Запись восьмидесятая. Добиться у поэта откровений

3.12.2004 … на "Автографе" – два героя: Владимир Казин  и представление книги одного военного (покойного), оставившего рукопись о своей жизни. Племянница записки оформила в виде книги, предварительно издала за счет спонсорства отдельные отрывки - новелки, а сейчас мечтает издать всю книжку, но нет спонсора. Пришла в надежде получить от нас поддержку.

Вообще, ситуация, напоминающая мою «повесть», но я не думаю о книге на всеобщее обозрение, с меня достаточно, чтобы она была в двух экз. для сыновей – история семьи. Да, со временем это будет представлять ценность и для других – свидетельство примет времени, изнутри, от имени какой-то ячейки (семьи), с особенностями быта именно этого слоя… Но это со временем, а сейчас – навряд ли у такой книги будет много читателей.

А вот Казин Владимир Николаевич свалился, как снег на голову. Прихожу – лежит кипа очень приличных акварелей: пейзажей, цветов в вазах и каких-то сюрреалистических мотивов. Очень тонкие, легкие, много неба, воздух хорошо чувствуется – в общем, довольно талантливо написанные вещи, но Владимир Николаевич представился, как человек, пишущий стихи. Книжку раскрыл с названием (ни много, ни мало) «Параллельные миры», стал читать. Уже со второго стихотворения стало ясно – уровень Анатолия Киприяновича, правда с уклоном в пейзажную лирику.

Потом пошли отзывы: Вайнштейн – «понравились, но много незаконченных, недоработанных», Оля Шабанова: «Понравились, природа – хорошо». И еще были отзывы хвалебные. Ну и я, конечно: «Не понравились!» Зачитала одну строфу – рифмы какие попало, размер  еще хуже, на тему «Мы на лодочке катались».
 
Казин из Северска, его Татьяна привезла, он брат её мужа. Она ко мне с пиететом («всегда жду вашего отзыва») так отреагировала: «Мы видели, что вам они не нравятся». Казин засмущался – мол, я понимаю, что мои стихи очень несовершенны, меня рифма не интересует, я и не задаюсь над нею работать .
Ну, да, есть созвучие: «ела-пошла» - и ладно. А что тогда стихами называть? Ну ладно бы верлибр - хотя вот чего я не понимаю – нерифмованные стихи, но у него же не верлибр, наоборот - видны попытки ритма и рифма, но не больше. А главное – те чувства, что вроде бы хочет передать автор – так поверхностны, что совершенно не задевают мои чувства. Я ему не сопереживаю, равнодушна, а значит – мне не интересно.

Вообще, я в восприятии стихов, конечно, вампир. Мне от них нужна энергия: взволновалась услышанным – все, это мое: благодарность в душе, уже и автора люблю за доставленное удовольствие, за волнение (пусть это будет переживание даже горечи, трагедии), а все равно – я получила  импульс движения (или наоборот - ощущение покоя, отрешение от всех забот, как от музыки). Короче – я испытала что-то необыденное (может быть - дыхание «тех миров», лучших, куда мы все хотим, рай?), и даже не редко подступившие от счастья слезы…

Почему мы это испытываем? Говорят о биохимических процессах, центрах наслаждения… Но почему они, эти процессы и центры, - запускаются прекрасными стихами, музыкой, картиной, да даже проникновенной страстной речью?
И вот тут для меня доказательство – есть, есть где-то что-то такое, что изначально существует, и куда нас время от время впускают, и восприятие чего заложено в нас изначально, но очень глубоко.
Кому-то везет, когда его глубина восприятия – не большая, и уже с рождения человек может «ловить» это, а у кого-то так глубоко, несчастных, что может и за всю жизнь не даст о себе знать.

Вечером позвонила Люде Костюченко - я для неё книги захватила, а она не пришла. Та мне сказала, что Нине Фёдоровне пошли звонки соболезнования по поводу появившейся в сети критической статьи ее книги. Похоже, статья-то - моя. Люда сказала, что Ольга жестко ведет «Автограф», и многие из-за нее ушли. (Она, конечно, имеет в виду последний, послеконфликтный исход. А что до этого многие ценители и крепкие поэты города перестали нас посещать из-за обилия тех, кто вот составил последний исход – это до них не доходит).

Люда говорит, что предъявлять к нашим поэтам такие суровые оценки, ставку делать на большие таланты – это обречь «Автограф» на вымирание, потому что настоящие поэты ходят к Казанцеву, Доманскому и т.д., а у нас – именно для несостоявшихся. Я - ей: «Да Бога бы ради, пусть бы приходили, но они ведь рвутся судить и рядить, в поэзии мало чего смысля, поощряют уж совсем слабые таланты, улыбаясь и расхваливая. Вечера превратились почти в «богадельные», кто срифмовал «делает-кушает» и идет к нам с претензий, что он поэт - оцените!
Ну и зачем?
Да лучше устраивать вечера больших, пусть и ушедших, поэтов, чем тратить время на это убожество.
Но ведь эта публика больших поэтов не хочет, скучно ей, высказаться нельзя – настоящую поэзию же понимать надо, читать, а восприятия хватает только на «Вот моя деревня, вот мой дом родной».

Люду можно понять: она вне поэзии наших всех любит, а у меня на это сердца не хватает – всех любить просто так.
Вернее, почему нет – все хорошие люди, но я не могу их ("ТА"-шников) отделить от поэзии, и тут начинается расслаивание на воду и масло.
Вот замечательный человек, достойный и все такое, и вот его собственная «поэзия» или его отношение к действительной поэзии... И тут я натурально мучаюсь – стон давлю: «Да что ж это такое?!» И к этому «поэту» или «поэтессе» внутренний монолог: «Или сиди и молчи, раз  самому не дано, и слушай, как надо, или я тебя не хочу и видеть, ты мне на нервы действуешь».
 
Многие из этой дилеммы вышли просто – сами перестали ходить. Наташа, Галина Ивановна, про томских поэтов уже и не говорю. А я хожу, потому что на три-четыре вечера выпадают один-два удачных, радостных. И открытия - вот в прошлый раз Томберг...
Вот за этой радостью и иду.

Всё от Ольги зависит: она может ради спасения "Автографа" от меня - критикессы - и избавиться. Хотя - это даже представить сложно: мы ж с нею единомышленники, она сама мучается этой публикой.

***
Изъеденный раздумьями, страстями,
Мой мозг не представляет интереса.
Патологоанатом только взвесит
Его в мертвецкой и пожмет плечами.
 
И сотню раз пожмет еще. И будет
До самой ночи плоть мою терзать-
Исследовать, сшивать и отрезать,
И про теченье времени забудет.
 
А вечером, с усмешкою невольной,
Умоет руки чистою водой
И отвернувшись, скажет: «Бог с тобой.
Пожалуй, на сегодня и довольно».
 
И заполняя бланк официальный,
Он философски пробурчит при этом,
Что, мол, ножом добиться у поэта
Каких-то откровений - не реально.

2008 г.