Хариус

В мае тысяча девятьсот семьдесят седьмого года мы с женой приехали работать на БАМ на строящуюся станцию Нагорная, которая волею судьбы, располагалась на юге Якутии, вблизи границы с Амурской областью на Становом хребте. Если кто читал произведения Федосеева «Злой дух Ямбуя», это как раз где-то те самые места. Километрах в пяти от строящейся станции проходила автомобильная дорога, которая начиналась на станции Сковородино и шла на Север, до самого Якутска. По этой дороге с Транссиба доставляли грузы автотранспортом в Якутск и всю Якутию.

Нас с женой определили на работу в строительно-монтажный поезд 577, или как его ещё сокращённо называли СМП-577. Любу инженером ПТО, меня мастером на линию. Мы строили железную дорогу до Нерюнгринского угольного разреза, занимались развитием станционных путей, промышленных зон, жилых территорий и других сопровождающих объектов. В свободное от работы время, которого катастрофически не хватало, ходили, изучали местность. Собирали грибы, ягоды. Добывали кедровые шишки с кедрового стланика. И вот, как-то незаметно, подкралась осень. По ночам появились заморозки. Днём ещё было относительно тепло. Иногда столбик термометра поднимался до плюс десяти – двенадцати. Хвоя на лиственнице начала желтеть. Это первый признак того, что речная рыба, и в первую очередь хариус, начинают скатываться в зимовальные ямы.

Ближе к обеду ко мне подошли трое парней, Николай, Алексей и Саня. Ни-колай, положив руку мне на плечё, спросил: «У тебя доктор в друзьях? Поговори с ним насчёт больничных на неделю, а мы ему рюкзак рыбы свежей принесём. И ты с нами пойдёшь, если хочешь». Ну какой дурак от такого отказывается. К вечеру пятницы у нас уже были гарантированы больничные листы со следующего понедельника по следующую субботу.

В субботу, часов в пять утра, мы вышли из посёлка и двинулись вверх по склону сопки к её вершине. Мох за ночь хорошо подмёрз и держал нас на поверхности надёжно. Местами попадались целые семейства замороженных маслят. Местные грибы, замерзая ночью, сохраняли внешний вид, и когда отходили днём при плюсовой температуре, своих свойств не утрачивали.

Добравшись до вершины сопки, сделали короткий перекур. Поверху сопки грунт был сложен из выветрелых горных пород мелкой фракции. Островками рос мох ягель, или как его в народе называют,  Олений мох. Идти стало гораздо легче. Местами попадались островки брусники. Спелые, ярко красные ягоды брались горстями, и распространяя во рту кисловато-сладкий привкус, таяли, приглушая одновременно чувство жажды и притупляя чувство голода. Кое где встречались следы Сокжоя. Пару раз тропу пересекали следы медведя. В кедраче, на голых стволах лиственниц трещали кедровки. Сойки, любопытства ради, крутили головами, разглядывая нас с высоты деревьев. Свежий ветерок разогнал тучи. Погода наладилась. К обеду спустились к небольшой реке под названием Гонам. Решили сделать привал. Кругом были живописные места. Река петляла между деревьями, то рассыпаясь на мелкие рукава, то собираясь в единое русло. Вода была кристально чистой. По берегам рос-ли ягодники из шиповника, голубики, брусники. Косы из крупного и мелкого галечника были сухими. Запоздалые бабочки парили над поздними таёжными цветами. Кое-где перекликались птицы. Солнечная погода расслабляла и располагала к безделью.

Развели костерок, вскипятили чайку. Заварили гречневый концентрат с ту-шёнкой. Перекусили. Минут сорок полежали на травке. Николай, который организовал поход, достал кальку. В те времена карт, в свободном оборо-те не было. Всё было засекречено, и за кальку, тоже можно было, схлопо-тать срок. По кальке получалось, что до устья ручья, куда мы шли на рыбалку, оставалось километров пять-шесть. По мелководью перешли на левый берег и сразу же наткнулись на вьючную тропу. Местные аборигены обычно перемещались вдоль рек, делая через десять – двенадцать километров стоянки. На расстоянии дневного перехода ставили зимовья с лабазами. Где реки сходились между собой достаточно близко, топтали тропы через водоразделы. Каждый такой перевал считался святым местом, и одновременно временным отсчётом.

В том месте, где перешли реку вброд, и вышли на вьючную тропу, сделал метку. Срубил пару молодых елей и направил их вершины в сторону, откуда мы пришли. Пройдя примерно с километр по тропе, наткнулись на останки сруба от зимовья. Рядом, метрах в двадцати стоял лабаз с прохудившейся крышей. В тайге кровлю делали в основном из коры лиственницы. Когда начинали строить зимовьё, лабаз, баню, то с лиственницы снимали большими пластинами кору, прижимали их чурками к ровному грунту. Когда заканчивали строительство, делали из жердей обрешётку и укладывали на неё пластины коры. Крепили такими же жердями. Наличие таких разрушений говорило о том, что данная тропа давно не используется, или местные жители перенесли стоянку на более удобное место. Прошли ещё километров семь. Тайга расступилась, и перед нами открылся плёс с пологими берегами. Река в этом месте дробилась на мелкие рукава, которые струями растекались по долине. И там, вдали, примерно с километр, снова собирались в одно русло. Тропа уходила вверх, вправо. Метров через триста тропа вдруг оборвалась. Перед нами лежали, переброшенные через небольшую речку, которая впадала в реку Гонам, четыре ствола лиственницы, стянутые между собой ржавой проволокой. Перешли на тот берег. Вдоль реки , вверх по течению, мелкие деревья были повалены какой-то техникой. Складывалось впечатление, что кто-то здесь что-то тащил волоком. Николай предложил пройти вверх по течению. Метрах в двухстах, на металлических санях, стоял срубленный из брёвен, обвязанный стальным уголком, балок с металлической крышей. Из крыши торчала труба. На двери висел замок и висела металлическая табличка с надписью: «Собственность СМП-577».

Николай снял с плеч рюкзак. Пошарил рукой в санях. Достал свёрток, перевязанный синей изолентой. В свёртке лежали ключи от замка, гаечные ключи и отвёртка, пару коробков спичек, несколько стеариновых свечей. Николай вставил ключ в замочную скважину, повернул пару раз и открыл замок. В балке было рулонов двадцать сетки рабицы с ячеёй миллиметров двадцать, железная печка, топчаны в два яруса, стол, лавки, фонарь типа «Летучая мышь», кое-какая посуда. Под сеткой были новые сорокалитровые фляги. В двух флягах лежала соль в пачках. В одной фляге сахар, заварка, сухари, макароны. Остальные девять фляг были пустыми. Видно было, что парни серьёзно готовились к заготовкам рыбы.

Вечерело. Солнце уже коснулось вершин деревьев. Времени до темноты оставалось часа полтора. Заготовили дров для костра, натаскали из речки воды, подготовили спальные места в балке. Солнце село рано, часов в шесть вечера. Разожгли костёр. Сварили на скорую руку жиденькую кашу с тушенкой, заварили чайку. Сидеть долго не стали. День был тяжёлый. Накатали на костёр сырых чурок, чтобы дольше горел, и легли спать.

Утром проснулись поздно. Часов в девять. Солнце уже поднялось над Становым хребтом. Становой хребет проходит по границе между Амурской областью и Республикой Якутия. Если сказать красивейшие места, это значит, ничего не сказать. Распадки, разбегающиеся в разные стороны от вершины хребта заросли еловыми, пихтовыми массивами, в перемешку с берёзой, ольхой и другими кустарниками. Пологие склоны кедровым стлаником, изобилующим кедровыми шишками. На марях и массивах между распадками голубичники, рододендроны, карликовые берёзки, ерник. На полянах, заросших ягелем, грибы, брусника, черничник и многое другое. Да и дичи в таких местах всегда было много. Но нам, отвлекаться на это изобилие красоты, не было времени. Нам необходимо было спешить строить заездок, пока не скатилась рыба на зимовальные ямы. Недалеко у балка нашли удобное место. Речка, зажатая берегами, расширялась раза в три. Течение становилось практически едва заметным. Метров через шестьдесят речка снова сужалась, и, метров через двести впадала в реку Гонам. Как раз в конце этой плёсины и начали обустраивать заездок. Свали пару высоких лиственниц. Одну строго поперёк речки, вторую под углом градусов тридцать к первой. Над поверхностью воды образовался жёсткий треугольник из упирающихся концами в противоположные берега деревьев. Попили чайку, перекурили, и, подточив топоры, очистили стволы от веток и сучьев. Нарубили кольев из молодых лиственниц, забили, насколько было возможно, в дно речки с интервалом через метр. Верхние концы прикрутили проволокой к лежащим поперёк речки брёвнам. Раскрутили рулоны с сеткой рабицей. Сшили проволокой полотна где не хватало длины. Сетку растянули вдоль брёвен на колья. Нижнюю часть сетки закрепили по дну местными камнями, валунами, крупным гравием. Среднюю и верхнюю часть сетки прикрепили к брёвнам, кольям проволокой так, чтобы рыба, попав в заездок, не могла из него уйти. С верховой стороны, ближе к нашему берегу, оставили небольшой проход, по принципу мордушки, чтобы рыба могла проходить в заездок. К вечеру заездок был готов. Недалеко от балка, нашли несколько молодых берёзок, куст ольхи. Срубили заготовки на сачки для черпания рыбы. Вечер выдался неожиданно тёплым. Поужинав, попили чайку, перекурили, и занялись изготовлением сачков. Спать легли часов в одиннадцать.

Утро выдалось солнечным. На траве, ягоднике, ближе к воде лежал насы-щенный иней. Казалось, что за ночь выпал снег. И только журчание воды в речке напоминало, что это ещё не зима.

В течении часа, пока готовили завтрак, пили утренний кофе, солнце подня-лось над горами и иней куда-то исчез, превратившись в живые бриллианты – капли росы. Особенно хочется остановиться на кофе. Конечно, у нас был и растворимый и молотый. Сам процесс заваривания несёт в себе что-то магическое, неповторимое. Настраивает на хорошее настроение. В чайник налили ледяной, кристально чистой воды из речки. Насыпали несколько ложек молотого кофе. Чайник поставили на угли. Как только вода начинала шевелиться, чайник поднимали над углями. Через пару минут ставили снова на угли. И так проделывали раза три-четыре, пока кофе не осел на дно чайника в закипающей воде. Получился крепкий, насыщенный напиток. Аромат, струйками растекался по поляне, спускался к речке, и терялся среди деревьев. Было ощущение, что если бы по тропе кто-нибудь в это время перемещался, то обязательно завернул бы к нам на чашечку божественного напитка.

После завтрака пошли искать место, где можно закопать фляги с рыбой, на случай, если нам повезёт, и мы её поймаем. Место нашли быстро. Метрах в пятидесяти от балка, стояла коряжистая лиственница. На неё завалилось сухое дерево. Рядом была низина, заросшая мхом и голубичником. Вырубили топорами дёрн и оттащили его в сторону. Под дерном был крупный речной песок, похожий на мелкий гравий. Выкопали яму. Укрепили стенки жердями. Приготовили жерди на крышу. Практически у нас всё было готово для ловли и заготовки рыбы.

Часам к двенадцати пообедали и пошли посмотреть заездок. Кроме опавших выше по речке листьев, в заездке ничего не было. Пока рыба на пошла, решили посмотреть окрестности. Взяли ружья, патроны и пошли вверх по речке посмотреть места. Если повезёт, можно поохотится. Прошли пару километров вверх. Слева в речку впадал ручей с кристально чистой водой. В месте впадения природой сформировался небольшой перекат. Журчание воды привлекло любопытных рябцов. Они дружным семейством разместились на берёзе над перекатом. Наблюдая со стороны, создавалось впечатление, что они слушают с любопытством музыку ручья, иногда поворачивая в том или ином направлении головы. Стрелять не стали. Продуктов было достаточно, да и нарушать таёжный мир выстрелами не хотелось. Недалеко за пригорком послышался шум мотора. Мы остановились. Вдруг шум мотора прекратился. Наступила тишина. Послышалась незнакомая нам речь. Разговаривали человека четыре, может пять, на непонятном нам языке. Мы перезарядили ружья картечью, и рассредоточились на пригорке за кустами ольхи. Внизу у ручья стоял новенький трелёвочный трактор оранжевого цвета. Такие выпускали у нас в Союзе на Онежском тракторном заводе. На лафете, вместо кузова был  прикреплён лёгкий сруб. В срубе лежали какие-то вещи, коробки, мешки, пару бочек, и ещё какие-то приспособления. Рядом у ручья пятеро мужчин в синей униформе разводили костёр. По-видимому готовились перекусить. Минут через десять, изучив ситуацию, отдал своё ружьё Алексею. Попросил держать неизвестных на прицеле, а сам, сделав небольшой круг в сторону, спустился к трелёвщику. На груди у первого увидел значок Ким Ир Сена, первого секретаря компартии Кореи. Аналогичные значки были и у его товарищей. Увидев меня, народ о чём-то возбуждённо заговорил между собой. Потом один из них подошёл ко мне и на ломаном, почти непонятном русском языке попытался что-то объяснить. Я протянул ему руку. Обменялись рукопожатиями. Из его слабо разборчивой речи понял, что они лесорубы, что ищут участки, пригодные для рубки, что их интересует лиственница диаметром от десяти до двадцати сантиметров. Что сейчас у них будет обед, и они, согласно своих традиций, приглашают меня на обед. Я подал ребятам условный знак и они спустились к костру. В ведре с закипающей водой, хвостами вверх стояла какая-то рыба. Мы достали по паре банок тушенки, банки три сгущёнки, заварку, буханку хлеба, печенюшки, конфетки. Корейцы сглотнули слюну. Один из них достал пакет с рисом, отмерил кружки три и высыпал в ведро с рыбой. Другой достал из сруба-кузова лист фанеры. Получился им-провизированный стол. Николай вопросительно взглянул на меня. Я его понял. Когда мы подходили к пригорку, увидели на берегу ручья, впадающего в речку выводок рябцов. Стрелять не стали, потому, что услышали шум двигателя. Я ему подал знак. Николай ушёл за пригорок. Минут через двадцать послышались выстрелы. Ещё минут через тридцать появился Николай. Снял рюкзак и вытряхнул к костру штук восемь рябцов. Взял палку, разгрёб угли. Уложил рябцов в костёр, обсыпал углями. К этому времени подоспел обед. Стол был царский. На отдельной газете лежала варёная рыба, похожая на минтая, открытых пару банок сгущёнки, плошка со свежее набранной брусникой, нарезанный ломтями хлеб, пучок дикого лука, миски с рисовой похлёбкой на рыбном бульоне, заправленная какой-то корейской приправой. Вкус похлёбки был нам не знаком. Но после первых ложек понравился. Рыба тоже оказалась нормальной. Оказывается это был действительно минтай, абсолютно пресный,  высушенный в кость, и разваренный до состояния, когда мясо легко отделяется от костей. Пока ели похлёбку, закипела вода в ведре. Заварили чай. В костре запищали запеченные рябцы. Николай разгрёб палкой костёр, выкатил из костра восемь обуглившихся тушек. Очистив головёшки от спёкшихся перьев, костей и внутренностей, сложили на стол целую кучу мяса. Грудки, окорочка, крылышки лежали горкой на импровизированном столе. Кто-то посыпал мясо солью. Минут через пять от мяса остались одни воспоминания. Попив чайку, перекурив, начали собираться в дорогу. Корейцы, о чём-то переговорили и старший принёс нам мешок вяленой рыбы. Мы взяли из мешка по одной рыбке, остальное вернули назад. Оставили им всё, что перед обедом выложили из рюкзаков. Тайга дело такое. Запас должен быть всегда. У нас на это счёт свои понятия, у них свои. С их слов, им на человека в день полагалась одна рыбина, пару стаканов риса, и всё. Остальное нужно было добывать самим. При этом,  пользоваться оружием им было запрещено. У них был свой план. Когда мы поднялись на пригорок, и остановились перекурить, непроизвольно посмотрели назад. Внизу стояли и махали руками, ставшие за каких-то два – три часа близкими нам мужики в синей униформе, со значками на груди Ким Ир Сена.

Добрались до балка к вечеру. Развели костёр, поставили котелок под чай и пошли смотреть заездок. Хвоя, листья, какие-то ветки набились в сетку с низовой стороны. В самом заездке уже плавало десятка два крупных харьюзов. Сачками вычистили заездок и пошли пить чай.

Утром в балок заскочил Николай: - Вставайте! Пошла, родимая! Схватил пару фляг и выскочил назад. Мы не одеваясь, соскочили с нар, на ходу набрасывая телогрейки, хватая сачки, кинулись к заездку. Вода кипела от рыбы. Харюза, от килограмма и крупнее, кружили вдоль ограждения. Некоторые пытались перепрыгнуть через ограждение. Инстинкт, сформированный природой, направлял рыбу вниз, к зимовальным ямам. Препятствие для них было неожиданностью. Нами руководил другой инстинкт, инстинкт охотника, рыбака, сформированный в нашем подкорковом сознании тысячелетиями. Из трёхметровых жердей сложили треугольник. Сверху набросили полиэтиленовую плёнку. Получилось что-то вроде трёхгранного корыта. Двое сочками за полчаса накидали гору рыбы. Решили в четыре ножа перерабатывать рыбу. Работа поначалу казалась пустячной. Острым ножом вспарываешь рыбине брюхо, выбрасываешь внутренности, отрезаешь голову, хвост, пересыпаешь солью и во флягу. При этом, рыбу мыть нельзя. Собственная кровь сама по себе является отличным консервантом. Примерно через полчаса у каж-дого из нас было засолено по половине фляги. Попили чайку, перекурили. И снова за сачки. Снова накидали трёхгранное корыто и приступили к засолке. Вторую партию засаливали уже медленнее. Чувствовалась какая-то усталость. Минут через сорок,  четыре фляги закупорили и отнесли в заранее приготовленное хранилище. Рыба в заездке не убывала. Немного отдохнув, решили работать, пока не заполним  все двенадцать фляг. Последние фляги закончили заполнять рыбой уже потемну. Фляги плотно заполнили хранилище. Сверху уложили жерди, мох. Присыпали и утоптали песок. Сверху уложили живой дёрн.
Не смотря на усталость и желание спать, решили разобрать заездок, выпустить рыбу. Сначала наловили сачками вёдер пять рыбы в трёхгранное корыто. Завернули в узел и стянули проволокой полиэтилен. Рыбьи головы и хвосты сбросали в одну кучу. Разожгли костёр на берегу у заездка. Гвоздодёром выдернули гвозди из брёвен, которыми к ним крепилась сетка. С помощью удавки и рычага из берёзовой жердины, выдернули поочерёдно колья, удерживающие сетку. Сетка, под давлением рыбы, опустилась на дно реки, и рыба, перепрыгивая, и обгоняя друг друга, устремилась мощным косяком в низ, к зимовальным ямам. Мы вздохнули с облегчением. Погода менялась на глазах. И неизвестно, что могло быть завтра утром. Перекусив, попив чайку, завалились спать.

Проснулись утром поздно. Болели все мышцы, спина, шея, руки, ноги. Не-охота было вылезать из спальника. Но кому-то нужно было сделать первый шаг. И этот шаг, превозмогая всё, не сговариваясь, сделали мы с Николаем. Оделись. Вышли на улицу. Солнце уже было высоко. Узел из плёнки с рыбой лежал на месте. А вот куча с головами и хвостами за ночь изменила свои очертания. Кто-то ночью похозяйничал. Вокруг значительно уменьшившейся за ночь кучи, трава была примята. На песчаных залысинах, проступающих во мху, были следы рассамахи, собо-ля и ещё каких-то мелких хищников.

Сходили посмотрели маскировку хранилища. Практически признаков нарушения естественной поверхности не обнаружили. Срезали ножом прут. Прутом замерили расстояние от ближайших деревьев до середины хранилища. Нарисовали схему. Прут приткнули к одному из деревьев и указали это место на схеме. Вернулись к заездку. Стволы деревьев, переброшенные с берега на берег, да сетка, лежащая на дне, напоминали о том, что здесь недавно был заездок. За ночь вода спала наполовину. По видимому в верховьях ночью подморозило. Упавшая вода позволила без особого труда вытащить на берег, разобрать и смотать в рулоны сетку. Сетку и всё остальное сложили в балок. Развели костёр. Нажарили в дорогу рыбы. Сварили уху, заварили чай. Перекусили на дорогу. Оставшуюся рыбу вспороли, убрали хвосты, головы, пересыпали солью и разложили в мешки из прорезиненной ткани. Всё распределили по рюкзакам, залили костёр. Головёшки, чтобы не возгорелись, растащили в стороны. Всё ещё раз внимательно просмотрели и медленно двинули вдоль речки вниз по тропе, которую пару дней назад обнаружили. Николай задержался, чтобы спрятать ключи и кое какую мелочь.

Примерно через час вышли на берег реки. В этом месте она делилась на множество рукавов, что способствовало организации безопасной переправы вьючным лошадям и оленям. А по малой воде, какова была сейчас, и людям.
Вырубив по шесту для промера глубин, двинулись в перёд. По косам, перекатам, не спеша переправились на противоположный берег. Солнце припекало. И только холод воды, пробивающийся сквозь сапоги, тонизировал и предавал бодрости. На берегу переобулись, поправили одежду, и взвалив рюкзаки на плечи, двинули по правому берегу к месту, где мы спустились к реке несколько дней тому назад. На горизонте, в направлении, куда мы шли, появились тёмные тучи. Они медленно двигались нам на встречу. Часа через три подошли к тому месту, где нужно было поворачивать на право, к дому. Небо потемнело. Смеркалось. По всем признакам через час наступит ночь. Решили заночевать прямо здесь. Я предложил парням развести костёр на галечниковой косе, потом разгрести угли, нарубить лапника и спать на прогретых камнях. Парни решили по своему. Подожгли сухой топляк, приспособили ведро с водой под чай. Начали заготавливать лапник для ночлега. Я, метрах в десяти, на сухом галечнике разжёг костёр. Натаскал побольше сушняка. Нарубил пихтового лапника, и пошёл пить с парнями чай. Перекусили жареной рыбой. Попили горячего чайку. Покурили. Решили на завтра спать пока позволит погода и состояние души. До посёлка, где мы жили, оставалось часов пять ходу. Парни разлеглись вокруг костра на лапнике. Я пошёл к своему кострищу. Передвинул в сторону на пару метров костёр. Веткой от лапника размёл в стороны золу. Крупная галька разогрелась под костром до температуры кипения воды. Настелил на место костра лапник, бросил сверху спальник. Под голову положил рюкзак. Ружьё зарядил на всякий случай медной картечью. Стояла вторая половина сентября. В это время все животные, залегающие в зимнюю спячку, нагуливают жир. Становятся очень агрессивными. Особенно медведи. Правда в этот год урожай кедрача, который был самым эффективным продуктом для накопления подкожного жира, был как никогда, высоким. И это как-то немного расслабляло. Вставив в голенища сапог распорки из палочек, положил сверху на лапник у изголовья, распорками направив к костру. Так они до утра лучше подсохнут. Накрылся телогрейкой и прорезиненным дождевиком. Поёрзав на лапнике, нашёл удобную позу и сразу заснул. Спал как на печке.

Утром проснулся от того, что кто-то толкал меня в бок. Это Николай, за-мёрзнув ночью у костра, пытался пристроиться рядом со мной на лапнике. Другие двоя грелись у своего костра стоя, подкидывая сушняк. Моросил дождь со снегом. Камни ещё хранили тепло от костра. Я немного подвинулся, уступив место Николаю. Глаза сами закрылись и я проспал ещё пару часов. Проснулся, когда уже окончательно рассвело. Густой туман заполнил всё пространство вокруг сплошной пеленой. И только над водой, то-ли от перепада температур, то-ли от ветерка вдоль течения, просматривалась метровая полоска.
Я встал, обулся, надел телогрейку. Разбудил Николая. Неспеша собрал свои вещи и пошёл костру. Перекусили, попили чайку. Подкинули в костёр сушняка. В такую погоду, да ещё на косе, костёр был просто необходим. Он служил ориентиром при выходе на тропу в сторону дома. Да и мы надеялись, что там, наверху, на сопках тумана нет. Я нашёл в рюкзаке сухое горючее, бересту, спички в парафиновой заливке. Всё это завернул в непромокаемый пакет и положил поближе, чтобы в случае чего долго не искать. Поправив рюкзаки, двинулись в путь. Я шёл впереди, Николай замыкал. Часа через полтора, промокнув от мокрых кустов и травы, поднялись наверх. Разочарованию нашему небыло предела. Туман, казалось, стал ещё гуще. К этому прибавилась ещё одна проблема. Тропа разбегалась на множество малых тропинок и определить  куда идти стало проблематично. Прошли ещё пару часов. Туман не рассеивался. Промокли до нитки. Вода, производная тумана, висела крупными каплями на ветках, листьях, траве. Я понял, что мы идём в неизвестном нам направлении. При этом я полагался только на своё чутьё. Чтобы не усугублять ситуацию, предложил развести костёр, посушить одежду, попить горячего чайку. Парни с надеждой смотрели на меня. Стало по-нятно, что если я сейчас начну им что-то объяснять, начнётся паника, раз-брод. Подготовленным более - менее к такой ситуации был только Николай. Я снял рюкзак, достал топор. Выбрал покрупнее кустарник, нарубил кучу веток. Стряхнул с них воду и сложил в кучу. В низ, под кучу положил пару таблеток сухого горючего, кусок, скрученной на костре бересты. Достал спички и поджог. Береста, тихо потрещав, загорелась. От неё сухое горючее. Сквозь сучья, вверх потянулась струйка белого дыма. Я вырубил соседний куст и сложил ветки на верх уже сложенной кучи. Не дожидаясь, когда костёр разгорится, воткнул в грунт несколько веток, наклонив их к костру, и быстро разделся. Выжал одежду от воды и развесил по веткам. Сквозь ветки начали пробиваться языки пламени. Мало кто знает, что в горах, из-за нехватки кислорода, мокрые сучья, ветки горят. Пока парни раздевались, я котелком набил с веток воды полведра и приспособил к костру вскипятить чай. Обсохнув, одевшись, попив чайку, все взбодрились. Настроение поднялось.  Можно было конечно остаться у костра дожидаться ветерка, чтобы разогнал туман. Но у меня откуда-то появилась уверенность, что нужно идти, и что я знаю в каком направлении. Я молча собрал рюкзак, взвалил на плечи и предложил всем идти за мной. Прошёл метров десять. Повернулся назад. Парни оставались на месте. Я повернулся и пошёл дальше. Минут через пятнадцать повернулся назад. Сквозь туман в моём направлении маячили три силуэта. Сбавив шаг, чтобы меня могли догнать, пошёл в выбранном направлении. Минут через тридцать парни поравнялись со мной, и дальше мы пошли вместе. Где-то внизу послышался шум машины. Прошли с полкилометра. Вдруг кустарник закончился и мы оказались в кювете автомобильной дороги, которая шла из Сковородино, через Тынду, на Якутск. Настроение поднялось. До дома оставалось километров двенадцать. Через пару часов туман рассеялся. Выглянуло солнышко. Пока добрались до посёлка, обсохли. Домой пришли вечером в воскресенье. Сложили часть рыбы в ведро и отнесли доктору. Он сходил в амбулаторию и отдал нам, закрытые субботой больничные.

 С понедельника судьба нас раскидала по своим объектам. В тайге так часто бывает. Особенно на новостройках. Судьба сводит. Она же и разводит.