Отражение в зеркале. 55. Покаяние

          Зинаида тосковала. Уединившись в маленькой полуподвальной комнатке для прислуги, она то часами сидела уставившись в пустоту, то металась по крошечной комнатушке подобно угодившему в капкан зверю. Три шага туда, три шага обратно, снова и снова, пока выбившись из сил, не валилась на узкую кровать. Будто мертвая лежала она, уставившись застывшим взглядом в потолок, на белизне которого, то возникали, то пропадали, сменяя одна другую призрачные картины. Юный, смеющийся Петр. Мрачный, с кривым шрамом на щеке - таким увидела она Петра впервые после долгой разлуки. Сраженный пулей, истекающий кровью на поле боя...  И бесконечно повторялась картина, от которой стыло сердце - потерявшего сознание Петра увозят из этого, ставшего для нее ненавистным дома. А она...
     - Я даже не вышла проводить его, - терзало ее душу запоздалое раскаяние. Сон не шел, и не было ей успокоения. Мозг назойливо сверлила неотвязная мысль – как теперь с этим жить? Как? Хотелось ей остаться в доме Петра, но она не была даже его вдовой. Она была никем. Сразу же после смерти Петра откуда-то появились его неизвестные родственники. Даже не седьмая, а, наверное, двадцатая вода на киселе. О присутствии в доме Зинули тем более не могло уже быть и речи.
     Она чувствовала себя потерянной, никому не ненужной, забывала поесть, теряла силы. Тоска не давала дышать, ей не хотелось жить.
Все чаще стала являться соблазнительная мысль - покончить со всем этим мучением раз и навсегда. Однако каждый раз что-то удерживало ее на самом краю. Каждый день, по многу часов она стала просиживать на могиле Петра. Ей казалось, что душа его витает с нею рядом, почти физически ощущала она ее незримое прикосновение. Зинуля плакала, разговаривала с Петром и едва не сошла с ума.
Незаметно подошли сороковины. И она решила, что уйдет к Петру именно в этот день, последний день пребывания его души на этой земле.
     Она не ушла. Дед Серега удержал ее от непоправимого шага, как когда-то удержала и его самого Анна.
     После разговора с дедом Зинуля позвонила Борису и попросила его приехать. Весьма удивленный столь неожиданной просьбой, он долго колебался. Ему совсем не хотелось видеть эту капризную дамочку, изрядно потрепавшую ему нервы и ставшую, как он считал вкупе с Андреем, причиной смерти Петра. Но затем, поразмыслив, он все же сменил гнев на милость,  однако решил не сдаваться сразу и не вестись на ее уловки. А что они будут, он не сомневался. С тем и отправился к ней.
     Зинуля встретила его на пороге своего роскошного особняка. Была  она одета во что-то черное, бесформенное, бледна и небрежно причесана.
При виде ее исхудавшего лица и какого-то отрешенно-потерянного взгляда, сердце Бориса пронзила вдруг острая жалость, за что он не преминул тотчас же себя мысленно обругать слабаком.
     - Боря, - почти шепотом, не поднимая глаз произнесла Зинаида, - я виновата перед тобой. Прости, если можешь... Ты столько делал для меня, ты поставил меня на ноги, а я...
     - Перестань, - сухо ответил он, - я врач, и делал то, что должен был делать. Но ты ведь не об этом хотела поговорить, так ведь? - продолжил он с кривой усмешкой.
     - Так, - подняла она на него глаза, и в глазах этих была такая смертная тоска, что по коже Бориса поползли мурашки. Он собрался было что-то сказать ей, но издав какой-то нечленораздельный звук, только сглотнул и сконфуженно умолк.
Повисла долгая пауза.
     - Господи, - изумленно глядел он на Зинулю, - как же она сейчас красива...
Не было больше в ней той прежней, пошлой и пышной красоты. Что-то необъяснимо прекрасное проступило в ее некогда пышущем здоровьем, а теперь бледном, с заострившимися чертами лице. Ее глаза излучали сейчас такой трагический, потусторонний свет, который доводилось видеть ему только на лицах святых изображенных на полотнах великих мастеров и, быть может, еще на иконах.
     - Да что это я...  С ума сошел! – тут же одернул он себя. - Тоже мне, нашел святую!
     - Так что ты хотела мне сказать? Зачем звала? – тон его был недоброжелателен и сух, только голос невольно дрогнул. Чтобы скрыть это, ему пришлось притворно закашляться.
     - Помоги мне продать этот дом. Пожалуйста.
Борис озадаченно уставился на Зинаиду. Он ожидал, чего угодно, но только не этого. По правде говоря, он думал, что она станет упрашивать его вернуться, снова переехать к ней. А он, поломавшись для виду, после долгих уговоров, так и быть согласился бы. Дом у Зинули уж очень хорош, да и сама она...
Много лет прошло с тех пор, как оставив свою квартиру бывшей жене, он мыкался по опостылевшим  офицерским общагам. Шестой десяток недавно разменял, пора бы уже и найти себе постоянное пристанище. А капризы... Он по-прежнему самонадеянно верил, что сможет укротить строптивицу при помощи кнута и пряника. Но дело приняло совсем неожиданный оборот.
     - Продать? Этот дом? А ты куда же?
     - Мне много не нужно. Для меня найдется маленькая комнатка в Центре. Дед Серега там теперь завхоз, буду при нем помощницей, кажется, должность эта называется ”сестра-хозяйка”.
     - Но твой дом стоит очень, очень много денег. Ты могла бы...
     - Не могла бы, – жестко перебила она его, - Жить я здесь не хочу. А деньгам за эти хоромы мы с дедом Серегой придумали очень достойное применение.
     - Зина, подумай. А если что-то пойдет не так? Если Центр закроется, что ты...
     - Не о том ты сейчас, Боря. Не о том.
Борис глядел на нее и все не мог поверить, что перед ним та же самая капризная, скандальная и самовлюбленная красавица, которую он про себя окрестил пустой и корыстной бабенкой, “барынькой”. Он понял, что совсем не знал ее. Да и Андрей не знал. Это ведь с его подачи  Борис стал за глаза называть ее обидным словом - “барынька”.
     - Боже ты мой... Я что, дурак? Старый, слепой дурак! - угрызался он, вспомнив как часто упрекал его Андрей в ”толстокожести” и в том, что судит он, Борис, о людях поспешно и поверхностно, совершенно не стремясь разглядеть истинную их суть.
     - Да что уж... Друг мой проницательный и сам видел в Зинуле только витрину, - пробормотал Борис, пытаясь подсознательно оправдать себя хоть чем-то.
     - Ты ведь врач, обязан быть психологом, - наставлял его Андрей.
     - Я травматолог. Мое дело кости до кучи собирать, травмы лечить, связочки, сухожилия, массажи всяческие практиковать. А в душу лезут пусть психиатры да болтуны психотерапевты. Мне это зачем? Ты же знаешь - я в своем деле настоящий ас, - шутил он в ответ. И был прав – в своем деле он был лучшим. После тяжелейших ранений или катастроф ставил на ноги тех, кого все другие готовы были признать безнадежными инвалидами. Не всех - не Бог ведь, но очень многих.
     - Да... Ас нашелся! - Вспомнив дни проведенные рядом с Зинаидой, он ощутил жгучий стыд. – Ты хоть себе признайся, ас, что на дом шикарный польстился, жизни захотел легкой. Еще и красавица такая под рукой. Чуть в альфонсы не угодил. А еще посмел судить ее... И, главное, как оправдывал себя! Дескать, довольно уже наскитался по горячим точкам да офицерским общагам, пора бы и в довольстве пожить - старость не за горами. Так чем же я лучше нее? А она оказывается детдомовка... Вот откуда эта круговая оборона и глухая защита.
А кто я? Приспособленец и солдафон. Какой стыд... Но как же смерть Петра изменила Зинаиду... Она, оказывается, любила его. А меня отталкивала своими капризами, да якобы невыносимым характером и постоянными недомоганиями. И своего добилась - дошло до меня наконец. Господи, ведь я ушел даже не долечив ее. Какой там врачебный долг - самолюбие у дурака, видите ли, взыграло!
В эту минуту Борис стыдился и ненавидел себя.
     - У меня есть знакомый риелтор, - наконец нарушил он затянувшееся молчание. Завтра утром я привезу его.
Забыв попрощаться, он резко развернулся и вышел вон.
_____________
Продолжение http://proza.ru/2020/05/23/1578
Предыдущая глава http://proza.ru/2020/05/23/865