Дэвид Холмгрен - Пермакультура, пандемия и классы

Resilience
13 мая 2020

draft

Водораздел между имущими и неимущими только усилился  из-за пандемии.[1]  Для тех, кто может работать в он-лайне, в условиях просторного и безопасного дома, и достаточных финансовых ресурсов,  жизнь в большинстве случаем довольно терпима.  Потребление продолжилось в он-лайне, с доставками к порогу дома.  Для богатых, имеющих резиденции в городах и сельской местности,  беспроблемный переезд  за пределы города означал  свежий воздух и большую степень самодостаточности.

В это время на передовой трудился медперсонал, приветствуемый политиками и обществом.  Такая признательность относится к хорошо оплачиваемым докторам и  многочисленным медсестрам и даже ранее незамечаемым уборщицам, становящихся все более незаменимыми в экономике, где чистота вышла на первое место.

Внимание, уделяемое медработникам,  в определенной степени пришлось уделить также фермерам, водителям грузовиков,  работникам супермаркетов, уборщикам мусора,  и тысячам других, кто поддерживает работоспособность системы.  Факт остается: эти  работники получают меньше других,  часто вынуждены работать в условиях возможного заражения,  и часто не находятся под защитой профсоюзов или адвокатов.

Опыт домашнего образования также поднял статус домашних учителей и драгоценный опыт общения с детьми, наблюдения за тем, как дети растут и учатся.

Для тех, кто изолирован в своих квартирах, без возможности выйти наружу,  не говоря уже о потерявших работу или проживающих в стесненных условиях  с другими жильцами, также потерявшими работу,  риски и напряжение могут быть намного выше.  Злость оказавшихся в таком положении на тех, кто гораздо богаче, вполне  способна поднять классовое напряжение, тем более, что ситуация с вирусом и Вторая великая депрессия может продолжаться годами.  Сатира является пока что единственной отдушиной  для такой злости.[2]

Многие видят, что   давно пришло  время для компенсации риска и вознаграждения малоимущих от непомерно раздутого финансового сектора и верхних эшелонов власти, людям, от которых действительно многое зависит. В Австралии мы видели как неолиберальные правительства предприняли нечто напоминающее выплату Универсального  дохода  (Universal Basic Income) и  моральную поддержку медицинского персонала.  Пандемия подчеркнула насколько Австралия отличается от США, где существует неработающая система здравоохранения, огромное имущественное неравенство,  система поддержки богатых,  раздутый военный бюджет для поддержки глобальной империи и  постоянно воюющих друг с другом политических элит, где положение людей хуже, чем в некоторых странах третьего мира.

Поэтому, я подумал,  что пермакультура  может стать хорошей моделью для адаптивных перемен в контексте современного кризиса.  Я считаю, что применение этики и принципов дизайна в пермакультуре  поможет снизить уязвимость общества к приходящим с разных сторон вызовам, без необходимости накопления богатства и привилегий у одних и без  злости других,  в то же время радикально снижая экологический ущерб.  Данный процесс  позволит смоделировать  общество справедливого распределения (“fair share” society), которое сможет работать в экологических пределах.

Во-первых, случай из моей юности.   Помню, в возрасте 16 лет в  1971 г,  я обсуждал с близким другом, как так получается что  у нас такое глубокое взаимопонимание, хотя наш  жизненный опыт не поддерживается ни независимостью, ни материальным обменом. Я сравнил эту ситуацию с людьми, управляющими электростанциями, собирающими мусор, выполняющими другие общественные функции, о которых мы ничего не знаем  и с которыми не поддерживаем никаких тесных отношений,  кроме платы за электричество и  общественных взносов. Я подумал, что должна существовать социальная справедливость, что впоследствии привело меня к  изучению экологического устройства общества и жизни, построенной на этике пермакультуры и принципах экологического дизайна.

На самых ранних стадиях такого изучения я пришел к пониманию того, что наши самые близкие интеллектуальные, эмоциональные и сексуальные отношения должны поддерживаться благодаря взаимности обмена,  не основанного на монетарной экономике. Перестраивая домашнее хозяйство и сообщество на другой основе, т.е. на  не-монетарной экономике, состоящей из  бартера, дарения и любви, мы способны создавать межличностные связи, ведущие нас через лавины идей, эмоций и пристрастий, постоянно разрушающих наши самые дорогие отношения.

В этом пост-модернистском восстановлении экологической, экономической и политической общности, некоторые могут увидеть мое желание променять анархизм моей юности на консерватизм зрелого возраста.  Я же считаю, что это глубокая эволюция моих радикальных корней для построения новой (перма)культуры.  Одной из этических головоломок  этой многоуровневой задачи  для меня было использование устаревшей системы  для поддержки новой системы, и в то же время не слишком паразитируя на обычных гражданах, которые все еще находятся в старой парадигме и в значительной степени зависят от нее. Я использую термин “паразитировать”  без обычной отрицательной коннотации,  потому что понимаю, что паразиты это важнейшие жизненные формы, помогающие регулировать экологические сообщества и перераспределять ресурсы. В 1980-х гг, я  знал и проникся уважением к некоторым экспериментаторам, которые приняли судьбу как  (непризнанный) вклад своих  экспериментов бедности в сельский образ жизни и пермакультуру, хотя мое предпочтение автономии не позволило мне принять их способ жизни.

Я жил хорошо, в то же время уменьшая экологический след,  включая  услуги, предоставляемые налогоплательщиками и глобальным капитализмом.  Я жил так, инвестируя в выживание – свое личное, домашнее и сообщества – несмотря на вызовы, приходящие с разных сторон.  Мой партнер Сью Деннетт вот уже сорок лет – самая важная для меня поддержка в нашем совместном пути. Я хорошо сознаю, что мои личные достижения во многом получены за счет государственных, этнических и культурных привилегий, выпавших на мою долю.  Эти противоречия и этические дилеммы поднимают вопросы о моей принадлежности к привилегированной элите, и моей ответственности за движение к новой экологической и социальной гармонии.

На протяжении большей части жизни, я чувствовал  разрыв между своей привилегией в отношении возможностей влиять на мир, и жизни ниже официального уровня бедности, без поддержки фамильного богатства.  Я понял, что  у большинства живущих на уровне бедности нет практически никакого выбора и весьма ограниченные ресурсы.  Большинство из них не обладают даже  “искусством держаться на поверхности”, что было характерно для прошлых поколений.  Порочные пристрастия и дисфункция жизни только усугубили проблемы.

Я по-прежнему уважаю людей, которые каким-то образом воспитывают детей дома, стоя в очередях в  Moles или Bullies за едой,  перескакивая через бесконечные бюрократические препоны,  как-то справляются с долгами,   множеством проблем со здоровьем,  и самое главное,  с массой эмоциональных вызовов по мере того, как их мир рушится.

Я не могу сдержать свое презрение к тем, кто хорошо устроился в прошлом через вовремя сделанные инвестиции и  сегодня снимает сливки с глобального капитализма, не чувствуя никакого обязательства перед обществом.  Это неприятие усиливается и  к тем, кто  одновременно ставил на крушение системы, скупал сельскую недвижимость – и сейчас живет в самодостаточных бункерах ожидая коллапса.

Именно неверие в систему, которое характерно у современной элиты, говорит о том, что система прогнила вконец.  Конечно, неверие в систему  характерно  и для новых непризнанных лидеров. Различие в том, что мы попытались жить  с  “открытыми решениями”  для всех, кто ими интересуется,  в то время, как старая элита борется за  “экономический рост”  чтобы спасти массы (и себя) от хаоса.  Коррупция уже приводит к реакции и злости после того, как население начинает понимать, что  ему продали подделки, в то время как мошенники с миллиардами  строят планы как бы сбежать с тонущего корабля.

Ясно, что нет разделения на белое и черное.  Есть пересечение тех, кто способен выбирать свой путь,  и тех, кто реагирует на общественный кнут и пряник и  будет соответственно вознагражден. Растущее понимание новых идей, а также иногда желание большей финансовой безопасности, путают наши мысли, от отчуждения до стремления к теплому месту и вознаграждению за конформизм, что в свою очередь приводит к противоречиям и моральным  издержкам.[3]  На протяжении десятилетий я наблюдал, как активные предприниматели и активисты  соблазнялись работой в отставших  от времени институтах.  Национальные/этнические привилегии и личная удача  по-прежнему формируют  этику лидерства  в этих заведениях.

Аналогично, те, кто встали на путь добровольной бедности и диссидентства подвержены не меньшему риску, чем те, кто очутился  на низшей ступени общественной лестницы. Например, те, кто рассматривается  старой элитой в качестве угрозы системе, подвергаются от негласного остракизма до судебных преследований, и в особых случаях, тюремному заключению и пыткам.  Случай с Джулианом Ассанджем – ясное предупреждение не только журналистам, но и любым диссидентам, могущим представлять экзистенциальную угрозу для властной элиты.
  Всегда кажется, что  лидеры,  осмелившиеся заявить о новой возникающей культуре, идут по острию ножа между коррумпированной наградой от системы и падением в пропасть, или даже мученичеством.

Создавая нашу собственную экономику путем построения домашнего хозяйства и самозанятости за счет клиентов и студентов,  Сью Деннетт и я  одновременно уменьшили свое потребление и зависимость от системы через налоги (минимизация налогов за счет минимизации денежного дохода), уменьшили зависимость от  инфраструктуры, образования, медицины,  юридических и других услуг, которыми обычно пользуются граждане.  Мы прекрасно осведомлены как мы, граждане, одной из самых богатых стран мира, обеспечены  различной формой поддержки в наших экспериментах по автономии. Однако, за многие годы, могу сказать, что наши требования от системы представляют собой лишь ничтожную часть того, чем пользуется средний класс.  Я также уверен, что наша зависимость от системы намного меньше, чем у  тех, кто живет на дне системы  и зависит (к добру или худу)  от образования, медицины, льгот, работы и доступа к энергии и еде, поставляемых рыночной экономикой, поддерживаемой государством.

Не  будучи занятыми на работе в монетарной экономике и создавая собственную занятость, мы даем возможность другим заработать.  Не добираясь до работы, мы оставляем дороги и транспорт для других.  Принимая роды на дому,  живя здоровой жизнью  с недоверием к официальной медицине, мы оставляем ресурсы системы тем, кто в них нуждается. Пытаясь разрешить конфликты прямым способом,  мы снижаем нагрузку официальных лиц, юридической системы и полиции. Живя на одном месте и разрабатывая план по тушению пожаров, мы освобождаем ресурсы для тех, у кого их нет. Наш образ жизни и занятости направлен на сбережение, а не на долги, тем самым  мы снижаем наши собственную и системную уязвимость к финансовым  колебаниям. Печатая наши книги в Австралии, а не в Китае и отказывая Amazon  в доступе, более того в контроле, нашего книжного рынка, мы вносим свою лепту в остановку монстра глобальной корпоратизации. Разделяя нашу собственность  с другими,  мы расширяем домашнюю экономику, помогая другим сделать подобный переход.[4]
 
Я называю такую жизнь тихим бойкотом неустойчивой системы, которая соблазняет и развлекает  население,  при этом эксплуатируя тех, кто находится на дне,  разворовывая нашу землю и передавая жуткие последствия будущим поколениям.
В противовес некоторым другим формам революционного активизма,  данный скромный образ жизни, труд, потребление и инвестиции позволили нам жить лучше, и предоставить пример для других, заинтересованных в данном образе жизни, освободив ресурсы для наиболее нуждающихся в современных централизованных системах.

Как и все исследования, некоторые наши проекты и инвестиции не получили финансового вознаграждения.  Например, хотя выращивание нашей собственной еды год за годом, минимизировало наши отходы,  постройка дома с пассивным солнечным обогревом не скомпенсировала отказ от дорогой еды, использование отходов и энергии в  “счастливой стране”.  Установка батарей на крыше дома оказалась не такой выгодной для нас, как для тех, кто ожидал снижение цен на энергию.  Когда шт. Виктория временно  потерял доступ к газу в 1998 г,  я испытал нечто вроде злорадства, за что надо было расплатиться горячим душем.  Когда газ все еще поддерживался защитниками природы как чистая альтернатива угольным станциям,  я тихо объяснял людям, что приготовление нами еды на древесном топливе и нагрев воды производит менее 1/10  парниковых выбросов о сравнению с дешевым, но заканчивающимся газом. Газ из Бассового пролива для нагрева воды и воздух крадет у наших внуков топливо для качественного транспорта в более скромном будущем. Несмотря на пропаганду зеленых технологий оптимистами, нас ожидает более, чем скромное будущее в той или иной форме.

Поэтому для нас не было удивительным, что пандемия, из-за которой мы отменили туры и курсы на нашей территории,  была относительно небольшой помехой нашему бизнесу. И для нас, домашняя изоляция не привела к сколько-нибудь значительным изменениям нашего образа жизни в Melliodora. Напротив, люди, имеющими доход в несколько раз выше,  оказались зависимым и от социального велфера, прямо или косвенно, борясь с домашним обучением, привычкой добираться до  супермаркетов на автомобилях,  и работать в  рыночной экономике. После десятилетий борьбы против  системы навязчивого потребления,  эксплуатации и разрушения, о чем я говорю в  «Извинениях беби-бумеров, приносимых покалеченному будущему (“The Apology: from the baby boomers to the handicapped generations”),  трудно удержаться от злорадства по поводу “Второй Великой депрессии  2020-х”.

Несмотря на пандемию по всему миру,  трудно вообразить себе более благоприятный эффект от перерыва в работе убийственной Понзи-схемы  на глобальную экономику. Почти все другие сценарии, которые мы рассматривали на протяжении десятилетий,  от локальных пожаров до глобального финансового коллапса, не говоря уже о ядерной войне,  приводили к гораздо большим “сопутствующим” трагедиям  и меньшей возможности изменения к лучшему, чем эта пандемия и последующие  закрытия опасных и ненужных отраслей экономики.[5]

Глобальная природа пандемии, наиболее сильным образом повлиявшая на мегаполисы в богатых странах, особенно англо-американские центры империи, привела к тому, что обыкновенно изолированные от природных и антропогенных катастроф (последние чаще всего происходят в бедных странах) также оказались вовлечены в пандемию.  Тот факт, что многие бедные страны лучше выдерживают пандемию, чем  богатые, немного  поубавил спесь  т.н. развитых стран в отношении их предположительного превосходства.  Домашняя изоляция подчеркнула бедность нашего индивидуального дома, поддерживаемая глобальной экономикой,  по сравнению с расширенной семьей и общим домом, что было нормой у наших предков.  Та же изоляция вынудила большое число людей начать пересматривать свою домашнюю экономику.  Многие использовали эту возможность для  консолидирования своих домов с семьей, друзьями и знакомыми чтобы почувствовать, по крайней мере, вкус, силу и выживаемость расширенных не-монетарных экономик.[6]

Самое поразительное, что  люди отказались от зомбирующей приверженности к полупустым домам и нерабочим пространствам, несмотря на современные средства связи.  Это было непросто,  но открыло глаза на альтернативное проживание, не требующее сумасшедшего карго-культа инфраструктуры, строительства, доминировавшие в публичной сфере городского строительства.

В то время, когда мы и наши коллеги в пермакультуре и других родственных движениях занимались моделированием и обсуждали многие способы того, как жить лучше, а иметь меньше,  до прихода пандемии это оставалось для многих теорией. Современный взрыв интереса к домашней самодостаточности и выживаемости,  как и в всплески интереса в прошлые годы,  направлен встречно к мейнстримовским экономическим ценностям и опциям.  Но напряжение, связанное с нынешним «шатдауном»,  оказалось пощечиной тем, кто удобно устроился в  коконе консумеристского капитализма.

На протяжении десятилетий,  элиты  сегодняшней системы (будь то макиавеллевский заговор или  «самоорганизующаяся сложность») добились того, что эти решения [т.е. пермакультура - ВП]  воспринимались большинством как тяжкий труд или самобичевание – если не хиппейная чепуха.  Системная наука, встроенная в современную экономику, видит в этих не-монетарных домашних хозяйствах и общественной экономике экзистенциальную угрозу  корпоративной и централизованной правительственной власти.

Отчаянные попытки  перезагрузить центральную монетарную экономику, контролируемую корпорациями и подпитываемую государственными деньгами, скорее всего будут поддержаны призывами возобновить потребление как социальное обязательство по восстановлению благосостояния сограждан.

Однако на этот раз,  я думаю пропаганда будет менее эффективна в подавлении хороших новостей о начале перестройки домашнего хозяйства  на основе  общественных, не-монетарных экономик. Чем больше нас будут оставаться дома,  копаться в огороде, общаться с соседями,  тем больше возможности использовать вызванную пандемией Депрессию для создания новой экономики в тени старой.[7]  Мы можем этим заниматься, обучаясь у тех, кто ушел вперед.  Интернет может быть хребтом глобальной индустриальной цивилизации, который может  пережить или не пережить  длительный спуск к ре-локализации и уходу в деревню экономик и культур,  но пока он есть,  мы можем использовать его в наших целях. Это может быть прекрасным примером  паразитирования на глобальной системе, не паразитируя на людях.

Конечно, интернет и  коммуникационные технологии это цифровой водоворот, постоянно угрожающий затянуть нас в матрицу виртуального существования,  на заоблачные серверы,  сделать нас зависимыми от паролей и окружить электромагнитным загрязнением.  Как использовать технологии для поддержки прямой связи с людьми и природой, возможно, наибольшая проблема для нас. Те, кто по-прежнему подчинены   виртуальному существованию,  испытывают, по-видимому, те же  проблемы, включая проблему одиночества.

Одной из задач построения крепкого домашнего хозяйства и сообществ будет признание того, что у некоторых из нас голова находится в облаках, с большой антенной улавливающей все, что есть в виртуальном мире,  в то время, как другие стоят на земле и довольны меньшей информацией и более тесной связью со своим  окружением. Гиперподсоединенные  могут информировать тех, кто на земле, но наши заземленные хозяйства  будут оставаться якорем, удерживающим нас  от  пыльного ветра в онлайне.  Как и другие отношения в любой крепкой и выносливой  экосистеме домашнего хозяйства и сообщества,  эта странная дополняющая связь между подсоединенными и заземленными может представлять собой их объединение путем интернализации (реинтеграции).  В расширенном ретросельском домашнем хозяйстве,  данный паттерн может соединять одного взрослого, работающего в монетарной экономике и находящегося в онлайне,  с другим,  работающим иногда за столом, иногда в саду, на кухне, и третьим,  занятым творческими домашними поделками и имеющим ограниченную связь в онлайне,   и  тем, кто  занимается с детьми и животными.  Растущие дома дети могут быть защищены от онлайна пока им не исполнится, скажем, 10 лет.  Таким образом, информационная технология может служить, а не быть хозяином в пост-пандемическом мире.

Следовательно, в то время, как мы будем строить ретро-сельскую выносливость для противостояния последовательно разворачивающегося  сценария «браун-тека»[8] (определяемого  резким  изменением климата и сравнительно медленным спадом энергопоставок), напряжение в системе будет возрастать, и поддерживаться скорее страхом выхода из системы, чем  привлекательностью выхода.  Жизнь вне контролируемой  корпорациями и  государством системы будет непростой, но окрыляющей по мере того, как мы все больше будем полагаться на наши личные и коллективные ресурсы, а доступ к системе будет затруднен.
  Например, доступ к школьному образованию будет зависеть от проведения вакцинаций, а доступ в магазины (рационированная еда)  Moles и Bullies  может зависеть от персонального ID  и данных следящей программы на мобильном телефоне. Для несогласных, выращивание собственной еды в маргинальных фермерских экономиках, кооперативах или сбор съедобных растений, ягод, грибов и т.д., может быть единственной опцией.

Через несколько десятилетий, или даже быстрее, находиться в системе будет невыносимо для значительного числа людей, после чего система развалится.  Для древнего средиземноморского мира быть свободным гражданином Рима было большим счастьем, но со временем, налоговая ноша для раздутой империи стала невыносимой.  С падением империи, жизнь для многих экс-римлян улучшилась, несмотря на то, что многие великие культурные проекты и достижения цивилизации были постепенно заброшены.

Может быть человечество на этот раз выиграет от развалившейся промышленной цивилизации.  Есть большая ирония в том, что судьба нашей культуры зависит теперь больше от домашнего хозяйства и сообществ, чем от больших институтов и национальных государств.  Время закатать рукава и начать нашу работу.  И может быть социальная справедливость и экологическая гармония  не такая уж мечта,  а где-то  недалеко, где-то за поворотом.

 
[1] Joseph Stiglitz “Pandemic Exposed Health Inequality and Flaws of Market Economy”
[2]  См. напр., критику знаменитостей поддерживающих тех, кто  на переднем плане. [3] Несмотря на недостатки и неточности, фильм Джеффа Гиббса и Майкла Мура Планета людей  показал трения между защитниками природы и корпоративной властью в попытке достичь своих  целей, невзирая на пределы роста.
[4]  В этом коротком фильме Happen Films о собственности и жизни, показано о том, как мы распоряжались нашим временем, страстями, и ограниченным капиталом за последние  35  лет: https://www.youtube.com/watch?v=ss1BjW2kSNs  (Замечательный фильм ! - ВП)
[5] Недавно я себя винил за то, что не включил дополнительное описание рисков и динамики пандемии  в сценариях будущего, о которых писал в последние годы, или не включил  достаточного исследования сложностей,  которые помогли бы нам выявить преимущества от кризисов, подобного нашему.  Но наше мышление “настроенное на детали”,  все равно имеет преимущества.
[6]  Было даже предложено новое слово: “quaranteam”.
[7] “Спрямление кривой (экономики роста)”,  слегка ироничная презентация  д-ра Патрика Джонса о том,  как наше поведение дома имеет центральное значение для строительства  новой экономики  в тени старой: https://www.youtube.com/watch?v=slD_FpSuRuM
[8] См futurescenarios.org


Дэвид Холмгрен (род 1955)  австралийский эколог, один из пионеров экологического дизайна,  преподаватель и автор книг по пермакультуре.  Известен как со-автор концепции пермакультуры с  Биллом Моллисоном.

*  *  *

[Комментарий ВП.  Пермакультурой  я заинтересовался  после  прослушивания курса "Spirit, Earth and Action"  в Шумахер-колледже в 2004 г.  Один из разделов курса был посвящен пермакультуре и его читала Стархок (Starhawk).  Эта тема меня захватила надолго.  После этого я пытался заинтересовать людей  у нас, читал лекции, показывал слайды, фильмы и т.п.  Первоначальный интерес быстро угас и для этого много причин.    Главная причина - несвобода людей, нежелание объединяться и иметь общее имущество. Вместо пермакультурных экодеревень у нас возникли "анастасиевцы", или "родовые поместья".  Это, конечно, не имеет ничего общего с общественной  (коллективной)  экономикой, и мало чем отличается от дач.   Вообще,  я заметил, что на западе,  объединение  для общей цели происходит гораздо проще.   У нас люди не склонны делить свое имущество (и даже идеи!). Парадоксально, но у нас гораздо больше индивидуализма, чем на Западе.   Другая проблема - классовое различие между т.н. "дачниками", приезжающими на время в сельскую местность, и теми, кто там проживает и работает постоянно (т.н. "селяне").  Найти им общий язык весьма сложно.  Организация коллективного проживания в сельской (да и городской) среде на общих (экономических, экологических, духовных) принципах  вообще тема почти не тронутая и даже не дискутируемая. Мне самому до сих пор не удается вырваться из города и найти симпатизирующих людей. Интересно, куда побегут городские пенсионеры, когда им перестанут выплачивать пенсии ?]