Председатель

Село Грушеватая располагалось на берегах реки Волчья, которая протекала   по бескрайней украинской равнине.   Река делила село на две части, которые соединялись паромной переправой.  На левом берегу реки находилась православная церковь, купола которой ярко блестели на солнце и были видны далеко за селом. Село было старинное, образовалось в семнадцатом веке, когда   хлебопашцы, облюбовав черноземные   просторы   стали селится у реки, стоить дома, сажать сады. С наступлением весны, вокруг сельских глинобитных домов зеленели фруктовые деревья, привлекая пышным цветением   трудолюбивых пчел. На окраине села, на правом берегу реки, крутились лопасти ветряной мельницы. А за селом на обширных полях, бескрайних просторах колосились впитавшие в себя солнечные лучи золотые колосья пшеницы.
     В древние времена через село ездили в Крым чумаки за солью. Когда   пришел тревожный 1914 год, в сельских дворах все чаще стали голосить женщины, провожая   мужчин на фронт первой мировой войны. Многие крестьянки впоследствии получив по почте казенный конверт о том, что муж погиб за Веру, Царя и Отечество горькими бабьими слезами оплакивали тяжкую потерю. 
     1917 год ворвался в жизнь села вместе с новостями с Петрограда.  Селяне тревожно перешёптывались между собой, -
- Как же теперь будем без Царя? -  был основной животрепещущий вопрос, который волновал многих.
     Привычная жизнь, как и государство разрушались.  В село стали возвращаться фронтовики, принося с собой рассказы о непонятых всем большевиках и ихнем вожде Ленине.   Многие вернувшиеся с войны принесли с собой винтовки.
- Время тревожное, пускай лежит, говорили фронтовики, кивая на винтовку.
     Гражданская война разделила односельчан на красных и белых, большевиков и меньшевиков, наших и не наших.
     В гражданскую войну через село проносились на лошадях и тачанках то Красная армия, то белая армия. Видело село и банды Махно, и знаменитой атаманши Маруси и других " атаманов", которые   сменяя друг друга   не упускали возможность провести у селян очередную «реквизицию» продовольствия для нужд своей армии, а попросту грабеж.  Убегая из села, под натиском   очередных наступающих армий, они не забывали захватить с собой реквизированное зерно и увести по так званой «мобилизации», в свои армии, сельских мужчин, которые не успевали спрятаться при их появлении.
     Менялась власть, менялись времена, менялись события, а село продолжало    жить. Окончилась гражданская война, в село начали возвращаться выжившие в огне и вихре революции и Гражданской войны, истосковавшиеся по земле грушеватцы. 
     Вернувшиеся домой хлеборобы, получив от сельского совета, который представлял новую советскую власть, земельные наделы, принялись   срочно обрабатывать землю, чтобы к осени иметь хоть какой-то урожай.
     В селе было триста пятьдесят дворов, во многие не вернулись мужчины, сгорев в огне гражданской войны и вся тяжесть хлеборобской работы легла на женские плечи.
     На правом берегу реки   стоял большой каменный дом   Кравченко Григория Пантелеевича.  К дому примыкал огород, который заканчивался на берегу   реки.  Все лето вокруг дома буйственным цветом зеленели фруктовые деревья, а в этом природном ансамбле возвышалась большая вековая груша.   Когда это дерево было посажено и сколько ему лет не знал никто, но поскольку   предки Кравченко жили в селе со времен его образования, можно было предположить, что дереву больше ста лет.
     Семья Григория Пантелеевича   была по всем меркам зажиточной. Из поколения в поколение домочадцы трудились на земле.  Два сына, старший Дмитрий и младший Михаил, с детства были приучены к работе на пашне.  С дореволюционных времен семья имела в собственности большой надел земли, лошадей, волов, сельскохозяйственный инвентарь.  Всю гражданскую войну   домашний скот приходилось постоянно прятать за селом в небольших заросших   травой и кустарниками лощинах и овраге, что бы он не стал добычей проезжающих атаманов.
     Дмитрию исполнилось двадцать и однажды летом он заявил отцу и матери, -
- Я хочу жениться, благословите меня родители!
     Отец нахмурившись спросил у своего первенца, зная заранее ответ, -
- Кто она?
- Она Анна, дочь солдатки вдовы Аленичихи.
     Несмотря на то, что избранница сына была с бедной   семьи, родители не стали перечить желанию сына и   осенью сыграли небольшую свадьбу. На следующий год отец с сыновьями   построили   новой семье свой дом, выделили одну лошадь и корову, небольшой надел пашни. Дмитрий отделился от родителей и ушел жить в свой дом.
     Через год Анна родила первенца, сына Ивана.  А   через два года   Дмитрия призвали на службу в РККА (рабоче- крестьянскую красную армию).  Сельские остряки, опасливо оглядываясь вокруг, шутили что армию называют так потому, что в ней служат только дети рабочих и крестьян.
     Свершившуюся революцию глава семейства, Григорий Пантелеевич Кравченко, встретил   с опаской, неизвестное будущее тревожило. Григорий старался держаться в стороне от всех «острых» событий, которые происходили вокруг.   
      Когда односельчанин Баренцев Степан Гаврилович, которому в селе до революции принадлежали две лавки и трактир, предложил Кравченко встретится у него дома вместе с другими «уважаемыми» людьми и обсудить, как жить с советской властью, Григорий Пантелеевич решил от встречи уклонится и не участвовать в тайных собраниях    богатых односельчан.
     Прошло три года, возвратился с воинской службы Дмитрий Кравченко.  Будучи и ранее высоким, и коренастым, Дмитрий, в военной форме, казался односельчанам сказочным богатырём.   Истосковавшись по земле, по крестьянскому   труду он день и ночь пропадал в поле, обрабатывая и засевая свою делянку.
     Шло время, Анна родила Дмитрию второго сына, которого назвали Василий.
     Весной 1933 года по дворам села пошли работники сельского совета и стали созывать   жителей на сельский сход, который был назначен на девять часов утра воскресения и должен был состояться на площади, возле закрытой к тому времени церкви.
     В воскресенье, рано утром, к зданию сельского совета подъехал легковой автомобиль «Эмка», на переднем сидении которого, рядом с водителем, сидел статный мужчина средних лет   в строгом темном костюме.  Мужчина вышел из машины и не спеша подошел к зданию   сельского совета, где его уже ожидали. Ему на встречу выбежал председатель Грушеватского сельского совета Макогон Николай Иванович.    Подойдя к приехавшему, он суетливо поздоровавшись доложил, -
- Товарищ первый секретарь райкома партии, жители села Грушеватка извещены о предстоящем сходе заблаговременно.
     Приехавший мужчина, а это был первый секретарь районного комитета партии ВКПБ (у) Степовой Давид Николаевич, удовлетворенно кивнул.
     В это время, недалеко от сельского совета, остановилась бедка в которой сидел человек в милицейской форме с пистолетной кобурой на поясе из которой выглядывала рукоятка нагана.  Увидев присутствующих он, проворно выскочив из бедки, привязал к дереву поводья лошади, быстрыми шагами   подошел к стоящему возле сельского совета руководителю райкома партии. Вскинув ладонь руки к козырьку форменной фуражки, он отрапортовал, -
- Товарищ первый секретарь, участковый милиционер   Пономаренко прибыл, по приказу начальника районной милиции, для обеспечения порядка при проведении сельского схода.
-Ну, что, все кажется собрались, - сказал Степовой, - давайте пройдем на площадь, - ведите товарищ Макогон.
     Все присутствующие не спеша пошли в сторону сельской площади.
Пришло время схода.
      К девяти часам утра   на площадь собралось практически все село.
Председатель сельского совета открыл сход.  Выйдя перед присутствующими односельчанами он   сказал, -
- Товарищи, мы собрались по очень важному вопросу, товарищ Сталин и наша родная коммунистическая партия провозгласила курс на коллективизацию сельского хозяйства. По этому вопросу доклад сделает наш гость, первый секретарь райкома нашей партии   Степовой Давид Николаевич.
     Первый секретарь райкома вышел вперед, перед присутствующими и стал рассказывать о преимуществе коллективного хозяйства, необходимости проведения коллективизации, уничтожении кулачества как класс.
     На площади установилась гробовая тишина, присутствующие хлеборобы слушали молча, из подлобья поглядывая на докладчика.  Многие не могли понять, о чем он говорит, а как услышали о том, что придется свои земельные наделы сдать в коллективное хозяйство, а на общий колхозный двор, передавать свои сеялки, плуги, скот недовольно зашумели. 
     Участковый милиционер стоял недалеко от выступающего и пристально смотрел на собравшихся   крестьян.
- В колхоз будете поступать только добровольно, кто не желает- останется единоличником, председателей колхозов выберете сами, согласовав кандидатуры с райкомом партии, - завершил свою речь руководитель районного комитета партии.
- В нашем селе предполагается создать два колхоза, - сказал в завершение схода секретарь сельского совета.
     Сельский сход завершился, но крестьяне еще долго не расходились с площади, перешептываясь между собой, обсуждали услышанное.  Кравченко Григорий стоял на площади среди односельчан и слушая их разговоры пытался осмыслить услышанную новость.  Его крестьянский ум протестовал и не мог принять то, что предлагается отдать   свое, заработанное кровавыми мозолями и потом.
     Дмитрий Кравченко, издалека увидев отца поздоровался с ним, кивнув головой и беседуя с   соседями   поспешил домой, рассказать о прошедшем жене Анне, которая на сход не пошла, так как была на сносях.
     Прошел месяц, в селе Грушеватка было создано два колхоза, - «Большевик» и «имени Ленина».
     Председателем колхоза "Большевик", по согласованию с районным комитетом коммунистической партии, был избран бывший солдат РККА, Кравченко Дмитрий Григорьевич.
     Односельчане приняли колхозы неоднозначно.  Только две третьи землепашцев сразу подали заявления о вступлении в колхозы, это была в основном беднота, которая получила свои земельные наделы от советской власти.  Зажиточные крестьяне, в большинстве своем, решили выждать дальнейшее развитие событий и продолжили сами обрабатывать свою землю, перейдя в разряд «единоличников».
     Кравченко Григорий Пантелеевич тоже решил   не   подавать заявление о приеме в колхоз.  Свое решение он сыну Дмитрию не навязывал, новость об избрании его председателем колхоза встретил по-философски спокойно.    Как и раньше Григорий Пантелеевич с сыном Михаилом   продолжали   засевать свое поле.
     Правление колхоза «Большевик» расположилось в пустующем доме бывшего   царского землемера Большакова, который сгинул в вихре Гражданской войны.  В самой большой комнате поставили три письменных стола, за одним из которых   расположился председатель колхоза, другой занял счетовод, который вел всю колхозную бухгалтерию, за третьим столом иногда работал колхозный кладовщик Тарасевич Степан.
     Председатель в конторе бывал не часто, он постоянно, где на телеге, где верхом на лошади, мотался по полях контролируя посевную не забывая заехать на скотный двор и посмотреть, как идет   кормёжка скота   и проводится дойка коров.   Все колхозники знали, что председатель крутого нрава, спуска не давал никому, если ловил кого-то на краже колхозного имущества, будь то корма или зерно, мог и как говорят в народе виновному мужику " дать в морду".  Не гнушался Кравченко взять в руки косу и стать в один ряд с косарями, которые косили разнотравье на сено, или выполнить другую нужную работу.
     Среди членов колхоза появились недовольные, в основном это были пьяницы и лентяи.
- Чего это он нам жизни не дает, заставляет горбатится   на «дядю», возмущенно шептались они между собой, закусывая варенной картошкой очередную распитую бутылку самогона, спрятавшись в тени деревьев.
     После очередной пьянки, один из сельских дебоширов и пьяница Николай Кушнир, предложил собутыльникам, -
- Давайте проучим нашего выскочку- служаку.
     О том, как пытались «проучить» председателя, на следующий день весело обсуждали колхозники. О происшедшем рассказали ночные сторожа, которые стали невольными свидетелями происшествия как председатель колхоза дал отпор пьяным хулиганам.  Селяне подшучивали и подтрунивали над Кушниром и его собутыльниками, которые вели себя «тише воды, ниже травы» и от разговоров с односельчанами уклонялись, пряча от всеобщего обозрения синяки на лице.  Завидев вдалеке председателя колхоза они, демонстрируя ударный энтузиазм, усиленно занимались работой. Дмитрий Григорьевич никому ничего о ночном конфликте не рассказывал, со всеми вел себя ровно, на нападавших не обращал внимание.
      Так прошел еще год. Год был тяжелый, в связи с засухой, урожай был очень низкий.
Анна   Кравченко подарила мужу дочь, которую назвали Марией.
      Около трех часов дня, счетовод колхоза «Большевик» записал в большой амбарной книге телефонограмму из района:
"- Председателю колхоза, на десять часов утра пятнадцатого ноября, прибыть в районный комитет партии на совещание. "
     Председатель Кравченко страсть как не любил ездить в район на совещания, но это было тяжкое бремя занимаемой должности, и он с этим смирился.   Вечером, прочитав полученную телефонограмму, он удивился, почему заранее не сказали тему совещания.
     Рано утром на пароконной тачанке председатель выехал в районный центр.
     Без четверти десять Кравченко   остановил тачанку возле здания райкома ВКПБ (у).  Возле здания стояло много телег, тачанок, несколько грузовых автомобилей. На совещание были вызваны председатели всех колхозов района.
      На входе в здание райкома стоял постовой милиционер, который всех прибывших на совещание направлял   в зал совещания, который располагался в правом крыле здания.
      Ровно в десять часов утра в зал совещания вошли и сели в президиум группа мужчин. Кравченко среди них знал только   первого секретаря районного комитета партии Степового Давида Николаевича. Рядом с первым секретарем, сидел седой мужчина в военной форме с эмблемами ОГПУ, остальные были в строгих темных костюмах.
     Первый секретарь райкома осмотрев присутствующих прокашлявшись сказал, -
- Товарищи, центральный комитет партии принял решение   о борьбе с кулачеством, которое мешает строительству социализма на селе. Кулак должен быть уничтожен как класс.  Для выполнения задания партии, к нам с Москвы прибыла группа товарищей с объединённого государственного политического управления при совете народных комиссаров СССР. Предоставляю слово руководителю группы полковнику Коганову Ивану Моисеевичу.
     Мужчина в форме поднялся из-за стола президиума и стал за трибуну.
     То, что услышал Кравченко из уст ГПУ-шника поразило его. Оказывается, властью было принято решение многих единоличников, которые не вступили в колхозы, выселить в районы крайнего Севера. Свой доклад Коганов закончил сообщением, что списки единоличников составлены, операция по реализации плана выселения начинается завтра в шесть часов утра, а председатели колхозов приглашены для уточнения и добавления списков.
     Совещание закончилось через двадцать минут, после этого каждого председателя колхоза стали приглашать индивидуально в отдельные кабинеты, для ознакомления и уточнения списков односельчан, подлежащих раскулачиванию и выселению.
     Примерно через час Кравченко, сидя в кабинете перед не знакомым ему работником ОГПУ, который был одет в строгий номенклатурный костюм, рассматривал положенный перед ним на стол списки.  В списке, под номером шесть, значился Кравченко   Григорий Пантелеевич, под номером семь - Кравченко Клавдия Митрофановна, под номером восемь - Кравченко Михаил Григорьевич.  Увидев это, у Дмитрия похолодело все внутри, но он большим усилием старался не показывать своего волнения. Строгий хозяин кабинета задал только один вопрос, имеет ли председатель дополнения к этому списку.  Председатель колхоза «Большевик» заявил, что дополнений не имеет, после чего был отпущен. 
     Стараясь не показывать окружающим своего волнения, Дмитрий быстрыми шагами вышел из здания райкома и отвязав поводья лошадей от дерева, двинулся в обратный путь.  Проехав последние дома районного центра, председатель погнал лошадей быстрее, похлестывая их кнутом.  Выдержка, которую он проявлял в райкоме, стала его покидать, волнения за отца с матерью и брата   заполнили весь разум.  В село тачанка влетела, подняв клубы пыли.  Кравченко погнал лошадей сразу же к родительскому дому. 
     Когда Дмитрий вошел в дом семья ужинала за столом.  Увидев встревоженное лицо старшего сына Григорий Кравченко понял, что случилось что-то неординарное.  Присев за стол, Дмитрий рассказал все, что сегодня узнал на совещании в райкоме партии.  В доме воцарилась тишина. Кажется, и время остановилось, было только слышно, как в стекло окна билась залетевшая в дом муха.  Мужчины сидели с окаменевшими лицами, Клавдия Митрофановна побледнела и не в силах себя сдержать заплакала.
     О том, что где-то происходит раскулачивание и кулаков выселяют   из деревень на Север   все давно слышали, но то, что это дойдет в их село и коснётся непосредственно семьи сельских трудяг Кравченко, они не могли поверить.  Дмитрий, посмотрев на сидящую за столом свою семью, охрипшим   вдруг голосом сказал, -
- Отец, ждать завтрашнего дня не надо, в городе   Камнеград началось строительство крупного завода, туда едут рабочие со   всей страны, документы   сильно не проверяют, селят в общежитиях, можно в городе снять дом.  Когда стемнеет, запрягай телегу, берите вещей сколько сможете и уезжайте.  Искать вас долго никто не будет, а там даст Бог   что-то изменится.
     Клавдия Митрофановна, встала с лавки и подойдя к старшему сыну обняв его зарыдала, причитая, -
-  А как же ты сынок, с тебя будут спрашивать где мы делись?
Дмитрий, погладив мать по голове сказал, -
- Мама, как-то будет, скажу, что не знаю где вы, поспрашивают и перестанут.
     Отстранив от себя мать, Дмитрий поднялся и пошел к двери, сказав, -
- Времени уже нет, собирайтесь быстрее и как только стемнеет уезжайте, а я поехал к себе, что бы меня никто не увидел с вами, а то донесут.
     Выйдя из дома родителей, председатель подошел к тачанке, которая стояла недалеко от ворот. Отвязав поводья лошади Дмитрий, запрыгнув в тачанку   поехал на колхозную конюшню.  Отъезжая от двора, он не увидел, что из-за плетня, стоявшего через три дома на него смотрел колхозник Кушнир.
     Оставив лошадь с тачанкой конюху   на конюшне, Дмитрий Кравченко пошел домой.  Анна, встретив мужа, и посмотрев на его встревоженное лицо поняла, что что-то произошло неприятное.  Дмитрий старался жену не посвящать в свои проблемы, но на этот раз сделал исключение.  Уложив детей спать, он рассказал жене   о всех сегодняшних новостях, ничего не скрывая.
     Село только просыпалось, на улице еще   было темно, но хозяйки уже пошли в хлевах   кормить домашний скот.   Пропели первые ранние петухи.  Зарождался новый день.
     Утреннюю сельскую тишину   нарушили звуки автомобильных двигателей.  Четыре грузовика въезжали в   село.  За ними чуть в отдалении ехал легковой автомобиль.  В кузове одного из грузовых автомобилей сидели шестеро мужчин в военной форме.  Когда первая полуторка заехала с степной дороги на   сельскую улицу, ехавшая за колонной «Эмка», посигналив обогнала грузовики и возглавив колону направилась к сельскому совету.
     В окнах сельского совета горел свет.  Председатель совета, и его заместитель, были на месте с пяти часов утра, выполняя полученное по телефону вечером из райкома, указание.
     Из остановившейся у сельского совета легковой машины вышли трое мужчин в форме работников ОГПУ.   Войдя в здание, один из прибывших выложил на стол перед председателем сельского совета список лиц, которые подлежали раскулачиванию и выселению из села в районы Севера.  Из Грушеватой выселению подлежало четыре семьи, всего шестнадцать человек.  Увидев в списке семью Кравченко Григория, председатель сельского совета решил не вызывать председателя колхоза.  Все подлежащие выселению проживали на одной стороне села, на левом берегу.   Сев в легковую машину председатель сельского совета показал приезжим дома, где проживают лица, указанные в списке. 
     Ранним утром в двери четверых сельских   домов   требовательно постучали люди в военной форме.  На сборы жителям было дано тридцать минут. С собой было разрешено взять самые необходимые вещи.  Сельское утро началось женским плачем.  В доме Кравченко Григория на стук не прореагировали, никто не открыл.  Когда дверь была взломана пришедшие увидели, что в доме никого нет. 
     Когда через два часа с села уезжали грузовики в кузовах которых сидели с узлами и баулами теперь уже бывшие жители села, односельчане с тревогой и растерянностью скрытно поглядывали на них из-за плетней и заборов.
     Дмитрий Кравченко пришел в контору    около десяти часов утра.  Рабочий день в колхозе был уже в самом разгаре.  За своим рабочим столом сидел колхозный счетовод, который обложившись какими-то квитанциями и накладными, что-то сверял постоянно   щёлкая костяшками счет и записывая результат в большую амбарную книгу.  Иногда в контору забегали кто-то из бригадиров, чтобы решить возникшие производственное проблемы. День ничем не отличался от вчерашних и позавчерашних, но сегодня было что то, что наложило на людей свой негативный отпечаток.  Не слышно было шуток и смеха, люди стыдливо отводили друг от друга глаза, многие понимали, что происходит, что-то не то. Увезенные утром из села односельчане не все были врагами советской власти, в большинстве своем это были обычные сельские труженики, которые   все, что имели получили только своим каждодневным трудом на земле.
     Жизнь шла дальше своим чередом, колхозный скот требовал каждодневного ухода, землю надо было пахать, сеять. Ритм колхозной жизни увлек Дмитрия Кравченко, и все меньше оставалось времени на горькие мысли о происшедших событиях и о своих родителях, которые вместе с младшим братом, работали где-то на строительстве промышленного гиганта.  Вечера   Дмитрий старался побольше   посвящать семье, уже радовала веселым смехом подрастающая дочь Мария, сыновья   Иван и Василий   стали во всем помощники отцу по домашним делам.  Летом парни вместе с одноклассниками участвовали в уборке урожая в колхозе, помогали матери убирать урожай на домашнем огороде, а в свободное время купались в реке и загорали на солнце.
     Однажды Дмитрий Кравченко, будучи по делам в районном центре, получил весточку от   дальнего родственника, что родители и брат устроились в одном из городов соседней области, где работают на стройке большого завода и живут там же в рабочем общежитии.
     Уборка зерновых в колхозе «Большевик» завершилась на неделю раньше запланированного срока.  В целом колхоз выполнил план сдачи зерна государству.  Председатель, отправив последнюю подводу с зерном нового урожая на элеватор, теперь много времени проводил в конторе, составляя с счетоводом различные отчеты и докладные в районные инстанции.
     В пятницу Дмитрий решил закончить работу в три часа дня.  Жена Анна давно просила обновить похудевший забор вокруг двора. Домашняя работа затянулась допоздна.  Сыновья помогли отцу и когда солнце стало заходить за горизонт, вокруг двора председательского дома белел новый, из свежевыструганных досок забор.
     После окончания работы Анна   усадила   семейство ужинать, затем все стали располагаться на ночлег.
     Кравченко проснулся от резкого стука.  Он не сразу понял, что стучали чем-то металлическим во входную дверь дома. 
- Кто там, спросил   Дмитрий?  и поднявшись стал быстро одеваться.
- Кравченко Дмитрий Григорьевич, открывайте НКВД! - за дверью раздался грубый мужской голос.
- Григорьевич, это действительно органы, -  послышался голос председателя сельского совета.
Кравченко посмотрел на свои карманные часы, было два часа ночи.
     Вскочила и стала одеваться перепуганная Анна Кравченко.  Когда Дмитрий, отбросив крючок открыл дверь, переступив через порог в дом вошли двое мужчин в форме работников НКВД. За ними несмело переступили порог дома двое колхозников, которые жили по соседству, за ними вошел председатель сельского совета.
- Кравченко Дмитрий Григорьевич, - обратился к хозяину дома старший военный в петлицах которого было по две шпалы, - вам предъявляется постановление о проведении обыска и постановление о аресте.
- В чем я обвиняюсь? - спросил недоумевающий Дмитрий.
- Потом узнаете, - бросил ему в ответ военный.
Кравченко понял, что соседей позвали в качестве понятых.
     Во время обыска работников НКВД   ничего не заинтересовало.  Составив для отчета протокол обыска и дав его подписать   понятым, военные отпустили соседей и председателя сельского совета, которые мгновенно ушли.  Кравченко дали десять минут на сборы.  Плачущая перепуганная Анна сложила в старый вещевой мешок смену белья, хлеб, остатки варенной картошки.  Разбуженные и перепуганные дети стояли в сторонке, возле печи, не понимая, что происходит.
     Одевшись, взяв из рук жены вещевой мешок, Дмитрий обнял и поцеловал плачущую жену, поцеловал детей и закинув за плечо лямку мешка вышел из дома.
На улице, недалеко от дома Кравченко стоял легковой автомобиль, за рулем которого сидел военный с сержантскими петлицами на гимнастерке.
- Вот и за мной приехал «черный воронок», - подумал Дмитрий, садясь на заднее сидение машины, между работниками НКВД. 
     Машина развернулась и набирая скорость поехала на выезд из села. Возле ворот дома ей вслед смотрела растерянная семья Дмитрия Кравченко- жена Анна, дочь Мария и два сына Иван и Василий.
     Проехав по   грунтовой проселочной   дороге автомобиль выехал   на дорогу мощёную брусчаткой, которая вела в областной центр.  Примерно через три часа Дмитрий увидел за окном машины дома большого города. Последний раз он был в областном центре, когда ехал домой с армейской службы. Проехав по   улицам крупного города, «ЭМКА» подъехала   к большим металлическим воротам, через которые можно попасть в двор, огражденный высоким забором.  Водитель посигналил, ворота со скрипом открылись и после того как автомобиль заехал во двор, сразу же закрылись.  Сопровождающие арестованного Кравченко работники НКВД вышли с автомобиля и старший из них кивнув на Дмитрия кратко сказал подбежавшим военным, -
- Оформляйте адресованного.
     Через час следственно арестованный Кравченко Дмитрий Григорьевич был водворен в камеру следственного изолятора областного управления НКВД.
     На допрос Дмитрия вызвали только через три дня.  В комнате для допросов, за столом, сидел следователь, молодой парень в форме лейтенанта НКВД.   Отпустив конвоира, следователь кивком головы указал Кравченко на стул, который был прикручен к полу с противоположной стороны стола.
- Я следователь Кошелев Александр Александрович, буду заниматься вашим делом, - представился молодой лейтенант.
     Взяв в руки перьевую ручку и бланк протокола допроса следователь, на лицевой стороне протокола, каллиграфическим почерком стал записывать анкетные данные арестованного, периодически задавая ему уточняющие вопросы. Закончив заполнять графы протокола, лейтенант отложил ручку и откинувшись    на спинку своего стула, внимательно посмотрел на сидящего напротив Кравченко, направив на него свет настольной лампы, -
- Расскажите мне пожалуйся о всех ваших преступных действиях, направленных на срыв государственного плана коллективизации сельского хозяйства, - вежливым юношеским голосом попросил Кошелев сидящего, напротив.
     Кравченко, недоумевающими   глазами испугано, смотрел на следователя.  Он был насколько поражен услышанным, что не знал, что   сказать в ответ.  Его, председателя передового колхоза, который перевыполнял все планы хлебосдачи обвинять в таких тяжелых преступлениях, в голове Дмитрия от нахлынувшего волнения был полный туман. Его поражала несправедливость обвинения.  Молчание   затянулось.
     Следователь внимательно посмотрел на подследственного и с иронической улыбкой на лице сказал, -
- Я вам помогу, если не можете сформулировать свои показания, - и открыв лежащую на столе   бумажную папку, достал мелко исписанный лист школьной тетради, положив его перед Дмитрием.
     Посмотрев на лежащий перед ним лист, Кравченко сразу узнал почерк колхозного кладовщика Степана Тарасевича, хотя следователь не показал подпись автора написанного. Письмо, показанное следователем, было адресовано начальнику областного управления НКВД.  В нем автор информировал органы о том, что председатель их колхоза проводил агитацию   среди колхозников против коллективизации, помог скрыться от   раскулачивания и депортации на север   своему отцу, матери и брату. Кроме того, неизвестный автор докладывал, что председатель колхоза Кравченко жестоко избил трех колхозников, один из которых был Николай Кушнир, которые выступали против антигосударственной, антинародной деятельности председателя и предупредили его, что обратятся в органы. После этого следователь положил перед Дмитрием протокол допроса   свидетеля Кушнира, в котором он подтверждал указанное в заявлении.   «Вишенкой на торте» стало торжественно положенное на стол перед арестованным письмо начальнику УНКВД, подписанное председателем колхоза «Большевик» Тарасевичем, бывшим кладовщиком, с просьбой привлечь к ответственности бывшего председателя колхоза, как врага народа. Все документы, кроме анонимного заявления, были датированы вчерашним числом.
- Как вы понимаете Кравченко доказательств вашей преступной деятельности у нас достаточно и у меня к вам только один вопрос, где ваши родители? Куда они скрылись от советской власти?
     Дмитрий Кравченко мобилизовав всю свою волю, стал рассказывать следователю, что он не знает где его родители, а Николай Кушнир в своих показаниях врет.
     Примерно через час следователь вызвал конвоира и подследственный Кравченко был возвращен в камеру.
     Допросы продолжались десять дней, Дмитрий ежедневно, на каждом допросе повторял как заклинание, -
- Где родители не знаю, Кушнир все врет.
     Все чаще допросы заканчивались избиением. Нервы и силы   Кравченко были на пределе, но собрав волю в кулак он каждый день подтверждал показания, которые давал в первый день.
     На одиннадцатый день допросов утром дверь камеры никто не открыл.  Трижды открывался проем двери, который арестанты называют «кормушка,» через который арестованный Кравченко получал пищу.  На допросы не вызывали.  Так прошел месяц.
            Наступил 1938 год.   Утром   выводной конвоир отворил дверь камеры Дмитрия.
- Кравченко, на допрос, - услышал арестованный.
        В кабинете, куда привели следственно-арестованного находился неизвестный ему следователь в военной форме.
- Повезло вам арестованный, - сказал следователь не здороваюсь и не предлагая присесть, - прекращена деятельность троек и ваше дело будет рассмотрено судом за совершение преступлений, предусмотренных превышение служебных полномочий и умышленные нанесения побоев подчиненным колхозникам.
       Кравченко не поверил своим ушам, страшная 58-я статья, по которой могут расстрелять, обходит его стороной, на глаза Дмитрия от волнения накатили слезы радости.
        Суд был быстрый, без вызова сторон, приговорив подсудимого Дмитрия Кравченко к восьми годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях.

       
Часть 2
1.
       О том, что председателя колхозы «Большевик» ночью увезли в НКВД, в селе Грушеватка узнали на следующий день.  Это событие всколыхнуло все село, но открыто обсуждать это грушеватцы боялись. В контору колхоза утром, как всегда, пришли колхозный счетовод и кладовщик. Поздоровавшись кивком головы, они сели за свои рабочие столы.  Счетовод пытался что-то делать. Обложившись накладными, он бросал костяшки счет, но все время сбивался, начинал сначала, но затем все отложил и   стал молча смотреть в окно.  Разговаривать ему ни с кем, ни о чем не хотелось. Арест Кравченко всех ошарашил. Счетовод Сокол Николай Алексеевич был уверен, что произошла чудовищная ошибка.  Сидящий напротив него, за своим рабочим столом колхозный кладовщик Тарасевич Степан был спокоен и невозмутим. Несколько раз он пытался заговорить с   Соколом, -
- Ну я уверен, что наши органы не ошибаются, если они арестовали нашего председателя, значит было за что.
       Николай Алексеевич недоумевающе посмотрел на сидящего за соседним столом Степана и ничего ему не ответил.
       После того как молчание стало затягиваться, Тарасевич, недовольно посмотрев на Сокола, буркнул, ни к кому конкретно не обращаясь, -
      - Я пошел в кладовую.
       В этот день контора колхоза была пуста, зная о ночном происшествии, грушеватцы не решались туда заходить, откладывая решение возникших проблем на потом.
Часов в десять утра в конторе раздался телефонный звонок. Счетовод поднял трубку.  Представившись вторым секретарем райкома ВКП (б), абонент сообщил, что по указанию первого секретаря районного комитета партии обязанности   председателя колхоза «Большевик» возлагаются на Тарасевича Степана Гавриловича.  Кроме того, было приказано собрать колхозников на    девять утра следующего дня на общее собрание.
В восемь часов утра   к конторе колхоза   подъехала «Эмка».   Из машины вылезли четыре человека, трое были в строгих костюмах, а один в военной форме с эмблемами сотрудника НКВД.
Им на встречу, на крыльцо конторы, выбежал Тарасевич.  Он из прибывших знал только второго секретаря райкома партии Ткаченко Ивана Михайловича.
-Товарищ второй секретарь райкома, исполняющий   обязанности председателя колхоза «Большевик», Тарасевич, - представился встречающий.,
       - Колхозники на общее собрание собраны.
 В девять часов утра, возле конторы собрались   колхозники.
       На собрании выступил представитель НКВД и сообщил, что председатель колхоза Кравченко арестован и будет осуждён.  После этого, второй секретарь райкома   проинформировал, что на должность председателя, районный комитет партии рекомендует Тарасевича Степана Гавриловича.  Колхозники молча слушали, отводя друг от друга глаза.   После предложения   проголосовать за предложенного кандидата все подняли руки " за".   Среди людей витал страх, арест председателя колхоза, которого все уважали   вселил в души колхозников неуверенность и смятение. Так же   молча все разошлись по рабочим местам.  А затем по требованию приехавшей комиссии в конторе было немедленно собрано правление колхоза.  Работник НКВД зачитал членам правления письмо, которое они должны были подписать, с требованием     привлечь к ответственность бывшего председателя колхоза Кравченко за антигосударственную деятельность.  Люди были шокированы не согласны с услышанным, не понимали, что происходит, но все молчаливо согласились   с прочитанным. Страх парализовал их волю.  Когда письмо   было подписано вновь избранным председателем, представители района уехали.
     Анна Кравченко эти дни жила как в тумане. Каждый вечер она, уложив детей спать, долго не ложилась, ожидая, что за ней тоже приедут. О тяжелой участи членов семьи врага народа (ЧСВН), все были наслышаны.  Проходя мимо двора дома бывшего председателя Кравченко, односельчане, которые всегда приветливо здоровались со всеми проживающими там, сейчас стыдливо отворачивались, чтобы не встретится взглядом с убитой происшедшими событиями Анной Кравченко. Семья Кравченко старалась меньше бывать на людях, днями работая на своем огороде.
     Примерно месяца через два, Анна Кравченко проходила по улице, мимо   сельского совета, ее окликнул председатель совета Макогон Николай Иванович.  Подойдя к ней, он сказал,
- Анна, я недавно был   в районе и там мне рассказали, что Дмитрию дали восемь лет, судил суд не тройка, так, что " врагом народа» его не признали и рано или поздно он вернется.
После услышанного женщина заплакала и не попрощавшись ушла в сторону своего дома.
     Анна понимала, что без мужа, без поддержки родственников, ей с тремя детьми будет тяжело пережить надвигающуюся зиму.   Старшему сыну Ивану   исполнилось уже четырнадцать лет и его Анна   отправила учится в областной центр, в школу фабрично- заводского обучения, где учеников содержали на полном государственном обучении.
- Учись сынок, - сказала мать Ивану, - вернёшься в колхоз токарем.
Сама же Анна продолжила работать в колхозе "Большевик» дояркой. Люди, узнав, что бывшего председателя осудили не как врага народа перестали, сторонится семьи Кравченко, но Анна со всеми вела себя ровно, избегая близких отношений.
     Через некоторое время, одна из колхозниц Елена Костарева, которая   работала на одной ферме с Анной, под большим секретом сказала ей, что на днях к ним домой заходил нынешний председатель колхоза Тарасевич, который не отказался от предложения ее мужа поужинать.  После   ужина, будучи в состоянии глубокого подпития он   хвалился, что это он «изобличил» бывшего председателя и сообщил о его делишках «куда следует». Анна эту новость выслушала молча, но после этого, когда приходилось случайно сталкиваться на улице или на ферме с председателем, демонстративно не здороваясь, отворачивалась от него, несмотря на то, что Тарасевич затрагивал ее разговорами и пытался предлагать всяческую помощь, пожирая ее симпатичное лицо " сальным» взглядом.
     Однажды, когда Анна Кравченко заканчивала на ферме вечернюю дойку, она услышала, что кто-то вошел через дверь в здание. В корпусе она была сама.  Оглянувшись, Анна увидела, что к ней с похотливой улыбкой на лице подходил председатель колхоза. Тарасевич подошел к доярке вплотную и дыша перегаром в лицо схватив ее руками за талию попытался притянуть к себе   приговаривая 
- Муж твой далеко и уже может не вернутся, а я здесь и могу тебе много чего помочь.
Кравченко Анна резко оттолкнула от себя председателя и схватив в руки вилы, которыми накладывала корм коровам, направила на Тарасевича их металлические стержни.
- Уйди, или убью, прошептала Анна,
Председатель отшатнулся от нее, осмотрелся вокруг и отойдя в сторону с угрозой проговорил,
- Смотри как бы и тебе следом за мужем не оказаться далеко отсюда, на власть руку подымаешь.
- Ты думаешь если   посадил моего мужа, что бы он не мешал тебе воровать в колхозе то, тебе это сойдет   с рук, кроме суда государственного есть еще суд Божий. «А я тебя не боюсь, будешь лезть убью, мразь», - сказала Анна с ненавистью смотря в пьяные глаза председателя колхоза
Увидев, что Анна не опускает вилы, Тарасевич   поглядывая на нее перепуганными глазами   попятился к двери и выскочил из корпуса фермы.
2.
        Дмитрий Кравченко   уже месяц находился в пересыльной тюрьме, куда его привез конвой из внутренней тюрьмы областного управления НКВД.  Как объяснили Дмитрию опытные сокамерники похоже, что его готовят на этап, который пойдёт куда-то далеко, поэтому его так долго здесь держат.  Осужденному объяснили, что передачи и свидания ему запрещены, поэтому Кравченко   никого не ждал и полностью полагался   на судьбу и волю случая.
     Через несколько дней, рано утром осужденного Кравченко с вещами вывели о двор " пересылки", который был уже заполнен арестантами.  Осужденные держали в руках свои нехитрые пожитки, чемоданы, мешки, баулы.  Все понимали, что пришел и их час этапом выдвигаться в исправительно-трудовые лагеря ГУЛАГ-а.   По периметру тюремного двора с винтовками на перевес стояли военнослужащие ВОХР-а.   Началось   формирование колон с осужденными.  Возле штабного здания стояла группа военных в петлицах гимнастерок которых были шпалы и кубари.  Один из них   брал с лежащей рядом на стоявшем на земле столе, кучи личные дела осужденных и громко   оглашал фамилию. Услышав свою фамилию, осужденный выбегал   вперед строя после чего называл свои статьи и срок. Сразу же формировались колоны, которые в окружении солдат конвоя уходили на железнодорожную станцию.   Кравченко свою фамилию услышал только через час, когда формировалась последняя колона.  Подхватив свой вещевой мешок, Дмитрий выбежал вперед строя и назвал статьи по которых был осужден и срок - восемь лет.  Вскоре последняя колона заключенных, в окружении конвоя с винтовками покинула пределы пересыльной тюрьмы.  Осужденный Кравченко шел в голове колоны. Когда колона вошла на грузовой двор железнодорожной станции все увидели небольшой состав из деревянных теплушек, окна в которых закрывали решетки, овитые металлической колючей проволокой. Последним в составе был пассажирский вагон.  В теплушках уже были люди, некоторые пытались выглядывать через решётки в окнах.  Это были арестанты пересылочной    тюрьмы, которые   были отконвоированы на станцию предыдущими колонами.  Колону, в которой шел Кравченко подвели к пустой теплушке и начали погрузку.  Когда последний   осужденный забежал через деревянный настил в вагон, дверь теплушки с грохотом закрылась и на запор конвойным был навешен большой амбарный замок. Осужденные стали занимать места на трёхъярусных деревянных полках, готовясь к дальней дороге.
      На тормозных площадках сразу же заняли свое место конвойные с винтовками. Остальной конвой занял свое место в пассажирском вагоне. Посвистывая и пуская пар к составу с шумом подъехал маневровый паровоз, раздался лязг вагонных сцепок.   Маневровый паровоз «Кукушка» вытащил специальный состав за пределы грузового двора на подъездную железнодорожную ветку, где он был подцеплен к большому скоростному паровозу и простояв под парами   полтора часа   повез   арестантский этап в неизвестность.
     Почти две недели состав с осужденными двигался на паровозной тяге по бескрайним просторам железной дороги великой страны.  Находящиеся в теплушках арестанты    сначала   пытались определить куда их везут, поглядывая через зарешотчатные окна на проносящиеся мимо станции и населённые пункты.  Но вскоре они потеряли ориентацию в пути следования   состава.  Часто состав по несколько часов стоял на неизвестных разъездах, пропуская скорые и литерные поезда.  Во время стоянок этапируемые   получали сухой паек, - булку хлеба на трех человек и две селедки. Все это надо было растягивать на целый день.  Иногда, при длине стоянке, к двери вагона подносили большой бак с варенной баландой и повар, из солдат, большим черпаком плескал варево в протянутые ему осужденными тарелки и кружки. 
     Стояла ранняя осень.  В вагонах было жарко от скопления людей, но не душно, чествовалось приближение холодов.
     В одну из ночей   состав остановился недалеко от небольшой станции, в вагоне было очень холодно, с улицы подуло морозом.  Старый сиделец, вор в законе   Киреев, которого все едущие в вагоне звали почтительно Николай Сергеевич, выглянув в окно теплушки, сказал тихо, но его услышал весь вагон,
- Станция Зима., здравствуй Воркутлаг.
     Состав был в пути еще две недели. Все стали чувствовать, что едут уже по северным районам страны, за окнами был почти зимний мороз, щели в теплушках продувало ледяным ветром.
Дмитрий Кравченко, чтобы хоть как-то согреться, одел на себя все сменное белье, что у него было с собой.
В одну из ночей состав остановился и все почувствовали, как дернулись сцепки вагонов, отцеплялся паровоз.
Двери теплушек стали открываться и последовала команда
- С вещами на выход.
 3.
        Последующие события развивались стремительно. Арестанты, которые прибыли этапом, были направлены сразу в баню.  После санитарной обработки все получили утепленные куртки, ватные штаны   и   ботинки.  Дмитрий быстро одел полученную теплую одежду поверх своей.  Стало немного теплее.  После этого этап построили в большом дворе, огражденном высоким деревянным забором. В центре этого двора стояло деревянное двухэтажное   здание. Прибывших арестантов стали распределять по исправительно - трудовым лагерям Воркутлага.  Военные, в белых перетянутых ремнями тулупах и белых   валенках, которое стояли   перед строем заключенных, перебирая папки личных дел, прибывших осужденных, называли фамилии.  Арестанты, которых назвали, выбегали вперед строя.  Когда собирались группы по пятьдесят, сто человек их окружал конвой с винтовками наперевес и уводили в сторону ворот.
     Фамилию осужденного Кравченко Дмитрия Григорьевича назвали, когда перед строем, стояло уже шестьдесят арестантов.  Конвой ВОХ-ра повел эту группу к большим деревянным воротам, которые вели к выходу со двора.  Не доходя до ворот пожилой конвоир, в светлом тулупе остановил строй и громко огласил правила передвижения колоны, предупредив под конец своего монолога,
-В случае нарушения правил передвижения, конвой применяет оружие без предупреждения.
     Выведя колону за пределы двора, осужденных подвели к грузовым автомобилям и дали команду загружаться в кузова. Через пятнадцать минут колона грузовиков с осужденными двинулась в путь. В каждом кузове автомобиля, кроме арестантов находилось четверо конвойных с винтовками. Часа через три колона подъехала к   контрольно-пропускному пункту исправительно- трудового лагеря Кожвинского района.  Заехав через ворота на территорию   зоны, продрогшие   арестанты, повинуясь команде   стали спрыгивать с автомобилей и строится на   указанном месте.   В течении часа все прибывшие были распределены по баракам. Дмитрий Кравченко   попал в барак шестой бригады, которая работала на валке леса на лесоразработки.
     Прибывших сидельцев «старожилы» встретили насторожено.   Осужденные по политической статье 58 - й держались   обособлено, в контакты с остальными осужденными старались без необходимости не входить.
     Основной вид деятельности исправительно- трудового лагеря, куда попал Кравченко, был заготовка леса. Зона считалась образцовой, срок в ней отбывали как уголовники, так и политические. 
Начальник зоны ежедневно должен был вечером докладывать в свое управление о ходе выполнения плана по лесозаготовке.  Основное требование, гнать «кубики», должно выполнятся неукоснительно.  В связи с этим, у начальника была договоренность с смотрящим зоны, старым сидельцем Анатолием Тимофеевым, по кличке «Тимофей» о том, что   администрация не ущемляет преступных авторитетов пока они обеспечивают выполнение плана по лесозаготовке.  В каждом бараке имелся свой смотрящий, который следил за порядком, и за выполнением плана бригадой.  Бригадира назначали тоже по предложению смотрящего. Смотрящим в шестом бараке, куда был направлен Кравченко был Федор Ковальчук.
     Смотрящий, сидя в углу барака на своих нарах смотрел как располагались в бараке вновь прибывшие с этапа арестанты. Он обратил внимание на Дмитрия, высокий, крепкий темноволосый мужчина с благородными чертами лица привлек внимание своим не зависимым поведением. К не успевшему расположиться на своем месте Кравченко подошел не знакомый заключенный. Молодой парень всем своим видом показывал, что он имеет прямое отношение к «блатным».  Сиплым голосом он важно сказал, -
- Слышь, ты, пошли, смотрящий тебя зовет к себе.
     Кравченко не был настроен на конфликт и поэтому молча пошел за указанным. Ковальчук сидел в углу барака, на своих нарах.  На соседних нарах расположились его помощник и «бойцы». Смотрящий с помощником пили с кружек чифирь, все курили «Беломор».   Увидев подошедшего арестанта, смотрящий кивком головы, указал ему на табурет рядом со своими нарами, -
- Присаживайся мил. человек, расскажи обществу кто ты и за, что срок тянешь.
- Дмитрий, присев на табурет не торопясь назвал себя, рассказал, что был председателем колхоза, как спас от раскулачивания своих родителей и как затем после заявления колхозного кладовщика его арестовали и судили судом.  Узнав, что вновь прибывший с этапом зек был председателем колхоза и осужден не по политической статье, Ковальчук задумался.  В шестую бригаду не могли найти бригадира. Последний осужденный, который назначен на эту должность, не справляется, в связи с чем бригада уже третий день не выполняет план. Назревал конфликт с начальником зоны, «хозяин» мог нарушить договоренность и загнать авторитетов на лесную делянку.  А смотрящий с окружением работать по «воровскому закону» не могли.
- Значит так, Дмитрий, - сказал смотрящий, смотря в упор в лицо Кравченко.
- Раз ты был председателем колхоза, значит с завтрашнего дня будешь бригадиром. Основная твоя задача будет, что бы бригада работала и выполняла план.  Будешь работать хорошо, я сделаю так, что жизнь твоя на зоне будет безоблачной.  Если хозяин будет не доволен твоей работой, пеняй на себя, можешь и жизни лишиться.  Затем Ковальчук указал на нары, которые были недалеко от его спального места,
-  Спать будешь здесь.
Дмитрий перенес    вещи на указанные нары.  Смотрящего   на месте не было, после разговора с Кравченко он одевшись куда-то ушел с барака.
     На следующее утро, во время развода на работу было объявлено, что бригадиром шестой бригады назначается осужденный Кравченко Дмитрий Григорьевич.
 4.
       В селе Грушеватая наступила ранняя весна.  У Анны Кравченко жизнь шла без существенных изменений.  Старший сын Иван продолжал учится на токаря.  Зимой он ненадолго приезжал в гости к матери.  Мать не могла нарадоваться, обнимая повзрослевшего первенца, который переступил порог родительского дома в форменной одежде учащегося школы ФЗО.  Брат и сестра радостно выбежали   навстречу приехавшему и обступив   Ивана стали его обнимать.  После радостной встречи мать усадила детей за обеденный стол.  На столе была не хитрая сельская еда.  Не смотря на неурожай, семья смогла вырастить на своем участке картофель, которого хватило до весны. Кроме того, с прошлого урожая еще оставались капуста и морковь.  В честь приезда старшего сына мать, на следующий день, зарезала последнюю курицу и сварила   бульон.  Анне хотелось побыть с детьми как можно дольше, но нужно было идти на работу, когда приходило время дойки коров.
      Колхоз «Большевик», где Анна Кравченко, продолжала работать дояркой, не выполнил план хлебосдачи государству.  Председателя колхоза Тарасевича, вызвали в районный комитет партии, где бюро райкома объявило ему строгий выговор по партийной линии и предупредили, что если он не исправит положение дел в колхозе, то к нему будут применены более суровые меры.  После того как на колхозной свиноферме произошел падеж приплода свиней, в колхоз с района стали приезжать комиссии.  В составе комиссий были ревизоры.
     Тарасевич ходил чернее черной тучи.  Каждый вечер его видели в состоянии глубочайшего подпития.  Проведенными районной комиссией проверками была выявлена недостача товароматериальных ценностей по кладовой колхоза.  Кладовщик Кушнир пояснил комиссии, что выдавал зерно и продукты с кладовой без документов как председателю, так и не известным ему лицам, которые приезжали с записками от председателя. После этого кладовщик выдал комиссии несколько таких записок. Кроме того, представителями района было установлено целый ряд нарушений, в животноводстве колхоза, что по выводам комиссии и стало причиной падежа.
     Через неделю после того как комиссия сделала свое заключение, в село приехал следователь районной прокуратуры и представители милиции. Целый день колхоз лихорадило, сначала следователь допрашивал членов правления колхоза, затем колхозников, которые работали на свиноферме. После этого, посадив с собой в автомобиль председателя колхоза Тарасевича, все вечером уехали в район. В отличии от ареста председателя Кравченко, задержание Тарасевича   не вызвало в селе   какого-то волнения и негативной реакции.  На следующий день, узнав, что председатель домой не вернулся, односельчане в разговорах между собой обсуждали, что наконец то они от него избавились и получит он по заслугам.
     Через два месяца в районе было назначено судебное заседание по делу Тарасевича. Колхозный кладовщик Кушнир и с ним еще несколько свинарок и ветеринар, получив судебные повестки, утром сели в выделенную колхозом телегу и уехали в район на суд.  Вернувшись вечером они рассказали, что их бывший председатель Тарасевич осужден на десять лет исправительно- трудовых лагерей за хищение колхозного добра и развал работы.
     Анна Кравченко эту новость, которую ей рассказала   свинарка Евдокия Нещерет, встретила спокойно, не проявляя никаких эмоций, чем удивила многих односельчан.
 5.
     Кожвинская исправительно-трудовая колония жила своей монотонной жизнью.  Каждое утро после завтрака и утреннего построения бригады осуждённых отправлялись на делянку, чтобы продолжать давать стране свои кубометры леса.  Бригадиром шестой бригады уже почти год был Кравченко Дмитрий Григорьевич. Бригада постоянно выполняла план, работали все, кроме смотрящего и его приближенных.  К бригадиру долго присматривались, но Дмитрий старался быть ко всем справедливым, беспричинно в конфликтные ситуации с работягами не вступал, но в работе был требовательный.  Когда было надо он, не гнушался и сам взять в руки топор и работать на ровне со всеми.  Со временем авторитет бригадира стал высоким, работяги его уважали и безоговорочно выполняли все распоряжения.  Смотрящий в дела бригадира не вмешивался, на делянку не ходил, постоянно проводя время в бараке.  Иногда вечером, увидев Кравченко, смотрящий спрашивал, -
- Как дела бригадир, помощь не нужна?
- Спасибо, пока справляюсь, отвечал Дмитрий.
     Примерно один раз в три месяца в зону прибывали новые этапы.  Новые люди приносили в среду заключенных последние новости с воли.  Шла ранняя весна   тысяча девятьсот сорок первого года.
     В один из дней, Кравченко, приведя вечером в зону свою бригаду, после ужина зашел к учетчику работ, чтобы уточнить последние показатели работы бригады. Учетчик, несмотря на то, что    был тоже из заключенных, работал в отдельном помещении. С ним у Кравченко сложились давно дружеские отношения. Решив производственные вопросы Дмитрий не отказался от предложения попить чаю.  За чаем и разговорами арестанты засиделись почти до отбоя.
Войдя в свой барак Дмитрий сразу прошел к своим нарам, не обращая внимание на окружение.
- Бригадир, пришел этап, завтра будешь новых работников принимать в бригаду, - сказал смотрящий, лежа на своих нарах.
- Сколько человек? - спросил бригадир.
- К тебе в бригаду распределили шестерых из сегодняшнего этапа.
- Шнырь, - позвал смотрящий, - приведи бригадиру сегодняшних новичков.
Дневальный по бараку, которого на тюремном языке называли «шнырь», побежал исполнять указание.
     Дмитрий   Кравченко сидел на своих нарах и увидел, что за шнырём к нему идут несколько осужденных.  Когда они подошли ближе у Кравченко от удивления округлились глаза, перед ним стоял бывший кладовщик колхоза «Большевик», и последующий его председатель, автор анонимного заявления, направленного в НКВД - Степан Тарасевич.  Лицо Тарасевича сделалось красным и застыло от ужаса.  Бригадир и прибывший заключенный молча смотрели друг на друга, первый с ненавистью, второй с ужасом и страхом. Находящиеся вокруг ничего не могли понять.
- Ну здравствуй, бдительный гражданин, - смотря на Тарасевича с ненавистью, сказал Дмитрий.
- Григорьевич, прости, пробормотал   Степан, опустив лицо и боясь посмотреть бывшему председателю в глаза.
- Бугор, - сказал смотрящий, лежа на своей койке,-
- Не хочешь нам рассказать, в чем проблема?
- Да землячка встретил   Леонид Матвеевич, - ответил Кравченко, - который на меня письма в НКВД писал и показания следователю давал.
Тарасевич, смотря в пол продолжал перепугано шептать,
- Прости меня, Христом Богом прошу!
Смотрящий поднялся со своих нар и подошел к стоящему Тарасевичу, следом за ним подошли двое заключенных из его окружения, один из которых резко размахнувшись ударил стоящего в живот.
Тарасевич от удара упал на пол.
- Дмитрий Григорьевич, -обратился смотрящий к бригадиру по имени отчеству, - твое законное право решить, что делать с этим твоим   землячком.   Решишь, что ему не жить - поставим его на ножи. Оставишь его жить, жизнь ему не будет сладкой, об этом мы позаботимся.
- Леонид Матвеевич, можно я подумаю и решу, ответил бригадир, увидев, что один из сопровождавших смотрящего держит в руке нож.
- Ну решай, только не долго думай, - сказал смотрящий и вернулся на свои нары.
     Дальнейший разговор двух грушеватцев происходил после проведенного на зоне отбоя.
- Дмитрий Григорьевич, прости меня дурака, не убивай, у меня же дети, может когда-то к ним вернусь.  Меня заставили на тебя написать заявление, я не хотел.
- А ты гнида о моих детях думал, когда донос писал, ты, что не знал за что Кушнир с компанией получили, об этом все село знало, - с ненавистью проговорил Кравченко и с размаху ударил Тарасевича несколько раз в живот.
- Кто тебя сволочь мог заставить, узнал откуда то, что я хочу проверить   кладовую, боялся, что узнаю сколько ты украл, - смотря   на поникшего бывшего кладовщика с ненавистью проговорил Дмитрий.
- Живи пока, - сказал Кравченко,
- Живи и помни, что ты сволочь натворил, не хочу сиротить твоих детей.
- Увижу, что плохо работаешь, решение поменяю, а кому тебя наказать найдется, ты это уже увидел.
Этой же ночью Кравченко сказал смотрящему, что он решил пока Тарасевичу дать шанс, пускай работает.
На следующее утро шестая бригада, как и раньше приступила на делянке к работе.
 6.
     Лето тысячу девятьсот сорок первого года выдалось жарким.  На полях колхоза «Большевик» буйно колосилась налитые золотым цветом солнца колосья пшеницы. Урожай в этот год обещал быть хорошим.  В селе Грушеватая жизнь стала немного налаживаться. Пережившие потрясения репрессий тридцатых годов    жители села стали более веселее смотреть на происходящие вокруг события. В каждый дом колхозника провели электричество и по вечерам окна домов весело светились в темноте, создавая уют.  Было начато строительство моста через реку Волчья. Всеми колхозниками было встречено с восторгом проведение в село радио. Радиоточку установили на столбе возле здания конторы и теперь каждый день грушеватцы слушая   бодрый голос диктора радио знали последние новости в стране и за рубежом. А каждое утро звонкий голос диктора Московского радио   транслировал утреннюю гимнастику, которую было слышно на половину села.
     Анна Кравченко смирилась со своей судьбой, одной без мужа растить детей, уже не роптала на тяжкую бабскую долю.  Таких как она в то время было много в большой стране.  Дети подрастали и радовали мать. Сын Василий и дочь Мария стали для матери надежной опорой и помощниками в хозяйстве и на огороде, и в уходе за домашними животными и птицей.  Мария помогая   матери на кухне, уже пыталась готовить обеды сама.  Старший сын Иван заканчивал обучение в фабрично-заводской школе и побыв непродолжительное время на каникулах, уехал на практику на завод в областной центр. Практика была оплачиваемая, за июнь и июль Иван рассчитывал хорошо заработать и привезти матери свою первую заработную плату.
      Василий и Мария   во время каникул, как и другие школьники односельчане, помогали в   колхозе на   уборке урожая яблок и овощей, зарабатывая первые в своей жизни трудодни.  В выходные дни, вся молодежь целый день пропадали на реке, купаясь и загорая.
     22 июня 1941 года было воскресенье.  Анна Кравченко, подменившись на ферме, решила вместе с соседями утром поехать на дальние луга, чтобы заготовить корове сено.  Сосед, Коля Петров, еще с вечера попросил в правлении колхоза лошадь с телегой, чтобы перевезти сено с луга домой. Рано утром, как только сошла роса с травы, Николай   остановил лошадь на лугу, где буйствовало зеленое разнотравье.  Анна с Ниной, женой Петрова достали с телеги двое больших граблей и две косы.  Косил траву Николай, женщины сгребали покос граблями и переносили траву в телегу, уплотняя скирду.  Когда солнце уже стало клонится к закату на телеге возвышалась большая копна сена и три такие же копны были сложены на краю луга, ближе к реке. Их решили вывезти на следующий вечер.  Уставшие, но довольные от результатов труда Анна с   Петровыми возвращались в село. Николай Петров шел, ведя за поводья лошадь, которая тянула телегу, до верха заполненную свежим сеном.
     Когда косари подошли к дому Кравченко, во дворе которого они решили сушить привезенное сено к ним подбежал перепуганный колхозный скотник Федор Старцев, которого все в селе звали Кириллович. Он, по указанию председателя колхоза дал лошадь Петрову и должен был вечером вернуть ее в конюшню. Кириллович был встревожен.  Не здороваясь с подошедшими, он со вздохом сказал одно слово, -
- Война.
- Ты Кириллович скажи толком, что случилось, - встревожилась Анна
-По радио сегодня передали, война с немцами, немцы на нас напали, - угрюмо ответил скотник. Только после этого Анна обратила внимание, что на улице села практически не видно было людей.  Пришедший домой через час сын Василий рассказал матери, что по радио, которое   висит на столбе возле конторы передавали правительственное сообщение о том, что началась война с Германией, которая на нас напала. Еще сказали, что немцы бомбили города, в том числе и Киев.
      Федор Старцев забирая лошадь, после того как разгрузили телегу, доверительно сказал, что председателя колхоза и председателя сельского совета срочно вызвали в район.
      Буквально через день мужчины   села Грушеватая стали получать из военкомата повестки о призыве по мобилизации. 
     С радиоточки, расположенной на столбе возле колхозной конторы доносилась песня в исполнении популярного артиста, которую с волнением и содроганием слушала вся страна, -
"Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война. ..."
     На стене колхозной конторы и на стене сельского совета, висели плакат с текстом Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года об объявлении всеобщей мобилизации военнообязанных 1905- 1918 годов и рождения, и плакат с лозунгом " Все для фронта, все для Победы!!!". 
     Опять в селе голосили женщины провожая своих мужей и братьев   на войну. Это пока была не "зеленая молодежь" призывных возрастов, а взрослые мужчины, или уже отслужившие в Красной армии, или неоднократно прошедшие до войны военные сборы. Именно они, все думали на выполнение замыслов советского руководства, должны были обеспечить "победу на чужой территории и малой кровью" -
      С   24 июня 1941 года по радио стали ежедневно передавать сводки Совинформбюро.  грушеватцы с тревогой слушали очередную сводку, перечень оставленных городов и населённых пунктов   вызывал тревогу. После того как диктор заканчивал выпуск, колхозники молча расходились по рабочим местам.
     Вторая мобилизация в 1941 году была объявлена 10 августа, когда масштабы военной катастрофы стали во многом очевидны. Призыву подлежали военнообязанных 1890-1904 годов рождения и призывников 1922—1923 годов рождения. В дом Анны Кравченко   повестки пока не приходили.  Сыну Василию было только пятнадцать лет, а старший сын Иван прислал письмо, что он вместе с школой   ФЗО уезжает в эвакуацию куда-то на Урал.
     Вскоре в Грушеватке остались в основном только женщины и дети. Через неделю после начала войны с колхоза для нужд армии забрали половину лошадей, и вся тяжесть   сельской работы полностью легла на женские плечи. Сводки Совинфорбюро были все более и более неутешительными, Красная Армия с боями оставляла город за городом. 
     Все чаще высоко в небе над Грушеваткой с тяжелым гулом   пролетали   самолеты. Никто не знал чьи это самолеты они летели очень высоко и их не могли рассмотреть.  Было тревожно.  Из района пришло распоряжение эвакуировать   весь колхозный скот в глубь страны.  Оставшиеся в селе скотники, это были четверо пожилых мужчин, которые не подпадали под мобилизацию, ранним утром погнали колхозных коров в районный центр, для дальнейшей эвакуации   по маршруту, который обещали указать   в районной комиссии по эвакуации.  Колхозные фермы опустели, Анна   вместе с другими   доярками перешли работать в огородную бригаду.  Так продолжалось около месяца.  В один из дней жители села были встревожены непонятной грозой, которая беспрерывно   грохотала   где-то вдалеке.  Через село иногда на запад, в сторону этой грозы, стали проезжать грузовики с красноармейцами.   Это был звук фронта. 
     С запада на восток через село стали   проходить строем вооруженные красноармейцы. Они шли уставшие, запыленные, многие в обожжённом обмундировании.  Колхозники молча смотрели стоя у своих заборов на проходящих солдат, которые стыдливо отворачивали глаза от селян.  На телегах везли раненных бойцов.  Иногда кто-то из бойцов просил стоящих на улице селян попить воды.  Услышав это, несколько человек быстро бросались в дом и выносили в   ведре холодную колодезную воду. Иногда вместо воды выносили кувшины с молоком или квасом.  Уставшие, в запыленном обмундировании солдаты с жадностью припав к кружкам и кувшинам утоляли жажду. 
- Куда же вы уходите, нас бросаете? - в отчаянии спрашивали селяне.
- Мы вернемся, - отвечали военные, не   смотря на людей, отводя от стыда глаза.
Страшная война подступила к мирному селу. 
Через три дня поток   красноармейцев, который шел через село прекратился.   Стало как-то тихо и тревожно. Даже   перестало грохотать вдали за горизонтом.  Село замерло в ожидании чего-то нехорошего.  Грушевтцы старались далеко от своих дворов не отходить.   Председатель колхоза " Большевик"   уехав по вызову в район, назад не возвратился.  Как-то незаметно исчез из села и председатель сельского совета.
 7.
      Немцы в селе появились через два дня.  Стояла пасмурная ветреная погода. В село, грохоча на всю округу, подымая за собой пыль заехали три мотоцикла с коляской на которых сидели одетые в тяжелые кожаные плащи, каски с защитными очками на лицах, немецкие солдаты.  Проехав по центральной улице, они остановились   возле здания сельского совета на котором висел красный флаг.  На колясках мотоциклов стояли ручные пулеметы, приклады которых придерживали сидящие в колясках военные.  Развернув мотоциклы так, что   стволы ручных пулеметов были направлены в разные стороны улицы, все, кроме сидящих в колясках за пулеметами, сжимая в руках автоматы соскочили с сидений транспорта.   Один из пулеметчиков направив ствол оружия на трепещущий на ветру красный флаг, дал длинную очередь, пока свинцовые пули не перебили деревянное древко флага, и он упал на землю. Старший из прибывших, на плечах которого поблёскивали погоны унтер-офицера, гортанным голосом дал команду и направляя перед собой стволы автоматов прибывшие, за исключением пулеметчиков, вошли в здание сельского совета. Через час тишину сельских улиц нарушили звуки автомобильных и танковых моторов.  В село Грушеватка вступила   фашистская армия.
     Начались черные дни немецкой оккупации. Ранним утром армейские подразделения вермахта покинули село, выдвигаясь длинной колонной на восток.  грушеватцы с опаской, незаметно выглядывали через окна домов на улицу, где, поднимая пыль, в дыму выхлопных газов двигалась армия оккупантов, убивать ушедших на фронт их мужей, отцов, братьев.
     Через день Анна Кравченко, которая все это   время с детьми не выходила из своего дома, в окно увидела, что во двор заходит односельчанин Кушнир, а за ним шли двое немецких солдат. Кушнир был одет в свой единственный пиджак, на рукаве которого белела повязка с непонятной надписью сделанной немецкими буквами.  За плечом односельчанина на ремне   висела винтовка трехлинейка.   Кушнир, подойдя к двери дома, снял с плеча винтовку и прикладом ударил в дверь.
- Анна, открывай!!!, - важно закричал он.
Перепуганная Анна Кравченко сказала сыну с дочерью, что бы они ушли в дальнюю комнату и с опаской несмело открыла дверь.
- Слушай сюда, - важно «рявкнул» бывший колхозник.
- Завтра все должны работать. Пришла новая власть, она оставляет колхозы.  Утром, в шесть утра, будет общий сход, что бы была возле комендатуры, там, где раньше была контора.  Господин немецкий комендант будет рассказывать о новом порядке, а затем вас распределят по работам.
- Ферштейн? имей в виду, не придёшь, спалим дом - закончил свою тираду служитель нового порядка.
Немецкие солдаты, которые сопровождали Кушнира, стояли возле калитки положив руки на автоматы, висящие на шее и с интересом   наблюдали за разговором.
- А кто же ты теперь будешь? - с презрением смотря на   стоящего напротив бывшего колхозного пьяницу и дебошира спросила Анна.
- Я теперь, я начальник местной полиции, твой муж, когда был председателем колхоза меня не ценил, я для него был никто, а новая власть оказала мне большое доверие., сказал Кушнир и развернувшись вместе с немецкими солдатами пошел в сторону соседнего двора.
     На следующий день, в шесть утра возле здания бывшего колхоза "Большевик"   собралось около ста жителей села Грушеватка. Это были в основном женщины и несколько стариков. Привычное для всех здание теперь пугало, перед входом в бывшую контору, прикрепленный древком к стене висел флаг с свастикой в центре. Возле   двери стояли два мотоцикла с коляской и ранее не виданный легковой автомобиль мышиного цвета.  Когда к зданию стали подходить грушеватцы, беззаботно сидевший на   ступеньках деревянного крыльца   немецкий часовой вскочил на ноги и поправил висевший на шее автомат.  Став на вытяжку возле крыльца здания он с ничего не выражающим взглядом стал смотреть на приближающихся селян. По улице, к собирающимся селянам   подошел Кушнир и с ним еще двое бывших колхозников, во всех на рукавах были такие же как у него белые повязки с надписью, сделанной не немецком языке, а за спинами висели винтовки.
     Ровно в шесть утра из здания в сопровождении переводчика, одетого в военный френч без знаков различия, вышел немецкий офицер. Осмотрев собравшихся он грубым гортанным голосом, жестикулируя   рукой в перчатке, начал что-то быстро говорить. Переводчик тут же стал переводить.  Он огласил присутствующим, что немецкое командование оставляет работать колхозы, которые будут производить продовольствие для нужд немецких вооружённых сил и все немедленно должны приступить к работе. За отказ от работы расстрел, за плохую работу телесные наказания.  Жители села Грушеватка слушали переводчика и не верили тому, что говорилось.   Фактически они становились рабами.  Уже через час, разойдясь по указанным местам работы   бывшие колхозники начали свой рабский труд под гнетом оккупантов.
 8.
    В Кожвинском исправительно-трудовом лагере начался обычный трудовой день 22 июня 1941 года. Несмотря на то, что было воскресенье, выходные на зоне были отменены, после завтрака и развода на работу заключенные как всегда отправились на лесные делянки. Страна требовала все больше и больше строительного леса, в связи с чем   план для бригад рос с каждым днем.
     Уже несколько часов   на Западных рубежах страны полыхал огонь войны, гибли пограничники, первые принявшие на себя удар вермахта.  Политруки   подымали в штыковую контратаку поредевшие цепи защитников   рубежей, сходясь в смертельной схватке.    А в исправительно- трудовом лагере   об этом еще не знали.
О том, что началась война Дмитрий Кравченко узнал вечером, когда бригада возвратилась с валки леса.
- Григорьевич, война!!!, - перепугано сказал дневальный по бараку, увидев бригадира вечером.
- Может опять какая-то провокация?
- Нет, в обед передавали по радио, немцы напали, города бомбили, - с ужасом прошептал «шнырь».
     На следующее утро о начале войны заключенным было сообщено руководством исправительно- трудового лагеря.
- Имейте в виду, - громко   заявил стоящий перед строем заключенных начальник лагеря   полковник Садыков, - выходные отменяются, нормы выработки увеличиваются, любые нарушения будут караться по законам военного времени!
     С этого дня в Кожвимском исправительно-трудовом лагере на лесных участках стали работать практически все заключенные.  Даже смотрящие не рисковали оставаться в бараках и шли на делянки, где коротали время возле разложенных костров. Так продолжалось изо дня в день. 
     О том, что обстановка на фронте с каждым днем ухудшалась осужденные, узнавали из сводок Совинфорбюро, которые   обсуждали конвойные или по секрету передавали услышанное по радио, немногочисленная   обслуга, которая   оставалась в лагере.
     12 июля 1941 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР " Об освобождении от наказания осужденных по некоторым категориям преступлений".  Этим указом освобождались от отбытия наказания лица, за незначительные преступления.  Все освобождённые   направлялись на фронт.  Положение на фронте требовало все новых и новых человеческих ресурсов.   10 августа, 27 ноября, 16 декабря 1941 года вышли новые Указы, которые расширяли перечень лиц, которые освобождались от наказания.
20 декабря 1941 года бригадир Дмитрий Кравченко на работу не вышел.  Утром, перед построением на развод на работу в барак шестой бригады пришел ВОХР- овец дежуривший в штабе лагеря. 
- Кравченко, пошли со мной, - сказал пришедший, подойдя к бригадиру.
     Дмитрий   заволновался, вызов в штаб зачастую заканчивался проблемами.  Одев ватную куртку, шапку и взяв тёплые рабочие рукавицы Кравченко молча пошел   за идущим впереди конвоиром.  Заключенные, члены его бригады проводили своего бригадира тревожными взглядами.  На улице стоял сильный мороз. Пройдя за сопровождающим через тщательно расчищенный от снега двор лагеря, Дмитрий вошел в бревенчатое двухэтажное здание штаба исправительной колони.  Сопровождавший его охранник, указав рукой в сторону специальной части, постучав открыл дверь кабинета и с порога доложил,
- Товарищ капитан, осужденный Кравченко по вашему приказанию доставлен,
- Давай его сюда, раздалось за дверью.
     Дмитрий вошел в кабинет.  В кабинете спецчасти кроме начальника, который располагался за столом в центре помещения, находились еще двое вольнонаемных   сотрудников, которые за столами в дальнем углу кабинета что-то напряженно писали, вкладывая затем написанное в картонные папки, которые лежали на столе в стопках.
- Гражданин начальник, осужденный Кравченко, прибыл по вашему вызову, - доложил Дмитрий.
     Начальник специальной части Кожвинского исправительно- трудового лагеря капитан Косенков, пристально посмотрев на прибывшего зека, взял в руки с лежащей на столе стопки, какую-то бумагу.
- Кравченко Дмитрий Григорьевич, партия и правительство дает вам шанс и скупить   свою вину на фронте борьбы с немецкими фашистами, - смотря заключенному в глаза сказал капитан, -Распишитесь в Постановлении о вашем освобождении.
После этого Косенков положил перед осужденным постановление и кивком головы указал на ручку, лежащую на краю стола.
У Дмитрия от волнения перехватило дыхание, трясущимися руками он поставил на постановлении свою подпись.
- В девять часов вам надлежит быть возле центрального КПП   учреждения, с вещами, для отбытия в военный комиссариат.
Выйдя из кабинета, Кравченко увидел, что в коридоре перед дверью специальной части ожидают своей очереди трое заключенных, которых   сопровождали конвоиры.   
      В свой барак Дмитрий направился   сам, без сопровождающего.  В его распоряжении было меньше часа.  Быстро собрав в вещмешок свои нехитрые пожитки, теперь уже бывший заключенный закинув за плечи лямки вещевого мешка   быстрым шагом пошел к центральному контрольно-пропускному пункту исправительно- трудового лагеря. Возле КПП собралось семь бывших заключенных.  Один из дежуривших на КПП ВОХ-ровцев проверил у собравшихся документы о освобождении и выведя их через ворота, указал на стоящий за зоной у въезда грузовик, в кабине которого сидели двое военных.
- Это за вами с военкомата приехали, - сказал дежурный и посмотрев в след идущим к машине бывшим ЗК, тихо добавил,
- Счастливо   вам мужики, останетесь живыми.
 
Часть. 3
1.
         В Кижимском   военкомате Дмитрий Кравченко и прибывшие с ним бывшие заключенные, задержались не долго.  К их приезду   группа мобилизованных, куда включили и прибывших, уже была готова к отправке.  Построив всех в колонну по четыре, заместитель военного комиссара, высокий, худощавый майор в перетянутых ремнями шинели стоя перед   строем мобилизованных зычно скомандовал, -
- Шагом марш!
      Строй начал движение.   Заголосили женщины, которые, провожали своих мужей и сыновей, и стояли недалеко от двора военкомата, ожидая отправки своих родных, желая еще хоть раз их увидеть на прощание. Только бывших арестантов, которых в строю было больше половины, никто не провожал. Через час, мобилизованные Кежимского районного военного комиссариата на железнодорожном вокзале грузились в вагон- теплушку, которая стояла в тупике и повезет их    на войну, ставшую для мобилизованных уже такой близкой. Местные рекруты, смотрели на до боли знакомые и родные места, не зная увидят ли они их еще.
Ночью, вагон подцепили к проходящему на запад пассажирскому составу. 
      Через три дня монотонной дороги, вагон на большой станции отцепили от состава и маленький маневровый паровоз, потащил теплушку на тупиковую ветку.  Мобилизованные выгрузились из вагонов и   сели в кузова ожидавших их грузовых автомобилей.  Через два часа автомобили проехали контрольно-пропускной пункт, где стояли два красноармейца с красными повязками на рукавах шинели и въехали на территорию военного лагеря. Лагерь был огражден деревянным забором и   расположен в глухом хвойном лесу.   На левой части территории дислокации воинского подразделения стояли одноэтажные бревенчатые жилые строения казарм.  На правой части территории военного лагеря   возвышалось двухэтажное кирпичное здание штаба. Между зданиями располагалась тщательно очищенная площадка.  Кравченко, посмотрев на нее понял, что это был строевой плац.
      После помывки и обмундирования пополнения, новобранцев построили на плацу и объявили, что   они прибыли в запасной стрелковый полк, где будут проходить   обучение военному делу. После окончания обучения все будут направлены для прохождения дальнейшей службы в боевые части на фронт.
      В первый же день службы новобранцев поделили на учебные взводы и роты.  Сразу же в полку началась боевая учеба.
      Кравченко   уже служил в Красной Армии   и военные науки были ему уже известны.   Он лучше всех стрелял с винтовки, в совершенстве знал все уставы, показывал образец в строевой подготовке.  Командование запасного полка    обратило внимание на образцового красноармейца как на кандидата на присвоение звания сержанта. Жизнь младших командиров на фронте была очень короткая, зачастую протяженность жизни исчислялась одним или двумя боями, и поэтому действующая армия испытывала постоянную нужду в сержантском составе.
      Командир взвода, в котором служил Кравченко, -  лейтенант Чесноков Александр Семенович, после проведенных очередных полевых учений с боевыми стрельбами, прямо сказал Дмитрию, -
- Рядовой Кравченко, с Вашими знаниями и умениями давно пара командовать   отделением.
Красноармеец промолчал и не ответил   командиру, который очевидно не знал о судимости Дмитрия.
Перспектива присвоения в запасном полку звания младшего командира красноармейцу Кравченко было зачеркнута в один из вечеров.
После ужина, Дмитрий   был вызван в кабинет особого отдела   полка.
     Капитан Кандауров Николай Альбертович, служил   в особом отделе запасного полка недавно.  До этого он долгое время работал   оперативным работником НКВД, а затем   по не известным никому причинам был смещен с занимаемой должности и отправлен   с понижением оперативным работником в один из северных лагерей ГУЛАГ.   Когда началась война Кандауров   надеялся, что останется в лагере надолго, но при первой же мобилизации и запросе военкомата на оперативников, руководство лагеря, сразу же предоставило фамилию оперативника Кандаурова, для направления в войска.  Очевидно сыграло роль то, что он не был коренным ГУЛАГ-овцем.   Чтобы не попасть на фронт и продолжить службу в запасном полку, призванный особист проявлял невиданное упорство в службе.  Поскольку полк был от фронта далеко и шпионов в нем быть не могло, Кандауров в прибывших рекрутах   старательно выискивал неблагонадежных.  Для этой цели он, используя только ему известный на кого-то компромат, заставлял этого военнослужащего сообщать ему о всех   беседах и разговорах в солдатской среде.  После того, как он начинал вызывать к себе на длительные беседы   прибывших красноармейцев, некоторые из них, были увезены в неизвестном направлении.
Кравченко поднялся по лестнице на второй этаж штаба и с волнением, которое старался не показывать, постучал в деревянную дощатую дверь кабинета особого отдела полка.
- Войдите, - раздалось из-за двери.
- Товарищ капитан красноармеец Кравченко прибыл по вашему приказанию, - войдя в кабинет доложил Дмитрий.
Сидящий за письменным столом   полный, светловолосый военный, прищурившись, внимательно посмотрел на вошедшего в кабинет красноармейца.
- Присаживайтесь, - он кивнул на стул, который стоял перед его столом и достав из выдвинутого ящика письменного стола папку в картонной обложке, сказал, смотря   на вошедшего, -
- Разговор предстоит долгий.
Положив папку на стол под свет настольной лампы, Кандауров просмотрел бумаги, которые в ней находились, после чего подняв голову взглянул на сидящего напротив его стола красноармейца.
- Рядовой Кравченко, командование запасного полка прислало в особый отдел, для согласования, представление о присвоении   вам звания младшего сержанта и назначения на должность заместителя командира взвода.  Я изучил ваше личное дело и не уверен, что   человек осужденный   советским судом будет защищать советскую власть.   Оказавшись на фронте не захотите ли вы, будучи обиженным на нашу власть перебежать на сторону врага?
Окончив свой монолог, Кандауров не мигающим взглядом уставился на   рядового Кравченко.
У Дмитрия от услышанного внутри закипели эмоции, но он, сдерживая себя, спокойно ответил особисту, -
- Я не просил никаких должностей. Да, я был осужден, сейчас меня освободили. Все мои предки Кравченко, в лихую годину для своей страны, никогда не прятались за чужие спины.
 Если вы думаете, что я обижен на власть и совершу предательство, то это зря, я ведь воевать буду не за власть, а за то, за что мой отец и дед воевали   - за Отечество, в которое я верю. А веру свою Кравченки никогда не предавали. 
Особист с удивлением пристально смотрел на сидящего напротив красноармейца.
- Идите рядовой, я подумаю, что с вами делать, достойны ли вы звания красноармейца, поедете на фронт или в другое место будет видно.
     Дмитрий вышел из кабинета особого отдела в подавленном настроении, морально он был готов к тому, что его могут   возвратить назад в исправительно- трудовой лагерь.
Но в последующие дни его больше никуда не вызывали, и никто   с ним из командования полка не беседовал.
Только через неделю командир взвода, отозвав Дмитрия в сторонку сказал, виноватым тоном, вроде как оправдываясь, -
- Григорьевич, особый отдел не согласовал представление о присвоении тебе звания младшего сержанта так, что извини, я сделал все, что мог.
     Тем временем в запасном полку боевая учеба шла согласно утвержденного плана. Три раза в неделю проводились боевые стрельбы, несколько раз полк подымали по учебной тревоге с последующим марш. броском в полной экипировке. 
Политруки регулярно проводили с личным составом политзанятия, выполняя директивы ВКПБ о воспитании в красноармейцах преданности коммунистической партии и советскому правительству. Кроме того, с красноармейцами регулярно проводились   политинформации, на которых зачитывали последние сводки Совинформбюро.  Сводки были тревожные. Погиб Евпаторийский десант, нашими войсками снова оставлена Феодосия.  Фронт снова и снова требовал людских резервов. 
      В начале марта   личный состав полка был построен на плацу.  Командир полка объявил, что   срок боевой учебы в связи с тяжелой обстановкой на фронтах сокращен и личный состав завтра   направляется в действующую армию, на фронт борьбы с немецко- фашистскими оккупантами.
      Вечером   в полк на замену убывающим стали прибывать новые мобилизованные, среди которых были и бывшие заключенные ГУЛАГ- а.
     Следующий день был хлопотный. Утром Кравченко, вместе со своим взводом после построения побывал на вещевом складе, где получил в полном объёме вещевое имущество. Затем личному составу был выдан сухой паек. К вечеру, на грузовых автомобилях   личный состав был доставлен на ближайшую железнодорожную станцию, где из теплушек был сформирован воинский эшелон, на котором бывшие бойцы запасного полка отбыли к новому месту службы. Через день воинский состав, в котором ехал Дмитрий Кравченко, остановился на большой станции, бывших бойцов запасного полка привезли в военно- пересыльный пункт, где началось их распределение по боевым частям. Почти все красноармейцы, которые прибыли вместе с Кравченко   были отобраны в один воинский эшелон, который направлялся на Волховский фронт, для доукомплектования   армии, которая обороняла город Ленинград.   О том, куда его направляют, Дмитрий   узнал уже в пути, находясь в воинском эшелоне, который направлялся в действующую армию.
Воинский состав продвигался к фронту практически без остановок. На крупных станциях   иногда делались кратковременные остановки, для   смены паровоза и паровозной бригады.
      Прошло несколько дней пути, Кравченко   смотрел в окно вагона   на проносящиеся мимо унылые населенные пункты и стал замечать следы, которые оставила после себя война, - пепелища на месте ранее стоящих жилых домов, обгоревшие деревья, которые еще недавно радовали окружающих шелестом своих листьев.  Под перестук колес поезда Дмитрий   уснул, лежа на своей нижней полке вагона.  Неожиданно поезд остановился. Красноармеец Кравченко от резкой остановки состава    проснулся и сразу не понял, что произошло. За стенами вагона   были слышны взрывы, раздавались частые резкие   гудки локомотива.  Дверь теплушки с грохотом раскрылась, находящийся в вагоне   неизвестный Дмитрию младший лейтенант громко скомандовал, -
- Немедленно всем выйти из вагона и залечь   подальше от состава.
Кравченко вместе с другими солдатами выскочил из вагона. Железнодорожный   состав стоял в поле.  Красноармейцы в панике бежали от подальше от состава в поле. Дмитрий оглянулся и увидел, что над воинским составом проносились самолеты с крестами на крыльях, раздавались пулеметные   очереди и взрывы   авиабомб.  На прицепленной к эшелону платформе, длинными очередями стрелял, захлебываясь, зенитный пулемет. Спаренные стволы станкового пулемета, повинуясь действиям пулеметчика, вращались следом за пролетевшими самолетами.
     Дмитрий, вместе с другими пассажирами состава, бежал в поле, стараясь как можно дальше отдалится от состава и зловеще пикирующих над ним фашистских самолетов.  Истребителей было три, они проносились над составом поливая его свинцом.  Сделав несколько заходов, самолеты пролетели над бежавшими в поле бойцами.  Все упали на землю и замерли в ожидании. Кравченко лежал, вжавшись в небольшую лощину и со страхом слушал завывание авиационных моторов, и треск пулеметов.  Была страшна   не сама угроза смерти, а неизвестность и ожидание. Кто скажет, что на войне не испытывал страха, тот   говорит неправду.  Страшно на войне было всем, но не все могли   противостоять этому, не   впасть в панику. Авианалёт закончился, через   полчаса.   Военнослужащие стали подниматься с земли и пошли к своим вагонам.  Дмитрий, подойдя к эшелону, увидел, что в составе горело две теплушки, железнодорожный путь впереди паровоза был поврежден, рельсы были изогнуты и разорваны взрывом авиационных бомб. Идя к составу, Кравченко, оглянувшись увидел, что в поле, в буйной зелени трав, остались лежать тела его однополчан, посеченные осколками бомб.   
     Впервые война «дыхнула» огнем на красноармейца Дмитрия Кравченко.  Собравшиеся у эшелона красноармейцы молчали, все были подавлены и еще полностью не отошли от ужаса бомбежки.
Начальник эшелона, седой коренастый полковник с полевой сумкой на боку, приказал построить личный состав и проверить его наличие, согласно списочному учету.  После проверки красноармейцам было сообщено, что дальнейшая переброска полка будет осуществляться пешим порядком.
2.
     Жителей села обязали ежедневно выходить на работу   на поля бывшего колхоза.  Оккупационная власть старалась извлечь максимум продукции из сельского хозяйства для нужд своей армии.
Рано утром назначенные полицаи сопровождали   своих односельчан на работы и   до конца работы в качестве   надзирателей находились рядом, покрикивая на уставших женщин и стариков, которые пытались передохнуть, устав от непосильной работы.
      Село Грушеватка уже второй год жило в страшной обстановке фашистской оккупации.  Немецкие регулярные части в течении двух суток прошли через село, двигаясь на восток.  В населенном пункте осталась немецкая военная комендатура, во главе офицером немецкой жандармерии и была сформирована украинская вспомогательная полиция, которую возглавлял бывший   колхозник - житель села, пьяница и дебошир Кушнир.  У него под началом было десять полицейских, в основном это были появившиеся в селе не известно откуда какие-то темные личности, из числа бывших военнопленных и дезертиры. Созданная в срочном порядке полиция, была вооружена старыми русскими трехлинейками и только Кушнир, как начальник, носил за спиной немецкий «Шмайсер». Любимым занятием этой компании было   под видом обысков, устраивать в домах грушеватцев погромы, ища ценные вещи и продукты, которые грабительским образом забирали с туманной формулировкой «до выяснения». После таких «удачных» обысков шумные пьянки в здании полиции продолжались далеко за полночь.
     Один раз в день места, где работали бывшие колхозники объезжал верхом на лошади   комендант, жандармский офицер. Как его было звать, никто из жителей села не знал, но все между собой его называли Артур.  Комендант был человек не злобный, в отличии от полицаев, но если он считал, что человек работает плохо, то   мог и отхлестать его нагайкой, которую постоянно носил с собой в руках.   Грушеватцы из далека наблюдали, как комендант в качестве воспитания, бил нагайкой двух полицаев, которые были настолько пьяны, что не могли внятно доложить ему о состоянии   проводимых работ.
     Анна Кравченко каждый день работала на полях в бывшем колхозе, а вечером допоздна, вместе с детьми обрабатывала свой огород, недалеко от дома. Корову у Кравченко, как и у других односельчан забрали полицаи, пафосно объясняя, что она пойдет для нужд германской армии.  Свинью забрали проходящие немецкие войска.  Анна успела спрятать на чердаке дома трех куриц, которые иногда несли яйца, что было в этих условиях деликатесом для детей дочери Марии и сына Василия.
     Шел второй год немецкой оккупации. Василию Кравченко исполнилось уже шестнадцать лет.
    Поздним вечером семья Кравченко ужинала в доме.   В дверь дома громко постучали похоже чем-то металлическим.
- Кто там? - испугано спросила Анна.
- Открывайте, полиция! -  ответил из-за двери грубый мужской голос.
Анна Кравченко отодвинула дверной засов и в дом ввалились два полицая с винтовками за плечами. Дыша алкогольным перегаром в лицо хозяйке дома, старший из полицаев пробасил, -
- Собирай сына, переночует в полиции, а завтра утром будет отправлен на работу в Германию.
У Анны от услышанного подкосились ноги.
- Он же еще ребенок, куда вы его отправлять собрались? - взмолилась мать.
- Давай быстрее, это указание немецкой власти, а то за невыполнение приказов новой власти, сама знаешь, можно и на виселицу угодить, - выпучив глаза   на Анну, почти закричал старший из полицаев.
     Анна стала собирать сыну в узелок все съестное, что смогла найти дома, - несколько варенных картошек, две морковки, маленький кусочек коржика спеченного из остатков муки.  Завернув все это в узелок, она подала его сыну Василию, который стоял возле выхода уже одетый.  Мать обняла сына и заплакала, рядом зарыдала дочь Мария, которая понимала, что с братом происходит что-то ужасное. Полицаи, оторвав парня от матери вытолкали его на улицу.
     Когда Василия привели в помещение полиции, там уже находилось пять парней и две девушки, которые так же, как и он проживали в Грушеватке.  Все были с мешками и узелками в которых находились вещи и какие-то продукты. Ночь в полиции невольники провели тревожно. Все были перепуганы, девушки сначала плакали, но после того как   дежурный полицай, зайдя в их комнату пригрозил избить их, только тихо всхлипывали. 
      К шести часам утра к зданию полиции подъехала телега, запряженная лошадью, которой управлял один из полицаев.   В десять часов все собранные невольники должны быть на железнодорожном вокзале в районном центре.  Полицаи выгнали молодежь на улицу и построили в колонну по двое. К   половине седьмого колона невольников   выдвинулась в дорогу.  Впереди ехала телега, запряженная одиночной лошадью, которой управлял полицай, положив на телегу винтовку.  Отстав от колонны, на расстоянии примерно десяти метров шли двое полицаев с винтовками за плечами, о чем-то оживленно беседуя. Невольники шли под конвоем по улицам родного села, не зная, когда вернутся они сюда и вернутся ли вообще.
Василий смотрел на родительский дом, мимо которого проходили, сопровождаемые полицаями, молодые жители села.
     Колонна подошла к мосту через реку Волчья. По деревянному настилу моста раздался стук копыт лошади и грохот телеги, на которой сидел полицай. Группа невольников шла следом за телегой.  Сопровождавшие группу   полицаи отстали от них, остановившись возле входа на мост.
     Когда путники были примерно на середине моста, а отставшие полицаи на него только заходили, Василий Кравченко резко перепрыгнув   через перила моста, бросился в реку. Полицаи, которые остановились возле моста сразу не сообразили, что из конвоированной ими группы произошел побег. Минутное замешательство прошло и полицаи, подбежав к перилам моста скинули из-за плеч винтовки и передернув затворами несколько раз выстрелили в воду, в то направление куда скрылся Василий. Полицай, который управлял лошадьми, схватив лежавшую на телеге винтовку, направил ее в сторону   молодежи и закричал, -
-Стоять на месте!
     Полицаи, свершившись через перила моста смотрели в реку, куда прыгнул Василий, но   убежавшего не было нигде видно. Выстрелив несколько раз из винтовок в воду в направлении скрывшегося они, решили, что сбежавший утонул.  После этого, прикрикнув на оставшихся невольников, они погнали задержанных по дороге в районный центр.
     Василий смотрел на это, сидя в камышах под мостом в реке. Он вырос на этой реке, плавал очень хорошо и поэтому на побег решился, прыгнув с моста в воду. Выждав, когда на мосту и на дороге не будет людей, Кравченко раздвигая камыши, стал осторожно отходить от   моста.  Осмотревшись вокруг, Василий вышел   из воды и   побежал в сторону от села, туда где буйным зеленым цветом шелестела листва   небольшого леса, за которым находился овраг.  Эти места были исхожены молодым Кравченко   давно.  Забравшись   как можно дальше от села, Василий   присел у   густого куста шиповника, который рос в овраге.  Развесив на ветках мокрую одежду, он прилег на землю и стал думать, что делать дальше.  О том, что если полицаи не поверили в его гибель, то   в первую очередь беглеца будут искать дома.  Где прятаться, что кушать он не знал, и понимал, что надо дать знать о себе матери, которая обязательно что-то придумает. Просидев в овраге до темноты, Василий решил пробираться к себе домой.  Опасаясь попасть на глаза возможным патрулям из немецких солдат, или полицаев, он только ему известными путями пробрался на свой огород, где   сел за стогом сена   и стал наблюдать за родительским домом, чтобы выяснить нет ли там возможной засады, или иной для него опасности. Когда   небо на восходе стало светлеть, Василий тихонько постучал в окно своего дома со стороны огорода.
- Кто там, раздался перепуганный голос Анны Кравченко.
-Это я мама, ответил сын.
Дверь со скрипом распахнулась и с дома выбежала взволнованная Анна, которая завернув за дом со слезами обняла своего сына, приговаривая   сквозь рыдания,
- Я верила, что ты живой.
Мать была насколько взволнована увидев сына, которого все считали погибшим, что от волнения ничего не могла с собой сделать, она обняла его и сквозь слезы повторяла
-Живой, живой.
Не выпуская сына из объятий, Анна повела его в дом. Не зажигая огня, Анна усадила сына за стол и достала с печи чугунок с варенной   картошкой. Василий, проголодавшись за целый день, набросился на    материно угощение и стал жадно есть.
-Сынок, - сказал Анна, после того как Василий утолил голод, тебе надо спрятаться я думаю, что скоро должно что о изменится.
-Что изменится, мама?
-Баба Клава рассказывала, что слышала разговор полицаев о том, что немцев разгромили под Москвой, может же и к нам освобождение   приедет. Надо сын, немного потерпеть.  Спрячешься на чердаке дома, что бы никто не узнал, что ты вернулся, а то донесут полицаям.

3.

     Сколько суждено солдату прожить на войне не знает никто. Дмитрий Кравченко на фронте был уже почти год. Прибыв для прохождения службы в стрелковую бригаду на Волховский фронт,
рядовой Кравченко через три месяца заменил погибшего командира отделения.  Стрелковая бригада   участвовала в обороне города Ленинграда.  Постоянные попытки фашистов прорвать оборону защитников великого города, приводили к тяжелым изнурительным боям. Стрелковая бригада несла потери.  Дмитрия оберегал не известный ему Ангел Хранитель. За все время боев он был   один раз слегка контужен и легко ранен, но Кравченко не считал себя выбывшим из строя и в медсанбат не ходил.   Три письма Кравченко отправил жене домой в свою родную Грушеватку, но ответа не получил.
     Шел февраль 1943 года.  Сводки Совинформбюро с восторгом сообщили, что 2 февраля   полностью закончена ликвидация немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда.
     О том, когда готовиться наступление рядовые солдаты на переднем   крае знали заранее.  В окопах все чаще и чаще начинали мелькать штабные офицеры, иногда через передний край, в тыл врага уходили   разведгруппы.   Политработники стали чаще проводить с красноармейцами беседы о необходимости как можно быстрее   ликвидировать кольцо блокады города Ленинграда, очевидно так они старались поднять боевой дух солдат.
     Когда рано утром десятого февраля вместе с завтраком бойцам роты где служил Дмитрий Кравченко были розданы наркомовские «сто грамм» водки все поняли, что начинается наступление. 
     День с рассветом начался   с артиллерийской подготовки. В сторону немецкой обороны ударила артиллерия и с ревом пронеслись снаряды реактивной артиллерии.  Артподготовка длилась около сорока минут, после того как она закончилась на бруствер окопа поднялись командиры рот и взводов. Размахивая выхваченными из кобур пистолетами молодые комбаты и командиры рот громкими срывающими голосами, обернувшись к окопам срывая голос прокричали,
- За Родину, за Ленинград, вперед!!! ура славяне!!!
Дмитрий Кравченко, передернув затвор винтовки, рывком перескочил бруствер окопа   и побежал   в атаку.  Слева и справа от него подымались в бой   солдаты его полка. Дмитрий бежал по полю тяжело поднимая, в снежных сугробах, ноги.  Где-то вдалеке были окопы и сооружения немецкой обороны.  На этом участке фронта оборона   противника была особенно укреплена и насыщена инженерными сооружениями. Когда наступающие по снежному покрову с трудом преодолели   половину поля, со стороны немецкой обороны заработала   артиллерия из-за двухметрового бревенчатого забора, которым была укреплена оборона фашистов, раздались автоматные и пулеметные выстрелы.   Красноармеец Кравченко бежал в рядах, атакующих периодически стреляя с винтовки в сторону немецкой обороны.  Страха не было, Дмитрий   подхватывал громогласное «ура!», которое неслось над рядами атакующих. Артиллерия противника усилила обстрел шедших в атаку. О том, что атакующих встретит такая   мощь огня, в штабах   не предполагали.   После взрывов снарядов, все больше и больше, на перемешанном с землей снегу оставалось растерзанных тел в солдатских шинелях. 
За пятьсот метров до позиций противника, цепи атакующих были вынуждены   залечь под интенсивным огнем фашистов.  Замполит полка, или как его называли по-старому комиссар   размахивая   своим ТТ пригнувшись бегал перед лежащими бойцами пытаясь поднять их в атаку,
- Вперед, за Родину, за Сталина, - срывая голос кричал замполит. Цепи начали подниматься в атаку, красноармеец Кравченко   поднялся, сделал пять шагов в цепи наступающих и не успел понять, как недалеко от него разорвался снаряд.  Сознание Дмитрия отключилось, наступила темнота. Он не видел, как захлебнулась атака, как оставшиеся в живых отступали под взрывами снаряд и пулеметным огнем в свои окопы, как его окровавленного и бесчувственного тащил по снегу красноармеец Балашов Степан, весельчак и балагур по жизни и верный боевой товарищ.

4.

           Жителям   села Грушеватки   повезло.  Летним утром 1943 года, через центр села, стреляя на ходу из пулеметов промчались   шесть танков Т-34 передового отряда Красной Армии. В селе в это время находилась отступающая   немецкая пехотная дивизия, которая   в связи со стремительным наступлением освободителей, не успела   организовать оборону села и боясь окружения, бросилась в паническое отступление. Это спасло Грушеватку от разрушения, а жителей села от жертв.
     Анна Кравченко вместе с детьми все это время пряталась в погребе, опасаясь пострадать от обстрелов и возможных зверства отступающих фашистов.  От громких взрывов со стенок сельского   погреба сыпалась земля. Когда стало тихо Анна, оставив детей в погребе выбралась наружу.  По улицам села проходили подразделения наступающих советских   войск.  Сельчане стали выходить из своих укрытий и стоя у забора, смотрели как по улице проходили запыленные, уставшие от боя солдаты, проезжали грузовые «Студебекеры» и полуторки, которые тащили за собой прицепленные артиллерийские орудия. Это была уже совершенно другая армия-армия, не похожая на тех солдат, которые в сорок первом, пряча от стыда глаза, уходили из села, отступали, оставляя населенный пункт оккупантам.  Это шла армия освободительница. Грушеватцы, стоя за заборами дворов, смотрели на проходящих солдат, на плечах которых были погоны.
Анна открыла дверь погреба и позвала детей, закричав в глубь, -
- Дети, выходите, наши пришли!
     В село возвращалась советская власть.  Следом за войсками, которые после короткого отдыха выдвинулись дальше на запад, в Грушеватку     приехали сотрудники   НКВД, которые   допрашивали людей о действиях полицаев во время оккупации. Все уже знали, что полицаи во главе с Кушниром не успели убежать с фашистами и были задержаны, и теперь их ждет суд военного трибунала.  Анна Кравченко тоже дала показания   следователю НКВД   о личности Кушнира, о том, как он посылал своих   подчиненных за сыном, которого пытались угнать на работу в Германию. 
     Через два дня после освобождения заработала почта, в село стали приходить письма, направленные ранее, но не дошедшие в связи с оккупацией. Анна Кравченко получила письмо от мужа, который писал, что воюет на фронте и сразу же пришло письмо от   старшего сына Ивана, который был эвакуирован на Урал.  Сын писал, что уже полгода воюет на фронте в фронтовой разведке, часть письма была замазана цензорами, что бы было невозможно прочитать.
Через несколько дней, рано утром, в дверь дома Кравченко настойчиво постучали. 
- Кто там, - спросила Анна?
- Военный комиссариат, открывайте, - раздался из-за двери мужской голос.
      Кравченко открыла дверь, на пороге стоял молодой офицер с погонами старшего лейтенанта.
- Старший лейтенант Алексеенко, заместитель полевого военного комиссариата, -представился   вошедший в дом военный.
- Кравченко Василий Дмитриевич здесь проживает? - спросил он.
Василий, еще заспанный вышел из соседней комнаты к гостю.
- Это я.
- Завтра к восьми утра вам надлежит прибыть в здание сельского совета, где располагается полевой военкомат, для   призыва в ряды армии, - строго посмотрев на молодого парня сказал военный.
- Ему же еще только семнадцать лет, куда ему на войну, - воскликнула мать стоя рядом с сыном.
- Сколько ему лет нам известно, властно произнес Алексеенко.
- Он будет направлен в запасной стрелковый полк для прохождения боевой учебы, и только после учебы он может быть направлен в боевую часть, - попытался успокоить мать старший лейтенант.
     На следующий день Анна, проводив на фронт   последнего мужчину из рода Кравченко, осталась дома с дочерью Марией ждать писем. На протяжении долгих последующих дней и месяцев войны Анна, как и тысячи других женщин, с замиранием сердца встречала почтальона, не зная, что сейчас ей вручат, треугольник письма или   строгий казенный конверт со страшным известием.
5.

     После неудавшегося февральского наступления, стрелковая бригада понесла большие безвозвратные потери.  Кроме того, было много раненных и обмороженных.  Дмитрий Кравченко был доставлен в переполненный медсанбат в бессознательном состоянии. С начала наступления военные медики практически не отдыхали, поток раненых не прекращался. Положив импровизированные носилки на пол в землянке медсанбата, доставившие раненного   однополчане, сразу же направились   в подразделение на передний край. Обстановка на фронте была угрожающая, немецкая армия контратаковала. Попытка расширить спасительный коридор в блокадный Ленинград успехом пока не увенчалась. Тяжелые бои в районе населенного пункта Смердыня привели к большим потерям.
     Дмитрию, как и всем без исключения доставленным в медсанбат раненным, сразу же сделали укол против столбняка. После этого из операционной, вход в которую был завешен висящей плащ палаткой, вышел хирург.  Врач был   в белом халате, который в разных местах обильно испачкан кровью. Посмотрев на лежащего без сознания у стены на полу Кравченка, хирург кивнул двум пожилым санитарам, которые заносили носилки с раненным   сказал, -
-Давайте этого в операционную.
 Санитары подняли Дмитрия Кравченко и занесли в операционную, уложив на стол.  Докурив сигарету, хирург   молча зашел в импровизированную операционную, вход в которую отделяла висящая плащ палатка.
     Ранение у рядового Кравченко было тяжелое.  Операция длилась больше часа. Из груди и рук солдата было извлечено восемь осколков. Последний металлический осколок со звоном упал в медицинскую чашу, брошенный с пинцета врача.
- Похоже, солдат не жилец, -сказал хирург, посмотрев на гору извлеченных осколков.
     После операции, перевязанного бинтами, все еще находящегося без сознания, Дмитрия Кравченко в кузове санитарного автомобиля направили во фронтовой госпиталь.
     Рядовой Кравченко пришел в сознание в палате военного госпиталя. Была ночь, в палате раздавались стоны раненных, иногда кто-то то во сне кричал, -
-Атакую, прикрой,
-Огонь, огонь.
Это стонали человеческие души, раненные войной.  Раны рано или поздно излечивались, но душа, людей, видевших и пережившего смерть, будут болеть долго. Дмитрий хотел кого-то позвать, пытался пошевелить рукой, но от дикой боли снова потерял сознание.
      Военный госпиталь располагался в здании школы, в палатах где лежали раненные до войны были школьные классы.  В комнате осталась школьная доска и на одной из стен на стенде, который имел надпись стенная газета 7-Б класса   висел приколотый большой лист бумаги на котором красным карандашом было написано,
-Ура, каникулы!!!
      Пришел в себя Кравченко, когда в окно палаты пробился первый солнечный луч.  Возле его койки стояла стройная темноволосая, с короткой прической, женщина в белом халате. Из-под ворота халата выглядывал воротник военной гимнастёрки с белоснежным подворотничком, а на плечах, под халатом, виднелись очертания погон.  Женщина внимательно смотрела на раненного.  Рядом с ней стояла пожилая медсестра, которая держала в руках истории болезни и указывая на лежащего Дмитрия зачитала, -
-Рядовой Кравченко Дмитрий Григорьевич, сорок лет, множественное осколочное ранение верхней левой части грудной клетки и левой руки, прооперирован в медсанбате, противостолбнячная прививка сделана. Доставлен в госпиталь   с переднего края стрелкового корпуса. Ранение получил 16 февраля при проведении наступательной операции у населенного пункта Смердыня.
-Как вы себя чувствуете Дмитрий Григорьевич, -приятным тихим голосом спросила раненного стоящая рядом врач.
- Я ваш лечащий врач Людмила Михайловна Ленская.
- Что со мной? - прохрипел Дмитрий.
-Вы тяжело ранены, лечение будет долгим, будут еще операции.
После этого   врач Ленская продиктовала первые назначения, которые сопровождавшая ее при обходе медицинская сестра   записала в историю болезни Дмитрия Кравченко.
     Когда   утренний обход был закончен к Дмитрию подошла делать перевязку медицинская сестра, пожилая женщина, которую все раненные звали Кирилловна.  Эта женщина могла всегда поддержать добрым словом раненных, подбодрить, вернуть желание жизни даже самым разуверившимся в себя тяжело раненным.  Делая перевязку, она ласково успокаивала   раненного, который от боли доставляемой отрываемыми бинтами, скрипел зубами разговаривая с ним, -
-Терпи миленький, все будет хорошо, тебя сама Людмила Михайловна лечить будет, она у нас заместитель начальника госпиталя, врач от Бога. Через три дня раненному Кравченко была назначена и проведена повторная операция. Операцию проводил заместитель начальника госпиталя, ведущий хирург, капитан медицинской службы Людмила Михайловна Ленская. Через месяц Дмитрий   стал   вставать с кровати и делать первые несмелые шаги. Людмила Михайловна   всегда старалась лично заниматься этим больным.  Ей был чем-то симпатичен этот высокий, смуглый, когда-то крепкий сорокалетний мужчина.  Он ей напоминал чем-то ушедшего на фронт в первые дни войны ее брата, который сложил свою буйную голову где-то под Киевом. 
      Однажды, проходя по двору госпиталя, Людмила Михайловна увидела, что Дмитрий сидит на лавочке во дворе.
-Людмила Михайловна, здравствуйте, - смущенным голосом поздоровался Кравченко. Когда он видел эту симпатичную приятную женщину, у него внутри   что-то теплело, зажигался какой-то невидимый огонек.  Много раз, при проведении лечебных процедур, они беседовали о довоенной жизни. Людмила рассказала ему, что она с семьи потомственных врачей, всю жизнь жила в Ленинграде, где окончила медицинский институт. На фронт ушла по мобилизации в 1942 году.  О своем семейном положении она умалчивала, а Дмитрий стеснялся говорить на эту тему. Кравченко рассказал Ленской о своей довоенной жизни, об испытаниях, которые пришлось ему преодолевать.  О своей семье он рассказал откровенно, что детей своих любит, но домой возвращаться не будет чтобы своей судимостью не причинить детям   вред в жизни. Дети уже практически взрослые, так что его помощь жене уже не нужна. Людмила рассказала, что сейчас живет рядом с госпиталем на квартире у одинокой старушки и пригласила Дмитрия к себе в гости на чаепитие.
-Приходите сегодня после восемнадцати часов, сказала она.
Без трех минут до назначенного времени, Дмитрий Кравченко несмело постучал в дверь указанного Ленской дома. Дверь открыла Людмила.  Она была без военной формы, одета в красивое бордовое платье, которое подчеркивало стройность ее фигуры. 
- Заходите Дмитрий, - сказала она, улыбнувшись пришедшему.
     Кравченко несмело переступил порог.  Он робел перед этой красивой и гордой женщиной. Она пригласила его в свою комнату, где было по-домашнему уютно.  На столе стоял горячий чайник, лежало печенье и кусковой сахар.  Несмело сев на стул, Дмитрий взял налитую Людмилой кружку со свежим чаем.  Чай был черный, приятно пах какими-то известными бывшему сельскому жителю травами.
- Угощайтесь, не стесняйтесь, - Людмила пододвинула ближе к гостю тарелку с печеньем и сахар.
- Чай с чабрецом, так что не только вкусно, но и полезно для здоровья.
     Налив себе чашку чая доктор села на стул напротив гостя и завязалась беседа. Два ранее не знакомых человека, в уже зрелом возрасте, сначала смущались друг друга, как молодые на первом свидании, но постепенно беседа налаживалась и люди поняли, что им интересно друг с другом.  Через некоторое время   Людмила предложила   при личном общении перейти на «ты», Дмитрий с радостью и волнением согласился.  Прошедший тюрьму НКВД, ГУЛАГ-овские лагеря, фронт где он смотрел смерти в глаза, Кравченко общаясь с этой женщиной смущался и робел, как влюбленный старшеклассник.  Ему нравилось в ней буквально все; ее фигура, ее голос, ее приятная улыбка, умение поддержать разговор.  Дмитрию было все очень интересно, как Людмила рассказывала ему о Ленинграде, о своей довоенной жизни.  Разговор за чаепитием затянулся допоздна.  Дмитрию с сожалением попрощался, чтобы успеть в госпиталь на отбой.
     Встречи двоих симпатизирующих друг другу людей стали происходить все чаще и чаще.   Иногда Дмитрий сопровождал Людмилу, когда она шла вечером с госпиталя домой.  На виду у всех, в госпитальном халате, прихрамывая на раненную ногу, Дмитрий Кравченко шел рядом с женщиной, которая ему очень нравилась, которую он хотел видеть каждый день, он хотел быть с ней рядом.
     В один из поздних вечеров, когда уже весь чай был выпит и гость с сожалением стал прощаться, Людмила предложила Дмитрию остаться у нее.  Он остался с ней до утра. Это была восхитительная ночь любви двух уже далеко не юных людей.  Доктор Ленская не боялась и не старалась скрывать от постороннего своего чувства. Она знала, что злые языки могут дать ей презрительное прозвище ВПЖ (военно-полевая жена), но Людмила верила в свою любовь, которая пришла к ней так поздно и в такое время, когда она не может в полной мере насладится с любимым человеком этим великим чувством.
     В один из дней, вечером Людмила с грустью сообщила своему любимому мужчине, что через день его ожидает медицинская комиссия, где очевидно будет принят о решение о его увольнении с воинской службы в связи с последствиями ранения. До настоящего времени в раненного ограничено действовала одна рука.
- Ты сможешь вернуться к себе домой, - с грустью сказала Ленская, смотря в   окно.
- Люда, я тебе уже говорил, я хочу быть с тобой.  Ты мне нравишься, мне только сорок лет, я хочу на тебе женится, у нас еще будут дети.   Мои дети уже взрослые, я не бросаю маленьких детей.  Если меня комиссуют, я останусь в этом городе рядом с тобой и устроюсь где-то работать, и мы будем с тобой вместе. Дмитрий здоровой рукой обнял Людмилу, прижал ее к себе и поцеловал в губы.
     Утром, до начала работы медицинской, комиссии доктор Ленская попросила дежурную санитарку пригласить к себе в кабинет   раненного Дмитрия Григорьевича Кравченко. Когда Дмитрий, запыхавшись и прихрамывая на одну ногу зашел в кабинет, Людмила, поднявшись из-за стола подошла к нему, Дмитрий попытался обнять свою любимую женщину, но она отстранила его от себя и усадив на скамейку у стены кабинета села рядом.
- Дима, -сказала Ленская, - сейчас требуется один человек для направления на курсы дезинфекторов, который будет проходить службу   обмывочно-дезинфекционной роте, которая обслуживает наш госпиталь.   Я уже предложила твою кандидатуру командиру роты, он согласен, теперь решение принимать тебе.
- Люда, конечно я согласен, -возликовал Кравченко, спасибо тебе за то, что мы будем вместе.
     В тот же день, после прохождения медицинской, комиссии рядовой Кравченко Дмитрий Григорьевич получил предписание о направлении для дальнейшего прохождения службы на специальные курсы дезинфекторов, при дезинфекционно-инструкторском отряде Волховского фронта.
     В августе 1943 года сержант Кравченко Дмитрий Григорьевич, после успешного окончания   специальных курсов дезинфекторов, прибыл для дальнейшего прохождения службы в 15 обмывочно-дезинфекционную роту на должность дезинфектора.
В первый же вечер, после прибытия к новому месту службы Дмитрий постучал в дверь дома где жила Людмила Ленская.   Двое влюбленных после длительной разлуки встретились   с мыслью больше никогда не расставаться.

6.

     Василий Кравченко третий месяц проходил службу в запасном стрелковом полку.  В полку шла интенсивная боевая учеба.  Василий был низкого роста, худощавый, но не обделен силой и возможно потому он был отобран в числе не многих, для получения военной специальности снайпера. Опыт первых годов войны   дал корректировку и на ход проведения боевой учебы в запасных частях и подразделениях. Подготовка теперь упиралась на качество, а не как в первый год войны, на количество. Мобилизованных обучали владению буквально всеми видами отечественного и трофейного оружия.  Василий   от рождения впитал в себя   мужскую смекалку и прилежание в учебе.  Боевые науки ему давались легко, кроме специальности снайпера он с легкостью осваивал воинскую специальность стрелка противотанкового ружья. Неплохие успехи Кравченко делал и в физической подготовке, в лыжной подготовке.
Время нахождения в учебном подразделении пролетело незаметно. К времени окончания учебы Василию исполнилось уже восемнадцать лет, и он был направлен в боевую часть на третий   Прибалтийский фронт.
      Стрелковая дивизия, куда прибыл Кравченко Василий, была   гвардейской, сформирована в октябре 1941 года московским ополчением.  Об этом Василию рассказал его новый непосредственный командир сержант Савченко Николай Харитонович, который был ветераном гвардейского стрелкового полка этой дивизии, куда был направлен новобранец.
- Гордись сынок, будешь воевать в гвардейском полку, - выпуская табачный дым через седые пышные усы, говорил Савченко, смотря на вновь прибывшего молодого солдата.
     После первого боя рядовой Кравченко Василий, стрелок ПТР, с гордостью прокрутил на гимнастерку значок «Гвардия».
      В июле 1944 года стрелок роты ПТР гвардии рядовой Кравченко Василий Дмитриевич за то, что при наступлении, во время форсирования реки из своего ружья ПТР уничтожил две огневые точки противника, а из винтовки убил нескольких фашистов, был награжден медалью «За отвагу».
     Через несколько месяцев боев Василий был уже бывалым солдатом.
     Полк, в составе которого воевал рядовой Кравченко, был отведен на вторую линию обороны для отдыха и доукомплектования личным составом. Полк расположился в большом селе. Младший лейтенант Самохин Анатолий Свиридович, командир взвода, в котором служил Василий, войдя в здание какого-то барака, где располагался взвод окликнул Кравченко, -
- Рядовой Кравченко, немедленно явитесь к старшине, командир роты приказал выделить с каждого взвода по бойцу для поездки за нашим обмундированием, необходимо его забрать после дезинфекции. Василий сразу же побежал к дому, где расположился хозяйственный взвод и старшина роты. Возле дома уже стоял грузовой «Студебекер» и возле него ожидали бойцы с других взводов. Через десять минут с дома   вышел старшина роты   Грищенко Николай Васильевич. Как и все его коллеги, материально-ответственные он был очень важным, кичился своим привилегированным положением и носил   офицерское обмундирование. 
-  В машину, скомандовал он, - чванливо посмотрев на ожидавших его солдат и сев в кабину грузовика громко хлопнул дверью.
Ожидавшие его бойцы запрыгнули в кузов и автомобиль тронулся в путь.  Ехать надо было не далеко, в соседний городок, где располагался фронтовой госпиталь и дислоцировалась обмывочно-дегазационная рота. После вывода с передовой туда были здано для проведения дегазации   часть обмундирования личного состава.
     Меньше чем через час автомобиль   въехал в небольшой районный городок, который находился   недалеко от большого хвойного лесного массива, который простилался на землях прибалтийских республик. Заскрипев тормозами, машина остановилась во дворе какого-то большого кирпичного здания, похожего на ангар.
- Ожидайте, - бросил через плечо старшина, который неспешно вылез из кабины машины и скрылся за дверью здания.  Сопровождавшие его солдаты расположились на траве   возле автомобиля. 
Василий, раскурив свернутую из газеты самокрутку, задумавшись сидел на земле и смотрел на входящих и выходящих из здания военных.  Он сначала не обратил внимание, что вышедший из двери здания высокий черноволосый сержант остановился и пристально стал смотреть на Василия.  Лицо старшины выражало и радость, и изумление. Он подошел ближе и вопросительно позвал солдата, который задумчиво покуривая самокрутку смотрел в сторону, -
- Вася, это ты?
Василий от неожиданности вздрогнул и посмотрел на стоящего недалеко от него сержанта. Перед ним стоял его отец, Дмитрий Кравченко.
- Отец, - тихо произнес он.
Василий подскочил на ноги и бросился в объятия отца. Отец и сын обнялись, Дмитрий смахнул с глаз набежавшие слезы. Все находящиеся в дворе остановились и с изумлением и восторгом смотрели на встречу отца и сына. Даже вышедший из здания в момент встречи ротный старшина Грищенко был растроган, что за ним никогда не наблюдалось.
- Пока погрузимся можешь поговорить с отцом, сказал старшина, смотря на взволнованных отца и сына.
     Отцу и сыну было подарено двадцать минут свободы, безмятежного счастья.  Дмитрий с сыном отошли в глубь двора, и Василий стал быстро рассказывать отцу, что с ними происходило после его ареста, о том, как они пережили оккупацию, и как он попал на фронт. Рассказал, что мать написала ему, что брат Иван воюет где-то на первом украинском фронте.  Им надо было еще о многом поговорить, но погрузка вещевого имущества была закончена и Василию надо было уезжать.
- Сын, пока вы рядом на отдыхе проси увольнительную, ты теперь знаешь где я, жду тебя в любое время, сказал Дмитрий сыну, прощаясь у машины.
     Машина, в которой уехал его сын, уже давно скрылась за поворотом, а Дмитрий Кравченко стоял на месте, все еще не придя в себя от радостного волнения.
     Вечером он рассказал о встрече своей с сыном Людмиле Ленской.
- Если сын приедет, приведёшь его ко мне, встретим, угостим парня, я организую ему в нашем госпитале баню, пускай покупается.  Не расстраивайся, все будет хорошо. Говорить ли ему о нас сейчас, или в другое время, решай сам.
      Василий нашел отца через три дня. Командир роты, выслушав рассказ своего красноармейца о встрече с отцом, дал увольнительную Василию до утра следующего дня и помог сесть на идущий в направлении того населенного пункта транспорт.
       Обняв сына и попросив его обождать во дворе, Дмитрий нашел своего командира обмывочно-дегазационной роты, который знал о том, что сержант встретил сына. Узнав, что сын здесь, ротный капитан Борисов Игорь Григорьевич разрешил Кравченко отлучиться с подразделения до утра следующего дня. Василий сначала немного удивился, что отец повел его на другой конец города   в госпиталь.   В госпитали их ждала Людмила, которой Дмитрий успел перед выходом позвонить по полевой связи.  Когда навстречу отцу и сыну вышла капитан медицинской службы, Василий немного растерялся, но женщина посмотрела на него материнским взглядом и первая поздоровалась,
- Ну здравствуй, Василий Дмитриевич, меня можешь называть Людмила Михайловна, - и она протянула солдату руку.
     Молодой Кравченко смутившись сначала пытался отдать честь стоящему перед ним офицеру, а затем несмело пожал протянутую руку.
- Ну, что сынок, в баню? – с доброй материнской улыбкой спросила Людмила Михайловна, стоящего перед ним сына ее любимого человека.
- Дима, проведи парня, - сказала Людмила   Кравченко старшему.
     Отец повел сына в госпитальную баню, где для него уже было приготовлено чистое белье.  Только   испытавший на себе окопную грязь и пыль, тяжесть боев может по достоинству оценить маленькие солдатские радости- горячую баню, чистое солдатское нательное   белье.  Пока Василий парился в бане, Людмила подошла к ожидавшему его на улице Дмитрию и тихонько сказала, -
- Я вас жду у себя дома.
     Когда отец и сын Кравченко вошли во двор дома, где проживала капитан медицинской службы Людмила Михайловна Ленская, был уже полдень.  Хозяйка   провела гостей на кухню, где был накрыт обед на троих. Василий с восторгом смотрел на богато накрытый стол, некоторых продуктов, которые там лежали он никогда не пробовал. Посреди стола лежала армейская фляга с медицинским спиртом.  За обедом старались не вести разговоров, чтобы дать молодому солдату спокойно покушать.   
     После обеда отец и сын пошли в комнату, где разговаривали до утра. Дмитрий расспрашивал сына о жизни в селе об односельчанах, спрашивал о сестре Марии, о брате Иване. О жене Анне он спросил только один раз.  Людмила Михайловна, убрав на кухне, пришла в комнату и сидела на своей кровати, слушая разговоры мужчин. Ей было приятно, что она смогла сделать хорошее дело для своего мужчины, помогла встретить его сына.
     Василий поглядывал на отца, на то как он обменивается взглядами с этой красивой женщиной и понимал, что у них особые отношения. Он не мог осуждать своего отца за эту любовную связь.  Знакомая отца понравилась Василию   своим обаянием и материнским к нему отношением.   Сын все понял и отцу вопросов не задавал. Шла тяжелая война, будут ли иметь продолжение эти отношения, никто не мог знать, но видя улыбающиеся лица отца и его знакомой женщины, сын подумал, пускай он хоть немного побудут счастливы, а все вопросы, если они к тому времени останутся, разрешатся после войны.
     К утру Василий уснул. Через полтора часа его растолкал отец. Возле двора дома стоял автомобиль легковой «Вилисс», за рулем которого сидел солдат.   Отец   и Людмила были уже одеты в военную форму.
- Поехали сын, подвезем тебя в твою роту, - сказал отец.
Все вместе вышли к машине, Дмитрий нес в руках туго набитый вещевой мешок. Автомобиль принадлежал начальнику военного госпиталя, который давно наблюдая за романом своего ведущего хирурга, не мог отказать в просьбе доктору Ленской   использовать автомобиль, зная для каких целей.
     Примерно через час автомобиль остановился возле жилья, где располагался взвод Василия Кравченко.   Однополчане с удивлением смотрели на сидящую на переднем сидении автомобиля женщину в форме капитана медицинской службы.   На задних сидениях сидел высокий смуглый сержант и боец их взвода Василий Кравченко.
Дмитрий, прощаясь, обнял и расцеловал сына. Людмила Михайловна на прощанье поцеловала Василия в щеку и подала ему лежащий в машине, туго набитый вещевой мешок.
- Возьми сынок, здесь консервы мясные и еще много чего вкусного, покушаешь с ребятами.
     Автомобиль, взревев мотором тронулся с места и   подняв пыль под колесами скрылся за поворотом улицы унося с собой близких Василию людей.
     Увидев вернувшегося товарища, к Кравченко подбежал его товарищ и второй номер по противотанковому ружью   Славка Терещенко.
- А то, кто был? - спросил Василия товарищ.
- Это мои родители, - задумчиво ответил Василий, понимая, что он не вправе осуждать выбор своего отца. Для себя он решил, что матери ничего об этой встрече писать не будет.
     Через три дня полк, в котором служил Василий Кравченко, был направлен на передний край, для усиления обороны на данном участке фронта.
     А еще через пять дней автомобиль, в котором ехал командир обмывочно-дегазационной роты капитан Борисов Игорь Григорьевич и сержант Кравченко Дмитрий Григорьевич, на   лесной дороге в тылу своей армии попал под автоматный огонь разведывательной группы немцев. Водитель автомобиля, смог вывезти   машину из-под обстрела.   Когда водитель привез раненных офицера и сержанта, которые были без сознания, на ближайший контрольно-пропускной пункт, на место обстрела по тревоге было направлено подразделение войск по охране тыла.  Обследовав территорию лесного массива в районе перестрелки, подразделение вступив в огневой контакт с диверсантами, уничтожило пятерых.
     Людмила Михайловна Ленская о тяжелом ранении Дмитрия узнала, когда ей сообщили, что в госпиталь привезли двух тяжело раненных. Она прибежала в приемный покой госпиталя и там с ужасом увидела его, совсем недавно веселого и жизнерадостного, а сейчас   лежащего без сознания на полу на санитарных носилках. Его гимнастерка на груди была вся пропитана кровью, лицо Дмитрия было белым как лист бумаги.  Рядом с ним   на полу на носилках   лежал без сознания капитан, Людмила его знала, это был командир обмывочно-дегазационной роты, где служил Кравченко. У Ленской   от отчаяния и ужаса все внутри занемело, перехватило дыхание.  Но она врач, в опасности близкий ей человек и Людмила, взяв себя в руки, дала команду медперсоналу кивнув на Дмитрия, -
- Срочно в операционную.
Но когда к лежащему на носилках Кравченко   подошли санитары, чтобы перенести на операционный стол, он был уже мертв.            Похоронили сержанта Кравченко Дмитрия Григорьевича на следующий день на городском кладбище.  На могиле установили скромное надгробие с пятиконечной звездой. Еще на одну обездоленную и несчастную женщину в этом мире стало больше.
 Спустя годы, Булат Окуджава   напишет свою песню, которую с болью будут слушать бывшие фронтовики
А ты с закрытыми очами
Спишь под фанерною звездой,
Вставай вставай однополчанин,
Вставай вставай однополчанин,
Вставай вставай однополчанин,
Бери шинель пошли домой,

     Через месяц госпиталь передислоцировали следом за наступающими войсками.  Капитан медицинской службы Ленская Людмила Михайловна, весь вечер перед   отбытием   к новому месту дислокации, просидела возле могилы Кравченко. Она прощалась с любимым человеком, их счастье было очень коротким, как и человеческая жизнь на войне.
      Через тридцать лет после окончания войны, прах Дмитрия Кравченко будут перенесен в братскую могилу в центре   города.

7.
     Пришел победный май. Закончилась Великая Отечественная война. Василий Кравченко вернулся домой в свою Грушеватку после нескольких тяжелых ранений и всю свою оставшуюся жизнь посвятил сельскому хозяйству, делу дедов и отцов. К сожалению, подорванное на фронте здоровье напоминало о себе постоянно и в шестидесятилетнем возрасте   Василий скончался.
     Лихой фронтовой разведчик Иван Кравченко всю послевоенную жизнь отдал воинской службе. Ушел в отставку в звании подполковника танковых войск. По злому року судьбы, фронтовик, который прошел всю войну и много раз смотрел смерти в глаза погиб под колесами автомобиля лихача.
     Братья – фронтовики встречались каждое 9-е мая и после тоста за Победу, обязательно поднимали свои рюмки за отца сержанта Кравченко Дмитрия Григорьевича. Сын Василий до конца своих дней хранил тайну о фронтовой любви своего отца.
     Анна Михайловна Кравченко пережила тяжелые минуты получив похоронку на мужа, а затем на сына Василия.  Когда младший сын, весь   израненный, на костылях постучал в дверь родного дома, для   Анны это был самый лучший день в ее жизни.  Ей захотелось жить дальше, радоваться новой мирной жизни.  Она дожила до двадцать первого века, пережив на несколько лет своих сыновей.
     Отстроилась после тяжелой войны село Грушеватка и уже сеют хлеб на полях    колхоза «За мир» дети бывших фронтовиков, а в школе учатся внуки фронтовиков, которые не знали ужасов войны.      Не осталось уже в селе людей, которые бы помнили   первого председателя одного из первых колхозов времен коллективизации Кравченко Дмитрия Григорьевича.    Но живут на свете   его   внуки и правнуки и они идут в строю Бессмертного полка с фотографиями   деда и отцов, и   садясь за стол 9-го мая, в день Великой Победы, они поднимают первый тост за фронтовиков Кравченко.