для счастья, a не средством его достижения.
ТОЛСТОЙ:
- Однако истинно христианское отношение человека к миру – только то, в котором невольно чувствует себя всякий старый человек и в которое уже вступило теперь человечество, исходя из сбывающихся предсказаний пророков Даниила, Иоанна, Богослова и Тарабича о днях последних. Оно должно состояться в том, что значение жизни признаётся не в достижении своей личной цели или цели какой - либо совокупности людей, а только в служении той воле, которая произвела человека и весь мир для достижения не своих целей, а целей этой воли. Отношение же человека к миру определяется не одним рассудком, но и чувством, всею совокупностью духовных сил человека. Такое место и потому отношение к миру указывает человеку только, повторяю, религия, говорящая ему: мир существует для тебя и потому бери от этой жизни всё, что ты можешь взять от неё. Или: ты член любимого богом народа, служи этому народу, исполняй всё то, что предписал бог, и ты получишь вместе со своим народом наибольшее доступное тебе благо. Или: ты орудие высшей воли, пославшей тебя в мир для исполнения предназначенного тебе дела, познай эту волю и исполняй её, и ты сделаешь для себя лучшее, что можешь сделать.
НИЦШЕ:
- Но в основу такого отношения к миру, о котором ты говоришь, положен, согласись, принцип морали, но не как теологический принцип, а как автономия чистого практического разума сама по себе, так как познание бога и его воли разум делает не основанием моральных законов, а только основанием достижения высшего блага при условии соблюдения законов морали, даже истинные мотивы их соблюдения усматривает в действиях.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Мудрецы! Лучше послушайте меня. И сделался я в результате своих действий великим и богатым больше всех, бывших прежде меня; и мудрость моя пребыла со мною. Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им, не возбранял сердцу моему никакого веселья, потому что сердце моё радовалось во всех трудах моих. И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я: и вот, всё - суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!
КАНТ:
- Именно такие мысли приводят к раскаянию в давно совершённом поступке при каждом воспоминании о нём, поскольку оно не может сделать случившееся не случившимся. Это ощущение было бы даже нелепым, но как боль оно вполне правомерно, потому что разум, когда дело идёт о моральном законе, не признаёт никакого различия во времени и спрашивает лишь о том, принадлежит ли человеку это событие как поступок. Моральный же закон повелевает делать конечной целью всякого поведения высшее благо, возможное в мире. Но на осуществление этого блага можно надеяться только благодаря соответствию воли людей с волей святого и благого творца мира. Хотя в понятии высшего блага как понятии целого, в котором величайшее счастье представляется связанным с величайшей мерой нравственного совершенства, содержится и собственное счастье каждого, тем не менее не оно, высшее благо, а моральный закон есть определяющее основание воли, которое предназначено к содействию этому высшему благу.
НИЦШЕ:
- Давайте уточним, что же означает нравственное совершенство - «нравственный миропорядок»? Что воля божия раз и навсегда предписывает человеку, что ему делать и чего не делать; что ценность народа и отдельного человека измеряется степенью послушания их богу; что в судьбах целого народа и отдельного человека во всём царит  воля бога, который карает и вознаграждает по мере послушания ему. Только такой порядок будет соответствовать нравственному совершенству.
ГЕГЕЛЬ:
- И этот порядок Толстой образно сравнил с мудростью стареющего человека, сопоставив с тем отношением к миру, которое сегодня, в период сбывающихся предсказаний пророков о днях последних, люди должны не только осознать, но и внедрить в повседневную жизнь. Пришло время - в наступившей смене эр и эпох человечество, словно умудрённые жизненным опытом пожилые люди, познает, что в духе человека найдёт себе место религия, что именно в духе человека должен совершиться весь процесс спасения души, а его освящение является собственным делом человечества. Через это своё дело каждый человек вступит в отношение со своей совестью и прямо с богом, без посредства священников, которые вот уже две тысячи лет якобы держат в своих руках истинные средства спасения, утверждая, что спасение – в воскресении после смерти. Именно так вы, люди, исполните предсказание Богослова: храмов я в новом городе, сошедшим с неба на землю через души людей, не увидел, ибо Храм - нравственное совершенство человечества, его бессмертие. Но как бессмертия достигнут люди, которые всю жизнь топтались по своей совести?
ТОЛСТОЙ:
- Чтобы разобраться в вопросе – нужно вникнуть в его суть. Сущность же всякой религии состоит только в ответе на простой вопрос: зачем я живу и какое моё отношение к окружающему меня бесконечному миру? Строго говоря, основных отношений человека к миру только два: личное, состоящее в признании смысла жизни в благе личности, и христианское, признающее смысл жизни в служении пославшему человека в мир. Именно религия даёт объяснение жизни и потому нравственность никак не может быть отделена от религии. Истина эта особенно очевидна на попытках нехристианских философов вывести учение о высшей нравственности из их философии. Философы эти видят, что нравственность христианская необходима, что без неё нельзя жить; мало того, они видят, что она есть, и им хочется как - нибудь связать её со своею нехристианскою философией и даже представить дело в таком виде, как - будто нравственность христианская вытекает из их языческой или общественной философии. Попытки эти подобны тому, что делают дети, которые, желая пересадить нравящееся им растение, отрывают от него не нравящийся им и кажущийся им лишним корень и без корня втыкают растение в землю.
КАНТ:
- Отсюда можно видеть, что если спрашивают о конечной цели бога в сотворении мира, то надо указать не на счастье разумных существ в нём, а на высшее благо, которое к указанному желанию этих существ присовокупляет ещё одно условие, а именно - быть достойным счастья, как сказал Гегель – не топтаться по своей совести. Только нравственность разумных существ содержит в себе мерило, которое позволяет им надеяться на счастье волею мудрого творца. В самом деле, больше всего славит бога именно то, что есть самое ценное в мире - уважение к его заповеди, соблюдение святого долга, который возлагает на людей его закон, если превосходное устроение мира ведёт к тому, чтобы увенчать такой прекрасный порядок соответствующим счастьем.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Эх, птица счастья! И увидел я, что преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою: у мудрого глаза его - в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех. И сказал я в сердце моём: и меня постигнет та же участь, как и глупого; к чему же я тогда сделался очень мудрым? И сказал я в сердце моём, что и это - суета; потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого. В грядущие дни всё будет забыто и, увы! мудрый умирает наравне с глупым. И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо всё  - суета и томление духа!
ТОЛСТОЙ:
- Смерть, смерть, смерть каждую секунду ждёт вас, люди. Жизнь ваша всегда совершается в виду смерти. Поймите, если вы трудитесь лично для себя в будущем, то вы сами знаете, что в будущем для вас одно - смерть. И эта смерть разрушает всё то, для чего вы трудились. Стало быть, жизнь для себя не может иметь никакого смысла. Если есть жизнь разумная, то она должна быть какая - нибудь другая, т. е. такая, цель которой не в жизни для себя в будущем. Чтобы жить разумно, надо жить так, чтобы смерть не могла разрушить жизни, тем самым став бессмертным при жизни. Для этого вы должны понимать, что всяким часом своей жизни человек, живущий только для себя и отрицающий разумную цель жизни, сам лишает себя жизни. Он, желая наполнить излишними и чрезмерными благами свою жизнь, губит её. Жизнь истинная есть только та, которая продолжает жизнь прошедшую, содействует благу жизни современной и благу жизни будущей – в этом и состоит бессмертие человеческой души.
КАНТ:
- Но даже святой праведник из Евангелия сопоставляется людьми с неким идеалом нравственного совершенства, прежде чем признаётся таким идеалом. Откуда же тогда понятие о жизни истинной и о боге как о высшем благе? Только из идеи нравственного совершенства, которая неразрывно связана с понятием свободной воли. Кто не может убедиться в бытии бога, тот может считать себя свободным от всякой обязательности по моральному закону. Нет! Тогда пришлось бы отказаться от преднамеренности счастья разумных существ, гармонически согласующегося с исполнением моральных законов, как высшего блага, достижение которого возможно только путем исполнения морального закона.
НИЦШЕ:
- Но, Кант, установленный таким образом моральный закон потребует от отдельного человека действий, которых можно желать от всех людей – а это всего лишь прекрасное наивное мнение: как будто кто - либо без дальнейших размышлений знает, при каком поведении человечество, как целое, преуспевает, т. е. какие действия вообще желательны. Такой путь к исполнению морального закона подобен учению о свободе торговли, где предполагается, что всеобщая гармония должна возникнуть сама собою по врождённым законам развития.
ТОЛСТОЙ:
- Друзья, но простой человек, полуверующий, полуневерующий, не углубляется в смысл жизни. У него нет никакого определённого миросозерцания, он делаете то, что делают все. И Христово учение не спорит с ним. Оно говорит: хорошо, люди не способны рассуждать, поверять истинность этого учения, им легче поступать зауряд со всеми. Но как бы скромны люди ни были, они всё - таки чувствуют в себе того внутреннего судью, который иногда одобряет их поступки, согласные со всеми, иногда не одобряет. Как бы ни скромна была доля людей, но им приходится задумываться и спрашивать себя: так ли поступить, как все, или по - своему? В таких именно случаях, т. е. когда людям представится надобность решить такой вопрос, правила Христа и предстанут во всей своей силе.
НИЦШЕ:
- Толстой, ты напрасно пытаешься приукрашивать христианство. Не следует забывать, что именно христианство вело борьбу не на жизнь, а на смерть с высшим  типом человека, оно предало анафеме все основные его инстинкты и извлекло из них зло - лукавого  в чистом виде, а сильный человек стал типичным отверженцем, «порочным» человеком.
ТОЛСТОЙ:
- Не отрицаю, скажу больше. Церковь говорит: учение Христа неисполнимо потому, что жизнь здешняя есть образчик непосредственно сиюминутной жизни; она хороша быть не может, она вся есть зло. А наилучшее средство прожить эту жизнь состоит в том, чтобы презирать её и жить не светом разума, но верою (т. е. воображением) в жизнь будущую, блаженную, вечную; а вот здесь жить - как живётся, и молиться. Поразительно! но этому вторят и философия, наука, общественное мнение, говоря: учение Христа неисполнимо потому, что жизнь человека зависит не от света разума, а от общих законов. Потому не надо освещать эту жизнь разумом и жить согласно с ним, а надо жить - как живётся, правда, не молясь, но твёрдо веруя, что по законам прогресса исторического, социологического после того, как люди очень долго будут жить дурно, их жизнь сделается сама собой очень хорошей.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Всему своё время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
КАНТ:
- Да, всё это прописано в человеческой жизни от Адама и Евы. Но, друзья, во все времена бог, свобода и бессмертие души - вот те задачи, к решению которых должны быть направлены все усилия философов как к последней и единственной цели человечества. А есть ли такие философы среди вас, люди? Мы – то, ваши предки, полагали, что учение о свободе необходимо для практической философии лишь как негативное условие. А вот учение о боге и о свойствах души относили  к теоретической её части, которое излагали отдельно, пытаясь потом связать и то и другое с тем, что предписывает моральный закон и таким образом считали, что создаём основы морали, основы религии. При этом весьма примечательно то, что из трёх чистых идей разума - бога, свободы и бессмертия - идея свободы есть единственное понятие, которое доказывает свою объективную реальность в природе - через возможное её действие. Именно благодаря этому становится возможным соединение обеих других идей с природой, а всех их вместе - в одной христианской религии.
НИЦШЕ:
- Я буду настаивать на своём и скажу, что христианство принимало сторону всего слабого, низкого, уродливого; свой идеал оно составило по противоположности  инстинктам сохранения жизни, жизни в силе; христианство погубило разум даже самых сильных духом натур, научив чувствовать заблуждение, искушение, греховность в самых высших ценностях духовного. В результате сильный человек стал, повторяю, типичным отверженцем, «порочным» человеком, а его место заняли слабые духом уродливые и лукавые, которые теперь, в конце времён, на стыке эпох, усилились и как баранов погнали свободных людей к нравственной пропасти. Думаю, вы, слушающие нас, - люди разумные и способны просчитать: если не прекратите позволять делать из себя баранов – не будет вам никакого бессмертия.
ТОЛСТОЙ:
- Прав ты, Ницше. Но, к беде, христианство сегодня ещё в большей степени продолжает потворствовать этим низким и уродливым, утверждая, что жизнь, какая есть здесь, на земле, со всеми её радостями, красотами, со всею борьбой разума против тьмы, есть жизнь не истинная, а жизнь павшая, безнадёжно испорченная; жизнь же истинная, безгрешная - в вере, т. е. в воображении, т. е. в сумасшествии. И как это ни странно и ни страшно, но церковь не уходит от этой удивительной, противоречивой, бессмысленной трактовки, перевирая истинное учение Христа, в веках показавшего, что оно хорошо и только оно может дать счастье людям. Слегка уточняя Канта я скажу: именно представление существующим того, что не существует, и несуществующим того, что существует, - именно это ложное представление в проповедуемой псевдо - христианской вере ведёт к неисполнимости учения Христа.
КАНТ:
- Тогда, Толстой, один из основных христианских принципов должен гласить: люби себя больше всего, а бога и ближнего своего - только ради самого себя? Но ведь всякое моральное предписание Евангелия представляет нравственный образ мыслей во всём его совершенстве. Коль скоро, однако, эти предписания, как идеалы святости, недостижимы ни для одного существа, то они становятся в большей степени прообразами, приблизиться к которым и сравняться с которыми в непрерывном, но бесконечном прогрессе люди должны стремиться. С другой стороны, мы знаем с вами - христианское учение возлагает только обязанности, а не предлагает правила для своекорыстных желаний. Из этого следует, что моральное желание содействовать высшему благу - прийти к царству божьему – должно появиться в своекорыстных душах; только тогда это учение можно назвать и учением о счастье, так как надежда на счастье – и с этим мы все с вами согласны - начинается только с религии.
НИЦШЕ:
- При наших, друзья, жизнях в сознании, в «духе» человека видели доказательство высшего, божественного происхождения человека. Проповедники христианства же, чтобы усовершенствовать человека, ему, словно черепахе, советовали вобрать в себя все чувства, прервать общение с земным миром и сбросить смертные покровы: тогда, мол, и останется самое главное - «чистый дух». Хочется спросить: о каком «чистом духе» мы, ушедшие, сегодня сможем с вами, проповедники, говорить? Нет ни панциря, ни духа, ни высшего происхождения – только лишь, как Толстой определил, свадебное сорочье … песнокарканье. 
 ТОЛСТОЙ:
- Ницше, и при нас возражающих против учения Христа было достаточно. Это люди науки, философы, вообще люди образованные и считающие себя совершенно свободными от всяких суеверий. Сегодня же все – философы … только в себе и для себя. Они не верят или думают, что не верят ни во что, и потому считают себя свободными от суеверия грехопадения и искупления. Но если вникнуть в основы феномена неверия, то станет ясно - у неверующих то же ложное представление о том, что жизнь не есть то, что есть, а то, что им кажется. Однако в основное ложное представление о правах человека на блаженную жизнь, в него они веруют так же и ещё тверже, чем богословы в бессмертие.
ГЕГЕЛЬ:
- И тут следует обратить внимание на призыв «всякий должен говорить правду», понимая при этом, что при провозглашении этой обязанности тотчас же добавляется условие: если он знает правду. Продолжая, как Кант, рассуждать о заповедях, скажу так: всякий должен говорить правду, согласно своему знанию её и убежденности в ней. Но на деле этим признаётся, что, провозглашающий правду, тут же её и нарушает. Ибо то обстоятельство, что говорится правда, предоставлено случаю: знаю ли я правду и могу ли я убедиться в ней; а этим сказано только то, что истинное и ложное будет высказываться без разбора, как кому придётся их знать, иметь в виду и понимать.
НИЦШЕ:
- Да, Гегель, следует констатировать в людях потребности, насаждённые догмой моральной интерпретации; потребности, представляющие потребность в неправде. С другой стороны, это те самые потребности, с которыми, по - видимому, связана ценность, ради которой люди выносят жизнь. Это антагонизм - люди не только не ценят того, что познают, но и не оценивают ту ложь, в которой они хотели бы себя уверить, - в Высшие ценности, в служении которым должна была бы состояться жизнь человека, в особенности тогда, когда предъявляются самые тяжёлые и дорого обходящиеся требования. Эти социальные ценности - дабы усилить их значение, как неких велений Божьих - были воздвигнуты над человеком как «реальность», как «истинный» мир, как надежда и грядущий мир. Что касается дорого обходящихся требований, то вы, люди, с лихвой ощущаете их на себе: при вас начала происходить смена воздвигнутых над человеком, как реальность, велений Божьих на Высшие ценности, в служении которым и будет состоять не только ваша жизнь, но и жизнь, как было показано Богослову, всех последующих поколений – внимательно почитайте его Откровение, сопоставьте и, уверен, - согласитесь со мной.
ТОЛСТОЙ:
- Я только одного хотел бы: запретить толковать учение Христа, в котором проповедуется любовь, смирение, унижение, самоотвержение и возмездие добром за зло. Но не это признаётся догматами церкви. Важными признаются правила о соблюдении таинств, постов, молитв; а правил, основанных на христианских истинах, нет и сегодня. Проповедуется, что надо молиться, чтобы бог дал веру, ту веру, которая даёт ту молитву, которая даёт ту веру, которая даёт ту молитву и т. д., до бесконечности. Объяснения, что спасенье человека в вере, молитве и благодати ещё сто лет назад я назвал неспособными спасти человечество от грозящих потрясений, эти объяснения только смешат и не удовлетворяют и сегодняшних людей нановека. Мало того, церковные правила ослабли, а в Европе с молчаливого согласия церкви ещё в большей степени, чем раньше, осуждаются частные люди, осуждаются целые народы, осуждаются другие веры; не предаются анафеме правители и государства, развязавшие войны.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Воистину, сегодня, в ваше время, люди, это усиливается стократно. Я присоединяюсь к Ницше и настоятельно советую вам почитать пророков Даниила, Богослова, Тарабича – там найдёте всё о своей сегодняшней жизни – об окончании времён, в один голос предсказанном этими пророками. Но не все монахи, Толстой, молчат. Византийский Патриархат в январе 2018 года напрямую обратился к вам, народ России, призвав раскрыть скрытые цели и утонченные методы Нового Мирового Порядка (НМП) и публично систематически разоблачать дух лжи и убийства! Этот дух лжи скрывает величайшие преступления под позитивными и благородными понятиями. На практике же речь идёт о ликвидации семьи - главной ячейки общества, уничтожении молодёжи через сексуальные извращения. Под идеей «мультикультурализма» скрывается идеологическая система ликвидации истинного христианства, чтобы удалить здоровые моральные основы, на которых была построена европейская культура и цивилизация. У Богослова об этом сказано так: и происходит на мультимедийном «кристаллическом небе» война – Михаил воюет против дракона.
КАНТ:
- Для борьбы с этим злом «Михаилу» и нужно использовать неисчерпаемые воспитательные возможности заповедей. С этим вполне совпадает возможность такой заповеди, как люби бога больше всего, а ближнего своего - как самого себя. Нет, я себе не противоречу, просто я вернусь к её рассмотрению. В самом деле, как заповедь она требует уважения к закону, который предписывает любовь, а не предоставляет каждому произвольно выбирать это в качестве своего принципа. Но любовь к богу как патологическая любовь невозможна, так как бог не предмет внешних чувств. А любовь к людям хотя и возможна, но не может быть предписана как заповедь, так как ни один человек не может любить по приказанию. Следовательно, в этой сердцевине всех законов разумеется только практическая любовь. В этом смысле любить бога - значит охотно исполнять его заповеди; любить ближнего - значит охотно исполнять по отношению к нему всякий долг.
ГЕГЕЛЬ:
- Безусловно, деятельная любовь стремится к тому, чтобы отвратить от человека зло и принести ему добро. Для этого необходимо уметь различать, что для него зло; что есть целесообразное добро в противоположность этому злу и что вообще есть его благо. Это значит, что любовь должна обращаться к рассудку; безрассудная любовь повредит, может быть, больше, чем ненависть. Церковь проповедует скорее безрассудную любовь.
ТОЛСТОЙ:
- Думаю, доказательств не требуется: только русское православие воспринимает Бога не воображением, которому нужны страхи и чудеса для того, чтобы испугаться и преклониться перед «силою» (первобытные религии); не жадною и властною земною волею, которая в лучшем случае догматически принимает моральное правило, повинуется закону и сама требует повиновения от других (иудаизм и католицизм), не мыслью, которая ищет понимания и толкования и затем склонна отвергать то, что ей кажется непонятным (протестантство). Русское православие воспринимает Бога любовью, воссылает Ему молитву любви и обращается с любовью к миру и к людям.
ЕККЛЕСИСАСТ:
- И это так. От сотворения мира мудрые народы и правители упоминали Его имя только с любовью. Отец учил сына: смотри на действование Божие - ибо кто может выпрямить то, что Он сделал кривым? На всё это я обратил сердце моё для исследования, что праведные и мудрые и деяния их - в руке Божией, и что человек ни любви, ни ненависти не знает во всём том, что перед ним.
ТОЛСТОЙ:
- А что перед ним? Учение Христа. Однако каким же, как невозможным, может представляться людям то учение, из которого вынуто основное, связующее всё положение? Неверующим же оно даже прямо представляется глупым и не может представиться иным. Поставить машину, затопить паровик, пустить в ход, но не надеть передаточного ремня - это самое сделано с учением Христа, когда стали учить, например, что можно быть христианином, не исполняя положения о непротивлении злу. Поняв учение Христа, люди поймут, что мир, нет, не тот, который дан богом для радости человека, а тот мир, который учреждён людьми – это мечта, и мечта самая дикая, ужасная, бред сумасшедшего, от которого стоит только раз проснуться, чтобы уже никогда не возвращаться к этому страшному сновидению. Как огонь не тушит огня, так зло не может потушить зла; только добро, встречая зло и не заражаясь им, побеждает зло. И пророком этого не является Христос, он является дополнителем и разъяснителем несомненного закона бога о сотворении мира и человека и о заповедях его, данных людям через Моисея.
НИЦШЕ:
- Но согласись, Толстой, среди тех сил, которые взрастила христианская мораль, была и правдивость: эта последняя, в конце концов, обращается против этой морали, открывает её телеологию, её корыстное рассмотрение вещей. Постижение этой издавна вошедшей в плоть и кровь изолганности, от которой уже отчаивались отделаться, очень скоро будет действовать прямо как стимул к пониманию вами, люди, истинной морали. Об этом вам и говорит Богослов: и победившие зверя выйдут на берег стеклянного кристаллического моря, смешанного с огнём, и запоют новую песнь Моисея на слова вечного Евангелия. 
ТОЛСТОЙ:
- А пока я скажу так: всякий людоед, перестающий есть нормальных людей, нарушает порядок своего сообщества. Точно так же и поступки, нарушающие порядок всякого общества, могут быть безнравственны, но несомненно и другое: всякий истинно нравственный поступок, двигающий вперёд нравственность, будет всегда нарушением привычек общества. Такая  путаница будет происходить всегда в умах людей вследствие попыток руководителей преподать людям нравственность, основанную не на высшей религии. Они будут подобны тому, что сделал бы человек, который, не зная музыки, стал бы на место капельмейстера и начал бы размахивать руками перед исполняющими привычное дело музыкантами, тем более, что и сама – то высокая музыка до сих пор отвергается человечеством, погрязшем в бездуховности.
НИЦШЕ:
- Я попытаюсь объяснить это с другой стороны. Если мы примем во внимание, что почти у всех народов философ ли, проповедник ли, а у вас, люди, блогер наследует и развивает тип жреца, то никого не удивит усвоенная от жрецов привычка чеканить фальшивую монету. И чтобы не стать фальшивомонетчиком, выполняя возложенные священные обязанности - как - то: совершенствовать, спасать людей, этот … жрец ли, твой ли, Толстой, руководитель должен вести непримиримую борьбу с ложью, высоко нести свою миссию и не запятнать божество в своей груди, выступая рупором потусторонних для большинства людей императивов высокой музыки - высшей религии. В реальности же и сегодня эта жалчайшая ложь выглядит так: человек - паразит, жрец, процветающий лишь за счёт здоровых жизненных образований, стремится употреблять во зло имя божье. Он позволяет себе называть «царством божьим» состояние, при котором он, жрец, определяет ценность всего; «волей божьей» он называет средства, с помощью которых достигается и поддерживается такое состояние. Хладнокровно и цинично эти так называемые … жрецы говорят и судят о народах, веках, отдельных личностях по тому, насколько они способствуют установлению безграничной власти философов, проповедников, руководителей - жрецов.
ЕККЛЕСИАСТ:
- И при этом, Ницше, молодые люди дышат этой заражённой атмосферой и перестают отличать истинные моральные ценности. Нормой становятся зло и ложь, распространяемые идеологами НМП. Однако призыв византийских монахов к спасению жизни пока не слышат правители и жрецы. Или совершают преступление – делают вид, что не услышали?
ГЕГЕЛЬ:
- Собственно, действия нынешних государств стали обладать столь огромной силой, что если единичное действование вдруг вздумает противопоставить себя, либо стать преступным, действуя прямо в своих интересах, оно вообще оказывается не только тщетным, но и неодолимо сокрушается.
НИЦШЕ:
- Я не буду вдаваться в подробные объяснения, но судите сами. Уже не одну сотню лет непослушание богу, то есть жрецу, «закону», получило наименование «греха». Средства же вновь «примириться с богом» - это те самые, какими ещё более основательно обеспечивается покорность жрецу: лишь жрец может «искупить» грех. Если теперь психологически задним числом всё расчесть, то в любом организованном жрецами обществе «грехи» неизбежны - в них подлинная опора власти, жрец живёт за счёт прегрешений, ему надо, чтобы «грешили». Верховный тезис: «Бог прощает кающемуся» - то же в переводе: прощает тому, кто покорствует жрецу.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Только теперь это хладнокровие жрецов, о котором ты говоришь, Ницше, стали широко использовать в своих проповедях оборотни дракона – об этом и пытаются докричаться византийские монахи. В человеке есть первородный грех – залежь зла. НМП создаёт условия для его развития и таким образом убивает совесть, затемняет разум, обманывает волю и делает человека рабом, который уже не хочет быть освобождённым, а спасение принимает как насилие! В Америке и Европе идеология НМП  двигается широким маршем, но «жрецы» истинной морали делают вид, повторяю, что этого не наблюдают, напротив, преступно оказывают содействие.
ТОЛСТОЙ:
- Как ты говоришь, Екклесиаст, ничто не ново? Ещё сто лет назад я кричал людям, что лжёт вера в то, что после того, как люди очень долго будут жить дурно, их жизнь сделается сама собой очень хорошей. Как до сих пор можно считать истинным то учение, по которому истинною жизнью называется жизнь блаженная, безгрешная и вечная, т. е. такая, какую никто никогда не знал и которой нет? Жизнь же та, которая есть, которою жило и живёт всё человечество, есть по этому учению, как я и говорил, жизнь падшая, дурная. А борьбе между стремлением к жизни животной и к жизни разумной, сегодня, на стыке эпох - в конце времён - совершенно не уделяется никакого внимания; развитие законов нравственности пущено на самотёк. Эта и ведёт человечество, как баранов, к разгулу НМП, к пропасти, превращая всех в подмостки, нет, не сверхчеловеков, а опущенных поборников ЛГБТ и прочих мерзостей.
ГЕГЕЛЬ:
- Да, люди и сегодня, как и прежде, находят в вере только пустоту; её истина есть пустое потустороннее, для которого так и не найдено соответственного содержания, ибо всему дано иное направление. Вера, таким образом, стала на деле тем же, что и просвещение, а именно сознанием отношения конечного к непознанному; с той только разницей, что просвещение есть удовлетворённое, а вера - неудовлетворённое просвещение. А ведь для того, чтобы просвещение дало нужный результат - нужна соответствующая требованиям времени и уровню сознания обучаемых база, а не какой – то бредовый лепет окончательно утративших свой профессионализм преподавателей. Эта истина - бесспорна.
КАНТ:
- Вера, следовательно, в современных условиях развития человечества ничего не даст, если продолжать «преподавать её в аудитории» - она должна возникать из морального убеждения как добровольное, подходящее для моральной цели сохранения жизни людей; как ёмко определил Толстой, их бессмертия. Кроме того, удовлетворять потребность разума: признавая существование мудрого творца мира, полагать его в основу применения разума. Не отрицаю, даже у благонамеренных людей таким образом выстроенная вера может быть иногда поколеблена, но никогда она не перейдёт в неверие. Кто из вас, люди, возьмёт на себя смелость с абсолютной уверенностью утверждать, что его жизнь полностью не зависит от каких – то для него необъяснимых сил и случайностей? Вы? Да вы, простите, просто самодовольный интеллектуальный неуч.
НИЦШЕ:
- Не кипятись, Кант, на дуэль всё равно не вызовешь и за духовную неуспеваемость неуд не поставишь. Если принять эти положения, о которых вы, друзья, говорите, то можно сделать вывод, что путем становления ничего не достигается и что под всем становлением нет такого великого единства, в котором индивид мог бы окончательно потонуть, как в стихии высшей ценности. Тем не менее, эта реальность становления признаётся единственной реальностью и уж тогда воспрещаются всякого рода окольные пути к скрытым мирам и иным божествам, но, с другой стороны, этот мир, отрицать и бороться с которым уже более не хотят, становится невыносимым. Единственным исходом из этого остаётся возможность осудить весь этот мир становления как марево и измыслить в качестве истинного мира новый мир, потусторонний существующему.
ТОЛСТОЙ:
- А почему? Да потому. Вместо того, чтобы признать одно из двух: закон Моисея или Христа, оба признаются божественно - истинными. Но когда вопрос касается дела самой жизни, то прямо отрицается закон Христа и признаётся закон Моисея. В этом ложном толковании, если вникнуть в значение его, страшная, ужасная драма борьбы зла и тьмы с благом и светом. Поясню. Нельзя любить личных врагов, но людей вражеского народа можно любить точно так же, как и своих. Сказано: люби ближнего и ненавидь врага. Но Христос говорит о том, что все люди приучены считать своими ближними людей своего народа, а чужие народы считать врагами; но сам – то он не велит этого делать. Он говорит: «По закону Моисея сделано различие между евреем и не евреем - врагом народным, а я говорю вам: не надо делать этого различия. Для бога все равны, на всех светит одно солнце, на всех падает дождь; бог не делает различия между народами и всем делает равное добро. То же должны делать и люди для всех людей без различия их народностей, а не так, как язычники, разделяющие себя на разные народы». Христианам 2000 лет тому назад была объявлена богом заповедь: «не считай людей других народов своими врагами, а считай всех людей братьями и ко всем относись так же, как ты относишься к людям своего народа, и потому не только не убивай тех, которых называешь своими врагами, но люби их и делай им добро».
НИЦШЕ:
- Моя мысль может показаться бредовой, но человечество сегодня медленно вступает на путь исполнения этой заповеди. Потому что с тех пор, как утрачена вера, что Бог руководит судьбами мира в целом и несмотря на все кажущиеся уклонения в пути человечества, Он всё же превосходно ведёт вас, люди, по пути сохранения вашего существования на земле, уж поверьте нам. Вот, как и следует из предсказаний Богослова, пришло время вам самим ставить себе вселенские, объемлющие всю землю, цели, дабы не погибнуть не только в пучине атомной войны, но и в моральном лихолетье. Для этого назрела безотлагательная необходимость замены религии на какую - либо иную философию нравственности, если её одобрят и признают как обновление, может, замену религии для народа. Предсказал же именно вам, люди, никаким другим векам, Богослов: и увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали. И действительно, в духовной экономии иногда необходимы переходные группы мыслей. Однако нельзя допускать при этом ошибок. Так, переход от религии к научному миропониманию есть насильственный опасный скачок, которого нельзя рекомендовать. Поэтому, в наступившей смене эпох, не натворите глупостей: ваш творец в очередной раз открыл перед вами путь, но идти по нему – вам, люди. Богослов же вас предупредил: кто найдёт открытые перед ним двери, с тем творец будет вечерять.
ЕККЛЕСИСАТ:
- Ну, ты совсем - то людей не пугай, пусть подумают, а то ещё ринутся в окна при открытых – то дверях. Так вот, что хорошего было в предвосхищенном тобой «насильственном скачке» к коммунизму? Что можно позаимствовать, прежде, чем войти в открытые творцом двери? Идеал истинной человеческой добродетели, такой как героизм, справедливость, правдивость, уважение к пожилым людям, помощь другим, усердие в обучении, трудолюбие в выполнении обязанностей, запрет на аморальное поведение. Кстати, большевики лихо идеи заповедей перенесли в свой «Кодекс строителя коммунизма». Человечество должно срочно вернуть идеалы истинной человеческой добродетели в жизнь, нужно вернуть ценность и божественную красоту женского целомудрия, дабы вновь смысл мужского благородства в мужчинах возымел. Что же следует отвергнуть из правильной коммунистической идеи? Идеологию безбожного атеизма, которая не помешала краху «насильственного скачка», скорее катастрофически ускорила. Ибо истинная жизненная мудрость – это серьёзно считаться со смертью и вечностью. Этому нужно учить уже детей, иначе общество совершит против них преступление – вновь кричат миру византийские монахи.
ГЕГЕЛЬ:
- Екклесиаст, ты полагаешь, что люди захотят это спасительное предупреждение услышать и понять в чём их преступление перед детьми? А не рассказать ли вам и мне, люди, притчу? В жизни вашей есть разные инструкции и правила; инструкция по технике безопасности – одна из них. Смертями, кровью и увечьями людей, нарушивших её, написана она. В ней прописаны все опасные движения тел человеческих при проведении работ. А знаете ли вы инструкцию, которая предупреждает о том, как поступать опасно? Евангелии её название, а людям один из параграфов тысячелетиями гласит: если отцы будут есть кислый виноград, то творец оскомину пошлёт их детям. Пример хотите? Пример человечеству - Россия: дети сполна своею кровью оплатили отцов самонадеянную глухоту к предсказанным бедам от нравственного переворота.      
НИЦШЕ:
- Грустно нам, ушедшим, твою притчу слушать, Гегель. А вот вам следует в ужасе смертельном встрепенуться, молодые люди нановека, – всё ускорилось в конце времён, а потому вам предначертано оскомину самим изведать, если кислый виноград есть не прекратите. Задумайтесь, ведь византийские монахи правы: истинная жизненная мудрость – это серьёзно считаться со смертью и вечностью. Вам, люди, нужно наконец - то понять, что потребности, которые удовлетворяла религия и отныне, как можно скорее! должна будет удовлетворять обновленная и оживлённая религия ли, философия ли не неизменны; эти потребности можно ослабить и истребить. Вспомним, например, христианскую душевную нужду, вздохи о внутренней испорченности, заботу о спасении – всё это суть представления, проистекающие только из заблуждений разума и заслуживающие не удовлетворения, а уничтожения.
ТОЛСТОЙ:
- Именно такие заблуждения разума считают состояние человека трудящегося, страдающего, избирающего добро и избегающего зла и умирающего, несвойственным ему, случайным, временным положением. Утверждается, что сын бога - сам бог, послан богом на землю затем, чтобы спасти людей от этого не свойственного им случайного, временного состояния и восстановить их в их прежнем естественном состоянии безболезненности, бессмертия, безгрешности и праздности. Люди, лукавит церковь: на той части осуществления искупления, вследствие которой после Христа земля для верующих уже стала рождать везде без труда, болезни прекратились и чада стали родиться у матерей без страданий, - христианское учение не очень - то охотно останавливается. Почему - потому что тем, которым тяжело работать и больно страдать, как бы они ни верили, трудно внушить, что не трудно работать и не больно страдать. Зато та часть учения, по которой смерти и греха уже нет, утверждается с особенной силой и вдохновением!
КАНТ:
- Следовательно, нравственность тем больше имеет силы над человеческим сердцем, чем более чисто она представлена. Отсюда следует, что если закон нравственности и образ святости и добродетели вообще должны оказывать некоторое влияние на человеческую душу, то они могут его оказывать, лишь поскольку они как мотивы принимаются близко к сердцу в чистом виде, не смешанные с намерением приобрести что - то для собственного благополучия.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Всё идёт в одно место: всё произошло из праха и всё возвратится в прах. Кто находится между живыми, тому есть ещё надежда, так как и псу живому лучше, нежели мёртвому льву. Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю? Итак, увидел я, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это - доля его; ибо кто приведёт его посмотреть на то, что будет после него?
НИЦШЕ:
- Никто не приведёт. Великая ложь личного бессмертия разрушает разум, уничтожает естественность инстинкта - всё, что есть в инстинкте благодетельного, всё, что способствует в нём жизни и обеспечивает будущее, всё это возбуждает подозрение. Жить так, чтобы не было больше смысла  жить - вот что становится смыслом жизни при утверждении личного бессмертия. Сколько «соблазнов», отвлекающих от правого пути… «а одно только нужно» … чтобы каждый, будучи «бессмертной душой», равнялся всем прочим, чтобы в собрании всех живых существ «спасение» каждого отдельного человека могло претендовать на непреходящую значимость.
ТОЛСТОЙ:
- И этому «одно только нужно» - нужно утвердить в сознании людей мысль, что мёртвые продолжают быть живы. И так как мёртвые никак не могут ни подтвердить того, что они умерли, ни того, что они живы, так же как камень не может подтвердить того, что он может или не может говорить, то это отсутствие отрицания применяется за доказательство и утверждается, что люди, которые умерли, не умерли. И ещё с большей торжественностью и уверенностью утверждается то, что после Христа верою в него человек освобождается от греха, т. е. что человеку после Христа не нужно уже разумом освещать свою жизнь и избирать то, что для него лучше. Ему нужно верить только, что Христос искупил его от греха, и тогда он всегда безгрешен, т. е. совершенно хорош. По этому учению люди должны воображать, что в них разум бессилен и что потому - то они и безгрешны, т. е. имеют право и могут позволить себе безнаказанно ошибаться.
КАНТ:
- Следовательно, всякая примесь мотивов личного счастья в этой жизни препятствует тому, чтобы христианский закон имел влияние на человеческое сердце. Я утверждаю далее, что когда глубокое уважение к своему долгу является побудительной причиной, именно это, а не притязание на внутреннее представление о благородном, достойном образе мыслей имеет величайшее влияние на душу. Долг, а не заслуга должен оказывать не только самое определённое, но, если он представлен в истинном свете своей ненарушимости, и самое неотразимое влияние на восприятие бессмертия души.
ТОЛСТОЙ:
- Только этому бессмертию – долгу в твоём понимании, Кант, этой вечной жизни и учит Христос по всем Евангелиям и никогда, ни одним словом не утверждает личное воскресение и бессмертие личности за гробом. Учит тому, чтобы возвысить сына человеческого, т. е. сущность жизни человека - признать себя сыном бога. Безусловно, есть люди, которые сомневаются в загробной жизни и спасении, основанном на искуплении грехов. И в этом они правы. Но ведь в спасении всех и отдельно каждого в слиянии своей воли с волею отца, не может быть сомнения. Нет, не может? Пусть всякий разумный человек спросит себя: что такое его жизнь и смерть? И пусть придаст этой жизни и смерти какой - нибудь другой смысл, кроме того, который указал Христос: личная жизнь погибает, а жизнь всего мира по воле отца не погибает и что одно только слияние с ней даёт истинную возможность спасения, даёт бессмертие. Как в этом можно усомниться?
ГЕГЕЛЬ:
- Собственно говоря, совершению моральных поступков не следует придавать серьёзного значения, а самое желательное, абсолютное состоит в том, чтобы высшее благо было осуществлено и вследствие этого моральные поступки стали излишними. Таким образом, значение имеет скорее лишь промежуточное состояние незавершения; состояние, которое, однако, должно быть по крайней мере продвижением к завершению. Но и этим оно не может быть, ибо продвижение в моральности было бы, напротив, приближением к гибели её. А ведь предельной целью было бы упомянутое ничто или снятие моральности и самого сознания: но подходить всё ближе и ближе к ничто - значит убывать.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Я проще скажу. Всему и всем - одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Да, человеческая жизнь ничтожно коротка, но сложна и интересна своим разнообразием, поэтому человек не должен замыкать свои интересы на переполненности своей тарелки.
ТОЛСТОЙ:
- Екклесиаст, с переполненной тарелкой ты гениально прост, но ведь Гегель не потерпит упрощения? Поэтому послушайте, что сказал Христос о сыне человеческом - сыне бога: «Каждый человек, кроме сознания своей плотской личной жизни, не может не сознавать своё рождение свыше. Это рождение от бога - сына бога в человеке, люди должны возвысить в себе для того, чтобы получить жизнь истинную. Разделение с жизнью происходит только от того, что люди не верят в свет, который есть в каждом из них». На вопрос, что значит возвысить сына человеческого, Христос отвечает: жить в том свете, который есть в людях. И вдруг! по догмату искупления признаётся, что об этом - то свете в человеке говорить и думать вовсе и не нужно! 
НИЦШЕ:
- Образно говоря, жрецы завязали людям глаза и призвали пойти за ними - в сторону от света, в кромешную тьму, чтобы потом, в темноте, зажечь коптящую лампадку и сказать: это истинный свет. В результате появилась благодатная почва для развития радикального нигилизма - убеждённости в абсолютной несостоятельности мира по отношению к высшим из признаваемых ценностей; к этому присоединяется сознание, что люди не имеют ни малейшего права признать какую - либо потусторонность, которая была бы «божественной», воплощённой моральностью. Возникает сознание, напоминающее скорее недоразумение, которое является следствием взращенной «правдивости», следовательно, само это сознание - результат веры, пусть даже на подсознательном уровне, в мораль.
ТОЛСТОЙ:
- Можно, я поясню: главный источник этого недоразумения состоит в том, что в отличии от простых людей люди науки, разойдясь в вопросах моральных законов с христианством и увидав несоответствие с ним своей науки, признали виноватой в этом не свою науку, а христианство. Нас, ушедших, ещё более поражает то, что наука живущих ныне, совершая действительно громадные успехи в области исследования материального мира, в области определения моральных законов оказывается ни на что не нужной, а иногда производящей даже вредные последствия, более того – наука о морали вовсе исчезла из жизни.
НИЦШЕ:
- Именно поэтому в этом бездуховном вакууме и стали действовать с успехом жрецы НМП. Всё духовное стирается злом, стирается национальная память о родстве братских народов, затем стираются вековые нравственные устои самого народа, получается человек без рода и племени. Это и предсказал Тарабич: люди будут рождаться, не зная кто они и кто были их предки, мужчину нельзя будет отличить от женщины. И благодатную почву для этого создал нигилизм как психологическое состояние, наступающее после поисков во всём совершающемся «смысла», которого в нём нет: ищущий в конце концов падает духом. Десятилетиями нигилизм вёл к осознанию бесполезности расточения сил, мукой «тщетности», неуверенностью на чём - нибудь успокоиться – всё это источники разложения. «Благо целого требует самопожертвования отдельного» ... и вдруг! продолжая Толстого, - такого «целого» нет! В итоге люди потеряли веру в свою ценность: через него не действует бесконечно ценное целое. Иначе говоря, нигилизм создал такое целое, чтобы возникла возможность веровать только в свою собственную ценность. Так в чём, люди, ваша ценность, каждого из вас и общества в целом? Не задумывались?  Одна лишь «тявкатьня»?
ТОЛСТОЙ:
- Тявкая, простите, как все, вы противодействуете общему благу, делаете противное воле отца жизни, лишаете себя единственной возможности улучшить своё отчаянное положение. Начав делать то, чему учит Христос, вы продолжите то, что делали люди всегда: содействовать благу всех людей и тех, которые будут жить после вас, делать то, что хочет от вас тот, кто вас произвёл, и делать то, что одно может спасти людей. Больше ли у вас будет неприятностей, раньше ли вы умрёте, исполняя учение Христа, вам не будет страшно – сознание исполненного долга духовно укрепит вас. А страшно будет тому, кто не увидит, как бессмысленна и погибельна его личная одинокая жизнь, кто искажённо смотрит на бессмертие. Люди должны знать, что жизнь для личного одинокого счастья есть величайшая глупость и что после этой глупой жизни только непременно глупо наступит смерть. Каждый из вас, люди, умрёт так же, как и все; но жизнь и смерть будут иметь истинный смысл только в одном случае: служить спасению и жизни всех, этому - то и учит Христос. А для того, чтобы иметь веру, не нужно никаких обещаний наград – бессмертия, загробной жизни; нужно понять, что единственное спасение от неизбежной погибели жизни есть жизнь общая по воле хозяина.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Вы же живёте так, словно впереди вас не поджидает неизбежность - смерть. Как вышли вы, люди, нагими из утробы матери своей, такими через мгновение и отойдёте, какими пришли: это мгновение – жизнь ваша. И ничего вы не возьмёте от труда своего, что смогли бы понести в руках своих. Вот потому, прямо сейчас, прямо здесь осознайте этот недуг тяжкий: какими пришли, такими и уйдёте. А теперь себе ответьте: какая же польза вам от того, что вы трудились на ветер? Вы же во все дни свои едите впотьмах, в большом раздражении и злобе, в огорчении и досаде. Вы превратили смысл своего мгновения, все труды свои - для рта. В час смерти ваш желудок будет переполнен, а чем будет наполнена душа? Я спрашиваю вас: какое же преимущество мудрого перед глупым; какое - бедняка, умеющего ходить, перед богатым? Лучше видеть глазами, нежели бродить душою. Ибо что существует, тому творец нарёк имя, это - человек, и что он не может препираться с тем, кто создал его.
НИЦШЕ:
- А именем каким наречь то, что существует ныне? Человек? Едва ли. В своё время я сказал: кто расстаётся с Богом, тот тем крепче держится за веру в мораль. Этим я предупреждал человечество: всякая исключительно моральная система ценностей приводит к нигилизму. Увы, так и случилось. Сто лет извечный вопрос нигилизма «зачем?» призраком носился над миром. Существовали привычные моральные устои, в силу которых цель казалась установленной, данной извне, как требование, именно неким сверхчеловеческим авторитетом. После же того, как люди разучились верить в этот авторитет, они по старой привычке стали искать иной авторитет, который мог бы говорить с безусловностью и мог бы предписывать задачи и цели. Авторитет совести выступил в итоге на первый план как возмещение утраты личного авторитета (чем мораль свободнее от богословия, тем она становится повелительнее). Молодые люди с конца 20 века поставлены перед выбором: или же авторитет разума; или общественный инстинкт (стадо); или, наконец, «история» с неким имманентным духом - история, имеющая цель в себе и которой можно свободно отдаться. В итоге молодые люди захотели избегнуть необходимости воли, воления цели, риска самим ставить себе цель, захотели сложить с себя ответственность. При этом правители и жрецы не прекратили думать, что обойдутся одним морализмом религиозной основы: это и привело в нравственную пропасть, ибо в религии отсутствует необходимость учить людей смотреть на себя как на творцов ценностей. А куда теперь из вас делись Творцы, люди? Ау!
ГЕГЕЛЬ:
- Итак, Ницше, ты говоришь, что тот, кто расстаётся с Богом, тот крепче держится за веру в мораль? Я добавлю: если есть внутренний стержень в душе под именем – человеческая совесть. Ибо совесть в величии своего превосходства над исключительно моральной системой ценностей вкладывает любое содержание в своё знание и проявление воли; она есть моральная гениальность, знающая, что внутренний голос её непосредственного знания есть голос божественный. Так как в этом знании она столь же непосредственно знает наличное бытие, она есть божественная творческая сила, в понятии которой заключается жизненность. Она есть точно так же богослужение внутри себя самой; ибо совершение ею поступков есть созерцание этой её собственной божественности.
ТОЛСТОЙ:
- А потому учение Христа о том, что жизнь нельзя обеспечить, а надо всегда, всякую минуту быть готовым умереть, несомненно лучше, чем учение мира о том, что надо обеспечить свою жизнь. Лучше тем, что по учению Христа жизнь не поглощается вся без остатка праздным занятием мнимого обеспечения своей жизни, а становится свободной и может быть отдана единой свойственной ей цели - благу себя и людей. Однако до сих пор утверждается, что псевдо - христианин ничего не обязан делать и ни от чего не обязан воздерживаться для того, чтобы спастись. Ибо над ним церковью совершается всё, что для него нужно: его и окрестят, и помажут, и причастят, и особоруют, и исповедуют, и помолятся за него - и он спасён!  Христианская церковь признала и освятила и развод, и рабство, и суды, и все те власти, которые были, и войны, и казни. И это ужасно! А о том, что благословляется сейчас, рассказать вам, люди?
ЕККЛЕСИАСТ:
- Дико, но мне приходится кричать вместе с византийскими монахами: народ, не имеющий идеи, гибнет! Сегодня России нужна собственная отчётливая идея, противоречащая глобализационному обману НМП. Если русские люди воспримут как идею - мечту западный престиж самоубийственной программы НМП – это катастрофа не только для русского народа, но и для всего человечества. Государства и религии продолжают бездумно направлять все усилия, средства и ресурсы на ложную, губительную цель – удовлетворение желания, ставшего уже животным, любой ценой увеличить ещё больше материальное благополучие. Если Россия будет иметь такие идеалы, то сама себя уничтожит. Поэтому она должна сделать как раз наоборот: снова принять христианство как душу - сущность русского народа.
ТОЛСТОЙ:
- Следует отдать должное - Патриарх Кирилл после долгого сопротивления был вынужден в ноябре 2017 года признать факт свершения пророчеств Богослова об окончании времён и наступлении новой эры, сказав: нужно быть слепым, чтобы не видеть приближение предсказанного Богословом сползания человечества в бездну окончания истории. При этом он слукавил, назвав окончание времён окончанием истории, но это на его, Патриарха, совести. Однако к великой беде он абсолютно проигнорировал предупреждение Богослова о том, что если церковь не будет бодрствовать, то отец жизни сдвинет её с места её. Патриарху следовало признать, что вместо того, чтобы руководить миром, церковь в угоду греховному миру перетолковала учение Христа - чтобы оно не мешало людям жить так, как им велят их животные инстинкты. Мир и сегодня продолжает делать всё, что хочет, предоставляя церкви, как она умеет, поспевать за ним в своих объяснениях смысла жизни. Мир учредил свою, во всём противную учению Христа жизнь, а церковь во все времена придумывала иносказания, по которым бы выходило, что люди, живя противно закону Христа, живут согласно с ним.
КАНТ:
- Толстой, даже в том случае, если бы религия руководила миром, она в отношении образа мыслей (в чём и состоит её сущность) отличалась бы от той, в которой понятие о боге и практическое убеждение в его бытии должно было возникать из основных идей нравственности.
НИЦШЕ:
- О каких идеях нравственности ты говоришь, Кант? Высшего вида человека, т. е. того, неисчерпаемая плодотворность и мощь которого поддерживала бы в человечестве веру в человека вот уж лет пятьдесят как нет среди людей. Низший же вид («стадо», «масса», «общество») разучился скромности и раздувает свои потребности до космических размеров. Этим вся жизнь вульгаризируется, поскольку властвует именно масса, она тиранизирует исключения, так что эти последние теряют веру в себя и становятся нигилистами, в глубине сердца не знающие, где исход. Кругом пустота и тупость интересов. Преодолеть это состояние пытаются опьянением: опьянение как музыка, опьянение как жестокость в трагическом самоуслаждении гибелью благороднейшего, опьянение как слепое и мечтательное увлечение отдельными яркими личностями, пусть даже сеющими пустоту и ненависть.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Суета сует, - всё суета! Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки.  Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Пахали люди землю сохой – вера в победу нравственности шла рядом, полетели в космос – вера полетела вместе с ними.
НИЦШЕ:
- Безусловно, есть такие духовные высоты, при взгляде с которых даже трагедия перестаёт действовать трагически; и если совокупить в одно всю мировую скорбь, то кто отважится утверждать, что это зрелище необходимо склонит, побудит людей к состраданию и таким образом к удвоению скорби? Тем более теперь, когда добродетели заурядного человека окончательно стали восприниматься «стадом»? «обществом»? как пороки и слабости. Люди же высшего рода, постепенно вырождаясь и погибая, только благодаря этому у вас, люди, сегодня становятся обладателями таких редких качеств, которые заставляют «общество», в лоно которого привело падение таких людей, почитать их как святых. Да, и в прошлые века жизнь отдельных людей высшего рода бездарно заканчивалась в «стаде» - на то воля божья. Но сегодня эта «воля божья» распространится не только на людей высшего рода, но и на всё человечество, если человечество не пойдёт по дороге к Храму.
ТОЛСТОЙ:
- Началась новая, «послехристианская» эра, а потому вы, люди, должны ради своего же спасения начать неукоснительно исполнять Волю отца жизни - жизни не отдельного человека, а единого сына человеческого. Поэтому для сохранения жизни нужно смотреть на жизнь как на залог, как на талант, данный отцом для того, чтобы служить жизни всех, когда вы станете жить не для себя, а для сына человеческого в себе же. И вот тогда вы, сыны человеческие, скажете: «Мы жили жизнью не личной, а жизнью сына человеческого, и потому мы имеем жизнь вечную, бессмертную». Именно о таком учении о жизни Христос говорил, что оно единое на потребу. Ты удачно сыронизировал, Ницше, с «единым на потребу»: по церковным толкованиям это истинное учение Христа представляется для мирских людей не учением о жизни - как сделать её лучше для себя и для других, а учением о том, во что надо верить людям, чтобы, живя дурно, всё - таки спастись на том свете.
НИЦШЕ:
- Но ведь огромное большинство людей выносит жизнь без особого ропота и, следовательно, верит в ценность жизни – и притом именно потому, что каждый ищет и утверждает только себя самого: всё внеличное для них совсем незаметно или, в крайнем случае, заметно лишь как бледная тень. Следовательно, ценность жизни для обыкновенного, повседневного человека основана исключительно на том, что он придаёт себе большее значение, чем всему миру. Тот же, кто действительно способен на участие, должен был бы отчаяться в ценности жизни. Почему? Если бы ему удалось разом охватить и ощутить совокупное сознание человечества - он разразился бы проклятием в адрес существования: человечество в целом не имеет никаких целей. Следовательно, человек, созерцая жизненный путь, мог бы найти в нём не утешение и поддержку себе, а только отчаяние. Вот именно в противовес этому известная слепая вера в благость человеческой природы, врождённое отвращение к анализу человеческих действий, своего рода стыдливость перед обнажённостью души, быть может, более желательны для общего блага человека. Быть может, вера в добро, в добродетельных людей и добродетельные поступки, в обилие безличной благожелательности в мире сделала бы людей лучшими, поскольку она сделала бы их менее недоверчивыми.
КАНТ:
- И всё же я буду утверждать, что требование конечной цели в том виде, как её предписывает существам в мире практический разум, - это вложенная в эти существа, как конечных существ, неодолимая цель, которую разум подчиняет только моральному закону как нерушимому условию или желает сделать общей в соответствии с этим законом и таким образом делает конечной целью содействие счастью при его согласии с нравственностью. Содействовать этой конечной цели велит моральный закон, насколько это в силах людей; однако результат, который будут иметь такие усилия, может быть каким угодно.
ГЕГЕЛЬ:
- Действительно, собственное мышление человека, при котором он удовлетворяется своей деятельностью, находит удовольствие в своих делах и рассматривает их как нечто дозволенное и правомерное. Безусловно, это нуждается в более высоком подтверждении и даже в высшем подтверждении, чтобы полнее стать узаконенным и даже абсолютной обязанностью. Этим – то и должна заниматься церковь.
ТОЛСТОЙ:
- Жизнь же мира идёт своим ходом, совершенно независимо от учения церкви. Учение это осталось так далеко назади, что люди мира не слышат уже голосов учителей церкви. Да и что слушать - церковь даёт объяснения того устройства жизни, из которого уже давно вырос мир и которого или уже вовсе нет, или которое неудержимо разрушается. Жрецы, к вам обращаюсь я: ужели слепы вы и не видите сего? Иль думаете, что в панцире отсидитесь черепашьем? Иль о ЕДЕ ваша тявкатьня и так вас не плохо кормит? Но знайте: ваш отец из вас уже готовиться сварить черепаший суп!
НИЦШЕ:
- Люди, а вы читали басню Толстого о человеке, повисшем на лианах в колодце? Послушайте мою басню об интеллигибельной свободе и нравственных понятиях людей. Сперва отдельные действия называют хорошими или дурными совершенно независимо от их мотивов, а исключительно в силу их полезных или вредных следствий. Но вскоре забывают о происхождении этих обозначений и мнят, что самим поступкам, без отношения к их следствиям, присуще качество «хороших» и «дурных». Это - та же ошибка, в силу которой язык обозначает камень, как твёрдый сам по себе, или дерево, как зелёное само по себе; то, что есть следствие, принимается за причину. Сам же порядок ценности благ устанавливается и изменяется не на основании моральных точек зрения; но всякий раз, как он определённым образом установлен, он решает: нравственно ли известное действие или безнравственно.
ЕККЛЕСИАСТ:
- Из твоей басни, Ницше, византийские монахи делают конструктивный вывод: Россия должна отвергнуть современную демократию, основанную не на причинах, а на следствиях. Почему? Потому что она фальшива. Это система преднамеренно предназначена для обеспечения беспрепятственного введения автогеноцидных механизмов внутри государства. В результате без борьбы проводится внутренняя глобализация народа, ведущая к самоубийству. Западная демократия сегодня является лишь переходом к сатанизму, т. е. к установлению ада на земле.
ТОЛСТОЙ:
- Как с этим вести борьбу? Люди должны поднять тот свет, который был скрыт от них, и высоко поставить его перед собою и начать жить этим, истинным светом. И было показано Богослову: зверь, вышедший из бездны, сразился с двумя светильниками и победил их; вот, именно теперь настало это время, время гибели христианства и воцарения жрецов зверя - НМП. Все религии, все церкви окончательно отжили и уже не дают никаких объяснений устройства новой жизни, они не только беспомощны против атак, но открыто способствуют распространению автогеноцидных механизмов. Только не перевранное учение Христа способно дать людям простые, исполнимые правила жизни, которые избавят людей от того зла, которое лютым зверем рыщет по земле. На битву с происками жрецов НМП «на берег огненного стеклянного моря» скоро выйдут «сто сорок четыре тысячи гуслистов, воспевая славу отцу жизни» - так увидел и предсказал Богослов. Однако об этом Патриарх Кирилл, признав его пророчества, ничего не сказал, а должен был объявить человечеству: предсказания пророков, в истинность которых ещё даже в начале 21 века ни один человек в мире не верил, о том, что Россия в 21 веке поведёт мир к спасению - это свершившийся факт. Истинно: человечество с 2014 года живёт по программе творца, показанной Богослову 2000 лет назад. Президент же Путин, со своей стороны, должен объявить национальной идеей России не патриотизм, а возвращение человечества к «жизни в Боге» - к жизни по требованиям нравственности; по моральным, человеческим законам. И только таким, не сверхновым, оружием, не дальнейшим ростом экономики, но только Оружием Православной Идеи о человеческой Добродетели Россия спасёт человечество от неминуемой гибели, как это и предсказано десятком пророков.      
ЕККЛЕСИАСТ:   
- И это так, Толстой. Я смотрю, Ницше скромничает, за него скажу: сто лет назад он расшифровал предсказание Богослова о конце времён и смене эпох: «Близится время, когда человечеству придётся расплатиться за целых два тысячелетия христианства». Но он тогда не обратил внимание на другое предсказание о конце времён: пророк Даниил ещё задолго до рождения Христа предсказал это падение христианства, Богослов же лишь подтвердил и уточнил детали.
НИЦШЕ:
- Я - гений, кто спорит, признаю, но скажу о другом: каждый человек «высшей натуры», читая Евангелии, задаётся вопросами. В вере во что? В любви к чему? В надежде  на что?  Он даже может согласиться с тем, что когда - нибудь грядёт самое ценное в жизни человечества - «Царствие Божие». Но он ясно понимает, что для этого потребна долгая  жизнь, сверх  смерти – потребна даже вечная жизнь, чтобы можно было вечно вознаграждать себя в «Царствии Божьем» за ту земную  жизнь «в вере, в любви, в надежде». И вновь он себя спросит. Вознаграждать за что? Вознаграждать чем? Человек живёт в противопоставляемых ценностях – «хорошее и плохое», «доброе и злое». Эти ценности бились на земле тысячелетним смертным боем; и хотя несомненно то, что вторая ценность давно уже взяла верх, всё - таки и теперь ещё нет недостатка в местах, где борьба продолжается вничью. Можно даже сказать, что она вознеслась всё выше и оттого стала всё глубже, всё духовнее. Теперь решающим признаком «высшей  натуры», натуры более духовной, уже не является разлад в понимании ценностей, как действительной арены борьбы для названных противоположностей. Только среди вас, люди, пока таковых нет, правда, появилась смутная надежда, что молодое поколение начинает робко задумываться над этим.
ТОЛСТОЙ:
- Ты и прав, и не прав, Ницше. Главное в жизни есть любовь, именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа, даже у «высшей натуры». Никому не нужно доказывать, что любовь русско - славянская душа, издревле и органически предрасположенная к чувству, сочувствию и доброте, восприняла исторически от христианства: святая Русь отозвалась сердцем на главную заповедь Евангелий, и уверовала, что «Бог есть Любовь». В этом сила и непобедимость православия.
КАНТ:
- Толстой, мы с тобой можем потеснить Ницше с пьедестала: мою философию признали марксисты, тебя Ленин назвал «зеркалом русской революции». Но я хочу вот что сказать вам, люди: очень скоро среди вас появится Утешитель - его обещал послать в конце времён к вам Христос. Апостол Иоанн передал Его слова: «Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя во имя Моё. Он от моего возьмёт и пришед обличит мир о грехе и о правде и о суде. Он наставит вас на всякую истину; ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам». Уж коль скоро Патриарх Кирилл признал, что человечество «сползает в бездну окончания истории» - ему следует признать и неизбежный скорый приход Утешителя, ибо срок свершения предсказаний Иоанна и Богослова един – окончание времён. А «пришед» Утешитель снимет с тебя анафему и уж точно назовёт тебя, Толстой, «зеркалом Православия».
ЕККЛЕСИАСТ:
- А пока византийские монахи предостерегают жрецов России: не допустите того, чтобы из живого интеллекта русской молодежи вырастали наркоманы, алкоголики, сексуальные извращенцы, сатанисты и биороботы. Поэтому всю энергию необходимо приложить к распространению здоровых идеалов и подъёма молодого поколения. Модным у молодёжи должно стать не только спортивное, стройное тело, но и просветлённая, одухотворённая душа. Россия должна избавиться от ложной зависимости от т. н. всемирного признания, поскольку в бушующей ныне на «стеклянном море» кибер - психологической войне, которую предрёк Богослов, это используется для вымогательства и для того, чтобы из - за ложного престижа Россия была заинтересована в принятии механизмов, которые её же и уничтожат. Сегодня Европа с надеждой смотрит на Россию как на моральный идеал, потому что сама уже катится по уклону к самоуничтожению. Спасёт ли Россия себя и покажет ли пример Европе?
ТОЛСТОЙ:
- К сожалению, нынешние жрецы России упорно, я бы даже сказал с беспросветной тупостью, не желают прочувствовать: русская идея - есть идея сердца. Сердца, созерцающего свободно и предметно и передающего своё видение воле для действия и мысли, для осознания и слова! Поймите, горе - жрецы! без любви русский человек есть неудавшееся пустое существо. Общепринятые суррогаты любви (долг, дисциплина, формальная лояльность, гипноз внешней законопослушности) – сами по себе ему мало свойственны. Отдельно отмечу: патриотизм – это всего лишь одна из многих - многих составляющих национальную идею, но далеко - далеко не самая главная! Ибо без любви русский человек или лениво прозябает, или склоняется ко вседозволенности. Ни во что не веруя, русский человек становится пустым существом без идеала и без цели. Ум же и воля русского человека приводятся в духовно - творческое движение именно любовью и верою! Только в этом, и ни в чём другом! - главный источник русской веры и русской культуры, русской самобытности и национальной идеи; всё остальное – от лукавого, от  дракона, как и было Отцом через Ангела показано Богослову.
НИЦШЕ:
- Угомонись, Толстой, мудрым, если таковые есть среди жрецов, и так всё ясно. Европейские древние народы, в отличие от Руси, такой самобытностью, увы! никогда не обладали. История гласит: их жрецы ради своей личной выгоды всегда союзы составляли и исподтишка вели единую политику, насильственно принуждая население своё выполнять какие – то задачи, чуждые национальным интересам. Однако сто лет назад я сказал: человечество придёт в своём развитии к тому, что признает отнюдь не желательным, чтобы все люди поступали одинаково; напротив, отдельные этапы развития будут сопряжены с выполнением дурных задач. Во всяком случае, для выхода из этого всеобщего бездуховного управления человечество должно найти в неизвестном доселе! размере знание условий нравственной культуры! как научное мерило для вселенских целей. Ибо - это неизбежно, неотвратимо и должно! Единственно! только в этом сегодня и состоит жизнеспасительная задача великих умов именно вашего, люди, времени – именно предсказанного пророками Даниилом, Богословом, Тарабичем времени окончания тысячелетней эпохи христианства! А теперь: всмотритесь в свою совесть - к ней обращаюсь я, жрецы! Если только вы – жрецы, а не подмостки для перегнивающих подмостков! Вам, истинные жрецы, следует воспользоваться искусством, чтобы облегчить тявканьем перегруженные человеческие души, ибо возможности метафизической философии до вас напрочь опорочены и использованы, простите, как туалетная бумага. Тогда, ну хоть кто – нибудь из вас, «великие натуры», поймите, что от искусства легче перейти к действительно освобождающей науке философской, в которой понятие о боге и практическое убеждение в его бытии должно возникать из основных идей нравственности, как это провозгласил для вас далёкий и, с вашей точки зрения, полоумный Кант (прости, дорогой).
ГЕГЕЛЬ (медленно исчезает, заканчивая говорить с портрета, синхронно возникающего в глубине сцены):
- Уж не тебе ли умничать, любезный Ницше, - шалишь ты, брат. Ведь Тарабич до тебя сказал о том, что в конце времён появится маленький человек, который будет писать книги, обращаясь к мудрым, чтобы они стали призывать людей вернуться к жизни «в Боге». Ладно, не ершись, вы оба – гении, предсказавшие, что философией «лайки» не перешибёшь, только лишь – искусством. А вы, «надменные потомки» писателей великих, болтовнёю о ЕДЕ – «известной пошлостью предавшие отцов», заслуженно ли вы воссесть на подмостки «натур великих» покусились? Оглядитесь, сверхблогеры, вообразившие, что творец на подмостки эти вас вознёс: пока лишь только о ЕДЕ трещать не прекратите – подмостками подмостков для нас вы, при вашей пустой и пошлой жизни, остаётесь. И чтобы после вашей, по – Толстому, глупой смерти, при встрече с нами! вы в космосе не растворились смрадной пылью, прислушайтесь душой открытой к совести своей: она есть моральная гениальность, знающая, что внутренний голос её непосредственного знания есть голос божественный; она есть божественная творческая сила, в понятии которой заключается жизненность; она есть богослужение внутри себя самой, ибо совершение ею поступков есть созерцание этой её собственной божественной бессмертности. Сие грядёт: в духе человека найдёт себе место религия, каждый человек вступит в отношение со своей совестью и прямо с богом, без посредства священников.
КАНТ (медленно исчезает, заканчивая говорить с портрета, синхронно возникающего в глубине сцены):
- Гегель, ты – красавец! Святое моё имя защищая на обе лопатки ты Ницше уложил. Я восхищен! Разреши и мне, хотя бы раза два, пнуть поверженного Ницше? Ему и так достаточно? Вот и ладно! Друзья, но больше восхищён я разговором с вами. Эту божественную беседу завершая, я скажу: именно совесть оценивает сообразность поступков с долгом. Но в возвышенном, великом слове – Долг - нет ничего приятного, что льстило бы людям. Долг требует  подчинения, определяет нравственные законы и правила общежития. Человек, ещё даже не появившись на свет, должен Творцу; должен своей Матери, родившей его; должен Отчизне, заложившей обычаи, традиции, основы культуры и нравственности его Народа; должен Предкам, сохранившим для него Свободу и Землю; должен Труженикам своего Народа, создавшим для него блага. И Долг этот – бессмертен! Пособники же дракона, борясь с Долгом и стремясь уничтожить человечество, внушают молодому поколению: вы ничего, никому не должны! Пусть весь мир будет вам благодарен только за то, что вы позволяете ему находиться радом с вами, высокими натурами! Опомнитесь! творец устами Богослова предупреждает именно вас, сегодняшних: будете искать смерти, но не найдёте её, ибо вас в вашей старости будут судить по написанному в книгах ваших жизней ваши дети, не знающие Долга перед вами.
ЕККЛЕСИАСТ (медленно исчезает, заканчивая говорить с портрета, синхронно возникающего в глубине сцены):
- Долг и совесть; щедрость и скупость; отвага и трусость; подлость и честь – что более бессмертия достойно? Так скажу вам: как вышли вы нагими из утробы матери своей, такими через мгновение и отойдёте, какими пришли. И ничего вы не возьмёте от труда своего, что смогли бы понести в руках своих, потому что должны всё оставить человеку, который будет после вас. И кто знает: мудрый ли он будет или глупый? Рачительный или бесшабашный? А ведь он будет распоряжаться всем трудом вашим, которым вы трудились. Представьте: всё достанется – ему! А теперь себе ответьте на простой вопрос: какая же польза вам от того, что вы трудились на ветер? Итак, нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это - доля его; ибо кто приведёт его посмотреть на то, что будет после него? Своими же благородными, нравственными делами вы, люди, можете наслаждаться ежечасно! И это – не суета, это - бессмертно!
ТОЛСТОЙ (медленно исчезает, заканчивая говорить с портрета, синхронно возникающего в глубине сцены):
- Вот именно поэтому люди должны понять: личная жизнь погибает, а жизнь всего мира по воле отца - вечна, а значит, только ежедневное слияние с ней, вечной жизнью, даёт возможность спасения. Воля же отца жизни есть жизнь не отдельного человека, а единого сына человеческого, живущего в вас, люди. Потому вы сохраняете жизнь только тогда, когда на жизнь свою смотрите как на залог, как на талант, данный вам отцом для того, чтобы служить жизни всех, когда вы живёте не для себя, а для сына человеческого в себе же. Поймите, вы - орудие высшей воли, пославшей вас в мир для исполнения предназначенного вам дела, познайте эту волю и исполняйте её! Ценность же вашей жизни заключается не в достижении своей личной цели или цели какой - либо совокупности людей, а только в служении той воле, которая произвела человека и весь мир для достижения не своих целей, а целей этой воли. Вы должны знать и каждой клеточкой души понимать! - жизнь для личного одинокого счастья есть величайшая глупость и что после этой глупой жизни только непременно глупо наступит смерть. Каждый из вас умрёт так же, как и все; но жизнь и смерть будут иметь истинный смысл только в одном! случае: служить спасению и жизни всех. Президент же Путин срочно должен объявить национальной идеей России не патриотизм, а возвращение человечества к «жизни в Боге» - к жизни по требованиям нравственности; по моральным, человеческим законам. Ибо пришло время России во имя спасения человечества от неминуемой гибели, как это и предсказано пророками, поднять более грозное оружие, чем даже атомное – Оружие Православной Добродетели.
НИЦШЕ (медленно исчезает, заканчивая говорить с портрета, синхронно возникающего в глубине сцены):
- Люди, мы удивляемся вашей слепоте котят - в конце времён, в ваш нановек, бог настолько явно руководит судьбами мира в целом, что этого нельзя не увидеть: все земные события происходят в строгом соответствии с предсказаниями не только пророков Даниила, Иоанна, Богослова, Тарабича, но и других пророков помельче. И Патриарх Кирилл почти слово в слово озвучил моё предсказание: пришло время вам, люди, самим ставить себе вселенские, объемлющие всю землю, цели, дабы не погибнуть не только в пучине атомной войны, но и в моральном лихолетье. Человечество должно понять, нет! не в страхе и ужасе! что воля божия раз и навсегда предписывает человеку, что ему делать и чего не делать; что ценность народа и отдельного человека измеряется степенью послушания их богу; что в судьбах целого народа и отдельного человека во всём царит воля бога, который карает и вознаграждает по мере послушания ему. Обвальное свершение предсказанных пророками событий предупреждает человечество: в ближайшие пять лет бог жёстко заставит вас, люди, услышать ещё одно моё пророчество - близится время, когда человечеству придётся расплатиться за целых два тысячелетия христианства. Об этом сказал вам и Ильин: человечество прошло мимо христианства! Поэтому мы все, здесь говорившие с вами, обращаемся к вам, великие умы: блогеры, жрецы, правители! Назрела безотлагательная необходимость замены религии на философию, основанную на вере в добро, добродетельных и благожелательных людей, их  добродетельные поступки, если её одобрят и признают как замену религии для народа. Богослов же вам, ослепшие и оглохшие от ЕДЫ, сказал: храма же я не видел, ибо Храм - Господь Бог Вседержитель. Спасённые народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою, и принесут в него славу и честь народов. Но знайте: промедление - смерти подобно!

ЗАНАВЕС.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

 «Вот, Я, Христос, говорю вам: в конце времён умолю Отца
послать вам другого Утешителя.
Он от Моего возьмёт и пришед будущее возвестит вам».
(От Иоанна, Библия).

Беседующие Духи: Достоевского, Эпикура, Шопенгауэра, Ницше, Фрейда, Пророка Даниила. Их слова – прямые их цитаты.

ДАНИИЛ (выходя на сцену):
- «А ты, Даниил, иди к твоему концу, и упокоишься и восстанешь для получения твоего жребия в конце дней. Ибо к концу времени и полувремени и по совершенном низложении силы народа святого наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди. Тогда настанет мерзость духовного запустения, отовсюду будут поставляться ежедневные жертвы в угоду этой мерзости. Но пробудятся мудрые из спящих в прахе нечестивого запустения, и разумные засияют, как светила на тверди, и станут обращать многих и многих к правде». Так мне было сказано уж почти три тысячи лет назад. А собрал я тебя, Достоевский, тебя, Эпикур, тебя, Шопенгауэр, тебя, Ницше, тебя, Фрейд  чтобы обсудить: настало это время для сегодняшних человеков или ещё нет.
(Все названные по очереди выходят на сцену).
ШОПЕНГАУЭР:
- Я заявляю: это время, время свершения не только твоих пророчеств, Даниил, но и вольных или невольных пророчеств каждого из приглашённых тобой здесь присутствующих, наступило. Давайте обсудим. Но прежде, чем начать, мы должны ясно отдавать себе отчёт в том, что при обсуждении любого временного отрезка человеческой жизни начало его в наших рассуждениях почти так же должно предполагать его конец, как конец - начало, и всё предыдущее так же - последующее. Мы должны честно и добросовестно сделать всё возможное для того, чтобы сначала изложить то, что менее всего объясняется лишь из последующего, как и вообще сделать всё, что может способствовать предельной отчётливости и внятности. Ибо мудрые из спящих, как тебе, Даниил, было сказано ещё только начинают робко пробуждаться и возвышать свой голос против мерзости духовного запустения.
НИЦШЕ:
- Да, их крайне мало, мало тех, кто из ныне живущих наделён редкой способностью прозревать общую опасность, заключающуюся в том, что сам «человек» вырождается, кто познал ту чудовищную случайность, которая до сих пор определяла будущность человека, – в чём не была замешана не только рука, но даже и «перст Божий»! Ведь они охватывают одним взглядом всё то, что при благоприятном накоплении и росте сил и задач ещё можно пока взлелеять в человеке, они знают всем знанием своей совести, как неисчерпаем ещё человек для величайших возможностей.
ДАНИИЛ:
- Ты талантливо перефразировал слова, сказанные Господом твоему, Ницше, «человеку по имени Моисей»: доколе будет народ не верить Мне при всех знамениях, которые делаю Я? Велико развращение человеков на земле, все их мысли и помышления сердца - есть зло во всякое время. Но твоё «благоприятное накопление» возможно только благодаря долготерпеливости и многомилостивости Господа, прощающего беззакония и преступления людей.
НИЦШЕ:
- И, тем не менее! я предсказал, что величайшей и удивительнейшей силы моё «благоприятное накопление» неизбежно достигнет и возвеличится в том огромном срединном государстве, где как бы начинается отлив Европы в Азию, – в России! Там сила воли откладывается и накопляется с давних пор, там воля – и неизвестно, воля ли отрицания или утверждения ли! – грозно ждёт того, чтобы, по излюбленному выражению физиков, освободиться. И, люди! я говорю: да! пришло время этой силе воли в очередной раз освободиться! И уже свершились предсказанные мной: осложнения в Азии, внутренние перевороты, раздробление государств на мелкие части; воцарилось парламентское тупоумие; усилилась грозность России; в Европе посредством новой господствующей касты приобретена единая воля, долгая, страшная, закончившая затяжную комедию её маленьких государств, а также её династическое и демократическое многоволие. Да! я! скромняга! предсказал: грядущее столетие несёт с собою борьбу за господство над всем земным шаром и это - свершилось! Да, люди!!! Я!!!
ДАНИИЛ:
- Какая экспрессия! Какой напор! Ты что разбушевался, раскричался? Все, здесь присутствующие, предсказали не меньше тебя. Даже Патриарх Кирилл, да простит его Господь! в 2017 году, после долгого и упрямого сопротивления призывам твоих, Ницше, «наделённых редкой способностью прозревать», почти втихомолочку, всё же признал очевидным факт свершения пророчеств моего коллеги – Богослова. Где для, сегодняшних, - Богослов, а где ты, - Ницше, со своим … «благоприятным накоплением»? Чего кричишь? Другой портал. Не услышат.
НИЦШЕ:
- Ну да, увлёкся. Обидно, да. Они же, тупые, не читают и не почитают мудрые мысли. Впрочем, видимо, ещё пока никто из этих моих … «немногих» и не существует. Ими могут быть те, кто понимает моего Заратустру; у кого лишь сегодня открываются уши. Скорее всего, только послезавтра, отнюдь не сегодня, принадлежит мне. 
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да ладно вам. Пойди; и Я буду при устах твоих, и научу тебя, что тебе говорить – так гласит Библия. Так было, друзья, с нами, так было со многими и многими, например, с Циолковским, который при устах … наученных … типа своих, предсказал высадку людей на Луну и Марс, а сейчас люди готовятся туда переселиться. Как в математике «3,14…» - божественно неоспоримы, так в жизни – пророков предсказания. Я утверждаю это из факта сбывшихся своих пророчеств. 
ШОПЕНГАУЭР:
- И я с тобой полностью согласен. Тому пример - предсказания сербского крестьянина Тарабича: «Люди построят ящик, внутри которого поместят устройство с картинками, но не смогут связаться со мной, уже умершим, хотя это устройство с картинками будет так же близко к тому свету, как волосы на голове один к другому. С помощью этого устройства человек сможет видеть всё, что делается повсюду в мире». Разве ему, простите, наврал … «подсказчик» сто лет назад?  Ведь бог говорит однажды и, если того не заметят, в другой раз: во сне, в ночном видении, во время дремоты на ложе – Он открывает у человека ухо и запечатывает Своё наставление.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но все ли понимают и признают эту аксиому Библии? Шопенгауэр, подтверждаю и я: пришло время, Даниил нас, предсказавших день сегодняшний, собрал вместе – чтобы мы втолковали людям эту аксиому. Ведь и я, исходя из своего внутреннего убеждения, самому полному и непреодолимому, предсказал: не будет у России таких ненавистников, завистников, клеветников, врагов, как все славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись.
НИЧШЕ:
- Истинно! Хочется вслед за Достоевским и Библией обратиться к сынам человеческим: что за поговорка у вас, в земле: «много дней пройдёт и всякое пророческое видение исчезнет»? Неужели требуется доказывать: все пророчества и все предвещания, которые говорили пророки Господа об отдалённых для них временах, после многих дней не будут отложены! и исполнятся! именно в наступившем конце времён! как и исполнялось для всех живших на земле предвещенное для них во все времена.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- И это так. Вот, пришло предсказанное мной время и «парламентское тупоумие» стало изображать трепет за свою свободу и боязнь властолюбия России. Славянские государства стали заискивать перед европейскими, стали клеветать на Россию, сплетничать на неё и интриговать против неё. Особенно приятно теперь для освобождённых славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия – страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации. Пусть славяне покаются! Если они уйдут от России, великого восточного центра и великой влекущей силы, то их единство мигом развалится, рассеется в клочки и даже так, что самая их национальность исчезнет в европейском океане, как исчезают несколько отдельных капель воды в море.
ЭПИКУР:
- Мудрый считает своим больше всего то, чем владеет сообща с человеческим родом – так сказал бы славянам Сенека.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Долго славяне не в состоянии будут признать бескорыстия России и великого, святого, неслыханного в мире поднятия ею знамени величайшей идеи, из тех идей, которыми жив человек и без которых человечество, если эти идеи перестанут жить в нём,— коченеет, калечится и умирает в язвах и в бессилии. России надолго достанется тоска и забота мирить, вразумлять и даже, может быть, в очередной раз, обнажать меч при случае. Разумеется, сейчас же представляется вопрос: в чём же тут выгода России, из - за чего Россия билась из века в век, жертвовала кровью своею, силами, деньгами? Неужто из – за того, чтоб сегодня пожать столько маленькой, смешной ненависти и неблагодарности?
ШОПЕНГАУЭР:
- А я скажу так славянам: глупец не замечает, что отдельные лица, на вид независимые друг от друга, в действительности поступают по предварительному уговору между собой; вот почему его легко мистифицировать и интриговать - он не замечает скрытых мотивов в предлагаемых ему советах, в высказываемых суждениях и т. п. Всегда недостает ему одного: остроты, быстроты, легкости, т. е. недостает силы рассудка, ума - более точными словами.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- О, конечно, Россия всё же всегда будет сознавать, что центр славянского единства - это она, что если живут славяне свободною национальною жизнию, то потому, что этого захотела и хочет она, что совершила и создала всё она. У России  и мыслей нет, чтобы расширить насчёт славян свою территорию, присоединить их к себе политически. Все славяне подозревают Россию в этом стремлении и подозревали сто лет. Но, да сохранит бог Россию от этих стремлений, и чем более она выкажет самого полного политического бескорыстия относительно славян, тем вернее достигнет объединения их около себя впоследствии, в веках. Только вот ни Путин, ни Кирилл, меня расхваливая и почитая, не говорят об этом моём пророчестве братьям – славянам, не обращают внимание человечества на этот факт сбывшейся высшей воли, провозглашённой моими устами.
ДАНИИЛ:
- И я скажу, как Ницше: сыны человеческие, что за поговорка у вас, в земле: «много дней пройдёт и всякое пророческое видение исчезнет»? Разве не видите: и восстала блудница презренная. Поступающих нечестиво она привлекает к себе, и простирает руку свою на разные страны. И цари земные любодействуют с нею, и купцы земные богатеют от великой роскоши её. Они имеют одни мысли и передали ей силу и власть свою. Они ведут брань с Агнцем, но Агнец уже побеждает их; ибо он есть Царь царей, и те, которые с ним, суть званные и избранные. И поступает блудница по своему произволу, и возносится и возвеличивается выше всякого божества, доколе не совершится гнев: ибо, что предопределено, то исполнится. И будет суд над великою блудницей, сидящею на водах многих, а те, кто с ней, отвернутся от неё. Ибо она говорит в сердце своём: за морем сижу царицей, я не вдова и не увижу горести! И вот уже явилось на небе великое знамение – жена. Она в муках рождает младенца – новый миропорядок, которому надлежит пасти все народы жезлом железным справедливости и мира. И другое знамение – дракон, который увлёк с неба третью часть звёзд. Дракон сей лютым зверем стоит перед женою, дабы пожрать её младенца. И начал он преследовать жену. И остервенело пускает дракон из пасти своей воду как реку, дабы увлечь её рекою. Но земля помогает жене, разверзла земля уста свои и уходит та река в песок небытия и скоро будет поглощена вместе с драконом. Кто ведёт в плен, тот сам пойдёт в плен; кто мечём убивает, тому самому надлежит быть убиту мечём. Правителям мира никогда не следует забывать эти древние слова мудрых от Бога, перефразированные Александром Невским на свой лад.
ФРЕЙД:
- Я склоняю голову и извиняюсь перед этим уважаемым народом, но они сами выбрали себе таких правителей, заведших их в кромешное унижение, поэтому пусть простят эти мои слова. Так вот, для тех, кто «на паровозе» постараюсь нарисовать картину предсказанного о блуднице более выпукло и рельефно, как некоторые места у танцовщика балета: на глазах всего мира блудница справила нужду на Украину, а шакалята из Европы облили бедную страну помоями. И только Агнец - Россия говорит: жалко вас, опущенных, идите к нам, мы дадим вам тёплой чистой воды и свежее полотенце. Что, похоже я нарисовал?
ДОСТОЕВСКИЙ:
- К сожалению, так это и есть. Буржуазный мир зарождает потребность войны, выносит её сам из себя как жалкое следствие, но не из - за великой и справедливой цели, достойной великой нации, а из - за каких - нибудь жалких биржевых интересов, из - за новых рынков, нужных эксплуататорам, из – за приобретения новых рабов, необходимых обладателям золотых мешков, - словом, из - за причин, не оправдываемых даже потребностью самосохранения, а, напротив, именно свидетельствующих о капризном, болезненном состоянии национального организма, о безволии народов, безучастно взирающих на буржуазную вакханалию.
НИЦШЕ:
- Ты точен, Достоевский, но твои предсказания не слушают люди. Но что говорить о людях, если даже упомянутый Патриарх Кирилл упрямо продолжает отрицать, что предсказания простых, как ты, не библейских, пророков - это от лукавого. Но те, кто, как я сказал, наделены редкой способностью прозревать, те увидят полное совпадение между предсказаниями Богослова о сегодняшнем дне и предсказаниями Тарабича; нашими предсказаниями. Судите сами. «Вскоре после первой войны начнётся другая, большая война, в которой прольётся много крови. Россия не сразу вступит в войну; когда же злая армия нападёт на неё, русские дадут отпор. На русском троне будет тогда красный царь. После великой войны наступит мир во всём мире. Возникнет много новых государств – чёрных, белых, красных и жёлтых. Будет образован международный суд, который не разрешит странам воевать друг с другом. Этот суд будет главнее всех королей. Если где - то начнётся война, суд рассудит по справедливости и постарается сделать так, чтобы злоба и резня сменились любовью и миром. Некоторое время спустя отдельные великие короли перестанут считаться с судом и начнут действовать как им самим заблагорассудится. Из - за этого случится много маленьких войн. Тысячи и тысячи людей погибнут. В этих войнах братья будут убивать братьев. Все эти маленькие войны будут организованы великими королевствами, злыми и коварными; а те, кто будут драться и убивать друг друга, будут делать это по собственной слепой глупости».
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Куда ещё понятней, даже не требуется расшифровывать – всё точно, как в репортаже очевидца. В своё время я говорил об одном старом фолианте, «книге предсказаний», Иоанна Лихтенбергера (издание 1528 года) – не библейского пророка, как и Тарабич, как и мы. Экземпляр редкий и даже, может быть, единственный в свете. В туманных картинах изображается в этой книге будущность Европы и человечества. Книга мистическая. Это нечто даже очень подходящее к теперешнему нашему с вами разговору. Разве сегодня не желают победы над русскими, как сказано в книге, за то только, что все нечестивцы дракона всё же лучше русских … не признающих любодейство великой блудницы? Разве это не зверство, не варварство? Да, пророчество Лихтенбергера сильно подходит к настоящей минуте и не разуметь ли нам «отдельных великих королей» Тарабича в числе тех, которые «имеют одни мысли и передали силу и власть свою блуднице презренной» Богослова? Не их ли заставляет трепетать взмахнувший крылами орёл Лихтенбергера - рождающая новый миропорядок жена Богослова? Пророки – разные, но события – одни и те же. Людям бы задуматься над божественной силой и неизбежностью, неотвратимостью пророчеств.
ДАНИИЛ:
- Я продолжу тебя, Достоевский. И происходит на огненном небе гибридная война: Архангел Михаил воюет против дракона. И низвергается уже великий дракон, тиранящий всю землю. Пришло горе живущим на земле, потому что дракон понял в сильной ярости, что немного ему остаётся времени. И замерла вся земля, и поклонились народы дракону, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно. И убиваем был всякий, кто не поклонялся образу зверя. И дано было ему вести войну со святыми и покорить их. Так было показано, повторяю, моему коллеге – Богослову, так всё и происходит сегодня, в конце времени, о котором и мы с вами говорим и основные события которого мы с абсолютной точностью обозначили в наших предсказаниях.
ЭПИКУР:
- Я внимательно слушал вас, друзья, и говорю за себя и за Сенеку (он любил меня цитировать, теперь цитировать его буду я): подобно тому, как не имеет значения для современных людей имя пещерного человека, изобразившего на камне сцену охоты на мамонта, так, простите, не имеют реального значения и ваши утверждения о том, что ваши предсказания сбылись. Почему? Да потому что сегодня люди, напротив, уподобились пещерному человеку, которому не дано понять, что слова мудрых – как иглы и как вбитые гвозди, и составители их – от единого Пастыря. Не слышат они, лишённые слуха, тысячелетние библейские слова: Я воздвигну пророка и вложу слова Мои в уста его, и он будет говорить, что Я повелю ему. Уж куда понятней твои слова, Даниил: под конец времени слухи с востока и севера встревожат его, и выйдет тот царь в величайшей ярости, чтоб истребить и губить многих. И что, хоть кто – то удивлённо поднял голову вверх? Хоть кто – то, оцепенев, увидел свершение: и раскинет он царские шатры свои между морем и горою преславного святилища; но придёт к своему концу, и никто не поможет ему. Неужели и это не видят люди: и восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа своего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди. Единственная надежда: в сегодняшнем, предсказанном пророками последнем времени, рано или поздно многие молодые люди, которым и предстоит жить в этом времени, прочтут ваши пророчества и умножится ведение.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Эпикур, а разве они умеют читать, спрашиваю я вместе с Ницше? Мы видим - не умеют, поэтому оставим Лихтенбергера с его пророчествами. При жизни же я сказал (если хоть кто – то заинтересуется): серьезно говорить о его пророчествах трудно; всё это лишь мистическая аллегория, хотя бы и похожая несколько на правду. И мало ли бывает совпадений? Правда, всё это написано и напечатано в 1528 году и это очень любопытно. Я полагал, как и абсолютное большинство людей, считающих себя здравомыслящими, что часто являются подобные сочинения, и хотя рассмотренное Лихтенбергером время ещё только предшествовало реальным событиям, но, повторю, их описание напоминает правду. Если я и сообщал эту латинскую выписку из старой книги, то единственно как занимательный факт. Не как чудо, да и не одни лишь чудеса чудесны. Всего чудеснее бывает весьма часто то, что происходит в действительности. Люди видят действительность всегда почти так, как её хочется видеть, как сами, предвзято, желают растолковать её. Если же подчас вдруг в видимом увидят не то, что хотели видеть, а то, что есть в самом деле, то прямо принимают то, что увидели, за чудо, и это весьма не редко, а подчас верят скорее чуду и невозможности, чем действительности, чем истине, которую не желали видеть. И так всегда бывает на свете, в том вся история человечества. Теперь же я, беседуя с вами, друзья, нахожусь в крайне затруднительном положении: любой здравомыслящий человек, подумав, увидит факт свершения ваших пророчеств, уже не говоря о филигранной огранке событий сегодняшней жизни предсказаниями Богослова и Тарабича. 
ДАНИИЛ:
- Это нужно понимать так: прогремели семь громов и времени для иных предсказаний уже не будет, потому что в жизни человеков сегодня совершается именно та тайна Божия, какую Он благовествовал вам - рабам Своим, а вы, каждый в своё время, озвучили Его грядущую волю. А воля Его проста: человечество должно прекратить поставлять ежедневные жертвы в угоду мерзости духовного запустения. И донести это в сердца и души людей – наша миссия.
ШОПЕНГАУЭР:
- А миссия сия выполнима? Скажите на милость, какое дело людям до наших с вами бесхитростных, нехлебных, хоть и пытливых рассуждений? Как они увидят и услышат нас в «ящике с картинками», который «подарил» им Тарабич?  Ведь сегодня каждый из них – сам себе философ, как это у них … блогер. Но, к их беде! им не дано понять, что философами родятся, так же как и поэтами, и притом гораздо реже. А если они не родятся, то как люди живут без Пушкина? Да, в людях существует нечто более мудрое, нежели голова. Именно, в важные моменты, в главных шагах своей жизни они руководствуются не столько ясным пониманием того, что надо делать, сколько внутренним импульсом, который исходит из самой глубины их существа. Но одним из существенных препятствий для развития рода человеческого всегда было то, что люди слушаются не того, кто умнее других, а того, кто громче всех говорит. А ведь даже Сократ, мудрейший из людей, нуждался в предостерегающем демоне.
ДАНИИЛ:
- А как иначе? Вся мудрость человечества от его первых дней заключена в словах: вот, Я посылаю пред тобою Ангела хранить тебя на пути и вести тебя в то место, которое Я приготовил. И это не оспаривается даже самыми ярыми атеистами, поскольку тысячелетиями доказано: если есть у человека Ангел – наставник, один из тысячи, чтобы показать прямой путь – Бог умилостивится над ним, ведь когда Господу угодны пути человека, Он и врагов примеряет с ним. А вот эти мудрые слова никогда не утратят своей силы, послушайте: сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его; в полу бросается жребий, но все решения его – от Господа; коня приготовляют на день битвы, но победа – от Господа. Поразительно, но сегодня над этими божественными словами никто не задумывается - все живут как малые расшалившиеся дети, забывшие о грядущем родительском наказании. Люди наивно полагают, что всё в своей жизни они решают сами. Неужели среди них нет здравомыслящих, понимающих, что если человека не оберегает Ангел ли, некая сила ли – ему трудно жить.
НИЦШЕ:
- Каждое время, друг Даниил, имеет свой собственный божественный род наивности. И сколько наивности, как ты сказал, детской и безгранично дурацкой наивности, в вере здравомыслящих людей в своё превосходство, в прямолинейной уверенности, с каковой их инстинкт трактует религиозного человека как малоценный и более низменный тип, над которым ему «дозволено» возвыситься, – он, маленький, заносчивый карлик и плебей, считающий себя философом от Бога! но никак не прилежно - расторопным умственным ремесленником «идей», «современных идей», как он полагает - свободных от опеки Ангелов Господних!
ШОПЕНГАУЭР:
- Я не буду строить торжественной физиономии, которая заставляла бы других верить, будто я – самый талантливый автор … «современных идей». Но ведь тысячу раз людям приходится наблюдать, как всякий, совершенно не способный к мышлению, думает и рассуждает. Этот твой … карлик, Ницше, абсолютно уверен, что ему стоит только во весь голос и с физиономией вдохновенного барана произнести свой монолог в «ящике с картинками», чтобы изречь великую мудрость!
ФРЕЙД:
- Это тем более весело наблюдать сейчас, когда вдруг «умно и вдохновенно» громко заговорили многие не способные к мышлению. Этим … «заносчивым плебеям» вовсе невдомёк, что до них человечеством накоплена неприступная мудрость, управляющая жизненным процессом, всеблагость, в нём выражающаяся; а вот не плебеи знают – это черты божественных существ, создавших людей и мир в целом. Бездарные же авторы «современных идей» тупо не понимают простую истину: христианству удалось сосредоточить в себе идеи всех богов в одном лице. Оно вышелушило отцовское ядро, которое с самого начала скрывалось за всяким образом бога; хоть по существу это, впрочем, было возвратом к историческим началам идеи бога. Всем … «вдохновенным баранам» теперь, в конце времён, следует понять своим … умишком прилежного ремесленника: Господь Бог Вседержитель должен стать единственным, отношение к которому снова должно обрести интимность и напряженность детского отношения к отцу. К этому призывает Богослов в своём Откровении.
НИЦШЕ:
- Для чего дал Бог человеку откровение? Разве Бог сделал что - нибудь лишнее? Человек не может знать сам собою, что есть добро и что зло, поэтому научил его Бог своей воле. И в защиту этой воле противопоставляется двойная стена: во – первых, утверждение, что закон добра и зла - не человеческого происхождения; что он не есть результат медленного изыскания, тонко просеянного опыта, сопровождаемого ошибками, но, как имеющий божественное происхождение, он был только сообщён уже в совершенном виде, без истории, как дар, как чудо. Во - вторых, традиция, т. е. утверждение, что закон уже с древнейших времён существовал, что сомневаться в этом было бы нечестиво и преступно по отношению к предкам. Высший разум подобного процесса - это предпосылки ко всякого рода мастерству, ко всякого рода совершенству в искусстве жизни.
ФРЕЙД:
- К сожалению, «высший разум» сегодня плотно заволок переполненный желудок, поэтому людей не интересует «божественное происхождение» ни одной из твоих, Ницше, «стен»: их вполне устраивает убогое существование а – ля зомби. Людей отучили от жизни в «стенах» предков, они не понимают, что к совершенству в искусстве жизни, в жизненном процессе их ведёт божественный закон: всякое добро в конечном счёте по заслугам вознаграждается, всякое зло карается, если не в этой форме жизни, то в последующих существованиях, начинающихся после смерти. Таким образом, все ужасы, страдания и трудности жизни предназначены к искуплению; жизнь после смерти, которая продолжает земную жизнь так же, как невидимая часть спектра примыкает к видимой, принесёт исполнение всего, чего люди на земле, может быть, не дождались.
ЭПИКУР:
- Совсем не так. Смерть не имеет к людям никакого отношения. Ведь всё хорошее и дурное заключается в ощущении, а значит, смерть есть лишение этих ощущений. Поэтому знание того, что смерть не имеет никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, - не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг, что вне жизни нет ничего страшного, потому как самое страшное из зол, смерть, не имеет к нему никакого отношения, так как когда он существует, смерть ещё не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда он не существует. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют.
ШОПЕНГАУЭР:
- Я согласен с Эпикуром, Фрейд. Согласись: в прошедшем не жил ни один человек, и ни один никогда не будет жить в будущем; только настоящее есть форма всей жизни, но зато оно - её прочное достояние, которого никогда нельзя у неё отторгнуть. Или следует думать, что прошедшее, запечатлённое смертью, получает от этого новое бытие? Нет, наше собственное прошлое, даже самое близкое, даже вчера - это уже только пустая грёза воображения, и то же самое представляет собой прошлое всех отживших миллионов.
НИЦШЕ:
- Шопенгауэр, я думаю, что Фрейд - то говорит не о том, что было вчера или будет завтра. Он говорит о том, что человечество «с пелёнок» мучает вопрос: а что после смерти?  Мы знаем, наша совесть знает, какова вообще цена тех зловещих изобретений жрецов и церкви, для чего служили эти изобретения, при помощи которых человечество достигло того состояния саморастления, вид которого внушает отвращение: понятия «по ту сторону», «Страшный суд», «бессмертие души», сама «душа» - это орудия пытки, это системы жестокостей, при помощи которых жрец сделался господином и остаётся таковым и сегодня.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Кстати, раз мы заговорили о саморастлении и изобретении жрецов, давайте покончим с пророчествами: что же разумел Лихтенбергер, говоря о том, что «придёт орёл, который огонь возбудит в лоне невесты Христовой, и будут три побочных и один законный, который других пожрёт»? На религиозном и мистическом языке под выражением «невеста Христова» всегда разумелась вообще церковь – жрецы, как обозначил Ницше. Кто же трое побочных и один законный? Казалось, должно бы тут разуметь, то есть если уж его принимать за предсказателя, три исповедания: католицизм, протестантство и... какое же третье - то из незаконных? И какое же законное - то?
НИЦШЕ:
- А что тут разуметь, Достоевский? Воинствующее христианство погубило жатву античной культуры, позднее оно погубило жатву культуры ислама. Был растоптан чудный мавританский культурный мир Испании, в сущности более родственный простому восприятию жизни, более говорящий чувствам и вкусу людям средневековья, чем Рим и Греция. Крестоносцы уничтожали то, перед чем им приличнее было бы лежать во прахе, - культуру, сравнительно с которой даже девятнадцатый век был очень бедным, очень «запоздавшим», не говоря уж о двадцатом. Христианская церковь ничего не оставила не тронутым в своей порче, она обесценила всякую ценность, из всякой истины она сделала ложь, из всего честного - душевную низость.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Не возражаю. Всё Христово дело церковь, побочная ли, не побочная ли искони обращала лишь в заботу о земном владении своём и умножении власти и богатства олигархов. А сегодня правящая элита Америки и Европы уже окончательно устроилась вне бога и вне Христа. Ты спросил, Ницше, для чего дал Бог человеку откровение? Действительно, Бог не сделал ничего лишнего. Однако сегодня, как никогда ранее, ещё усиленней отвергается происшедшая от бога и откровением возвещенная единственная формула спасения: «Возлюби ближнего как самого себя» - и насаждается человеконенавистническая психология, вроде естественной «борьбы за существование».
ФРЕЙД:
- Вот тут как раз и проявляет себя человеческая психология, Достоевский. Коль скоро для божественного отца люди, как они считают, сделали так много, им хочется получить взамен и вознаграждение, по крайней мере стать его единственным любимым ребёнком. Благочестивая Америка сегодня стремится остаться God’s own country, «собственной страной бога», и это опять же верно в отношении одной из форм поклонения человечества божеству. Только её Президенты не благодарят за это Бога. Думаю, разумные люди, пусть мимоходом, но абсолютно точно ощущают, что в конце времён всё ускорилось, а потому я констатирую: то мгновение, те десятки лет, в течение которых Америка главенствовала в мире в двадцатом веке, сопоставимы по накалу событий с сотнями предыдущих лет; и это мгновение для неё прошло под знаком божьего покровительства. Люди должны понять: в 21 веке время полетело ещё быстрее, а значит, помощь Бога стала ещё важнее.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но Президенты мира, руководимые олигархами, не только не благодарят Бога за процветание, но и не призывают к милосердию, к человеколюбию. А ведь общеизвестно: от излишнего скопления богатства в одних руках рождается у обладателей богатства грубость чувств. Страшно развивается сладострастие. Сладострастие родит жестокость и трусость. Грузная и грубая душа сладострастника жесточе всякой другой, даже и порочной души. Жестокость же родит усиленную, слишком трусливую заботу о самообеспечении. Эта трусливая забота о самообеспечении всегда обращается в какой - то панический страх за себя, сообщается всем слоям общества, родит страшную жажду накопления и приобретения денег. Теряется вера в солидарность людей, в братство их, в помощь общества, провозглашается тезис: «Всякий за себя и для себя»; бедняк слишком видит, что такое богач и какой он ему брат, и вот - все уединяются и обособляются. Эгоизм умерщвляет великодушие.
ШОПЕНГАУЭР:
- Общеизвестно и другое, коллеги: почти все люди, застрахованные от нужды и забот, сбросив с себя другие тяготы, становятся после этого в тягость самим себе и считают выигрышем каждый проведённый час, т. е. каждый вычет из той самой жизни, которую они до сих пор всеми силами пытались обогатить и продлить как можно больше. Скука же далеко не маловажное зло: в конце концов она налагает на лицо печать настоящего отчаяния. Как нужда - постоянный бич народа, так скука - бич знатных.
ДАНИИЛ:
- Беззаконного уловляют собственные беззакония его, и в узах греха своего он содержится. Именно эти узы грехов и губят знатных рано или поздно, когда они доводят свои народы до крайней степени нужды. В народе зарождаются и зреют социальные идеи, начинаются беспощадные бунты. И только после этого знатные нехотя делятся с народом.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Так и случилось сто лет назад. И я предсказал эти бунты: социальные идеи восторжествовали и теперь решают задачи судеб человечества, но, к сожалению, не по Христу, а вне бога и вне Христа. Эти идеи пошатнули мировой гнёт олигархов только благодаря революции в России. В итоге идеи справедливости, равенства и добра пришли на смену упадшему христианству, по мере извращения и утраты его в самой церкви католической. Но звериная жадность олигархов всегда лишает их разума: как и сто лет назад они держат людей в нищете и до такой степени, что, кроме самых ничтожных исключений, все эти миллиарды несчастных и слепых людей в самом деле и наивнейшим образом вновь начали думать, что именно через грабёж они и разбогатеют. Они в России однажды победили. Если же богатые сегодня не уступят вовремя, то вновь выйдут страшные дела - олигархи потеряют всё до последней нитки. Только пусть и в этот раз мировые олигархи потеряют всё до копейки, но простые люди России, не олигархи, пусть наблюдают за этим шабашем стирания в порошок всемирных богачей со стороны! Но никто не уступит вовремя, может быть и от того, впрочем, что уже, как и сто лет назад, прошло время уступок. Грядущий поток беженцев из Азии и Африки, растущая нищета люмпенов доведёт возмущение до критической массы. Обездоленные люди вновь захотят расправиться сами, пусть не революцией, но погромами и жестоким насилием.
ДАНИИЛ:
- Достоевский, ты в своё время не мог слишком открыто признать божественную прозорливость Лихтенбергера. Не переживай, сегодня тем людям, у кого на плечах не «ящик с картинками» и подсказчицей … алисой, не нужно объяснять и доказывать: сбылись твои пророчества, как и предсказания Богослова и Тарабича. Умные люди, во главе с Патриархом Кириллом, хоть и робко, но признали это. 
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Робость Патриарха Кирилла понятна: что певцу хвалить акустику, если пуст зал зрительный? Но робость Патриарха для него весьма и весьма нелицеприятна: либо Господь видит его всего лишь прорабом строительства церкви земной, но отнюдь не Владыкой, способным призвать человечество воздвигнуть в своих душах Царствие Господа Бога Вседержителя, Богословом предсказанное; либо Патриарх не хочет отпускать людей из «хлебной» церкви в «виртуальное» Царствие. Во всех случаях ему, как и всем жрецам, следует прислушаться к нашей, друзья, беседе, а если не так, Господь «придёт и сдвинет светильник твой с места его». Надеюсь, все понимают, кто вложил в мои уста сбывшиеся слова: в России загорится небывалая и неслыханная возможность разрешения судеб человечества. Сто лет назад вдвинулся в человечество новый элемент, новая стихия, которая лежала до поры пассивно и косно, но которая, воспрянув, повлияла на мировые судьбы чрезвычайно сильно и решительно, принесла с собою конец всей прежней истории человечества, заново решила дальнейшие судьбы его. Кто – то будет спорить, что они, эти судьбы, - в руках Божиих и в которых человек почти ничего угадать не может, хотя и может предчувствовать?
НИЦШЕ:
- Шопенгауэр постеснялся и сказал об этом завуалировано: «в главных шагах жизни люди руководствуются не столько ясным пониманием того, что надо делать, сколько внутренним импульсом». Но человечество не воспользовалось этим импульсом, этим шансом, данным богом. Мораль в Европе сто лет назад была моралью стадных животных, к сожалению, такой она остаётся и сегодня, но я верил и верю сейчас: возможны или должны быть возможны многие другие, прежде всего высшие, морали. Но «стадная» мораль защищается всеми силами против такой «возможности», против такого «должны быть»; непреклонная и упорная, она твердит: «я – сама мораль, и ничто, кроме меня, не есть мораль!». При этом жрецы и церковь не боролись с этой моралью, напротив – всячески помогали новой господствующей касте Европы в её окончательной победе. В итоге, как ты и предсказал, Достоевский, окончательно потерялась вера в солидарность людей, в братство их, в помощь общества. И теперь отовсюду звучит: «Всякий за себя и для себя». Да и победившие в России коммунисты эту социальную идею, эту возможность разрешения судеб человечества пытались осуществить вне бога и вне Христа. Это тем более странно, что в основу идей коммунизма, в «Кодекс строителя коммунизма» были положены именно социальные идеи Христа.
ФРЕЙД:
- Точными оказались и мои предсказания: если место религиозной массы займёт другая масса (я имел ввиду социалистическую массу), то результатом будет та же самая нетерпимость к вне стоящим, как и во времена религиозных сражений. Коммунистическая инквизиция в итоге не уступила католической.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да, бредовые правители коммунизма исказили и переврали социализм народа русского, в сердце и душе, пусть бессознательно! верящего, что спасение - лишь в всесветным единении во имя Христово. Вот наш вековой русский социализм! Вот над присутствием в народе русском этой высшей единительно - «церковной» идеи и сегодня смеются и надругаются господа «европейцы», и не только мировые, но и сегодняшние, доморощенные, псевдоидеологи государства Российского. О, есть много и других «идей» в народе, с которыми правители России ещё не скоро сойдутся, хотя это чрезвычайно важные идеи, которых правды до сих пор! вовсе не понимают. Но теперь я лишь о главной идее народа нашего говорю, о зиждущейся в нём, судьбами Божьими, его церкви вселенской. И тут прямо можно поставить формулу: кто не понимает в народе нашем его православия и окончательных целей его, тот никогда не поймёт и самого народа нашего! Поэтому тем правителям и умникам из числа «высших деятелей», которые до сих пор не услышали меня, я бы приказал: уйдите, не гневите Бога! Ибо вы – сиюминутны, но неминуемые и опасные завалы вашего самоуверенного и тщеславного безрассудства будет разгребать, в очередной раз! многострадальный русский народ! Правители должны освободить место тем, кто готов возвести Христово дело в государственную политику, кто понимает, что православная идея – исконная и единственная! национальная идея русского народа!
НИЦШЕ:
- А с какой стати … «сиюминутники» должны освободить «тёплое местечко», греющее не только их «местечко», но и их тщеславие? И сегодня жив мой тезис: нежелание видеть то, что видят, и нежелание видеть так, как видят, есть почти первое условие для всех «тупоумных парламентариев» в каком бы то ни было смысле: правитель и парламентарий по необходимости - лжец.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Нет, надо, чтоб и в государственных организмах была признаваема та же правда, та самая Христова правда, как и для каждого верующего; и для каждого живущего «в Боге».
ДАНИИЛ:
- Но Тарабич увидел совершенно иную картину, Достоевский. Нет сегодня живущих «в Боге», ибо человеческими душами завладел даже не дьявол, а нечто похуже. Люди поверили, что их иллюзии и есть правда, хотя в их умах исчезают последние крупицы разума и правды.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Вот именно поэтому я призывал человечество, а сегодня заклинаю: хоть где - нибудь да должна же сохраняться эта Христова правда, хоть какая - нибудь из наций да должна же светить. Иначе, как я и предсказал, всё окончательно затемнится, замешается и потонет в цинизме. Хочется спросить: что, мировые правители, разве я не предугадал? Вы можете сдержать духовную грязь и низость отдельных граждан? Не можете? В таком случае как же будет жить целый - то организм народа? Я вас спросил, мировые правители, а вы, что – до сих пор не услышали? Вот, пришло последнее время, время последнего предупреждения Бога и для спасения надобен авторитет, надобно солнце, чтоб освещало. Предсказано за тысячелетия до меня: в конце времён солнце взойдёт с Востока, и для человечества с Востока начнётся новый день. Когда просияет солнце совсем, тогда и поймут люди, что такое настоящие «интересы цивилизации», но для этого всё человечество должно растоптать выставленное дьяволом знамя с надписью: «После нас хоть потоп» и вытравить из душ тезис «Всякий за себя и для себя»!
ДАНИИЛ:
- Истинно, все должны в конце времён вернуться к «жизни в Боге», иначе вскоре, буквально завтра, вообще не будет жизни – будет нравственный «потоп». Как и предсказал Тарабич, уже почти невозможно отличить мужчину от женщины - все одинаковы. На свадьбе трудно понять, где жених, а где невеста. Люди день от дня всё меньше и меньше понимают, кто они и зачем живут. Они рождаются, не зная кем были их дед и прадед, они думают, что знают всё, но не знают ничего. И к этому нечего добавить: люди должны увидеть свои духовные и нравственные нечистоты сами, либо утонут в них. Именно об этом мы все с вами в один голос, слово в слово, и говорим.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- А ведь я с ужасом спрашивал мировых правителей: неужели допустите, чтобы столь славная «цивилизация» язвенной гнилью поразила всё человечество, да тем с ним и покончила? К тому идёт – сказал я вам, ныне умершие, вашу душу … вижу я, скрючило и  перевернуло, преступные правители! К тому пришло – должны ответить мне сегодняшние правители, продолжающие вершить преступные дела предшественников своих!
ДАНИИЛ:
- Однако все стремятся максимально приблизиться к «язвенному» идеалу – к «обществу потребления». Но мир и изобилие, в которых стали жить отдельные народы после второй большой войны, есть не более чем горькая иллюзия, потому что они забыли о Боге и стали поклоняться лишь собственному человеческому разуму. А человеческий разум по сравнению с Божьей волей и Божьим знанием меньше капли воды в океане. И в этом Тарабич прав.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Так получилось и сто лет назад, человечеству не мешало бы задуматься над этим. Тогда забыли о Боге в России и вместо мечтательных учений об обустройстве обществ победили предсказанные мной простые и понятные всем, вроде: «Ограбить богатых, залить мир кровью, а там как – нибудь само собой всё вновь устроится». Так в чём же отличие современных «учений» об обустройстве обществ? А существуют ли таковые?
ШОПЕНГАУЭР:
- А ведь эти «учения» должны, обязаны существовать, поскольку воля людей не свободна, а имеет изначальную склонность ко злу, поэтому дела её всегда греховны и никогда не могут удовлетворить справедливости. Следовательно, от зла спасёт только вера, сама же вера вытекает не из намерений и не из свободной воли, а дана людям божьей благодатью и без их содействия как бы сходит извне. При современном же рационалистическом взгляде многие тезисы, основанные на Новом Завете, оказываются совершенно несостоятельными, например, противоречие между свободой воли и предвидением Божьим, к которому мы все с вами, коллеги, в той или иной степени причастны. Но, к беде человечества, правители высокомерно отмахиваются от провидения Божьего и упрямо ведут свои народы к погибели.
ДАНИИЛ:
- Есть притча. Ослица Валаама упиралась и не шла за ним, чуя беду, и он бил её. И сказал Валааму явившийся Ангел Господень: за что ты бил ослицу твою вот уже три раза? Я три раза выходил, чтобы воспрепятствовать тебе, потому что путь твой не прав передо Мною. Если бы она не своротила от Меня, то Я убил бы тебя, а её оставил живою. И сказал Валаам Ангелу Господню: согрешил я, ибо не знал, что Ты стоишь против меня на дороге.
НИЦШЕ:
- Да, многие люди спасены «ослицей – внутренним голосом - Ангелом» от неминуемой погибели. А как правители и церковь призывают прислушаться к Божьему провидению, вложенному в уста пророков – Ангелов Господних, в наши с вами, уста? А никак. Христово учение … в устах жрецов делается теперь ещё более, чем прежде, пронырливым, боязливым, всё в меньшей степени борется за «душевный мир», всё глуше призывает воздерживаться от ненависти, «любить друга и врага». Некогда божество представляло собою народ, мощь народа - теперь оно только лишь благое божество. Поистине, для богов нет иной альтернативы: или они есть воля к власти, и тогда они бывают национальными божествами, - или же они есть бессилие к власти - и тогда они делаются бесформенными и податливыми.
ДАНИИЛ:
- Но божество, Ницше, не само по себе становится бесформенным. Ибо написано: «погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну». Потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков. Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное. Господь сказал: «Вы народ жестоковыйный; если Я пойду среди вас, то в одну минуту истреблю вас». Если Он обратит сердце Своё к Себе – вдруг погибнет всякая плоть, и человек возвратится в прах. Ибо очи Его над путями человека. Он не смотрит и на лица князей и не предпочитает богатого бедному. Он полагает печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело Его. Он велик силою, судом и полнотою правосудия. Он никого не угнетает. Увы, народ грешный, народ обременённый беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные! «Во что вас бить ещё, продолжающие своё упорство? Вся голова в язвах, и всё сердце исчахло» - от Адама и Евы спрашивает Господь человеков.
ШОПЕНГАУЭР:
- Да, мудрости «книги книг» не стоит перечить, человечеству следует срочно избавиться от своего глупого и чванливого высокомерия по отношению к древней мудрости, данной людям божествами, создавшими и самих людей. Их состояние изначально лежит во зле, а теперь, в конце времён, как никогда ранее, люди нуждаются в спасении. Их дела не могут удовлетворить справедливости, не могут спасти; поэтому спасение даётся только верою, т. е. отличной от зла системой познания. Сама же вера исходит от благодати, т. е. как бы, повторяю, извне: это значит, что спасение есть нечто совершенно чуждое человеческой личности и для спасения необходимо отрицание и прекращение именно этой греховной личности.
ФРЕЙД:
- Но, с другой стороны, действие божественного правосудия неизбежно пресекалось божьей благостью: люди грешили, потом приносили жертвы или каялись, после чего были готовы грешить снова. В итоге «сама благодать» твоя, Шопенгауэр, во все времена не имела для людей существенного значения.
ШОПЕНГАУЭР:
- И этому есть объяснение. Если бы к благодати вели дела, вытекающие из мотивов и обдуманных намерений, то добродетель – основа благодати - была бы всегда только умным, методическим, дальновидным эгоизмом, и с этим ничего нельзя было бы поделать.
НИЦШЕ:
- А не забыли ли вы, спорщики, о том, что люди во все века наказываются сильнее всего за свои добродетели? Видимо, это происходит для того, чтобы они яснее понимали, что брюхо служит причиной того, что человеку не так - то легко возомнить себя Богом.
ЭПИКУР:
- И это - истина. Ведь Бог - существо бессмертное и блаженное, согласно общему представлению о боге. Поэтому следует представлять себе о боге всё, что может сохранять его блаженство, соединенное с бессмертием. Да, боги существуют: познание их - факт очевидный. Но они не таковы, какими их представляет себе толпа, потому что толпа не сохраняет о них постоянно своего представления. Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто применяет к богам представления толпы: ибо высказывания толпы о богах являются не естественными понятиями, но лживыми домыслами, согласно которым дурным людям боги посылают величайший вред, а хорошим - пользу. Именно люди, всё время близко соприкасаясь со своими собственными добродетелями, к подобным себе относятся хорошо, а на всё, что не таково, смотрят, как на чуждое.
ФРЕЙД:
- Действительно, массы во все века не знали жажды истины. Они требуют иллюзий, от которых они не могут отказаться. Ирреальное всегда имеет у них преимущество перед реальным, несуществующее оказывает на них столь же сильное влияние, как и существующее. Масса – это послушное стадо, не могущее жить без властелина. В ней настолько сильна жажда повиновения, что она инстинктивно покоряется тому, кто объявляет себя её властелином. Совершенно очевидно, что священники поддерживают в массах религиозную покорность только ценой очень больших уступок человеческой природе с её влечениями.
ШОПЕНГАУЭР:
- И это так, никто не спорит. Но, как ни различны религиозные догматы народов, у всех добрый поступок сопровождается невыразимым довольством, а дурной - бесконечным отвращением; первого не колеблет никакая насмешка, от последнего не разрешит никакое отпущение духовника. Скорее совы и летучие мыши спугнут солнце обратно к востоку, чем какая – либо система познаний, выраженная с достаточной убедительностью и ясностью, подвергнется изгнанию.
НИЦШЕ:
- Правильно говоришь. Вот христианство и взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно - сильных натур, так как оно научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушения. И эта так называемая истина должна незамедлительно быть изгнана, если люди хотят начать жить в «благодати». Да, Эпикур, нечестивые священники должны устранить богов толпы, прекратить поддерживать её низменные влечения.
ДАНИИЛ:
- А что толпа, что люди? Они думают, что тысячелетняя мудрость их не касается – «сами с усами». Говорят они в сердце своём: я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды; а не знают, что несчастны и жалки, и нищи и слепы и наги. Им бы купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы их, и глазною мазью помазать глаза свои, чтобы видеть. Именно этот библейский призыв должны услышать сегодняшние молодые люди, если не хотят слиться с безнравственной, морально нищенствующей, жалкой и срамной, толпой. Впрочем, и Тарабич предсказал: все так называемые учёные люди думают, будто всё узнали и всему научились. Эти «всё знающие» люди, кричащие громче всех, и являются главным препятствием нравственному пониманию, но разумные из молодых людей призовут к моральному самопознанию. Вот тогда люди увидит, как горько обманывали себя, пока слушали «учёных». Когда это случится, люди будут очень жалеть, что не понимали этого раньше, потому что это так просто понять: только мораль и добродетель вернёт им человеческий облик и они вновь вернутся к благодати – основам человеческой жизни.
ШОПЕНГАУЭР:
- Согласен, но не совсем. Нужно понимать, что мораль вообще не в силах создать истинной благодати: она должна вытекать из познания, видящего в чужом индивиде то же существо, что и в собственном. Ибо добродетель, хотя и вытекает из познания, но не из абстрактного, выражаемого словами. Если бы она проистекала из абстрактного познания, то ей можно было бы научить, морально улучшить каждого. Но это совсем не так. Напротив, лекциями по этике или моральными проповедями так же нельзя создать добродетельного человека, как никогда не могли породить поэта все эстетики, начиная с аристотелевских. Нельзя обучить желанию.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да, сегодняшней молодёжи, к сожалению, читать лекции по морали это всё равно, что спящему чрезвычайно угрюмому человеку показывать весёлые картинки. И всё же «обучить желанию» можно. Для этого нужна высшая идея, без которой существование как человека, так и нации никогда не станет полноценным. А высшая идея на земле лишь одна и именно - идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные «высшие» идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из неё одной вытекают. Эту идею мою при жизни я не оспаривал, выставив голословно. Разом не объяснишь, а исподволь будет лучше, впереди ещё будет время – так я сказал. Вот, пришло время не оспаривать, а принимать мою идею и возводить в статус мировой.
ШОПЕНГАУЭР:
- А как это выполнить? Ведь человек всегда предоставлен самому себе, как во всяком деле, так и в самом главном. Он сам для себя выбирает идеи, а потом живёт в производных своих идей. При этом всегда человек надеется, что божественные силы ему помогут. Но напрасно он творит себе богов, чтобы молитвами и лестью выпросить у них то, что может сделать только сила его собственной воли. А какова воля современных людей? В чём их «высшая» идея, Достоевский? Как они понимают свой собственный долг в деле продления дальнейшего существования человечества?
НИЦШЕ:
- Вот именно, осознание собственного долга чрезвычайно важно. Народ идёт к гибели, если он смешивает свой долг с понятием долга вообще. Что может действовать разрушительнее того, если заставить человека работать, думать, чувствовать без внутренней необходимости, без глубокого личного выбора, без удовольствия, как автомат «долга»? Поэтому народ, который ещё верит в самого себя, обязательно должен иметь и своё собственное божество, свою «высшую идею» - свою национальную идею. Только тогда он будет чтить условия, благодаря которым он поднялся, - свои добродетели. Народ, благодарный за своё существование, благодаря «высшей идеи» - национальной идеи, нуждается, тем не менее, в божестве для выражения этой благодарности. Такое божество должно иметь силу приносить пользу или вред, быть другом или врагом; ему удивляются как в добре, так и в зле.
ФРЕЙД:
- На том и порешили: один бог силён и благ, человек же слаб и грешен. Говоря о благодарности божеству, следует отметить: безнравственность во все времена находила в религии не меньшую опору, чем нравственность. Так? Тогда, если религия не может продемонстрировать ничего лучшего в своих усилиях дать человечеству счастье, культурно объединить его и нравственно обуздать, то неизбежно встаёт вопрос, не переоценивают ли люди её необходимость для человечества и мудро ли они поступают, основываясь на ней в своих культурных запросах? Разве взращенное церковью «божество» приносит пользу? И благодарен ли народ этому «божеству»? 
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но есть и другая сторона. Безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, а дар великодушия есть дар вечный, родившийся вместе с народом, и тем более чтимый, если и в сегодняшнем продолжении незаслуженно выпавших тягот, таких как олигархическое рабство, непролазная нищета он всё - таки стремиться уцелеть в сердце народа. Ибо грех есть дело преходящее, а Христос - вечное. Народ грешит и пакостится ежедневно, но в лучшие минуты, во Христовы минуты, он никогда в правде не ошибётся. То именно и важно, что идеал не только нравственного выживания человечества, но и самой жизни – Христос. Именно с Христом в эти высшие, роковые минуты окончания времён народы одержат победу в битве с дьяволом за богоугодное, всемирное дело - за добродетель, за своё бессмертие.
ФРЕЙД:
- То – то я вижу: русская душа отважилась сделать вывод, что грех – необходимая ступенька к наслаждению всем блаженством божественной милости, то есть в принципе богоугодное дело!
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Ну, не совсем так. Ещё одно моё предсказание сбылось: проснувшаяся сто лет назад в России великая идея вознесла сотни тысяч и миллионов душ разом над косностью, цинизмом, развратом и безобразием, в которых купались до того эти души. Русские люди издревле могут призвать не только к топору, но и к добродетели, дорогой Фрейд.
НИЦШЕ:
- И всё - таки я буду говорить о том, что не добродетель сама по себе, но полнота способностей, добродетель свободная от моралина. Слабых и неудачников не должно быть: первое положение любви к человеку. Проблема не в том, как завершает собою человечество последовательный ряд сменяющихся существ, но какой тип человека следует взрастить как более ценный, более достойный будущности. Этот более ценный тип уже существовал нередко, но лишь как счастливая случайность. Однако и сегодня взращивается тип человека противоположного типа: типа домашнего животного, стадного животного, больного животного.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Раз уж мы упомянули русскую душу, то правители России должны осознать: если они хотят не только не потерять молодое поколение, но и взрастить «тип, достойный будущности» то следует чётко понимать, что успех придёт только в слиянии духа народа, познанной истины и усилий государства по воспитанию добра. Нашла подтверждение и моя аксиома: чтоб судить о нравственной силе народа надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя бы и в большинстве своём унизился, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придёт тому срок. Вот, этот срок пришёл, но никто из правителей не озаботился укреплением духа народа, ни один из олигархов не прилагает никаких усилий по воспитанию добра. Так и продолжают жить вне Христа на свою погибель.
НИЦШЕ:
- Я сейчас не буду говорить ни о каком конкретно народе, но, конечно, если народ погибает, если он чувствует, что окончательно исчезает его вера в будущее, его надежда на свободу, если покорность начинает входить в его сознание, как первая полезность, если добродетели подчинения являются необходимыми условиями его поддержания, то и его божество должно также измениться.
ЭПИКУР:
- Для этого люди должны обратиться к благоразумию, поскольку начало всего и величайшее благо и есть благоразумие. Поэтому благоразумие дороже даже философии. От благоразумия произошли все остальные добродетели; оно учит, что нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. Ведь все добродетели по природе соединены с жизнью приятной, и приятная жизнь от них неотделима. В самом деле, кто выше человека, благочестиво мыслящего о богах, свободного от страха перед смертью, понимающего, что высшее благо легко исполнимо и достижимо, смеющегося над судьбой, которую некоторые вводят как владычицу всего? Напротив, одни события происходят в силу необходимости, другие - по случаю, а иные зависят от людей, они не подчинены никакому господину. В самом деле, лучше было бы следовать мифу о богах, чем быть рабом судьбы; миф даёт намёк на надежду умилостивления богов посредством почитания их, а судьба заключает в себе неумолимую необходимость.
ДАНИИЛ:
- Тогда возникает вопрос. Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму? Ужели «ящик с картинками»? Покайтесь, молодые люди: начало человеческой мудрости – почитание мудрости Господа; только «конченные» глупцы презирают мудрость и наставления. И это – так. Но до сих пор нет ответа на извечный вопрос Господа: доколе, невежды, будете любить невежество? доколе буйные будете услаждаться буйством? доколе глупцы будете ненавидеть знание? Ведь упорство невежд убьёт их, и беспечность глупцов погубит их. Если люди начнут призывать знание и взывать к разуму, если начнут искать его, как серебра, и отыскивать его, как сокровище, то уразумеют божественную истину и найдут познание о Боге. Ибо Господь даёт мудрость; из уст Его – знание и разум, приятные душе, дающие оберегающую рассудительность, благоразумие и спасительный разум.
ШОПЕНГАУЭР:
- И люди должны думать, философствовать об этом. Ибо жизнь - милость богов, а бла¬гою дела¬ет её разум, фило¬со¬фия, кото¬рой люди и обя¬за¬ны больше, чем богам, настоль¬ко же, насколько бла¬го в жиз¬ни - лучший дар, неже¬ли сама жизнь, если глубоко вникнуть. С другой стороны, это было бы так, когда бы и сама фило¬со¬фия не была нис¬по¬сла¬на бога¬ми, кото¬рые нико¬му не дали её зна¬нья, но всем - спо¬соб¬ность к ней. Ведь если бы они сде¬ла¬ли это благо все¬об¬щим и люди рож¬да¬лись бы разум¬ны¬ми, мудрость поте¬ря¬ла бы луч¬шее из того, что в ней есть. Именно поэтому пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устаёт заниматься философией; ведь никто не бывает ни недозрелым, ни перезрелым для здоровья души. Так было в прошлые века. А думают ли люди о здоровье своей души сейчас? Или за них это делает … «ящик с картинками»?
ЭПИКУР:
- Чтобы «ящик с картинками» не завёл, как баранов, на скотобойню, именно молодому поколению нужно понимать, что самое цен¬ное и высо¬кое в здоровой душе то, что это «здоровье» не идёт к людям само, но каж¬дый обя¬зан лишь себе и от дру¬го¬го ничего не полу¬чит. За что было бы чтить философию, позволяющую достигнуть вершин самопознания, если бы она, философия, зави¬се¬ла от чужой мило¬сти? Её труд один: отыски¬вать исти¬ну обо всех делах божеских и чело¬ве¬че¬ских. С нею нераз¬луч¬ны справедли¬вость, бла¬го¬че¬стье, совест¬ли¬вость и про¬чие её спут¬ни¬ки - свя¬зан¬ные и согласные меж¬ду собою доб¬ро¬де¬те¬ли. Она должна научить чтить всё боже¬ст¬вен¬ное и любить всё человеческое, научить, что в руках богов - власть, а меж¬ду людь¬ми – любовь, содружество.
НИЦШЕ:
- Да, любить человека ради Бога – это было всегда самое благородное, но и самое отдалённое чувство из всех возможных к достижению людьми. Потому что любовь к человеку, без какой - либо освящающей её и скрытой за нею цели, в понимании обычного человека, есть больше глупость и животность. Между тем, это влечение к человеколюбию должно получить прежде от некоего высшего влечения свою меру, свою утончённость, свою крупицу соли и пылинку амбры. Поэтому кто бы ни был человек, впервые почувствовавший и «переживший» это, – да будет он навсегда святым и достойным почитания как человек, полёт которого был до сих пор самый высокий, а его заблуждение - самое прекрасное!
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но, к сожалению, не в почитании ныне купается этот человек, Ницше. Высокое влечение к человеколюбию окончательно загадили низменные влечения «цивилизации». Согласитесь, утраченный образ Христа сегодня пока ещё сохраняется во всём свете чистоты своей только в православии. Именно из России и должно возвыситься новое слово миру, которое вновь спасёт человечество. Ведь сердечное знание Христа и истинное представление о Нём существует вполне, оно передаётся из поколения в поколение. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по - своему. Названием же православного, то есть истиннее всех исповедующего Христа, он гордится более всего. В этом нет никакого сомнения, но «вера без дел мертва».
НИЦШЕ:
- Поддерживаю тебя, Достоевский. Сегодня, как никогда ранее, необходимо именно новое поведение, но не новая вера. Ибо Царство Небесное есть состояние сердца, а не что - либо, что «выше земли» или приходит «после смерти». В Евангелии недостаёт вообще понятия естественной смерти: смерть не мост, не переход, её нет; она принадлежит к совершенно иному, только кажущемуся, миру, имеющему лишь символическое значение. «Час смерти» не есть христианское понятие. «Час», время, физическая жизнь и её кризисы совсем не существуют для учителя «благовестия». Однако «Царство Божье» вовсе не есть что - либо, что можно ожидать; оно не имеет «вчера» и не имеет «послезавтра», оно не приходит через «тысячу лет» - это есть опыт сердца; оно повсюду, оно нигде.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Ты прав, Ницше. «Царство Божье» без опыта сердца – это обман. Бесспорно: только в православии одном до сих пор сохранился божественный лик Христа во всей чистоте. И главнейшее предызбранное назначение народа русского в судьбах всего человечества и состоит в том, чтоб сохранить у себя этот божественный образ Христа во всей чистоте, а сегодня, в конце времён, явить этот образ миру, потерявшему пути свои!
НИЦШЕ:
- Вот на этот счёт моя аксиома: безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времён – правило.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Вот так и получается, что для господ правителей с чугунными идеями любовь к человечеству и счастье его - всё это так дёшево, всё так удобно устроено, так давно дано и написано, что и думать об этом не стоит. При жизни я говорил об этом бездоказательно, но сейчас я громогласно объявляю: любовь к человечеству немыслима, непонятна и невозможна без совместной веры людей в бессмертие души человеческой. Те же, которые, отняв у человека веру в его бессмертие, хотят заменить эту веру (в смысле «высшей» цели жизни) «любовью к человечеству», неким патриотизмом именно те подымают руки на самих же себя; ибо вместо любви к человечеству насаждают в сердце потерявшего веру лишь зародыш ненависти к человечеству. Эта мысль мудрёнее мудрости и если она в ближайшее время не станет в человеческой жизни аксиомой – исчезнет и сама жизнь человеческая.
НИЦШЕ:
- А пока цинизм продолжает быть единственной формой, в которой пошлые души соприкасаются с тем, что называется искренностью и «любовью к человечеству». Поэтому высшему человеку следует навострять уши при каждом более крупном и утончённом проявлении цинизма и поздравлять себя каждый раз, когда прямо перед ним заговорит бесстыдный скоморох или научный сатир.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Я даже утверждаю, что любовь к человечеству вообще есть, как идея, одна из самых непостижимых идей для человеческого ума. Именно как идея. Её может оправдать лишь одно чувство. Но чувство то возможно именно лишь при совместном убеждении в бессмертии души человеческой.
НИЦШЕ:
- Во  всяком случае, если человечество не хочет погубить себя планомерным всеобщим усыплением и опошлением цинизма, то должно быть найдено в неизвестном доселе размере знание условий культуры как научное мерило для вселенских целей. В этом состоит огромная задача сегодняшних великих умов, в первую очередь – из числа молодёжи.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да, искусство искони призвано поддерживать в обществе высшую жизнь и будить души. Истинное искусство должно идти вразрез с грузным и порочным усыплением душ и созданиями своими взывать к идеалу, рождать протест и негодование, волновать общество и нередко заставляет страдать людей, жаждущих проснуться и выбраться из зловонной циничной ямы. К беде человечества в современном мире нет истинных Творцов, ведущих людей к свету, есть только убогие одноразовые ремесленники, кривляющиеся скоморохи, придурковатые научные сатиры, обслуживающие пошлые запросы толпы.
ДАНИИЛ:
- А ведь всё так просто. Нужно только сердцем и душой услышать тысячелетнюю заповедь Господа, высеченную на скрижалях. Заповедь сия не недоступна и не далеко. Она не на небе, и не за морем, но весьма близко: она в устах, чтоб исполнять её. И да будут слова этой заповеди в сердцах людей, и пусть они внушают их детям, и пусть говорят об них, сидя в доме и идя дорогою, и ложась и вставая. И пусть люди навяжут их в знак на руку, и да будут они повязкою над глазами. И пусть напишут их на косяках домов и на воротах.
ФРЕЙД:
- Весьма и весьма грустно, но сегодня все жестокие, грубые, разрушительные инстинкты, дремлющие в человеке как пережиток первобытных времён, неудержимо пробуждаются пошлой толпой в людях с разрушительной силой для свободного и безумного удовлетворения животных влечений. Так происходит всегда в преддверии катастрофических кризисов в человеческой жизни. А катастрофа не за горами: правители, так называемые великие умы, люди искусства скорее потакают и приветствуют эти низменные проявления, чем стремятся повести людей к высокому, к благодати, к добродетели, к бессмертию.
ЭПИКУР:
- Благородная, высокая душа называется богом, нашедшим приют в человеческом теле. Достижимо ли это? Запросто! Достаточно не повиноваться Богу, а соглашаться с ним и следовать за ним не по необходимости, а от всей души. Достаточно жить с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говорить с богом так, будто тебя слушают люди. Этот принцип полезно удержать в памяти молодым людям – вот тогда они все станут Богами!
ДАНИИЛ:
- А до богов ли им, Эпикур? Им бы, несмышлёнышам, понять, что слова «если отцы ели кислый виноград, то у детей на зубах – оскомина» к ним не имеют никакого отношения, ибо каждому из … отцов завтра предстоит умирать именно за своё собственное беззаконие. Наступили дни, когда человечество во имя своего же спасения должно срочно вернуться к завету, вложить его во внутренность каждого и написать на человеческих сердцах. И вот тогда не нужно будет учить друг друга «познай заповедь Господа», ибо все, от малого до великого, будут сами стремиться к её исполнению. А для этого разумные из народа должны вразумить многих, хотя будут несколько времени страдать. И во время страдания своего будут иметь некоторую помощь, и многие присоединятся к ним. Ибо Господь сказал: Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели богослужения.
НИЦШЕ:
- А в чём состоит Боговедение, с чем должны повести борьбу разумные из народа? С геометрически расползающейся безнравственностью и вседозволяющей бездуховностью … «кислого винограда». Молодое поколение должно сделать изобретением людей добродетель, она, добродетель, будет их глубоко личной защитой и потребностью: во всяком ином смысле добродетель только опасность – только «богослужение». Что не обусловливает жизнь, то вредит ей: добродетель только из чувства уважения к понятию «добродетель» вредна. «Добродетель», «долг», «добро само по себе», доброе с характером безличности и всеобщности - всё это химеры, в которых выражается упадок, крайнее обессиление жизни. Самые глубокие законы сохранения и роста повелевают как раз обратное: чтобы каждый находил себе свою добродетель.
ЭПИКУР:
- Казалось бы, что сложного? Так, Ницше? Ведь человек – разумное существо; значит для него высшее благо – выполнить то, ради чего он рождён. Но как можно вернуть к здравомыслию и добродетели тех, кого не удерживает никто, а гонит к пороку целая толпа? Толпе приходится уподобиться: не признав своим, она тебя и не полюбит. Тогда как может стать дорог народу тот, кому дорога добродетель? Как объяснить народу, что учиться добродетели – это значит отучаться от пороков? Да, труднее сохранить честные намерения, чем возыметь их, но ведь и добродетели нельзя разучиться. Только вот сегодня ни у кого даже и мыслей не возникает пойти против запросов низменной толпы – все «разумные» наперебой, расталкивая друг друга локтями, стремятся первыми угодить ей.
ФРЕЙД:
- Именно поэтому масса, толпа ещё в большей степени поддаётся тлетворному внушению, она легковерна, она лишена критики, невероятное для неё не существует. Чувства массы становятся всё проще и порочнее, масса утратила сомнения и колебания, более того, масса в своей стадной животности уже утратила и способность анализировать истинность или ложность своих аргументов, всё больше и больше укрепляясь в сознании своей силы и непогрешимости. Она столь же нетерпима, как и доверчива к авторитету, продвигающему свои идеи. Она уважает силу и засасывающую своей пошлостью распущенность, поэтому совершенно не поддаётся воздействию добродетели и доброты, для неё это - лишь своего рода слабость, ничего кроме высокомерного презрения не вызывающая. Она требует от своих героев силы и даже насилия. Она хочет, чтобы ею владели, чтобы её подавляли. Она хочет бояться своего властелина. Она не знает ни человеколюбия, ни добродетели, сваливая отдельные личности в звериную толпу, ненавидящую всё человечество, любящую только себя. А задумываются ли люди над тем, кто её, массу, с крайней степенью извращения насилует сегодня?
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Фрейд, мы же определили, им нечем думать: у них вместо голов - «ящики с картинками». В своё время я говорил: самый грубый из народа постыдится мыслей и побуждений … «высших деятелей», и с отвращением отвернётся от большей части их дел. А почему? Потому что в душах добродетельных людей жил Христос и они не понимали, что можно наедине, за дверями, когда никто не подглядывает, делать про себя пакости и считать их вполне нравственно дозволенными, единственно потому, что нет свидетелей и никто не подглядывает. А что сегодня взахлёб восхваляется … «высшими деятелями», властелинами? Именно эта гаденькая черта бесстыдства! Она цинично повсеместно прививается и рекламируется … «героями». По вековым же понятиям русского народа, которые сегодня, к сожалению, едва - едва выживают в нём, то, что пакостно на миру, пакостно и за дверями. Ужасно, но пакостного на миру стало в сотни раз больше, а «двери» - все сорваны с петель! И «высшие деятели» … «герои»  гаденько уподобились именно пакостникам, находящим наслаждение в отвратительной пошлости и смердящей безнравственности!
ШОПЕНГАУЭР:
- Да, люди напрочь забыли, что добрые помыслы и чистая совесть дарят уверенную радость, ещё сильнее проявляется эта радость при каждом добродетельном поступке. А что испытывает человек, лишённый добродетели? Он чувствует себя окружённым чуждыми и враждебными явлениями, и всё своё упование он возлагает на собственное благополучие; счастливая же радость окружающих его людей вызывает в нём только звериную озлобленность и животную ненависть. А вот добродетельный живёт в мире дружественных явлений: благо каждого - его собственное благо! Если же знание человеческого жребия вообще не наполняет радостью его души, то постоянное убеждение, что его собственная сущность находится в окружении всего живого и доброго, сообщает ему всё - таки известное равновесие и даже светлое настроение.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Какая россыпь светлых слов! Каков возвышенный призыв к божественному разуму и человеческой добродетели! Но, дорогой Шопенгауэр, все твои россыпи живого и доброго уничтожены сто лет назад, как только была уничтожена в человечестве вера в своё бессмертие. Я же предсказал: исчезнет вера в бессмертие, в тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать человеческую, не животную, жизнь. Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного, всё будет позволено. И об этом я предупреждал «высших деятелей» и «авторитетов» человечества, да не услышали, не вняли моему предупреждению. Друзья, а услышат ли нас … «авторитеты» сегодня, в конце времён? И вернут ли веру людей, нет, не в «Боженьку», но веру человечества в свою добродетель - в своё бессмертие?
ДАНИИЛ:
- На твой, Достоевский, вопрос я отвечу так. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Как вышел человек нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришёл, и ничего не возьмёт от труда своего, что мог бы он понесть в руке своей. Во все времена для человека не было ничего лучше, как наслаждаться делами своими: потому что это – доля его, ибо кто приведёт его посмотреть на то, что будет после него? Но ведь и мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни всё будет забыто, и, увы! мудрый умирает наравне с глупым. Люди не задумываются: участь сынов человеческих и участь животных – участь одна; как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом. Но кто из наивных, кичливых, безосновательно самоуверенных и самодовольных человеков наверняка знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю, вместе с телом, как и тело человеческое сходит туда же?
ЭПИКУР:
- А каков он, не животный, но «человеческий дух»? Звери бегут только при виде опасности, а убежав, мгновенно не испытывают страх. У людей же ещё долго бушует в висках кровь. Лев и в одиночестве, убежав от охотников, тут же с аппетитом съест оленя; человек же в новогоднюю ночь хочет общения и не притронется к еде, если к нему вдруг не придёт любимый человек. Я восхищён неохватной мудростью слов, сказанных после меня: если Дух Того, Кто воскресил из мёртвых Иисуса, живёт в вас, то Воскресивший Христа из мёртвых оживит и ваши смертные тела Духом Своим, живущим в вас. У кого на плечах не «ящик с картинками» - тот поймёт, в чём разница между львом, убежавшим от охотников, и человеком, оставшимся в одиночестве в новогоднюю ночь. 
ШОПЕНГАУЭР:
- Замечательно сказано! Но мне так кажется, что современный человек и в новогоднюю ночь, вдруг оставшись один, наедине с «ящиком», с аппетитом, простите, сожрёт всё новогоднее угощение, приготовленное для «любимого» человека. Может быть, я не прав. Пусть люди задумаются вот над чем: животное узнаёт смерть лишь в самой смерти; человек же сознательно приближается с каждым часом к своей смерти, и это иногда вызывает тревожное раздумье о жизни даже у того, кто ещё не постиг в самой жизни этого характера вечного уничтожения. Главным образом поэтому человек и создал себе, как мы с вами, коллеги, говорили философию и религию, от которых сегодня окончательно отказалось человечество, тем самым уровняв свой «человеческий дух» с духом животных.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да, не имея инстинкта животных, по которому те живут и устраивают жизнь свою безошибочно, люди гордо продолжают отвергать и религию, и философию – краеугольные основы общества, вознадеясь на науку, забыв, что для такого дела, как создать общество, наука всегда будет всё равно как в пелёнках. Тут, казалось бы, даже противоречие: если жизни так много, то есть кроме земной ещё предполагается и бессмертная, то для чего бы так дорожить земною - то жизнью? А выходит именно напротив, ибо только с верой в своё бессмертие человек постигает всю разумную цель свою на земле. Без убеждения же в своём бессмертии связи человека с землёй порываются, становятся тоньше, гнилее, теряется высший смысл жизни. Если убеждение в бессмертии так необходимо для бытия человеческого, то, стало быть, оно и есть нормальное состояние человечества, а коли так, то и самое бессмертие души человеческой существует несомненно. Словом, идея о бессмертии - это сама жизнь, не «загробная», а именно живая жизнь, её окончательная формула и главный источник истины и правильного сознания для человечества.
ДАНИИЛ:
- Исследовать и испытать мудростью всё, что делается под небом – это тяжёлое занятие, в отличие от животных, дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нём. Жизнь циклична, а потому всегда бывает нечто, о чём говорят: смотри, вот это новое; но это уже было в веках, бывших прежде: идея и смысл неизменны, меняются только «масштаб» и «оформление». Но нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после. Человеки думают, что «творят» историю, прошибая лбом себе дорогу; куда мудрее было бы иногда обращаться за советом к прошлой мудрости. Именно поэтому люди никогда и не могли до конца воспринять всю божественность «формулы» Достоевского, его «главного источника истины». 
НИЦШЕ:
- Так было. Но настало окончание времён и ты, Даниил, восстал для получения твоего жребия в конце дней, предсказанных для человечества пророками, включая и нас всех. Придуманный мной пророк - Заратустра сказал о твоём, ныне наступившем, времени: «Теперь я люблю Бога; людей я не люблю. Человек слишком несовершенен. Лучше взять у них часть их ноши и неси вместе с ними – это будет для них лучше всего! И если давать им, то не больше милостыни, да ещё заставить просить её. Настало время человеку поставить себе цель. Пора ему посадить росток высшей надежды своей. Пока ещё изобильна и щедра земля его: но уже пришло время – становится она скудной и бессильной, ни одно высокое дерево уже не сможет вырасти на ней. Горе! Вплотную приблизилось время презреннейшего человека, который не в силах уже будет презирать даже самого себя!». Сказал я это сто лет назад. Что, презреннейшие, нет сил презирать даже себя? – хотелось бы задать человечеству вопрос.   
ДАНИИЛ:
- И услышал я голос Господа: кого Мне послать спасать человечество? И я сказал: вот я, пошли меня. И Он сказал: пойди и скажи народу: слухом услышите, и не уразумеете; очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце народа, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их. А исцеление наступит только тогда, когда люди поймут, что им должно принять не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное им от Бога, что и должно возвышаться не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святого, соображая духовное с духовным. И вот тогда люди воспримут «окончательную формулу и главный источник истины»: они – храм Божий, и Дух Святой живёт в них, и только «возлюбив друг друга» они перестанут презирать себя, выживут и не погибнут – в этом и состоит человеческое бессмертие. Ты об этом говоришь, Достоевский?
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но возлюбить человека, как самого себя по заповеди Христовой, - невозможно. Не только масса, толпа, но и закон личности на Земле связывает. «Я» препятствует. Один Христос мог, но Христос был вековечный идеал, к которому по закону природы должен в конце времён стремиться человек. Между тем, после появления Христа, как идеала человека во плоти, как «духа мира сего», стало ясно как день, что высочайшее, последнее развитие (по Ницше) личности, в самом конце этого развития, в самом пункте достижения цели – в конце времён, именно и должно дойти до того, чтоб человек нашёл, сознал и всей силой своей природы убедился, что высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего «Я», - это как бы уничтожить это «Я», отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно. И это величайшее счастье. Таким образом, закон «Я» сливается с законом гуманизма, и в слитии оба, и «Я» и «Все», взаимно уничтоженные друг для друга, в то же самое время достигают и высшей цели своего индивидуального развития каждый особо.
НИЦШЕ:
- Да, само «Я» и весь хаос его противоречий честнее всего свидетельствует о бытие своём: творящее, оценивающее, жаждущее «Я» – есть мера и ценность всех вещей. И это «Я», самое правдивое свидетельство бытия, говорит о теле и стремится к нему, даже когда предаётся страстным мечтам и трепещет разбитыми крыльями. Однако как мне сегодня оценивать мой призыв к людям: всё честнее учится оно говорить, это «Я»; и чем больше учится, тем больше находит слов, чтобы хвалить тело и землю. Ой, так ли? И неужели сегодня новой гордости может научить «Я»: не прятать голову в песок небесных абстракций или, напротив, с головой не опускаться в нечистоты, но высоко держать её, эту голову, созидающую смысл земли?! Тем не менее, я, хоть и без прежней уверенности, продолжаю призывать: пусть новая воля воспримет тот путь, по которому ранее шли слепо и наугад, и охотно следовать ему, и восхвалять его, и не отклоняться от него в сторону, тайком, подобно больным и умирающим. Предмет этой воли – земная добродетель: в ней мало мудрости и совсем мало смысла, понятного всем. Но эта птица должна! свить гнездо своё и начать высиживать золотые яйца!
ДАНИИЛ:
- Зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. А кто зажжёт эту свечу? Ведь, Ницше, твоих «творящих, оценивающих, жаждущих» крайне мало, мало тех, кто способен прозревать общую опасность, заключающуюся в том, что сам «человек» вырождается – ты так сказал. Впрочем, как мало и тех, кто, нет, не слепо верит, но вполне осознанно и ясно понимает, что путями человеков руководит Дух и подкрепляет их в немощах их; ибо они не знают, о чём молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за них воздыханиями неизреченными. И тогда Господь посылает пред людьми Ангела хранить их на пути, Он открывается в видении, говорит во сне.
ШОПЕНГАУЭР:
- Да, люди видят сны, а не сон ли вся их жизнь? Или, определеннее: есть ли верное мерило для различения между сновидениями и действительностью, между грёзами и реальными объектами? И где место в этих грёзах земной добродетели, которую, вроде, должен хранить Ангел, хоть в ней, как сказал Ницше, мало мудрости и совсем мало смысла, понятного всем? Глубокий сон, пока он длится, ничем не отличается от смерти, он отличается от неё только своим отношением к будущему, т. е. пробуждением. Смерть - это сон, в котором забывается индивидуальность, всё же другое опять просыпается, или, скорее, оно совсем и не засыпало. Для человечества скоро наступит «пробуждение» - люди поймут и признают, что ими руководит иной разум.
НИЦШЕ:
- Я понимаю, что моё умничанье в сравнении с мудростью мудрых и разума «иного» ничего не стоит, но просто хочу поубавить спесь сегодняшних «великих» умов, для которых понятие духа, добродетельной души не существует, правда, если их ум способен понять мои мысли. То, что люди переживают в сновидении, точно так же составляет часть внутреннего мира души, как и что - нибудь пережитое «действительно»: оно делает людей богаче или беднее, даёт одной потребностью больше или меньше, и в конце концов среди белого дня и даже в самые светлые минуты бодрствующего духа до некоторой степени убаюкивает людей то, к чему они приучены сновидениями. Положим, что кто - нибудь часто летал во сне и наконец при всяком сновидении чувствует в себе силу и искусство летать, как своё преимущество. Ему присуще в высшей степени завидное счастье: разве такому человеку, который считает для себя возможным по малейшему импульсу описывать всякие виды дуг и углов, – которому знакомо чувство известного божественного легкомыслия, знакомо движение «вверх» без напряжения и принуждения, движение «вниз» без опускания и снижения – без тяжести! – разве человеку, испытавшему это и привыкшему к этому в своих сновидениях, слово «счастье» не явится в конце концов в иной окраске и значении также и наяву! разве не должен он иначе желать счастья? «Полёт» в таком виде, как его описывают поэты, должен казаться ему, по сравнению с этим «летанием», слишком земным, мускульным, насильственным, уж слишком «тяжёлым».
ЭПИКУР:
- Люди восхитятся твоими художественными рассуждениями, Ницше, и задумаются, если вдруг ясно осознают, что они каждый день умирают, потому что каждый день отнимает у них частицу жизни, частицу Духа, укорачивает возможность ощущения божественного «Полёта», так ярко и осязательно тобой воспроизведённого. А кто из сегодняшних … «поэтов» способен своим …  умом охватить единую «летательную» природу Духа и души и продолжить воспевать твой пока никем не понятый «Полёт»? Есть такие? А есть ли философы, как их … блогеры, способные не поэтической строкой, но простыми словами объяснить человечеству, что все их души, до единой, – дети Единого Духа? Я хочу отметить, друзья, что из всей нашей беседы здравомыслящие люди должны сделать для себя грозный вывод: человечество смертельно больно. И как всяким тяжелобольным временное улучшение заменяет здоровье, так и тем людям, которые прислушаются к нашей беседе, станет легче и чище на душе, но они должны понимать, что лекарства не помогут, если не задержаться в теле. Впрочем, люди умирают не потому, что хворают, а потому, что живут.
ФРЕЙД:
- Но люди не хотят усложнять свою жизнь и не задумываются о «летательном», думая только о телесном. К сожалению, не только простые люди, но и не все «великие умы» поймут и меня до конца. Я продолжу Ницше и скажу о телепатических посланиях, которые не имеют никакого отношения к сновидениям, природа которых заключается в особом процессе «работы сновидения». При этом отдельно отмечу: «летательный», божественный «Полёт» Ницше и телепатические послания – это близнецы – братья одного и того же отца – Святого, Единого Духа. В отличие же от простого сна телепатические «сновидения» в чистом виде – это телепатический опыт в состоянии сна. Сновидения идут изнутри и являются продуктами психической жизни, тогда как «телепатическое сновидение» предполагает, что оно представляет собой восприятие чего - то внешнего, по отношению к чему психика остаётся пассивной и принимающей. Можно привести миллион примеров, когда телепатический опыт в состоянии сна из «опыта» превращался в абсолютно реальное жизненное событие, как отметил Ницше, - в «действительность». Людей, переживших подобные «опыты», - тысячи в каждом поколении; людей, которые во сне получали «телепатические послания», приведшие к важнейшим научным открытиям, – десятки за всю историю человечества, но «телепатических пророков» - единицы. Только вот люди верят рассказам миллионов, охотно пользуются результатами открытий десятков «снотелепатов», но совершенно не верят единицам из них, говоря, что это явью не станет никогда, потому что не может быть никогда.
ШОПЕНГАУЭР:
- Но мы – то с вами, коллеги, понимаем, что человек, призванный к великим подвигам какого - нибудь определённого рода, от юности своей скрыто чувствует это внутри себя и работает в этом направлении. Ибо его Ангел и наяву своей помощью, и во сне наставлениями и подсказками постоянно напоминает и внушает слова Господа – Единого Духа: прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и освятил тебя: учёным ли, писателем ли, пророком ли для народов поставил тебя. Господь говорит через Ангела: не говори «я молод» или «у меня нет знаний»; ибо ко всем, к кому Я пошлю тебя или всё, что Я скажу тебе исполнить, и всё, что повелю тебе, скажешь, пойдёшь и сделаешь.
ДАНИИЛ:
- Вот поэтому смертным, полностью лишённым способности ощутить «божественное легкомыслие Полёта» ещё труднее, почти невозможно, понять «действительное легкомыслие» слов Христа: «Слово же, которое вы слышите, не есть Моё, но пославшего Меня Отца. Утешитель же, которого пошлёт Отец во имя Моё, научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам. Когда же придёт Утешитель, он будет свидетельствовать о Мне. Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошёл; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придёт к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам. И Он пришед обличит мир о грехе и о правде и о суде. О грехе, что не веруют в Меня; о правде, что Я иду к Отцу Моему, и уже не увидите Меня; о суде же, что князь мира сего осуждён». Всё это мы с вами, пока непризнанные Пророки мои, обстоятельно и достаточно подробно обсудили выше и пришли к выводу, что «последнее время» наступило и предсказанные нами события уже происходят в мире. А значит, незадолго среди людей появится Утешитель, Дух истины, он наставит людей на всякую истину; ибо не от себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит. Он прославит Христа и напомнит людям Его слова: «Да будет всё едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино». Смотрите, презрители, подивитесь и исчезните; ибо Я делаю дело во дни ваши, дело, которому не поверили бы вы, если бы кто рассказал вам – это обращение Господа к ныне живущим пока не услышали человеки.
ФРЕЙД:
- Не только простые смертные, но не подивились, и не исчезли, и не возвестили скорый приход Утешителя главы «двух светильников» - Франциск и Кирилл на своей встрече в 2016 году, когда втихую, келейно решили не поднимать давно уже перезревшие вопросы основательно подгнившего христианского богословия. Они лукаво не объявили человечеству, что именно в нынешние дни заканчиваются «тысяча двести шестьдесят дней пророчества двух светильников», отведённых в Откровении Богословом христианству: «зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их». Правда, позже Патриарх Кирилл вынужденно признал, что только слепой не видит свершения предсказанного Богословом, но на этом и успокоился, притих в «церкви земной». И о наших пророчествах он напрасно не упомянул. А ведь Господом предопределено: дабы «зверь» окончательно не убил и не раздавил христианство, «два светильника» должны умолять Утешителя прийти, ведь только так, и не иначе! они смогут «стать на ноги и дух жизни от Бога вновь войдёт в них». А для этого христианская Церковь должна покаяться, вспомнить «откуда ниспала» и объявить человечеству, что её священники две тысячи лет перевирали Христа, приучая людей верить, что Он вернётся. Но ведь Христос совершенно ясно и понятно, уходя от людей к Отцу, сказал, что не вернётся, а вместо Себя пришлёт Утешителя. Напоминаю Его слова: «Когда же придёт Он, Дух истины, то наставит людей на всякую истину; ибо не от себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит людям». Что касается … «высших деятелей», то они должны объединиться в «мозговом штурме» и, пусть меня простят смертные, вдолбить в «ящики с картинками» божественную истину: человеческая жизнь служит какой - то высшей цели, которая, правда, нелегко поддаётся разгадке, но, несомненно, подразумевает совершенствование человеческого существа. По - видимому, объектом этого облагорожения и возвышения должно быть духовное начало в человеке – душа, которая с течением времени так медленно и трудно отделилась от тела. Всё совершающееся в земном мире есть исполнение намерений какого - то непостижимого для людей ума, который пусть трудными для понимания путями и манёврами, но в конце концов направит всё к благу, то есть к радостному для людей исходу.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но некоторые, я гляжу, из «высшего разума», всё же изредка что – то начали невнятно бормотать, себе под нос, в безбрежном «стеклянном море» кристаллических экранов Тарабича и Богослова, возносясь к Богу и увидев себя в нечистотах и помоях безнравственности; вдруг осознав, что человечество стоит на краю смертельной черты, за которою наверняка начнётся период антропофагии, если не повернуть обратно, к богу, к добродетели, к бессмертию. Да и наши священники тоже, говорят, просыпаются. Духовное наше сословие, говорят, давно уже начало обнаруживать признаки жизни. С умилением можно прочитать и послушать назидания владык по церквам своим о проповедничестве и благообразном житии. Наши пастыри, по всем известиям, решительно принимаются за сочинение проповедей и готовятся произнести их.
НИЦШЕ:
- В наши времена, Достоевский, величайшим преступлением была хула на Бога, но Бога сегодня убил «зверь» и Он умер, и почти умерла надежда, что Он воскреснет, как Христос, поэтому и преступления против добродетели и любви окончательно умерли вместе с Ним. Поистине, человек – это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять его в себя и не стать нечистым. Сверхчеловек – это море, где потонет великое его презрение. В чём то высокое, что могут пережить люди? Это – час великого презрения: час, когда их счастье станет для них таким же отвратительным, как их теперешние понятия о разуме и добродетели. Час, когда они скажут: «Что есть счастье? Оно – бедность, и грязь, и жалкое самодовольство. Но оно должно быть таким, чтобы служить оправданием и самому бытию!».
ДОСТОЕВСКИЙ:
- В народе русском всегда присутствует неустанная жажда великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово. Правители России, заклинаю вас, если слышите! Незамедлительно! нет, не узаконьте, но провозгласите: Христос - его сила, наша русская, «русского мира» всегда сила, когда орёл летит «на дело трудное». Истинно, только с Христом можно помочь человечеству обрести высшее благо - найти в душах своих свою добродетель. И если нет ещё этого всебратского единения, если ещё «русский мир» едва поднялся с колен, если не созижделась ещё церковь вполне, уже не в молитве одной «церкви земной», а в «Скинии Небесной», то всё - таки сила «русского мира» и инстинкт вселенской церкви и неустанная жажда её, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего несомненно присутствуют. «Да будет всё едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино» -  этот божественный завет Христа, эта Его святая заповедь как раз и должны воспламенить сердце добродетельного русского орла, жены, рождающей младенца. Разве не милосердие Христово уже подвигает весь народ России «на дело трудное» - на призыв к добродетели и бессмертию человеческой души?
ДАНИИЛ:
- Приход Утешителя неизбежен, как бы это пророчество не замалчивали «два светильника», трупы которых «вывалил зверь на улицы великого города, где и Господь распят». Да, Утешитель придёт, человечество осудит народы и обличит многие племена; и перекуют они мечи на орала, и копья свои – на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать. Люди сбросят с плеч «ящики с картинками» и поймут, и осознают: куда величественнее, когда внутри каждого Царствие Божие «Полётом»
Ницше воспарит. И вот тогда навсегда, навеки во имя спасения человеков воцарится воля Господа: да будет всё едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и все человеки да будут едины в Господе Боге Вседержителе.
ШОПЕНГАУЭР:
- Христианский Спаситель, этот дивный образ святости и величия, полный совершенной добродетели, глубокой жизненности, величайшей поэтической правды и высокого смысла ещё пока стоит перед человечеством, испытывая величайшие страдания. Да, видимо, дни его сочтены – «ящикам с картинками» Он не нужен.
НИЦШЕ:
- А чтобы «дни не были сочтены» я и послан Святым, Единым Духом учить о Сверхчеловеке тех, кто сегодня способен понять Заратустру: человек есть нечто, что должно преодолеть. А что делают люди, дабы преодолеть его? До «ящиков с картинками» все существа стремились создать нечто, что выше их; сегодня же люди лениво барахтаются в отливе этой великой волны и скорее возвращаются к зверям, чем преодолевают человека. Что такое обезьяна по сравнению с человеком? Посмешище либо мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для Сверхчеловека – посмешищем либо мучительным позором.
ФРЕЙД:
- Становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он, быть может, был бы культурным человеком; в толпе – это варвар, т. е. существо инстинктивное. У него обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку.
НИЦШЕ:
- Но сегодня, Фрейд, человек толпы утратил «склонность к героизму» и опустился на десять ступеней ниже питекантропа из первобытного стада. Я сомневаюсь, сможет ли это … «стадо» понять истинный смысл бытия: этот смысл есть Сверхчеловек, молния из тёмной тучи человечества. Так говорит Заратустра: «Я не стану пастухом и собакой для стада; сманить многих из стада – вот для чего пришёл я. Негодовать будут на меня народ и стадо: разбойником станут звать пастухи Заратустру. Я сказал «пастухи», они же зовут себя добрыми и праведными. Взгляните на них! Кто больше всего ненавистен им? Разбивающий скрижали их ценностей, разрушающий и преступающий, но он и есть созидающий».
ДАНИИЛ:
- Скоро зазвучат голоса на «стеклянном небе» Тарабича и Богослова, как шум от множества вод  и как звук сильного грома; и гуслисты - блогеры Господа Бога Вседержителя запоют новую песнь на слова Моисея, которой никто не мог научиться, кроме них. И молнией взлетит по середине «огненного неба» киберпространства твой Сверхчеловек – Утешитель, Ницше. Он поднимет вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле и всякому племени и колену, и языку и народу: убойтесь Бога и воздайте Ему славу, и поклонитесь Сотворившему небо и землю, и море и источники вод. Все народы придут и поклонятся Господу Богу Вседержителю и цари земные принесут славу и честь свою, и принесут славу и честь своих народов. И будет престол Бога и будут рабы Его служить Ему. И от престола будет исходить чистая река воды жизни, светлая как кристалл.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Это - то и есть рай Христов. Вся история как человечества, так отчасти и каждого отдельно, есть только развитие, борьба, стремление и достижение этой цели. Но достигать великой цели, по моему рассуждению, совершенно бессмысленно, если при достижении цели всё угасает и исчезает, то есть если не будет жизни у человека при достижении цели. Следственно, есть будущая, райская жизнь.
ДАНИИЛ:
- И увидел я мёртвых, стоящих перед Богом, и книги были раскрыты, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мёртвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Налицо – высочайшенанотехнологичный, посекундно - файловый «компьютерный» учёт Святым, Единым Духом «жития» каждого из человеков. Думаю, никто, простите, из «ящиков с картинками» спорить с этим не будет? Почему? Потому что они знают: за каждым из них круглосуточно, под запись, уже следит земная «иная книга» - смартфон. Только вот почему ни «высокие деятели», ни «два светильника» помалкивают о свершении и этого пророчества Богослова – не пойму. 
ФРЕЙД:
- Действительно, непонятно. Ведь никто из здравомыслящих людей не собирается опровергать тысячелетнее необъяснимое ощущение человечества: за каждым из людей присматривает благое, лишь кажущееся строгим провидение, которое не позволит, чтобы они стали игральным мячом сверхмощных и беспощадных сил природы; даже смерть есть вовсе не уничтожение, не возвращение к неорганической безжизненности, но начало нового вида существования, ведущего по пути высшего развития. Достоевский это назвал гениально кратко: будущая, райская жизнь. И, с другой стороны, те же нравственные законы, которые установлены человеческими культурами, царят над всеми событиями в мире, разве что всевышняя инстанция, вершащая суд, следит за их исполнением с несравненно большей властностью и последовательностью, чем земные власти.
ЭПИКУР:
- Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рождённым от Духа, ибо рождённые от плоти есть плоть, а рождённые от Духа есть дух. Каждой душе Господь дал тело, но не с каждой душой Его Дух говорит. Как ты сказал, Фрейд? Люди верят рассказам миллионов, охотно пользуются результатами открытий десятков «снотелепатов», но совершенно не верят единицам из них, говоря, что это явью не станет никогда, потому что не может быть никогда? От Гёте к этому добавлю я: свершился час, когда природы тайную печать сознательно сломали люди и то, что жизнь творила органично, они научились в стеклянных склянках зарождать. И вот уж мозг мыслителя искусный стремится мыслителя искусственно создать. И что, спрашиваю людей, что – то не так предсказал Гёте? Или вы с тупым упрямством, простите, безмозглых баранов так и будете продолжать блеять в «стаде» своём между собой, что, дескать, не может «быть никогда» Святого, Единого Духа, вложившего это пророчество в уста Гёте? Воистину – сие достойно «ящиков с картинками»! Да, люди лучше б были, «не озари его ты божьей искрой изнутри, он эту искру разумом зовёт и с этой искрой скот скотом живёт». А теперь этот … «скот» пыжится создать себе подобного виртуального «скота».
НИЦШЕ:
- Признаюсь, «скотов» я не люблю, я люблю «рождённого от Духа» - того, чья «искра разума» призывает принести себя в жертву земле, чтобы когда - нибудь стала она землёй Сверхчеловека. Я люблю того, кто не оставляет для себя ни единой капли духа, но жаждет быть всецело духом добродетели своей. Я люблю того, кто из добродетели своей делает влечение и судьбу: только ради добродетели своей ещё хочет он жить, и не жить более. Я люблю того, кто расточает душу свою, кто не хочет благодарности и сам не воздаёт её: ибо он одаряет всегда и не стремится уберечь себя. Я люблю того, чья душа переполнена настолько, что он забывает себя и вмещает в себя все вещи. Я люблю всех, кто подобен тяжёлым каплям, падающим одна за другой из тёмной тучи, нависшей над человечеством: они предвещают приближение молнии. Имя той молнии – Сверхчеловек. Последователей ищет грядущий Сверхчеловек - Утешитель и тех, кто соберёт жатву вместе с ним, ибо время наступило и всё созрело для жатвы. Недостаёт только сотни серпов, но скорое появление этих серпов – гуслистов - блогеров предрёк Богослов. Нужны последователи, и притом живые, а не мёртвые – не мертвецы, которых несут, куда хотят.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Какая она, твоя земля Сверхчеловека, Ницше? Где она, на какой планете, в каком центре, в окончательном ли центре, то есть в лоне всеобщего синтеза, то есть Бога? – люди не знают. Известна только одна черта будущей природы будущего существа, которое вряд ли будет и называться человеком (следовательно, и понятия люди не имеют, какими будут они существами). Эта черта предсказана и предугадана Христом – великим и конечным идеалом всего человечества – представшем людям, по закону человеческой истории, во плоти. Все мои пророчества сбылись; всем своим духом надеюсь и верю, что свершится и воля Святого, Единого Духа, произнесённая Христом: среди людей появится Утешитель и поведёт их в бессмертие – в Царство Божие, в Землю Сверхчеловека.
ДАНИИЛ:
- Так и будет, Достоевский. Уже всё яснее просматривается предсказание Богослова: «И видел я как – бы стеклянное море, смешанное с огнём; и победившие зверя и образ его последователи Сверхчеловека стоят на этом стеклянном море смартфонов, держа гусли Божии. И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали. И увидел я святый город, новый - Сверхчеловека, сходящий от Бога с «огненного неба» киберпространства; храма же я в городе Сверхчеловека не видел, ибо Господь Бог Вседержитель – храм его. И услышал я громкий голос: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их».
Последователи Сверхчеловека, вас крайне мало, но Духом Архангела Михаила возвысьтесь, Куликово Знамя с ликом Христа над стеклянным морем разверните и призовите мир весь выйти на смертный бой с Драконом, с его «скотами» и «зверьём» во имя будущего детей, ради будущего человечества! 
Сим победиша!

ЗАНАВЕС.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

«Где вас двое или трое – там Я между вами».
(Христос, Библия).

Действующие … духи: Ницше, Гоголя, Христа. Текст – их мысли.

Загорающийся свет медленно освещает сцену и … Духов.

ХРИСТОС (пройдя по краю сцены и пристально вглядываясь в зал):
- Собрались все? Итак, свою мы проповедь … удалённую начнём. Что у нас в начале?
НИЦШЕ:
- А что в начале? В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
ГОГОЛЬ:
- И создал Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою.
ХРИСТОС:
- Хорошо начали, чётко, кратко - молодцы. Слов - нет! Но краткость – не сестра, если слова - чужие. Впрочем, о чём Я? Ведь разница какая людям - кто обещал им денег дать: Путин иль Мишустин? Лишь был бы кошелёк набит! Так и у нас: Энгельс ли, Достоевский, Сенека, библейский ли пророк мысль глубокую изрёк, лишь бы людей заставила задуматься она. Мы напомним позже несколько их мыслей. А вот как Слово Златоуст истолковал: «Слово было произнесено не посредством звуков голоса; это было видение, говорившее яснейшим образом, как будто представлялось глазам».
НИЦШЕ:
- Хотелось бы мне узнать, конкретно чьим глазам видение сие явилось: яйцу иль курице? Ведь никого не было ещё … до Слова!
ХРИСТОС:
- Не умничай, критик божий, но лучше напряги, … сюда пришедший, … своей души … мозги и в гениальное ты вникни объясненье: «Пророкам во все времена Дух внушал только мысли, а не слова, затем они выражали эти мысли в свойственной им форме речи». Гений - говорят все истинные пророки Духа! И стал он ещё больше гением, продолжив кратко … как и вы: «Он, Дух, хочет, чтобы пророки понимали ТО, что говорят и говорили с участием их разума». Так режиссёр говорит актёрам что они должны сыграть, а вот как – это уже дела актёра. И только Актёрам от Духа, словами пьесы, дано создать видение божественное на сцене.
ГОГОЛЬ:
- Христос, ты объёмно силу мысли Златоуста показал, но ещё больше восхитил меня своим сравнением! Я так скажу: театр ничуть не безделица и вовсе не пустая вещь, … это кафедра, с которой можно много сказать миру добра, например, что жизнь, как пьеса в театре - важно не то, сколько она длится, а насколько хорошо сыграна. Да, люди вполне осознанно воспринимают фразу «жизнь – театр …» как аксиому, но абсолютно не задумываются над её продолжением: «… и каждая женщина в нём – актриса, но не каждый мужчина – режиссёр». А ведь каждая женщина, в «свет» выходя, припудрит себе носик и артистично «застрелит» глазками зазевавшегося мужчинку; но не каждый мужчина режиссирует в себе мужское начало и своим режиссёрским вдохновением зажигает в женщине любовь.
НИЦШЕ:
- Да, Гоголь, такие качества мужа сегодня редки; поэтому женщины становятся … мужчинами, ибо только тот, кто достаточно мужчина, освободит в женщине - женщину. Однако как я погляжу, вы разговорились оба … образами… не ошибся в ударении? … святыми. Что, Христос, там, где двое, там – театр … Твой. Так получается? Тогда принимайте в труппу – буду … между вами. Действительно, чтобы приятно было смотреть на жизнь, надо, чтобы её  игра хорошо была сыграна, но для этого нужны хорошие актёры. При этом почти каждый актёр не перестаёт думать о впечатлении от своей личности и об общем сценическом эффекте. Равно как и тот, кто всегда носит на лице маску приветливости, должен в конце концов приобрести власть над благожелательным настроением, без которого нельзя достигнуть выражения приветливости, - и в результате это настроение в свою очередь овладевает им: он действительно становится благожелательным. Когда же кто - либо долго и упорно хочет казаться чем - нибудь, то в результате ему уже трудно быть чем - либо другим. А лицемер, который постоянно играет одну и ту же роль, под конец перестаёт быть лицемером – например, священники, которые обыкновенно в молодости бывают сознательно или бессознательно лицемерами, в конце концов становятся естественными и делаются тогда именно подлинными священниками, без всякой аффектации.
ГОГОЛЬ:
- Эти – то подлинные священники, Ницше, и пытаются донести людям понимание того, что на их спасение направлены изыскания и исследования пророков, которые предсказывают назначенное человечеству, иногда за тысячелетия. Дух … «телепартирует» им только мысли, видения … виртуально - информационную голограмму, научно говоря; «приёмник» - мозг пророков – уловляет, церковно говоря, это … внушение Духа, разум – считывает, а уж затем, поняв, пророк яснейшими, умными словами выражает Волю … Разума и Памяти вселенской. Ведь так бы Златоуст сказал о Слове … ныне, Христос?
ХРИСТОС:
- Если схематично - так. Ты принцип действия этого … многотысячелетнего «компьютерно – голограммного» … «передатчика» Воли Бога объясни Ницше. А то он ещё пока не понял, что не к лицемерному братолюбию, но к постоянной друг к другу любви от чистого сердца приведёт послушание истине, открытой пророками через Духа. Ибо всякая плоть – как трава, и всякая слава человеческая – как цвет на траве, засохла трава и цвет опал; но слово Господне пребывает в век. А потому люди, как живые камни, должны строить в себе дом духовный, чтобы приносить духовную благодать в жизнь человеческую, возвещать совершенство Создателя и … «голограммного» Духа.
НИЦШЕ:
- Куда мне! Я уж как – нибудь обойдусь и без вашего … «Компьютерного Разума» и … «Голограммной Памяти», привычно называя всю эту … хреновину - Святой Дух. Мне достаточно понимания того, что всякая любовь, тем более от чистого сердца, есть такое состояние, когда человек по большей части видит вещи не такими, каковы они есть. Здесь господствует сила иллюзии, одновременно преображающая и услаждающая. При любви можно перенести больше, можно вытерпеть и простить всё. Поэтому даже без великого ума понятно: необходимо изобрести религию, преисполненную любви, - с любовью можно перейти через самое злое в жизни. Но, согласитесь, в злом божестве так же нуждаются, как и в добром: ведь и собственное существование не есть лишь дар любви и дружеского расположения к человеку. Какой смысл в божестве, которое не знает ни гнева, ни мести, ни зависти, ни насмешки, ни хитрости, ни насилия? Как без сна человек не имел бы никакого повода для деления мира на две половины, так деление на душу и тело также связано с самым древним пониманием и допущением воображаемого душевного тела, как и происхождение всей веры в духов и, вероятно, также веры в богов. «Мёртвый продолжает жить, ибо он является во сне живому» – так умозаключали некогда, много тысячелетий подряд.
ГОГОЛЬ:
- Хороши твои, Ницше, красные слова; но лучше их - простые, если открывают истину. Смешны те люди, которые над плотию и миром хотят восторжествовать одним наружным благочестием. Деля мир на тело и душу, нельзя ниспадать в упрощение, ибо внешнее благочестие без внутреннего - то же, что ножны без меча: смешон тот воин, который одними ножнами вздумал бы сражаться е неприятелем. Но большее значение имеет другое: и сказал Давид Голиафу: «Ты идёшь против меня с мечом, а я иду против тебя во имя Господа. Ныне предаст тебя Господь в руку мою и я убью тебя, и узнает весь свет, что не мечом спасает Господь».
ХРИСТОС:
- Дети Мои, тысячи лет назад сказано: «не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце ТО, что приготовил Бог». Но Бог открывает ЭТО пророкам через … упомянутого Ницше Святого Духа; ибо Дух тысячелетиями всё … своим «компьютерно – голограммным устройством» проницает. Кто из человеков знает (и познает ли?!)  что такое дух человеческий, живущий в нём? Так и Божьего никто! и никогда! не узнает, кроме Духа Божия. Поэтому люди должны принимать не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы точно знать дарованное от Бога. Что и должно возвещаться не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святого, соображая духовное с духовным. Именно поэтому душевному, стомиллиардному человеку силой своего заурядного, душевного разума и не дано понять всю вселенскую неохватность того, что ежедневно даруется человечеству от Духа Божия, потому что он, душевный несмышлёныш, в силу своей умственной ограниченности почитает ЭТО чушью бредовой и «монашеским» безумием; и не может разуметь, потому что об ЭТОМ надо судить «небесно – духовно», отнюдь не «физически – душевно». В чьё «физически – душевное» тело Бог положил дух – только тот поймёт … «голограммный» Дух: увидеть Солнце не дано слепым, только – ощущать прикосновение Его лучей к телу, не разумея при этом – откуда тепло.
ГОГОЛЬ:
- А что же бездумно, невежественно - презрительно, сбрасывают в … «монашеское» безумие и бредовую чушь люди, забитые вульгарным атеизмом? Премудрость «страха Господня», которая возглашает: вот, я возвещаю вам слова мои, но я зову, а вы не послушались, вы отвергли все мои советы и обличений моих не приняли. За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придёт на вас ужас, когда постигнет вас скорбь. Тогда будете звать меня, и я не услышу, будете искать меня, и не найдёте: за то, что возненавидели знание и не избрали для себя мудрость «страха Господня». Ибо Господь даёт мудрость; из уст Его – знание и разум, дающие рассудительность.
ХРИСТОС:
- Я с удивлением великим наблюдаю за людьми, которые никогда не летали во сне, но с всепобеждающей уверенностью утверждают, что этого не может быть, потому что человек не может летать наяву, а значит, как он может летать во сне? Вот так и люди не замечают разницы между дремучими монахами, ранее заученно бубнящими о мракобесии предсказаний Гёте о человеке из пробирки, и собственным оголтелым атеистическим мракобесием, отрицая факт свершения столетних … «голограммных» предсказаний не одного пророка о взлёте России … «в конце времён» - в только что наступившей новой эре человечества. Эти люди, ничего не достигшие в жизни, которые через пять минут после своей смерти будут навеки забыты всеми, позволяют себе ставить своё, раннего детства, полное отсутствие понимания Божьего провидения выше вашего, дети Мои, фактически вашим восприятием подтверждённого, божественного ощущения присутствия Святого Духа в вашей известной человечеству жизни, в отличие от их убогой жизни. Пусть они, прежде, чем «своё суждение иметь», примерят на себя … роль «Моськи» Крылова!
НИЦШЕ:
- А ещё лучше – пусть изучат псалмы Давида и притчи Соломона, может хоть что – то поймут в жизни. Ибо не знают: чтобы приобщится к мудрости, понять изречения разума, достигнуть знания и рассудительности, послушает эти псалмы и притчи мудрый и умножит познание, разумный найдёт советы. «Страхом Господним» называются эти тысячелетние мудрые правила благоразумия, божьего суда и правоты, но никакого «страха» в них нет, лишь - мудрость. Только глупцы презирают мудрость и наставления – «страх Господень». Молодые люди, читающие эти псалмы и притчи, не отвергают тем самым наставления отца и заветы матери, потому что это – прекрасный венок для головы.
ГОГОЛЬ:
- Действительно, сколько прекрасного можно передать в молодые души путём любви и … «страха Господня»! Нужно сызмальства навеять на восприимчивое детское любопытство познание своей родины и её историю, образа жизни, и даже пламенное желание быть ей полезным. Нужно и в отроческое время дать человеку идею о том, как должны быть святы отношения между людьми. И тогда он счастлив на всю жизнь, потому что в остальное время жизни будет уже сам заботиться о дальнейшем своём теченье по указанному пути, о приведенье себя в большую и большую возможность приносить пользу и благодетельствовать.
НИЦШЕ:
- А так ли это? Я знаю Писание, хоть и редко об этом напрямую говорил. Но вот тебе, Гоголь, ответ тысячелетий. Если делаешь добро, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь добро, то у дверей грех лежит; он влечёт тебя к себе, но ты господствуй над ним. И сказал Каин, убив брата: всякий теперь имеет право меня убить; Господь же сделал знамение, чтобы никто не убил его при встрече. И тут же злые люди сделали для себя вывод: Каину – простилось, значит, простится и мне; и пошло по земле зло от всех мыслей и помышлений сердца человеков.
ГОГОЛЬ:
- Безусловно, отвергнуть это трудно. Но добрый человек сделает свои выводы. Когда ещё я не испытал глубоких потрясений душевных и когда силы души моей ещё мало были разбужены, видел я в Давидовых псалмах одно восторженное состояние духа в минуту лирического настроения, свободного от забот и беспокойства жизни. Но когда больше прояснились глаза мои, услышал я в каждом слове происхождение их и увидел, что всё это есть не что иное, как излиянья нежной глубоко страждущей души, потрясаемой и тревожимой ежеминутно и не находящей себе успокоения и прибежища ни в ком из людей. Всё тут сердечный вопль и непритворное восторгновенье к богу. Вот почему остались они как лучшие молитвы и до сих пор в течение тысячелетий низводят утешенье в души. Это - другой ответ тысячелетий, Ницше.
ХРИСТОС:
- Дети Мои, Бог не только утешает души, но призывает о жизни думать ежедневно: есть ли за что на меня пожаловаться тем, кто возлюбил правду? Нет. Других же я окружил ложными благами, посмеялся над пустыми душами, заставив их поверить в обманчивое сновидение длиною в жизнь. Я украсил их золотом, серебром и слоновой костью, но внутри там нет ничего хорошего. Люди смотрят на них как на счастливцев; но пусть посмотрят не на то, что выставляется напоказ, а на то, что прячется: они жалки, грязны, бесчестны, низки; они ухаживают за собой, как за стенами собственных домов, украшая только снаружи. Это не прочное, неподдельное счастье, а всего лишь оболочка, и притом тонкая. Пока ничто не нарушает их покоя и не мешает принимать такой вид, какой им хочется, они всякого могут ввести в заблуждение наружным блеском; но стоит случаю нарушить их равновесие или откинуть с них покров, как обнажается глубокая и истинная мерзость, прежде скрывавшаяся под заёмным блеском.
ГОГОЛЬ:
- Зато как бесчисленные реки не меняют вкуса морской воды, не делая её хотя бы чуть - чуть менее солёной, так и дух мужественного, добродетельного человека не сгибается под натиском невзгод. Он не двигается с места и окрашивает всё происходящее в свои собственные цвета, никакой заёмный блеск ему абсолютно не нужен, ибо он сильнее всего внешнего. Но сильнее всего внешнего без могучего внутреннего никто и никогда не станет.
НИЦШЕ:
- Напомню вам: Сократ с улыбкой проглотил ядовитое питьё, приготовленное для него обществом, ибо для него оно было всего лишь снадобьем, помогающим достичь бессмертия. Насколько же больше он достоин зависти, чем те, кому вино подаёт в драгоценном кубке, украшенном алмазами, продажный распутник, приученный терпеть любую мерзость, лишённый мужественности или обоеполый, разбавляя элитное вино чистым, горным снегом из золотой чаши! Бедняги, они платят за выпитое немедленной рвотой, закусывая собственной желчью, с унынием на лице. Сократ же за  своё бессмертие выпил свой яд охотно и весело.
ГОГОЛЬ:
- Это – яркий пример «страха Господня», кто способен разуметь. Бог сказал: безумные! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил для себя. Конечно, никто не призывает жить впроголодь, если есть «что поесть», но и жить, чтобы есть – животность и дремучее плебейство. Истинно: не собирайте сокровища для любимого себя, «физически – душевного», но богатейте, не забывая и своё «небесно – духовное». Ведь душа - больше пищи, и тело – одежды. Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет. Бог даёт некоторым людям богатство и славу, нет для них недостатка ни в чём. Но даже если бы эти люди родили сто детей и прожили многие годы, но душа их ни разу не наслаждалась за всю жизнь радостью содеянного добра, то я сказал бы: выкидыш счастливее их, хоть ничего и не видел.
НИЦШЕ:
- Вообще - то вредит всё, что переходит меру, но самое страшное - неумеренное счастье: оно возбуждает беспокойное волнение в мозгу, в душе - пустые мечтания и заливает границу, отделяющую истинное от ложного, густым мраком. Разве не лучше, призвав на помощь добродетель, переносить несчастья, чем лопнуть от притока всевозможных благ? От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства с треском лопаются, забрызгав всё вокруг. Вот тут и появляется смысл на секунду задуматься о «страхе Господнем» и о  … Царствии Божьем, которое где – то внутри каждого есть, как минимум - должно быть.
ГОГОЛЬ:
- Как самое простое доказательство потребности пищи во всех живых тварях есть голод, так самое сильное доказательство бытия Божия есть стремление всех добрых сердец к Богу. Естественный ум и плоть легко делаются друзьями, потому что живут, как добрые товарищи, под одною кровлею и растут вместе друг с другом. Скажу вам только то, что на земле люди должны работать не для себя, но для бога. Опасно и на миг упускать это из виду. Человечество сегодня ещё больше свихнуло с пути только оттого, что вообразило, будто нужно работать для себя, а не для бога, который глядит на людей даже в минуты их увеселений. От сего - то столь много людей с умом, но без духа; от сего - то Бог жалуется, что люди суть плоть и нет в них ничего «небесно – духовного». Я надеюсь, что скоро люди поймут: если созданная ими виртуальность будет наполнена добродетельностью - это приведёт их к божьему, «небесно – духовному».
НИЦШЕ:
- Пожалуй, так. Таково свойство душ благородных: они ничего не хотят даром, тем более – жизнь. А кто из черни – тот хочет жить даром; «небесно – духовные» - другие. Кому жизнь – дана, они постоянно размышляют: а что лучшее дать им взамен! Сегодня весь народ стал подражать торгашам, извлекая малейшую выгоду из всякого мусора и генно - модифицированных суррогатов!
ХРИСТОС:
- Да, не только свойства душ благородных утрачены сегодня, но и сами души. И обольщённые пустыми словами люди живут в темноте, не понимая, что свет – в Духе. Плод Духа состоит во всякой благодати, праведности и истине; тот, кто единожды достигнет и испытает вселенскую высоту и благодать Духа, уже никогда не захочет участвовать в бесплодных, низменных делах тьмы, никогда не опустится до уровня похотливого животного. Ничто так не отдаляет от Бога, как неусвоение Его уроков. Поэтому человека, могущего во многом достигнуть обилия, крепко – накрепко привязывает к небу, как жизненной необходимости, возбуждая постоянную потребность помнить Господа. Истинно: земледелец, мореплаватель, вследствие самого своего занятия, имеют постоянное памятование; каждый, вразумляемый прошлыми событиями жизни, невольно молитвенно смотрит на небо: Господи, помоги!
ГОГОЛЬ:
- Но я так скажу: нужно бояться не Бога, а человека, нужно думать не о том, как бы не огорчить Бога, а о том только, как бы не огорчить человека. У человека нет своей силы; это он должен знать и помнить всегда, и кто надеется на свою силу, тот слабее всех в мире. Кто почитает себя чем – нибудь, тот обольщает сам себя, ибо не проворным достаётся проворный бег, не храбрым – победа и не у разумных – благорасположение: время и случай - для всех. Успех может достаться и плебею и бездарности. Но нельзя и обманываться: Бог поругаем не бывает, поэтому что посеет человек, то и пожнёт. При этом сеющий в плоть свою от плоти пожнёт ежедневное тление; а сеющий в дух от духа будет ежедневно и жить возвышенно в «небесно – духовном». А для этого сей и для себя, сей и для других, сей, хоть бы ты и не надеялся, что пожнёшь сам: пожнут твои дети; скажет спасибо тебе тот, кто воспользуется твоим трудом и вспомянет имя твоё и помолится о душе твоей.
ХРИСТОС:
- Нет, Гоголь, нынче не сеют «разумное, доброе, вечное». Ветхие люди, по суетности ума своего и невежества, будучи помрачены в разуме, окончательно дошли до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытностью. Называя себя мудрыми, обезумели, предались в похотях сердец своих нечистоте, сквернят сами свои тела. Они заменили истину Божью ложью и поклоняются и служат твари вместо Творца. Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставивши естественное употребление женского пола, разжигаются похотью друг на друга и получая в самих себе должное возмездие. Люди должны отложить образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, и обновиться Духом ума своего. И облечься в нового человека, созданного по Духу Святому, в праведности и святости истины. Люди не заботятся иметь Бога в разуме, поэтому предал их Бог превратному уму.
НИЦШЕ:
- А ведь всё начиналось достаточно безобидно. Так называемый «свободный ум» давал радость в ощущении личностной независимости, это состояние почти грело. Можно было жить уже вне оков любви и ненависти, вне «да» и «нет», добровольно близким и добровольно далёким, охотнее всего ускользая, убегая, улетая снова прочь. Чувствовать себя избалованным, подобно всякому, кто видел под собой огромное множество вещей, - и становиться антиподом тех, кто заботится о вещах, которые его не касаются. Вот уже никто не ответствен за свои дела, никто не ответствен за своё существо; осуждать это – значит быть несовременным, не «модным». Явление это весьма изменчивое, зависящее от развития нравов и культуры, но всё в большей и большей степени подчиняющее себе развитие мировой цивилизации и истории. Добропорядочность общества раньше заключалась в том, чтобы знать стыд; нежелание краснеть от стыда служило не малым условием спасения. Бог вложил стыд в человеческую природу для того, чтобы постоянно возбуждать людей так, чтобы они стыдились не только людей, но и своей совести. Часто, когда не было наказания за грех, один стыд приводил к раскаянию. «Свободный ум» уничтожил стыд, а вместе с ним была уничтожена и всякая надежда на спасение. А ведь чувство стыда для умных людей имело такую же силу, какую имело наказание.
ГОГОЛЬ:
- Такое развитие человеческого общества странно: умственные способности сегодняшних молодых людей резко возросли. Я понимаю, что ум не есть высшая в людях способность. Его должность не больше, как полицейская: он может только привести в порядок и расставить по местам всё то, что уже есть. Он сам не двигнется вперед, покуда не двигнутся все другие способности, от которых он умнеет. В большой зависимости находится ум от душевных состояний: как только забушует страсть, он уже вдруг поступает слепо и глупо; если же покойна душа и не кипит никакая страсть, он и сам проясняется и поступает умно. Мы с вами, друзья мои, видим, что современному уму нечего в человеческом обществе расставлять по местам.
НИЦШЕ:
- Гоголь, во все времена старики ворчат на молодёжь. Давай попробуем разобраться. Понятно, что людям высокой породы свойственны обязанности – благоговение, которое присуще юности, робость и нежность ко всему издревле почитаемому и достойному. Разрыв приходит внезапно, как подземный толчок: юная душа сразу сотрясается, отрывается, вырывается – она сама не понимает, что с ней происходит. Её влечёт и гонит что - то, точно приказание; в ней просыпается желание и стремление уйти, все равно куда, во что бы то ни стало; горячее опасное любопытство по неоткрытому миру пламенеет и пылает во всех её чувствах. Это есть вместе с тем болезнь, которая может разрушить человека – этот первый взрыв силы и воли к самоопределению, самоустановлению ценностей, эта воля к свободной воле; и какая печать болезненности лежит на диких попытках и странностях, посредством которых освобождённый стремится доказать себе свою власть над вещами! Со злобным смехом он опрокидывает всё, что находит скрытым, защищённым какой -  либо … стыдливостью; он хочет испытать, каковы все эти вещи, если их опрокинуть. «Нельзя ли перевернуть все ценности? И, может быть, добро есть зло? А Бог – выдумка и ухищрение дьявола? И, может быть, в последней своей основе всё ложно? И если мы обмануты, то не мы ли, в силу того же самого, и обманщики? И не должны ли мы быть обманщиками?» – такие мысли отвращают и совращают его всё дальше и дальше в сторону. Все эти симптомы характеризовали юношеский нигилизм вплоть до начала двадцать первого века. Сегодня же, когда сообщество личностей всё больше и больше переходит в … «роботосообщество», всё изменилось. Всё в человеческом … так называемом уме, Гоголь, расставляет по местам ум некой … «алисы». Вопрос: кто будет сортировать ценности и определять, что есть добро и что есть зло, есть ли Бог и есть ли дьявол – завис в виртуальном пространстве. Но человечество до сих пор не осознало, что ежесекундную жизненно - смертельную важность приобрёл вопрос: кто этот - КТО.
ГОГОЛЬ:
- Я считаю, что «роботосообщество» призван спасти разум, именно он должен стать этим … КТО. Ибо разум, от ума в отличии, есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстями. Разумом наделены только те люди, которые имеют его в себе только благодаря тому, что не пренебрегают своим внутренним воспитанием. Но и разум не даёт полной возможности человеку стремиться вперёд. Ведь и Каин был человеком разумным. Есть высшая ещё способность; имя ей – мудрость. Она не наделяется никому при рождении, никому не есть природная, но есть дело высшей благодати небесной. Тот, кто уже имеет и ум и разум, может не иначе получить мудрость, как молясь о ней и день и ночь, убирая всё внутри себя до возможнейшей чистоты, чтобы принять эту небесную гостью, которая пугается жилищ, где не пришло в порядок душевное хозяйство - именно это сейчас и происходит с «роботосообществом»! Если же мудрость вступит в дом, тогда начинается для человека небесная жизнь, и он постигает всю чудную сладость быть учеником. Всё становится для человека учителем; весь мир для него - учитель. Только так в прошлом воспитывалась мудрость в разумном человеке. Но отнесём прошлое к прошлому и будем говорить о настоящем.
ХРИСТОС:
- Я уточню тебя, Гоголь: под размер стен будущего дома копают траншею фундамента сегодня, из этого - будущее регулирует настоящее. За основу принимаем? Продолжу. Лично у Меня сложилось впечатление: сегодня разумные люди – это, к моему ужасу! редчайшее достояние далёкого - далёкого прошлого. Это почему же? Мудрость спросила бы человеков: КТО автор настоящего? КТО режиссёр? Я напомню: «И только Актёрам от Духа, словами пьесы, дано создать видение божественное на сцене». Но … лукавые актёры пренебрежительно и чванливо вот уже двести лет разыгрывают перед доверчивыми зрителями лживый сюжет: зазорно прислушиваться к словам Актёров Духа. Люди верят … лжепророкам и идут за ними. Вот потому сцену всё больше и больше занимают слизеобразные истекающие нечистотами упыри и недоношенные моральные выкидыши первобытных людей. Господи, молю! Вразуми же их: Моисей сказал Богу: кто я? Но сказал Бог Моисею: Я буду с тобой. И сказал Моисей: «Вот, я приду к народу и скажу: Бог отцов ваших, послал меня к вам, а народ скажет: как его имя»? Так скажи народу: Сущий послал меня к вам, Господь Бог Вседержитель Его имя – был ответ Бога. И сказал Моисей: о, Господи! Человек я не речистый, я тяжело говорю и косноязычен. Господь ответил: кто дал уста человеку? Кто делает немым, или глухим, или зрячим, или слепым? не Я ли Господь? Пойди; и Я буду при устах твоих, и научу тебя, что тебе говорить.
 НИЦШЕ:
- Да, Христос, трудно быть … Богом, но ещё труднее – Моисеем. Богу ничего не нужно доказывать людям – верят на … Слово, но вот Моисею … Помнишь, сто лет назад я говорил о грядущем полдне человечества? Вот, мною обещанный … «роботополдень» настал. И что? Пойти мне к народу и сказать, что я послан к ним? Как думаешь, Гоголь, куда меня они пошлют?
ГОГОЛЬ:   
- Ой, Ницше, право не знаю, далеко, наверно. Очень далеко, ещё дальше, чем … Моисея.
ХРИСТОС:
- Шутник ты … театральный! Шут ты … горохово – греховный!
НИЦШЕ:
- Угодно похихикать вам? А мне вот не до смеха, хоть … в принципе, нас всех, троих, отправили туда, откуда, не дай Бог! лишь с морем крови мы вернёмся. Вот потому, чтобы младенческая кровь во искупление грехов … сценаристов сегодняшнего дня рекою не пролилась по Земле перечеркнуть сценарий дьявола нам с вами предначертано. Ибо теперь, в … «роботополдень», людям предстоит понять, через какие подготовления, испытания, искушения они прошли прежде, чем достигли … «роботосообщества». По дороге к этому своему состоянию люди испытали душой и телом самые разнообразные и противоречивые бедствия и радости в качестве искателей приключений и путешественников вокруг того внутреннего мира, который зовётся «человеком». В качестве измерителей каждого «выше», каждого «сверх иного», которое тоже звалось «человеком», - они проникали повсюду почти без страха, не пренебрегая ничем, не теряя ничего, пробуя всё, очищая и как - бы отсеивая всё случайное, - пока наконец пришло время сказать: «Здесь лежит новая проблема! Здесь длинная лестница, на ступенях которой мы сами сидели и по которой мы поднимались. Здесь есть высота и глубина, есть мир под нами, есть огромный длинный порядок и иерархия, которую мы видим; здесь –наша проблема!».
ГОГОЛЬ:
- Но не по дороге любви шагали люди к твоей, Ницше, лестнице. А потому, пока они шли, - окаменела в них природа, уж никакие чувства не пошевелятся в них, когда и разбойник благодарен за любовь! Ничему и ни во что они не верят; только верят в один ум свой, да надеются не на Бога, а на какую – то тощую … кредитку. Чего не видит ум, того для них нет; но зато всё, что на кредитке – то для них - всё! Они не то что позабыли, но даже никогда и не знали, что ум идёт вперёд, только когда идут вперёд все нравственные силы. Но ведь на месте застывает без движенья ум и даже идёт назад, когда не возвышаются нравственные силы! Как могли этот важнейший закон человеческого развития забыть?! Но люди позабыли и то, что нет всех сторон ума ни в одном человеке; что другой человек может видеть именно ту сторону вещи, которую он не может видеть и, стало быть, знать того, чего он не может знать. Пример? Тысячекратные (важнейшие и не очень) факты свершения пророчеств стали не интересны недалёким людям, которым не дано увидеть, что … «и всё – таки она вертится!». Только, к сожалению, сегодня никто и из Актёров Духа, мужественно возвысившись над атеистическим мракобесием, не пытается вразумить человечество: испокон не верят ущербные люди тому, чего не видят и чего не может постигнуть уровень их ума; ибо всё это для них - ложь. Да Бог с ними и с их отрицанием очевидного! Скоро всем станет стыдно за собственное варварство, невежество и дикость, как в своё время заёрзали попы на … околоземной сковородке полёта Гагарина.
НИЦШЕ:
- Гоголь, ты кому это всё сейчас говорил? Нам с Иисусом … и всем Актёрам Духа это и так понятно. А у простых людей давно уж, как говорится, ни стыда, ни совести, ни бога в сердце, ни царя … в голове!
ГОГОЛЬ:
- Вот, взял и прервал меня. Зачем? Впрочем, прав ты. Как у Циолковского не связывался разговор с попами, так о какой … бледной тени совестливости и христианского смиренья можно сегодня говорить? Если и в моё время гордыня недалёкого ума напрочь всё это отвергала. Поразительно: в то время, когда сложилось впечатление, что образованьем люди выгнали злобу и ущербность ума из мира, эти … друзья с другого конца бравурно входят в мир - дорогой ума, влетают на виртуальных «крыльях» и как всепогубляющая саранча нападают на сердце людей повсюду. Уже и самого аналитического ума почти не слышно, уже и умные люди начинают говорить ложь противу собственного убеждения, из - за того только, что … гордость не позволяет сознаться перед всеми в ошибке – с их молчаливого согласия всюду одна злоба и ущербность воцарились. В итоге диавол и выступает уже без маски. Почуя, что признают его господство, он перестал уже и чиниться с людьми: с дерзким бесстыдством смеётся в глаза им же, его признающим; глупейшие законы даёт миру, какие доселе ещё никогда не давались, - и мир это видит и не смеет ослушаться.
НИЦШЕ:
- И это длится уже долго – долго, Гоголь. Я хочу сказать, что сочувствие к общей жизни и страданиям человечества и в былые времена весьма слабо были развиты в личности. Даже те редкие люди, мысль которых вообще выходит за пределы их собственной личности, усматривают не всеобщую жизнь, а только ограниченные части последней. Если уметь обращать взор преимущественно на исключения – на высокие дарования и богатые души, - если их возникновение считать целью мирового развития и наслаждаться их деятельностью, то только в этом случае можно верить в ценность жизни именно потому, что при этом – упускаешь из виду других людей. Но ведь огромное большинство из них как раз выносит жизнь без особого ропота и, следовательно, верит в ценность жизни - и притом именно потому, что каждый ищет и утверждает только себя самого и не выходит за пределы себя. И  сколько … «ценностей жизни» таят в себе люди? А ведь каждая добродетель  тяготеет  к  глупости, каждая глупость  - к добродетели; «глуп  до  святости», так говорят у вас в России? 
ХРИСТОС:
- С той только разницей, Ницше, что когда добродетель уходит из жизни – тогда остаётся одна только глупость, но не «святая», а несусветная. В результате этой … несусветности голодному снится, будто он ест, но пробуждается и душа его тоща; и как жаждущему снится, будто он пьёт, но пробуждается, и вот он томится, и душа его жаждет. Это уже сполна познают многие народы, и познают ещё больше. Ибо они ослепли; они пьяны, но не от вина; навёл на них Господь дух усыпления, и сомкнул глаза их лидеров, и закрыл головы их правителей. И всякое предвидение развития событий для них стало то же, что слова в запечатанной книге, которую подают умеющему читать и говорят: «прочитай её»; и тот отвечает: «не могу, потому что она запечатана». Тогда передают книгу тому, кто читать не умеет, и говорят: «прочитай её»; и тот отвечает: «я не умею читать». И уже во всеуслышание говорит Господь: так как люди начали приближаться ко мне устами своими, но сердце же их ещё далеко от Меня, то вот, Я ещё необычайно поступлю, чудно и дивно, так что мудрость мудрецов погибнет, и разума у разумных не станет.
ГОГОЛЬ:
- В итоге сегодня и торжествует правда … первобытных выкидышей: ничтожная, незначащая, мерзкая, которую допустил вначале человек как мелочь, как невинное дело, и которая теперь, как полная хозяйка, уже стала распоряжаться, выгоняя всё, что есть главнейшего и лучшего в человеке. Уже никто не боится преступать несколько раз в день первейшие и священнейшие жизненные законы, между тем боится не исполнить малейшего приказанья этой нечистой и ничтожной правды, дрожа перед нею, как робкий мальчишка. Что значит, что даже и те, которые сами над нею смеялись, пляшут, как лёгкие ветреники, под её дудку? Что значит, что уже человеческой мудрости диктуют свои ценности всякого рода бездарные ремесленники от образованности и культуры? Люди тёмные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мненьями и мыслями умных людей! И мир это видит и, как очарованный, не смеет шевельнуться.
НИЦШЕ:
- Ничего, Гоголь, не изменилось в … том мире: и в моё время это … «очарование» было западнёй и сетью для неосторожных птиц и едва ли не постоянным незаметным призывом к перевороту всех привычных оценок. Но сегодня, при полнейшем отсутствии доверия к морали, это более и более искушает мысль к утверждению худшего: антимораль – это незаслуженно оклеветанные вещи. Зарождается школа подозрения, ещё более – школа презрения, к счастью, также школа мужества и даже дерзости. Вот молодые люди и глядят на мир с таким глубоким подозрением не только в качестве случайного адвоката дьявола, но и – выражаясь богословски – в качестве врага и допросчика Бога. А жизнь уж так устроена, что она основана не на морали; она ищет заблуждения, она живёт заблуждением.
ГОГОЛЬ:
- И в этих своих заблуждениях люди всё разом и вдруг позабыли, что, может быть, затем именно окружили их презренные и подлые люди, чтобы, взглянувши на них, взглянули они на себя и поискали бы в себе того же самого. Позабыто, что можно на всяком шагу, даже не приметив того, сделать то же подлое дело, хотя в другом только виде, - в виде, не поражённом публичным позором, но которое, однако же, выражаясь пословицей, есть тот же блин, только на другом блюде. Всё забылось. Забылось то, что оттого и развелось так много подлых и презренных людей, что сурово их не оттолкнули с презрением лучшие и прекраснейшие люди. А ведь неуютно выносить к себе презренье! Но ничему не научила, Ницше, школа презренья.  Вот так и выходит, что иной совсем не был рождён бесчестным человеком; может быть, бедная душа его, бессильная сражаться с соблазнами, просила и молила о помощи, поддержки на краю пропасти. Может быть, одной капли любви к нему было бы достаточно для того, чтобы возвратить его на прямой путь.
НИЦШЕ:
- Нет, Гоголь, люди в своём искушении хитренько говорили и говорят: «Бог меня искушает». Но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью. Всякий человек да будет скор на слушание, медлен на слова. Ан, нет, прекраснейшие люди и сегодня трусливо прикидываются слепоглухонемыми, когда нужно поражать публичным позором и всеобщим презрением подлых, бесчестных и презренных людей. Позабыли, Гоголь, эти … прекраснейшие люди, что дружба с миром есть вражда против Бога, ибо кто кем побеждён, тот тому и раб. Лучше бы им не познать пути правды при рождении своём, нежели познавши возвратиться назад, в рабство похоти. Потому с ними и случается по верной пословице: пёс возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идёт валяться в грязи. 
ГОГОЛЬ:
- Что это за страшная насмешка над человечеством! И к чему при таком ходе вещей сохранять святые обычаи Церкви, небесный Хозяин которой утратил власть? Или это ещё - новая насмешка духа тьмы? Тогда зачем же ещё уцелели кое - где люди, которым кажется, что небесный Хозяин покровительствует им, от этого они как - бы светлеют и празднуют своё младенчество, - то младенчество, от которого веет как – бы лобзанием вечной весны, то прекрасное младенчество, которое утратил гордый нынешний человек? Зачем ещё не позабыл человек навеки это младенчество и, как - бы виденное в каком - то отдалённом сне, оно ещё шевелит душу? Зачем всё это и к чему это? Будто не известно зачем? Будто не видно к чему? Затем, чтобы хотя некоторым, ещё слышащим весеннее дыхание, сделалось бы вдруг грустно. Хотя бы только пожелать так, хотя бы только насильно заставить себя это сделать, ухватиться, как утопающий хватается за доску! Бог весть, может быть, за одно это желанье уже готова сброситься с Небес лестница и протянуться рука, помогающая возлететь по ней. По твоей, Ницше, лестнице.
НИЦШЕ:
- Гоголь, разве может прыгающая жаба, поедающая насекомых, сказать, что падает с неба на добычу … яко орёл? Разве чернь не укусит протянутую руку, увидев, что в ней нет ещё и … хлеба? Разве живущие только … «физически – душевно» увидят лестницу? Ибо у всех у них – неопрятный ум; особенно же у тех, кто не имеет ни покоя, ни отдыха, потому что увидел заднюю сторону мира, – вот и стремятся они в иные миры! Таким говорил я прямо в лицо, и пусть это звучит не изысканно: мир тем похож на человека, что у него есть зад, – и в этом они правы! В мире много грязи и нечистот: это тоже правда! Но от этого мир – еще не грязное чудовище! И в том заключена мудрость, что многое в мире дурно пахнет: ибо само отвращение даёт крылья и силы, угадывающие чистые источники! И в лучшем есть нечто отвратительное; даже лучшее есть то, что должно преодолеть! Много мудрости в том, что в мире есть грязь! Имеющий уши да слышит!
ХРИСТОС:
- Вот, дети Мои, будет сия проповедь наша благоуспешна, возвысится и вознесётся, многие народы приведёт в изумление, правители закроют перед ней уста свои, ибо они увидят то, о чём не было говорено им, и узнают то, чего не слыхали. Это творите вы ныне, прямо сейчас! Человеки слышат всё это, но не признают, не говорят в изумлении: «вот! мы услышали это!». А Я - то знаю, что они упорны, и что в шее их жилы железные, и лоб их – медный; поэтому и объявляю волю Господа, чтобы человеки, буквально завтра в своих блогах, вероломно не сказали: «какой такой - сякой Господь?! это само произошло, мы сами так сделали!!». Пусть не забываются в своей глупой гордыне люди: слова Его, которые исходят из уст Его, - они не возвращаются к Нему тщетными, но исполняют то, что Ему угодно, и совершают то, для чего Он послал их. К вам обращаюсь, дети Мои, Мне сейчас надлежит руко … духоположить вас на Дело богоугодное. Ты, Ницше, своими уже сбывшимися пророчествами это заслужил. Вот, пришло время тебе исполнить твоё самое главное пророчество – возвестить человечеству приход Сверхчеловека. Но нос зря сейчас от Моих слов задрал: для Гоголя ты был Предтечей, ибо он не сам приход, но истину Сверхчеловека предсказал.
ГОГОЛЬ:
- Да ну тебя, Христос, с твоим … духоположением. Куда уж выше? Башки - то нет, чтобы ей прошибить само… Небо.
НИЦШЕ:
- Гоголь, ура! При чём тут твоя башка! Ты что, не понял? Христос нас определил в … Детей Своих. Хотелось бы только узнать: как небесное наследство мы поделим? Я думаю, справедливо будет, если достанется Слово - мне, тебе же достанется пусть - Дело. Меня такой расклад вполне устроит. А тебя?
ГОГОЛЬ:
- А у нотариуса ты - был? Народ ведь спросит: как его имя? Не Бог ли? Об этой мелочи досадной не забыл ли ты, мой друг … расчётно - хитрый?
ХРИСТОС:
- А вас я попрошу … пересмешки земные прекратить, от мистики шалопуты … посюсторонние. Ужели не хватило вам … потустороннего «Заратустры», иль «Вия», наконец. Прямо здесь и сейчас - покайтесь! Вот и славно! Мы с вами, дети Мои, понимать должны: хоть Словом, хоть Делом, но вместе предстоит нам на огненном смартфонном небе души заблудшие уловлять, спасая их от липких лап дракона, и направлять в божественные ряды сверхчеловеков.
НИЦШЕ:
- Да, Христос, уж в небе очнувшаяся от мрака человеческая душа робкими проблесками света едва заметно молниями засияла. Уж возрастает ужас и подозрение против того, чем она жила прежде, переполняется святотатством взгляд назад, туда, где она доселе во мраке находилась. Вот – вот свершится шаг в выздоровление: человеческое достоинство и благородство вновь вернутся к жизни! Правда, это медленно, почти против дремучей воли людей, почти с недоверием. Но вокруг становится теплее; чувство и сочувствие получают глубину, теплые ветры всякого рода обвевают гниль и убогость ума и душ человеческих. Некоторые человеки почувствовали себя так, как будто теперь, впервые, открылись их глаза. В изумлении начали спрашивать: где же были доселе? Человечество было вне себя – в этом нет сомнения. Но свершилось! Люди начинают вглядываться в самих себя: какие же неожиданности … спаси и сохрани! тут встречаются!
ХРИСТОС:
- Из «вне себя» в «себя» возвращаясь, быть может, Ницше, люди осознают вдруг: они не получили короткую жизнь, но сами делают её короткой. Они не обделены ею, а бессовестно её проматывают. Как богатое царское достояние, прейдя в руки дурного хозяина, в мгновенье ока разлетается по ветру, а имущество, пусть и скромное, переданное доброму хранителю умножается, так и время человеческой жизни удлиняется для того, кто умно им распоряжается.
НИЦШЕ:
- Вот как раз для разумных «страх Господень» и говорит: не спасётся царь множеством воинства; исполина не защитит великая сила; ненадежен конь для спасения. Я вижу, ты сел на коня? И быстро несёшься вверх, к своей цели? Ну что ж, скачи, мой друг! Только знай, что хромота твоя скачет вместе с тобой! Когда будешь ты у цели и спрыгнешь с коня своего,  – именно там, на высоте своей, ты будешь спотыкаться! Помнить эту мудрость «страха Господня» должны всегда молодые люди!
ГОГОЛЬ:
- Помните, Господь говорил, что в то время, когда мельче всего становится мир, когда пустее жизнь, в эгоизм и холод облекается всё и никто не верит чудесам, - в то время именно может совершиться чудо, чудеснее всех чудес. Подобно как буря самая сильная настаёт только тогда, когда тише обыкновенного станет морская поверхность. Сегодня для людей наступили трудные, роковые дни, пришло время задуматься. Да не дерзнёт человек опечалиться, что безумно называет несчастьем. Впрочем, спрашивает ли кто – нибудь из людей, что значат случающиеся препятствия и несчастия, для чего они случаются? Терпеливейший говорит обыкновенно: «Так богу угодно». А для чего так богу угодно? Чего хочет от людей бог сим несчастьем? Этих вопросов никто не задаёт себе. Часто люди должны просить не об отвращении от них несчастий, но о прозрении, о прозумлении тайного их смысла и о просветлении очей. Эти горя и страдания ниспосылаются именно для того, чтобы произвести тот душевный вопль, который бы никак не исторгнулся без этих страданий. Пророки рыдали по целым дням, алча услышать в себе голос бога, и только после обильного источника слёз облегчалась душа их, прозревали очи и ухо слышало божий голос.
НИЦШЕ:
- Чудесам сегодня никто не верит – это так. Но чудо, чудеснее всех чудес действительно свершится, Гоголь, если люди спросят себя: откуда пришло несчастье. Ведь Господь уловляет мудрецов их же лукавством, и совет хитрых становится тщетным, днём они встречают тьму, и в полдень ходят ощупью, как ночью. Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Его не должно отвергать. Ибо Он причиняет раны, и Сам обвязывает их - в смерти же нет памятования о Нём: кто же во гробе будет славить Его? Но вот пришло время, обрушились народы в яму, которую выкопали; в сети, которые скрыли они, запуталась нога их. И думающие люди в ужасе увидели: человечество идёт по краю пропасти! И все они погибнут, если не вспомнят мудрость «страха Господня». Ибо нечестивый берёт взаймы и не отдаёт; праведник милует и даёт; когда же он будет падать - не упадёт: Господь поддержит его за руку. Видел я и нечестивца грозного, расширявшегося, подобно укоренившемуся многоветвистому дереву; но он прошёл, и вот! нет его; ищу его, и не нахожу.
ГОГОЛЬ:
- Люди в минуты бедствий произносят: «Господи, за что это приходится мне терпеть? Я никому не сделал зла, никого не обидел». Но что скажут они, если в душе раздадутся в ответ на это такие слова: «А что сделали вы добра? Или вы призваны затем, чтобы не делать только зла?». Может быть, эти трудные минуты ниспосылаются для того, чтобы довести именно до того, о чём люди просят и воздыхают, может быть, даже нет к тому иной дороги, нет другого законнейшего и мудрейшего пути, как именно этот путь.
НИЦШЕ:
- Да, напрочь забыли «страх Господень» люди, никто, Гоголь, не спрашивает себя: «Отчего я так удалился от этого пути? Отчего я отрёкся от всего, что ранее почитал, - отрёкся даже от самого почитания? Откуда эта жестокость, эта подозрительность, эта ненависть к собственным добродетелям?» Люди лишь изредка осмеливаются спрашивать себя об этом и уже слышат нечто подобное ответу: «Ты должен был стать господином над собой, господином и над собственными добродетелями. Ты должен был прежде всего воочию видеть, где несправедливости больше всего: именно там, где жизнь развита меньше, мельче, беднее всего, где она всего более первобытна и всё же вынуждена считать себя целью и мерой вещей и в угоду своему сохранению исподтишка, мелочно и неустанно подрывать и расшатывать всё высшее, более великое и богатое». Из – за отречения от собственной добродетели и благородства и  становится сегодня мир мельче и мельче, пустее и пустее жизнь.
ХРИСТОС:
- В таком случае спрашивается: отчего же бог так несправедлив, зачем и для хороших людей он предначертал бедность, раны и горькую смерть, как и для плохих? Всё просто: мастер не властен изменить саму материю, но лишь может придать ей ту или иную форму. Ибо есть вещи, которые невозможно отделить от других: они встречаются только вместе, нераздельно. Поэтому существа, тупые и ленивые от природы, рождающиеся для сна или для бодрствования, едва отличимого от сна, составляются из слабых, косных элементов. Но чтобы получился муж, о котором стоило бы говорить, надо, чтобы действовал более сильный рок. Поэтому путь этого мужа не будет гладок: он должен будет подниматься и падать, бороться с волнами и направлять свой корабль меж водоворотов. Ему придётся прокладывать себе дорогу наперекор фортуне, по каменистым кручам; сделать их ровнее и мягче - его задача. Но всё - таки как бог допускает, чтобы с добрыми людьми случались несчастья? А он и не допускает. Он ограждает их от подлинных несчастий: от преступлений и подлостей, от нечистых помышлений и корыстных замыслов, от слепого вожделения и от алчности, покушающейся на чужое добро. Стоит ли удивляться, если бог порой допускает, чтобы с добрым мужем случалось то, чего он иногда и сам себе желает? Почему им приходится переносить жестокие невзгоды? Чтобы других научить терпению; они рождены в пример и поучение.
ГОГОЛЬ:
- Не только в пример и поучение, но рождены эти мужья и для более высокого. Все люди ежедневно выполняют своё предназначение, для которого они и рождены. И как некоторые из них могут знать, что минутное вдохновение, неожиданно налетевшее с небес откровением, чтобы оно не было вложено всемогущей волею бога уже в самую природу человека и не зрело бы в нём неведомо для него и для других? И почему знать, что нет глубокой и чудной связи между всем этим и всей жизнью и будущим, которое незримо грядёт и которого никто не слышит? Благоговенье же к промыслу! И вот, уж «пальцы просятся к перу … мгновенье» … и ты, Ницше, выполнил твою задачу, считал посланную тебе «голограмму» – создал своего Заратустру, своего Сверхчеловека.
НИЦШЕ:
- Да, Гоголь, я всем существом своим ощущал эти прекрасные минуты вдохновения, и спрашивал себя: что это? И сам себе отвечал: благоговенье к промыслу! Такого рода ответ даёт себе каждый в отношении загадки получения с небес … «голограммы» откровения и кончает тем, что, обобщая свой случай, он объясняет себе пережитое. «Что случилось со мной, - говорит он себе, - то должно случиться со всяким, в ком воплощается и хочет явиться на свет божья … компьютерно – голограммная задача». Тайная сила и необходимость выполнения этой задачи будет властвовать над его судьбой и её частными событиями, подобно неосознанной беременности, - задолго до того, как он уяснит самое эту задачу и узнает её имя. Как ручейки стекаются в реку, так и судьбы людей складываются в судьбы … отечества, даже когда люди не хотят этого знать: именно будущее людей управляет их днём сегодняшним. Это мы приняли за основу, Христос?
ХРИСТОС:
- Именно так. Всё так и было с тобой, Ницше, ибо ты – Актёр Духа, которому дано считать божью «голограмму»: «И простёр на тебя руку Свою Дух, и коснулся твоих уст, и сказал: вот Я вложил слова Мои в уста твои. Смотри, Я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтоб ты, когда придёт время, воззвал Сверхчеловека. Сын человеческий! наполни внутренность твою этим свитком, который Я даю тебе, встань и иди к людям, и говори им Моими словами». Дети Мои, люди, познавшие счастье божьего «голограммного» откровения, говорят: «Угодно тебе назвать Бога судьбой? Ты не ошибёшься. Угодно тебе наименовать его провидением? И тут ты будешь прав. Угодно тебе наименовать его природой? И это не ошибка. Потому что Бог - всё то, что ты видишь; он весь слит со всеми частями, поддерживая себя своей мощью».
ГОГОЛЬ:
- Да, Христос, насколько светлее жить, когда понимаешь, что Бог где – то рядом, что он смотрит на тебя, пусть даже не всегда поддерживает. Я ничего не делал по принуждению; я ничего не терпел против воли; я не был рабом божьим, я был божьим последователем, тем более, что я стопроцентно знал, что всё на свете происходит по твердо определенному вечному закону. Каждого ведёт судьба, и с первой минуты рождения определено, сколько кому осталось жить. Одна причина ведёт за собой другую, длинная цепь событий определяет всякое происшествие и частной и общественной жизни. Надо мужественно переносить всё, что случается, ибо то, что вдруг посчитают случайностью, на самом деле происходит закономерно. Чему радоваться, о чём плакать, - всё это было изначально установлено; и хотя жизни отдельных людей на первый взгляд поражают разнообразием, смысл их сводится к одному: люди овладевают обречёнными на гибель вещами, и сами тоже обречены на гибель. Так что же люди возмущаются? Что жалуются? На то они и рождены. Пусть природа распорядится принадлежащими ей телами, как захочет; мужественные и всем довольные, пусть люди думают о том, что погибает не их имущество и достояние: их всё - при них.
НИЦШЕ:
- Но не все пристально вглядываются в своё достояние. Ожиревшее от праздности тело слабеет и уже не выдерживает не только трудов, но и просто движения и даже собственного веса. Кто знал лишь безоблачное счастье, не снесёт ни одного удара. Но кто постоянно боролся с невзгодами, чья кожа задубела от ударов несправедливой судьбы, тот не отступит перед бедой, а если упадёт, будет драться дальше, хотя бы на коленях. Неужели кого – то может удивить, что бог, возлюбивший добрых мужей, желает, чтобы они стали как можно лучше, назначает им такую судьбу, которая могла бы стать для них упражнением в доблести? Что до меня, то я не удивляюсь, подумав, что бога иногда тянет полюбоваться, как великий муж станет сражаться с какой - нибудь ужасной напастью.
ГОГОЛЬ:
- Когда я необъяснимо для себя чувствовал, что за моим сражением наблюдает Господь, когда замечал за собой, что нахожусь в тревожном и особенно неспокойном состоянии духа, тогда вспоминал слова своей молитвы всякий час. Вот из неё слова: «Ни на миг бытия моего не оставляй меня, Господи; соприсутствуй мне в труде моём, ведь для него же ты и произвёл меня в мир. Свершая его, пребуду весь в тебе, отче мой. Да безответствует сердце моё к житейским скорбям и бурям, да не возложу моей надежды ни на кого из живущих на земле, но на тебя единого. Ты поселил во мне и первую мысль о деле рук моих; ты и взрастил её возрастивши и меня самого для неё; ты же дал силы привести к концу тобой внушённое дело».
НИЦШЕ:
- Да … Гоголь, с такой молитвой можно … все мёртвые души разом единым оживить. И где ты был раньше со своей молитвой? А то увидели бы, как всё это удалось. Однако нужно сказать, что и для меня было большим утешением - знать, что тебя куда – то тащит вместе со всей вселенной. Думающие люди не знают, что распоряжается их жизнью и смертью, но знают, что та же необходимость управляет и богами. Одно и то же необратимое движение увлекает за собой богов и людей. Сам творец и правитель вселенной, написавший законы судьбы, следует им; однажды издав приказ, он сам теперь вечно повинуется.
ГОГОЛЬ:
- И вот что интересно: когда людей охватывает ничем необъяснимое душевное беспокойство и смущение – именно этими божиими предупреждениями Бог проверяет людей: укрепились ли они в характере; иногда же просто для того, чтобы, ища средств спастись от такого беспокойства, придумали сделать что - нибудь такое, чего бы никак не придумали прежде. Ибо Бог всячески старается вразумить и требует, чтобы люди употребили какое - нибудь усилие для узнания Его воли. Потому что люди глаза устремляют вниз, смотрят только под ноги, и не хотят поднять их вверх. Ибо если бы подняли их на несколько минут вверх, то увидели бы свыше всего только Бога и свет от Него исходящий, освещающий всё в настоящем виде.
ХРИСТОС:
- Благословен Бог всяким духовным благословением в небесах, открыв тайну воли Своей, чтобы люди были святы и непорочны пред Ним в любви, в устроении полноты времён, дабы всё небесное и земное соединить. Люди должны прекратить стремиться к жизни по обычаям мира сего, по воле князя, господствуюшего в киберпространстве, духа, действующего ныне в сынах противления, между которыми живут люди по своим плотским похотям, исполняя желания плоти и помыслов.
НИЦШЕ:
- А каким видится ныне Бог столетними стараниями церквей? Бог, выродившийся в противоречие с жизнью, вместо того чтобы быть её просветлением и вечным её утверждением! Бог, объявляющий войну жизни, природе, воле к жизни! Бог как формула всякой клеветы на «посюстороннее», для всякой лжи о «потустороннем»! Бог, обожествляющий «ничто», освящающий волю к «ничто»! Читая Новый Завет, напротив, отдаёшь разумом предпочтение всему, что он рушит и третирует, не говоря уже о проповедуемой Апостолами «мудрости мира сего». Даже «ветхозаветные» фарисеи и книжники выигрывают от таких противников. Стремящиеся быть в собственном лице «избранниками Бога», или «храмом Божьим», отвергают всякие другие принципы выбора, например, принцип правдивости, ума, мужественности и гордости, красоты и свободы сердца, попросту «мира», - потому, что для них всё это есть уже зло само по себе.
ГОГОЛЬ:
- Ты не прав. Нужно, чтобы люди слышали сильный гнев против врага людей, а не против самих людей. Да и точно ли так сильно виноваты плохо видящие в том, что они плохо видят? Если же они, точно, в том виноваты, то правы ли будут те, кто подносит прямо к их глазам нестерпимое количество света и сердятся на них же за то, что слабое их зрение не может выносить такого сильного блеска? Не лучше ли быть снисходительней и дать им сколько – нибудь рассмотреть и ощупать то, что оглушает их, как громом? Много из них в существе своём люди добрые, но теперь они доведены до того, что им трудно самим, и они упорствуют и задорствуют, потому что иначе нужно им публично самих себя, в лице всего света, назвать дураками. Это не так легко, сам знаешь. С другой стороны, если не признаются – так дураками и останутся.
НИЦШЕ:
- Ты не понял меня, Гоголь. Я говорю не о людях, я говорю о священстве. Препоручая суд Богу, они судят сами; прославляя Бога, они прославляют самих себя; требуя тех добродетелей, которые как раз им свойственны, - даже более, которые им необходимы, чтобы вообще не пойти ко дну, - они придают себе величественный вид борьбы за добродетель, борьбы за господство добродетели. Они себя, «общину», «добрых и справедливых» раз навсегда поставили на одну сторону, на сторону «истины», а всё остальное, «мир», - на другую. И эти маленькие святоши и лжецы стали употреблять понятия «Бог», «истина», «свет», «дух», «любовь», «мудрость», «жизнь» как синонимы самих себя, чтобы этим отграничить от себя «мир»; перевернули все ценности сообразно самим себе, как будто «христианин» был смыслом, солью, мерой, а также последним судом всего остального.
ГОГОЛЬ:
- Ты отделяешь церковь от Христа и христианства, ту самую церковь, тех самых пастырей, которые мученической своей смертью запечатлели истину всякого слова Христова, которые тысячами гибли под ножами и мечами убийц, молясь о них, и наконец утомили самих палачей, так что победители упали к ногам побеждённых, и весь мир исповедал Христа. И этих самых пастырей, этих мучеников – епископов, вынесших на плечах святыню церкви, ты хочешь отделить от Христа?
НИЦШЕ:
- Нет, конечно. Сейчас объясню. Когда первым христианам понадобился судящий, сварливый, злостный теолог против предыдущего теолога, они создали себе по своим потребностям своего «Бога»: без колебания вложили в его уста те вполне не евангельские понятия, без которых не могли обойтись, каковы: «будущее Пришествие», «Страшный суд», всякий род ожидания и обещания. Павел учинил великое преступление над историей - он просто вычеркнул вчера, позавчера христианства, он изобрёл историю первого христианства. Церковь извратила позже даже историю человечества, обратив её в предысторию христианства. Шаг за шагом в тип Спасителя стало внедряться учение о смерти как жертвенной смерти, учение о Воскресении, даже то, что было после смерти, - ничто не осталось неприкосновенным, ничто не осталось даже напоминающим действительность. Павел дал этому распутству мысли такое логическое выражение: «если Христос не воскрес, то вера наша тщетна». И разом из Евангелия вышло самое презренное из всех неисполнимых обещаний, - бесстыдное учение о личном бессмертии. Жизнь, пример, учение, смерть, смысл и право всего Евангелия - ничего более не осталось, всё было перевёрнуто вверх дном. Павел учил о бессмертии даже как о награде! В сущности, ему не нужна была жизнь Спасителя - ему нужна была смерть на кресте.
ХРИСТОС:
- Но ведь было же всем сказано: «Сын человеческий! скажи пророкам от собственного сердца: слушайте слово Господне, ибо горе тем безумным пророкам, которые водятся своим духом, и ничего не видели; они продолжают предвещать ложь, говоря: «Христос сказал», но Я - то не говорил». Посему Я сегодня так говорю Церквам: и будет рука Моя против этих пророков, вводящих народ в заблуждение, говорящих «мир», тогда как нет мира.
НИЦШЕ:
- И вот теперь всплыла абсурдная проблема: «как мог Бог допустить это!». На это повреждённый разум маленькой общины дал такой же поистине ужасный по своей абсурдности ответ: Бог отдал своего Сына для искупления грехов, как жертву. Очистительная жертва, и притом в самой отвратительной, в самой варварской форме, жертва невинным за грехи виновных! Какое страшное язычество! А ведь ты, Иисус, уничтожил даже самое понятие «вины», совершенно отрицая пропасть между Богом и человеком, жизнью своей представив это единство Бога и человека как своё  «благовестие» ... а не как преимущество!
ГОГОЛЬ:
- Я очень много знал дурных попов и могу вам рассказать множество смешных про них анекдотов. Но встречал зато и таких, которых святости жизни и подвигам я дивился и видел, что они – созданье нашей восточной церкви, а не западной. Но я, как и ты, Ницше, не могу принять слова: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновный камень на шею и бросили его в море». Эти слова сказаны не по - евангельски! Конечно, виновный должен быть наказан, и лучше наказать самому себя, чем ожидать наказанья божьего. Не зря же Богослов от Твоего имени сказал: «Вспомни, откуда ты ниспал и покайся! Так Дух говорит Церквам», а ты, Христос, только что ещё и предупредил: будет рука Моя против этих пророков, вводящих народ в заблуждение. Как ты говоришь, Ницше, имеющий уши?
НИЦШЕ:
- Нужно просто вспомнить, как всё начиналось. Благородство инстинкта, вкус, гений, воля к будущему людей, великое утверждение всех вещей, воплотившихся в Древнем Риме, великий стиль, сделавшийся не только искусством, но реальностью истиной жизни - всё это было завалено не через какую - нибудь внезапную катастрофу, не растоптано германцами или иными увальнями! Но осквернено хитрыми, тайными, невидимыми малокровными вампирами! Скрытая мстительность, маленькая зависть стали господами! Разом поднялось наверх всё жалкое, страдающее само по себе, охваченное дурными чувствами, весь душевный мир гетто, вся низменная чандала!
ГОГОЛЬ:
- Это то, что касается состояния общества, и тут ты за … деяниями Апостолов попытался спрятать закипевшую … ленинскую «революционную ситуацию» в головах людей того времени. Да, Апостолы очень удачно воспользовалось этой революционной волной. Но в первую очередь нужно посмотреть на экономику. Налоговое бремя, денежная зависимость породили в Риме имущественные различия, обогатили богатых, довели до полной нищеты бедных. Для спасения порабощённых, угнетённых и впавших в нищету нужен был выход. И нужно было найти такой выход, чтобы все они оказались охваченными единым великим движением. И такой выход был найден. Но не в этом мире - продолжение существования души после смерти тела. Общепринятой стала вера в некое воздаяние или кару для умершей души за совершённые на земле поступки. Надеждой на воздаяние в потустороннем мире можно возвести самоотречение от мира в один из основных принципов религии, способной увлечь угнетённые народные массы. По этому пути и пошли христиане, а затем и мусульмане.
НИЦШЕ:
- Пусть будет так. Во всех случаях результат был достигнут: нужно было человека сделать несчастным, зависимым от действия непреодолимой силы; это всегда было логикой жреца. Можно уже угадать, что, сообразно этой логике, на свет и явилось: «грех». Не должен человек смотреть вне себя, он должен смотреть внутрь себя: он не должен смотреть на вещи умно и предусмотрительно, как изучающий; он вообще не должен смотреть - он должен страдать. И он должен так страдать, чтобы ему всегда был необходим жрец.
ГОГОЛЬ:
- Точно сказано. А вот как эти деяния Апостолов охарактеризовал «Великий инквизитор»: мы сказали, что послушны Тебе и господствуем во имя Твоё. Но в итоге мы исправили подвиг Твой и повели людей как стадо. Мы изначально пошли не с Тобой, а с дьяволом. Ибо кому же владеть людьми как не тем, которые владеют их совестью. Мы сказали им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет только именно с нашего позволения. Тихо умрут они, тихо угаснут и за гробом обрящут смерть. Но мы непременно сохраним этот наш секрет и для их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною. Ибо если б и было что на том свете, то уж, конечно не для таких, как они. 
ХРИСТОС:
- Грустно... А поэтому! пусть отныне каждый … для себя лично! определит, что для него значат эти слова: «Народ строит стену, но лживые пророки обмазывают её грязью, но пойдёт проливной дождь и бурный ветер разорвёт стену. И вот, падёт стена; тогда не скажут ли пророкам: «где та обмазка, которою вы обмазывали?». Я: разрушу стену, которую вы обмазывали, и истощу ярость Мою на стену и на обмазывающих её грязью, и скажу: нет стены, и нет обмазывающих её! Неужели, уловляя души народа Моего, вы, лжепророки, спасёте ваши души? И бесславите Меня перед народом Моим за горсти ячменя и за куски хлеба, умерщвляя души, которые не должны умереть, и оставляя жизнь душам, которые не должны жить, обманывая народ, который слушает вашу ложь. За то, что вы ложью опечаливаете сердце праведника, которое Я не хотел опечаливать, и поддерживаете руки беззаконника, чтоб он не обратился от порочного пути своего и не сохранил жизни своей, Я вырву уловленные вами души из – под мышц ваших и пущу их на свободу. Я избавлю народ Мой от рук ваших, и не будет он уже в ваших руках добычею, и узнаете, что Я – Сын Господа». Это и будет Моим … пришествием вторым и воскрешением, а не то, которое ложно обещали Моему народу!
ГОГОЛЬ:
- Может быть, одному русскому суждено почувствовать сегодняшнюю актуальность этих слов, ближе понять и заново осмыслить значение веры и жизни. Правду слов этих может засвидетельствовать только тот, кто проникнет глубоко в наше русское православие и уразумеет его вполне, отбросивши наперёд всякие мудрствования, предположенья, идеи, самоуверенность, гордость и убеждение, будто бы уже постигнул, в чём дело, тогда как едва только приступил к нему. Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не приходит ни к кому другому, кроме русского? Вот, уже торжественно выступает святая полночь, и гулы всезвонных колоколов гудят и гудут по всей земле, точно как бы будят человечество. Где носятся так очевидно призраки, там недаром косятся; где будят, там разбудят.
ХРИСТОС:
- Воистину! Человечество уже завтра будет вынуждено проснуться, ибо наступил так называемый «апокалипсис». А пока пусть послушают Меня люди, правители, священство, жестокие сердцем, далёкие от истины: Я приблизил правду Мою, она не далеко. Вот, предсказанное Богословом окончание времён вступило в свои права и признано мудрыми людьми. Сейчас Я возвещаю о начале смены эр и наступлении новой эры, нового времени, прежде, нежели это произойдёт: имя Моё поведёт слепых дорогою, которую они не знают, неизвестными путями будет вести их; мрак содеется светом пред ними, и кривые пути станут прямыми. Ибо Господь возвестил ещё от начала, что будет именно сегодня, в конце времени, и от древних времён то, что сделается, сказал: «Мой совет состоится, и всё, что Мне угодно, Я сделаю. Вот, Я воззвал орла от востока, из дальней страны исполнителя определения Моего. Я сказал, и приведу это в исполнение; предначертал, и сделаю».
ГОГОЛЬ:
- Неужели не ясно правителям, священству, людям: пророчество об окончании времён и наступлении новой эры, нового времени сбылось, нужно просто выполнить волю Господа, зачем от себя выдумывать лишнее? Зачем какой – то патриотизм или иные национальные идеи для каждого государства в отдельности? Ведь выше того не придумать, что есть в Евангелии. Сколько раз уже отшатывалось от него человечество и сколько раз обращалось. Несколько раз совершит человечество своё кругообращение, несколько мыслей совершит и возвратится вновь к Евангелию, подтвердив опытом свершившихся событий, предсказанных пророками, истину каждого его слова. Сбылось же тысячелетнее пророчество об окончании времён, как сбылось и предсказание: «Близится время, когда людям придётся расплатиться за то, что целых два тысячелетия они были христианами». Вот на этом - то самом дне, как на пробном камне, стало видно, как бледны все предыдущие христианские стремленья человечества и как все они в одних только мечтах и мыслях, а не в деле. Сегодня нужно дело делать! Ибо пришло предсказанное святое время: «воззвать орла от востока, из дальней страны» - исполнителя определения Господа!
НИЦШЕ:
- Гоголь, напрасно свой голос возвышаешь, повторяю, трудно быть Богом, но труднее – Моисеем: не верят предсказаниям пророков, не верят в их прочтение «голограмм». Есть «голограммы» посредством снов, есть - чрез вдохновение. Конечно, наиболее бесспорными являются «голограммы» научных открытий, приснившихся авторам. Есть предвещание о добродетели, есть - о богатстве, болезнях, войнах. Но мало предсказаний о будущем для исправления нравов и перемены к лучшему. Во всех случаях, какая польза от предсказания, делаемого для блага души, если предсказанное в точности исполнится, не допуская никакой перемены со стороны людей? Ведь Бог, предсказывая, указывает и способ избавиться от бедствий, если только люди захотят покаяться. В этом и состоит польза божественного пророчества, не требующего ни особых орудий, мест, времён и денег. Ванга взяла и бескорыстно предсказала панику от неизвестного вируса в 2020 году за полвека до него; Богослов взял и предсказал смену эр и эпох, гибридную войну на «кристаллическом небе» за две тысячи лет до её начала; Тарабич сто пятьдесят лет назад предсказал повальное исчезновение человеческих душ в «ящике с картинками». Только люди так пока и не поняли, что все эти знамения Господа сошлись в одной точке ради их покаяния в 2020 году. Господь ждёт это покаяние и предупреждает: если не покаетесь, то уничтожите друг друга через пять лет.
ХРИСТОС:
- Ты прав, Ницше, тебе трудно, как и Моисею, – не верят, хоть многое и из твоего уже сбылось. Предсказывая, каждый пророк слышал голос Духа: много дней пройдёт и твоё пророческое видение сбудется после многих дней, хоть оно и пророчествует об отдалённых временах. Вот, окончание времён и смена эр и эпох наступили, и уже ни одно слово Господа не будет отложено и сбудется, ибо уже «сорвана седьмая печать», о которой говорил Богослов. Вот вам притча. Город небольшой, и людей в нём немного; к нему подступил великий царь, и обложил его. Но в нём нашёлся мудрый бедняк, и он спас своею мудростью этот город; и однако же никто не вспомнил об этом бедном человеке.
ГОГОЛЬ:
- А как произойдёт спасение? Просто мудрый бедняк напомнит людям: «Когда же увидите мерзость запустения, реченную пророком Даниилом, разумейте: настала скорбь, какой не было от начала творения. Тогда увидите Утешителя. Истинно говорю вам: не пройдёт род, погрязший в мерзости запустения и навлекший на себя скорбь великую, как всё это будет, люди увидят всё это сбывающимся». Вот, мерзость запустения достигла … «плато» - человечество всё больше и больше вырождается в «роботосообщество»: только слепой или лукавый этого не видит. Но ещё есть надежда на спасение, ещё сохранилось в людях человеческое, подтверждение тому – христианское согласие большинства на режим самоизоляции ради уменьшения риска смерти для меньшинства. Не печалься, Ницше, твоего Сверхчеловека скоро в себе отыщут люди; исполнится явившееся тебе Божие откровение - тобою считанная «голограмма» воплотится в жизнь! И тогда вспомнят люди, Христос, о … бедном человеке.
ХРИСТОС:
- Воистину, Гоголь, ведь не зря же и Я прославил Господа на земле, совершил дело, которое Он … в «голограмме» поручил Мне исполнить. Ибо слова, которые Он дал мне, Я передал людям, и они приняли и уразумели истинно, что Я исшёл от Него, и уверовали, что Он послал меня. Возвращаясь к Отцу Я сказал: «Да будет всё едино; как Ты, Отче, во мне, и я в Тебе, так и они да будут в нас едино. И в предвещенные последние дни окончания времён изольётся от Духа на всякую плоть; заиграют на своих гуслях гуслисты Сверхчеловека; тогда юноши увидят видения и научатся словам песни, которую никто не мог узнать, кроме них; а старцы сновидениями начнут вразумляться и вернут истину Моисея в сердца людей». А ведь много не требуется: отвергнувши ложь, пусть люди начнут говорить истину каждый ближнему своему; гневаясь не согрешают. Кто крал, вперёд не кради, а лучше трудись, делая своими руками полезное, ибо нет большего счастья человеку, чем любоваться делом рук своих в конце жизни. Никакое гнилое слово да не исходит из уст, а только доброе, доставляя благодать слушающим. Всякое раздражение и ярость, и гнев и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены. Люди станут друг к другу добры, сострадательны, станут прощать и любить друг друга.
ГОГОЛЬ:
- И вот тогда небесные минуты общения с прекрасными душами, с которыми встретилась душа, вызовут благодарность. Разве любовь, обнявшая душу и возрастающая в ней более и более, не стоит благодарности? Разве в сих небесных торжественных минутах и высоком союзе душ не присутствует Твоя истина, Христос? Разве всё, что отрывается от земли и земного – в любви, сколько – нибудь отделившейся от чувственной любви, уже не слышится мелькнувший край божественный одежды Создателя? И сие высокое стремление, которым стремятся прекрасные души одна к другой, влюблённые в одни свои божественные качества, а не земные, не есть ли уже стремление к Богу? «Где вас двое, там и церковь моя». Или никто не слышит сих божественных слов?
ХРИСТОС:
- Человекам Я хотел даровать понятие о благах прочных, постоянных; их можно разглядывать со всех сторон, поворачивать как угодно - они будут казаться всё больше и лучше. Я призывал не бояться страшного, презирать вожделения. Люди не должны всю свою жизнь отдавать для достижения наружного блеска: их истинные достоинства должны быть обращены вовнутрь. Так космос презрел внешнее и радуется созерцанию самого себя. Всё благо Я призывал поместить внутри; ведь счастье в том, чтобы не нуждаться в счастии. Я заповедал: возлюбите друг друга.
ГОГОЛЬ:
- Как у каждого человека, Христос, – своя правда, так и любовь каждый понимает по – своему. Но есть в понимании любви, как говорят, две большие разницы. Любовь, рождённая землёй и привязанная к земле, - чувственная любовь, она привязана к образам человека: к лицу, фигуре - к видимому. Она временна, подвержена страшным несчастьям и утратам. И да молится вечно человек, чтобы спасли его небесные силы от сей ложной, превратной любви! Но любовь душ – это вечная любовь! Тут нет утраты, нет разлуки, нет несчастий, нет смерти. Прекрасный, желанный для человека, образ, встреченный на земле, навечно утверждается тут; всё, что на земле умирает - вечно живёт здесь; этой любовью воскрешается всё, в ней же, в этой любви; только такая любовь бессмертна и бесконечна, как бесконечно небесное блаженство. Да, не всем дано отличить чувственную любовь от любви вечной; немногим – всей душой и сердцем утонуть в блаженстве вечной любви. К сожалению, и не всем дано осмыслить: само понятие любви вечной - это не простодушное богомольство и набожность, не слепая вера человека в различные обычаи предков, не разбирая, на лжи или на правде они основаны. Истинно счастлив человек, который притом хоть сколько – нибудь умудрён и опытом и жизнью, и познанием людей и света, если в душе такого человека родились подобные мысли.
НИЦШЕ:
- А как подобные мысли, точнее, - мысли вообще могут возникнуть в хаосе смартфонного обмена … смайликами … типа «чувствую!», а значит, … «люблю!»? Нет, и не может быть никакой … новой любви, которая бы хоть чем – то отличалась от любви Адама и Евы! Мне жаль всего минувшего, ибо вижу я, что оно предано, – предано духу, милости и безумию каждого нового поколения, которое приходит и всё, что было, перетолковывает на свой лад. Но вот другая опасность и предмет страдания моего: память черни не идёт дальше деда, а с дедом и время прекращается. Так предаётся забвению всё прошлое: толпа стала господствовать, время потонуло в мелкой воде, а люди пока не увидели, что живут в период окончания времён и наступления новой эры, нового времени. Да! пришло новое время! время новой аристократии, враждебной низменной толпе и всякой олигархической тирании; время аристократии, которая снова напишет слово «благородный» на новых скрижалях! Много нужно благородных и многосторонним должно быть благородство их, чтобы могли они составить духовную аристократию! Или, как сказал я однажды: «В том и божественность, что есть боги, но нет никакого Бога!».
ГОГОЛЬ:
- Друг мой, поверь мне, молодёжь глупа. Да, у многих из них бывают чистые стремления, многие из них поймут тебя и будут стремиться к божественности аристократов Духа; но у молодёжи всегда бывает потребность создать себе каких – нибудь идолов. Если в эти идолы попадает человек, имеющий точно достоинства, это бывает для них ещё хуже. Достоинств самих они не узнают и не оценят как следует, подражать им не будут, а на недостатки и пороки прежде всего бросятся: им же подражать так легко! И это уже случалось с твоими божественными идеями, сам знаешь. Любовь возгорается к тому, что видишь, и, стало быть, - к предстоящему, прошедшее же и отдалённое возлюбляется по мере его надобности и потребности в настоящем. Словом, вообще удача всего духовного зависит от того, когда оно предприемлется как подвиг во имя божье, как искреннейшее дело, как то деяние, по которому будет судить бог. Все перевороты и революции совершаются не потому, что этого захотел какой – то человек и кучка его единомышленников, а лишь только потому, что на то была божья воля. 
НИЦШЕ:
- Я всё понимаю, Гоголь, не забыл я и нацизм, и хиппи. Именно поэтому я и хочу в этой совместной с вами, Христос и Гоголь, проповеди, показать молодым людям новую аристократию и посвятить их в неё: они должны стать зачинателями и воспитателями, сеятелями будущего. Поистине, не о той аристократии буду говорить я, принадлежность к которой можно купить, как покупают ее торгаши за золото своё: ибо всё, что имеет цену, не имеет большой ценности. Люди, пожалуй, должны любить своего ближнего, как себя, - но прежде всего они должны стать такими, которые будут достойны в первую очередь самих себя полюбить. Где носятся так очевидно призраки, там недаром косятся; где будят, там разбудят. Так ведь, Гоголь?
ГОГОЛЬ:
- Тогда при нынешней … всё разъедающей ржавчине мерзости запустения, эта твоя, Ницше, аристократия должна предельно ясно понять: начало выздоровления - сознание болезни.
ХРИСТОС:
- Ржавчина мерзости запустения пока не распознана человечеством, поэтому никто и не проговаривает путь к выздоровлению. Общеизвестно: умному человеку притчи идут на пользу больше, чем многочасовые проповеди. Вот притча. Безопасностью города служит не крепость постройки, не величина камней, а добродетель жителей; равным образом и предательство города зависит не от слабости построек, а от порочности граждан. Понявшие это – скорее выздоровеют.
НИЦШЕ:
- Всё в … том мире имеет обратную связь, Христос: чем выше уровень постройки и камней, тем выше и уровень порочности. При существующем … уровне порочности и мерзости запустения граждан, видимо, неуместен будет вопрос: могли бы вы создать Бога? Но я, тем не менее, говорю молодым людям, которые внутренне готовы стать аристократами Духа: вы можете создать Сверхчеловека! Вы можете пересоздать себя в отцов и предков Сверхчеловека; и пусть это будет вашим лучшим созданием! Бесспорно: Бог есть предположение; но я хочу, чтобы ваше предположение было ограничено рамками не «небесного», но мыслимого. Могли бы вы мыслить Бога? Пусть это означает для вас волю к истине, чтобы всё превратилось в человечески мыслимое, человечески видимое, человечески чувствуемое! Ваши чувства должны вы продумать до конца! И то, что называется добродетельным миром, должно быть сперва создано вами: ваш разум, ваш образ, ваша воля, ваша любовь, ваше блаженство! Если бы существовали боги, тогда как удержаться, чтобы самому не стать богом! Следовательно, нет богов, тем более теперь, когда нанотехнически человеку стало всё подвластно.
ХРИСТОС:
- Во все времена, Ницше, смена эпох сопровождалась техническим прогрессом, кровью и войнами. И в этот раз наступление новой эры и новой эпохи Господь напрямую связал с наступлением нановека. Но сегодня, если случится война, не будет не только богов, но и самого человека. Страшно. Поэтому в 2014 году была развязана предсказанная Богословом «тихая», гибридная кибервойна: Михаил и Ангелы его ныне воюют «на небе» против дракона и ангелов его. Только недалёкие люди позволяют себе ёрничать по поводу утверждения факта свершения этого предсказания. Да и мудрые люди, признав «апокалипсис» свершившимся, пока ещё не поняли главного: наступивший нановек и окончание времён безраздельно сопряжены и связаны и со сменой тысячелетних общественно – нравственных отношений, отнюдь! не общественно – политических, как было прежде во все века. Ибо сказано: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобождён из темницы своей». Не уразумели и не услышали пока ни мудрецы, ни правители, ни священство вложенное Святым Духом в уста Богослова и другое предсказание, неизбежное исполнение которого и ты, Ницше, подтвердил и предрёк сто лет назад: «И взглянул я на кибернетическое небо, и вот светлое облако, и на этом «небесно – духовном» облаке сидит обычный Сын Человеческий и в руке его острый серп, ибо жатва на земле созрела, и пришло время жатвы. И с ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Сотворившего небо и землю написано на челах. И увидел я: они победили дракона и зверя его и заиграли на своих гуслях на берегу смешанного с огнём стеклянного моря смартфонов, и запели новую песнь Моисея на слова Евангелия, которой никто не мог научиться, кроме них, аристократов Духа, Сынов Человеческих».
НИЦШЕ:
- Дай Бог, Христос, чтобы обычный Сын Человеческий поднял острый серп и в первую очередь выкосил «посмертно» родившихся. Ибо им, «посмертным», не дано понять: красота сверхчеловека приблизилась, что теперь - до богов! Поэтому я бы посоветовал обычному Сыну Человеческому задуматься над тем, что однажды дьявол говорил мне: «Даже у Бога есть свой ад - это любовь его к людям». И слышал я, как говорил он ещё и такие слова: «Бог мёртв; из - за сострадания своего к людям умер Бог». И вот вопрос к обычному Сыну Человеческому: «А если кто и идёт на огонь из - за своего учения - что же это доказывает!». Поистине, совсем другое дело, когда из собственного горения исходит собственное учение!
ГОГОЛЬ:
- Именно только такому учению и дано приблизится к «небесно – духовному». Что ни говори, а как  напитаешься сам сильно существом истины, послышится власть во всяком твоём слове, и против такого … Слова уже вряд ли найдётся противник. Всё равно как от человека, долго пробывшего в комнате, где хранились благоухания, всё благоухает, и всякий нос это слышит, так что почти и не нужно много рассказывать о том, какого рода запах он обонял, пробывши в комнате.
НИЦШЕ:
- Ах, Гоголь, тебе бы не … ревизором быть! Так … обонял!
ГОГОЛЬ:
- … да, можешь насладиться … запахом …
ХРИСТОС:
- Оставь его! Видишь: он весь благоухает … изречением своим. Да и сам … провонялся рядом с ним насквозь ты. Так! Стоять! Санитарную со мной дистанцию держать! Так вот. Продолжим, однако. Исходя из собственного горения и постижения божьей истины воскрешаемая тобой, Ницше, аристократия Духа должна написать на своём знамени: «Рождённое от плоти есть плоть, а рождённое от Духа есть дух». Не «посмертно» рождённому, но обычному Сыну Человеческому должно родиться свыше. Только не «посмертно» рождённым эти слова дано понять: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рождённым от Духа. Суд же состоит в том, что свет должен прийти в мир, ибо люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их злы. Всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идёт к свету, чтобы не обличались дела его, потому что они злы. А поступающий по правде идёт к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны». Уходя к Отцу Я сказал: «Если любите Меня, соблюдайте Мои заповеди. И я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, Духа истины», в твоём понимании, Ницше, - Духа аристократии.
НИЦШЕ:
- И скажет посланный Тобой, Христос, Утешитель: «Знайте же, аристократы Духа нового времени: тот, кто почерпнул мудрость в старых источниках, будет искать новых истоков и родников будущего. Очень скоро возникнут новые народы, и зашумят в новых глубинах новые родники. Землетрясение, что засыпает немало ключей и заставляет многих томиться жаждой, – оно же обнаруживает скрытые, тайные силы. Землетрясение открывает новые источники. При сотрясении народов начинают бить новые ключи. И кто восклицает тогда: «Вот источник для многих жаждущих, сердце для многих томящихся, воля для многих орудий» - вокруг того начинает собираться народ.
ХРИСТОС:
- Воистину! Жаждущему дам даром от источника воды живой - из чистой и светлой реки жизни, исходящей от престола Господа Бога Вседержителя и Сверхчеловека!
ГОГОЛЬ:
- Нужно при этом понимать, что благообразие и добродетельность общества не приведут в лучшее состояние ни беспорядки, ни пылкие головы. Загнивающее брожение внутри не исправить никакими конституциями, никакими шоу, никакими реформами. Общество образуется само собой, общество слагается из единиц, как из нот - музыка. Надобно, чтобы каждая единица исполнила должность свою, свою ноту. Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько – нибудь не будет жить жизнью небесного гражданства, жизнью «небесно – духовной», до тех пор не придёт в порядок и земное гражданство. И тут ты прав, Ницше, чтобы человечеству очиститься от гетто, от чандалы, от смердящей скверны нужна аристократия Святого Духа, нужны гуслисты Утешителя – Сверхчеловека с их острыми серпами, с их новой песней Моисея, чтобы выкосить «посмертные» души и взрастить молодёжь, которая отвергнет зловонный дух чандалы и воспоёт гимн Духу человеческого достоинства и благородства.   
НИЦШЕ:
- А для этого пусть будет отныне для человеков честью не то, откуда они происходят, но то, куда идут. Люди, если слышите! Воля ваша и стопы ваши, стремящиеся дальше вас самих, – да будут отныне вашей новой честью! Не назад, а вперёд должен смотреть аристократизм ваш! Да будете вы изгнаны из земель отцов и прадедов ваших, живших вне аристократизма Духа, вне «небесно – духовного»! Землю детей ваших должны вы любить: любовь эта да будет новым аристократизмом и благородством вашим; любите её, землю ещё не открытую, лежащую в дальних морях! Пусть ищут её корабли ваши! В детях ваших возмещаете вы то, что были детьми отцов своих: так должны искупить вы всё прошлое! Эту новую скрижаль воздвиг я над вами!
ХРИСТОС:
- Именно аристократия Святого Духа, которую соберёт воедино Отец во имя Моё, научит человеков всему и напомнит всё, что Я говорил людям. Итак, Я сказал: «иду от вас и приду к вам» - ибо Мне предопределено послать к вам от Отца Утешителя, который будет свидетельствовать о Мне. Обращаю внимание! это Я сказал прежде, нежели будет сбываться, дабы люди поверили, когда начнёт сбываться. Повторяю: Я сказал сие для того, чтобы когда придёт время Утешителя - аристократии Святого Духа, люди вспомнили, что я сказывал о том. И сейчас! Я подтверждаю слова Свои: лучше, что Я пошёл; ибо, если бы Я не ушёл, аристократы Святого Духа так и не пришли бы к людям. Они же, пришед, обличат мир о грехе, что не веруют в Меня; о правде, что Я ушёл к Отцу Моему, и уже не увидят Меня; о суде, что мир сегодняшний осужден. Они наставят людей на всякую истину; ибо не от себя говорить будут, но будут говорить, что услышат, и будущее возвестят. Они прославят Меня, потому что от Моего возьмут и возвестят людям.
НИЦШЕ:
- Они не только прославят Тебя, Христос, но вырвут уловленные души из – под мышц лукавых и лицемерных и выпустят их на свободу. Это и будет Твоим воскрешением, как Ты и благовествовал; и будет всё едино: Ты – в Отце, они – в Тебе. Твои обычные Сыны Человеческие - аристократы Духа научат людей смыслу их бытия: этот смысл есть Сверхчеловек - молния из темной тучи, называемой человеком. К сожалению, я ещё далёк от людей, и моя мысль о Сверхчеловеках не говорит их мыслям. Лишь послезавтра появятся созидающие, которые напишут новые ценности – новую песнь Моисея на новых скрижалях. Созидающие начнут учить: никто ещё не знает, что есть добро и зло, никто, кроме созидающих! Созидает же тот, кто придаёт земле смысл и дарует ей будущее, а человеку – цель; он же и создаёт добро и зло. И скажут созидающие: «Преодолей себя самого даже в ближнем своём: и право, которое можешь взять силой, не позволяй дать себе!». И спутников найдут созидающие и тех, кто будет собирать жатву вместе с ними: ибо всё созрело для жатвы. Но недостает сотни серпов. Сто сорок четыре тысячи найдут созидающие тех, кто умеет точить свои серпы. «Умерли  все  боги;  теперь   мы   хотим, чтобы жил Сверхчеловек» - такова будет в великий «роботополдень» последняя воля созидающих – новой аристократии Духа!
ГОГОЛЬ:
- Очень мне хочется верить, что наша с вами, друзья мои, проповедь вполне подготовила человеков, чтобы они поняли, что эта «голограмма» Богослова относится именно к 2020 году: «И видел я Ангелов - созидающих, сходящих с огненного кибернетического неба, в руке у них была книжка раскрытая – Евангелие. И поставили они правую ногу на море смартфонов, а левую на землю ежедневной жизни. И клялись Сотворившим небо и землю, что времени уже не будет, ибо наступило окончание времён. И возгласил седьмой Ангел: совершилась тайна Божия – началась новая эра, как Он благовествовал рабам Своим пророкам, - настало новое время - время аристократии Духа». И сказал он тебе, Ницше: тебе надлежит в это наступившее новое время пророчествовать о народах и племенах и языках и царях многих. Ибо седьмой Ангел вострубил, и скоро раздадутся на смартфонном небе громкие голоса ста сорока четырёх тысяч гуслистов, говорящие: царство мира соделалось Царством Господа Бога Вседержителя, и будет царствовать во веки веков. Созидающие вознесут и возвеличат новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали. И будет воздвигнут святый город, новый - Сверхчеловека: скиния Бога с Сверхчеловеками, и Он будет обитать с ними; храмов же не будет, ибо будет Его народ, и Сам Бог будет храмом их. 
Человечество! Пришло время исполнить последнюю волю созидающих: «Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил Сверхчеловек! В том и есть божественность, что есть боги, но нет никакого Бога!».

ЗАНАВЕС.