Как аукнется, так и откликнется

Как аукнется,  так и откликнется.

Ваня –простой деревенский пацан, такой,  каких тысячи: наивный, добрый,
 
Выросший  на земле.

Отца убило деревом на лесопилке, когда ему было десять лет.

Дом, скотина, огород, лопухи да крапива –вот и всё хозяйство.
 
По двору бродили куры, величаво ходили гуси.

Вскоре, мать , беременная от погибшего мужа, зачем-то, дура, вышла замуж за
бригадира с той же лесопилки.

Её  предупреждали человек пьющий и с гнильцой,   матершинник   и грубый.

Но, так упорно ухаживал, не устояла.

Боялась, что ли одна: лес был рядом…, или думала:  раз первый муж был хороший, то и все мужики –  такие.

И вышла,  видать , по своей глупости или по неразумению.

А  сын, что -  ещё маленький, не советчик в таких делах.

Но, отчим оказался другим.
 
Это Ваня понял очень быстро.

Не скажешь, что алкоголик, употребляющий, как все : в праздники и
Выходные, а поскольку он был бригадир , то выходные он устраивал себе, когда хотел - по настроению.

Теперь он был хозяин  в доме и , напившись, начинал гонять жену:

-Ах, ты –кобыла брюхатая, окрутила     неженатого мужика да ещё с чужим
 приплодом, сука похотливая…

-Юрочка, -униженно пришепётывала жена  разбитыми губами, - ты же сам  меня уговаривал выйти за тебя замуж…, счастье обещал, защиту…

А,  я  и поверила.

-Да, потому что- дура, свалилась бл… , на  мою голову.

Рожа в миг становилась синей и багровой:  словно сигнал тревоги подавала :  спасайся, кто может.

И он становился зверем.

И такое его поведение началось с первых же дней совместного проживания.

Его, как будто подменили,   или на время ухаживания, он надел маску.


-Как мать не скинула ребёнка раньше срока, не понять.


Неделю  после этого  мать восстанавливала разукрашенное лицо: краснеющее, потом синеющее, а потом уже желтеющее, как  листья клёна осенью.

Красивой женщине , скрывая синяки, разбитый  нос , приходилось, старой бабке
Повязываться платком.

Ване до слёз было жалко маму и часто, сидя где-нибудь в потайном месте, он плакал и вспоминал отца.

А уж, когда родился  второй пасынок, отчим сдурел совсем.

Дети  в своём доме не могли шуметь, смеяться, играть, отчим не хотел их ни
 видеть,  ни слышать,  обуза.

Мать дрожала от страха, как осиновый лист, и не смела сказать ни единого слова в защиту своих сыновей.

В результате  дети перешли жить в сарай. Детям от отчима доставались одни оплеухи и затрещины.

Вся мужская работа в доме приходилась на хрупкие детские плечи 13-ти летнего  Ивана , которому больше мешал, чем помогал трёхлетний Вова..

А мать, как кролик на удава, смотрела на своего мужа-изверга, боясь вызвать
Очередной взрыв ярости.

Дети не понимали, почему мать так унижается и терпит этого, так называемого мужа.   Почему не выгонит?

Они были ещё дети и не  слышали,   как мать громко кричит ночью, когда  отчим  грубо требует от  матери  другого повиновения.

Она была  женщина, жена , а он её мужчина.

Даже  тринадцатилетнему Ивану  это понять было невозможно.

Женскую логику трудно осилить и взрослому мужику.

Мальчики росли, как волчата., предоставленные сами себе.

В сарае они играли в войну, и главным фашистом у  них бессменно был...  отчим.

Им так хотелось защитить маму, что им  всегда удавалось победить врага -  отчима,  брали его в плен, пытали и силой заставляли   просить   прощения перед мамой, стоя  на коленях.

Только так они могли выразить свою ненависть к отчиму.

Но это была игра. Всего лишь игра.

Прошли три тяжелейших года жизни  с отчимом.

От материной природной  красоты  остались лишь печальные глаза.

Она ждала третьего ребёнка, хотя никакой радости от материнства,
 она не испытывала, а муж грозил ей отдать пасынков в детский дом.

Во дворе недалеко от дома был  старый выгребной туалет, построенный ещё первым мужем.

Теперь новый хозяин решил построить  туалет с большой выгребной ямой.

В  деревне это вещь необходимая.

Копать яму заставил Ваню-подростка,  кого ж ещё:  бесплатная рабочая сила.

О дальнейших событиях их жизни рассказал сам Ваня.

С непривычки копать было тяжело.

У меня руки были все в кровавых мозолях:

-Копай, гадёныш,  сам  срать будешь, копай, копай глубже. –требовал отчим.

Я ненавидел его так, как люди в войну, ненавидели фашистов, хотя, что я о них мало  что знал.

Нам с братом было бы лучше в детдоме, но мне было страшно за мать.

Оставим одну, отчим её убъёт, мы в этом даже не сомневались.

Глубокая выгребная яма.

И  вдруг   меня осенило: это же такое…, лучше не придумаешь .

Теперь я  копал с удовольствием.

Я шёл к цели.

Сортир получился  отличный, конечно, с пьедесталом и дыркой.

Там можно хранить всякие инструменты, грабли, лопаты.

На тёплый туалет рассчитывать не приходилось.

Очко хозяин переборщил: было велико, но, попробуй возрази...!

Исправить очко  у отчима не доходили руки.

Глубокая выгребная яма…

Эта фраза звучала для меня, как музыка.

Я не знал, как связать выгребную яму с местью, но чувствовал, что яма сыграет  какую-то не последнюю роль в  жизни отчима.

Брат об этом ничего не знал : он ещё маленький, не понимал, как сильно можно ненавидеть, и  так, что в глазах становится темно, а перед ними летают мушки.

Я терпеливо ждал, когда яма заполнится.

Я так его ненавидел, что боялся раньше времени себя выдать, старался не ппадаться ему на глаза, но отчим понял, что с  пасынком надо ухо держать востро.

Но, пьяному –море по колено, и насилие  продолжалось.

Теперь у него появилось новое хобби: он любил изгаляться над чувствами мамы  к
её первому мужу, обзывая его неудачником и слабаком по жизни.

В   выражениях он не стеснялся.

И это часто происходило за столом , когда мы ужинали.

Мать как-то не выдержала и ответила, держась за живот, она уже была  на  сносях. 

-Да, что же  ты, изверг, никак не угомонишься?  Что тебе от меня надо,
Алкаш вонючий!

Отчим, не ожидавший сопротивления  от всегда  послушной  и забитой  жены,
схватил со стола острый нож  и  стал им размахивать, стараясь зацепить кого-нибудь.

Мальчики, испугавшись,  убежали, Юра плакал навзрыд.

Глубокая помойная яма…

Я отправил брата в сарай, где мы жили, а сам вернулся в дом к маме.

Я знал, что  мама  в таком состоянии, что может потребоваться помощь.

Отчим кинулся на мать  в очередной раз.

Маме стало  нехорошо, она опустилась на диван, я закрывал её своим телом.

Отчим  допил водку, пиво, и ноги сами понесли его в туалет.

Он еле стоял на ногах, но пиво требовало выхода ,  а   до старого туалета бежать не было сил и, вместо того, чтобы справить нужду здесь же, под любым  кустом, он, шатаясь, пошёл в недостроенный туалет.

Я  пошёл за ним следом, но меня   вернула  мама, боясь за мою жизнь.

Больше  отчима мы не видели.

История закончилась: отчим утонул в выгребной яме обо что-то стукнувшись.

Он забыл, что туалет ещё не готов к употреблению.

Соседи шептались: захлебнулся в дерьме.

Собаке –собачья смерть.

Мать поголосила., да и перестала :ей скоро рожать.

Глубокая помойная яма…

Поскользнулся –  упал, -  мой ответ следователю, - мы все спали и ничего не слышали.

Произошёл несчастный случай

Мать родила третьего  сына, и мы, наконец, сободно вздознули.

Я учился и помогал матери поднимать братьев.

Мысль, что я   желал смерти  человеку, пусть даже заблудшему, не покидала меня  всю жизнь.

Я старался забыть об этом, но мне это не удавалось.

Когда самый младший пошёл в армию,  я  постригся в монастырь.