Судьба коллекционера. Глава восьмая. Флинт

                Король антикварного мира

..Флинт был не просто директором антикварного магазина, не просто главным товароведом, он жил в магнитном поле двух полюсов: «купить» и «продать». Он оживал, когда поступал заказ от богатого человека с просьбой достать за любые деньги редкую антикварную вещь. Или просьба продать дорогой раритет, найти богатого клиента, продать картину Натальи Гончаровой или посоветовать отъезжающему в Израиль человеку что-то  купить для аукционов в Лондоне или Иерусалиме.  Антикварные книги не пользовались спросом в Тель- Авиве, никто не проводил здесь аукционов по продаже инкунабул, картин, бронзовых фигур или часов работы Физалини, или фарфора марки Мейсона. В Тель-Авиве не было в ту пору настоящих коллекционеров. Евреи не вкладывали деньги в антиквариат, им нужные были прорывные научные идеи.Самолеты новейших разработок, танки, суперкорабли. Коллекционер не рождает новых прорывных идей, он живет духом прошлого.Он духовный иждивенец и кастрат. Его центр тяжести не в голове, а в сердце.Его дух соткан из паутины прошлого.Он обожает Парацельса, Луллия, Джузеппе Квинталлиани, ученых, творивших чудеса и придумавших от скуки коронавирус. Надо же как то прорежать человеческое стадо. Природе важен не просто естественный отбор, а стойкий тип интеллектуала, неподвластного никаким вирусам. Человек не может допустить властителя микроба или бактерии к царскому трону. Флинт был не таков. Он питался чужим духом и чужими критериями красоты. Чужим представлением о великом и прекрасном. Флинт был проводником времени. Агентом мира красоты. Он мог уговорить кого угодно купить редкую вещь. Мог найти для богатого клиента все что угодно. Он не знал греческого, арабского языка, не знал латынь, не знал немецкого языка и не мог прочесть ни одну инкунабулу. Хотя под заказ он мог достать десять редчайших  инкунабул. Он мог посоветовать богатому еврею купить раритет  на готике, на латыни, на арабском. Флинт  легко уговорил директора гастронома на Дерибасовской дом № 7 купить за  500 долларов  «Записки Плиния о Троянской войне». 1782 года издания. На людях  Флинт помалкивал и не вмешивался в разговор. Он  слушал и   как бы в рассеянности ласково поглаживал  мясистую  мочку  правого уха. Казалось, он подстраивал нужную волну невидимого приемник и ловил сигналы из космоса: что сохранить, что можно перепродать и кому именно. Он был агентом антикварного разлома времени и питался биотоками, распадами вековых понятий о красоте, ибо подлинная красота не во внешнем, а тайном намеке и недоговоренности.
…Торговый зал магазина  располагался ниже уровня земли на «Греческой площади», Старинный   круглый дом плыл по озеру «Греческой площади». В посадке дома был изящный геометрический рисунок корабля, некая погруженность в бурное русло улицы, где проплывали люди- щуки, люди- окуни, людишки- плотва, караси, уклейки…

Приемка книг товароведа Марфы Синичкиной походила на подиумом. Это был своего рода капитанский мостик чуть  выше уровня тротуара Дерибасовской улицы. Флинт увешал свой кабинет старинными гравюрами, картинами малоизвестных одесских художников маринистов начала века, старыми картами, офортами восемнадцатого века, линогравюрами. Окна были в обрамлении старинных чугунных решеток. Сложные запахи этого магазина не передать: тут обитал сам дух времени, аура веков. На стенах вязь старинных карт, атласов с синеватыми прожилками рек и морей, лоциями океанов. Сотни старинных иностранных  и русских путеводителей по городам и курортам теснились на стеллажах. А рядом стопки карт с семнадцатого до девятнадцатого. Старинные мемуары  с кожаными корешками,  записки путешественников. Редчайшие лоции и записки Крузенштерн,  Бенингсона,  Джеймса Кука пробуждали во  мне тягу к путешествиям. Я мечтал  выкупить у старого скряги пять больших настенных карт семнадцатого века. Но он не продавал и  все деликатно юлил с усмешкой и находил отговорки, хотя у него были дубли. И вдруг однажды  он сказал:
- Ты очень хочешь купить эти карты? Хочешь нырнуть в  заповедные миры "Тихого океана"? А знаком ли ты с тайной черной магии карт семнадцатого века? Вдруг ты не понравишься и чем-то не угодишь?  Ты утонешь в океане времени. Ляд с тобой: плати и плыви себе с Богом! Или взамен дай мне что-нибудь старенькое, например, карты  семнадцатого, восемнадцатого века Африки, Испании, Новой Зеландии, которых нет в моей  коллекции. Приноси книги в шикарных переплетах работы переплетчика Петцмана, Шнеля, неважно о чем. Мы что-нибудь подберем и махнемся,- щурил он походившие на зеленоватый глазок радиоприемника глаза.
Он собирал не просто раритеты, он собирал лоции самого времени. Им руководило некое чутье енотовидной собаки, которая чует невидимую дичь за версту и рисует в воображении образ. Он чуял редкости за версту по запаху, по старой бумаге, по коже, по краске с трещинками на картинах. Это был сущий дьявол коллекционного мира. Его капиталом были не деньги, а само давно ушедшее время и его дары.  Флинт не был алчен. Он не считал себя рабом денег, он жил духом прошлого, пылью веков, прахом распада времени. Это был король короед из музейных подвалов и запасников. Деньгам он предпочитал антикварные шедевры. Я не рискну утверждать, что он не любил деньги. Он презирал их, но вынужден был заманивать в свои закрома.  Алчность в его понимании была сложным чувством защиты бизнеса. При определенном раскладе игры он мог бросить все свои финансовые  войска в бой, в ад, в топку коммерции, в дыру времени, в пасть акулы. Черте-куда без малейшей тени сомнения. Это был дьявольский игрок и делал ставки не просто золотом, а знаками времени. Однажды он выложил пятьдесят тысяч долларов за старинную фисгармонию Моцарта. Ему понравились свившие в ней гнезда отголоски прошлого. Деньги  были для него не целью, а средством. Красота поджигала его любопытство. Он мог ради сделки в любой миг продать часть своей коллекции.  Ему важна игра, поджигающая сердце. Его кровь требовала брожения, мозг требовал новых идей, дерзких мыслей.  Он был самым дерзким во всей Одессе лоцманом антикварного мира. Вне всякого сомнения его зачал Сатир в качестве  эксперимента.Как некую бестию для  добычи тайн времени. Время и его тайны, вот что превыше всего. Он не любил слов «товар», «бизнес», «прибыль», «гешефт». Деньги считал жалким мусором. Рубль не был обеспечен ничем в отличии от  доллара, обеспеченного унцией серебра. Фунт стерлингов был у Флинта в опале и временно прижился в нижнем ящике старинного стола. Однажды Флин сказал мне:-Ни у одной денежной купюры мира  нет своего истинного лица, на них  изображены лики трупов, царей, лик Ленина. Зачем на лица трупов на деньгах? Почему  все лица королей на купюрах в морщинах и знаках дьявола?
 Он утверждал, что в  СССР можно в любой миг создать инфляцию, провести денежную реформу и лишить народ вкладов на сберкнижках. «Вещи главнее денег», -любил он повторять. -«Сбербанк» может провести  контролируемый компенсационный обмен денег и ограничить сумму обмена купюр до ста рублей, а  остальное просто сжечь. Я не доверяю Сбербанку. У него западные родственники. Он себя еще покажет и кинет всех нас на рубли. Флинт не доверял деньгам СССР. Он предпочитал фунты стерлингов. На худой конец он готов был  отдать  предпочтение доллару. Дойче-марок он не признавал, равно как польские злоты, японские иены, испанские и португальские пиастры. Если игра требовала жертвы, он мог достать из подвала сто, двести тысяч рублей. Миллион. Где находился этот подвал? Никто не знал. Порой он называл мне  баснословные суммы, хранившиеся в его мифическом подвале, чтобы подчеркнуть свое пренебрежение к деньгам, которые были жалкой опавшей листвой в купюрах СССР. Он прекрасно знал, что генсек Хрущев в любой миг мог обвалить рубль и провести инфляцию! Бац- и ты голяк. Он говорил мне с усмешкой иезуита: ну что нам этот проходимец фунт  стерлингов, он болтается по морям всего мира.Золотом не обеспечен. Голяк. Ведь ничего не стоит за ним.. У Англии нет ни золота, ни серебра.  Доллар опутал земной шар, как пиявка, а наш пьяненький советский рубль с шахтером и отбойным молотком пляшет  как дурачок под свирель Хрущева. Я верю только  стигматам времени, а не советским бумажкам с ликом Ленина. Но я уважаю Ильича, хотя в коммерции он был полный профан и распродал все короны императора Николая Второго за жалкие шведские кроны. У Ленина был  странная  философия...Он отправлял Игорю Грабарю в Ригу на аукционы Золотые короны, скипетры, бриллианты, а Грабарь выставлял на аукционе и продавал за шведские кроны. Ничем не обеспеченные бумажки. Грабарь скупал в Риге продукты и отправлял в революционный  Петербург. Был голод. 
...Флин был наглецом, он мог  позволить себе посмеиваться над рублями. Он считал рубль обреченным на гибель.  А  я идиот молился на купюры с ликом Ленина. Я свято верил в сбербанк СССР. Если бы мы знали в ту пору, что «Сбербанк» окажется спустя годы  в руках иностранцев и ограбит всех граждан страны догола.
 Одесса портовый город, для нее валюта- самый желанный  гость. Навряд ли наш советский рубль не заманит к нам корабли разных стран мира. Западу нужна наша пшеница Подольского края, сталь, уголь, нефть. Они платят нам простыми бумажками, не обеспеченными ничем. В итоге рухнет СССР. Не было в Совмине людей с мозгами в ту пору.  Ведь Хрущев жалкий недоучка. Из Одессы увозят миллионы тонн пшеницы, а платят простой бумагой, марками, песо, кронами, франками... Мы были до 1918 года городом «Порто Франко». Это модель, при которой на любой товар нельзя поднять цену выше цены закупки, не важно где- у нас или за рубежом. Цена  была одна, как невеста, на нее нельзя ничего накрутить. Валюта всех стран мира текла в Одессу за нашу пшеницу. Это был пшеничный Клондайк. Валюта хулиганила в Одессе и была праздной европейской дешевкой. Валюты всего мира  смеялись над нами, как ветер с моря. Бумажные финансовые призраки Европы  дурили нас. Бумажный призрак марки,  доллара, фунта стерлингов всегда витает как ворон над Россией где то рядом. Он налетает с Запада, как «Бриз». Зачем нам гребаные марки, доллары, евро и прочие фантики, не обеспеченные ничем? Дайте нам  достойный товар в обмен на нашу пшеницу! Дайте машины, портальные краны, тепловозы…
 Для чего Флинт держал валюту  в антикварном магазине? Мало ли что принесет завтра вдова капитана или одесского миллионера, умотавшего в Париж в 1920 году. В кабинете Флинта была установлена особая английская сигнализация. Деньги нужны под рукой для скупки товара.  Бац- и на столе сто тысяч долларов. Бац- и ты купил по дешевке за фунты стерлингов дачу. Или гарнитур восемнадцатого века. Бац- и ты купил картину кисти Репина. Одесса- город сумасшедшего бизнеса, но порой летом она становилась дырой  сонной одури.На город набегала  одурь инфляции. Всему виной были уезжающие в Израиль евреи. Они распродавали все. Зачем евреям рубли?  Доллар может вырасти в цене. Рубль- жалкий босяк. Флинт был своего рода капитаном пиратского брига.  Двадцать тысяч долларов он держал на квартире у первой жены под досками пола в железном ящике. Мара родила ему красавицу Фаину. Флинт держал мизерный резерв в тридцать тысяч долларов у второй жены Розы на случай нечаянной революции в СССР. Фунты стерлингов надежно охраняли третью жену красавицу Бетю, подарившую ему трех сыновей. Флинт  охотнее всего доверял фунтам стерлингов. Если его убьют,  ни одна  жена не будет нищенствовать в СССР. В Израиль он не желал уезжать. И в Нью-Йорк не стремился.  Там открутят простому одесскому еврею голову вмиг. Мы перебьемся в Одессе. Сара может потратить в случае беды  двадцать тысяч долларов. Вторая жена: двадцать пять тысяч фунтов стерлингов. С третье женой они жили уже пятнадцать лет. И  он  свыкся, считая ее  надежным кошельком и поэтому не считал у нее в закромах денег. Деньги- это жалкие мелочи.Главное-его дети. И все от разных браков и любовниц Флинта. Они были одной большой дружной семьей. Подлинные редкости он  никогда не уносил  домой. -Дом- это просто некий образ телесного обитания,- говорил Флинт.  У него было пять дач Ну были еще тайные «норы счастья» и пять подземных хранилищ. Заваленные раритетами чердаки в глухом селе «Дофиновская сеча», где жила давняя любовница Катрин и при ней пять породистых овчарок. Капитал не доверяй даже моей Бете, говорил мне Флинт,-ты должен иметь разветвленную географию бизнеса. . Есть разные географические магнитные поля земли.
 Флинт любил повторять, что он не доверяет «Сбербанку», но уважает Ленина на деньгах. После Ленина ни одна гадина не дерзнет изобразить на деньгах свою мордочку хорька.Даже Сталин
Любая старинная картина Веласкеса или Рафаэля из  коллекций Флинта могла обеспечить старость всей его родне. А деньги с Лениным могли выйти в тираж. Рубль с трактором не мог спасти СССР.
…Развешанные по стенам кабинета Флинта  старинные  звездные атласы магнетизировали меня. Записки морских путешественников восемнадцатого и начала девятнадцатого века были своего рода декорацией. Не копии, а именно оригиналы карт. Дубли с едва заметной милой ущербинкой, с ласковой червоточинкой. С едва уловимым дефектом, с профессиональной подкраской, подклейкой, скрытой от  глаз простака.  Настенные карты семнадцатого, восемнадцатого веков были в книжном мире неразменной монетой. Они ценились, как бриллианты: в Москве, в Ленинграде, в Лондоне, в Париже карты восемнадцатого считались уникальной редкостью.   Записки мореплавателей семнадцатого и восемнадцатого века, особенно Крузенштерна стоили очень дорого, даже записки о путешествиях штурманов российского флота. «Записки Крузерштерна» считались чрезвычайной редкостью и стоили десятки тысяч долларов. Лишь однажды я увидел эту книгу в руках знаменитого московского коллекционера Александра Лакатоша. В этой книге было сорок семь гравюр на стали. Она мелькнула чайкой в букинистическом магазине в Киеве по цене в  десять тысяч рублей в 1961 году после денежной реформы. Такие раритеты не встречались на прилавках букинистических магазинов даже Москвы. Купить «Записки Крузенштерна" было счастьем. Сто тысяч рублей- вертуальная цена этой книги.  Я видел у Флинта шкафу потрепанный экземпляр «Записок Крузенштерна» 1858 года издания. Видел уникальный труд «Записки адмирала Баранова». Флинт чрезвычайно дорожил мемуарами. Даже боюсь назвать ее цену. Кабинет Флинта был достаточно просторен, в полумраке стояла старинная потертая мебель восемнадцатого века. Стены были увешаны  резными купеческими полками с резьбой по дереву. На верхней слева от двери красовались три подзорные трубы. Одна   морская, обтянутая  крокодильей кожей. Рядом покоился  старинный секстант семнадцатого века с  приглушенным матово-медным блеском. И клеймом города Лейпцига. В углу, справа от двери, стояли на страже времен старинные напольные часы марки «Бругш» с обвисшими, как плоды авокадо, медными гирями, чуть тронутыми прозеленью. Пыльные дубовые шкафы восемнадцатого века с витиеватой резьбой были забиты всевозможными  морскими справочниками, первыми изданиями русских ученых об открытиях, а также старинными журналами. На «морской» этажерке, как называл ее Флинт, лежали морские приборы, компасы из капитанской каюты разбитого при аварии в 1934 году сухогруза «Ливерпуль». Рядом со старинным письменным столом из капитанской каюты «Ливерпуля» красовался на тумбочке уникальный журнал, издаваемый с 1920 по 1924  год знаменитыми книговедами начала века: Абирюковым и Лазаревским: «Среди коллекционеров». Абирюков и Лазаревский- крупнейшие библиофилы,  знатоки коллекционного мира. Эти господа успели издать в начале двадцатых годов сорок восемь выпусков. В 1924 году главным редактором журнала стал известный русский искусствовед Игорь Грабарь. Спустя время после выхода этого журнала власти решили не разглашать информацию о ценах на антиквариат. Возник некий ценовой вакуум в коллекционном мире. Провал ориентации на коллекционном рынке. Не было никаких новых заманчивых сведений о ценах на западных аукционах. Почему все это стало тайной? Ведь могут эмигранты евреи и разные деляги вывезти на Запад все ценности из СССР. В Европе был аукционный ажиотаж. В Лондон съезжались коллекционеры мира. Почему не было у нас антикварного рынка в пятидесятых и шестидесятых годах? Журнал «Среди коллекционеров» закрылся в январе 1925 года. В Одессе он почти не пользовался спросом, хотя это была единственная информация о ценах на предметы коллекций и  судьбах коллекций. Журнал считался редкостью в среде  гурманов. Я не мог добрать полный комплект журнала. У меня было два первых года, двадцать четыре номера. Это был не просто журнал об  искусстве, это был свод информации о движении и судьбах раритетов во времени во всем мире. Журнал о причудливых историях редкостей и волшебных превращениях. Цель журнала была отнюдь не в спасении от забвения произведений искусства, ибо писать об этом в пору его издания было тщетно. Здесь были цены на раритеты на аукционах всего мира в долларах, в фунтах стерлингов. Здесь отражался спрос коллекционеров всего мира, можно было прочесть о судьбах редких книг. Об игре судьбы в мире собирателей и фанатов-миллионеров. Мне нравилась история о необычайной судьбе зонтика и лорнета Наполеона,  а также его секретного  «Ночного блокнота», куда император записывал тайные мысли с 1807 по 1813 год.
В 1914 году этот уникальный «Ночной блокнот» был продан на аукционе «Сотбис» за двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, а в 1916 году он стоил уже сорок пять тысяч фунтов на том же аукционе «Сотбис». Удивительно, какие чудеса творит время с обыкновенным блокнотом великого человека. Блокнот становится своего рода валютой, надежнейшим вложением капитала, не говоря уже о зонтике и лорнете Наполеона. В СССР в сфере властных структур и знаменитых коллекционеров не принято  по правилам этики оглашать цены на раритеты. Тем  более на причуды великих людей и художников. В правительстве СССР коллекционеров не было, ни один министр ничего не собирал. Ни Ленин, ни Луначарский не знали цен на аукционных рынках мира. Генералам, крупным ученым, директорам заводов, известным писателям, капитанам кораблей, летчикам абсолютно чужды пристрастия западных нуворишей. Мы строили социализм и не имели времени и средств обрастать коллекциями. Да и негде гражданам СССР держать уникальные картины, бронзовые фигуры, вазы саксрнскнр фарфора. Вполне понятно, почему советским людям  чужды творения авангардистов и кубистов. Советские люди живут в горниле индустрии в стране рабочих и крестьян и поэтому нам  не до коллекционирования картин. И вдруг наши советские  эстеты, фатаны и люди из мира науки оказались вне интересов трудового народа и мировых ценностей. Трудовому народу некогда собирать картины Рафаэля! Мы пролетарии. На Западе люди власти, известные актеры, певцы, писатели скупают раритеты, ибо мировые ценности никогда не девальвируют в отличии от рубля или доллара. Коллекционные предметы с точки зрения  рыночных интересов могли  стать своего рода параллельными деньгами. Потому что они надежно обеспечены серебром, золотом, как доллар, как фунт стерлингов до 1973 года.

..В то жаркое лето мне пришла в голову мысль, что наша страна могла бы выпустить в начале двадцатых годов иную валюту. Некую параллельную валюту, исчисляющуюся не в бумажной чепухе, а в квантах и  измеряемую в энергии солнца. От энергии солнца, превратившейся в нефть, газ, бензин, солярку и уголь  ведут начало все механические и физические действия турбин, атомных станцией, станков, машин, самолетов и танков. Журнал «Среди коллекционеров» сыграл огромную роль в жизни РСФСР и помог стать на ноги молодой стране. Этот журнал стал путеводной звездой моей жизни. Именно благодаря этому журналу я приобщился к прекрасному, к причудливым загадкам времени и в итоге создал науку: «Теорию условных ценностей». Но об этом я поведаю чуть погодя. В тот год я неожиданно заболел коллекционной страстью и стал собирателем старины. Моя мать называла мое увлечение чепухой. Почему чепухой? Об этом я поведаю чуть позже и разовью мысль. Окунаясь в прошлое, проглядывая журналы по коллекционным делам и темам, цены на торгах, записки биржевиков, сводки торгов и банкротства в Одессе в 1916 году, я как оперившийся и поумневший аналитик мировых рынков вывел для себя некую тайную парадигму. А именно теорию ценностей не бумажных ничем не обеспеченных купюр, а энерго-денег для  оборота во всем мире.