Мудрость от глупости

               

     В один из дней июльского солнцестояния 196…года, когда все жители деревни Саранчино от мала до велика,  вели наступательную борьбу  за заготовку сена для совхозных буренок, уборку зерновых  Василий Михайлович, местный пожарник,  восседал на помосте, изготовленном над кровлей  самого высокого здания округи – когда-то  церкви, а ныне зерносклада. Сооружение выглядело добротно, основательно, так как предки ставили на века. В годы Великой Отечественной войны здание церкви пострадало от прямого попадания немецких снарядов, но устояло, так как стены были 1.5 метровой толщины.  Кровлю, полы, окна, двери - отремонтировали уже в мирное время.  После революционных событий красавицу-церковь из духовного учреждения превратили в хозяйственный объект. Обзор был потрясающий, территория просматривалась на несколько километров в радиусе.
     Перед ним стояла задача отслеживать ситуацию с пожарами, вернее с возможным возгоранием в столь знойный, душный день, чтобы забить в массивный церковный колокол тревогу или палить из охотничьего ружья поднимая население и направить к очагу возницу с бочкой воды для ликвидации. Лаухин Николай, сосед по деревне,  дежурил около здания склада, готовый в любую минуту выехать на пришествие. Дежурившие с пониманием своего значения внимательно выполняли возложенные руководителем совхоза на них  обязанность. Сидящий наверху и находящийся в низу периодически обменивались репликами, обсуждая возможные варианты предстоящих событий. Все было чинно и благородно. Машины с зерном подкатывали резво, заезжая внутрь и энергично сбрасывали обильно зародивший урожай, тревожа стаи ворон, голубей разместившихся под куполом здания. Как только машины уезжали,  воронье, голуби слетались на зерноток, уплетая зерно. Николай пытался их  гонять, но они поднимались вверх и наблюдая за его передвижениями, вновь возвращаясь на груды ссыпанного зерна. От обильного кормления выглядели  упитанными и не очень поворотливыми, лосьнящимися под лучами Солнца. После очередного приезда, время перевалило за 12 часов,  Бурыкин Михаил, водитель одной из машин, давний друг Василия Михайловича,  поднялся к пожарнику,  дружески похлопав товарища  по плечу, попросил уважить их водительскую бригаду:
-  Сходи на водоем с ружьишком,   оно стоит рядом с тобой, да и водоем рукой подать, подстрели уточек, благо там их большое количество. Они все залетные,  дармовые,  а на закусь то, что надо. Договорились, он одобрительно еще раз хлопнул по плечу.
Осматривая округу, Бурыкин крякнул и залихватски произнес:
- Обзор у тебя с этой площадки одуренный, просматривается  кто, что в огородах, на подворьях делает. Вон Подлесные Новоселки, Светово, Подывотье видны. Спасибо предкам за прекрасную церковь! Ни время, ни война не берет замечательное творение человека. Сколько поколений наших предков здесь врачевали души. Жаль, что не по назначению используем. Да и содержать сегодня, кто бы ее смог? Ладно, Михайлович, это я так, от души, но это между нами.
   Махнул рукой, трижды перекрестился и стал спускаться вниз.
Да, остановившись,  уточнил он:
-  Пока мы возим, Михалыч, не в службу, а  в дружбу бульончик заделай. Котел внизу есть, картошку, хлеб и зелень мы привезли. Подключи к этому делу Лаухина, он ухарь еще тот, выпить недурак, пусть костер разведет, картошку почистит, воды с колодца Мишки Ханыги принесет. Под липами топор, там и дрова, и металлические рогатины. Тарелки, ложки возьмет пусть  у заведующего складом  Памфилова Мишки, он  даст. Мы с мужиками договорились полмашины зерна Прудникову Василию Васильевичу, учителю-фронтовику  завезти для свинушек за два литра самогонки-первоча.  Слушай,    но детали ему не раскрывай, мало,  кому сболтнет. Ты мужик надежный, я тебе доверяю, как себе. После трудового дня вон как взбодримся!
Выслушав Бурыкина, Михалыч с горечью заметил:
- Вчера Егорченков Федя гонял их, пальба была долго слышна, по-моему, он их всех распугал. Возможно, подстрелил несколько штук
Бурыкин потоптался на ступеньках спуска и отчаянно попросил:
- Василий Михайлович, дорогой постарайся, ради нашей дружбы. Уборочная замотала, хоть маленько напряжение снимем. Ради Бога, мужики тебе будут вон как благодарны! Очень прошу.
Раздался рев заведенных двигателей и Бурыкин заторопился вниз.
Колонна машин, поднимая тучи пыли, направилась за очередной партией зерна,  чтобы освободить бункеры комбайнов.
  Время клонилось к вечеру, надо было срочно включаться в выполнение просьбы Михаила. Спустившись вниз, Василий Михайлович попросил Лаухина заняться костром, картошкой и прочими кухонными делами. Периодически подниматься на смотровую площадку, осматривать округу, пока идет поиск добычи. Обратившись к Николаю, он подчеркнул:
- Сегодня надо завернуть хороший сабантуй для водителей, с нашим участием, а их издержками должны быть покрыты горячительные напитки.
Коля, ты меня правильно понял? Я пошел искать уток, а ты действуй.
- Конечно, Михайлович, все сделаю, как положено, ты же меня знаешь!
Василий Михайлович набросил на плечо охотничье ружье, поправил небольшой топорик, висевший на поясном ремне и решительно направился в сторону реки-водоема, где могли быть, а могли и не быть утки.
Как здраво полагал Василий Михайлович, уток у реки не оказалось. Действительно,  Федя их вчера переполошил, парочку подстрелил, как сказал встретившийся по пути  Бибиков Иван, остальные разлетелись. Убедившись в том, что ловить тут нечего, он направился на свое рабочее место. Из головы не выходила мысли о том, как же уважить просьбу водителей. Самогон привезут, а закусить нечем. При подходе к церкви он обратил внимание на огромные стаи голубей и  ворон, хорошо «отобедавших» зерном и располагавшихся на отдых, устроившись на ветвях мощной липы. В голове промелькнула мысль, что голубятина или воронина,  раздобревшая на зерне может быть не хуже утятины. Голуби мелковаты, подавать их уткой не получится, а вот грузных ворон – будет клева,  подумал охотник. Кто там будет разбираться, коль два литра первача привезут. Николая предупрежу, а может и ему,  говорить не буду, подумал Михайлович, выбирая наиболее кучную группу птиц. Прицелился в сидящих  ворон. Раздался выстрел, картечь расчистила крону липы не только от воронья, но и от части листвы и сучьев. Около пяти  жирных  птиц упали на землю.  Огромная стая уцелевших ворон и голубей взмыла ввысь.  Собрав добычу,  он достал из-за пояса топорик и отрубил  головы, бросив их в стоявшее около входа в церьков  старенькое ведро.  Упитанные тушки ворон чем-то напоминали уток. Связав тушки бечевкой он направился к суетившемуся у костра Лаухину.
- Николай – обратился к нему Василий Михайлович, добычу обдай кипятком, оставшийся пух удали и в котел, хорошо!
- Михайлович, все понятно сделаю как положено, не переживай, главное чтобы с самогоном не подвели. Слушай, Михайлович, а кто за зданием  стрелял и почему утки столь необычные?
- Это я голубей припугнул, а утки особой азиатской породы, они редко прилетают в наши края, - ответил Василий Михайлович.
Что,  что,  а выпить Николай любил, как и многие односельчане, особенно на халяву! Работа закипела интенсивно. От костра стало потягивать мясным ароматом, который заволакивал около церковное пространство.
Не заставили себя долго ждать и инициаторы сабантуя, доставив очередную партию зерна, разгрузив и отогнав технику на стоянку,  располагавшуюся в двухстах метрах от церкви, они поспешили на приготовленный ужин.
Лаухин из досчатых ящиков обустроил застолье, разложил алюминиевую посуду, (кружки, блюда,  ложки). Водители, как обещали, привезли двухлитровую банку первача. Большим половником, которым  выручил Памфилов, Николай разливал ароматный бульон, добавляя по увесистому куску «утятины». Командовал «парадом» Бурыкин.
   Возбужденные от первоча, участники застолья на все лады нахваливали охотника и Николая за качественную подготовку бульона, застолья. Все протекало душевно, трогательно. Водители были на «седьмом небе» от удовольствия до того момента, пока Василия Михайловича, после принятия первоча, не потянуло на откровение. Разомлев от хвалебных речей, потеряв чувство осторожности, забыв о том, что каждый человек имеет свои, убеждения, жизненную позицию в вопросах пищевых пристрастий, он высыпал из стоящего у входа в церков ведра обрубки «утиных» шей с клювами.
   Застолье вдруг замерло, у большинства глаза округлились, стали наливаться злостью и яростью, у некоторых  желудки стали фонтанировать блевотиной. Особое чувство подсказало Василию Михайловичу, что надо немедленно делать «ноги». Бормоча о том, что:
- Мужики, ведь и я с Вами употреблял все это!
  Но речи уже были не нужны. Только выносливость и прыткий бег спасли его от увесистых пиз..лей. Народ от ярости швырял миски, орал русским матерным, перевернул котел с остатками на Лаухина, так  как он растерялся, не смог сразу сообразить, что дело дошло до другой «раздачи».

Послесловие.
  Эту историю долго  передавали из уст в уста, приукрашивая происшедшее, но никто не умер от воронятины, никто из употребивших ее плохо в дальнейшем о бульоне не отзывался.  Лаухин ожоги и побои, после этого торжества, залечил. Правда,  у   Василия Михайловича рыжих волос на голове поубавилось, а хитрости и разума привалило!