Коза, дай рубль!

Воспоминания бывшей советской студентки, пенсионерки тёти Дуси.

Было время, когда рубль в границах советской империи являлся твердой валютой и студент мог на него пару дней прожить, и даже в ресторан сходить. Не верите? Да элементарно!

В те приснопамятные времена хлеб в ресторанах открыто стоял на столах и прилагался к заказанным блюдам бесплатно. Чай стоил 6 копеек. Вот теперь считайте: на рубль можно было заказать 16 стаканов чаю, хлеба слопать, сколько влезет и весь день ходить сытым. Официантки хмурились, но нас, студентов, не прогоняли и хлебушка не жалели. Мы для них были не клиентами неплатёжеспособными, а просто голодными детьми. 
Есть же почему-то хотелось постоянно. Стипендия в сорок рублей улетучивалась быстро и не совсем ясно, куда именно. Поэтому уже дней за десять до очередной государственной милости студиозы начинали «стрелять» друг у друга трёшки и рубли. Первыми в этот процесс включались двоечники – им стипендию вообще не платили.
  В нашей группе таких нищих «лишенцев» было двое: Славик и Рафик. Оба приехали издалека, помощь от родных получали скудную и постоянно нуждались. Источником кредитов для них служили, как правило, местные ребята: у них родители рядом, не профинансируют, так хоть накормят. Иногда друзья даже составляли график ужинов: к кому сегодня идут, к кому завтра. И везде их охотно принимали, потому что парни были хоть и безбашенные, но добродушные и весёлые. Там, где появлялась эта парочка, всегда звучал смех.
Жаль, не было в те годы какого-нибудь «Камеди-клаба», а то Славик и Рафик, безусловно, нашли бы в нём своё место. А в нашем техническом вузе они висели на волоске, и ходили слухи, что уже готовится приказ об их отчислении. Потому-то друзья совсем «забили» на учебу, а ходили в институт потусоваться да финансами разжиться. Занятые «до перевода из дома» деньги, разумеется, не возвращались.
Я тоже несколько раз становилась жертвой их обаяния и отдавала отнюдь не лишние рубли в долг навсегда. Наконец, эта «дойка» стала меня напрягать, потому что и мне от мамы с папой не шибко большая добавка приходила. Мои родители считали, что советский человек должен уметь жить скромно. Потому-то, когда парни подвалили ко мне с традиционным «Коза, дай рубль!», я резко послала их куда подальше с использованием не вполне литературной лексики. Не было тогда во мне интеллигентности, позже наработанной в различных культурных учреждениях.
И на Козу я ещё очень обижалась. Да, наградили родители фамилией Козлова и что? Теперь можно дразниться? Имя мне тоже досталось проблемное – Евдокия. От дедушки, кстати. Маминого папу звали Евдоким, и был он настолько заслуженным-перезаслуженным, что мама решила его имя во мне увековечить.
Но с именем было проще. При знакомстве я представлялась Дианой. В документы мои однокашники не заглядывали и звали просто Динкой. Избавиться от Козы было труднее… В общем, я обиделась.
Голодные, а потому непривычно грустные Славик и Рафик тоже обиделись. Их задели и моя жадность, и нелитературные выражения, и адрес, куда я их послала, им не понравился.
Когда я, отмахнувшись от своих хронических должников, направилась в общагу, друзья пошли следом, размышляя на ходу, как бы позатейливей мне отомстить. Нет, они не были злыми или подлыми. Просто любили приколы и отлично умели их устраивать.
По дороге я остановилась у ларька с пирожками и, протянув продавщице рубль, попросила один, с ливером. Пирожок стоил 15 копеек. Продавщица ухватила его бумажкой и протянула мне, а сдачу высыпала на тарелочку.
Тут из-за моей спины высунулась длинная мужская лапа и мигом сгребла мелочь. Я обернулась. Позади стояли Славка с Рафиком и радостно ржали: получили-таки своё, пусть и не в полном объёме!
Я завопила и стала рвать Славика за рукав, пытаясь вытащить из кармана его кулак с деньгами. Славка уворачивался, а Рафик сдерживал меня, крепко обхватив сзади.
Наша потасовка привлекла внимание прохожих, и я уже совсем было решила плюнуть на свои копейки, как вдруг Славка завопил:
– Ну, вот, опять началось!
– Началось! – поддержал его Рафик.
 Я опешила, но продолжала бороться. Пожилая женщина обратилась к Славику:
   – Что случилось?
   – Сестра это моя, – озабоченно и печально сообщил Славик. – Больная она, припадочная.
   – Да, сестра, – так же серьёзно подтвердил Рафик. – Ненормальная. Обострение.
Друзья играли настолько убедительно, что если бы это происходило не со мной, я бы им поверила. Не удивительно, что тётенька сразу предложила вызвать «скорую». Не особо задумываясь над тем, что творят, Славик и Рафик стали прямо-таки умолять женщину сделать это.
   – Врача надо, врача… – дружно закивали они своими глупыми головами.
 Я, размахивая пирожком, продолжала трепыхаться в руках у Рафика:
   – Сами вы ненормальные! Пусти, урод недоделанный!
Славик поймал мои запястья, приговаривая:
– Сестрёнка, дорогая, успокойся!   

«Скорая» примчалась необычайно быстро. Два квадратных санитара ловко скрутили меня какими-то длинными белыми «полотенцами» и загрузили в фургон, не обращая на мои мольбы никакого внимания. Один из «квадратов» повернулся к парням:
– Кто родственник? – угрюмо спросил он.
– Я, – бездумно продолжал «валять Ваньку» Славик.
– В машину! – скомандовал санитар и, отстранив Рафика, пытавшегося забраться следом, захлопнул дверь.
В приемном покое психбольницы у нас со Славиком отобрали документы. Ему приказали ждать на лавочке в холле, предварительно заперев на ключ входную дверь, а меня завели в кабинет, где сидел молодой, симпатичный и очень серьёзный врач. Один из санитаров остался стоять рядом, второй вышел.
Шутка стала не просто несмешной – жутковатой. Я продолжала по инерции возбуждённо возмущаться, ещё не потеряв веры в то, что вот-вот правда восторжествует, меня развяжут и отпустят домой. Я так и сказала врачу:
– Пожалуйста, поверьте, я совершенно нормальная! Это Славка с Рафиком пошутили! Они меня обокрали…
– Понятно, – отозвался доктор. – И много взяли?
– Восемьдесят пять копеек! – Мне почему-то стало стыдно, а доктор хмыкнул и стал изучать наши студенческие билеты. Санитар доложил обстановку:
– Кричала, нападала на мужчину, замахивалась на него камнем.
 Я возмутилась:
– Никаким не камнем, а пирожком с ливером… Только они сами первые начали!
– Угу, – эскулап откинулся на стуле. – Замахивалась пирожком… А они – это кто?
– Славка с Рафиком! То есть, Славка первый начал!
– Понятно, – сказал врач и посмотрел на санитара.
– В коридоре сидит, – пояснил догадливый «квадрат».
– Так. Значит, Славка напал, а вы ему сдачи дали.
– Не давала! Он сам сдачу утащил!
Врач с прищуром уставился на меня. Мне было плохо. Текло из глаз и носа, а я не могла достать платок, потому что сидела спелёнатая. Попробовала утереться о плечо, стало только хуже.
– Развяжите меня, пожалуйста, я ни в чем не виновата!
– Успокойтесь, разберёмся. Как вас зовут?
– Диана, – сообщила я, от волнения начисто забыв, что в документе значусь Евдокией.
– Так, – сказал врач и пристально глянул мне в глаза. – А фамилия?
– Козлова.
– Значит, Диана Козлова?
Тут я опомнилась и зачастила:
– Это я так называюсь, потому что мне имя Евдокия не нравится… Меня мама в честь дедушки назвала… – я запнулась, ощутив в своих словах что-то не то.
Доктор взял из стопки листок с надписью «История болезни» и начал на нём писать. Я похолодела и замолчала.
– Ну, что же вы? Продолжайте. Вас назвали в честь дедушки Евдокией…
Я всхлипнула и пояснила:
– Да, он был заслуженный мелиоратор, как Брежнев…
Психиатр напрягся и отложил авторучку. Санитар вытянулся по стойке «смирно».

Психиатрия в те годы стояла на страже государственных интересов круче, чем сейчас ФСБ. Я поняла, что зря упомянула имя главного государственного лидера всуе. Закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула и сказала:
– Давайте, мы сейчас успокоимся и…
– Вы хотите, чтобы я успокоился? – ласково поинтересовался доктор.
– Нет, я хочу, чтобы вы… чтобы мне…
– Вы хотите, чтобы я помог вам успокоиться? И часто вы не в состоянии самостоятельно справится с эмоциями? – доктор ещё что-то черкнул и вдруг напористо спросил:
– Какое сегодня число? Быстро отвечайте, не думая!
Ха! Вы много знаете людей, способных быстро ответить на этот вопрос? Лично я никогда за числами не следила и время отсчитывала по оставшимся до стипендии дням. В голове закрутился арифмометр: стипуха пятого, до неё восемь дней, сейчас февраль… двадцать восемь дней… плюс пять, минус восемь… или нет?.. Да шут его знает, какое сегодня число!
В кабинете повисла нехорошая пауза.
– Ваш брат… – доктор перестал писать и посмотрел на дверь.
– Это не мой брат! – завопила я. – Он вас разыграл!
Доктор опять прищурился:
– Меня?
Ощутив, что встала на верный путь, я перестала всхлипывать и серьёзным, даже траурным тоном сообщила:
   – Вас. И меня. Я покупала пирожок. Мне дали сдачу. Славка её стянул.
И, ловко обходя тему даты, добавила:
– Сегодня февраль, 1973 года, город Новосибирск, меня зовут Евдокия Николаевна Козлова…
   
Доктор задумался и кивнул санитару. Тот вышел и привёл Славку, который сел на стул и без предисловия покаялся:
– Извините.
– Так, – доктор постучал пальцами по столу. – Это ваша сестра?
– Нет, – я впервые видела Славика таким серьёзным и даже испуганным. – Мы пошутили, а прохожие не поняли и вызвали… Мы не хотели…
Доктор опять кивнул санитару, и тот развязал на мне «полотенца».
– Мы сообщим в институт, – грустно сказал врач, протягивая моему «братцу» студенческий. – Не думаю, что вас там похвалят.
Славка согласно мотнул головой и быстро выскочил вон.
– А вы, – доктор смотрел на меня сочувственно, но всё-таки как-то подозрительно.
– Вы уж определитесь, кто вы: Диана или Евдокия. Имя своё надо уважать. И фамилию, и отчество. И постарайтесь больше так не шутить.
– Да я сама жертва! Вы же видите! А-а-а… это? – я кивнула на «Историю болезни». – Это куда?
– Я подумаю, – сказал доктор и впервые улыбнулся. И улыбка у него была очень хорошая, добрая. – До свидания.

К счастью, никаких свиданий с психиатрами у меня больше никогда не было.
А имя своё я теперь очень люблю. И фамилию люблю. На Козу не обижаюсь, хотя сейчас меня, пенсионерку, уже никто так не называет…;