5. Рэй Игноранд. Игра Боттичели

Автор:   Рэй Игноранд



          От себя не убежишь. Не помню, кто это сказал. Возможно, я сам это выдумал только что. Вряд ли, конечно, но... Я ведь пытался, честно пытался. Я должен был стать лучше, я... Хм-м... Простите, Док. Давайте с самого начала.

          Начало – важнейшая часть повествования. Ты можешь запихнуть в середину любую ахинею, а концовку превратить в нелогичную мешанину, но начало... У любой хорошей истории есть цепляющее начало. Криминальное чтиво, Гарри Поттер, Библия. И ты знаешь эти истории, они затёрты до дыр, но... «Ты волшебник, Гарри»; «И увидел он, что это хорошо»; «Если из вас, пидоров, кто-то дёрнется, всех перестреляю, мать вашу!». Бесценная классика.

          Какое же начало может быть у истории, в которой замешан Бенджамин Робертс? Возможно, он опять купался в канализациях Парижа в поисках очередной пропавшей реликвии? Нет. Он завязал с этим. Он всё ещё говорит о себе в третьем лице, но с приключениями он завязал. С этого начинается история? Может, лучше начать с чего-то релевантного? Чтобы сразу задать темп для истории. Тогда всё завертится в тот вечер, когда я получил его. То, что в любой истории назовут макгафином. Ну, вы знаете, что это... Хотя, нет, я зарёкся использовать эту фразу. Это так неправильно – заставлять вас чувствовать себя глупее, если вы этого не знаете. Хотя, знать бы следовало, и... Не важно.

          Значит, решили? История начинается с того, что по почте я получил тонкий блокнот с толстой кожаной обложкой? Нет, я не могу так. Раньше бы начал так, но сейчас не могу... Да, я должен начать с совершенно другого. Центрального персонажа всей истории. Всё началось с неё...


АКТ I. ОТРИЦАНИЕ

          Ребекка Стилман устроилась в Принстонский университет в начале года. Сгустилась из Нью-йоркского смога, пять футов математического образования и два дюйма кентуккийского акцента... Это было что-то. Луч света, вырвавшийся из чёрной дыры; глоток свежего воздуха в газовой камере. Я помню нашу первую встречу в кафетерии. Если я был подобен бесплодной земле, то она – небу. Как на закате над морским горизонтом. Пышное русое каре, будто чистейшие облака; ноги, словно гладкий ослепительный штиль; поношенные босоножки… ну, пусть будут подводными камнями. Я уже тогда был похож на забытого актёра, упавшего на второе дно; моей щетине позавидовали бы лесорубы, а моим глазам – чёртовы хиппи. А пиджак... Мой пиджак, купленный на аукционе «Провальные фильмы и их реквизиты». Во что он превратился? Помятый, смоченный дешёвым одеколоном. Ужасное зрелище (а ведь он помнил съёмки четвёртого Индианы Джонса!).

В тот день она взяла салат из шпината. А я – её сердце... и сливовый пирог. Про сердце я узнал не сразу; что пирог был несвежим – тоже. В тот день, рассказывая невпечатлительному коллеге о своих недавних итальянских приключениях (достойных экранизации с Джеймсом Франко в главной роли), я так увлёкся, что потерял слушателя, но приобрёл другого, другую. «Продолжайте!», услышал я голос сзади. Да, взял я далеко не внешностью. Взял тем, от чего пытался убежать, и теперь плачу за это... Но я забегаю вперёд; вернёмся к майским событиям. Тогда я... поменялся.

          Я окрылился, привёл себя в порядок. Впервые с тех самых событий в Риме. На лекциях я вёл себя, как школьник, поглядывая на часы в ожидании встречи. Иногда вспоминал, что я преподаватель, и отменял занятия. А потом мы уединялись, она начинала разговор фразой: «Вы остановились на...» и я, не стесняясь, открывал ей новый мир, полный тайн, адреналина и не всегда логичных моментов. Всё в самых сочных деталях, кроме кое-каких... не для протокола. Эй, Док, тогда в Париже у меня не было выбора, это не делает меня... [врачебная тайна]!

          Ребекка восхищённо молчала, изредка моргала, прожигая меня озабоченными зелёными глазами, и молила: «Прошу, ещё!». А когда рассказ заходил о шифрах и головоломках – она едва успевала отращивать ногти. «Я знаю, как это решить!», вырывалось из неё до того, как я давал ответ; она извинялась и смиренно слушала дальше. В эти моменты между нами парило нечто, противное школьникам и раковым клеткам... Химия вступила в дело. И поразила нас. Так поражают твиты Трампа, так... поражает весь Твиттер, в принципе. Но с противоположным знаком.

          Это были самые... сладкие недели в моей жизни; если бы их можно было растопить, хватило бы на две бутылки кока-колы. Эх... я летал, словно девятиклассница, за которой ударил главный футболист школы... Но... Да, в этой истории есть «но»...

          Какое-то время спустя я начал чувствовать себя девятиклассницей, за которой неустанно плетётся назойливый первоклассник. Две не лучшие аналогии подряд, Господи... И вот уже яркая подростковая химия растворилась, как головы врагов мафии растворяются в серной кислоте – бесповоротно. Раздражение выскочило, как выскакивают прыщи на лице за день до собеседования. Я приобрёл не слушателя, а фанатку, чья симпатия ко мне прогнила нездоровым влечением, как к единственному мужчине на Земле. В итоге я забыл, что такое покой. Мне приходилось проводить перерывы в туалетных комнатах. Но даже там меня настигала... она.

          Ребекка была везде и всегда.

          На летние каникулы она уехала в Сирию. Я вздохнул с облегчением... Не в том смысле, Док. В качестве волонтёра, помогать нашим войскам с шифровками ИГИЛ. Каникулы прошли. Я вернул прежний вид Брендона Фрейзера, одна когорта неблагодарных студентов сменилась другой, а Ребекка... Что же, сделаем небольшой монтаж и переключимся на наш макгафин.

          Итак, наши дни. В кадре скромный двухэтажный дом профессора семиотики на полставки, по адресу «Вечнолиберальная аллея, 23». А сам профессор попивает лимонную «Нести», валяясь перед прошлогодней «плазмой». И о чём-то думает. Не могу вспомнить, о чём именно; наверное, как всегда – много и мимо... Кого  я обманываю? Я думал только об одном: что мне делать с этим чёртовым обещанием, данным в новогоднюю римскую ночь? «Больше никаких приключений!». Я находил отдушину, делясь ими с Ребеккой, но эта страсть выгорела и оставила меня наедине с самим собой, с этим убогим лицом в отражении. Иногда мне казалось, что оно переставало быть частью меня, приговаривая: «Посмотри, на кого ты похож... С ложью жить нельзя».

          Я соглашался. Не всегда. У нас бывали перепалки, но ничего не менялось... Я часто думал о суициде... Не знаю, почему я это сказал, Док. Если я буду отвлекаться на подобную ерунду, не берите в голову.

          Значит так. На фоне вещают вечерние новости. Что-то о погоде, политике, и по традиции – убийство дня. «Сегодня мир попрощался с очень известным в малых кругах куратором “Национальной  галереи искусств” в Вашингтоне, Линдоном Миллером. Его нашли мёртвым в заброшенном доме на окраине Мельбурна. Что он там делал, как там оказался, и почему мы освещаем эти новости, а не проблемы на ближнем востоке – расскажет наш специальный корреспондент». Последнее я, кажется, добавил от себя.

          И как только на экране появился специальный корреспондент, в дверь позвонили. «Это Джон», сказала искривлённая голова по ту сторону линзы. Джонни Джонсон... Недавно переехал из Вермонта, по его словам. Гладковыбритый блондин среднего роста, средней комплекции, средней надоедливости. Последний, помимо меня, настоящий демократ на «Вечнолиберальной аллее». Я мог бы назвать его моим единственным другом за прошедший год. Он приходил за дрелью, мы перебрасывались двумя фразами, я одалживал дрель. Крепкая мужская дружба.

          В этот пасмурный вечер он попросил у меня насос для шин. И в этот пасмурный вечер я мог бы попрощаться с ним, как и в предыдущие дни, но... Я спросил: «Можно ли отпустить прошлое?». Джонни призадумался. Я тоже. Жить, как... Германия? Она вырвала не самые белые страницы и чувствует себя вполне комфортно. Джон предложил «вариант по-российски». Хм... Врасти в землю, стоять на своём. Танцевать, как будто никто на тебя не смотрит. Возможно ли это? Я подвергал опасности других, я действовал нерационально... Но с тех пор я так и не уверил себя, что делал что-то «не так». И при этом хочу, чтобы это было «не так»... И не хочу – тоже.

          Джон молчаливо постоял. «Тебе нужен психотерапевт», ответил он, добавив кривую улыбку. Мы посмеялись. И тут Джон сам задал вопрос: «А как ты думаешь, смерть  – это конец?». Я не знал, что ответить, Док. Я и сейчас не знаю... К чему я это всё? Я обещал кожаный блокнот. И я получил его в тот же день ближе к полуночи.

          Чтобы вы понимали сразу, Док: я не просто так упомянул новости. Обычно такой способ экспозиции – отрыжка ленивого сценариста. Вот репортаж, вот звонят в дверь, и вот она – завязка. В моём случае между вторым и третьим прошло несколько часов. Конечно, можно было бы вырезать Джона и перейти к самому ценному, но... Нет ничего более ценного, чем последний друг-демократ в округе. Но мы ещё к этому вернёмся.

          Я уже разжёг камин, откупорил свежую «Нести», умостился на диване, и подумал было, что так и закончится день. Но почтальоны считают иначе. Особенно – сюжетно важные почтальоны. Хотя я могу простить всё, если за посылку платит отправитель. Так и случилось. Но не успел я обрадоваться; одна деталь погасила во мне все хорошие чувства и на секунду поселила невнятную дрожь  – единственное горящее окно в доме напротив, которое потухло от моего взгляда. Я не сообразил тогда от утомления, чей это дом... Интрига? Я забыл об этом сразу, как закрыл дверь. И вам советую.

          Теперь на столе перед камином лежала миниатюрная коробка с наклейкой «СРОЧНО!». Я долго прожигал её взглядом.  Очень... долго... Зачем я тяну интригу, ведь вы и так уже знаете, что в коробке. А вот и нет! Кроме блокнота там было... немного пыли. Сухие, мельчайшие частицы телесного оттенка. Потерпите, это будет важно позже, если я не забуду об этом.   

          Тетрадка напоминала средневековую книгу алхимика, прямиком из пыльного архива Ахена. Плюс ещё магнитная защёлка с контурами Статуи Свободы. А внутри – ничего, белый лист, и ещё, и ещё, и ещё... Это что ещё за шутка? подумал я. Очевидно, что я, ведь больше там никого не было. Только я, пустой блокнот и трескучий костёр. Ну что за розыгрыши? Я швырнул тетрадь, надеясь попасть в камин. И если бы я не промазал, этой истории, быть может, и не было, чему я был бы только рад.

          Блокнот облокотился на железную решётку, лицом к лицу с огнём. Если бы у блокнота были локти, а у огня – лицо. И что вы думаете? Раскрытые, как гармошка, страницы зачернели. На них начали проступать символы, линии. Я встрепенулся. Это были ноты. Я не держал в руках ничего связанного с музыкой со школы. Я был барабанщиком в перспективной рок-группе. Не спрашивайте, где её члены сейчас.

          Побоявшись, что бумага вспыхнет от огня, я отыскал в кладовке старый утюг и занялся тем, чем давно не занимался... Проявлением невидимых чернил... Ну, и глажкой тоже. И тут я почувствовал нечто потустороннее. Взывающее эхом церковного хора. К нему подключился орган, затем – несколько скрипок, и собранный оркестр вскружил мне голову. Я держал утюг, который гладил тетрадь, которая могла таить неизданный ранее этюд величайшего композитора! Моцарта, Бетховена или... Моцарта! Представьте себе. На чердаке обветшалой европейской часовни некий счастливчик находит уникальную партитуру. За ним охотятся алчные авантюристы. И ему ничего не остаётся, как переписать симфонию, а оригинал… сжечь! Вау, звучит невероятно! Именно что.   

          Это был не Моцарт. Страница за страницей, пометки за пометками, я понимал, что это... очередная головоломка. Боги... Почему именно сейчас? Всё равно, что подкинуть наркоману в завязке пачку героина. Да ещё какого! Итальянская живопись Ренессанса – есть; что-то про коварные делишки католической церкви – есть... Музыка – причём тут музыка? И, само собой, величайшая тайна в истории! И тут я внимательно присмотрелся к коробке. «Отправитель: Инкогнито. Австралия».

          Я сложил два и два. Да это же джек-пот! Сбрендивший старик изучает труды Возрождения и находит в них скрытые послания. Кто-то не хочет, чтобы они были опубликованы. На Миллера охотятся. И убивают. Но за секунду (для саспенса) он успевает отправить все свои наработки... мне? Ему самому не смешно? Ну да, он мёртв. Но я? Зачем я ему? Он хочет, чтобы я продолжил его дело? Смотался в столицу и раскрыл секрет тысячелетия? И снова подставил под пули себя и других? Нет, спасибо, мне это не нужно. Я не просил об этом. Всё. Точка. Иль финале. Нот кольпэволе, востро онорэ!

          И знаете что? Знаете? Нет, ну вы никогда не догадаетесь, что произошло через минуту. Гробовая тишина плавно впитывает мои терзания; быть или не быть! Сорваться, как в последний раз, или сопротивление недобрым мыслям оказать? Нагнетённую атмосферу разрезает телефонный звонок. Алло? «О, Бенджамин! Это Ребекка. Нас отправляют на конференцию в Вашингтон. За счёт института. Поезд завтра вечером».

          За счёт института... Ну, вы понимаете... О, ну ты и мудак, Робертс.


          АКТ II. НЕНАВИСТЬ

          Спасибо, что прервались на туалет. «Нести» не даёт шанса просохнуть. Продолжим...

          Вы не поверите, но я побрился. И погладил пиджак. Это напомнило мне о былых деньках. На душе сразу стало приятнее. А потом я ужаснулся. Как легко связать навязчивые идеи и какой-то предмет, превратив его в символ. А я ведь, если что, специалист по символам! И вот что скажу. Пиджак не должен быть символом. Пиджак должен быть пиджаком. Но вы имеете дело со мной, так что...

          Ночью я почти не спал. Боялся, что во сне ко мне явится призрак прошлого и начнёт упрекать меня. Но ведь то, что я еду в Вашингтон, ещё ничего не значит! успокаивал я себя. Так ведь? И зависело ли это только от меня? Моей спутницей выбрали Ребекку. Ничего хорошего это не сулило. Хотя... я не видел её три месяца. Она могла измениться...

          «Мистер Робертс! Представляете, Вашингтон! Как бы вам снова не наткнуться на заклеймённый труп в Белом Доме и кучку иллюминатов!». Хах... Бля-я-я...

          Но выглядела она по-прежнему превосходно. Белая шёлковая блузка с протестантским вырезом, синяя юбка до колен... Босоножки... Добавился лёгкий южный загар, словно тепло последних лучей скрывающегося солнца. Теперь картина морского заката была закончена; можно поставить в рамочку и показывать гостям, хвастаясь единственным, но незабываемым отпуском. О, это действительно им будет.

          Как бы там ни было – [звук сёрбанья] – ближе к делу. В девять вечера я и Ребекка встретились на перроне Нью-йоркской «Пенн Стейшн», нам был обещан ночной экспресс «Асела» компании Амтрак. И я мог бы поговорить про их ценовую политику и “лучшую в мире” логистику, но я не заплатил ни цента, так что промолчу. Зато самый быстрый поезд аж на двух американских континентах. Свыше двухсот километров в час. Приятный синий дизайн. Вагон-ресторан. Автомат с водой и «плазма» в каждом вагоне. Есть даже раздельный приём мусора! И... э-м-м... Сиденья очень неудобные, обшивка жёсткая, отделения для багажа вот-вот раздавят тебя, словно опускающийся потолок из «Храма Судьбы». Три часа перетерпеть можно, а именно столько предполагалось ехать...

          Как вы понимаете, Док, слово «предполагалось» я выбрал не просто так. Кое-что случится, как только мы въедем в Нью-Джерси. И этот поезд на ближайшие несколько часов станет сущим кошмаром, несущимся в отдельном измерении (не в обиду Нью-Джерси). Поэтому я сразу пройдусь по его главным пассажирам, чтобы больше к этому не возвращаться. Почему главным? На деле, их всех было не так много, это удивило меня. На весь поезд – двадцать-тридцать. И это в выходной день. Но шестеро из них нам далее понадобятся. Их лица я чётко выделил, пока мы пробирались через весь состав к нашему третьему вагону. Просто Ребекке захотелось понажимать сенсорные кнопки.

          Кого только не встретишь в бизнес-классе. Загорелый житель Уолл-стрит; к тому же, трампист. Ярая католичка прямиком из книг Стивена Кинга, на вид – мексиканка. Уфолог, это вся характеристика. Задумчивый дизайнер с татуировкой на запястье и одним очень важным заданием. Лысый вождь племени апачи... я шучу, просто какой-то индеец с чёткой политической позицией. Ещё проводник – чернокожий толстяк с дефектом речи... И мы с Ребеккой.

          Топ-сет стереотипов под одной крышей. Комфортно маринующиеся в своих ареалах обитания, но готовые поубивать другу друга, встретившись вместе – разные социальные и экономические слои. Романтика, Док. Сдаётся, в литературе такого ещё не было; я бы даже продал роман, будь я Дэном Брауном. И хоть мы разные, но хотя бы на три с лишним часа – мы Америка. Несёмся на запредельных скоростях. Попиваем порошковые соки. Травим старые шутки. И, в конце концов, расходимся по своим делам... Я отвлёкся. Мы уже заняли наши места.   

          Ребекка взволнована и неумолкаема. Я её не слушаю. Тереблю корешок блокнота, который чудесным образом оказался у меня во внутреннем кармане пиджака. О, кто его туда положил?! Я ведь выкинул его перед тем, как выйти из дома! Дьявольщина какая-то!.. Ненавижу себя.

          И вот. Огни города уходят за горизонт, мисс Стилман отлучается в уборную, я достаю наушники и стараюсь уснуть под «Анфоргетебл» Нэта Кинга Коула... А дальше начинается настоящая чертовщина. Мою медитацию прерывает телефонный звонок от неизвестного абонента. Я не спешу ответить; надеюсь, отцепится... Не отцепился.

          Я сдался и услышал низкий неестественный голос: «Мистер Робертс, не желаете сыграть в игру?». В этот момент я понял, что до Вашингтона мы не доберёмся. В сюжете возникла неизвестная, но предполагаемая переменная. Дамы и Господа, наш антагонист. Это был лишь вопрос времени, когда в игру вступят таинственные силы, связанные с этим проклятым дневником. Сила сказала «желаете», но имела в виду «у вас нет выбора». Я, конечно же, возмущался, стоял на своём, но аргумент «Один из пассажиров умрёт, если вы не будете выполнять мои условия» сработал безотказно. Хотя я даже не знал, блефует ли он, может ли это вообще? Я не стал об этом думать, просто... встал.

           Первое задание голоса показалось мне глупым. «В этом вагоне ещё пять человек. У всех в руках дешёвое чтиво. Но только одно познакомит вас с адом. Назовите его». Время пошло, хотя голос не сказал «сколько». А это заставляет изрядно понервничать. Я ему что, персонаж Лиама Нисона? Подобной ерундой я ещё не занимался!

          Но, эй! На кой чёрт тогда мне голова? Она всегда выпутывалась, и заодно брала с собой это запущенное тело. Я принялся думать. Пассажиры читали «Богатого папу...» Киосаки, «Проклятое Дитя» Роулинг, «Оттенки серого» уже не помню кого. Каждая из этих книг могла бы познакомить читателя с адом, но... Одну я так и не увидел.

          Человек, скрывший её, сидел у выхода и напряжённо молчал. Это был сервис-дизайнер по имени Феликс. Хотя, по мне, его работу следовало назвать «бизнес-детектив»: рейтинги «Аселы» провисли, пассажиры теряют энтузиазм к скоростным поездкам, наш Феликс отправляется на расследование – кто или что убивает прибыль (вот, что действительно стоит расследовать, а не эти ваши Боинги!).

          Откуда я это знаю, чёрт возьми? Мне стоило только заговорить с ним, ещё и ответить на пару вопросов! А я не лучший объект для интервью; особенно, когда тикают невидимые часы.

          Феликс поставил всё на неудобные кресла. Ещё бы! Тут и к дизайнеру не ходи... Дизайнеру... И тут во мне что-то щёлкнуло. Контекст уже в открытую плевался подсказками. Я перебил моего пылкого собеседника и сам задал пару вопросов. Здесь в дело вступила моя непревзойдённая актёрская игра; я сделал вид, что мне хочется узнать о его деле, источниках творческой мысли. Слово за слово, интерес за интересом, и – БУМ! На складном столике перед Феликсом появляется журнал «Гении Возрождения», на обложке которого красуется Сандро Боттичелли, который написал иллюстрацию к «Божественной комедии» Данте, который...

          Да, это была «Бездна ада», одна из визитных карточек итальянского живописца.

          Я доложил голосу. И в этом было задание? Как оказалось, это была лишь разминка, проверка на знания. Представляете, проверяли меня! Антагонист довольно замычал и попрощался до следующих указаний. Ребекка вернулась из уборной.

          Я пытался подобрать слова, но в итоге спросил её в лоб: «Послушайте, что бы вы делали, если неизвестный злодейский голос приказал вам выполнять странные задания? Чисто гипотетически». Она почесала запястье (это почему-то вызвало у меня мурашки) и ответила: «Хм-м... Я бы вызвала полицию. Хи-хи... Но вы же знаете, как это бывает. Если на кону стоит нечто важное, мне бы пришлось идти у него на поводу». Вариант с полицией мне понравился больше... На миг промелькнула мысль, что это дело рук Ребекки и программы по изменению голоса, ведь так удачно совпало её отлучение и... звонок. Ох уж эти профессиональные розыгрыши.

          Но эта теория лопнула, как воздушный шар слишком самоуверенного мальчугана. Лампы в вагоне зажмурились на десять секунд, оставив нас в темноте и с дешёвым театральным эффектом. А когда кислотный свет вновь ударил мне в глаза, на экране широкого монитора (который висел под потолком) возникло изображение.

          Телефон завибрировал. Руки Ребекки, тонкие и гладкие, я чётко видел сложенными на столике. «Если она не проходила курсы телепатии, то и дальнейший разговор будет не с ней», подумал я и принял звонок.

          «Вы, как я вижу, хорошо знакомы с Боттичелли. Эту картину вы тоже узнаёте?», спросил голос. Картину на экране я узнал мгновенно. Висевшая в покоях семьи Медичи, вдохновлённая строфами Лукреция и Овидия, открывающая портал в сады Гесперид... Простите, зачитался Википедией... Шучу-шучу... Не сейчас...

          «Весна» всё того же художника. Вторая, после «Тайной вечери», моя любимая картина. Глубокая, с идеальной композицией и чёткой ритмикой, сходка древнегреческих сущностей. И какое задание? «Найдите в ней то, что другие обычно упускают». И всё. Ни времени. Ни подробностей. Я хотел выругаться, но связь оборвалась.

          Ребекка сидела в недоумении. «Что с вами?» спросила она и тут же обомлела: «Бог мой! Это не гипотетически. Это оно? Одно из ваших дел?!». Одно из моих дел. Так лаконично и так... неправильно. Мне стало дурно. «Должен ли я втягивать её в это? Но она же не отвяжется... А эти люди? Их жизни теперь зависят от меня», мысли неслись быстрее поезда. Как бы мне хотелось, чтобы этот вояж оказался симуляцией в каком-то компьютере, а меня заменил Джейк Джилленхол. О, как бы хотелось... Но...

          Но история уже написана, я её просто рассказываю. Что же я сделал? Всё верно, я смирился: принял условия игры, откинул рефлексию, заткнул внутренний голос. В данный момент это всё не имело значения. Имело значение только безопасность пассажиров поезда, и кому как не мне стоило примерить образ крутого профессора, спасти день и забрать хлеб у правоохранительных органов? Да! Мы должны были победить. Мы – это я... и Ребекка... Я ей всё рассказал. А что, Док? Её подкованность в шифрах была неоценимо важна здесь. И как правильно она заметила: «Если это только начало, оно ужасно затянулось». Лучше и не скажешь...

          Итак, игра началась. С одной стороны картина из цветов, с другой – из вопросов: какую роль здесь играет таинственный голос? как он связан с мёртвым куратором? какую коварную организацию возглавляет (он или его начальник)? почему выбрал формат «кражи интеллекта»? Да, в любом моём деле, в том или ином виде, был момент, когда злодеи исполняли это – заставляли конкурирующую компанию (меня) проделывать всю грязную работу за них. «Почему бы им просто не украсть дневник, зачем эти фокусы?» подумал я... бы. Но нет, таким вопросом я не задался; другими – тоже. Я просто нырнул в неукротимое течение страсти и принялся изучать дневник вместе с моей спутницей.

          А изучать было что! Первая страница встречала нас кривым наброском, в котором я с трудом узнал «Весну»; он иссекался наклонными пунктирными линиями. А под ним –  подпись: «Они работали вместе, в разных веках, разными способами». Ну что за дурацкая манера в своём собственном дневнике писать загадками?

          На следующих страницах – ни капли прояснения; только новые ребусы, которые понять без предыдущих было нельзя. «Ключ к гармонии... Оно лежит в основе всего». И снова ноты. Казалось бы, причём тут музыка? Ребекка накидывала свои варианты, она не стеснялась самых нелепых и абсурдных. Она... так напомнила мне себя самого годом ранее. Даже небольшая слеза проступила...

          Я забеспокоился о времени и стал рассматривать картину вплотную (насколько позволял рост). Что все упускают? Какие ещё потайные символы не разгадали? И тут в наши пылкие размышления влезает уже знакомый детектив Феликс. Он посчитал, что у нас... миниквест, развлечение для скучающих пассажиров. Записывай, «Амтрак». Тебе подкидывают идеи!

          Сыщик захотел присоединиться, пораскинуть мозгами: «Это моя любимая тема! После общения с нашими клиентами, конечно». Ага-ага, давай свою позорную догадку и иди дальше думать о креслах. Но тут Феликс выстреливает чем-то настолько простым, что  заставляет поверить в это: «О, должно быть эти яблоки на деревьях – это ноты», а затем добивает: «Представьте, там будет “Весна” Вивальди! Ха».

          В разных веках, разными методами. Неужели? Спойлер: да.

          Тогда я вспомнил фразу ещё одного великого итальянского живописца, Микеланджело Буонарроти: «Хорошая живопись – это всегда музыка». Застывшие мгновений звуки. Затерянные в слоях краски. Как слёзы в дожде. Простите, не удержался.

          Ребекка подхватила идею и сделала акцент на линиях. Вы не поверите, но взгляды героев картины, их жесты... их приподнятые пятки – всё указывало на заветные плоды. Да, пришлось допустить, что это не случайность; дорисовать воображаемый нотный стан... Но ноты мы получили! А когда мы записали их, ох-хо-хо – догадка Феликса заиграла пугающей правдой. Картина Боттичелли хранила в себе музыкальный шифр, который годы спустя будет рвать европейские танцполы Нового Времени – но зачем? И как так вышло, что сюда влез Вивальди? Или же...

          Он не мог влезть в картину, которая была старше его на три века. Возможно, это даже был не он... Только представьте! Было некое тайное братство, основанное итальянцем. Настоящее тайное общество, а не пижоны вроде масонов или студентов Йеля. Настолько тайное, что о нём вообще никто не знал. Да, Сандро следовало позаботиться о маркетинге. И этот... ФЛП от мира конспирологии пытался передать некое утраченное знание... насильно скрываемое знание. Вот так да! И что он сделал? Правильно – скрыл его тоже, но сделал это красиво.  И некий последователь братства расшифровал картину... Видимо, чтобы никто не догадался, ещё и дописал остальные времена года. Но только что это всё давало? спросите вы. Шифр в шифре? Яблоки превращались в ноты, а ноты в... буквы?

          Нить размышлений прервал звонок. Голос требовал ответа. «Это ноты, музыкальный шифр», ответил я. «И что зашифровано?» спросил голос. Чёрт, зачем я вообще упомянул шифр? Голос включил на экране видео – в прямом эфире предстала сверкающая лысина трамписта из соседнего вагона. «У вас минута», сказал голос на громкой связи. Феликс оторопел. Что, теперь это не похоже на обычный квест для скучающих пассажиров? Такой была моя типичная пятница.

          Я бросился к двери, но сенсор не среагировал. Мы оказались взаперти. Хотя, если бы я знал, кем был этот человек на экране, я бы так не переживал... То есть, конечно же, мы должны были спасти его! От чего-то... Выход был только один: расшифровать восьмушки. Что казалось абсолютно невыполнимой задачей за такой короткий промежуток. Дневник бесшумно молчал, я и Феликс молчали, но шумно; поезд ускорился, а время замедлилось. Ребекка затряслась и крикнула в телефон: «Это числа! Он зашифровал в нотах числа». Голос хмыкнул, экран погас, а в двери что-то щёлкнуло. Мы сразу же побежали в соседний вагон... Что это было? Неужели Ребекка ткнула пальцем в небо? И какие ещё числа? Думать, конечно же, было некогда. Нас ждали новые персонажи, которым посчастливилось оказаться в этой сумасбродной игре.

          Соседний вагон встретил нас перепалкой, пожалуй, самого оригинального дуэта в истории. Если, конечно, вы никогда не ездили в поездах. И не смотрели кино. За один столик усадили уже названного плешивого консерватора и цветную наивную католичку... простите за тавтологию. Не знаю, о чём была их светская беседа, но явно не о роли Бога в предвыборной кампании Трампа. Хотя, я точно слышал слова «Кто, если не сатана?!». Так что... возможно, я почти угадал.

          Лысой голове ничего не грозило. Только вечные муки на всех кругах ада, со слов мексиканки, но здесь и сейчас – ничего. Да и что могло? Неужели голос припрятал киллера среди обычных пассажиров? какого-нибудь неприметного старика, который в нужный момент разбавит ядом и без того разбавленный виски? Напротив парочки как раз сидел старик, но неприметным его бы никто не назвал. «Специалист по непризнанному», так он назвал себя сам; раздавал всем в вагоне свои брошюры об «инопланетном наследии». Так сказать, наследил. У нас было время на сумбурный диалог, перед тем, как голос снова дал о себе знать.

          Традиционная пропажа света, и вот на мониторе новая картина – «Рождение Венеры», распознал я моментально. Как и на предыдущем полотне, центральным персонажем выступила античная богиня красоты и плотских утех. Да, у Боттичелли был свой фетиш, связанный с Афродитой. Чем-то она его привлекала, думалось мне до этой поездки. Ох, что же я узнал...

          Новое задание звучало так: «Спросите ЕГО о НЕЙ». Нет, ну теперь это точно казалось издёвкой! Если под «ней» – не трудно догадаться – имелась в виду Венера... то кто «он»? И причём тут музыка?! И... числа. Мне не давали покоя эти пришитые к кобыле числа. Почему голос так легко замял этот вопрос? Что скрывала Ребекка? От вопросов в вагоне стало тесно. Я решил начать с самого простого. И спросил у голоса: «Чего вы добиваетесь?». Он помолчал немного и ответил: «Истины... Мистер Робертс, истина добывается только в страхе. Спросите ваших новых друзей. И да, время пошло».

          Один ответ потребовал ещё десяток, зря я спрашивал. Мои «новые друзья» таращились на нас с Ребеккой, но быстро вернулись к своим разговорам. Я не хотел их задействовать, но длинный язык Феликса (о котором я напрочь забыл) ляпнул им о «телефонном террористе, от которого не скроешься». Да, паника сейчас – то, что нужно.
          Они оказались не такими энтузиастами, как детектив. Трампист приказал позвонить в полицию; католичка неохотно повторила за трампистом, а вот уфолог заинтересовался и спросил: «А что он требует?». И хоть этот вопрос, казалось бы, похож на тот, который я задавал террористу лично, но... Они так разнятся. Он добивался «истины», но требовал это от нас. Эта мысль подсказала мне, что голос не пытался в «кражу интеллекта», он...  он... Я пока не мог понять, куда вели его намерения. А что я мог – это прочесть дневник и выполнить очередной квест, чтобы понять это.

          Помешать мог только звонок в полицию. Ребекка мигом выбила из рук трамписта новый «айфон» и застыла в позе детской непричастности. «Он всё видит!», спохватился Феликс. Я извинился и отвёл Ребекку в сторону. Вопросы требовали ответов. «Почему вы решили, что ноты – это числа?», спросил я. «Это интуиция», ответила она, но сразу добавила: «Или что-то большее. В блокноте была строчка: “Это объединяет наш мир. Это создало нас. Это ключ к гармонии”. Что, если это математика? А музыка – лишь её проявление в физическом мире?». Мне потребовалась пара секунд, чтобы сделать вид, что я понял.

          Трампист одёрнул нас и недовольно рявкнул: «Что всё это значит?». Я честно ответил, что не знаю. Ни то, что предложила Ребекка, ни то, что скрывалось в новой картине. Ни то, что спрашивал трампист. И мне очень захотелось узнать это. Теперь во мне не оставалось ни капли сомнений, ни лужицы лжи себе самому. Именно в этот момент я почувствовал себя тем самым профессором, который год назад рассекал Рим на байке в поисках очень таинственных четверостиший.

          Я похлопал трамписта по щеке (он от удивления застолбенел) и направился к экрану. Меня ждало рождение Венеры. Что о ней говорил дневник? «Богиня света, Творец гармонии». Латиноамериканская миссис Кармоди возмутилась, что мы несём ересь; лысый Джордан Белфорт возмутился, что мы идём на поводу у террористов и приказал не смотреть на картину. Католичка попросила нас не отвлекаться и сама втянулась в процесс. Классическое соперничество.

          Она представилась Мартой, «пилигримессой из Трентона». Не удивляйтесь феминитиву, не я его выдумал. Вместе с тем она оказалась ценительницей живописи Боттичелли; той её части, где было побольше Иисуса. Когда она стала заявлять о скрытых христианских символиках в картинах языческой тематики, трампист вышел из себя и выдал в себе трамписта. «Она вам в уши насрёт и не покраснеет!» крикнул он. «Эта левополушарная шлюха – еврейка. Проверьте фамилию! И не ей говорить о нашем американском христианстве!». Уфолог заметил: «Вы же атеист». На что трампист заявил: «Я американец! А её левые идеи подрывают статус нашей страны». Что ж, вполне аргументированная позиция. Уфолог ответил, усмехнувшись: «Да, ведь ваши правые идеи никого в этом мире не подрывают». Один-ноль в пользу либеральной партии Амтрака.

          Трампист отвернулся, а мы стали думать. Какие новые откровения принесёт нам дневник? Какой композитор  на этот раз окажется не тем, кем мы думали? Что скрывает за собой рождение Венеры? И, главное, кого мы должны спросить о ней? Я вспомнил «совет» от голоса: «Спросите ваших новых друзей». Что они знали о Венере? Марта – только то, что это один из ликов сатаны. Уфолог, чьё имя я так и не узнал – что это одна из представительниц древней цивилизации, которая прилетела из другой галактики. Я больше их ни о чём не спрашивал.

          Феликс, воодушевлённый своей прошлой догадкой, заявил, что «нотами на картине теперь выступают цветы, парящие вокруг Венеры». Отлично, есть рабочая версия! Она ни к чему не привела. Никакие растения на картине в ноты не превратились. Ни говоря уже про числа... Числа-числа... Мне не давали покоя эти числа! Дневник Миллера пестрил заумными загадками, вроде «Они были одним целым. Была только она. Почему они скрыли её истину?». И снова истина. Истина... в числах? Её истина... Речь о Венере? Вероятно, да. Она – единственная героиня дневника. Но что, что же она таила в себе?

          Страницы листались, мелькали восьмушки и четвертные, нотный стан за нотным станом, и всюду подписи – «Почти... уже близко!». Мелодия усложнялась, затем – упрощалась, однажды она и вовсе деградировала до одной ноты, и снова – по синусоиде. Так близко, что не дотянешься. Но к чему? Что Миллер хотел этим сказать?

          Феликс плёл одну теорию за другой, Ребекка поддакивала; я отметал теории Феликса на полуслове, Ребекка поддакивала. Марта имитировала понимающий взгляд. Уфолог... где уфолог? В итоге мы дошли до... одиннадцатой страницы, и ноты исчезли. Теперь на жёлтой странице красовался только крест, слегка наклонённый вправо. И подпись «Это было так очевидно!». Как будто бы Миллер посмеялся над самоуверенностью Феликса. А ведь парень старался... старался попасть в ту же самую воронку, целясь наугад. Но я его в этом не виню, сам таким же был по молодости.

          И если Феликс расстроился, то Марта хмыкнула со словами: «Это уже перебор!». Но дальше – больше. Перекрестье обводилось небольшой окружностью. Так называемый кельтский крест, смелая попытка объединить символ Христа и символ солнца. Только что нам с ним делать? Мы провозились минуту, накидывая варианты, а потом я заметил... это. Поза, в которой стояла Ребекка: наклонившись вбок, скрестив руки. И в этот же миг я превратился в громоотвод – словно молнией осенило. Я подошёл к монитору и приложил к экрану страницу с крестом. А затем посветил на неё телефонным фонариком.

          Крест идеально ложился на композицию картины (а это, скажу я вам, уникальное явление, учитывая, что экран мог быть другой пропорции). Вертикальная линия креста чётко проходила через Венеру, а горизонтальная – шла ото рта юного Зефира прямиком к руке... ещё одного мифологического персонажа... Кем же она была?.. Но, что главное, в область круга попала та часть картины, где... эм-м... где Венера прикрывала ладонью свою... свой... в общем, свою правую часть того, что слева было прекрасно оголено.

          Не знаю, как вас, но нас это шокировало. Не понятно что, но шокировало. Я ещё раз взглянул на Ребекку. Она чем-то была схожа с Венерой – грацией, стройностью... такой же привычкой что-то прикрывать руками... Хм... Так что же прикрывала Венера? В том направлении дул ветер Зефира, эту наготу пыталась скрыть Ора... богиня Весны, вспомнил я! Совпадение? Неужели в «Весне» оставались какие-то знаки, которые мы ещё не заметили? Числа? О, эти проклятые числа! Ключ к гармонии. С кем или чем? Простите, Док, я всегда мыслю поспешно. А ведь всего лишь стоит перевернуть страницу...

          Крест сменился двумя строчками. «Если весна что-то скрывает, следующая весна расскажет». А под ней – «И церковь уже не сможет веками скрывать тот факт, откуда мы появились и в кого на самом деле верим». Немая пауза. Мы все плавно перевели взгляд с дневника на картину, потом снова на дневник, и снова – на картину... Неужели?

          Уфолог, сидевший сзади, подал голос: «Откуда... и в кого верим... Я знаю эту цитату!». Оказалось, что эту фразу Миллер говорил в одном из своих недавних интервью, накануне... своей загадочной смерти. Более того, оказалось, что Миллер записывал короткие видео, где высказывался о ложной хронологии и подтасовке фактов со стороны главных конфессий мира. Он, конечно же, не говорил прямо, но с умным видом вещал, что «я-то прав, а те-то точно лгут». Что ж, неудивительно, что его нашли и устранили. Мне бы тоже не понравилось, что человек, который знает всю правду, не говорит её на камеру, а записывает её в бумажный дневник невидимыми чернилами... И посылает её мне.

          И (!) вместе с тем оказалось, что «специалист по непризнанному» был его постоянным слушателем. О, этот тесный мир... Что дальше, все пассажиры поезда окажутся патронами на его «Патреоне»? А я уверен, он у него был. Такая плодотворная тема для блога!

          Марта не просто возмутилась, она вошла в бешенство. «Это уже не просто ересь, это абсурд и кощунство! Вы не имеете никакого морального права...», недокричала она. Трампист похлопал в ладоши и сказал: «Как легко вскрывается гной, когда не ты навязываешь веру, а делают это тебе». Католичка развернулась и пошла в наступление. Она начала упрекать его за то, что «он сам ни во что не верит, кроме своих грязных денег». Тогда трампист оскалился и вскрикнул... «Да!». Это было честно. Он разродился целой речью о том, какое у него было сложное детство: о пьющем отце и о больной матери; о разборках мафии и об изрешечённой барной стойке, за которой ему частенько приходилось ночевать; о кучке эмигрантов, отнимающих последний чёрный труд у десятилетнего белого оборванца. «Где был твой Бог, когда итальянцы забрали у дядюшки Фрэнка всё, от бизнеса до чёртового надгробия? Где Он был, когда малыш Дерек захлёбывался собственной кровью, лёжа на этих руках?». Он показательно показал руки и добавил: «Деньги дают мне уверенность, что этого больше не повторится. Этот страх не повторится... Деньги – мой Бог». Марта, уже менее фанатично, ответила, что «Бог только один!», и на это уфолог заявил: «Но который из? Или... которая?». Марта было открыла рот, но специалист продолжал.

          Он уже давно занимался изучением «параистории» и пришёл к выводу, что все цивилизации первым делом «приручали» не технологии... а музыку. Точнее, им «приручали». Ещё до первых учёных, до первых сформулированных законов физики, людям внедряли знания совсем другим образом. Я понимаю, что звучу, как тот парень, которого пригласили на ток-шоу, чтобы насмехаться над его теориями и перебивать, но... Уфолог уже не казался мне таким парнем. И я сделал предположение на весь вагон.

          Как тут не вспомнить заявление Ребекки, что «музыка – это воплощение математики»? Ведь не будут учёные спорить, что мироздание построено на числах? А что, если окажется, что у этих чисел есть конкретное... звучание. Что, если есть некая универсальная симфония, божественный гимн, породивший всё это? Что, если Боттичелли пытался передать именно его? Что, если Вивальди озвучил его?  И никто даже не догадался. Потому что никто бы в это всё равно не поверил. Потому что не было главного – связующего звена. Которое церковь как раз и скрыла. Скрыла за другими символами, другими ритуалами, другой природой... Церковь скрыла ЕЁ... В этот момент я указал на картину, чтобы всем показалось, что Венера смотрит им в глаза.

          Марта не оценила мой спич и, сдерживая разъярённый плач, ушла в другой конец вагона. Трампист представился Чаком и сказал, что «даже у меня не вышло довести её до слёз». Я принял это за комплимент и нехотя пожал ему руку. Феликс (я уже и забыл, что он есть) неуверенно заметил: «Так кого мы должны спросить?». Точно, было же задание! Заговор становился всё заговористее, а конкретных ответов как не было, так и нет.

          Числа, ноты, боги, эмигранты. Всё перемешалось... Я ходил взад-вперёд, что-то бормоча, Феликс рассматривал картину под немыслимыми углами, а Ребекка... она стояла в стороне, разговаривая с окном: «Да, кого нужно спросить, чтобы он дал все ответы? Кто мог знать всё про эту аферу? У кого было столько власти над церковью, что он просто взял и скрыл это? Кто...». Она обернулась и заметила наши оторопелые лица.

          Да, это же было так очевидно. Спросить мы должны были Папу Римского! Вот так просто взять, позвонить ему на домашний и спросить: «Эй, Папа, чё как? Последняя Пасха выдалась просто улётной. Кстати, ты ж вроде знаешь что-то про этот ваш заговор, про Венеру и такое прочее?». Да, было бы неплохо. Но, если серьёзно, как «голос» представлял это? У Ватикана есть «горячие линии», есть сайт, почта; но чтобы  связаться лично с Папой? На это требуются дни, а то и недели томительного ожидания. И ничего кроме факса с благословением всё равно не получишь.

          Чак пошёл напрямик: «Так позвоните туда», сказал он. Я ответил: «Ага, скажем им секретный пароль, и нас соединят с ним»... Все уставились на меня, будто я сморозил настолько глупую глупость, что она обязательно должна быть правдой. Мы сошлись на этом варианте. Вопрос был в том, «что за пароль?». И тут ответ дал старик Миллер. «Следующая весна расскажет». Мы сверили расшифрованные ноты Боттичелли с нотами «Весны» Вивальди, и оказалось, что композитор дописал несколько своих нот. Или же не своих... Все они были частью одного произведения, написанного задолго до всех персонажей этой истории. Но именно эти ноты, эти несколько нот почему-то шли особняком. Их пытался вывести Миллер, снова и снова исписывая дневник (кстати, ему не трудно было это делать невидимыми чернилами?). Они были ключом к шифру, оставленному в «Рождении Венеры». Неужели именно они и были тем самым паролем?

          Мы начали спорить, является ли пароль набором звуков или же это числа, переведённые из нот? Ребекка говорила, что числа; уфолог – что ноты. Чак кивал на все варианты. Марта поглядывала на нас с видом «Вы не стоите моего внимания». В итоге я достал телефон и набрал номер, закреплённый на главном сайте Ватикана. Все затихли, слышно было лишь стук моего сердца и басистые, протяжные гудки. Я всё ещё не знал, что говорить. И как. Теперь это казалось мне идиотской затеей. Теперь я стал понимать Марту. Абсурд вытеснял азарт, и наоборот. И вот... «Il Vaticano ti sta ascoltando» произнёс женский голос. Это был робот, так что пришлось прослушать инструкции. Варианта «нажмите решётку, чтобы узнать истину» там не было. Но было время подумать. Числа или ноты? Ноты или числа? Все вокруг путали меня, и я с пылу произнёс набор чисел на английском. Никакой реакции. Тогда на итальянском. Робот напомнил мне, что сеанс закончится через десять секунд. Всё зря? Если не числа, то ноты. Но как их спеть?

          Тогда справа от меня появилась руки Марты, протягивающая смартфон. «Синтезатор», сказала она. «Убедитесь уже, что вы занимаетесь хернёй». И я решил убедиться. Хотя бы в чём-то. Я аккуратно нажимал на экранные клавиши, сверяясь с партитурой, записанной на коленке. Звук издавался чёткий, красивый; слышно было, что этой музыкой Бог когда-то создал наш мир. Всё-таки приложение «Риал Пиано», а не какая-то малофункциональная поделка! Дрожащие пальцы вот-вот грозились сорваться с белой клавиши, попасть на чёрный бемоль и уничтожить гармонию. Но у меня вышло сыграть это мастерски. Все пять нот.

          В ответ – тишина. Марта хмыкнула и пошла на своё место. Но не дошла. Потому что из телефона донеслась английская речь: «Подождите минуту, идёт соединение с секретным папским каналом» (и на ожидании заиграл приятный регги-ремикс «Dori me»). В этот миг я почувствовал себя создателем большого адронного коллайдера. «Вау, это сработало? Даже не верится!». Не верилось никому, даже Марте; она повернулась и показала нам глаза человека, узнавшего, что штатов не больше пятидесяти – такое бы круто перевернуло жизнь любого из нас.

          Бежать к нам она не спешила. Ровно до того момента, пока на громкой связи не появился тихий, умиротворяющий голос. Тогда Марта ахнула и сорвалась с места. «Это он!» закричала она шёпотом. Я решил удостовериться. «Это вы?», спросил я. Голос улыбнулся сквозь динамик и подтвердил. Все мы ахнули. Я не стал медлить и спросил: «Могу я узнать что-то про... НЕЁ?». Папа вздохнул, будто эти вопросы донимают его с утра до вечера. «Конечно, могу», ответил он. «Правда в том...».

          И тут другой робот перебил Папу словами: «На вашем счету недостаточно средств, пополните пожа....», я выругался и швырнул телефон со всей силы, нечаянно попав в экран. Картина треснула, и трещина символически прошла между дуновением Зефира и рукой Венеры, прикрывающей её главный секрет.

          После такой напряжённой, но сорванной сцены оставалось только присесть и многозначительно приложить пальцы к губам. Марта вздохнула с облегчением, её напряжение во время разговора с Папой можно было разглядеть с Луны невооружённым взглядом; она тряслась, как первокурсник, ожидающий публикацию рейтинга. В упадке были мы все, так что просто сели и стали напоминать статуи. Передохнуть не дал рингтон, почти сразу разрезавший тишину. Отрекошеченный телефон выжил (всё-таки «ЭйчПи», а не какой-то там «айфон»), ещё и принимал сигнал от... сами знаете кого. Я ответил.

          «Вы и так заняли много времени. Отвечайте!», потребовал голос. «Что он вам сказал?». Какой отсюда был выход? Ответа мы не получили. Выходит, проиграли? Голос сказал, что пострадают люди, и начал обратный отсчёт. Чак схватился за сердце, Марта схватилась за крестик. Уфолог... где уфолог? И тут меня осенило во второй раз. Я немедленно сказал это голосу: «Вопрос был поставлен так: “Спросите его о ней”. Ни слова о “пусть он даст ответ”. Мы спросили. Так что чисто технически мы выполнили задание». Голос молчал. Мы молчали и ждали реакцию. И голос нашёл что ответить: «Чисто технически – спрашивают ради ответа, так что задание вы не выполнили». «А как же риторические вопросы?» вмешался Феликс. «И национальные вопросы », добавил Чак. «Вопросы о сущности бытия», заметила Марта. Вот это было неожиданно.

          Голос замычал. И тут в разговор влезла Ребекка: «Мы можем переиграть этот раунд, чтобы все были довольны». Голос рявкнул: «Нет!», Марта одобрительно кивнула. В итоге дискуссия превратилась в полемику; полемика – в базар; базар – в американский сенат. Тогда голос не выдержал нашего шума и забасил: «Да пропадите вы с этим вопросом. Очко ваше, мистер Робертс. Вам повезло, что у вас такие коллеги».

          Коллеги заликовали. Ребекка в порыве радости обняла меня, но тут же опомнилась и убрала руки. И мне бы тоже следовало разделить победу, Док, но... У меня не получилось. Вместо этого я задумался. Фраза голоса «вам повезло...» будто включила во мне логическое мышление. Что-то здесь было не так. Вся эта игра, все её участники... Я просто не подумал об этом раньше: почему всё идёт так гладко? Почему мне подкидывают именно этих людей? Или же... почему они сами становятся моими компаньонами, почти без какой либо просьбы? Что их связывает? Неужели кто-то один из них заодно с голосом? Или несколько. Или все разом?! Но зачем? Какой смысл? Как всё это связано с мёртвым стариком Миллером?

          Я перестал понимать происходящее. Вернее... я и раньше не понимал. Музыка закружила мне голову, затянула в эту маргинальную тусовку. В которой я – как пончик в глазури. Я уже говорил, что это наркотик. А наркотик, он как молекула кислорода. Нужно всего ничего, чтобы всё вмиг закипело... Но я очнулся. Бурное течение моей страсти к приключениям остановилось о непреодолимый валун логики. И я начал подозревать всех в этом поезде. Не знаю в чём, но начал подозревать. Каждый мог быть маленьким винтиком в этой сумасшедшей скачке. Наёмным актёром, наёмным... убийцей. Каждый... Ребекка? Нет, я не мог в это поверить. Но, что если... Она, как Венера, постоянно в закрытой позе, как будто что-то скрывает. Я испугался. Я занервничал и подался назад.

          Ребекка заметила это и спросила, что со мной. Я невнятно ответил, что собираюсь в вагон-ресторан, пропустить пару глотков. Она захотела отправиться со мной, но я запретил. Настойчиво запретил. «Это опасно?» шутливо спросила она. «Это начинает казаться опасным», уверенно ответил я.

          И убежал. Мчался через все вагоны. Мне мерещилось, что пассажиры шпионят за мной, коварно сощурив взгляд. На полпути я столкнулся с чернокожим проводником, который вёл за собой группу людей. «Все пегемещаемся в тгетий вагон, кондиционегы накгылись», проинформировал он. И действительно, стало прохладно. Я бы даже сказал «подозрительно прохладно». А третий вагон? Это же наш вагон! И все пассажиры, которые не сошли ранее, переходят именно туда. Что вообще творится в этом поезде? Я проигнорировал слова проводника и побежал дальше.

          Местный вагон-ресторан напоминал, скорее, вагон-кафе и находился в хвосте; судя по ассортименту, даже не жаль. Я пулей заказал ноль-три «Нести» – охлаждённое, не взболтанное – и, руководствуясь исключительно рациональной паранойей, спрятался в туалетной кабинке между вагонами. Не отрываясь от горлышка, опустошил бутылку (поперхнулся), откашлялся, сполоснул лицо и прилип к окошку, жадно высасывая разогнанный воздух. Сеанс подавления панической атаки прервался стуком в дверь.

          «Занято», ответил я. Стук не прекратился. «Не сейчас, Ребекка, дайте немного времени!». Стук не прекратился. Я взвинтился, «Нести» внутри меня взболталось, нервы уже выскакивали из пор, если так вообще можно выразиться. Тогда я не выдержал и открыл дверь. «Что?!» почти произнёс я. Почти... Всегда так, Док. Почти. Всегда что-то мешает. То неуверенность, то предрассудки, то мощный удар кулака в твоё лицо...

          Со мной случилось последнее...

          БАХ!

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ....


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2020
Свидетельство о публикации №220042501851




http://proza.ru/comments.html?2020/04/25/1851